Два Федора. Санаксарская обитель

Из архива автора

Величественно и благородно встает из века XVIII Федор Ушаков. Адмирал, флотоводец, дипломат, стратег, политик, доброделатель и милосердец. Ныне, когда везде только и повторяется: «Политика — грязное дело», кажется, невозможно соединить столь разнородные и противоречивые качества в одном человеке. А Ушаков соединил. Соединил и спаял их. Слил в сердце своем, в душе своей. А отсюда, наверное, и блестящие победы под Тендрой, у Фиодониси, у Калиакрии... А затем при Корфу. Он создал тогда, в конце XVIII века, новую тактику парусного флота, разрушил канон, установленный адмиралами «владычицы морей», покорителями Нового Света — испанцами и честолюбивыми голландцами, флибустьерами-французами. Мелкопоместный дворянин с берегов Волги, воспитанник Морского кадетского корпуса и русской школы мореходцев не оробел перед самыми высокими авторитетами и расковал морское искусство. Сделал он это, опираясь на русского моряка, трудолюбца, исполнителя и христианина. Итак, на Черном море он стал адмиралом, флотоводцем, стратегом. А в 1798-1800 годах — Средиземное море. Он вместе с турецкой эскадрой освобождает от французов Ионические острова. И становится отцом-основателем первого свободного греческого государства после разгрома Константинополя (Республика Семи островов). Многие не помнят, да и не знают этого. А ведь он со своей эскадрой освободил острова, разрешил там греческий язык, способствовал созданию самой демократической в Европе Конституции. Он сохранил мир между сословиями, оградил острова от бунта низов и чванливого деспотизма аристократов. Республика Семи островов, пожалуй, в то время была самым справедливым и свободным государством. А между тем сам Федор Федорович — верный слуга Отечеству и императору, монархист и православный. Но, зна­чит, все это не делает человека ограниченным кон­серватором, тупым реакционером, примитивным ис­полнителем воли царствующих особ, как пытались нередко представить в наше время тех, кто был «слуга царю, отец солдатам». А Ушаков был самый заботливый отец солдату и моряку. Не раз из-под его пера выходят приказы, подобные этому: «Рекомен­дую всем господам командующим корабли, фрегаты и прочие суда в палубах, где должно для жилья поместить служителей, привесть в совершеннейшую чистоту, воздух даже в интертрюмах кораблей очи­стить, а затем здоровых служителей перевести на суда... Больных служителей, которые не могут поме­щаться в госпитале, содержать при командах... в казармы, в которых соблюдать всевозможную чисто­ту и рачительный за ними присмотр и попечение самих господ командующих. Также и я не упущу иметь и собственный присмотр за всеми...»

Моряки его обожали и боготворили. И без них он бы новой тактики не создал. Моряк был для него Человек, Соотечественник, Соратник. Он был для него брат во Христе. Он это подтвердил, уйдя в отставку и поселившись у Санаксарского монастыря на Тамбовщине. Там загорелась его новая звезда, звезда милосердца и благотворителя, Божьего слу­жителя. В «Русском вестнике» после кончины Вели­кого адмирала в 1817 году было написано: «Кто жил для пользы общественной, тому приятно в преклон­ные годы жить с самим собой и Богом. Вот для чего покойный Адмирал для жительства своего избрал деревню, близкую к святой обители».

Верно подметил современник Ушакова. Это стремление многих истинных людей, изведавших суеты деятельной жизни в обществе. Однако Ушаков, удалившись от столицы и флота, не стал затворни­ком. Его дом был открыт для всех жаждущих помо­щи, для ищущих успокоения, для бедных и убогих. В «Русском вестнике» писали: «Уклоняясь от свет­ского шума, Ушаков не удалил сердца своего от ближнего. С какой ревностью служил он некогда Отечеству, с таким же усердием спешил доставлять помощь тем, которые прибегали к нему».

