«Русское государство имеет то преимущество перед другими, что оно управляется самим Богом: иначе невозможно объяснить, как оно существует?»
Фельдмаршал Б. Миних.
- Меньше взвода не дадут
и дальше
Кушки не пошлют.
Офицерское.
Годы и годы спустя после крушения своих сценических надежд, в письме к жене с фронта мировой войны Андрей Евгеньевич, нимало не склонный к преувеличениям, всё же отзовётся о том, как о катастрофе.
Но в катастрофах нередко гибнут! Увечатся. Надолго ли, нет ли, но выбывают из колеи!.. Поручик Снесарев собрался с духом и начал истинное своё восхождение. Он снова засел за книги, а по службе малейших упрёков не имел. Иначе не удостоился бы первой своей награды - серебряной медали в память царствования Александра III для ношения на груди на алой ленте ордена Александра Невского; приказ о награждении вышел в марте 1896 года.
Вскоре затем всю Москву подняло на ноги предстоящее в мае - Святое Коронование ИХ ИМПЕРАТОРСКИХ ВЕЛИЧЕСТВ! Событие, воистину всемирное, событие волею Божией, но требующее от человеков многой внимательной ответственности, как того требует и вся-то наша жизнь, ежели по-божески понимать ее. На торжества приезжала в Москву из Петербурга гвардия, почти целиком весь Гвардейский корпус, и стоящие в Москве части Гренадерского корпуса загодя освобождали для приёма важных гостей свои казармы - Кремлёвские, Покровские, Спасские, Александровские, Хамовнические, Крутицкие, Семинарские, Волковские, Овсяниковские - переходили по весенней распутице в летний Ходынский лагерь, куда подтягивались и другие гренадерские части Московского округа. В лагере набиралось войск тысяч поболее пятнадцати. Да гвардия присылала столько же. Прибывали и различные отдельные части, общей численностью тоже в десяток тысяч штыков и сабель. Грозно громыхали по новенькому московскому булыжнику колонны конной артиллерии (военно-воздушные и бронесилы едва ли кому и снились тогда). В последних числах апреля закончилось формирование Коронационного отряда под командою великого князя Владимира. В отряд вошли все войска, собранные в Москве и её окрестностях. Для особо торжественных действ Коронации от каждой войсковой части выставлялось по одному-два отборных "представительных взвода", заранее подготовленных. Поручик Снесарев удостоился быть в составе такой представительной полуроты своего полка.
Большое значение придавалось в ту эпоху строевой готовности. От строевых обязанностей не освобождала ни одна штабная должность, хотя отлынивать позволяли все. За годы своего секретарства в суде и годы занятий вокалом Андрей не только не растерял выправки, но преуспел и в строевой гимнастике, и в управлении строем. Репетиции торжественных построений и маршей, встречи множества иностранных владетельных особ следовали подряд, ежедневно, продолжались они и когда торжества уже начались. Май ожидался неласковый, небо хмурилось и мокло, ночами холодало. Шестого мая, в день прибытия Царского поезда, сеял беспрестанно мелкий дождь. Лейб-гренадеры екатеринославцы держали почётный и главный караулы в Петровском дворце, временной резиденции Августейшей четы. Внутренний караул несли приезжие лейб-драгуны Нижегородского полка, квартирующие постоянно в Пятигорске. Молодой Государь был в мундире своего Екатеринославского полка! Странное такое двойственное настроение! Вот обходит спокойно караул полковник, двумя годами моложе поручика Снесарева, доброжелательный, можно сказать, безучастно-ласковый - новый командир полка?!.. Но вот Он стоит, пропуская мимо себя караул по-отделённо - и нету другого счастия, как шагать в жаркой набухшей дождём амуниции, слитно шагать под этим отрешённо-спокойным, неземным каким-то взглядом! Молодому царю Николаю Александровичу сровнялось в тот день 28 лет, был молебен в соборе Христа Спасителя и церковный парад на Ходынском поле частям, имеющим храмовый праздник шестого мая.
На другой день предстоял Высочайший объезд войск Ходынского лагеря и заря с церемонией. Войска построились. Екатеринославский полк оказался на дальнем фланге построения, позади фронта артиллерии - Царь проехал бы мимо полка за пределами дистанции живого внимания, словно бы на картине - да в последний момент пришла команда "отставить", по причине кончины в Вене эрцгерцога Карла-Людвига, родственника Российского Императорского Дома.
Ещё через день предстоял Высочайший въезд в Москву, обставляемый таким парадом воинского могущества, какого Москва, пожалуй, прежде не знавала.
