Материалы "Солдатской хроники" хотелось бы выделить особо, поместив их в одной подборке. И есть для этого свои причины. Во-первых, их авторы —сражались летом 1943 года под Прохоровкой. Во-вторых, они,по просьбе секретаря Совета ветеранов дивизии М.М. Рохлиной, приготовили воспоминания для данной книги, а сама Мария Михайловна разыскала в архивах Совета ряд материалов других участников сражения из той же дивизии. Должен сказать, что мне тогда довелось присутствовать на их встрече в селе Прелестное, что в десятке километров от Прохоровки, и я почувствовал такую силу их дружбы, такую молодость духа и солидарность во всех делах, какие можно обнаружить лишь у однополчан, прошедших через все испытания войны…
СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ
Я был тогда с третьей батареей, которой командовал старший лейтенант Павел Ажиппо. Утром батарея получила приказ прикрыть Прохоровку.
...Вот Прохоровка и позади. Грузовики шли на предельной скорости. Вцепившись в ящики со снарядами, всматриваемся в окружающую местность. Сходу проскочили горящее отделение совхоза "Октябрьский". Видимость ухудшилась, запахло гарью. Вдруг слышу: — Танки с фронта! Орудие к бою!
"Тигры" выползли из-за небольшой возвышенности. Угловатые, приземистые, они двигались неровной линией.
Мы кинулись к орудиям, впопыхах сгружали ящики с боеприпасами. Об оборудовании огневых позиций никто не думал — не до того было, лишь бы хватило времени укрепить сошники, да автомашины отогнать.
К стрельбе изготовились, когда до танков оставалось не более 600 метров. Подпустили их на 500. И тогда наши 76-миллиметровки ударили кумулятивными и подкалиберными снарядами. Начался бой. Вокруг бушевали всплески пламени, все заволокло дымом. Несколько вражеских танков горели. Потом умолкла наша левофланговая пушка. Вслед за ней — соседняя. Прекратило стрельбу еще одно орудие. И только расчет старшего сержанта Ивана Григорьева продолжал вести бой.
Едва я успел отнести чуть в сторону тяжело раненого заряжающего рядового Суполдиярова, как рядом хлобыснул взрыв.
Меня, видимо, контузило, как и Григорьева. Больше ничего не помню. Когда замолчало последнее орудие, я бросился к нему, чтобы продолжить бой. А сердце, откровенно говоря, замирало. Но вскоре подбежали старший лейтенант Ажиппо и командир огневого взвода лейтенант Красноносое.
Павел Иванович Ажиппо до назначения на батарею был огневиком. Имел несколько наград. Высокий и стройный, он всегда казался мне образцом офицера.
Владимира Антоновича Красноносова я знал еще лучше. Как-никак мы воевали вместе с ним полгода. Он был худенький, небольшой ростом. Но своим примером даже в труднейшей обстановке умел вселять в солдат уверенность.
Работали мы тогда молча, в каком-то исступлении. Каждый делал свое дело. Красноносое подносил снаряды, Павел Ажиппо мгновенно заряжал пушку. Я не отрывался от окуляра прицела.
Вот в перекрестке панорамы оказался "тигр". Выстрел! Танк вздрогнул и запылал, снаряд угодил в моторную группу. На второго потратили только один снаряд. На третьего — два.
Перенесли огонь на дальних — еще три "тигра" охвачены пламенем.
Ажиппо: "Танки слева!"
Мгновенно, одним рывком разворачиваем орудие. Резко работая маховиками, ловлю в перекрестье головной, нажимаю на спуск. Но выстрела почему-то нет. Кричу:
— Снаряд!
Позади ни звука, ни шороха. Оборачиваюсь — раненый, либо контуженный Ажиппо припал к земле, а чуть подальше лежит возле ящика с боеприпасами Красноносое.
Выхватываю из рук командира батареи снаряд. Пока заряжал пушку, появилась еще одна вражеская машина. Тут уж, думаю, не до выбора уязвимого места. Самому бы не попасть под гусеницы! Снаряд ударил в лобовую броню и срикошетировал, выбив лишь сноп огня. Последнее, что осталось в памяти, — это небольшой клочок прохоровского неба и летящее надо мной орудийное колесо...
Уже потом прикинули, подсчитали: бой длился семнадцать минут. За это время наша третья батарея — четыре орудия! — успела уничтожить 16 вражеских танков.
Михаил Федорович Борисов, Герой Советского Союза.
СМЕРТЬ КОМАНДИРА
12 июля вся наша артиллерия, в том числе и зенитная, была поставлена на прямую наводку. Наш 233-й артиллерийский полк тоже стоял на прямой наводке. Но вся трагедия состояла в том, что 76-мм пушки не могли пробить лобовую броню "тигра". Брали лишь только подкалиберные снаряды, а их было ограниченное количество.
Полк атаковали 40 танков. Героически вела бой 8-я батарея под командованием старшего лейтенанта Флюса. Все солдаты и командир батареи погибли. В живых осталась лишь одна медсестра. Ее перед танковой атакой командир батареи отправил в тыл.
В этом бою сержант Данилов подбил четыре танка. Данилов был лучший наводчик и командир орудия. Он несколько раз попадал в башню танков, но снаряды, как горох от стенки, отскакивали от брони. И когда они начинали обходить глубокие воронки от авиабомб, он прямой наводкой в бортовую броню подбил и поджег четыре танка. Андрею Борисовичу Данилову было присвоено звание Героя Советского Союза. Это был первый Герой в нашем полку.
Еще отдельные детали этого боя. Когда немецкие танки начали окружать наш наблюдательный пункт, командир полка майор А.П.Ревин обратился по рации к командованию, чтобы оказали помощь и подвезли снаряды. Вскоре на помощь прибыл противотанковый полк, но когда он начал разворачиваться, то попал под обстрел вражеской авиации, танков и артиллерии. Несколько автомашин-тягачей загорелись, остальные начали отступать. Не подвезли и снаряды. И вот я сейчас думаю: могли ли их подвезти в таком аду боя? Положение могли бы спасти только танки. Но их на нашем участке в то время не было. Авиация наша в этот день действовала прекрасно, полностью господствовала в воздухе. Но бомбить и даже обстреливать этот участок не могли — слишком уж близко сошлись наши и немецкие части.