Вначале Ушаков считал, что уединился, отошел от мирских дел целиком, и усердно молился. Это истовое моление было замечено всей братией мона­стыря. Даже через 12 лет после смерти Ушакова иеромонах Нафанаил в письме архиепископу Там­бовскому Афанасию сообщал: «Оный адмирал Уша­ков... и знаменитый благотворитель Санаксарской обители по прибытии своем из С.-Петербурга около 8 лет вел жизнь уединенную в собственном своем доме, в своей деревне Алексеевке, расстояние от монастыря через лес версты три, который по воскре­сеньям и праздничным дням приезжал для богомоления в монастырь к служителям Божьим во всякое время, а в Великий пост живал в монастыре в келье для своего посещения... по целой седьмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выста­ивал неукоснительно, слушая благоговейно. В послу­шаниях же в монастырских ни в каких не обращался, но по временам жертвовал от усердия своего значи­тельным благотворением, тем же бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния и всепомо- щи. В честь и память благодетельного имени своего сдал в обитель в Соборную церковь дорогие сосуды, важное Евангелие и дорогой парчи одежды йа пре­стол и на жертвенник. Препровождал остатки дней своих крайне воздержанно и окончил жизнь свою, как следует истинному христианину и верному сыну святой церкви».

Ушаков молился усердно, поминая ушедших из жизни своих соратников, родственников, случайно встреченных на дорогах людей, желал здоровья жи­вущим и раздавал все, что имел, всем, кто приходил к нему с просьбой, кто тихо надеялся, кто безмолвно стоял с протянутой рукой на паперти.

Мы часто говорим и вспоминаем замечательных русских меценатов Морозова, Мамонтова, Бахруши­на. Думаю, что с не меньшим благоговением следо­вало бы нам вспоминать великого милосердца и братолюба Федора Федоровича Ушакова. Он ведь с самого начала своей «большой» карьеры, «дабы не было розни» между родственниками, братьями, пле­мянниками, раздавал и отдавал им свои поместья. Дальше — больше. Кто не знал на Черноморском флоте, что моряки, экипажи у Ушакова никогда не останутся голодными, раздетыми, бесхозными. Ад­мирал, если не мог вырвать довольства у чиновников Адмиралтейств, то выкладывал на пропитание и обмундирование свои личные, кровные, адмираль­ские денежки. Вот, например, что писал он в приказе от 18 октября 1792 года: «По случаю же недостатка в деньгах по необходимости сбережения служителей в здоровье отпускаю я из собственных своих денег тринадцать тысяч пятьсот рублей». Наверное, ему потом что-то возвращала казна, а что-то и пропада­ло. Но не пропадала вера в адмирала у моряков, у офицеров и всех служителей морских. Поселившись же у стен Санаксарского монастыря, казалось, спе­шил отдать людям все, что у него накопилось. В грозную и кровавую войну 1812—1814 годов, будучи уже немощным для того, чтобы возглавить ополче­ние (а именно его избрали тамбовские дворяне во главе ратников), вносит вклад за вкладом, чтобы облегчить жизнь раненых и покалеченных солдат.

Темниковский предводитель дворянства Алек­сандр Никифоров, донося 15 января 1813 года там­бовскому губернатору о том, что для содержания и лечения больных солдат необходимо 540 рублей, далее сообщает: «Относился я по изъявленному бла­годетельному расположению к таковым пособиям к его превосходительству господину адмиралу и кава­леру Федору Федоровичу Ушакову, вследствие чего его превосходительство и представил вышеписанную сумму для продовольствия больных военнослужа­щих — 540 рублей в мое распоряжение».

Сам Федор Федорович в письме обер-прокурору Синода в апреле того же, 1803 года, в ответ на обращение императрицы Елизаветы Алексеевны о свершении денежных пожертвований страждущим, писал: «Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедным, нищей братии, не имущим пропитания, и ныне, находя самый удобнейший и вернейший случай исполнить мое желание, пользу­ясь оным по содержанию... в пожертвование от меня на вспомоществование бедным, не имущим пропита­ния. Полученный мною от С.-Петербургского опе­кунского совета на вышеозначенную сумму денег двадцать тысяч рублей билет сохранной кассы, писан­ный 1803 года августа 27-го дня под № 453, и объяв­ление мое на получение денег при сем препровождаю к вашему сиятельству. Прошу покорнейше все следу­ющие мне... деньги, капитальную сумму, и с процен­тами, за все прошедшее время истребовать, принять в ваше ведение и... употребить их в пользу разоренных, страждущих от неимущества бедных людей».

