Если спросить любого москвича, где в Кремле собор Воскресения Христова, или Рождества Христова, иди, еще загадочней, храм Христа Спасителя?, -- то мало кто ответит на этот вопрос. Даже после подсказки, что собор этот самый видный, самый огромный. Ситуация оказывается удивительно-странной: ведь все хорошо знают главные святыни древней Москвы, тем более святыни кремлевские, куда же "умозрительно" исчез собор Воскресения Христова, не много ни мало, -- главная опора древнего священного градостроительного символа столицы "Москва -- Второй Иерусалим"?

Оказывается, собор пропал на виду, и даже перечня памятников архитектуры Кремля, заслоненный с южной стороны высокой колокольней Ивана Великого, с севера -- Филаретовой колокольней, а сверху "накрытый" Успенской звонницей. "Пропажа" самого крупного собора Кремля и произошла из-за навески на него отовсюду еще в XVII веке множества колоколов, из-за трансформации его чисто храмовых форм в гигантское звонничное сооружение.

Но тогда возникает вторая, более трудная загадка. Если в XVII веке прикрыли со всех сторон колоколами собор Воскресения Христова как опору символа "Москва -- Второй Иерусалим", то каково же оказалось новое, более "звонкое" символическое содержание архитектурных форм гигантского звонничного сооружения Кремля, -- главнейшего во всей градостроительной композиции древнерусской столицы? Можно спросить иначе: какой новый священный градостроительный символ заключил здесь внутрь себя символ старый и уже вместе с ним "в паре" выступил на передний план, очевидно как символ белее великий?

Ответить на этот сложный вопрос можно лишь проследив историю трансформаций собора Воскресения Христова, выяснив причины этих трансформаций.

"Рождество" и "Воскресение" Христово посреди Кремля. В XVII веке на Русь возвратилась древнейшая, изначальная христианская традиция строить церкви "кораблем". Сначала возводился храм с алтарем, затем с запада перед ним -- трапезная, наконец, перед трапезной над входом -- высокая колокольня. Вся Москва к XVIII веку оказалась обставленной подобными "храмами-кораблями" Однако первый и яркий образец такого храма возник в середине XVI века, хотя его части строились хронологически наоборот".

В 1505-08 годах Бон Фрязин (итальянец) построил посреди Кремля , отдельно стоящую, высотой в 60 м колокольню "Иван Святый". Восьмигранная ("круглая") башня-колокольня сменила небольшую древнюю ветхую церковь 1329 года св. Иоанна Лествичника под Колоколы. Вместо одного яруса звона прежней церкви, на новой башне устроили три яруса для увеличившегося множества соборных колоколов.

В 1532 году, по указу Василия Третьего, возле колокольни заложили церковь Воскресения Христова. В 1533 году великий князь умер и строительство храма остановилось. Только в 1542-44 годах "додела церковь Воскресения Христова на Площади возле Иван Святый... А церковний мастер почал делати и звершил без лествицы Петрок Малой Фрязин". Но "архитектон" уехал в Италию и стройка опять остановилась. Лишь через 8 лет "лествицу и двери повелением благоверного царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси приделаша у тое церкви Воскресения Христова " лето 7060 (1552) мастера московские" (ПСРЛ.29; 45).

В 1555 году царь Иван Васильевич и митрополит Макарий перенесли в храм престол и икону церкви св. Рождества Христова с Мстиславского двора "и собор уставили" (Карамзин, ИГР, VIII, пр.153). Двупрестольным собор после этого почти до конца XVII века называли то Рождественским, то Воскресенским.

На миниатюре XVII века по Царственной книги есть изображение Воскресенского собора, иллюстрирующее известие середина XVI веха о строительстве храма. Изображение условное, даже несколько фантастическое: видны трехлопастные островерхие закомары, большие окна по всему восточному фасаду вместо алтарей и пр. Оно позволяет видеть, что это был вполне самостоятельный крупный храм, без каких либо на нем колоколов (рис. I).