Поскольку помощь нам не была оказана, майор Александр Петрович Ревин по рации с гневом сказал, что мы все погибнем, но вы будете в этом виновны. Кто это "вы", не знаю. К вечеру стало прохладно, и он поверх орденов одел свитер и сказал: "Это я одел на смерть". Я помню не один случай, когда солдаты и офицеры чувствовали свою смерть. Лично у меня это предчувствие, что меня ранят или убьют, было за две недели до того, как я тяжело был ранен в бою за Полтаву.
Майор Ревин приказал нам достать гранаты. Я взял противотанковые гранаты у пехотинца. Но где-то в глубине души теплилась надежда, что можно найти выход из положения. Ведь что мы могли сделать против танков "тигр", "фердинанд" и "пантера" гранатами, если даже снаряды не брали их лобовую броню? К тому же прервана телефонная связь с полком и дивизией, а также с дивизионами и батареями. Управление было потеряно.
Решили отойти к ближайшему орудию и вести огонь. Под дождем пуль и снарядов меняем НП — где по-пластунски, где перебежками — приближаемся к огневой позиции батареи. Там снарядов нет. В это время два танка "тигр" подошли к батарее и открыли огонь. Тяжело ранен лейтенант Демшин, командир взвода разведки. Следующая пуля попала в голову командира полка...
Вынести его тело с поля боя вручную оказалось невозможно — Ревин был богатырского сложения. Я ползком прополз метров двадцать до оврага и попросил у командира зенитного полка автомашину. На второй день, 13 июля А.П.Ревина похоронили со всеми армейскими почестями в селе Петровка Прохоровского района. С такими почестями хоронили от командиров полка и выше. Нашего брата хоронили без гробов, завернутыми в плащ-палатку или шинель в братских могилах.
Хочу отметить, что Александр Петрович Ревин был человеком большой культуры, необыкновенной храбрости и мужества. Посмертно он был награжден орденом
Александра Невского. В день его гибели ему было присвоено звание "подполковник".
И.Костенко,бывший начальник разведки 233-го артиллерийского полка.
СДЕЛАЛИ ВСЕ, ЧТО МОГЛИ
Сражение под Прохоровкой сравнивают с Бородинским. Я расскажу о нем так, как довелось его увидеть в круговерти боя.
...Пусть представит себе читатель ржаное поле, которое протянулось на несколько километров. С одной стороны его течет река Псел, с другой проходит железная дорога. На этом поле под Прохоровкой мы встретили вражеские машины.
Утром 12 июля наши танки развернутым фронтом встали там, где к тому времени обозначился передний край обороны. Мы ждали. Стояли тридцатьчетверки, тяжелые "KB", мощные самоходные орудия. Эту технику армия получила с уральских заводов.
До подхода вражеских машин нас атаковали фашистские самолеты. Негде было укрыться. Рядом проходила только полоса лесонасаждений вдоль железной дороги. Да и она простреливалась насквозь. Танкисты стали маневрировать по полю, чтобы сберечь машины под бомбовыми ударами. Около десяти часов утра появились немецкие танки. Сколько их было, мы не считали. Вернее, сосчитать их было невозможно. От края до края огромного поля, до самого горизонта видны были одни танки. Одна машина от другой в 50 метрах. Впереди двигались самые наиновейшие — "тигры", "пантеры" и "фердинанды".
"Сталь... Сталь... Сталь!" — в каждом нашем танке приняли в то утро условные позывные. Они означали: "Вперед! В атаку!" Две танковые лавины стремительно сближались. Одновременно на Прохоровское поле вышло невиданное до того количество боевой техники. С обеих сторон в бой вступило 1200 машин. Солнца не стало видно в пыли и дыму. Начался встречный танковый бой.
На огромном поле перемешались наши и вражеские машины. Видишь крест на броне танка и стреляешь по нему. Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа. Танки шли на танки. От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки.
В памяти остались тяжелые картины. От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не мог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого "тигра" и бил автоматом по люку, чтобы "выкурить" оттуда гитлеровцев. Помню, как отважно действовал командир танковой роты Чарторижский. Он подбил вражеский "тигр", но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой. Не забить наших отважных девушек-санинструкторов, которые бросались на помощь раненым и контуженным бойцам, вытаскивали их из горящих машин.
Над нами шли воздушные бои. Самолеты пикировали так низко, что наши радиостанции принимали с неба отголоски жестокого боя. В наушниках слышалось: "Я — "Сокол", иду на таран! Прощайте, товарищи!"
В истории Великой Отечественной остались имена многих героев этого сражения. Командир танкового батальона П. Скрипкин подбил две машины. Вывернувшись из-за горящей техники, по нашему танку ударил "тигр". Кабина наполнилась дымом. Сержант Г. Зырьянов помог раненому командиру выбраться из люка, укрыл в воронке. В кабине остались двое — башенный стрелок Р.Чернов и механик-водитель А.Николаев. Они продолжали бой. В объятом огнем танке они пошли на таран.
Гитлеровцы подбили танк, которым управлял Л.Е. Пальчиков. Снаряд сорвал гусеницу. Танкисты выскочили, чтобы попытаться на поле боя исправить повреждение.
Их обстреляли вражеские автоматчики. Погиб Пальчиков, были ранены все члены экипажа. Отстреливаться мог только механик-водитель И. Сафронов. Укрываясь под танком, он открыл огонь по гитлеровцам...
Весь день 12 июля шел танковый бой. За всю войну, наверное, мы не испытали большей радости, чем в тот момент, когда увидели: вражеские танки отступили! Повернулись, попятились. Они отошли всего на полтора-два километра в этот день. Но мы поняли, что выиграли сражение. Не напрасны были наши безмерные труды и потери. Потом подсчитали: только под Прохоровкой враг потерял около 400 машин. Здесь был сломан его бронированный хребет. Больше на нашей земле фашисты не наступали. Каждый из нас сделал на Прохоровском поле все, что было в его человеческих силах.
Григорий Иванович Пэнэжко,Герой Советского Союза.
У СЕЛА СМОРОДИНО
В оперативной сводке Совинформбюро за 12 июля сообщалось: "Экипаж танка под командованием гвардии лейтенанта Бутенко поджег один танк и тараном вывел из строя еще два танка противника".
