Алексей Куропаткин

Ветеран Туркестана

Осенью 1901 года Военный министр А.Н.Куропаткин, первым из Военных министров России, совершал объезд Туркестана, безопасно пребывающего в границах Империи уже четвёртое десятилетие. И все эти годы телом и душою пребывал в Туркестане Алексей Куропаткин, здесь в баснословные 60-е совсем юным подпоручиком начинал он свою воинскую службу... (Туркестаном эта его служба и закончится – в неведомом тогда никому таком далёком 1917-м, вдруг оказавшемся столь близким-скорым; но всею своею жизнью наступлению той смуты Алексей Куропаткин противостоял, настойчиво и спокойно).

Потомок мелкопоместных дворян глухого Холмского уезда Псковской губернии, сын отставного капитана, 18-летним подпоручиком он был выпущен из Павловского училища в 1-й Туркестанский стрелковый батальон (1866 г.; по новому времени столь юных офицеров уже не бывает). В двадцать один год Алексей Куропаткин, поручик с двумя боевыми орденами, получает роту. И за отличие сразу произведён в штабс-капитаны. А ещё через год, по-разному удивив немало воинских чинов, успешно поступает в Академию Генштаба и заканчивает её первым по выпуску.

26-летнего генштабиста командируют в Европу; с французскими войсками он отправляется в Сахару. Заслужив крест Почётного легиона и собрав сведения для своего первого учёного труда "Алжирия", возвращается в Туркестан. За кокандский поход награждён Георгиевским крестом IV степени. Весной 1876 года поставлен во главе посольства к Якуб-беку кашгарскому, близ Оша атакован киргизами, выручен гарнизоном, ранен. Издаёт "Алжирию"; вторая часть этой книги – "Письма из Алжирии" – достоинствами своими сравнима с иными признанными описаниями путешествий; пишет "Очерки Кашгарии".

Воевать за освобождение Болгарии пошёл начальником штаба дивизии генерала Скобелева. На Гривицком редуте под Плевною заменил убитого командира батареи и сам был контужен взрывом зарядного ящика. (5 сентября 1877 года "Московские ведомости" среди прочих известий с театра войны сообщили о геройской гибели генштаба капитана Куропаткина). Награждён тремя боевыми орденами, чином полковника и золотой саблей "За храбрость". Контузию долечивал в Петербурге, заведовал Азиатскою частью Главного штаба; издаёт работу "Ловча, Плевна и Шейново", где, в частности, убедительно показывает тактическую ошибочность дорогостоющего штурма и удержания Гривицкого редута.

Летом 1879 года снова вернулся в Туркестан командиром 1-й Туркестанской стрелковой бригады. В Ахалтекинском походе Скобелева опять был начальником его штаба; во главе отдельного отряда (3 роты, 2 сотни, 2 орудия, 2 ракетных станка) совершил восемнадцатидневный пятисотвёрстный переход через пустыню Кара-кум от колодца Чагыл к Бами; за Геок-тепе награждён Георгиевским крестом III-й степени и званием генерал-майора. Ему 34 года; пишет книгу "Туркмения и туркмены".

С марта 1883 года опять в Петербурге одним из четырёх штатных генералов Главного штаба; за проект "Об устройстве управления в Туркестанском крае" и "Об особых правах и преимуществах гражданской службы в отдалённых краях Империи" отмечен Высочайшим благоволением. Проводит лагерные сборы и манёвры Одесского и Варшавского округов. Весной 1890 года генерал-лейтенант Куропаткин назначается Начальником Закаспийской области и заведующим Закаспийской железной дорогой, которая достраивается участками Джебел – Красноводск (134 версты, 1896 год), Самарканд – Ташкент (354 версты, 1899 год), Черняево – Андижан (337 вёрст, 1899 год) и Мерв – Кушка (315 вёрст, 1900 год).

По восшествии на Престол Императора Николая II направлен во главе чрезвычайного посольства в Тегеран известить об этом событии Персидского шаха; посольство осыпано знаками внимания и драгоценными подарками.

В январе 1898 года его назначают Управляющим Военным министерством, с июля он – Военный министр. В Туркестан собрался лишь на четвёртом году своего министерства.

Добирался экстренным порядком, а всё-таки пятеро суток. В Красноводске командование округа – почти все старые знакомые, сослуживцы – встретило по всей форме и притом сердечно.

Также было и на местах, по всем пунктам этой служебной поездки. В Асхабаде остановился в том самом доме, который занимал целых восемь лет, начальствуя Закаспийской областью...

Как все прежние командировки Алексея Николаевича и эта получилась удачной, несмотря на трудный для местного земледелия год, дождливую осень и ранние заморозки. Соседи Русского Туркестана выказывали своё полное благорасположение: в Асхабад прибыли посланцы Персии, на станции Репетек дожидался Наследник эмира Бухарского, в Чарджуе приветствовал Наследник хана Хивинского, а в Кермине встречал сам эмир Бухары. Авганцы отсутствовали из-за кончины эмира Абдуррахмана и непременной у них династической неурядицы. Китаю тоже было не до церемоний – только что справился, не без подмоги России, с тяжёлою смутой, возглавленной аж Императрицею-матерью... Сердечна была встреча с почтенным, чрезвычайно преданным России и уважаемым сородичами, стариком Куль-батором, который бил его, Куропаткина, в 80-м году, а теперь с достоинством принял эполеты штабс-ротмистра, дающие личное российское дворянство.

По трёхсотвёрстной южной ветке, тоже через пустыню, законченной совсем недавно, уже без него, проехал в укрепление Кушкъ, самый южный форпост России, местность весьма неуютная, и такова Закаспийская область почти целиком. Ночевал. Обнаружил в черте крепостной ограды шесть кабаков. Объявил тревогу и двусторонний манёвр; войска нашёл в порядке. Сделав замечания по манёвру и распоряжения по боеготовности укрепления, просил к 1 января 1902 года пять кабаков закрыть. Вне военного строя Алексей Николаевич, когда позволяла обстановка, старался не отдавать приказы, а советовал, выражал недоумение, просил, если была уверенность, что просьба, давая волю исполнения, подействует вернее, чем приказ. И всегда старался увидеть себя глазами подчинённых.

7 октября прибыл в Ташкент. К встрече Министра все войска гарнизона и нестроевые команды были выстроены в одну длиннущую линию от вокзала, Министр прошёл вдоль всего строя пешком; выправкою войск, их бодрым приветным видом остался премного доволен. В тот же день смотрел с интересом диапозитивы поручика Павла Родственного, заснятые им на Памирах от Оша до Хорога. Та же каменистая, безлесная и безлюдная страна, сглаженно-гористая, словно ветрами обдутая, и простор, пустынный простор...

На следующий день войска гарнизона провели большой двусторонний манёвр в окрестностях Ташкента; наступал начальник 1-й Туркестанской стрелковой бригады генерал-майор Ясенский, оборонялся начальник 1-й резервной бригады генерал-майор Витте. По сравненью с былыми действиями туркестанских войск, Министр отметил некоторую слабость тактической подготовки начальствующего состава; на что и указал при разборе манёвра в Штабе округа.

9 октября Алексей Николаевич возглавил по старшинству закладку Оренбург-Ташкентской железной дороги, будущей (в скором времени!) протяжённостью в полторы тысячи вёрст. "Ворота в Москву" – гласила триумфальная арка. Присутствовал весь гарнизон и множество местного народа, даже кочевого. При возглашении многолетия Государю Императору все батареи и батальоны дали по три залпа, очень дружных, только казаки, стреляя с коней, слегка смазали впечатление. Парад войск открывала рота кадет с Начштаба округа, генерал-лейтенантом, на правом фланге. Закаспийская дорога построена и обслуживается войсками, Оренбург-Ташкентская должна целиком отойти Ведомству путей сообщения... В тот же день Министр посетил приготовительную школу 2-го Оренбургского кадетского корпуса и отстоял панихиду в часовне на братской могиле туркестанцев в городском саду, покоящей трёх офицеров и 54 человека нижних чинов. (После штурма Ташкента в ночь на 15 июня 1865 года генерал Черняев бесстрашно парился в туземной парной бане).

Среди кадет Алексей Николаевич отметил с удовольствием двух туземцев, совершенно сжившихся с товарищами. Читают на память "Слон и Моська", "Стрекоза и муравей", "Полк" К.Р., старательно поют хором "Боже, Царя храни" и – Марсельезу. Ему был представлен кадет Куропаткин. Алексей Николаевич подивился искренне: "Это мой племянник из Ферганы!?" (П.Н.Куропаткин тоже с молодых лет скромно служил в Туркестане, осенью 1901 года в чине капитана состоял помощником начальника Ошского уезда; 14 октября братья смогут коротко повидаться в Маргелане).

Уроки труда Министр нашёл несерьёзными – делают "бирюльки", требующие только терпения и ни для чего непригодные. В столовой десятка два кадет – это каждый четвёртый – не смогли справиться с котлетой и кашей, вполне доброкачественными, но чересчур большими. Уж, не к его ли визиту постаралось начальство? О том намекнул шутливо Начальнику школы полковнику Бонч-Богдановскому, должно быть метящему в Начальники будущего Ташкентского кадетского корпуса... В саду будущего Корпуса Министр и Командующий войсками округа собственноручно посадили каждый ореховое дерево. Алексей Николаевич велел своему секретарю подготовить записку о льготных вакансиях в кадетских корпусах для детей офицеров из Кушка, Термеза и Мерва, гарнизонов исключительно трудных. Следующие три дня Министр инспектировал помещения и команды гарнизона, тыловые службы и учреждения Округа, посетил любительский спектакль в Военном собрании, местные винзавод и кондитерскую фабрику, один из хлопкоочистительных заводов, питомник фруктовых деревьев, обе гимназии, ремесленное училище и учительскую семинарию, в детском приюте принял трогательный подарок – полотенце, вышитое приютянками... В таком примерно распорядке проходило посещение Министром и других гарнизонов Округа. За месяц пребывания в Туркестане из 44 туркестанских батальонов он осмотрел 35, из 6 отдельных технических рот – 5, из 48 сотен – 24, из 15 батарей – 13. В Маргелане и Самарканде провёл боевые стрельбы пехоты и артиллерии; Маргелан стрелял получше. Объявил ночную тревогу Амударьинской флотилии, лично сплавал со шлюпочным десантом на левый берег Аму...

А в ташкентские дни, 11 октября, с большим подъёмом прошли ещё одни торжества, неплановые. С утра 2-й, 3-й и 4-й батальоны 1-й Туркестанской бригады были выстроены фронтом по Московскому проспекту для встречи своего 1-го батальона, вернувшегося из Семиречья, от китайской границы, куда был откомандирован прошлой осенью, год назад, ввиду китайских событий. Дружное "Здо-ро-во, то-ва-ри-щи!" – встречающих батальонов. Депутация почётных туземцев. Речь протоиерея. Здравицы Государю...

Велико же было приятное удивление Министра, когда в числе возвратившихся офицеров ему представились двое, служившие в этом батальоне с ним вместе аж 30 лет назад, когда он был ротным! И восемь офицеров, служивших в 1-м батальоне и 20 лет назад, когда генерал Куропаткин командовал 1-й Туркестанской бригадой... Встреча эта настоятельно побуждала Министра поспешать с новыми правилами чинопроизводства, разумного прохождения службы; равно поспешать и с преобразованием штабов приграничных округов, а то действия войск в Китае против бунта "Большого кулака" управлялись из Петербурга!.. И эти петербургские приказы, частенько запоздалые, с честью исполняя, полузабытые Министром воинские чины всколыхнули память и тронули сердце и было-нет или почудилось – сквозь почтительность сдержанную и радость негаданной хорошей встречи (службу Алексей Николаевич проходил безупречно), сквозь лёгкую гордость провинциальную за сослуживца, шагнувшего так высоко, не ревность слышалась отнюдь, но – как бы сочувствие умудрённых гарнизонных служак к одному из них же, впряжённому в этакой воз Всероссийской! У него-то, у Министра, нечто вроде завидования им провеяло...

И то сказать, прорех и мозолей наболевших по Военведу не перечесть сразу-то и не упомнить. И самая трудность избавления от них, скажем так: в слабости тыла, политической слабости. С Божией помощью со временем утрясти все нужды-нехватки, разумеется, было бы возможно, тут всё дело в честном исполнении службы всеми чинами снизу доверху. Оно тоже политика, но у каждого своя, личная и может служить чему угодно – зависит от политики всеобщей, исторической, зримо не вполне проявляемой. От настроя душевного в народе, можно сказать. А настрой тот зависит от хлеба насущного отнюдь не напрямую, на военной службе это очень даже ощутимо.