Нетрадиционные "кубические" формы собора, тесное примыкание его корпуса к колокольне, а также увеличивавшееся количество больших колоколов, -- все это явилось причиной первого "движения" колоколов с башни Иван Святый на крышу собора еще при Иване Грозном. Генрих Штаден написал тогда: "Посреди Кремля стояла церковь с круглом красной башней. На этой башне висели все большие колокола. Между башней и церковью висел еще один колокол -- самый большой во всей стране". В 1571 году, во время неожиданного набега крымского хана Менгли Гирея и устроенного татарами всеобщего пожара Москвы, "храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и внутри опален огнем, колокольня -- тоже... Колокола, висевшие на колокольне посреди Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул... "

Очевидно Большой колокол не проходил по своим размерам в арки колокольни, -- поэтому его пришлось повесить в особой большой звоннице "между башней и церковью". Колокол тогда впервые "вышел" на крышу Воскресенского собора, -- добро колокольня стояла почти вплотную к собору. Да и звонари находились, наверное, еще внутри собора.

Несмотря на некоторое внешнее сходство московского собора Воскресения Христова с иерусалимским храмом Воскресения Христова, в нем имелось определенное "не иерусалимское" отклонение.

В конце XVII века внутри Кремля насчитывали 12 соборов, причем "осьмая соборная церковь Рождества Иисуса Христа что под Колоколы предивно устроена тем делом, якоже и в Вифлееме" (Арсеньев Ю. Описание Москвы, по списку конца XVII в.). Вифлеемский храм-образец был менее знаменит, поскольку городок Вифлеем в Палестине был маленьким и очень бедным. Тем не менее, его храм как-то влиял позднее на своеобразие форм московского собора. Еще в XVII веке великий собор в Кремле с посвящениями св. Рождеству Христову (как в Вифлееме) и Воскресению Христову (как в Иерусалиме), вероятно, был причиной расхожей и насмешливой побасенки иностранцев: "Издали Москва по великолепию кажется Иерусалимом, но въехав, видишь Вифлеем" (Мартын Стадницкий, Адам Олеарий, Койэт и др.).

Москва -- Второй Иерусалим. В одном из сказаний о начале Москвы говорится, что первый московский митрополит Петр пророчествовал еще в начале XIV веха: "В Москве... яко по Божию благословению Всемогущия и Живоначальныя Троицы и Пречистая Его Богоматери и церквей Божиих будет, и монастырей Святых бесчисленное множество, и наречется сей град Вторый Иерусалим" (Забелин. ИГМ, с.36). Подобные названия Москвы встречаются и в других известиях XVI-XVII веков.

Поначалу, возможно еще с конца XV века, концепция "Москва -осуществленный Иерусалим" воплощалась в росписях Успенского собора. в них ведущая роль была отведена Образу Иерусалима. Хотя собор был посвящен празднику Успения Богоматери, главной и ключевой в итоге (в XVII веке) сказалась тема Воскресения Христа: ей посвящено большое количество композиций, она определила порядок расположения сюжетов на стенах и сводах храма (Данилова О.).

И вот, рядом с Успенским собором появился особый храм, посвященный Воскресению Христову. С его возникновением в столице началась уже крупная, градостроительная реализация символа "Москва -- второй Иерусалим". Ведь огромный храм поднялся в самой середине Кремля подобно тому, как в середине Иерусалима стоял огромный храм Воскресения Христа (Гроба Господня). Да и точное название московского собора говорило о том же: "Обновление храма Воскресения Христа во Иерусалиме" (Воскресения Словущего). Вслед за появлением собора в Москве стали возникать другие "иерусалимские" объекты.

Близ Никольских ворот в Кремле появились церковь со знаменательным посвящением "Входа Господня в Иерусалим". Около 1549 года снаружи Кремля, возле одних из шести его главных ворот было сооружено Лобное место (Голгофа во времена Христа располагалась в Иерусалиме также у одних из шести городских ворот). "Иерусалимскими" иногда называли Фроловские (Спасские) ворота Кремля в связи с ежегодными праздниками Вербного Воскресения (Входа Господня в Иерусалим) при этом земным "Иерусалимом" считался Кремль с его собором Воскресения. Вокруг Москвы стали обозначаться Поклонные горы -- наподобие Поклонной горы близ Иерусалима... и т.п.

Наконец, в конце шестнадцатого века царь Борисе Годунов вознамерился возвести в центре Кремля иерусалимский храм Святая Святых: "и камень, и известь, и сваи , -- все было готово, и образец был деревянной сделан по подлиннику, как составляется Святая Святых". Храм Соломона в Иерусалиме давно уже не существовал и образец был снят с храма Воскресения Христова, так как "паче меры" собирались устроить в новой святыне Гроб Господень.