Расскажу подробнее об этом. В экипаже Бутенко механиком-водителем был гвардии старшина Цезарь, двадцатилетний юноша, и радиотелеграфистом гвардии сержант Слинкин. Механик-водитель, несмотря на сильный вражеский огонь, вырвался из боевых порядков атакующего батальона и на большой скорости достиг немецкого боевого охранения, гусеницами раздавил три пулеметные точки и вывел из строя противотанковую пушку. Немцы обратились в бегство. У села Смородино наш танк нечаянно столкнулся с восемью немецкими танками, которые находились в засаде. Бутенко решил принять бой. Выстрелом из пушки он подбил один танк и продолжал движение на остальную группу машин. Прямым попаданием вражеского снаряда была выведена из строя пушка. Это не остановило молодого командира, он скомандовал:
— На таран!
На большой скорости советский танк ворвался в гущу вражеских машин. Сильным ударом лобовой брони таранил один, а затем и другой немецкий танк. Остальные вражеские машины открыли огонь из всех пушек. Танк Бутенко запылал. Механик- водитель был убит, а радиотелеграфист тяжело ранен.
Выскочив из горячего танка, гвардии лейтенант Бутенко вплотную столкнулся с несколькими немцами из протараненных танков. И в момент, когда немецкий офицер поднял руку, чтобы выстрелить, Бутенко сильным ударом выбил у него пистолет и им же пристрелил гитлеровца и еще нескольких солдат, совершенно обезумевших от того, что происходило на их глазах. Иван Бутенко взял у убитого офицера документы и оружие, поднял на руки тяжело раненого Слинкина и под сильным артиллерийским и минометным огнем вышел за боевые порядки нашего наступающего батальона, который теперь мог продвигаться вперед.
За этот подвиг Иван Бутенко был представлен к званию Героя Советского Союза. Но Указ Президиума Верховного Совета был издан 10 января 1944 года, а гвардии лейтенант Бутенко геройски погиб под селением Старая Тухиня на подступах к Орше в Белоруссии 21 октября 1943 года. Члены экипажа награждены орденами Отечественной войны I степени (механик-водитель Цезарь — посмертно).
П.Дзюба,ветеран 25-й гвардейской танковой бригады 2-го гвардейского танкового корпуса.
СГОРЕЛИ ВСЕ
То был самый страшный день... День, который превратился в ночь, а земля соединилась с небом. Танк шел на танк. Шестьдесят машин подполковника Тарасова ринулись в то утро на поле прохоровское, и все до единого во главе с командиром сгорели во встречном бою.
Александр Иванович Илларионов,бывший командир танкового взвода.
СОРОК СПАСЕННЫХ
В наш санбат, расположившийся в хуторе Веселом, раненые начали поступать уже с утра 12 июля. Коллектив едва успевал обрабатывать раны, делать операции, давать кровь. Ни минуты отдыха. Отличились тогда все санинструкторы, выносившие буквально из огня покореженных бойцов и офицеров. Среди них — Нина Шевцова, на счету которой только за один день было свыше сорока спасенных воинов. Когда тащила последнего, с пораженной брюшной полостью, ее тоже ранило, но тяжелую ношу не оставила. Хотели ей оказать первую помощь, Нина, улыбнувшись, сказала: "До свадьбы заживет". И, пополнив медикаментами санитарную сумку, ушла опять в сторону наших окопов...
Сколько я лично сделала операций? Не помню. Много, очень много...
Анна Михайловна Лебедева,капитан медицинской службы в отставке.
БЫЛ ТАКОЙ СЛУЧАЙ
Во время боя в нашем расчете пулей пробило кожух пулемета и вытекла вода. Командир расчета послал меня за водой в Прохоровку. Я взял коробку из-под пулеметных лент и пошел. Нашел колодец. Здесь обнаружил, что коробка тоже пробита 1улей и вода в ней не держится. Набрал воду в каску и пошел на передовую.
На рубеже окопов меня встретили разведчики и сообщили, что наша пульрота эадавлена немецкими танками.
Ночью из роты приполз раненый и рассказал то же самое. Он до ночи укрывался полыни.
Анатолий Иванович Чернов,рядовой пулеметной роты.
БРОНЕБОЙЩИК ЧИЧЕНСКИЙ
Сейчас не вспомню, как его звали: бронебойщик Чиченский и все. Поначалу он вообще был незаметен в роте. А после боя под Прохоровкой о нем заговорили как о знаменитом бронебойщике 42-го гвардейского стрелкового полка.
А дело было так. Танки шли на рубеж Чиченского. Чудовища, одетые в броню, пытались прорваться сквозь наши боевые порядки. Но нет! Там, где стоит гвардеец, никому не пройти. Чиченский терпеливо ждал, пока машины приблизятся — так бить вернее.
Чиченский крепко верил в силу своего оружия, и это придавало ему стойкости и уверенности в себе. И оружие не подвело героя. Меткими выстрелами из противотанкового ружья он подбил два немецких танка. Наша дивизионка писала: "Хвала отважному гвардейцу, верному сыну Родины — бронебойщику Чиченскому!"
А он стоял смущенный и только поправлял пилотку. Таким он мне и запомнился. Жив ли он сейчас — бронебойщик Чиченский?
А.Кулаков,бывший заместитель командира 42-го гвардейского стрелкового полка.
ПОВЗРОСЛЕЛИ
Я был рядовым красноармейцем, подносчиком мин в 1-й минометной роте 26-го гвардейского воздушно-десантного полка.
На рассвете нас подняли по тревоге. Получили боеприпасы, сухой паек и пошли к фронту. Повозок в роте не было, минометы катили по два человека, мины несли в лотках на себе. Идти было тяжело. Ведь кроме мин и минометов, каждый из нас имел вооружение и имущество стрелка.
По пути в каком-то селе женщины со слезами на глазах провожали нас. Один из бойцов спросил:
- Почему вы плачете?
- Жалко вас. Уж какие у нас мужики были и то их немец побил, а вы — дети. Как вы с ним справитесь?
Да, мы были молодыми. В дивизии было много солдат 1924 и 1925 годов рождения, то есть восемнадцатилетние и девятнадцатилетние ребята. Но в войну быстро взрослели, а главное — вера в победу прибавляла сил и мужества. К тому же выпадали такие дни, что иной и к году приравнять можно. Когда же перешли в контрнаступление, детьми нас уже никто не называл. Повзрослели!
Лев Петрович Корешков,гвардии рядовой.