Оттого министр Куропаткин во все свои объезды округов, кроме выучки войск и боеготовности много внимания уделял обустройству их быта и всей природной и жизненной обстановке вокруг дислокации войск. За санитарной частью особенно присматривал. Санитарные потери России во всех войнах всегда превышали потери боевые. У противников тоже не лучше ничуть. Самый ужас войны это раненые беспомощные. Иной умоляет, чтоб пристрелили. Болезни повальные. Доктор Пирогов поправил положение, однако не переломил. Тут государственные усилия надобны. И, разумеется, честное несение службы всеми чинами снизу доверху. В Туркестане, слава Богу, войны давно нету, зато климат азиатский, местами очень тяжёлый. Малярия на границе почти повсеместно, холера и чума рядышком где-то всё время...

В Андижане Министр приказал заменить горькую засорённую муку, от которой животами болели, а Ташкент признавал эту муку доброкачественной, приказал разобраться, кому и почему такая мука хорошей показалась. (А лучше было бы покормить их тою мукой)...

Из Термеза телеграммой поторопил штаты госпиталю. Высочайшее утверждение пришло всего через неделю, ещё застало его в Туркестане.

В Керках распорядился засыпать старый арык, превращенный в сточное болото, ассигновал на работы 5 тысяч рублей из запасного капитала...

Отлично несут службу туркестанские медики, в отдалённых гарнизонах, можно сказать, героически. В тесном лазарете пограничной стражи удачно оперирует полевой хирург Шульгин, о нём знает множество людей, вовсе ему не знакомых. Один из врачей маргеланской больницы – безногий, живёт при больнице и очень полезен. Много местных больных принимают батальонные врачи. Всех отличных медиков непременно следует поощрить.

Женщин-врачей на весь Туркестан восемь всего, из них только трое служат менее пяти лет. В андижанской женской амбулатории двое служат 12 и 14 лет! Велел своему секретарю подготовить представление об их зачислении на государственную службу с правом на пенсию.

Округ совершенно забросил полевую гимнастику, потребовал, чтобы каждый день, если позволяет погода, войска начинали бы прохождением полосы препятствий. Нестроевые тоже.

Походные кухни и санитарные двуколки приживаются туго, это по всем округам. Необходимо восстановить ротных лошадей и, чтобы ни для каких надобностей, кроме службы при роте, их не назначали.

Округ успешно завершает накопление НЗ: амуниция, провиант, консервы – до миллиона порций. Сараи для НЗ прекрасные, однако в Ташкенте консервы – под железною крышей, а сухари в подвале. Министр удивился: "Следовало бы наоборот? А?.." И уже возникают серьёзные вопросы освежения неприкосновенных запасов...

Больной вопрос – квартиры семейным офицерам. Казённых квартир мало, а квартирные деньги в три-четыре раза ниже цены найма квартиры. Увеличится денежное довольствие – тут же вздорожает наём. Беспроцентные ссуды на самостроительство в Туркестане пока что непопулярны. Надо что-то решать...

И что-то решать с колёсами орудийных лафетов – рассыхаются, никакие меры против жары и сухости ненадёжны. Туземные колёса вовсе не годятся, арба недалеко увезёт орудие и отдачи выстрела не выдержит. Изобретать колесо для Туркестана?..

Бывает, Алексею Николаевичу дружески пеняют, мол, негоже Министру отвлекаться на мелкие частности, не по чину такой масштаб... А мелочей не бывает. С "мелочами" неустанно воевал непобедимый Скобелев Михаил Димитрич. Похоже, "мелочь" и свела его в могилу. "Мелочи" красноречивы, правда, говорят шёпотом. На закладке Оренбургской дороги хор музыки 1-й артбригады плохо играл марш, зато вечером за парадным обедом прекрасно играл из разных опер! А на церемониале у одного орудия той же 1-й артбригады сломалась ось, а другое орудие соскочило с передка. Простое совпадение?.. Для начала капельмейстер отправился на сутки под арест. Так ведь арестантов кормят как солдат: полфунта мяса, только хлеба два фунта вместо трёх. Нижним чинам просто отдых от службы...

Или другая "мелочь", тоже у пушкарей. Артсклады повсеместно в полном порядке, наилучший в Маргелане, и Министр от души благодарил Начальника склада. Самаркандский артсклад тоже в порядке, только артвооружением отчего-то заставлен так называемый "Тамерланов трон", ладно ещё, крыша над ним сохранена. Это ведь большая старина, историческая святыня!.. Ведь получается на манер кузницы наполеоновской в Успенском соборе, что, разумеется, глубоко возмутило православных... Вообще, отсутствие интереса к месту, где живут, незнание Родины у иных образованных туркестанцев поразительны. В гимназиях до курьёзов доходит. Гимназист 8 класса ташкентской гимназии не знал о Кауфмане, в 4 классе женской гимназии не знают главных городов России, одна ученица не знала даже Москвы. В 6 классе самаркандской гимназии не знают про Волгу, Петра 1, историю Туркестана. О греках знают всё... За этою однобокостью опасной некая система ощутима. По счастию, Министр разъехался с Главным начальником Туркестанских училищ господином Керенским – отбыл в Маргелан, когда тот возвращался в Ташкент из Петербурга. А то могла бы произойти неприятная беседа; впрочем, едва ли полезная для дела. Однако ж и оставлять без внимания столь прискорбные явления отнюдь не следует.

Отчёты Военного министра Куропаткина по его служебным поездкам, подаваемые на Высочайшее Имя, отличались обилием цифровых таблиц и живых подробностей. Состояние войск Министр докладывал детально, не избегая высказывать личные соображения. "Часть гражданская" занимала в его Отчётах место, не меньшее части ведомственной, как бы служа ей основанием. Притом в обеих частях Министр нередко затрагивал компетенции других ведомств, как смежных Военному, так и весьма отстоящих от него. Вот и в Туркестанском отчёте генерал Куропаткин сообщает:

– о новой туземной литературе "русского направления" и деликатных пожеланиях эмира Бухары касательно своего Наследника и финансов, с которыми Министр переадресовал Эмира к Генерал-губернатору Туркестана;

– о числе русских поселений по областям Края, численности русского населения (42.700 душ, без войск) и количестве лошадей на 100 душ населения, также по областям (от 10 в Самаркандской до 39 в Закаспийской);

– о недопустимости сокращения водомерных постов и свёртывании изыскательских работ по ирригации;

– о ввозе и вывозе различных продуктов и собственной переработке в Крае;

– о наступлении саранчи: захватила уже 7.000 десятин культурных земель и заложила кубышки на площадях до 70.000 десятин;

– о неудачном расположении планируемого затона Амударьинской флотилии выше нового железнодорожного моста: Амударья может ответить изменением своего русла, и лучше затону быть ниже моста;

– о минеральном топливе ради сбережения лесов (Закаспийская дорога долго работала на дровах);

– о редких музеях и настоятельной желательности увеличения их числа;

– о неувязках с Мургабским Государевым имением; и ещё, ещё о разном, не забыв и гимназии.

Бывает, Алексею Николаевичу дружески намекают, мол, подобает ли одному из министров таковский безмерный охват отраслей деятельности без разбору сфер заведования, ведь благих попечений Алексея Николаевича могут не понять, не оценить могут и даже истолковать превратно...

А заглазно – кислые посмеивания иных заметных особ, мол, просится Куропаткин вослед своему предместнику Ванновскому тоже в Министры народного просвещения, то-то перебунтуется молодёжь!.. Полноте, Алексей Николаич в Аракчеевы нацелился... Прохаживаются и по его фамилии несолидной, не без расчёта на молву и наперёд зная – Куропаткин от молвы попросту отмахнётся. А то отпуском добродушным срежет любого шутника. Всё же его остерегались.

Невысок ростом, с наружностью справного мужичка, а притом полный генерал, человек светский, придворный, в приятелях со множеством сильных мира сего, даже с кем не соглашается и возражает даже в коллегиях высоких... Летом 1902 года Министр Куропаткин отличился на Курских манёврах в присутствии Государя; командуя Южной армией (три корпуса, 216 орудий), принудил к отступлению Московскую армию Великого князя Сергия Александровича (три корпуса, 198 орудий), оборонявшего подступы к Москве. Погоны Куропаткина украсились вензелем генерал-адъютантским.

Подобные успехи любимцев фортуны их ближайшее окружение, сверх обязательных церемонных поздравлений, непременно отметит и по-приятельски. И вот в антракте нескучного заседания Госсовета, за кофе, Министр финансов Витте, довольный своими небезуспешными возражениями желающим прибавлять права земству, о чём особенно хлопотал Военный министр, весело пошучивал, дескать, отныне Куропаткин будет на войне Главнокомандующим и всех несогласных с ним министров станет отправлять на виселицу, а потому, пока мирное время, надо министрам соединиться и повесить Куропаткина. На что Алексей Николаевич приятельски же заверил: коли Государь прикажет, он повесит Витте и в мирное время – шутников общество одобрило, посмеиваясь, каждый по-своему. Давняя близость Куропаткина ко Двору была слишком известна.

Выдающегося молодого офицера отметил ещё Государь Александр II Николаевич, вероятно, по его "Алжирии", а затем и на Балканской войне. Тридцатилетний Куропаткин получает бригаду. К воцарению Александра III Александровича в Дворцовой библиотеке было уже четыре книги Куропаткина, почти наверное известные Цесаревичу, а их автор по праву был сопричастен громкой славе "Белого генерала" Скобелева. Молодому Государю Куропаткин приходился младшим ровесником; за семь лет своей службы в Петербурге он убедительно проявил свой военно-административный талант и они хорошо узнали друг друга, некое их единомыслие об Империи Российской и населяющих Её народах выяснилось вполне. Должно быть, Алексея Николаевича ждали некие столичные должности. Да понадобился надёжный человек на горячую, коварную границу с Персией и Афганистаном, их же прибирает к рукам Британия, и близко придвинутую там – рукой подать – границу Британской Индии. Бдительного, распорядительного дозорного на этот пост лучше Куропаткина нельзя было и желать.

Дико-пустынная прежде, полубезлюдная Закаспийская область всем ходом имперской жизни врастала в обжитое Туркестанское генерал-губернаторство, премного послужил этому и Алексей Николаевич Куропаткин, в недальнем будущем возможный Начальник Туркестана... Безвременная роковая кончина Александра III Миротворца годы и годы будет кручинить многих и многих в России, от веку идущей иным аллюром, иным путём при каждом новом Удерживающем...

Наследник Николай Александрович знал генерала Куропаткина с детства; знал о его популярности в некоторых частях армии и даже гвардии и некоторой неприязни к нему некоторых Великих князей, своих родственников. Сам видел в нём доблестного боевого генерала. труженика незаурядного, питал к нему искреннее уважение и, похоже, имел наказ Родителя полагаться на Куропаткина.

Из всей императорской династии Романовых Александр III был самый русский Царь. Русской Царицею стала и Государыня Мария Феодоровна. Николай II от души старался во всём следовать Родителям и Государыня Александра Фёдоровна старалась во всём следовать Супругу. Старомосковская коронация. Старомосковские балы-карнавалы в Зимнем дворце. Поощрение русских мотивов в архитектуре и художествах, в музыке и театре, во всей народной праздничной и повседневной жизни. Когда это политика, получается не всегда хорошо, бывает натянутость и ходульность, случается и пустое мишурное псевдо. Неудачи огорчали, настораживали; и в домашнем искреннем обиходе Аликс и Ники непрошенно и уютно веяло петергофством...

А Военный министр Куропаткин, частый докладчик Государю, являл собою, как никто другой из докладчиков, степенную русскую натуру, не замутнённую ничем. Первый знаток по делам окраин Империи. Исполнительный, прямодушный. И опять как никто другой – правду, и без того не всегда приятную, подаёт не укором или пугалом, а просто: факт имеет быть и нужно к нему внимание. Чужд интриганства. Ничего не ищет ни себе, ни родичам. Не избегает разногласий с Его Величеством, поясняет, доказывает, достойно соблюдая должную дистанцию. Монаршим решениям следует неукоснительно. Воистину "Предан без лести" и без аракчеевского железа характером твёрд... Со временем Алексей Николаевич стал почти непременным спутником в поездках Государя и по своей должности министра, и в статусе преданного друга Августейшей Семьи. Государь охотно обсуждал с Куропаткиным некоторые государственные заботы, чаще внутренние, реже внешние. Долгое разномыслие-разномнение сложилось между ними о Приморье и Туркестане, поначалу обычное, деловое. Государь, выражая мнение узких петербургских кругов, полагал Приморье судьбоносной землёю России: там простор движению, океанские пути, ворота в мир богатствам Сибири; по удалённости Приморья, там и наибольшая уязвимость России от жёлтых соседей. По сему – всё внимание укреплению Приморья...

Военный министр полагал: Приморье – естественный рубеж России – пока в безопасности. Военный захват Приморья исключён. Приморью и в новом ускоряющемся времени ещё надолго оставаться Русским, хотя бы в силу инерции географического положения и уровня техники Приморья и соседей. Уязвимее Туркестан, имея тылы за тридевять земель и аппетиты сопредельных стран, распаляемые Британией, у неё сильные позиции там и обеспеченный тыл. А у России ненадёжные Бухара с Хивой и пять миллионов населения Туркестана, одной веры с Персией и Афганистаном и пока чуждого России своим обычаем жизни. Не забывать и миллионы российских мусульман и дурной русский сибирский сепаратизм. Слава Богу, соседи Туркестана весьма слабы пока и Британия там не у себя дома. Есть время Туркестану врастать в Россию путями сообщения. обменом товарами, людьми, усвоением науки-техники ХХ века. Большая война грозит России на западной границе, где могучие безбожные силы и балканский пороховой погреб, якобы России родственный...