Действия царя были, вероятно "спровоцированы", в частности, "иерусалимскими" образами Успенского собора и грубо кубоватыми формами кремлевского Воскресенского собора, мало все же походившими на истинный храм Воскресения Господня в Иерусалиме. По словам дьяка Ивана Тимофеева, царь Борис намеревался разрушить Успенский собор (надо полагать и Воскресенский), затем выстроить здесь единый огромный храм "якоже в Иерусалиме, -- во царствии сим хотяше устроити, подражая-мняся по всему Соломону самому..,"-- а в храме "тройческого состава единаго видимаго возраста Христа Бога Гроб, -- Божественныя Его плоти вместилище, с сущаго от Их во Иерусалиме мерою и подобием" (РИБ, XIII).

"Проект Бориса Годунова имел, несомненно, и своих апологетов, которые готовы были создать в Москве Второй Иерусалим, подобно тому, как позже "Новый Иерусалим" был воздвигнут в окрестностях Москвы патриархом Никоном" (Тихомиров М.). Проект не был реализован из-за смерти царя, а также из-за наступивших в начале XVII века бедствий Смутного времени. А изготовленные из золота и драгоценных камней части Гроба Господня были разграблены интервентами-поляками.

Второй Иерусалим проявлялся также в "звуковой сфере", очевидно по библейской рекомендации: "На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью" (Ис.62:6). Кремлевская стража посреди ночей в XVI-XVII веках перекликалась примечательным образом: "Славен город Москва!", "Славен город Киев", "Славен город Владимир", "Славен город Смоленск "...

Москва -- Небесный Град. В 1550 году в Москве возникло "Святилище" -- особенное место народных собраний москвичей, своеобразный форум "Третьего Рима", Храм под открытым небом. Это была территория перед Фроловскими (Спасскими) воротами Кремля возле лобного места. На Лобной, с 1560х годов -- Троицкой площади власти "общались" с народом, провожались-встречались войска, проводилось множество церковных праздников. Здесь впервые проявилась российская триада: самодержавие -- православие -- народность. С появлением Святилища в столице, началось воплощение нового, самого грандиозного градостроительного символа "Москва -- Небесный Град" (Мокеев Г. Святилище Великой Руси. Новая книга России, N10, 1999 г.).

В 1552-61 годах южнее Лобного места возвели собор Святой Троицы на Рву (Покрова на Рву, храм Василия Блаженного). Его называли еще "Иерусалимом". Но это был символ уже не земного, а Небесного Града

Иерусалима. Сказочные градоподобные формы храма были увенчаны 25 главами-верхами -- символами 25 Небесных Престолов: Престола Святой Троицы и 24 престолов старцев-судей человечества при Страшном Суде в Горнем Иерусалиме (Апок.XXI).

Земной Иерусалим соотносится с Небесным Иерусалимом как образ и Первообраз (Прообраз). В Москве небесный символ стал постепенно превалировать над земным. Начиная с середины XVI века вся структура и градостроительная композиция Москвы все более и более подчинялись новой грандиозной символической идее( Кудрявцев М., Мокеев Г. "Москва. 850 лет", т.1. М.,1996, с.160).

Близ Святилища, его Престола Святой Троицы появилось семь монастырей (оказавшихся затем в Белом Царь-Граде). Их соборы, в частности, отличались от рядовых приходских церквей тем, что в них каждодневно велась служба, никогда не угасали "светильники БОЖИИ" (как перед Престолом Господним в Небесном Граде). Во внешней линии укреплений Москвы -- Скородоме 1591г. -- было устроено 12 главных трехшатровых ворот: по трое ворот на четыре страны света (как в Небесном Иерусалиме). Москва в XVI-XVII веках имела дворовую застройку с огородами и садами. Сад в древней Руси называли "Раем". Следовательно, вся покрытая садами Москва представляла собой как бы Вертоград или Рай Небесный. В XVII веке в Москве появилось около 200 церквей с кокошниками наверху. Кокошники символизировали "среду огнистых камней", огненные небесные силы: херувимов, серафимов, ангелов. "Огненные храма" вздымались по всему городу своими "огнистыми верхами" над "райской" зеленью садов. Наконец, Москва в XVI-XVII веках была Златоглавой -- как Золотой Град, Небесный Иерусалим!