РЯДОМ С ТАНКИСТАМИ
От составителя.Следующие материалы "Солдатской хроники" хотелось бы выделить особо, поместив их в одной подборке. И есть для этого свои причины. Во-первых, их авторы — все из одной 95-й гвардейской стрелковой дивизии, вместе сражались летом 1943 года под Прохоровкой и с тех пор не прерывали связи друг с другом. Во-вторых, они снова — в который раз! — встретились на легендарном Прохоровском поле, чтобы отметить очередную, на сей раз 54-ю годовщину великого сражения. По просьбе секретаря Совета ветеранов этой дивизии М.М. Рохлиной они приготовили воспоминания для данной книги, а сама Мария Михайловна разыскала в архивах Совета ряд материалов других участников сражения из той же дивизии. Должен сказать, что мне довелось присутствовать на их встрече в селе Прелестное, что в десятке километров от Прохоровки, и я почувствовал такую силу их дружбы, такую молодость духа и солидарность во всех делах, какие можно обнаружить лишь у однополчан, прошедших через все испытания войны.
НАКАНУНЕ
В полдень 10 июля 1943 года пехотные батальоны 287 гвардейского полка 95 гвардейской стрелковой дивизии были подняты по тревоге в дубовых перелесках близ Старого Оскола и форсированным маршем двинуты к южному фасу Курской дуги — туда, где с 5 июля наступлением отборных фашистских танковых соединений началось одно из решающих сражений Великой Отечественной войны.
Шли вторую половину дня, с коротким привалом — ночь, утро следующего дня — и к 11 часам вышли к разбитому хутору близ Прохоровки.
Впереди, почти у линии горизонта, слышалась артиллерийская канонада. Ее раскаты перемещались по фронту. Однако непосредственно южнее Прохоровки артиллерийская стрельба была особенно интенсивной. Здесь к моменту нашего подхода к хутору под облаками завязался грандиозный воздушный бой — более сотни наших и фашистских самолетов, сбившись в клубок, походили издали на грачиную стаю, мечущуюся в небе.
Вызванные в штаб командиры батальонов вскоре возвратились, получив боевой приказ. По их команде роем и тщательно маскируем одиночные окопы, чистим запылившееся оружие, раскладываем в нишах боезапас...
Перед линией наших окопов неглубокий овраг. За ним на северном скате пологого холма до горизонта расстилается выжженное жарким июльским солнцем поле. На нем в километре от нас окапывается одна из орудийных батарей 33-го гвардейского артполка нашей дивизии. Приблизительно в 400 м восточнее крайних наших окопов видно белое здание станции Прохоровка. От нее на юго-запад протянулось железнодорожное полотно. Параллельно ему по краю поля следует шоссейная дорога. Она ведет к занятому фашистами совхозу "Октябрьский", крайние строения которого видны на гребне высоты.
В третьем часу дня в небе появились два "мессершмитта". Неотрывно следуя один за другим, они облетели позиции батальона, а затем атаковали наши окопы, обстреляв их из пулеметов. Стихшее было сражение разгорается вновь. Из-за гребня высоты доносятся звуки недалекого ожесточенного боя.
На позиции артиллеристов, расположенные перед нами, нападает группа желтовато-коричневых двукрылых фашистских самолетов — это итальянские "капрони". Летая на небольшой высоте, они вертикально пикируют, очень точно сбрасывая бомбы почти у самой земли. Бомбовые разрывы вырастают рядом с орудиями. Когда пыль и дым улеглись, мы увидели на почерневших позициях опрокинутые орудия, возле которых передвигалось лииь несколько человеческих фигур — очевидно все, что осталось от отважных артиллерийских расчетов.
У далеких совхозных строений на шоссе и возле него появляются пылающие коробочки фашистских танков. Их десятки, а все новые и новые броневые машины выползают из-за гребня высоты, пополняя растянувшуюся вдоль дороги на 1,5 км вражескую танковую колонну. Во главе уже ясно различимы громады "тигров" и "Фердинандов".
Ветер дует от нас и относит гул танковых моторов. Устремившаяся к Прохоровке фашистская танковая колонна движется без выстрелов и, кажется, почти бесшумно, что усиливает впечатление непоборимости ее натиска.
Но вот позади возникает нарастающий гул авиационных моторов. Оборачиваемся в окопчиках и видим вдалеке стелющуюся над землей компактную группу наших самолетов, быстро приближающихся к фронту. Они проходят передовую немного правее занимаемых нами позиций. С близкого расстояния ясно различим характерный профиль наших прославленных штурмовиков "илов" — грозы фашистских танков. На бреющем полете "илы" виртуозно выполняют сложнейший для крупной группы самолетов маневр выхода на цель с разворотом в линию поперек фронта. Затем, очевидно по команде, они враз полого наклоняются головной частью вниз, нацеливаясь корпусом на вражеские танки. И в этот момент из-под крыльев вперед устремляются дымки стартующих реактивных снарядов.
Оглушающий треск одновременного разрыва сотен бомб и реактивных снарядов прокатился по округе. На месте немецкой танковой колонны на всем ее протяжении забушевал шквал огня, черного дыма и вздыбившейся земли. И, подтверждая успех удара, вверх к ослепительно белым кучевым облакам стремительно понеслись многочисленные упруго разраставшиеся на глазах кольца сизого дыма от взорвавшихся фашистских танков...
Солнце клонилось к закату. Подъехала солдатская кухня. Плотно поужинав, утомленные дальним маршем и волнениями прошедшего дня, бойцы крепко заснули в своих окопчиках, прикрывшись плащ-палатками.
Поутру 12 июля в полутьме нас разбудил мощный гул танковых моторов позади окопов. Построившись по фронту ровной линией с 50-метровым интервалом на исходные позиции для атаки выдвигались наши танки. Их было много — шеренга танков прослеживалась в обе стороны насколько улавливал глаз, и это наполняло сердце ликующей радостью. Шла в наступление 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерала П.А.Ротмистрова.
Игорь Сергеевич Вахромеев,гв. сержант 287 стр. полка
ТАКАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДОЛЖНОСТЬ
Я сражался на Огненной дуге непосредственно под Прохоровкой в составе 233 гвардейского артполка в должности командира огневого взвода второй батареи. Такая маленькая должность, конечно, не давала возможности знать всю обстановку боя в полосе полка, тем более дивизии. Но то, что происходило в полосе сектора обстрела батареи, а такие полосы выбирались на танкоопасных направлениях, мы видели хорошо и со своими обязанностями справлялись нормально. Все, что на нас шло, ехало, ползло, мы уничтожали, а также оказывали посильную помощь огнем и колесами пехоте в подавлении огневых точек противника, мешающих ее продвижению вперед.