С утра 9 мая войска выстраивались по обеим сторонам разубранного, разукрашенного и раззолоченного пути Царской процессии двумя сплошными колоннами от Петровского дворца до Кремля, "имея в строю по сорока рядов в ротах гвардейской и по тридцати рядов - гренадерской и армейской пехоты и сапёр, а в эскадронах - по четырнадцати рядов во взводах". При повороте во фронт без перестроений это давало два-три ряда кавалерии и четыре-шесть рядов пехоты с каждой стороны процессии. Сосредоточить на городской улице такую силу войск, расположив их идеальными порядками, весьма и весьма непросто. Подробные маршруты следования частей от своих квартир до мест построения составлялись с расчётом избежать пересечений и встреч, разнобоя подходов. Так делается всегда, испокон веку, и всякий раз кого-то не удаётся развести чисто, а кто-то непременно и наддаст ералаша, припозднясь или перепутав - дело обычное, и на перебранку при этом никто особо не обижается. На сей раз встречные-поперечные безропотно уступали дорогу: по старшинству родов оружия или по старшинству частей. Офицерам-посредникам не приходилось срывать голосов, им подчинялись беспрекословно и молодцевато, как подчинялись бы самому Верховному Вождю. "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!" - праздничный порыв владел войсками.
Нечётные полки Гренадерского корпуса вставали по левую сторону процессии, чётные - насупротив - по правую. Екатеринеславский полк занял участок от Медвежьего переулка до Страстного монастыря, гранича там с левым соседом, со Сводной гвардейской бригадой, встающей вниз по Тверской, а правым соседом имея 3-й Перновский полк своей дивизии, всеми шестнадцатью батальонами стоящей от Бульварного кольца до Садовой Триумфальной. Далее до Тверской заставы стояла II-я дивизия, а III-я своими шестнадцатью батальонами встала за Тверской заставой. Где-то там был и штаб Гренадерского корпуса. При построениях войск Московского округа Екатеринославский полк обычно стоял правофланговым, по нему равнялись остальные, к нему обращалось первое приветное внимание начальствующих, либо внимание прощальное; рядом с полком, почти вместе с полком, часто стояла колонна юнкеров Московского пехотного. Коронация заменила привычные московские распорядки всероссийским размахом. Теперь батальон Московского пехотного юнкерского стоял напротив полка, через улицу, между павильоном земства и 2-м Ростовским гренадерским полком. Земцы глядели сдержанно. Ах, какое-то недоразумение, несогласие вышло с ними у молодого Царя в прошлом годе... А позади юнкеров лежала Большая Бронная, вела в неузнаваемый теперь бывший Латинский квартал, скудное пристанище Андрея всего-то одиннадцать - нет, уже двенадцать лет назад!.. И десять лет минуло, как он, хористом университетским, встречал в майский день Августейшую семью, не ведая своей грядущей службы Ей... Когда он уже в полку служил, Государь Николай Александрович, ещё Наследником, совершил полукругосветное путешествие, посетив Египет, Индию, Китай и Японию. В Японии на него покушался полицейский, ранил, но Господь хранил, обошлось благополучно. Возвращаясь в Россию по трассе будущего Транссиба, Он открыл начало работ на магистрали, собственноручно отвёз тачку земли в основание рельсового пути, стал Председателем Комитета строительства и не оставил этого поста по восшествии на Престол. Тогда же, вскоре после возвращения из путешествия, Он возглавил Комитет помощи голодающим, собравший за год миллионы рублей. Такая близость Наследника к насущным запросам жизни радовала радетелей прогресса во всех кругах общества, а среди земцев их как нигде множество, можно сказать, земство целиком ими создано, ими и преуспевает; а в павильоне земства - сдержанность…
Прибыть на места построения войскам приказано было за два с половиною часа до начала Высочайшего шествия; войска старались как никогда, построенье закончили скоро и теперь, привычные часами стоять безучастно, замерли в нетерпении, держа к ноге новенькие трёхлинейного калибра винтовки системы Мосина, ждали… Этой красивою винтовкой, лёгкой, несмотря на её внушительные размеры, прикладистой и ловкой, недавно в короткие сроки были перевооружены многие части русской армии. Ничуть не устрашающая видом, напоминая своей устремлённостью казачью пику или древнее копьё, новая винтовка придавала стройности даже самым малорослым солдатам, каких среди гренадер и не бывало, делала краше самых неказистых. И солдаты это быстро оценили: бережней стало обращение с оружием, тщательнее уход. Наиболее чуткий элемент армии - юнкера, сплошь набираемые теперь из реалистов и гимназистов, обращались с трёхлинейкою почти нежно, тем оттеняя некое благородство, мужественное миролюбие нового русского стрелкового оружия.
Александр III Миротворец оставил Николаю II завидное оружейное наследство, частью в готовых образцах, частью в разработках, успешно реализованных позднее, вплоть до 20-х годов XX века. Трёхлинейной винтовке, прекрасному образчику русской долгоживущей техники (не только военной!), выпала особенная символичная судьба. Растиражированная многими миллионами штук, густо усеяв леса и долы, реки и горы Европы и Азии, русская трёхлинейка нигде не прижилась по-настоящему, кроме России; в противоположность её младшему братцу, автомату Калашникова, которым стреляет сегодня полмира, но настреляно им - слава Богу! - при всей его скорострельности, пока ещё ку-уда меньше, чем трёхлинейкой.