Куропаткин и хлопотал, не покладая рук, об укреплении западных рубежей, внимательно присматривая и за Туркестаном, оставляя Приморье Морскому ведомству и воле Божией...

Осеннему-зимнему Петербургу, грязно-серому, промозглому, чуточку бы туркестанского солнца, туркестанского сухого тепла... Туркестан, в общем-то радовал Алексея Николаевича. Край обживался, осмысливал своё бытие в мире Божием, сулил мирное плодоносное будущее. Новый железнодорожный мост через Аму – большая моральная победа России в Центральной Азии. Достраивается Оренбург-Ташкентская железная дорога, "Ворота в Москву". Много способствуют расцвету Края и чины Военного ведомства: офицеры-врачи, инженеры, офицеры научных специальностей. Ташкент шлёт чередою, одно за другим, неоценимо важные описания театров, российских и сопредельных России. "Часть гражданская" – природа, хозяйство и население – занимает в большинстве этих учёных трудов подобающее место. Книгу Полозова "Северо-западная граница Индии" не стыдно бы предъявить хозяевам той границы. Также представлены: "Описание Илийского края" Федотова – два тома, "Описание Хивинского оазиса" Гиршфельда – также два тома, "Кашгария или Восточный Туркестан" Корнилова – одной книгою и "Северо-Индийский театр" Снесарева – опять двумя фолиантами, но право слово, бумага потрачена офицерами с отменной пользою. Англичане, конечно, постараются раздобыть эти книги, тщательно прочтут. И либо успокоятся относительно захватных планов России, либо, наоборот, усмотрят подготовку вторжения. И пусть их! Войск в генерал-губернаторстве от Красноводска до Верного 58 тысяч всего. Это на плацдарме в полтора миллиона квадратных вёрст. Вот и пускай раздумывают.

Ещё в Асхабаде, до министерства, Алексей Николаевич сам выпустил книгу "Кашгария", переиздал свои давние кашгарские очерки. "Кашгария" Корнилова вполне самостоятельна и самоценна, хотя капитан Корнилов обозревал Кашгарию всего-то через два десятка лет после капитана Куропаткина. Корниловскую "Кашгарию" потребуется дополнять того скорее. Новое время плотнеет, быстреет, мельчит чины. Да и человеков мельчит. Ан глядишь, архиважные работы исполняют в одиночку строевые офицеры, научно подготовленные. Издаются их книги где-то в азиатских Ташкентах, самостоятельно и солидно издаются. Петербург лишь утверждает расходы, мизерные, сравнительно с ценностью добытого упорядоченного знания. Генштабисты нового поколения заметно приросли численно, даже в азиатских округах. Воевать им – слава Богу! – покуда не приходится, могут работать основательно. Опасность та, что затяжной мир задерживает производства, а иного офицера и расхолаживает бесцельный спокойный мир.

Чего греха таить, доблестное российское офицерство при полном букете бесспорных достоинств, смотрит-меряет Шипкой и Плевною, славным вчерашним днём. Упаси, Господи, ту славу порастерять, но пуще того Упаси на той славе разоспаться с теми братушками у изголовья. Жаль, не был предан огласке, да и не разобран как следует казус в Семиречье на спаде бунта Большого Кулака – перехват там чудовищного транспорта немецкого оружия для Китая: тысяча винтовок с миллионом патронов плюс две скорострельные пушки с боекомплектами. Лёгкие пушечки калибром полтора и два дюйма и разбираются как револьверы и скорострельности револьверной. Того гляди, измыслят вести огонь из таких машинок по проводам телефона! Британцы пароходами везут на Восток оружие похлеще этих скорострелок, законы не обходя и не нарушая. И первым делом у них – дорога и телеграф, колея и провод и арсенал. Грядёт война машинных пушек и телефонов, война тылов. Молодые генштабисты это правильно понимают. Вот кому увлечь бы Армию опережать современность...

Туркестанцев, неотлучно имеющих иноверное окружение и деятельного неприятеля перед собою, Министр почитал образцовым элементом Армии в смысле приверженности Матушке-России, полагал необходимым смелее выдвигать их. Лавр Корнилов уже за Управделами Военно-Учёного комитета ставит свою подпись. Полозов и Юденич, неудачливые гвардейцы, зато успешные генштабисты, получили полки. Снесарев тоже достоин перевода... Кругом талдычат – "Армия вне политики, Армия вне политики", политикой понимая бомбистов и подпольные партии. "За Веру, Царя и Отечество" – разве не политика? Ведь единая злокозненная воля движет британским натиском и японскими поползновениями, и контрабандой оружия. И она же сквозит за спиною лукавых путаников на имперских верхах, газетных, чиновных, она же и за спиною бомбистов подполья, терпимого обществом, не помнящим родства со школьной скамьи. Господи! Кабы промедлили сонмища сии с генеральною атакой! Авось, шалые головы уразумеют, что истинный дар Божий – Держава

Российская!..

На пятом году своего министерства Алексею Николаевичу пришлось возражать Государю чересчур много и слишком рисково, это не понравилось Государыне и вызвало заметное охлаждение Его Величества. Причиною было Приморье. Годами нарастал вокруг Приморья невероятный ком невежества, корысти и чудовищного легкомыслия, повлёкший наконец обвал Японской войны. Зримое начало было положено в 1896 году уклонением от одобренного Александром III направления Амурского участка Транссибирской магистрали; от Сретенска рельсы должны были пролегать параллельно госгранице России до Хабаровска и далее на юг до Владивостока, то есть в обход северо-манчжурского выступа китайской территории. При физико-географическом взгляде на карту очевидно, насколько лучше провести эту дорогу напрямик Чита – Владивосток, срезав манчжурский выступ у его основания: короче на тысячу вёрст, дешевле на миллион золота! А каков будет публичный эффект! (И азарт!). Правда, новая трасса дороги проходит по территории Китая, но это лишь добавляет азарту, уговорить власти Китая было не так уж трудно в те времена. (Приамурский генерал-губернатор С.М.Духовской энергично отстаивал воление Александра Ш; губернатора не услышали). В обмен на уступку полосы дороги Россия, поддержанная Германией и Францией, предложила Японии вернуть Китаю Ляодунский полуостров, отошедший к Японии в результате Японо-китайской войны 1894-5 годов. Взамен Япония получала выгодные займы.

В 1897 году постройка Китайско-Восточной железной дороги началась; через год на берегу реки Сунгари обозначились первые улицы будущего Харбина.

Паровозом проекта КВЖД был минфин С.Ю.Витте, в охотку занявшийся дипломатией, такой, казалось, элементарной отраслью в сравнении с финансами. Вскоре он круто дистанцировался от этой затеи, а в дальнейшем истратил уйму слов, объясняя, что хотел и добивался совсем не того, что вышло, и приложил немалые усилия застопорить лавину манчжурских событий. Возможно, он и преуспел бы в этом, как у него обычно бывало, не появись на этом поле соперник с такою же игроцкой авантюрною натурой, находчивым атакующим стилем и психологией бойца без правил – Безобразов Александр Михайлович, сибирский полковник с обширной петербургскою роднёй и светскими связями. Опираясь на КВЖД, собрав небольшую команду себе подобных геополитиков и обаяв Государя Императора Николая II , он сумел быстро нагромоздить в Приморье непомерную гору невероятных нелепостей, которая ни устоять, ни тихо исчезнуть уже не могла и рухнула, похоронив многие тысячи народу и престиж России, как в мире, так и среди собственного населения. Притом этот Безобразов, похоже, добра желал и себе лично, и людям. Угробив свою карьеру, попечительствовал в Петербурге церковно-приходским школам, после 1917-го эмигрировал; умер в Русском доме (престарелых) под Парижем.

При зачине КВЖД генерал Куропаткин начальствовал Закаспийской областью и о делах Приморья его мнение не испрашивалось. А его мнение о той дороге было резко отрицательное: Китай никогда не смирится с чужой железной полосой в 1200 вёрст на своей земле. Либо придётся забирать всю Северную Манчжурию, либо дорога отойдёт Китаю и послужит скорому заселению китайцами этого полубезлюдного края, нависающего над Русским Приморьем. КВЖД он полагал головною болью России надолго; взрывного обострения обстановки не ожидал.

Однако в первый же год его министерства Россия получает у Китая в аренду Ляодунский полуостров, только что отнятый Ею у Японии, принимается строить Южно-Манчжурскую железную дорогу от Харбина к Порт-Артуру (1025 км.) и укреплять там военно-морскую базу. Аренда состоялась при деятельном великокняжеском участии, арендаторы лелеяли уверенность в могуществе русского флота, его способности господствовать на море и абсолютной безопасности своих мероприятий от каких-либо претензий или помех со стороны Японии. Военный министр их уверенности не разделял, но – база флота в незамерзающем море на законном праве аренды – что можно возразить? Пока есть время, надо готовиться расхлёбывать возможную кашу...

Первым пошатнул лавиноопасную обстановку кровавый династический бунт в Китае. Погибли во множестве подданные европейских стран и России, обстреливался Благовещенск, чрезвычайно пострадало строительство КВЖД, также с гибелью людей, поджогами, разрушениями. Россия заняла войсками Манчжурию и коалиция пострадавших держав подавила мятеж. Военный министр обратил внимание Государя на возникшую исключительно благоприятную возможность прочно удержать за Россией Северную Манчжурию с железной дорогою, отступив от Южной с Порт-Артуром, тем успокоив и Японию, и Китай и обеспечив дальневосточный мир на многие годы. Государь лишь улыбался неотразимо и отмалчивался...

Весною 1902 года вечно миролюбивая Россия заключает с Китаем договор, по которому добровольно обязуется вывести свои войска из Манчжурии. Министру Куропаткину едва удаётся отстоять оставление в полосе КВЖД девяти батальонов. Между тем, в Южной Манчжурии под шум событий развернула бурную деятельность сравнительно давняя частная русская концессия на реке Ялуцзян, естественной границе Кореи, которую Япония успешно прибирала к рукам. Новыми хозяевами концессии оказалась команда Безобразова плюс "барон Гюнсбург", опытный финансист и предприниматель. Дальнейшее выглядит сплошным наваждением.

Безобразов как-то сумел войти в тесное общение с Государем, был удостоен портрета Его Величества, собственноручно надписанного "Благодарный Николай", и должности статс-секретаря, дающей право личного доклада Государю по делам всех управлений Империи. Обладал ли он гипнотическими способностями, время ли было такое, требующее решительного чего-нибудь и Государь усмотрел в проектах полковника богатырский русский размах, но этими Монаршими милостями было положено начало "новому курсу" на Дальнем Востоке. Личные письма и докладные записки Безобразова Николаю II чётко обозначают цели "нового курса" и пути их достижения.

"...Соображения Балашова касательно оккупации Манчжурии и протектората над Кореею есть название положения правильного неправильным именем". (Письмо Николаю II от 4 августа 1903 года; подчёркнуто в его тексте).

"Правильным именем" Безобразов полагает систему частных предприятий в Корее с широким участием иностранного капитала под безусловным общим контролем России, благодаря преобладанию в этом деле российских финансовых ресурсов и концентрации российских войск в Южной Манчжурии. Этой авантюре дружно воспротивились Витте, Куропаткин и министр иностранных дел граф Ламздорф. Безобразов решительно атакует:

"...Другими словами, если мы хотим довести дело на Дальнем Востоке до войны, то нам следует продолжать образ действия, рекомендуемый ген. Куропаткиным. (...) Что же предлагает Куропаткин? Фактически бросить всю Южную Манчжурию и занять позицию на севере, в таёжных местах. Не говоря здесь о потерянных затратах наших, об избытке вообще у нас таёжных местностей, мы фактически на этих позициях удержаться не можем при войне, которая непременно будет при подобном образе действий.

"30 июля 1903 г. Статс-секретарь Безобразов".

С.-Петербург.

Ещё круче достаётся Витте, и счастье статс-секретаря, что Сергей Юльевич тех бумаг никогда не видал. "...Я был у министра финансов, чтобы узнать о вчерашнем совещании, бывшем у графа Ламздорфа, и вообще, чтобы сориентироваться во враждебном лагере. (...) Я надеюсь для текущих надобностей его использовать, строго придерживаясь указания, данного мне Вашим Императорским Величеством, а именно: считать его очень кратковременным деятелем. – Дай Бог! При нём всякое дело в загоне.

2 августа 1903 г. Статс-секретарь Безобразов".

С.-Петербург.

"...Из этого, Ваше Императорское Величество, видно отчасти, как образовалась та нездоровая деловая атмосфера, которая создала эти отрицательные для нас протоколы! (...) Всё это, понятно, труды главаря тройственного министерского союза!"