10 июля полки нашей 95-й гвардейской стрелковой дивизии заняли оборону в полосе населенных пунктов Красный Октябрь и Михайловка с передним краем по северному берегу реки Псел, не допуская прорыва противника в прохоровском направлении. Рано утром 11 июля авиация противника стала наносить сильные бомбовые удары, а дивизия "Мертвая голова", насчитывающая 120 танков и до полка пехоты, перешла в наступление из района совхоза "Комсомолец" вдоль Прохоровского шоссе. Завязался ожесточенный бой. Не считаясь с потерями и получив подкрепление еще до полка пехоты, немцы потеснили правый фланг нашего полка, выйдя к высоте 236,7.
Наши батареи были срочно переброшены навстречу немецким танкам.
Когда мы разворачивались для занятия огневых позиций, танки противника были уже рядом. Одно наше орудие и весь расчет были уничтожены прямым попаданием снаряда из "тигра", остальные три орудия открыли огонь по танкам. Но ввиду того, что боевые расчеты не успевали оборудовать упоры под сошники станин, после каждого выстрела орудия отпрыгивали назад. В результате снаряды, выгруженные из машин, оказывались впереди орудий и за ними надо было бегать под пулями и снарядами противника. От разрывов бомб, снарядов, мин, от горящих танков и человеческих тел поднялся такой смрад и пыль, что все вокруг превратилось в ад. В том бою на высоте 236,7 погибло пять командиров батарей, в том числе и мой командир капитан Пистен- ко, а также 50 процентов личного состава полка.
Командование батареей мне пришлось взять на себя. Враг дальше не прошел, на этих рубежах он был остановлен. Сейчас на том месте, недалеко от села Прелестное Прохоровского района воздвигнут памятник в честь павших воинов нашей дивизии.
А самым отважным воинам, командирам орудий Павлову Константину Матвеевичу, Данилову Андрею Борисовичу, Габдрахманову Бори Галиевичу, командиру взвода ПТР Шпетному Павлу Ивановичу было присвоено звание Героев Советского Союза. Взвод Шпетного повторил бессмертный подвиг 28-ми панфиловцев, он весь погиб, но танки немцев на его участке не прошли.
Михаил Прокофьевич Вовкогон
НЕ ИМЕЕТ СРАВНЕНИЯ
В ночь на 11 июля мы вышли к совхозу "Октябрьский", там, где сейчас памятник- звонница, и £тали окапываться. Нам сказали: "Завтра будет бой, ройте себе окопы. Они будут для вас или могилой, или крепостью". Мы сами понимали, что самое главное — не отступить, удержаться.
До этого я воевал в Сталинграде, в других местах артиллеристом. Но то, что мне лично пришлось пережить в этот день под Прохоровкой, не имеет никакого сравнения.
Бой разгорелся рано утром. Достоверной информации о происходящем у нас не было: одни говорили, что это наши немцев бомбят, другие — что немцы наших. Впереди нас другие части сдерживали противника.
Прошло часа два. Прибежали несколько наших бойцов, сообщили, что остальные убиты, а немцы скоро будут здесь.
Вскоре налетела немецкая авиация. Говорили, что это были итальянские самолеты — двукрылые. Летели они низко, бросали футляры, начиненные противопехотными бомбами, в воздухе футляры раскрывались, и бомбы летели, как рой пчел. Думалось: вот-вот упадут на тебя, вжимались в землю, казалось, земля под тобой расступается.
Улетели самолеты, нас накрыла артиллерия. И так — непрерывно, не один десяток минут.
Потом пошли танки. Они выходили с левой стороны, выстраивались в цепь. Я насчитал более сорока танков против одного нашего батальона. А у нас на этом фланге ни авиационной, ни артиллерийской поддержки — одна пехота.
Начали стрелять из ПТР, из пулеметов и автоматов. Танки остановились метрах в 300. Видимо, у них была другая задача, другое направление удара. Но огонь по нашим окопам открыли ураганный.
А у нас кончились боеприпасы. Ни патронов, ни гранат — ничего. Поступил приказ отойти. Пошли назад. Несли с собой раненых. Ранило начальника штаба Гусанова, его тут же перевязала медсестра Оля Огурцова. Она здесь, приехала на нашу встречу.
Когда отходили, командир взвода Воронов был ранен в голову и в грудь. Он бежал с перевязанной головой и грудью — хорошая мишень. Крикнул мне: "Иди сюда, здесь безопаснее". Только это сказал, как тут же упал. Когда я подбежал к нему, он уже не дышал. Вспомнилось, как накануне он словно чувствовал свою смерть, пел грустные песни, говорил мне: "Наверное, завтра меня убьют". Такое было у него предчувствие.
Из 600 человек в батальоне мы в тот день потеряли убитыми и ранеными 330 человек. Потому что обрабатывали нас и с воздуха, и с земли — танками, артиллерией. Прямой наводкой били.
Алексей Михайлович Болмосов,гв. лейтенант, комсорг батальона
ЭТО КАК КОШМАРНЫЙ СОН
В тот самый памятный день 12 июля я находился в землянке оперативного отдела 95-й гвардейской дивизии. Все службы — разведка, связь, инженеры, политработники с утра собирались там. Начальник штаба полковник П.В.Бойко был там постоянно. Время от времени заходил генерал Н.С.Никитченко — начальник штаба армии.
Именно в этот день неистовствовал немец. Он беспрерывно обстреливал из дальнобойных наши позиции и, в частности, расположение штаба. Видимо, обнаружил нас. Земля под ногами ходила ходуном, сыпался на голову песок. И вот... одна из бомб угодила в землянку. Раздвинув бревна перекрытия, она зловеще просунулась вовнутрь землянки. Угрожающе сверкала металлом...
Все мы, подталкивая друг друга, стремглав вылетели из своего укрытия. Рассыпались и залегли, грызя землю. Лежим, а бомба не взрывается. Молчит гадина! Видно, Господу Богу было угодно оставить нас в живых...
Бомбы и снаряды продолжали громыхать вокруг нас. Короткими перебежками, а где и ползком, мы добрались до края балки. Здесь был командный пункт одного из полков дивизии.