В затяжных боях русско-японской войны колючая щетинка русских штыков, колеблемая с тыла, всё же сдержит, осадит валом валящую японскую пехоту... В штыковых атаках Первой мировой войны в руках отважного умелого бойца трёхлинейка будет грозным орудием превосходящей силы; и до жути легко, сплеча воткнётся ее тонкий штык в землю осенью 1917-го, а после того куда только ни воткнётся он, прежде чем застынет чутко в руке бронзовых-гранитных-гипсовых суровых красноармейцев; советская романтика Гражданской войны, киношная, театральная и живописная, во многом опиралась именно на образ трёхлинейки... В адовом рёве бронетанковых и воздушных армад Второй мировой, под огневыми ударами артиллерийских дивизий и шквальным пулемётно-автоматным огнём - трёхлинейка "с длинным нахально-непобедимым штыком" опять-таки устоит с честью, вынеся запредельное отчаяние 41-го, непобеждённая, прослужит в строю после войны до первых термоядерных взрывов... И сегодня, столетие спустя, трёхлинейка Александровской эпохи, давно снятая с производства и вооружения, ещё вполне по-серьёзному боеспособна. 0 чём напомнили нам в Афганистане английскими БУР-303.
...Всё это завязывалось далеко в будущем в тот солнечный майский московский день, когда войска с новенькими трёхлинейками застыли в ожидании двумя сплошными колоннами по сторонам Тверской и Петербургского шоссе, расцвеченных пёстрыми флагами, разубранных золотыми коронами на колоннах и арках, царскими вензелями на фасадах, лентами и коврами на балконах и подоконниках сотен домов от Петровского дворца до Кремля; ещё многое будущее могло вовсе не быть или быть иначе после тех майских дней. И кто-то из стоящих в строю отчётливо это понимал. Кто-то догадывался. А многие предчувствовали. Человеку дано предугадывать чутьём, да забегался он, засуетился, предчувствия роковых событий понимает как раздражение от пустяков и усталость, заглушает чем только может. Но если собраться многолюдно в спокое и молчании, отрешась от своеволий и спешки - предчувствия становятся внятны до очевидности…
В живом недвижном коридоре войск, стоящих в лёгкой караульной амуниции, сновали верховые туда-сюда, передавая эстафетой донесения и распоряженья, уже ничего не могущие переменить. Древняя магия власти выстроила бесконечными ровными рядами эти тысячи горячих от волнения вооружённых мужчин, и не нашлось бы во всём людском мире другой власти, способной эти ряды смешать. И ничто на свете не смогло бы заново водворить их на место, случись им вдруг забыться... Начальники и командиры, не венчанные славой, поддерживали порядок и без того безукоризненный - поддержать воодушевление войск могло лишь появление Августейшей Семьи, долгожданное Государево появление...
Через три недели по кончине Родителя Престолонаследник Николай сочетался браком - по традиции - с германской принцессой. Армия, усмотрела в том верный залог долгого добрососедства с Германией. Августейшим Первенцем родилась великая княжна Ольга, имя исконное, северное...
Государь Николай Александрович, полковник гвардии, батальонный командир Преображенского полка, Цесаревичем прошел цензовую службу во всех родах оружия, и сухопутного, и морского. Воинским наукам Его обучали признанные знаменитости - Милютин, Обручев, Драгомиров, Леер, Кюи… Николай II был самый близкий к военному делу Самодержец Всероссийский. Армия, обновлённая отставленным Милютиным и покойным Скобелевым, крещёная святою войною за други своя, тотчас и полузабытой стыдливо, Армия-Золушка заждалась Любимого Вождя, Воитель будет Он или Миротворец - воля Божия!..
Своевольно толклась повсюду позади войск нарядная пёстрая публика, старо- и новомосковская, нетерпеливо бродила, дразня своей праздностью, но и жалость вызывая неприкаянностью одиночной, негодностью к единогласию и единодействию, где всяк позабывает о себе в общем спокое сопричастия, оно же греет, радуя, и в таком вот недвижном бдении, когда за спиной толкутся и гомонят вольные шагать куда только их глаза видят; они же, озираясь на все стороны, бродят и гомонят за спиной построения войск, не убывая рассыпной массой... Выглядывают повсюду из окошек, обсели балконы разукрашенных домов и кое-где крыши!..
Наконец, раскатисто возвестив Москве начало Процессии, громыхнула трижды где-то на Ходынском поле батарея… Истовое ура-а! взлетело до неба, грянули "Боже, Царя храни!" хоры полковых музык, могучий парадный гул широкими волнами поплыл с простора Петербургского шоссе в теснины московских улиц, встречаемый красным перезвоном колокольным, Кремль звонил спозаранку, теперь заблаговестили все сорок сороков московские…
Впереди Высочайшего шествия проскакал с эскортом конных жандармов московский полицмейстер...