(Письмо Безобразова Николаю II от 4 августа 1903 года).

Министр иностранных дел граф Ламздорф пока оставлен в покое по его житейской дипломатичности и должностной безопасности для затей статс-секретаря.

Тон безобразовских посланий Государю местами прямо приятельский. Употребляя "мы", "наш", "наши" без уточнения, кто есть "мы" в данном контексте, он как бы принимает в компанию Его Величество. Внешне логичные и убедительные, эти послания полны натяжек и поверхностных рассуждений – так всегда бывает, когда пишут ради виртуального "завтра" без оглядки на действительность. Такова вся вообще радикальная писанина. Хлопоча о Наместничестве на Дальнем Востоке и сватая в Наместники адмирала Алексеева, Безобразов убеждает:

"В истории наших имперских окраин замечается одна общая характерная черта: время их преуспевания всегда совпадало с деятельностью на месте сановников, которых Верховная Власть "признавала за благо" облекать "исключительными полномочиями". (Докладная статс-секретаря от 23 июля 1903 года). То есть адмирал Алексеев уравнивается с Ермоловым, Барятинским и Кауфманом; Чечня, Дагестан и Кокандское ханство – с Японией, а эпоха начала ХХ века с эпохою середины века ХIХ-го. Попытки строить по таким чертежам кончаются либо ничем, либо катастрофами.

Возможно, "тройственному министерскому союзу" всё-таки удалось бы поставить полковника Безобразова на место, если бы статс-секретаря не поддержал В.К.Плеве, тоже статс-секретарь и министр внутренних дел, видимо, соблазнившийся триумфами на Дальнем Востоке снять напряжённость внутри России.

Содержание безобразовской переписки с Государем "министерскому союзу" известно не было, разведок во "враждебный лагерь" они тоже не предпринимали, однако самый факт такой закрытой переписки весьма их тревожил, как всякое status in statu. Обеспокоилась и Япония. Японский посланник в Петербурге имел беседы с генералом Куропаткиным, уверял в миролюбии Японии и предложил ему посетить Японию, дабы успокоить возникшее там движение против России. Государь дал согласие на такую поездку и 15 апреля 1903 года Военный министр отбыл из Петербурга.

Телеграммой его задержали во Владивостоке, дождаться генерал-майора Вогака, безобразовского деятеля, который 27 мая, уже на крейсере "Аскольд" вручил Министру телеграмму Государя в два адреса: генерал-адъютантам Куропаткину и Алексееву. Главному начальнику Квантунской области предлагалось: "приняв безотлагательные меры к недопущению в Манчжурии иностранного влияния, выяснить вместе с Военным министром необходимые мероприятия для постановки нашей боевой готовности на Дальнем Востоке в соответствие с нашими политико-экономическими задачами; а совместно с статс-секретарём Безобразовым установить сущность наших политико-экономических задач в Манчжурии и на берегах Тихого океана, составить план их целесообразной постановки". – Кто в здравом уме поставил бы задачу двум случайным чиновникам установить сущность задач России на берегах Тихого океана, притом – на практике!?..

В Японии Алексей Николаевич имел беседы с высшими сановниками маркизом Ито и маршалом Ямагата, с Первым министром, Военным министром, Министром иностранных дел; все они, как и посланник в Петербурге, уверяли его в миролюбии Японии и горячё желали бы миролюбия и России. Хитрили японцы или нет, Алексей Николаевич полагал, что японские верхи понимают несравнимость потенциалов островной Японии (которая отнюдь не островная Британия) с гигантской материковой Россией, следовательно в своём желании мира они должны бы быть искренни. В то же время Япония имела достаточные основания подозревать в неискренности Россию, настолько безобразовская возня в Манчжурии и вокруг Кореи расходилась с петербургскими декларациями. А последняя телеграмма двум генерал-адъютантам пахла уже войной...

На обратном пути из Японии Военный министр провёл в Порт-Артуре совещание с участием дипломатов России в Японии, Китае и Корее. Он твёрдо решил, не выходя за рамки Телеграммы (явно составленной Безобразовым), именно "планом целесообразной постановки политико-экономических задач" нейтрализовать агрессию безобразовской клики. Выезд Алексея Николаевича из Японии также был задержан петербургскою телеграммой, чтобы дать возможность статс-секретарю прибыть в Порт-Артур раньше него и обработать Алексеева, заслуженного адмирала и храброго моряка (20 лет дальних океанских плаваний, из них два – кругосветных!), но залёгшего в дрейф на канцелярской суше; подобная возня вызывала лишь брезгливость, лишний раз показывая, каков фрукт этот Безобразов.

Решение Совещания было единогласным: в настоящее время "мы должны держаться оборонительного образа действий". О своей подписи под этими "отрицательными для нас протоколами" Безобразов напишет Николаю II 4 августа 1903 года. "Я один справиться с коалициею не мог, но подписал только для приличия и по просьбе настойчивой Алексеева".

Возвратясь в столицу, министр Куропаткин департаментского Петербурга не узнал – все разговоры о Безобразове. Царская семья только что вернулась из Сарова, с прославления преподобного Серафима. 24 июля Военный министр отправляет Государю "записку с разбором безобразовских фантазий и с разбором "заслона" на Ялу. Написана сильно." (Дневник А.Н.Куропаткина). Передал он Государю и просьбу генерал-адъютанта Алексеева не вверять ему в управление Приамурский край. Через неделю, 30 июля 1903 года Императорским Указом учреждается Наместничество на Дальнем Востоке, Наместник – адмирал Алексеев; и Особый комитет по делам Дальнего Востока в Петербурге, управляющий делами Комитета Абаза А.М., правая рука Безобразова, возведён в контр-адмиралы Свиты Его Величества. Е.И.Алексееву, вопреки его просьбе, вверялась в управление и гражданская часть Приамурского края с изъятием её из ведения министерств; у адмирала не было ни опыта, ни людей (кроме безобразовской команды). Ералаш в делах Наместничества на ближайшие месяцы был обеспечен...

Указ явился неприятной неожиданностью для "министерского союза", и 2 августа на очередном докладе Государю Алексей Николаевич поставил вопрос о доверии, о невозможности оставаться в должности при таком положении государственных дел. Разговор вышел долгий. Государь высказал сожаление, уклончиво отговаривал, мол, заменить Куропаткина некем, с чем-то соглашался. после отмалчивался; порешили – Министр заканчивает текущие дела, испрашивает двухмесячный отпуск, отдыхает, обдумывает... Первыми текущими делами значились манёвры двух западных военных округов, и через день Августейшая чета в сопровождении Военного министра и немногих чинов Свиты отправились под Псков, наблюдать манёвры Петербургского военного округа.

Маневрировали 125 батальонов, 72 эскадрона и 68 батарей. Созерцание внушительной воинской силы, в целом стройно организованной и боеготовной вполне, поднимало настроение и наблюдателей, и войск, и случайной публики из местного населения, не причинять ущерба коему строго предписывалось, а буде случится – убытки возмещать сполна. Трёхдюймовые полевые скорострельные пушки, бесшумная рысь конницы заметно впечатляли военных атташе. В конце августа предстояли манёвры Варшавского округа: 136 батальонов, 72 эскадрона, 41 сотня 60, батарей.

Летние лагерные сборы проходили 1078 батальонов, 629 эскадронов, 526 батарей... На таком убедительном фоне манчжурские безобразия почти уже не тревожили генерала Куропаткина.

В середине августа Государь освободил С.Ю.Витте от министерства финансов и назначил Председателем Комитета министров, должность высокая, но реальной властью не обладала в то время. Для Военного ведомства эта нежданная перестановка никаких неудобств не создавала, скорее наоборот, новый минфин Эдуард Дмитриевич Плеске, опытнейший финансист, не страдал сторонними амбициями своего предместника.

Перед манёврами Варшавского округа осматривали в Либаве новый порт имени Александра III .

Августейшие Особы прибыли на двух яхтах – Николай и Александра на "Штандарте", вдовствующая Императрица на "Полярной звезде". Погода благоприятствовала, серых псковских дождей не было вовсе. И местность окружающая, и городок были ухожены и опрятны, тоже и люди. Только княгине Ольге Александровне "совсем лучше было во Пскове", – Алексей Николаевич, как всегда, любовался её весёлой непосредственностью, она отвечала ему доверительной симпатией. 15 лет назад генерал Куропаткин проектировал укрепления Либавы, как базы снабжения войск и торгового порта. Постройку базы военного флота полагал необоснованной. Порт всё-таки появился и теперь Министр хлопотал об усилении его обороны дополнительными укреплениями и сооружением двух тяжёлых батарей 12-ти дюймовых и двух 6-ти дюймовых. Государь принимал его доводы не сразу, Мария Фёдоровна и княгиня Ольга его ободряли; разномнения эти не нарушали безоблачных отношений, со Пскова устоявшихся между Августейшей четой, Военным министром и чинами Свиты.

Варшавские манёвры проходили вокруг Влодавы и мало чем отличались от псковских; наибольшее неудовольствие и беспокойство Министра вызывали кучные порядки войск, губительные при возросшей многократно плотности огня на поле боя. Говорилось об этом давно, все понимали и соглашались, а на деле мало что менялось... Покончив с разбором манёвров, с проектами мер по улучшению военного образования, с заботами комплектования новых войсковых единиц и выдвижением на всякий случай частей войск в Забайкалье, Алексей Николаевич в начале сентября испросил отпуск.

А уже 23 сентября в Шешурине его настигло послание начштаба Сахарова с двумя депешами адмирала Алексеева; приходилось отпуск прервать, возвращаться в Петербург. Министр послал Государю депешу, испрашивая приказания вступить в должность. Вступив, прочёл на своей депеше Государеву резолюцию: "Кажется, тревога на Дальнем Востоке начинает улегаться"...

Тревога не улегалась, а затаивалась – обычное затишье перед кризисом. Сползание России к войне ускорилось и ускорялось далее...

Важнейшей задачей по ослаблению позиций Японии безобразовская стратегия справедливо считала изоляцию Японии от европейских держав, но тут же, объявив " недопущение в Манчжурии иностранного влияния", обеспечила японцам всяческую помощь и поддержку всех европейских друзей-родственников Николая и Александры...

Грубо нарушая прошлогодний договор с Китаем, Наместничество вновь занимало войсками Южную Манчжурию, вновь заняло только что эвакуированный Мукден, давая этим реальный повод всем, кому повод был нужен, обличать Россию во всех смертных грехах; к тому ж Мукден для китайца то же, что для русского Москва...

Крепостную артиллерию Порт-Артуру собирали с западной границы, а в сорока верстах от него строили новый торговый порт Дальний, уже прозванный там "Лишним", "Вредным". Этот порт, задуманный ещё Витте, как начало Евразийского железнодорожного транзита, никак не защищён на случай войны и связан с Порт-Артуром железнодорожной веткой, то есть идеальное место для высадки десанта, который наглухо блокирует морскую крепость со всеми её пушками и казематами...

Наконец, ползучая опасность везде в Приморье: почти вся торговля и промыслы в руках иноверцев, а за иными из них укрылись японцы...

В десятых числах октября Алексей Николаевич отправил Государю в Дармштадт докладную записку о манчжурской обстановке и вариантах её развития при тех или иных шагах России...

7 ноября записал в дневнике пророческое: "...будет война, начнётся с Япониею. Наделаем ошибок. Пошлют меня поправлять дело. Третий опыт постановки во главе сухопутных войск адмирала тоже окажется неудачным (первые были в 1812 году с Чичаговым и второй в 1854-5 с Меньшиковым)".

За этими строками слышится опасение, как бы японская война не разрослась до столкновения с Западом. Понимание, что это Запад уязвляет Россию японскими штыками со скромною целью унизить, расшатать Её, чтобы вернее использовать в Антанте, понимание это придёт позднее.

27 ноября Военный министр представляет Государю очередную докладную по Манчжурии, так вышло – последнюю. "Написал, что война с Японией будет крайне непопулярна в России, что противоправительственная партия воспользуется этой войною, чтобы увеличить смуту и пр. Писал с полной откровенностью. Читать Государю эту записку будет тяжело, ибо в ней есть осуждение Его политики, Его мнений. Но надо, чтобы Государь знал правду. Эта правда принесёт пользу не только России, но и нашему чудному Государю". (Дневник А.Н.Куропаткина; подчёркнуто в тексте).

Петербург тем временем баюкался уверенностью: уж где-где, а на Дальнем Востоке война и мир целиком и полностью зависят от воли России. Вон, англичане в Крымскую войну доплыли до Камчатки, похоронили там сколько-то своих матросов и адмирала и убрались побитые, не солоно хлебавши!... Однако, постепенно план Куропаткина оставить Южную Манчжурию, Порт-Артур и

Корею, а закрепиться в Северной с железной дорогою стал обретать влиятельных сторонников, пока ещё нерешительных... Затеялись тягучие дипломатические переговоры с Японией о разделе сфер влияния, о возможных взаимных уступках и обязательствах; Алексеев телеграфно настаивал на их прекращении, как тормозящих деятельность Наместничества. Там считали упорство и решительность лучшим средством образумить японца...