Вот тут-то и началось самое главное. Стоял неописуемый трамтарарам. Туда пролетали с воем и треском наши "летающие танки". Так немцы прозвали наши штурмовики Ил-2. Не только немцам, но и нам самим было жутковато, когда они со страшным грохотом проносились над головами, извергая из себя реактивные снаряды, сжигающие все живое и неживое. С противной стороны летели "мессеры", "фоккевульфы", "юнкерсы". Все они были нагружены смертью.
Заиграли наши "катюши". А ну-ка вспомни, ветеран, это оружие. Огромные реактивные снаряды с толстенными набалдашниками. Их выпускали прямо из ящиков без всяких приспособлений...
И вдруг кто-то, дотронувшись до моего плеча, хриплым голосом произнес: "Смотри, идут! Танки, танки!" Я глянул в бинокль. И, о ужас! Прямо на нас, раскачивая длинными стволами орудий, двигались громадные чудовища со зловещими черными крестами. У меня подогнулись поджилки, перехватило дыхание. Господи, спаси и сохрани! — взмолился я, до того бывший яростным атеистом.
Сошлись. Закружились, завертелись. Поджигали и таранили друг друга. Дым, пламя, грохот, скрежет. Скоро все пространство заволокло черным дымом. Запахло горелым металлом, мазутом, бензином, жареным человеческим мясом! Такое не приснится и в кошмарном сне.
То, что я увидел, описать не могу. Не хватает слов, не с чем сравнить, не достает таланта, чтобы изложить на бумаге это кровопролитное безумие людей.
Теперь наша жизнь и будущее зависели от того, чья возьмет. Наконец, когда дым немного рассеялся, а мы двинулись вперед, поняли: взяла-то наша!
Рафаэль Гамзанович Мавлютов,гв. ст. лейтенант
ПОЛЕ СТАЛО ЧЕРНЫМ
Нам поставили задачу — отсечь пехоту от танков. У меня в отделении был Николай Романов, солдат. Я ему сказал: подойдет танк — брось ему в зад бутылку КС (керосин самовоспламеняющийся). Он только привстал из окопа — и раз, готово, убило его. Так и упал с бутылкой. Я подхватил бутылку из его рук и бросил (вдогонку танку. Смотрю: из-под моторной части белый выхлоп, повалил дым. Танкисты открыли люк, начали спрыгивать на землю. Мы их тут же прикончили. Ну, думаю, дело сделано. И я, дурак, решил подойти поближе к горящему танку. В это время раздался страшный взрыв. Башня и броневые листы разлетелись на десятки метров. Меня оглушило и сбило взрывной волной. Это пламя попало в боекомплект, потому такой взрыв.
Тут пошли в наступление танки Ротмистрова. Заварилась такая каша, что пшеничное поле стало черным. После этого боя к вечеру от роты осталось 38 человек из 120. Командиров взводов всех выбило из строя, командира роты только на третий день нашли.
Я во многих боях был после Прохоровки. Днепр форсировал, Киев брал, Житомир, Кочетовку, Станислав... Но таких страшных боев и такого напряжения не испытывал нигде.
Мне после боя прислали выписку из приказа — наградили орденом Красной Звезды.
Николай Павлович Фетисов,гв. сержант, командир отделения
ВСТРЕЧА С МАРШАЛОМ ЖУКОВЫМ
Произошло это 18 июля 1943 года...
Войска Воронежского фронта на всем протяжении обороны начали наносить контрудар по противнику. 5-я гвардейская армия совместно с танкистами Ротмистрова перешла в наступление.
После авиационной и артиллерийской подготовок части нашей дивизии форсировали реку Псел и начали развивать наступление в направлении с. Грезное — выс. 227,6.
Я находился на передовом наблюдательном пункте на высоком правом берегу Пела. Внизу, в пойме реки, побатарейно переправлялась артиллерия дивизии. На переправе работал саперный батальон.
В это время ко мне подъехала машина "виллис", из нее вышел маршал Жуков, с ним был генерал-майор. Я быстро шагнул навстречу маршалу для доклада, но он махнул рукой, подошел ко мне, подал руку и спросил меня, кто я и что делаю. Я доложил, что я начальник штаба 95-й гвардейской стрелковой дивизии. От реки Псел местность поднималась вверх, и хорошо было видно, как наступают части дивизии. А были они уже на подходе к селу Г резное.
По лицу маршала я понял, что он доволен наступлением гвардейцев. Потом Жуков спросил: "Кто переправляется через реку?" Я ответил: "Артиллерия дивизии".
- Давайте спустимся к реке, — сказал Жуков.
Мы спустились с крутого берега Пела и подошли к месту переправы. Нас встретил командир саперного батальона и доложил, что саперы топкие места на подходе к реке укрепляют настилом из бревен, так как почва была размешана танками противника в предыдущие дни боев. Переправа через русло проводится вброд, но саперы подготовили спуски и места для подъема.
- Учтите, — сказал Жуков, — скоро подойдут наши танки, поэтому крепите настилы на топких местах, используя материалы строений деревни напротив переправы, но не трогайте домов.
После осмотра переправы мы поднялись снова на высокий берег реки к машине маршала. Жуков что-то сказал генерал-майору, тот вынул из машины коврик, расстелил его на траве, достал из небольшого чемоданчика несколько бутербродов и разложил их на салфетке.
- Ну что, можно садиться? — спросил маршал у генерала.
- Да, ответил тот, — все готово.
Они присели на "каблуки". Жуков пригласил жестом и меня. Я также присел к завтраку. Жуков кивнул генералу, и тот поставил на импровизированный стол бутылку с коньяком и маленькие, не больше наперстка, металлические рюмки. И мы выпили за успех наступления.
Маршал предложил выпить еще, но я отказался.
- Ну, а я выпью, — возразил Георгий Константинович.
После быстро закончившегося завтрака маршал Жуков распрощался со мной и уехал. Так прошла эта встреча, неожиданная и нежданная, первая и единственная в моей жизни...
И у меня, и у многих офицеров, с кем я служил и воевал, сложилось мнение о недоступности маршала Жукова, его строгости и даже сухости. Но в этой, только что прошедшей встрече я этого не почувствовал. К тому же надо иметь в виду, что проверка действий дивизии, а тем более в боевой обстановке, не входила в служебный долг маршала, заместителя Верховного Главнокомандующего.