За ними - эскадрон конвойцев, сотня лейб-казаков, депутации азиатских народов, депутации казачьих войск, родовитое российское дворянство с московским уездным предводителем во главе и пошли-поехали верхами и в золочёных каретах, в открытых фаэтонах цугом и пешие придворные люди и чины: камер-лакеи, камер-фурьеры, камер-юнкеры, камергеры, ловчие, конюшие, стремянные, скороходы, арапы, музыканты, церемониймейстеры, гофмаршалы, кавалеры - невообразимое, нескончаемое, словно из сказочного тридевятого царства шемаханской царицы, Шехерезады, Бог знает, кого ещё!!..
Но вот - эскадроны кавалергардов и конногвардейцев, и в новых накатах ура-а! остро высверкивают подвысь серпантины штыков, вскинутые "на караул" побатальонно, замирают чёткими шпалерами - на белом коне Государь, семёновским полковником, в седле держится крепко и по особенному как-то безучастно, так на троне, наверное, пребывают… за Ним - свита, Великие князья верхами, за ними в каретах цугом о восьми лошадях, в кругу свиты и челяди, конной и пешей, обе Императрицы, царствующая и вдовствующая, в русских белых платьях с кокошниками, следом Великие княгини в каретах, тоже в белом и в кокошниках все, эскадроны, эскадроны гвардейцев, ещё эскадроны... "За гранью дружеских штыков" публика, тоже застыв разбродным строем, махала платками, шляпами, тоже кричала ура-а! во славу, во здравие Государя Верноподданной Единой и Неделимой России… Земцы оживились в своём павильоне, грохнули в сорок орудий батареи на Софийской набережной и тут же иные из публики потекли, толкаясь, вослед за последней каретой, успеть увидать, как Государь с Государыней у Воскресенских ворот сойдут приложиться к чудотворной Иверской Божией Матери. Иные же из публики расходиться пошли. Только войска на прежних местах остались по стойке "вольно", винтовка “к ноге”, пока не отгремели батареи на Софийской, и отсалютовала сто одним выстрелом Тайницкая башня. Восторг отдания чести Государю, единый порыв ликования и публики, и войск растрогали сердца и взволновали задушевно, однако разрешенья затомлённости ожидания все-таки не принесли, словно забота некая невыраженная оставалась, пауза - как если бы не Хозяин долгожданный въезжал в Первопрестольную с хороводом диковин заморских, а Гость дорогой…
Во всех церквах московских звонили допоздна, ввечеру город осветился иллюминацией, кроме Кремля, тёмного до свершения Коронования. После въезда в Москву всем нижним чинам Государь Николай Александрович пожаловал по рублю серебряному.
На церемониале Коронования, в самый день Обета Царя Всероссийского пред Лицем Всевышняго екатеринославцы стояли полуротой опять по левую сторону Высочайшего шествия из Успенского собора вокруг Ивана Великого в Кремлёвский дворец, то есть стояли в большей, наружной дуге построения "взводов представителей" вдоль краёв высокого затянутого красным сукном дугообразного помоста для Царского шествия, стояли при музыке своего полка, против Царь-пушки, против мест для публики, имея перед своим фронтом оцепление лейб-гвардейцев Казачьего полка, спозаранку стояли под жарким весенним солнцем, под благовест Успенского собора, начатый в семь утра после сигнальных залпов с Тайницкой башни; далеко на правом фланге, возле самого выхода из Успенского собора юнкера Московского пехотного первыми встречают Помазанника Божия, давшего Священный Обет…
Сто один пушечный выстрел с Тайницкой башни салютовал Коронованию.
Еще сто один выстрел возвестил о Миропомазании, принятии Царём печати дара Дyxa Святого.
Около часу пополудни, на третьем стопушечном салюте, венчанный на Царство Николай II вышел из собора. Помазанник Божий шествовал под балдахином, несомым приближёнными генералами, алою высокой стезёю шествовал в Короне и Порфире, с Державою и Скипетром в руках, зримый отовсюду вокруг… шествовал торжественно-спокойно, олицетворением Государства Российского, и взоры невольно искали в Его окружении преемников прославленных Мужей совета и власти, чьими трудами и подвигами созидались Величие и Могущество Державы Российской...
На Соборной площади перед Успенским собором, возле церкви Николы Голстунского была построена двухэтажная крытая галерея для магометан, коих прибыло немалое число ото всех толков мусульманской исламской веры.
По телеграфному оповещению о совершении Коронования во всех частях Войска российского служили благодарственный молебен.
Три дня по свершении Коронования звонили во всех московских церквах и сиял иллюминацией празднующий Кремль.
А на четвёртый день, 18 мая, случилась трагедия, прозванная Ходынской катастрофой, Ходынкой, унёсшая около полутора тысяч жизней, а причиною имевшая полицейское благодушие и беспечность.