На случай войны слабым звеном России оставалась малая пропускная способность Сибирской магистрали, местами не более трёх пар поездов в сутки; со временем положение, конечно, выправлялось, требовалось выиграть время... Разумеется, понимали это и японцы. Начались тревожные донесения дальневосточных агентов Минфина, Военведа, Иностранных дел: Япония начала развёртывание к войне.

Государь впервые обнаружил Военному министру тревогу 24 января, когда Япония прервала переговоры, отозвала свою дипмиссию. Поистине, "понимание в России всегда было ниже власти".

В ночь на 27 января японские миноносцы напали на флот в Порт-Артуре. Серьёзно повредили два новых броненосца и крейсер – корабли стояли на рейде без противоминных сетей. Броненосец "Цесаревич" таких сетей вообще не имел. В Корейском Чемульпо, не выдерживая неравного боя, командами уничтожены крейсер "Варяг", скорость хода 23 узла, и канонерка "Кореец", скорость хода

13 узлов. Подорвались на собственных минах два заградителя, более ста погибших. Японцы высаживались в Корее. Первые сражения на суше начнутся только весною, и войну эту – с какими-то япошками – поначалу немногие воспринимали всерьёз, даже в Армии.

7 февраля 1904 года генерал-от-инфантерии Куропаткин назначен командующим Манчжурскою армией и освобождён от должности Военного министра. Сборы и проводы были торжественны и сердечны. Именной рескрипт и знаки ордена Александра Невского с бриллиантами; Алексей Николаевич "сам вызвался подчиниться Алексееву, дабы не ставить Государя в тяжёлое положение: сменить Алексеева в такие трудные минуты и этим гласно признать свою ошибку". (Тем самым оправдал существование и деятельность Наместничества, против чего последовательно возражал).

Государыня горячё убеждала быть в согласии с Алексеевым...

Государь, прощаясь, был растроган, как никогда прежде, долго не отпуская...

Полагалось посетить все великокняжеские дома Петербурга. Кое с кем из Великих князей отношения никак не выстраивались – опасения оказались напрасны. Все, как один, принимали очень тепло, иные с искренним участием; все сожалели, что наделано столько промахов.

Вдовствующая Императрица слушала, как всегда, со вниманием. Сокрушалась о вреде безобразовских фантазий...

Великий князь Владимир Александрович был очень взволнован, глубоко огорчён ходом дел; говорил, что выступал против назначения Куропаткина, что Куропаткин в Петербурге необходимее...

Великий князь Михаил Александрович, наоборот, высказал радость, что именно Куропаткин; удивился, что японские лошади лучше сибирских казачьих, горячё желал успеха.

Николай Николаевич старший, самый по-настоящему военный в Династии, обещал деятельную защиту, если начнётся разочарование в Куропаткине; напутствовал воевать без оглядки на что бы то ни было ради самого полного успеха.

Евгения Максимилиановна говорила об участии Красного Креста. Алексей Николаевич посоветовал "1) посылать табак здоровым нижним чинам и 2) послать несколько ассенизационных отрядов для борьбы заблаговременно с эпидемическими болезнями".

Княгиня Ольга Александровна растрогала генерала: "нет более чистого существа, чем она, нет более чистой молитвы"...

Поехал проститься с матушкою. В Торопце солдатами был вызываем четыре раза. Растрогался до слёз. В Торопце его догнало письмо князя Трубецкого Петра Николаевича, предводителя московского дворянства: Москва готовила Командующему проводы. Алексей Николаевич ответным письмом благодарил, сообщал, что в Москве пробудет лишь один день с утра до вечера и согласен принять предложение, как оно изложено в письме, если соизволит Государь, в чём он не сомневается. "Не скрою от Вас, дорогой Пётр Николаевич, что мне становится иногда жутко, слыша и видя, сколько надежды вызвало моё назначение. (...) Будущее для меня полно трудностей и неизвестно: хватит ли у меня сил и уменья оправдать высокое доверие ко мне..."

Из Петербурга выехал 28 февраля вечером, из Москвы в ночь на 1 марта.

Дорогой длинною вдоль всей России у Командующего было вдоволь медленного времени привыкнуть к отсутствию бремени министерских забот, частью докучных, рутинных, но также и живых, завершённых и незаконченных, брошенных в начале, на половине, на последнем усилии завершения; изжить навязчивую мысль, что едет добывать победу не безобразовцам, а Матушке-России, тем людским толпам, с надеждою радостно встречающим его на каждой остановке поезда, безобразовым разве только плоды победы достанутся, но прежде надо победу добыть, стало быть, ещё прежде надо вживаться в новую должность. Совсем уж нового не было для него ничего в новой должности. Новым, он это ясно понимал, новым было историческое время и грозная отдалённость театра войны. Он ехал экстренным поездом, рассчитывая потратить на дорогу две недели; войска внутренних округов одолевают этот путь за месяц и долее. Японцам до материка трое суток морем – разница десятикратная. Придётся комплектовать армию за счёт сибирских войск и сибирских запасных: время сократится примерно вдвое. Армию мало только собрать для начала хотя бы втрое к наличному в Манчжурии войску, армию нужно ещё питать припасами всех видов и пополнениями – расходы боеприпасов и убыль людей будут ещё небывалые нигде и никогда прежде. Англичане в своей Империи, где никогда не заходило солнце, одолевали расстояния, наращивая флот десятилетиями, а медленное первобытное время благоприятствовало их быстрой технике и жёсткой дисциплине; целое столетие они могли опережать время. Ныне время иное, дай Бог угнаться за ним, не растряся грузную махину Империи Российской...

В Иркутске Командующему сообщили совсем несуразные вещи: будто в Томске и Якутске обнаружены прокламации сочувствующих японцам, а поднадзорные полиции, таких уже легион в Сибири, на Высочайшее соизволение поступать в войска на войну и тем загладить свои проступки, ответили дружным отказом и предерзкими письмами, мол, им и тут хорошо, крыша есть, еда есть и не надо работать, а если они оружие возьмут, то лишь чтобы свергнуть Самодержавие. Среди них учителей много. Как с ними быть, не знают...

У Байкала Алексей Николаевич повстречал доброго знакомого ещё по Закаспийской дороге князя Хилкова Михаила Ивановича, министра путей сообщения, измотавшегося вконец. По рельсовой колее, положенной на лёд Байкала, семидесятилетний князь сумел к началу марта вперемешку с войсками перегнать в Забайкалье 65 паровозов, предварительно разобранных, и 1 600 вагонов! (Полный прообраз блокадной "Дороги жизни", даже протяжённостью: там и там по сорок вёрст!). Только на Байкале тяга была лошадьми.

Обоих министров сближало знание каждым своей отрасли от аза до ижицы. Князь Хилков, гвардии штабс-капитан из пажей, в 23 года оставил военную службу, перешёл в Министерство иностранных дел, где тоже долго не задержался. Ездил по Европе и Америке, там поступил на постройку Трансатлантической железной дороги сначала простым рабочим, потом машинистом, потом заведовал службой подвижного состава, потом работал слесарем на паровозном заводе в Ливерпуле. В России был начальником разных служб на разных дорогах, а с 1895 года стал Министром путей сообщения. В дорожном шарабане лично проехал по всей трассе будущей Оренбург-Ташкентской железной дороги (около 2 000 км.). Организовал постройку этой дороги и одновременно с ней Китайско-Восточной: обе построены в три года. За десятилетие его министерства железные дороги России приросли на 25 000 километров (с 35 тысяч до 60 тысяч км.), а их грузооборот удвоился. Ушёл со службы в октябре 1905 года, якобы не сумев справиться с забастовками. А может быть – от огорчения на людей, способных чудесно работать и тут же по наущенью паршивых овец по-дурацки буянить по вред Отечеству и себе же в первую голову?..

Министр Куропаткин за пять лет своего министерства исполнил для Армии работу, сравнимую с путейской и объёмом, и значимостью. Министром перестал быть на полгода раньше князя Хилкова – когда стал Командующим.

14 марта Командующий прибыл в Мукден, встретился с адмиралом Алексеевым, Наместником Государя на Дальнем Востоке России.

О русско-японской войне написана солидная библиотека. Единого мнения, конечно, нет. Уйма расхождений в численности войск и вооружений, путаница в датах из-за общей в то время неразберихи со старым-новым стилями, другие неточности, сути дела практически не меняющие, а навести в этой цифири порядок – задача для компьютерных программистов. Хватает и серьёзных искажений, в популярных изданиях кое-что представлено вообще вверх ногами. Полководческая бездарность Главнокомандующего Куропаткина стала общим местом, вошла в учебники, на неё списывают всё подряд. Притом как-то опускается, что Главкомом он был всего 4,5 месяца, а прежде того Наместник-адмирал, понимая в сухопутной войне не более, чем Куропаткин в морской, 8 месяцев доставал Командарма своими распоряжениями, порою поддержанными из Петербурга. Забывается также, что это была первая война Нового времени, иные её сражения вполне сравнимы с баталиями 1-й и даже 2-й мировых войн...

Большой ошибкою Алексея Николаевича была его бездумная готовность подчиниться Алексееву, облегчив Государю "трудные минуты", но благородство, великодушие, особенно скорое, лёгкое, льстящее нам (и гнетущее слабую сторону), нередко приносит горькие плоды в земной жизни.

Средоточием той войны сделался Порт-Артур, вожделенный для Японии, как всякая материковая суша, а России нужный примерно как огнедышащая гора где-нибудь возле Москвы или Петербурга. Тихоокеанский флот России, призванный господствовать на море, был нейтрализован японским флотом в первые же недели и не мешал им быстро наращивать силы на материке, упреждая развёртывание Манчжурской армии, лишая её возможности воспрепятствовать сухопутной блокаде Порт-Артура

Генерал Куропаткин давно доказывал: быстрый рост подвижности войск и убойной силы артиллерии превращает крепости в ловушки для гарнизонов, способных лишь связывать как можно дольше некоторые силы противника. Между тем, Манчжурская армия постепенно тоже наращивала силы, и адмирал Алексеев потребовал деблокировать Порт-Артур.

Генерал Куропаткин понимал: кровопролитная деблокада в лучшем случае освободит гарнизон, а крепость, блокированную и с моря, всё-таки придётся оставить, иначе деблокирующие войска (если не вся Манчжурская армия) рискуют сами очутиться запертыми на Ляодунском полуострове, ради чего японцы мобилизуют все свои силы. Эскадра Рожественского могла придти к Порт-Артуру не ранее весны следующего, 1905 года. Выполнять требования адмирала Алексеева генерал Куропаткин не спешил. (притом личные отношения между ними сохранялись вполне достойные).

Никто в Манчжурской армии не знал, что в июле месяце, в пору относительного боевого затишья накануне решительных сражений, Япония предприняла первую попытку через Англию склонить Россию на мирные переговоры, но чтобы Россия сама попросила об этом; Россия воздержалась.

В начале июля Николай II в разговорах с близкими покаянно признал себя виновным в этой войне, а 30 июля, в день годовщины Дальневосточного Наместничества, у Августейшей четы родился долгожданный Наследник! Исполнение заветного желания – в самый разгар неудачной войны. Цесаревич был как бы обещан Им прошлым летом в Сарове, следовало бы готовить Ему благоустроенный, благоденственный Дом... Царственного младенца нарекут Алексеем. В честь Алексея Михайловича Тишайшего (не Куропаткина же!). Которого Государь в то время вспоминал по многу раз ежедневно; как бы там ни было, у Алексея Николаевича появился Августейший Тёзка...

В августе японцы, остановленные было на ближних подступах к Порт-Артуру, возобновили наступление и, с тяжёлым уроном достигнув передовых укреплений крепости, перешли к осаде. В тот же день под Ляояном начали наступление против главных сил Куропаткина три японские армии на фронте протяжённостью 75 километров. ("Это было первое сражение в истории войн, в котором встретились массовые армии, оснащённые скорострельной артиллерией, магазинными винтовками и пулемётами". Военная история. Учебник. М.,1971).

К концу второй недели боёв наступление захлебнулось в крови. По всем канонам военной науки настал черёд наступать Куропаткину. Сил для полного успеха контрнаступления у него недоставало, а ещё он уловил в действиях японцев как бы поощрение его к этому наступлению – вперёд, к Порт-Артуру! К окиян-морю!.. В конечной победе России в этой войне он никогда не сомневался. Ещё за год до японского нападения, обсуждая с Государем угрозы надвигающейся войны, он настаивал: "...Чем дальше на материк по Манчжурии заберётся к нам Япония, тем поражение её будет решительнее". (Дневник, 1. II .1903 г.) Теперь, похоже, для подобного своего результата японец выманивал его на юг, в тупик Ляодунского полуострова – Куропаткин начал отвод войск на север, к Мукдену, на рубеж реки Шахэ. Там он почти уверился в правильности своих догадок. (Этот его манёвр, как и другие его ненаступления, ставят ему в вину по сей день).