Он не вмешался в действия командования дивизии, так как, видимо, был удовлетворен тем, что дивизия успешно выполняла и продолжала выполнять полученный ею боевой приказ своего корпусного командира.
Петр Власович Бойко,начальник штаба 95-й гв. стрелковой дивизии.
ПРОХОРОВКА — МОЯ СУДЬБА
В конце сорок второго я закончила медицинский институт и была призвана на службу в Красную Армию. Меня сразу же направили на курсы по военно-полевой хирургии, и вскоре я, назначенная командиром медико-санитарного взвода, прибыла в 18-й танковый корпус, формировавшийся в Россоши.
В ночь с 11 на 12 июля корпус занял исходные позиции на прохоровской земле. Наш санбат развернулся в строго заданное время в палатках, в небольшом лесу, всего в 2-3-х километрах от боевых порядков части.
...То теплое, солнечное утро 12 июля запомнила на всю жизнь. Стояла редкая удивительная тишина. Звонко щебетали птицы, наперебой стрекотали неугомонные кузнечики. Не хотелось верить, что в какой-то миг, с минуты на минуту, все кругом вдруг вздрогнет, возьмется огнем, наполнится жутким рычанием моторов.
Так и случилось. Раздались залпы нашей артиллерии, ударила "катюша". На максимальной скорости ринулись вперед тридцатьчетверки. С опушки леса мы хорошо видели, как над нашими и их танками вспыхивали яркие языки пламени, а затем броня окутывалась клубами дыма. Сражение противоборствующих сторон разгоралось все яростнее. Уже не было слышно отдельных выстрелов. Стоял сплошной неописуемый рев. Небо заволакивалось пеленой темной мглы. Черные бесформенные облака поднимались выше и выше. Солнышко, которое еще несколько часов назад светило ярко- ярко, скрылось за плотной дымовой завесой. В лесу, где мы ждали своего нелегкого испытания, стало совсем сумрачно.
И я, и все мои коллеги понимали, что раненых будет много. Конечно же, волновались, больше молчали. Не сдали б нервы, в первую очередь — женские. Именно здесь, под Прохоровкой, я получила свое первое крещение.
...Раненые поступали непрерывно. Одних везли на машинах, повозках, мотоциклах, других несли на носилках, а то и вовсе на собственном горбу, а третьи, легкораненые, шли "своим ходом". Здесь были танкисты, летчики, артиллеристы, пехотинцы — воины всех родов войск. По тяжести ранений отличались танкисты. Чаще всего они имели сильные ожоги, контузии, находились в состоянии шока. И тут важно было принять самое правильное решение — кого оперировать первым. На операционный стол сразу брали тех, которым на поле боя санинструкторы накладывали жгут на конечности, чтобы остановить дальнейшую потерю крови, не допустить омертвения ткани, которое могло наступить через 2-2,5 часа. На то и санбат: только здесь, спустя небольшое время после ранения, тяжелого или легкого, первая квалифицированная помощь дает право надеяться на спасение человека.
Гитлеровцы видели расположение нашей части и хотели разделаться с нею: били из пушек и минометов, а их стервятники не раз обрушивали бомбы и поливали свинцовым дождем. Удивительно, как это мы еще живы и не взлетаем на воздух. Ведь буквально рядом ходит смерть, но работа в палатках не останавливается: каждый занят своими обязанностями. Однако видя, как страдают беспомощные молодые, красивые парни, чувствуешь себя неважно — женское сердце милосердное, оно тоже плачет... Как облегчить мучения, как отвлечь от них раненого? И мы пытались "лечить"... словом. Из женских уст текли нежные, теплые, порой со слезами слова: "Милый... Родненький... Любимый... Ненаглядный...". Молодой врач Зоя Мочалова, как и я, принимая боевое крещение в прохоровском аду, употребляла в обращении со "своими" ранеными такие утешения, от которых становилось светлее в палате. А лучше Татьяны Дмитриевны никто не накладывал шины. Старшая операционная сестра еще в Россоши, на формировке, лично заготовила сотни стерильных укладок, что позволило ей быстро и грамотно обрабатывать раны. Настоящей сестрой милосердия была у нас Елена Георгиевна Смирнова. Истинная патриотка, прекрасной души женщина, она в свои пятьдесят два года ушла на фронт в 1941 году. Ее очень любили, она, можно сказать, была нам, как родная мать.
Непосредственно в боевых порядках, там, где танки шли на танки, действовали наши санинструкторы. Их риск не знал предела, в любую минуту могла настигнуть смерть. Особенно отличились Екатерина Мозговая, Антонина Мусатенко, Нелли Масленникова, Евгения Шатохина. В 32-й мотострелковой бригаде неутомимо работала молодой хирург Фаина Радзинская. Лесочек, принявший в свои границы людей в белых халатах, в какой-то мере оберегал от пуль и осколков, принимал на себя разрывы бомб, снарядов и мин. Здесь мы чувствовали себя как бы под его естественной защитой, хотя немало деревьев, многолетних и совсем еще молодых, умирали стоя, прямо на наших глазах. Битва, разгоревшаяся рядом, на поле прохоровском, безжалостно косила и лес. Подойдешь иной раз к какому-то деревцу и с болью в сердце посочувствуешь ему, израненному, обгоревшему. И по-человечески, с нежностью и любовью прикоснешься к нему рукой...
Близость от передней линии нашей танковой части создавала постоянную опасность санбату. Фашисту нет никакого дела-до того, что здесь облегчаются страдания раненых, что такие места не подвергаются обстрелу. Фашист есть фашист. Его звериный оскал, его грязный, кровавый след мы видали в освобожденных городах и селах. Он стирал с лица земли все, стоящее на его пути. Вот почему многие из нас, кто впервые принимал участие в боевых действиях на прохоровской земле, старались держать психологическое равновесие, хотя и работали на пределе своих возможностей. А крепкую силу духа в нас вселяли величайшее мужество и исключительный героизм гвардейцев-танкистов, развеявших навсегда на прохоровском поле гитлеровский миф о несокрушимости его самых верных, самых отборных танковых дивизий. Каждый наш танкист заслуживал восхищения и безмерной любви.