С незапамятных времён привычный порядок на улицах Москвы держали немногие казённые городовые и многочисленные дворники частных домовладений; на гуляньях особые полицейские строгости тоже не требовались, православный народ, вольно разгуливая, чин-порядок соблюдал и друг дружку не топтал отродясь. На время Коронации в Москве несколько добавилось воинских караулов, и вместо гренадер караулы стала держать гвардия. Каких-либо полицейских спецмер предпринято не было, в них попросту не усматривалось нужды.
Но времена поменялись. Москва перенаселялась, и среди самых неустроенных горожан, издёрганных скученностью жилья и угрозами безработиц, сложились и множились особо-нервические, истеричные натуры, дотоле известные как одиночки-юроды, дурни или пьяницы-буяны, а в зловещем тысячном множестве, давненько уже резервом бомбистов служа, властями всё-то не учтённые и обществу пока ещё неведомые… На подходе к баракам с раздачею пива и мёда праздную толпу многотысячную стеснило косо сходящимися временными заборами, возникла давка, кто-то сорвался в истерику, другие сдетонировали - паника плеснулась вширь, снесла заборы. Были раздавленные об эти заборы, были затоптанные на неровной, изрытой земле позади этих заборов, изрытой канавами и колодцами, наспех прикрытых досками... Так московский полицмейстер, промчавшись, едва замеченным, впереди Царского въезда в Москву, сделался заметною фигурой Коронации.
Царь велел выдать каждой осиротелой семье по тысяче рублей, принял на Себя расходы похорон. Леворадикалы, как всегда не утруждаясь фактами, сумели возвести вину за жертвы Ходынки лично на Николая II, сделали Ходынку символом Его царствования. Живучести этому навету добавили и неуклюжие действия самой Власти. Гулянье в тот день всё же как-то состоялось, а в Петровском дворце был дан парадный обед для волостных старшин на восемьсот человек. Царь присутствовал и на Обеде, и на Гулянье. Известно также, что немало москвичей, даже побывших на том гулянье, узнали о трагедии лишь на другой день, настолько велик был размах торжеств, их инерция, что несчастное событие затерялось.
Среди московских чинов, отставленных Ходынкой от должностей, окажется и командующий войсками округа генерал-от-артиллерии Костанда Апостол Спиридонович, невысокого роста красавец-мужчина из греков, под его началом проходила вся служба Андрея в Москве с первых юнкерских дней.
Торжества Коронации продолжались без перемен. Обеды, приёмы, балы, концерты, поздравления. 20 мая в Чудовом монастыре в день Святителя Московского Алексия присягал по достижении совершеннолетия великий князь Кирилл Владимирович; снова на всю Москву гремела салютом Тайницкая башня - сто один выстрел!
25 мая салютная канонада повторилась: по случаю дня рождения Императрицы Александры Феодоровны; было молебствие в кафедральном соборе Христа Спасителя и церковный парад на Ходынском поле.
26 мая там же прошёл прощальный Высочайший смотр войскам Коронационного отряда. Ограничив домашний наряд крайним пределом, в строй встали 87 батальонов, 40 эскадронов и 5 артбригад: всего по штатам мирного времени до 50 тысяч человек. Дважды за месяц Коронации - накануне церковных праздников - большие массы войск собирались на Ходынском поле с вечера и ночевали, никого никем не стесняя; ранним утром все были умыты, свежи и бодры. Высочайший парад начинался не так рано, ближе к полудню, всё же некоторые части, квартирующие в отдалённых местах, домой после вчерашнего церковного парада не ушли, оставались на Ходынском поле вторые сутки, что на их внешнем виде при построении нимало не отразилось. Царь был опять в мундире своего Екатеринославского полка! Лейб-екатеринославцы вместе с юнкерами Московского пехотного снова стояли крайними правофланговыми, правда, в третьей линии, позади гвардейцев; чётко отшагав в свой черёд четырёхвзводными колоннами церемониальным маршем перед Государем, следом за музыкой и счастливыми, дружно чеканящими шаг юнкерами, полк у Всехсвятской рощи зашёл правым плечом и проследовал в лагерь - почётная служба на Коронации заканчивалась.
После смотра всему Коронационному отряду от Московского городского управления давался обед. Меню было объявлено приказанием начштаба Отряда заранее, ещё до Коронования: кислые щи с фунтом мяса и каша, полфунта варёной ветчины, полчарки водки, бутылка пива или мёда, пирог в 3/4 фунта с рисом и мясом, орехи, пряники, конфеты. Стоимость обеда - 46 копеек, оплачивает Городская управа. Обеденные приборы - тарелку, миску и кружку - всяк оставляет себе на память. Часть войск - гвардия - обедала в казармах, Гренадерский корпус и другие, всего тысяч до тридцати, обедали на Ходынском поле, не опрокинув ни единой тарелки.
В тот же день был дан Высочайший указ о награждении офицеров и чиновников - непосредственных участников Коронации - памятной серебряной медалью. На другой день Коронационный отряд был расформирован.