На рубежах Шахэ он рассчитывал вскоре встретить новое наступление японцев, время работало против них, усиливая его войска с каждым днём, и тянуть время японцы не станут. Однако из Петербурга, недовольного оставлением Ляояна, нажали, и 5 октября Куропаткин начал наступление.

Японцы подавались на удивление легко, на их захваченных позициях обнаружились многочисленные следы желудочного заболевания. На пятый день Куропаткин наступление приостановил. Контрудар японцев последовал незамедлительно. Долгую неделю гремело встречное сражение, так и не принеся успеха никому; противники перешли к обороне на занимаемых позициях, началось четырёхмесячное "шахэйское сидение". ("На фронте протяжённостью более 60 км. в полевых условиях впервые в истории войн образовался сплошной позиционный фронт". Военная история. М.,1971).

К началу этого зимнего окопного сидения Куропаткин был наконец-то Высочайше возведён в Главнокомандующие всеми вооружёнными силами России, действующими против Японии, и сухопутными, и морскими. От флота мало что оставалось, и наставлять моряков, как им быть, новый Главком не намеревался. Телеграфировал Государю: "Только бедность в людях заставила Ваше Величество остановить свой выбор на мне", – необычная такая благодарственная телеграмма, скромное напоминание о кадровом безлюдьи высшего воинского командования. У Алексея Николаевича не было полководческой картинности, не было железа в голосе и горького умения не беречь солдат. Он был одним из них, знал их насквозь; о нуждах заботился, службу спрашивал по делу и нёс её с ними неуклонно и с чувством локтя братним. У офицеров, особенно младших, лучшей аттестацией генерала Куропаткина были два его Георгиевские креста и Георгиевское оружие, в Манчжурии среди них заметна была гвардейская молодёжь, романтики, рыцари. На беду, с иными корпусными командирами не нашлось у него общего языка, а приструнить – не было железа в голосе. Да и понимал: привычки долгой успешной службы мешают принять новые требования войны... Сам Алексей Николаевич, лично храбрый, военачальником был по складу своему ближе не Скобелеву, а скорее Кутузову, и на этой войне, понимая, что дух японского войска наступательнее, чем у его армии, стремился обессилить японца с наименьшими потерями для своих всё-таки стойких корпусов.

На Рождество был сдан Порт-Артур, сдан после отбития осенью третьего штурма. Судьбу крепости решило господство японского флота на море, а не "предатель Стессель", ценою своего позора сохранивший жизнь остаткам гарнизона, когда сопротивление стало уже невозможным по истощению сил и не имело резона за пятисотвёрстной отдалённостью главного фронта. (Стесселя приговорят к смертной казни, да Государь помилует).

Сразу после захвата Порт-Артура Япония предприняла вторую попытку, на сей раз через Германию, склонить Россию к миру на прежних, унизительных условиях и – с прежним, отрицательным результатом. И опять никто в Манчжурской армии не слыхал об этом ничего. Используя передышку, стороны наращивали силы и Манчжурская армия, уже разделённая на 1-ю, 2-ю и 3-ю армии , начинала превосходить японцев во всём, уступая в разы только по числу пулемётов, ими снабжала Японию (как и Россию) Европа.

Главком предполагал: японцы будут терпеть его дальнейшее усиление, пока не подошли освободившиеся в Порт-Артуре войска, тогда ударят решительно, надеясь поставить точку в этой войне. Наступающий, встретив сопротивление, всегда теряет в людях больше; Куропаткин готов был, разменявшись потерями, опять отвести войска, удлиняя коммуникации японцам и укорачивая свои. Война шла не под Смоленском или Москвою, до границ родной земли оставалось до тысячи вёрст, и он требовал от войсковых начальников тщательно предусматривать пути отхода на новые позиции, дабы при необходимости отходы совершались в строгом порядке. Японцам тоже до их островов от Мукдена около тысячи вёрст, притом половина этой дистанции к скудеющему тылу – ненадёжное море. Провиант они могут черпать в Корее, а пополнения только из дома, а там солдаты должны быть на исходе. И чем долее затягивается война, тем вернее маячит им: быть или не быть? А такое обычно бодрит войска и мобилизует народ. Россия воюет разве только престижа ради, это расхолаживает войска и расхлябывает тыл, для бодрости нужна большая победа, она же, коли не случается сразу, очень дорого даётся. Одолеть японца без больших штурмов, путь, конечно, не скорый...

Правильно понимая обстановку, генерал Куропаткин допускал ошибку, повторяя шаблонно свою тактику; как говорится в подобных случаях, "японцы тоже не дураки".

Девятого февраля, в согласии с его планами, они пошли первыми и скоро бои загремели по фронту до ста вёрст. Управлять трёхсоттысячною массою войск на таком скоротечно меняющемся пространстве, располагая техникой управления чуть не времён Балканской войны, оказалось затруднительно до крайности. На четвёртый день сильнейшим ударом японцы начали манёвр флангового охвата Манчжурских армий с целью окружить их или прижать к горам. Десять дней сопротивлялся Куропаткин развитию этого манёвра. постепенно ломая его, уводя войска от окружения. но и теряя управление ими; 25 февраля войска начали общий отход и обстановка вышла из-под контроля напрочь...

"Быстрый отход 3-й армии и несвоевременное оставление нами Сантайцзы создало между этим пунктом и с.Вазые огненный коридор, пройти который с 4-х часов пополудни было крайне затруднительно. Все части войск, которые пробивались западнее полотна железной дороги, хотя и с потерями, но пробились. Те же части, которые перебрались к востоку от железной дороги (генерал-майор Соллогуб) или двигались восточнее (генерал-майор Ганнефельд), погибли. (Из Отчёта А.Н.Куропаткина).

Война, являя собою в общем и целом картину довольно закономерную, в своих подробностях-частностях хаотична, бессмысленна и беспамятна; в жутком хаосе случайностей, кому счастливых, кому убийственных, ошибок, ярости-ненависти, геройства. паники и смертей, увечий, увечий вязнут и распадаются самые тщательные расчёты. Манчжурская армия, израсходовав 85 миллионов патронов и 350 тысяч снарядов, потеряв убитыми до 9 тысяч человек, ранеными до 50 тысяч, пропавшими без вести до 30 тысяч, сохранилась, отошла на сыпингайские позиции – около 200 км. к северу; японцы, потеряв 71 тысячу, преследовать не имели сил.

Россия сочла Мукден катастрофой. Мукденом закончилось краткое главкомство Куропаткина, его поменяли местами с Командующим 1-й армией генерал-адъютантом Леневичем Николаем Петровичем. И Россия, конечно втайне, через Францию, запросила мира на условиях, не уступающих прежним японским; конечно, получив отказ. Общие потери были примерно равны, японцам дорого обошлись портартурские штурмы. Однако успешно продолжать войну Япония не могла. Куропаткин довоевал её до пределов последних возможностей. Армии Леневича, нависая над японскими, восполняя потери, выросли к середине лета до 400 тысяч штыков; имея в запасе 130 млн. патронов и 401 тысячу снарядов, Леневич требовал у нового Военного министра удвоить этот боезапас...

Возможное поражение Японии никак не устраивало её доноров – Англию (два союзных договора) и США (секретное соглашение I.1905 г.); партнёрски сговорившись втроём, Президент Штатов Т.Рузвельт, ратуя за гуманизм, предложил воюющим сторонам своё посредничество в заключении мира. Россия, ради внутреннего успокоения, предложение приняла. Перед началом переговоров Япония малыми силами без труда оккупировала Сахалин, практически безоружный. (В своё время адмирал Скрыдлов не нашёл возможности обеспечить конвой до Сахалина транспорту с войсками, 550 штыков).

Более всех не желал прекращения войны Алексей Николаевич Куропаткин, понимая. сколь тяжкие осложнения вызовет в России этот поспешный мир. Не сильно огорчённый должностным понижением, приняв командование 1-й армией (им же недавно сформированной), он собирает 25 мая штабное совещание с участием всех пятерых корпусных командиров с их начштабами и произносит убедительную речь, вдохновлённую его давними, ещё довоенными, опасениями – сначала схлопотать войну, а затем закончить её "кое-как", "во избежание новых жертв", тем самым делая все прежние жертвы напрасными.

"Мир, заключённый ныне, ляжет позором не только на Армию, но и на всю Россию, да он не даст России и спокойствия. (...) Зашатаются и могут упасть самые важные устои русской жизни и государственности, созданные веками, созданные особенно кровавою работою втечение 200 лет нашей Армии".

Мукденская беда уже заслонилась цусимским разгромом, всеподавляющим, будто снята Четвёртая Печать Апокалипсиса, и Алексею Николаевичу его спокойствие неизменное минутою отказывает:

"Можно ли приписывать решающее значение в деле защиты чести и достоинства могучей России уничтожению нескольких железных ящиков с горсточкой русских людей? Не флот создал Россию в её нынешних границах, создала её исключительно сухопутная армия, а из неё пока в войне участвовала только незначительная часть".

Газетные-застольные тыловые разговоры, сперва небрежно уничижавшие Японию, сменились безудержным удивлением её мощью и самоуничижением на манер злых сатир Салтыкова. До ужаса навадливы, внушаемы и русское общество, и русский Царь, и русский народ: нелепейшим наважденьям-охмуреньям отдаются самозабвенно, а честные-спокойные доводы, бывает, настораживают всех, раздражают, побуждают противиться, дескать, знаем-знаем, скучно всё это...

Прозрачною арифметикой Командарм показал собравшимся истинное состояние сил враждующих сторон, очевидное превосходство трёх Манчжурских армий над японскими, уже расходующими призыв будущего 1906 года, напомнил. что бешеных атак японской пехоты начала войны не бывает уже давно; обратил внимание на постоянное неоправданное пребывание множества людей в тылах на охране штабов, обозов. лазаретов. И подвёл итог: Манчжурским армиям, желающим победы, верящим в победу, победа будет, быть может, и раньше ожидаемого...

Но кроме цусимского разгрома был ещё бунт на броненосцах "Князь Потёмкин" и "Очаков" и вспучивалась антиармейская канитель в столице, растекаясь до самых до окраин, и уже начались в Америке переговоры о мире, завершённые в августе Портсмутским договором.

Россия, согласно этого Договора, получит как бы воплощение довоенных предложений и предостережений Куропаткина – Государю. Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним отойдут Японии (плюс половина Сахалина). Южная Манчжурия и Корея станут почти японскими. Северная Манчжурия с КВЖД останется в сфере интересов России, теперь униженной неудачною войною и оскорблённой внутреннею смутой.

Глава делегации России на тех переговорах С.Ю.Витте достоин всяческих похвал: сразу поставил условие – "ни победителей, ни побеждённых" и твёрдо отклонил все нелепые притязания японской стороны, поддержанной партнёрами. Заслуженно получил титул графа и незаслуженное прозвище "Полусахалинский". Представители Действующей армии не были приглашены к переговорам хотя бы для консультаций. Государь запросил через Витте у Председателя Комитета обороны Николая Николаевича оценку положения в Манчжурии. Князь, верно оценив способность Манчжурских армий вытеснить японцев из Манчжурии и за Ялу, в Корею, указал, что сбросить их в море не удастся, благодаря их флоту, и что Япония может захватить при этом Сахалин и значительные плацдармы в Приморье. О таковых плацдармах в то время Япония и помыслить не могла, но из Петербурга неотчётливо видно происходящее там, далеко за горизонтом. По этой же причине Петербург не разглядел укреплённые Сыпингайские и Гунжулинские позиции Манчжурских армий в восьмистах верстах от границ России, вполне нечаянно сдав их Японии, козырявшей на переговорах всею территорией до линии продвижения своих войск. И не следовало бы С.Ю.Витте заявлять, будто более всех мир был нужен Куропаткину и Леневичу. чтобы прикрыть им свою неспособность одержать победу. Совсем наоборот – никакие успехи России на тех переговорах были бы невозможны без армий Куропаткина и Леневича, готовых с тех самых позиций двинуться – вперёд, на юг!..

Заключение мира вызвало осенние беспорядки и в Японии, там бунтовали за Японию, против отданной победы, и в России, где бунтовали против России, совершая непосильный японцам разгром своей страны. "Впервые в истории" бунтовал казённый правительственный телеграф, оставив Армию без связи с Россией; Главком Леневич обменивался с Государем шифротелеграммами с помощью японского военного телеграфа через Шанхай! А железнодорожная забастовка заперла в Манчжурии почти триста тысяч демобилизованных запасных, а им листовками и газетами советовали перебить офицеров, забрать власть в свои руки и тогда все поедут домой. Но армия, преодолев бескровно малые вспышки возмущений, сохранила спокойствие и порядок. Более того, "ждали. что Революция в России сделает успехи, и мы вынуждены будем выручать Россию, быть может, пробиваясь через Сибирь". (Дневник А.Н.Куропаткина).