Образ жизни Федора Федоровича, скромность, щед­рая благотворительность делали его почти святым для окружения, ему поклонялись, желали многих лет жиз­ни. Искренними и высокими словами заканчивает современник свое слово памяти об Ушакове:

«Он довольно жил для Отечества, для службы и для славы; но бедные, пользующиеся неистощимой его благотворительностью, со скорбью и слезами говорят: «Он мало жил для нас..!» Я не имел счастья быть свидетелем подвигов Ушакова, но я знал его добродетели, его благотворительность, его любовь к ближним: напоминание о том будет услаждать душу мою и руководствовать к добру. Имя Адмирала Уша­кова причислилось к именам знаменитых русских мореходов, а добродетели его запечатлелись в серд­цах всех тех, которые пользовались его знакомством в последние годы жизни его, посвященной Вере и благотворению».

Так под прекрасным духовным знаком Благотво­рения и Милосердия закончилась жизнь Великого адмирала.

2 октября 1817 года в соборной метрической книге Спасо-Преображенской церкви было записано: «Адми­рал и разных орденов кавалер Федор Федорович Ушаков погребен соборне». В графе о летах красивой вязью выведено — 75, о причине смерти нетвердым почерком обозначено: «натурально», «погребен в Санаксарском монастыре».

Почему же прибился старый адмирал в бухту монастыря в центре России, вдали от ярославской родины? Тут вроде и имений-то у него не было, родных, кажется, тоже... Как стал он таким верую­щим и милосердным? Всегда меня занимал вопрос: как рождается Добро, порождается добродетель? То ли следствие это врожденного чувства у человека, то ли приходит оно с родительским словом, то ли передается, как эстафета от соприкосновения с ду­ховно наполненным, благородным поводырем. На­верное, все это вместе или в отдельности. Так вот, у Федора Ушакова, по-видимому, было это от сияния его дяди Ивана, бывшего преображенца, а затем принявшего в монашестве имя Федора.

[…] В 1759 году о. Федор с учениками переселился в Санаксарскую обитель. Там он восстановил старую церковь, кельи, огород и был рукоположен в иеро­монахи, с назначением настоятелем Санаксарским. Впоследствии в монастыре воздвигнута каменная двухэтажная церковь. «Облеченный саном священ­ника, о. Федор с невыразимым благоговением совер­шал служение в церкви. Во время литургии он весь сиял какой-то необычайною красотой и весь тот день находился в глубокой радости, ярко выражавшейся на его лице. Настоятелем он был твердым и строгим, в наставлениях нарочитое имел искусство, в рассуж­дениях был остр и пространен... В общем, на бого­служение посвящалось в пустыни в сутки часов девять, а в воскресенья и полуелейные дни десять и более того; при всенощном бдении до двенадцати».

Старец завел у себя первую и прочную основу иночества: личное руководительство братии и полное откровение помыслов, днем и ночью была открыта его келия и часами он говорил с иноками. На мона­стырские послушания, покос, рыбную ловлю выхо­дили все, во главе с настоятелем. В монастырь приходили крестьяне, молились, просили заступни­чества, и о. Федор был нетерпим к тем, кто нарушал Божьи и земные законы. Богомольцы тянулись к светлому слову и молитве, завистливая братия, как и в Александро-Невской Лавре, строила козни. Не любили праведное слово, обличение и многие власти предержащие. Вера для таких хороша лишь тогда, когда их благословляет, обслуживает, а когда требу­ет справедливости для всех, соблюдения одинаково всеми христианских законов, становится неугодной и неудобной. Стал неудобен для воеводы о.  Федор, по его наущению решением Синода старец был отправлен в Соловки. В Санаксар был прислан посыльный, чтобы описать его имущество и в сундуках отправить на Север. Но имущества всего оказалось: войлок ко­ровьей шерсти на холстине, небольшая подушка, овчинная шуба, мантия и ряса. С этим его и отпра­вили в Соловки. Девять лет молился в северном монастыре, но затем было доложено императрице, и он возвратился в Санаксар, где тихо скончался 19 февраля 1791 года, на 73-м году.

Отец Федор схоронен в Санаксарском монастыре у воздвигнутого им храма на северной стороне, неда­леко от своего племянника. Так и покоятся они там — два великих человека своего времени, два великих истинно верующих подвижника XVIII века.

1992 г.

Валерий Ганичев

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"