Гвардия держала караулы в Москве по тридцатое мая, затем в четверо суток без спешки и происшествий вернулась в Петербург. При переезде гвардии из Петербурга в Москву один из начальников эшелонов самовольно задержал состав на станции, дожидаясь кипятку для нижних чинов; апрельская ночь была холодна, однако на недопустимость подобных действий было строго указано. А за все дни Коронации заметных нарушений службы, хотя бы и столь же извинимых, не отмечалось. Масштабная войсковая операция, этакие большие манёвры, образцово спланированные, целый месяц проходили в громадном тесном городе, ничего в нём не нарушив и не споткнувшись ни на чём. Ходынскую давку и всё вокруг неё Армия на свой счёт не брала. Но, быть может, именно из-за давки этой и не наступило в приуставших войсках того ощущения благостной опустошённости от совершения трудного важного долга, которая всегда приходит после больших походов, учений, сборов и в которой всё неприятное тонет, позабывается напрочь… Андрею Снесареву, как многим участникам Коронации, события её не однажды припомнятся в сложные минуты жизни, чтоб всякий раз обернуться ещё новой символичной подробностью. Трудно сказать, как проходила бы его дальнейшая служба, продлись она по-прежнему в полку, где он прослужил уже семь лет, лучшие молодые годы?
Но тотчас за расформированием Отряда, 28 мая по войскам I-й гренадерской дивизии был отдан приказ, открывающий Андрею условия молодо прожить всю жизнь: поручик Снесарев командировался с 16 августа в Николаевскую академию Генерального штаба для держания приёмного экзамена. Это значило, что предварительный экзамен в штабе Округа Андрей успешно прошёл ещё до Коронации, а теперь, перед началом летних сборов, освобождался от служебных обязанностей вплоть до отъезда в Петербург - лето предоставлялось поступающим офицерам на подготовку к одиннадцати вступительным экзаменам. Нельзя утверждать, что тут Андрею давался последний биографический шанс, и всё же, всё же… 12 августа он официально сдаёт свою судейскую должность и отбывает в Петербург; ещё не успев обвыкнуться с первой наградою, а теперь получив и вторую - серебряную медаль в петлицу на голубой ленте ордена Андрея Первозванного, в память
Коронации.
Теми же августовскими днями начинались европейские визиты Государя Императора Николая II и Государыни Александры Феодоровны. Вначале официальное посещение Австрии и полуофициальная встреча в Бреславле с Императором Германии Вильгельмом, затем неофициальная поездка на отдых в Шотландию гостями родственницы Своей королевы Виктории, наконец, в начале октября триумфальная "Русская неделя" в Париже, Шалоне, Тулоне - первый официальный визит Самодержавного Монарха в республиканскую Францию!..
8 октября 1896 года Андрей Евгеньевич Снесарев среди наилучших по экзаменам зачисляется в младший класс Академии, здесь начиналась одна из дорог на авансцену российской истории.
...Столетие спустя в городе на Неве, пожалуй, никто бы не мог связно рассказать об этой Академии, назвать её бывший адрес - ни гражданские лица, ни военные тем более. Лет за сорок до того ленинградские старожилы - в большинстве своём стареющие вдовы-блокадницы - про светлый чистенький особняк за лёгкой железной оградой в средине Суворовского проспекта уверенно говорили: "бывшая Академия Генерального штаба…" Они запомнили Академию по своим давним дореволюционным, довоенным годам, когда гуляли здесь с погибшими отцами-дядьями-братьями-женихами. Они не слыхали вовсе или позабыли, что в новый особняк на Суворовском, 32 Академия переехала в 1904 году с Английской набережной (наб. Красного флота), где в доме тоже под № 32 пребывала со дней своего основания в 1832 году.
Памятная доска на строгом фасаде этого здания сообщала исключительно об архитекторе Д.Кваренги (им блестяще перестроен этот парадный невский фасад, но строителем-то здания был архитектор середины ХVIII века М. А. Башмаков). На здании по Суворовскому, 32 никаких памятных знаков нет. И в архитектурных изданиях и альбомах этот особняк, похоже, вообще не представлен: его занимало военно-учебное заведение, что, как известно, большой секрет. В доме №32 по наб. Красного флота тоже размещалась войсковая часть; всё же о нём кое-где в путеводителях и альбомах сообщались сведения интересные, но ограниченные непременно 20-ми годами XIX века, когда здесь помещалась Иностранная коллегия, в которой служили Грибоедов и Пушкин, которые бывали и в других особняках Английской набережной... и рассказ переводится на эти особняки. Дом 32, как творение Кваренги, удостоен специальной статьи ("Архитектурное наследство" 1972г., вып.20), прямо так и названной: "Здание бывшей Иностранной коллегии в Ленинграде"; в статье рассказано о первых владельцах-застройщиках участка, о перестройке дома для Иностранной коллегии; об Академии - ни полслова.