С точки зрения "небесно-градской" символики стала трактоваться также застройка Кремля. Поначалу она, возможно, помешала попытке Годунова построить Святая Святых, -- то есть усилить символ земного Иерусалима. А в XVII веке Самюэль Коллинс уже писал: "Дворец (царя)... обнесен высокой кирпичной стеной... За этой стеной находится 24 церкви, очень живописные по своим позлащенным главам и большим крестам, которыми большая часть их украшена". Иностранцы не сами придумывали это число, -- они слышали все от самих москвичей, передавали их сведения и мнения. Поэтому трактовка Кремля, комплекса его церквей как символа 25 Престолов Небесного Града (видимо подсоединяя сюда в качестве главнейшего собор Святой Троицы на Рву рядом с Кремлем) была вполне правдоподобной. Интересно, в этой связи, что Г.Романов обнаружил былое существование символа Небесного Града даже на верхнем ярусе Спасской башни (12 окон-бойниц: по три на четыре страны света), а сами ворота были расписаны райскими растениями ("Москва. 850 лет", т.1, с .186-187).

Поскольку храм Воскресения Христова с колокольней "Иван Святый" был центральным в градостроительной композиции всей Москвы, он также не избежал изменений в русле новой грандиозной идеи. Эти изменения и были произведены в "колокольном сюжете": собор оказался "увешанным" со всех сторон колоколами.

Большой колокол "между башней и церковью", о каковом писал еще Генрих Штаден в конце XVI века, можно видеть в изображении Воскресенского собора на плане "Кремленаград" (около 1600 г. при Годунове колокол, очевидно, был возобновлен). Сам храм опять показан с вычурными, не во всем правдоподобными формами: вертикальные волюты -- высотой в целый этаж, вход в храм с востока, вверху-- по бокам-- пустые арки, как бы уже построенные для навески колоколов, и пр.

"Подпор" появлявшихся новых колоколов вынуждал увеличивать количество звоничных мест. В 1600 году Борис Годунов указал надстроить башню-колокольню, превратив ее в "Ивана Великого", высотой в 81 м. Повышение ее потребовалось еще и оттого, что вокруг Москвы в 1586-92 годах были построены каменный Белый Царев город и деревянный Скородом, а колокольня, да и храм Воскресения Христова должны были просматриваться с Поклонных гор -- как это было в Иерусалиме.

В 1624 году к северной стене собора зодчий Бажен Огурцов пристроил шатровую "Филаретову" колокольню. Два чисто звоничных сооружения встали по сторонам храма. Колоколам оставалось только сомкнуться над ним, но это произошло не скоро. Собор с верхними боковыми арками, изображенный в "Кремленаграде" можно видеть на рисунках Кремля 1636 р. Адама Олеария. На рисунке Мейерберга 1662 г., арка показана уже и под главой в верхнем этаже храма. И прошло, очевидно, еще 20 лет, прежде, чем верхний кубический этаж храма под барабаном был окончательно перестроен под навеску самого большого колокола Успенской звонницы: "на иконостасе существовала надпись о поновлении церкви Рождества из Большой казны в 1685 году при царях Иоанне и Петре, царевне Софье и патриархе Иоакиме" (Снегирев И. Пам. моск. древн., с.111).

Храмовая глава и "барабан" ее символически знаменуют Престол Господень. Глава же собора Воскресения Христова (Успенской звонницы) стала символизировать не один, а 25 Престолов Горнего Иерусалима: нижняя половина барабана обрамлена колончатым поясом, завершающимся 24 островерхими огоньками-кокошниками.

Какое же значение имеют колокола собора, если они были помещены между верхней Небесной церковью (символом Небесного Града) и Престолом Господним (здесь символом 25 Небесных Престолов), -- то есть заняли высочайшее положение в храме, его символике?

Голос Святой Руси. Из обряда освящения колокола можно узнать, как он, помимо церковно-служебного значения, воспринимался русскими православными людьми. "О еже гласом звенения его утомиться, и утишиться, и престати всем ветрам земным, бурям, громам и молниям, и всем вредным безведриям и злорастворенным воздухам..; о еже отгнати всю силу коварства и наветов невидимых врагов от всех верных своих, глас звука его слышащих; -- колокол сей благослови, и освяти, и влей в он силу благодати Твоея. Яко да услышавше вернии рабы Твои глас звука его, в благочестии всем диавольским наветом сопротивостанут"(Требник Петра Могилы). Русские люди верили, что когда звонят колокола, слышится глас Господень, а с их звуком отлетает прочь сила коварства и наветов всех видимых и невидимых врагов, да и сами православные люди могут успешно противостоять всем дьявольским силам.