Вероятно, велись какие-то обсуждения на случай такой необходимости – до Петербурга доползли газетные слухи, что Куропаткин и Леневич с армией приняли сторону смуты и намерены диктовать свою волю Царскому Селу! 3 февраля в Манчжурию внезапно явился генерал Гродеков, назначенный Главнокомандующим с отставкою с должностей Леневичу и Куропаткину, датированной 31 декабря 1905 года – этакий новогодний подарок... Притом обоим предписывалось выехать от армии как можно скорее, а Куропаткину – возвращаться морем, то есть на полгода как бы под домашний арест! Алексей Николаевич с горечью записал в дневнике:

"Повторяю: Государь, к несчастью для России и своему с людьми обращаться не умеет".

Последовали телеграфные переговоры с Петербургом, и Алексей Николаевич 11 февраля с воинским эшелоном выехал из Харбина. Возвращение с фронта домой нежданно обернулось для него тихим триумфом. Начиная отъездом от армии, через Харбин – Читу – Иркутск – Омск – Челябинск – Тулу на всех остановках его встречали воинские власти и густые толпы народа: столько участия, тепла сердечного никогда прежде не доставалось ему.

"При проводах снимали шапки, низко кланялись; бежали за вагоном... Запасные, с которыми я еду, относятся ко мне трогательно. Выскакивают из теплушек только чтобы поздороваться. Смотрят так тепло и серьёзно, что заставляют забывать многие петербургские обиды".

Никогда прежде Армия России не воевала с таким достатком во всём и такими малыми небоевыми потерями от холода, болезней, нужд-нехваток. То были плоды трудов его довоенного министерства и ежедневной заботы о людях во всё время войны. Два года назад, когда ехал в Манчжурию, горячее, праздничнее провожала его Россия доуральская, Сибирь была сдержаннее, теперь выходило наоборот – Сибирь встречала роднее, домашнее, Сибирь и воевала поболее, тоже и потери несла... Едва ли Государь, отправляя Командарма морем, сознательно чуть было не лишил его заслуженного утешения этих путевых встреч, лучшей награды двухлетних ратных трудов, опасностей, огорчений, надежд и светлой веры обманутой; встреч, послуживших к немалой пользе и Государя. Похоже, не только с людьми не умел обращаться Он, а и с эпохою Своею. Робел, что ли?..

Перед Читою, на станции Борзя, Алексей Николаевич получил шифровку министра Двора Фредерикса, именем Государя вежливо предлагающую избрать местом пребывания или псковское имение матери, или дом Военведа в Мисхоре, а не Петербург и окрестности; также не выступать в печати с какою-либо информацией, тем паче – с заявлениями, дабы "избежать каких-либо случаев, могущих в настоящее трудное время вызвать какие-либо осложнения". Это при том. что на Командарма возводились либеральною прессой нелепейшие постыдные обвинения, вроде того, что Куропаткин стал миллионером на несчастной войне! Одёрнуть клеветников, опровергнуть так легко было властям!.. Никто и пальцем не шевельнул, как бы подтверждая справедливость газетных нападок...

Алексей Николаевич подумывал отказаться от генерал-адъютантства и уволиться со службы, тем получив право отстаивать свою честь... Три недели спустя, перед Москвою, в Серпухове его встретили жена и сын, многие близкие. Здесь через третьих лиц ему было передано благорасположение Государя, благодарность за воздержание от полемики, обещание, может быть, принять в мае...

Государь не принял обоих возвратившихся Командармов: несправедливость нелепая и немалый урон авторитета и Армии, и Его Величества. Ещё памятны были грандиозные встречи Петербургом экипажа крейсера "Варяг"; Куропаткин ведь тоже воевал с противником, превосходящим поначалу и численностью, и задором и сбил с него этот задор напрочь на многие годы вперёд. А Леневичу и воевать-то не дали, да ещё и под следствие подвели – за бездействие власти! Словно бы он повинен был в Самарском стачечном комитете и Читинской республике!.. Разобрались, отступились, глубоко обидев старика, в чём-то наивного в свои семьдесят; через год от пустой простуды Николай Петрович скончается...

9 марта Алексей Николаевич ровно через месяц пути приехал в Шешурино, домой.

На будничной, деловой жизни России доуральской война и революция заметно не отразились. Ярмарки пестрели-цвели наплывом народа и товаров, газеты и общество, напуганные разгулом освободительного беспредела и потопом рррадикальных словес, вернулись к привычным либеральным вздохам-брюзжаньям, к привычным хлопотам о просвещении народных масс. Подпольная Россия кисло переживала обманутые надежды на полный разгром Самодержавия; Россия работящая, горячё желая победы своему воинству, сама победы не приближала, не умея сплочённо противостать железной организации подполья, удержать увлекаемые демагогами кучки слабых одиночек, обретающих жаркое чувство общности, единства в буйных ватагах анархии. А победа, как разъяснит три десятка лет спустя своим завялым соратникам товарищ Сталин: "Победа никогда не приходит сама, её обычно притаскивают". КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ, покажет Россия в сороковые-роковые, на удивленье и радость всему миру покажет. (И южную половину Сахалина вернёт обратно).

Сегодня и те победные сороковые чуть было не позабылись, что уж говорить о меньших бесславных событиях вековой давности. От той маленькой для нас трагедии осталось нам немного музыки – духоподъёмный маршевый "Варяг" да минорный вальс "На сопках Манчжурии", прекрасный, как все вальсы той эпохи заката Великой Империи.

Генерал-адъютант Куропаткин и Государь не разошлись. Генерал остался в Свите, стал членом Госсовета. Через год переселился в Петербург. Возможным всё это стало, когда бывший Командарм получил твёрдое обещание публикации его манчжурского Отчёта. О каких-либо командных должностях для него думать не приходилось – чересчур ославлен был пакостниками пера. Невозможны стали и прежние, доверительные отношения с Государем, сознающим свою неправоту перед своим паладином. Место Алексея Николаевича вблизи Царской семьи заступил Григорий Распутин, крайнее воплощение совсем иных сторон русской натуры; череда странных личностей возле Августейшей четы, нарушенная было Куропаткиным, восстановилась, заволакивая смутным маревом и ореол Престола, и Грядущее...

Девятилетие между августом 1905-го и августом 1914-го, между Портсмутом и Сараевом, между двумя войнами вышло Алексею Николаевичу короче на полгода, зато остальные восемь с половиною лет он был свободен от внешних обязанностей как никогда в жизни. Эти внеслужебные годы он плотно заполнил военно-историческими трудами. В Петербурге, где важные государственные архивы, он мог работать спокойно, почти как в Шешурине – опального Главкома старались делами-визитами не беспокоить. Заглазное отношение к нему немалой части питерского бомонда обнародовал в своих несусветных мемуарах потерявший власть С.Ю.Витте:

"Генерал Куропаткин представлял собою типичного офицера Генерального штаба 60-70-х годов, но не получившего домашнего образования и воспитания. Иностранных языков он не ведал, не имел никакого лоска..." и т.п. до полного неприличия, разоблачая тем самым убогую подноготную свою. Как можно было, премьерствуя в России, не ведать, что без владения двумя иностранными языками не допускали даже к вступительным экзаменам в Академию? Годами тесно общаясь с генералом Куропаткиным, проглядеть его зарубежные дипломатические миссии, его стажировку во французской армии? Его прямое, без переводчика, общение с местным населением Туркестана?..

Виттевых мемуаров, хранившихся в банковом сейфе, ни безобразовых писем Государю Алексей Николаевич не видел никогда. А случись такое, подивился бы и огорчился глубоко, не от обиды – от сожаления бессильного о людях незаурядных, заточающих жизнь свою в безднах величия игроцкого. Сам Алексей Николаевич многие годы вёл дневник, отмечая все важные события и встречи своей службы; многажды встречался с Витте и неофициально.

"...Расстались дружески, что для меня было совсем не трудно, ибо я к этому сильному и высоко талантливому человеку чувствую всегда слабость, несмотря на зло, причиняемое, быть может невольно, и мне (...) Беда в том, что я не верю его идеям, не верю, что выбранные им пути, которыми он ведёт Россию к экономическому росту, выбраны правильно, боюсь, чтобы скороспелое промышленное развитие, мощно двинутое Витте вперёд, не окончилось бы огромным крахом. Меня страшит односторонность принятой им системы привести Россию к благоденствию. Отстают и идут назад десятки миллионов земледельцев внутренней России. (...) Наконец, совершенно непонятна для меня борьба Витте против земства и отстаивание чиновничества. Никто так не расплодил их, как он, а между тем по натуре своей и по прошлому он должен быть врагом бюрократизма". (Дневник, I.1903г.)

Перо у Алексея Николаевича лёгкое, но сдержанное; его дневники, служебные отчёты и докладные записки и его капитальные работы являют ум недюжинный, ясный и добросердечный, поражают предвидением событий – увы! – прискорбнейших. Поражает и самоотверженность негромкая, с какою одолевал он тяжкие последствия ошибочных судьбоносных решений, принятых вопреки его же предостережениям, порою спотыкаясь и сам. Сразу после дальневосточной войны он выпускает "Записки генерала Куропаткина о русско-японской войне. Итоги войны" и небольшую работу "Пролог Манчжурской трагедии. (Обработка дневников)". Напомнив подробности вызревания этой трагедии, Алексей Николаевич обращается к своей докладной записке Государю, поданной в октябре 1903 года.

"В записке моей есть, между прочим, следующие пророческие, к сожалению, слова:

"В истории России начала трёх столетий: XVII, XVIII и XIX ознаменовались тяжёлыми испытаниями. В начале XVII столетия мы переживали Смутное время и после тяжёлой борьбы счастливо вышли из испытания выбором на царство Михаила Феодоровича. XVIII столетие началось борьбою со Швециею. Победа под Полтавою выручила Великого Петра и Россию. Начало XIX столетия ознаменовалось кровавою борьбою с Наполеоном, закончившеюся полным поражением великого полководца и уничтожением в пределах России его полчищ.

Силы русского народа велики. Вера в Промысл Божий и самоотверженная преданность Царю и Родине ещё не поколеблены. Можно вполне надеяться, что если России суждено выдержать новое боевое испытание и в начале ХХ столетия, то она снова выйдет из него с успехом и славою, но жертвы будут тяжки и могут надолго задержать естественный рост государства.

Если в начале наступающего столетия вспыхнет война из-за вопросов Дальнего Востока, то необходимо принять в расчёт, что, хотя русский народ и войско с прежним самоотвержением выполнит волю Царя, отдавая свою жизнь и добро для достижения полной победы, но сознания важности целей. для которых война ведётся, не будет. Не будет поэтому и того подъёма духа, того взрыва патриотизма, которым сопровождались войны с целями самообороны или с целями, близкими русскому народу".

"Отчёт генерал-адъютанта Куропаткина о войне с Японией" был издан в 1906 году четырьмя томами плюс альбомы карт – "для служебного пользования", по нынешней номенклатуре. В 1909 году переиздан в Берлине и только в 1910-м в трёх томах увидел свет в России. Однако, ни сразу после войны, ни тем более годы спустя, Отчёты Куропаткина общественность не заинтересовали.

В том же 1910 году опубликована трёхтомная итоговая работа А.Н.Куропаткина "Россия для русских. Задачи русской армии". Смысл названия: чем является Россия для русских, как им следует жить в своём Отечестве в условиях внутреннего и внешнего ослабления России и общего ослабления русского племени.

Последней большой публикацией Алексея Николаевича стала книга "Русско-китайский вопрос", С-Пб, 1913 год. Генерала Куропаткина Китай тревожил. Вослед академику-китаисту В.П.Васильеву, ещё в 1885 году заявившему, что "недвижный Китай", тогда 360-миллионный, скоро достигнет миллиардной численности и подчинит экономически весь мир, Алексей Николаевич тоже видел в Китае крупнейшего мирового игрока, пробуждающегося в теснейшем соседстве с Россией. Он приводит цифры:

Сухопутная граница Азиатской России – 11783 версты.

Из них с Китаем – 9111 вёрст.

Вся сухопутная граница Империи – 17300 вёрст.

Разбор этих двух работ Куропаткина – отдельная тема. Важно, что и эти работы, подобно Отчёту (и докладу В.П.Васильева), остались практически не замечены общественностью.

В Петербурге Алексей Николаевич квартировал на Таврической улице, чётная сторона её – сквозная железная ограда столетнего Таврического сада, обширного, с прудами-каналами. Из окон квартиры музей Суворова виден и городок Академии Генштаба новопостроенные, дальше по Кирочной улице Преображенские казармы приземистые, это на бывшем парадном плацу преображенцев удалось министру Куропаткину построить Академию и Музей... Над таврическими деревьями громадится кирпичная башня Городского водопровода, посреди её крыши макушка заводской трубы совсем как печная труба на избе. А перед башнею в кронах сада приплюснулся купол Таврического дворца. отданного Государственной Думе – глаза бы на него не глядели! Под тем куполом окончательно завяли робкие надежды сердечные генерала Куропаткина на мирное земское врастание России в ХХ век. Власть российская столбенеет, слабнет, действует невпопад – общественность пребывает в штыковой атаке, сама остановиться уже не может, кабы и захотела...