В годы первой "оттепели" вспомнил было Академию "Блокнот агитатора”. Из статьи "Суворовский проспект" (№8, 1969г.) узнаём о строительстве на Преображенском плацу городка Академии Генерального штаба, вкратце сочувственно сказано об истории Академии. В более ранней статье "Набережная Красного флота" (Блок. агит." №36, 1966г.) скупо сообщено: "А в 1832 году в связи с переездом Иностранной коллегии во вновь построенное здание Главного штаба, здесь разместилась Военная академия". Эта куцая справка повторена уже вовсе стыдливо только двадцать лет спустя, в начале перестройки "Ленинградской панорамой" (№1,1987г.): "а в особняке на Английской набережной поместилась военная академия". И более, пожалуй, ни вздоха об Академии в историко-краеведческой литературе за многие десятилетия!
Между тем, без преувеличения можно сказать, Академия Генерального штаба была истинным воинским Лицеем; сотни её выпускников служили образцом безупречной интеллигентности, в своём деле Академия задавала мировые стандарты. Из её стен вышли такие прославленные - и такие разные! - деятели, как Д.А.Милютин и М.И.Драгомиров, Н.М.Пржевальский и М.Д.Скобелев, Н.П.Игнатьев и А.А.Игнатьев, М.В.Алексеев и М.Д.Бонч-Бруевич и ещё многие, многие государственные мужи, полководцы, учёные. Образ русского офицера, труженика и эрудита, почему-то обойдён вниманием отечественной литературы и оттого непривычен нам. Тружеников-службистов мы знаем со школьной скамьи: капитан Миронов и капитан Тушин, премьер-майор Гринёв - характеры замечательные! Наделённый родственной им твёрдостью духа и добросердием, способностью самостоятельно мыслить, русский офицер-генштабист обладал обширным запасом прочных знаний и навыками научного творчества, свободно владел несколькими языками. Наше знакомство с первым таким литературным героем - полковником Воротынцевым из "Красного колеса" А.Солженицына состоялось лишь недавно, с непоправимым опозданием! На удивление сходны черты личности и судьбы Георгия Воротынцева с биографиями и судьбами реальных выпускников Академии рубежа XIX-XX столетий, того же Снесарева А.Е. и его однокашников, а в одно время с ним учились в Академии: Деникин А.И., Сытин П.П., Искрицкий Е.А., Корнилов Л.Г., Егорьев В.Н., Лукирский С.Г., Надёжный Д.Н., Ольдерогге В.А. и другие многие, чьи имена - так вот, строкой - мало кому сегодня скажут что-либо достоверное. "Не в курсе" былого существования Академии пребывали до недавнего времени и занимающие её помещения: преподаватели и курсанты военно-учебного заведения (Суворовский, 32), профиль которого - передача и обработка информации, и личный состав войсковой части (Английская наб., 32), занятой сбором информации, её обобщением и оценкой.
В 1966 году Военно-исторический журнал начал печатать главы Воспоминаний Маршала Советского Союза Б.М. Шпошникова, выпускника Академии Генштаба 1910 года (№8 и №9), поступившего в Академию из Туркестана, где он служил после окончания в 1903 году Московского пехотного училища. А в №1-1967 года ВИЖ помещает два удивительные материала: Обращение к ветеранам и воинам Туркестанского военного округа в связи с близящимся в 1969 году 50-летием создания войск ТуркВО, а рядом – Отчёт о праздновании 30-летия Академии Генштаба, созданной в 1936 году решением Партии и Правительства. То-есть в небытие отправлены не только ¾ века службы славных Туркестанских войск и 85 лет Императорской Академии Генштаба, но и три года Академии советской (1918-1921), родоначальницы Военной академии им. Фрунзе, на базе оперативного факультета которой и была воссоздана Академия Генштаба РККА.
Неудивительно, что к году 2012, году 180-летия Академии, память о Д.Кваренги с фасада особняка на Английской набережной исчезла и фасад украсила солидная доска, упоминающая и Академию:
В этом здании бывшей Академии Генерального Штаба
в 1859-1861 годах учился польский революционер-
демократ Ярослав Домбровский, генерал,
Главнокомандующий вооружёнными силами
Парижской Коммуны. Погиб в 1871 году в бою с Версальцами.
Свято место пусто не бывает. Сегодня, как в 17-м году и в 41-м, история опять нас учит: нету ничего опасней для Армии, чем отрыв от своих исторических тылов.