Надпись, отлитая в 1658 году на Большом Воскресенском колоколе для Ново-Иерусалимского монастыря, прямо раскрывает высшую символическую сущность колокола, -- как он воспринимался на христианской православной Руси. "Разум имуще, яко да ради знамене к образа к началом образных истин восхитити возможем. Начальное коло не имуще конца; безначального Отца; безначальное Горнее коло от венца -- собезначальное рождение Сына от Отца; а звукогласное исхождение от кола венца --исхождение Святаго Духа от Отца; -- нераздельное Троицы всенераздельное бытие рещи; и несть ни един, кроме инех, или без инех глаголему или разумеваему..."

Оказывается, колокол -- символ Самой Святой Троица, Ее "всенераздельное бытие", а "звукогласное" исхождение Ее в мир -- "исхождение Святого Духа от Отца" (Леонид. История Ново-Иерус. монастыря, с. 202).

Еще у греков Благовест (Евангелие) исстари знаменательно разделялся. "Ударение малое" к вечере "яво не громкое и тусклое" в деревянные или чугунные доски означало "древних пророков и как бы будущие сени и преобразования". "Ударение великое" к заутрене, на праздники в колокола, "яко громкое и повсюду разносящееся, знаменует во всю землю исшедшее вещание Евангелия", а также "ту Ангельскую трубу, которая имеет созвать всех из гробов к Суду общему" (Вениамин. Новая Скрижаль. С. 451).

А еще запись на Большом Воскресенском колоколе Ново-Иерусалимского монастыря позволяет перейти от высочайшей символики колокола в символике храма. В записи указывается на "четырехстолпное" основание кола: "четверо же Евангелисты -- четыре столпа миру..." (Леонид. Ук.соч: с. 202). Здесь понятие "колокола" сопряжено с понятием верха (барабана) храма, -- колокол из камня как бы стоит над храмом. А пение церковного хора отражается эхом изнутри него обратно в храм наподобие небесного ангельского пения (той же цели служили и акустические горшки "звук", -- вмонтированные в закомары изнутри храма).

Таким образом выясняется: церковный колокол у нас на Руси был символом Святой Божественной Троицы; колокольный звон воспринимался как Божий глас, проповедь Евангелия, звук трубы Ангельской при созыве человечества на Страшный Суд в Конце Света. Всем этим легко объясняется высочайшее местоположение колоколов выше стен церкви (Небесного Града), но под барабаном церковной главы (Престолом Господним). Так можно объяснить главное символическое содержание гигантского звоничного сооружения Кремля, его определяющее значение в градостроительной композиции всей древней Москвы. Символ Небесного Града Иерусалима заключил здесь внутрь себя символ Иерусалима земного. Прообраз слился с образом в нераздельном единств.

Указанная градостроительная символика Москвы, её Кремля, конечно, не всеми легко "прочитывалась", воспринималась, -- большинству людей может быть вообще не раскрывалась.

Адам Олеарий удивлялся в середине семнадцатого века: "С большим удивлением и напряженным вниманием прислушивались мы, иностранцы, в первый раз бывши в Москве, к этому в высочайшей степени разнообразному говору нескольких тысяч колоколов, звон которых произвел на нас какое-то особенное, до тех пор незнакомое нам ощущение."

Русские же люди знали: могучий голос тысяч московских колоколов был голосом Святой Руси в ее столице. И Богдан Хмельницкий говорил на Переяславской раде в 1654 году: "Едино мы тело Церковное с православием Великой России, главу имея Иисуса Христа".

И над Москвой не умолкал в те времена Глас Божий.

+ + +

Наши летописцы, сообщая о падении Константинополя под натиском турок в 145З году, записали: "Взят бысть Царьград от царя турского от салтана, а веры рускыя не преставил, а патриарха не свел, но один в граде звон отнял: у Софии Премудрости Божия и по всем церквам служат литоргию Божественную и завтреню поют без звону..." -- А сообщая под 1382 годом об уничтожении Москвы золотоордынским ханом Тохтамышем, летописцы подытожили: "И не бе звонения в колоколы, ни в била".

Молчание колоколов русской православной столицы означало ее гибель.

Геннадий МОКЕЕВ

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"