...12 июля к исходу дня в наш санбат прибыла машина с ранеными. Среди них самым тяжелым был офицер-танкист. Его ранило в бок. Побледневший от потери крови, весь в копоти и пыли, он находился в шоковом состоянии и невнятно произносил: "вперед", "давай". Его тут же положили на операционный стол. Сняв широкую окровавленную повязку, я увидела обнаженную почку. Человек был на волоске от смерти. Сделали переливание донорской крови, дали еще кровозаменяющей жидкости, но улучшений не наблюдалось. Какое-то особое чувство сострадания к умирающему на моих глазах молодому воину охватило меня. Я знала: только свежая, теплая моя кровь спасет его жизнь. Я тут же легла рядом на соседний стол...
Не помню, сколько длилась эта процедура, но вдруг на его задымленном и почерневшем лице открылись глаза, он глубоко вздохнул и тихо спросил: "Где я?" Он пришел в сознание. Моей радости не было границ, спасенного эвакуировали в госпиталь.
Я не запомнила тогда его лица. Сколько таких прошло за день? Я просто выполняла свой долг. И не только я одна. Если угасала жизнь воина, доставленного с поля прохоровского, и наша собственная кровь могла спасти его, то тут, как говорят, двух мнений не бывало. Делали все, что только могли, на что были способны. В большинстве случаев смерть отступала, человек оставался жив.
Через месяц, прервав лечение в тыловом госпитале, к нам приехал старший лейтенант Евгений Шкурдалов. Он захотел увидеть тех, кто сохранил ему жизнь. Я не узнала его. Передо мной стоял красивый стройный офицер, с задумчивыми голубыми глазами. "Наконец я нашел вас", — сказал он и благодарно посмотрел мне в глаза. Мы долго говорили друг другу приятные слова и поняли: расставаться не будем — это любовь, это судьба. Так на Прохоровском, опаленном огнем поле ко мне пришла любовь. В освобожденной Румынии мы поженились...
Ольга Иосифовна Шкурдалова,капитан медицинской службы запаса.
НАС ТАК НЕ УЧИЛИ...
12 июля в 10 часов поступила команда "Вперед!" Мы свернули минометы и пошли. Поле было ровным и просматривалось далеко вперед. Нигде не было видно удобного места для оборудования огневой позиции. Подошли ближе к насыпи железной дороги. Не доходя до железнодорожной будки попали под артиллерийский обстрел. Залегли. Я поднял голову и начал смотреть, как рвутся снаряды. Командир расчета строго прикрикнул на меня: "Ложись! Ты, что хочешь, чтобы убили тебя?" Я уткнулся носом в землю и перед глазами возникло чудо — крупные ягоды спелой земляники! Война исчезла. Передо мной возник образ матери и родной дом! Близкий разрыв снаряда вернул к действительности — я на войне. Но что делать с ягодами? Хочется сорвать, но я же в бою, наверное, этого делать нельзя.
Обстрел кончился и мы пошли вперед.
Привлек внимание гул со стороны оврага, где была наша огневая позиция. Все увидели, как из оврага вылетают огненные стрелы и летят в сторону противника. Догадался, что произвели залп гвардейские минометы "катюши".
У железнодорожной будки встретили раненого в руку лейтенанта. Он вел пленного немца. Это был первый живой немец, которого я увидел, но он оказался власовец.
Лейтенант рассказал: "Этот гад стрелял до последнего. Все немцы убежали, а он один остался и строчит из пулемета. Ранил меня. Решил взять его живым. Ползком обошел его и сзади кричу: Хенде хох! (Руки вверх!) Он, гад, руки не поднимает, а кричит: "Не стреляй, я свой!' Вот гад!
За железнодорожной будкой, на расстоянии метров 300 от железной дороги увидели в поле сгоревшей пшеницы разбитую 76-миллиметровую пушку ЗИС-З и рядом с ней убитого наводчика. Колесо и станина оторваны взрывом, щит сорван, ствол погнут, а наводчик был без одежды с рассеченной головой. Первая увиденная мною смерть — такая страшная и такая мужественная.
Мы достигли опушки небольшой рощицы. Развернули минометы. Сделали несколько выстрелов.
В рощицу въехали три машины с зенитными пулеметными установками "максим" в кузове и заняли огневую позицию рядом с нами. Такое соседство нас не устраивало. Мы свернули минометы и пошли вперед. Удобного места для огневой позиции не было. Решили подойти через насыпь железной дороги, но и там удобного места не было. Вернулись обратно через насыпь, и тут последовала команда вернуться на старую огневую позицию в овраге.
Возвращались бегом по дороге. Недалеко от оврага пробежали через длинные деревянные ящики, которые лежали в ровиках поперек дороги. Пробежали, а потом сообразили, что это были противотанковые мины!
Быстро заняли огневую позицию и сразу же открыли огонь. Было слышно и видно, что впереди идет сильный бой. Клубы дыма от горящих танков поднимались высоко к небу. Часто над нашими головами со свистом пролетали снаряды и ударялись в противоположную стенку оврага. Дрожала от ударов и взрывов земля.
В воздухе шли воздушные бои.
Неожиданно увидели наш истребитель, летевший справа вдоль оврага, почти на нашу огневую позицию. Самолет летел неуверенно, переваливался с крыла на крыло и быстро терял высоту. Перед нашей огневой позицией встретился с землей и разломился на две части (фюзеляж отломился за кабиной летчика).
Через мгновение из оврага выскочили люди, подбежали к самолету, открыли фонарь и вытащили летчика. Он был ранен в голову. Все его лицо было в крови. Пока оказывали летчику первую медицинскую помощь, от переезда подъехала машина и забрала его. Через несколько минут появились две грузовые машины с людьми, быстро отсоединили крылья, погрузили самолет ; а машины и увезли.
Для меня, ранее работавшего в МТС, было удивительным это видеть. Оказывается, на фронте есть люди, которые занимаются ремонтом техники.
Вот летит над нами "мессершмитт". Наверное, разведчик. Недалеко от нас, ближе к железной дороге, занимает расчет ПТР. Сержант, видимо, командир расчета, быстро устанавливает ружье на бруствер и производит по самолету выстрел. На наших глазах у самолета начинает разрушаться правое крыло и он пошел вниз. Летчик выпрыгнул с парашютом.
К вечеру бой затихает. Вспоминаю прошедшие дни и ничего не понимаю. Нас в училище так не учили. Два дня шли напряженные бои, а мы остались на прежнем месте. И только позже узнал, что здесь, под Прохоровкой, произошло самое крупное встречное танковое сражение и это сражение мы выиграли.
Иван Иванович Чашков,ветеран 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии
Составитель Виктор Бекетов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