Тема Академии Генштаба неисчерпаема, особенно по нынешней её запущенности. Двухгодичный основной курс Академии - младший и старший классы - открывал дорогу к высшим штабным и командным должностям; но только успешное окончание годичного Дополнительного курса давало право на причисление к Генеральному штабу и последующее зачисление в корпус Генштаба. На примере Академии ясно видна полнейшая лживость двух фундаментальных мифов антирусской пропаганды: о России-тюрьме народов и о кастовой природе русского офицерства, якобы набираемого "из представителей господствующих классов - помещиков и буржуазии". Многонациональность и всесословность российской военной элиты прямо-таки бросаются в глаза, среди исконных русских фамилий буквально пестрят фамилии из всех сословий "угнетённых народов": Аузан А.И., Войшин-Мурдас-Жилинский И.П., Габашвили А.Г., Грудзинский М.Ц., Дистерло П.А., Загю М.М., Иозефович Ф.Д., Лео Н.И., Меницкий И.-Б.И., Петерсон В.К., Плющевский-Плющик Г.А., Савченко-Маценко Л.И., Сулейман Н.А., Сегеркранц С.К., Цихович Я.К., Эльснер Е.Ф., Эрдели И.Г; все вышеперечисленные - господа Генштаба генералы, выпускники Академии, и такой список легко увеличить на порядок. Разумеется, решающим достоинством Академии был не её списочный состав, а прочно царящий в ней дух свободного служения Отечеству. Я.Домбровский пошёл иным путём – Бог ему судия.
А.Е.Снесарев поступил в Академию в конце десятилетия (1889-1898) начальствования над нею генерала-от-инфантерии Леера Генриха Антоновича, немца, возможно, даже и не православного. Блестящий прогнозист развития военных событий, маститый военный теоретик, Леер, однако, настаивал: "Теория ничего не решает и решить не может. Это противно её природе… Принципы, правила и нормы только направляют творчество на путь правильных решений, облегчают первый шаг; всё остальное решение - уже дело творчества". Именно теоретик Леер явился инициатором ежегодных полевых поездок офицеров Генштаба, которые вошли в обычай, готовились на самом высшем уровне и приносили несомненную практическую пользу, притом, не только военведомственную.
Жёсткие ограничения при поступлении в Академию ставились нестроевым должностям - адъютантам, другим штабным; требовалось прослужить в строю не менее
3-4 лет и не позднее, чем за два года до поступления. У поручика Снесарева с его четырехлетней судейской должностью никаких осложнений не возникало; значит, строя он не оставлял, что, вероятно, и удостоверялось его аттестацией.
Держало вступительный экзамен обычно порядка трёхсот младших офицеров, зачислялось не более половины. Не допускались к экзаменам не умеющие ездить верхом, и потому офицеры пехоты, пешей и крепостной артиллерии и инженерных войск подвергались испытанию в верховой езде. Посадке пехотного поручика Снесарева мог позавидовать иной кавалерист. Этот экзамен, вполне заменяя медкомиссию, баллами не оценивался. Для поступления полагалось набрать в среднем восемь баллов (из 12 возможных); через год, для перевода в старший класс - девять баллов, а на дополнительный курс - десять баллов. Андрей Евгеньевич набирал соответственно: 10,71 - 11,02 - 11,47 балла и шёл при зачислении пятым из 145 человек, а при переводе на дополнительный курс - первым из 108. Первенство отнюдь не давалось ему легко и просто. После старшего класса, радуясь в письме сестре Кае, что сдал отлично военную статистику - последний экзамен для перевода на Дополнительный курс, он грустно шутит: "бока на голове сделались совсем серебряными". Ему тридцать два года.
Строгости академической дисциплины в учёбе и службе сочетались, однако же, с высокой степенью доверия к слушателям: все они получали право допуска "беспрепятственно и во всякое время к осмотру лабораторных, арсенальных, инженерных работ, разного рода военных построек и т.п." как в Петербурге и столичном округе, так и по всем остальным двенадцати военным округам Империи.
Жили слушатели Академии на "вольных квартирах". Андрей Евгеньевич, поселясь опять на паях с однокурсником, выписал из Москвы Ольгу Семеновну, быть может, вместе с вороной; что стало с нею после окончания им Академии, дождалась ли его возвращения в Петербург в 1904 году, мы не знаем.
Поступив в Академию, Андрей напишет сестре, памятуя свой недавний сценический дебют: "Честолюбивые мои стремления стоят на втором плане, а на первом – желание опять поучиться и в первый раз с обеспеченным карманом (я буду получать 80 рублей в месяц)". Переходя из младшего класса в старший, каждый слушатель получал 140 рублей пособия на покупку учебных книг; при переводе на дополнительный курс - ещё 100 рублей на те же цели. Оканчивающие Академию до 1-му разряду, со средним баллом не ниже 10, премировались годовым жалованием и получали 300 рублей на обзаведение верховой лошадью "со всею принадлежностью". Так-то вот жили-были "господствующие классы".
Андрей Евгеньевич при выпуске набрал 10,54 балла - подвела одна тематическая работа; возможно, сказался свой собственный подход к проблеме, что будет отличать его всегда. Тем не менее, "за отличные успехи в науках" он произведён в штабс-капитаны и причислен к Генеральному штабу с назначением на службу в Киевский округ. И тут в судьбе Андрея Евгеньевича происходит очередной крутоворот – командировка в Индию!..
Настоящее путешествие верхоконное через Туркестан, Гиндукуш, Гималаи, подобное знаменитым, да спешное!..
Борис Белоголовый
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