Высочайший манифест августа 1904-го о Наследнике, многомилостивый, а надо бы призывней, набатнее – война ведь! (Гнусные журнальчики рисовали Младенца на груде черепов стояща)...

Манифест декабря того же года, зовущий работать, поле деятельности указующий, заслонило Порт-Артуром, и рукава засучило только подполье, в открытую радуясь и Порт-Артуру, и Цусиме...

Манифест октября девятьсот пятого года Алексей Николаевич отметил в дневнике: "Таким образом, планы революционной партии осуществились. Удовлетворит ли их достигнутый результат или волна за волною, подымаясь всё выше, будут сметаться самые устои русского устроения? Не дай Бог, начнётся тогда гражданская война, страшнейшая из всех..."

Дарованная Дума обернулась интеллигентским стачечным комитетом. Под думский галдёж тихою сапой, будто из воздуха, возникло Англо-русское соглашение по Персии, Афганистану и Тибету, возникло, во-первых, без участия этих трёх стран, во-вторых, унизительно устраняя Россию от этих стран, и в-третьих, впрягая Россию в боевую колесницу Англии против Вильгельма. После извечных британских каверз и происков против России, вплоть до японской войны вчерашней, верхи России остаются большущим аглицким клубом, оттого и Соглашение кабальное, мало кого ошеломившее, к радости его обслуги доброхотной...

Русский человек Пётр Столыпин было начал восстановлять порядок русской жизни, занялся обустройством крестьянства, тем умеряя обвальный уродливый прирост пролетариев, не помнящих родства, ими-то иноверцы и мостят дорогу к власти, готовят из них, как сами заявляют, "динамит, взорвать Самодержавие". Позавалит всех, тоже и динамитчиков, Самодержавие ведь не только Царь-батюшка, а и Россия-матушка...

Петра Аркадьевича Столыпина убили 49-летним при наглом торжестве тех, кому он мешал, и странной летаргии всех, Государем начиная, за кого он погиб. "Вам нужны великие потрясения. Нам нужна Великая Россия. Не запугаете!" Похоже, Суд Божий над Россиею начался, Суд праведный...

Алексей Николаевич никогда (кроме рукопашных) не размахивался сплеча и никогда не опускал рук: "делай, что должен, а будь, что будет",– сказано давным-давно. Ещё в начале своего министерства, осенью 1898 года, в связи с готовящейся 1-й Гаагской мирной конференцией, он высказал уверенность: "Не подлежит сомнению, что в двухнедельный период со дня объявления мобилизации уже могут столкнуться на главных фронтах Европы – западном и восточном – сотни тысяч человек, и в месячный срок Европа может представить невиданное с сотворения мира зрелище кровавой борьбы армий в несколько миллионов людей". Как и перед Японскою войною, он молил Бога дать России время смягчить, отмолить Суд! И опять чуял – дано не будет. Когда балканские братушки ополчились воевать турка, а передрались между собою, понял: ещё одной чужой войны России не миновать...

Известна Записка экс-министра внутренних дел П.Н.Дурново, поданная Николаю II в феврале 1914 года, где точно расписан весь ход событий, если Россия будет втянута в войну; финалом обозначены революции в России и Германии. Невзирая ни на какие Антанты, России следовало от войны уклониться...

Всплеск патриотизмов на пороге мирового побоища и дружный ход мобилизаций при начале его показали: полнокровная Россия и полнокровная Европа нездоровы нервно, война назрела. При начале её генерал-от-инфантерии Куропаткин подал прошение о зачислении в Действующую армию. Верховный главнокомандующий Николай Николаевич, с которым у генерала Куропаткина вконец испортились отношения после Японской войны, прошение отклонил.

Пришлось Алексею Николаевичу сторонне наблюдать, как тяжёлую неудачу армии Самсонова газетчики превратили в полное истребление её, а тяжёлую ошибку соседней армии Рененкампфа – чуть ли не в измену, это при обилии немецких фамилий среди доблестных генералов и офицеров русской армии! А генерал Самсонов своим самоубийством дал клеветникам крупного козыря...

К годовщине войны начались острые нехватки снарядов для артиллерии; министр Куропаткин, вооруживший русскую армию трёхдюймовой скорострельной (до 6 выстрелов/минуту) полевою пушкой, ещё в начале перевооружения предупреждал: "Такая скорострельность стрельбы огромна и тревожна (...) весь комплект снарядов при увлечении этою быстротою действия может быть израсходован в 1 час времени" (март, 1898 г.). Виновником в нехватке снарядов справедливо обвинили Военного министра Сухомлинова, заодно и во всех остальных бедах. Хороший начальник штаба и строевой командир, он явно был не лучшим Военным министром. По правде сказать, Военный министр должность не слишком военная. Воевать штабы есть, Генеральный штаб, Командующие вплоть до Верховного. Задача Военного министра обеспечить боеспособность и жизнеспособность Армии. Алексей Николаевич это умел наилучше всех своих преемников, по крайней мере. Про себя звёздной своей операцией полагал почти трёхнедельный переход почти тысячной воинской колонны при орудиях через Каракумы без потерь и остановок – на опыте алжирских верблюжьих обозов. А воевать приустал, хотя дело привычное. Прекрасно понимал: войска сердечно любят отцов-командиров заботливых, а обожают самозабвенно – победоносных...

Когда Верховным Главнокомандующим стал Государь, генерала Куропаткина вернули в строй. 12 сентября 1915 года он получил Гренадерский корпус, который привёл в порядок, затем 5-ю армию, а в начале 1916 года был назначен Главкомом Северного фронта, прикрывающего Петроград со стороны Прибалтики. Война к тому сроку совсем зарылась в окопы, пробавлялась местными вылазками. Все успели понаделать военных ошибок, понадорвались по сравненью с незабытым ещё вольготным мирным временем, не разумея пока – точка невозврата туда пройдена давно, в августе 1914-го. А для России того раньше – в 1911-м.

Неизвестно, как развивались бы в 1917-м году петроградские события, останься Главкосевом генерал Куропаткин; возможно, всё-таки несколько по-другому, чем при кадетствующем генерале Рузском и большевицтвующем генерале Черемисове... Но 13 июля – в разгар стратегических наступательных операций союзников на Сомме, а в России на Юго-западном фронте – Алексей Николаевич в своём штабе во Пскове получил депешу из Мерва за подписью туркменской ханши Гульджемал с мольбою защитить туркмен от внезапной мобилизации на окопные работы как раз при начале сбора хлопка:

"От времени бытности Вашей Начальником Закаспийской области текинский народ и я лично привыкли обращаться к Вам, как к отцу, во всех наших нуждах, как великих, так и малых. Ныне, перед лицом беспримерного несчастья, грозящего текинскому племени, обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству, по уполномочению текин Мервского уезда, с горячей мольбой ходатайствовать перед Его Императорским Величеством об отсрочке призыва до конца сбора хлопка или до иного срока, который дал бы возможность всем текинам освоиться с мыслью с новой повинностью и распределись исполнение таковой между отдельными лицами согласно требований справедливости".

Алексей Николаевич переслал депешу в Ставку Алексееву, а копии министрам Военному и Внутренних дел с просьбою доложить Государю своё ходатайство отсрочить призыв на работы до осени.

В результате неожиданно для себя 22 июля он был назначен Туркестанским генерал-губернатором.

Дорога до Ташкента стала вдвое скорее по времени, без пересадок, без моря посередине и много приятнее по климату. А ехалось Алексею Николаевичу невесело, хотя и любопытство к новой, давно желанной, железной колее не оставляло, "новой" уже второй десяток лет!.. Загрустил он ещё в Петрограде от официальных встреч, от острой неясной тревоги, разлитой в петроградском столичном воздухе – таков воздух покинутых городов пустыни, несмотря на трамваи и всё такое... А впереди ждало похуже войны – Туркестан на пороге анархии. В трёх южных приграничных уездах Семиречья полыхает русский погром. Пролилась кровь и в других областях Края. Русское население безоружно, а туземцы раздобылись магазинными винтовками (английскими?). Часть русского мужского населения призвана в армию, туземцы призыву на воинскую службу не подлежат. Лишь туркмены-текинцы сами выставили кавполк. Полвека назад, когда пришли в Туркестан, даже воздух там был чужой, а оказался податливым. Упорнее всех сопротивлялись как раз текинцы. Половина всех боевых потерь убитыми и ранеными на покорении Туркестана от Каспия до Семиречья (3376 офицеров и солдат) приходится на одну Закаспийскую область (1582 человека)...

Построили мосты, проложили железные дороги, дали телеграф и русскую грамоту мировую, а населением всерьёз не занимались, как и по всей России, а занялись чужие, и по-русски Туркестан стал читать дурман революцьонный...

Так легко, живительно дышалось Алексею Николаевичу в Туркестане в девятьсот первом году! Всего-то пятнадцать лет прошло и такие перемены... Верно, что хуже войны.

8 августа 1916 года генерал-губернатор Туркестанского края Куропаткин прибыл в Ташкент. С вокзала убедился: тревога петроградская в Ташкенте сквозит даже острее...

Подумалось: в Петрограде его сделали козлом отпущения за Портсмут, потому мешать столичным тревогам он не мог...Решил – Туркестану должно вернуться прежнее, ровное живое дыхание, пока ещё не забытое...

Раскачала окраину столица. Внезапно, без запроса начальствующих на местах, без оповещения населения депешею премьера Штюрмера от 5 июля приказано призвать на тыловые работы туземное мужское население возрастов от 19 до 43 лет и немедленно отправить в прифронтовые районы для рытья окопов и других тыловых работ. Призыву подлежали сотни тысяч человек, а поезда могли возить едва семь тысяч в сутки. Метрик у большинства населения не было. Послали туземных старшин и русских статистиков делать перепись, к ним добавились агенты полиции, вылавливать немецких эмиссаров и политических крамольников, те и другие, вероятно, имелись, но таковыми была возможность объявить всякого – местами тех старшин, статистиков и агентов поубивали...

(Советские историки школы М.Н.Покровского, приветствуя "первое восстание угнетённых народностей" и не найдя в нём заслуг большевицкого подполья, искали германскую провокацию и тоже безуспешно; признали: обычные людоедские методы царской бюрократии).

Состояние властей в Крае действительно было плачевное. Полное служебное несоответствие высшей администрации. Два генерала в старческих немощах. Ещё один в запоях. Другой впал в буддийскую нирвану, третий отложился от Штаба округа, выходит к народу в халате и тюбетейке... Администрация на местах, в большинстве туземная, погрязла в лихоимстве, иные уже убиты.

Войск в Крае фактически нет: запасные батальоны и дружины ополчения, не сплочённые, без кадров...

По городам толпы избалованных пленных, в большинстве австрийские славяне (этак по всей России!)...

Киргизы собрались откочевать в пределы Китая и Афганистана, туркмены-иомуды в Персию. Калмыки пробовали это при Екатерине II , уразумели: "у России путы верёвочные, а у Китая – железные"...

В Петрограде, перед отъездом, генерал-адъютанта Куропаткина посетил кавказский князь Андроников, намекающий повсюду на свою близость к Государю. Просил посодействовать с водою для 20.000 десятин его земель в низовьях Амударьи; безобразовщина продолжалась, теперь в Туркестане. Алексей Николаевич понимал: идиотская форма призыва была лишь толчком, последнею каплей. Несуразности управления земельными и водными делами всегда болезненно принимались в Туркестане. Ползучий захват местной торговли и хлопкового промысла выходцами из Персии, Бухары и Кавказа, ползучий произвол этих денежных мешков, разбухших на русской цивилизации – тоже проглядела русская власть, а где-то и соблазнилась, порастеряв свой престиж христианский бессребреный...

Гражданская усобица вообще, а в Азии особенно, неприглядна до последней крайности. Сказать "озверение", "зверства" – не подходит, подобных жестокостей среди зверей не бывало никогда. Рассылкою воинских команд и чисткою администрации, военно-полевыми судами и примерными наказаниями можно усмирить Туркестан. Как успокоить?..

И отрешив от должности двух областных военных губернаторов и с полдюжины других чинов, запросив спешно два казачьих полка, генерал Куропаткин погрузился в подробности обстоятельств глубоко взволнованного Края. Как в былые дни, посетил Маргелан, Самарканд, Мерв и Ашхабад. Внимательно разбирался с властями. Терпеливо беседовал с местными старшинами и представителями населения. Популярность генерала Куропаткина в Туркестане оказалась даже неожиданной для него. Не прошло и двух месяцев его пребывания в Крае, как началось формирование и отправка тыловых этапных отрядов, даже объявились добровольцы из бедноты ради казённого прокорма.

К Рождеству кровопролитие в Туркестане прекратилось. Войска – 14 батальонов, 33 сотни – встали на зимние квартиры, потеряв 97 человек убитыми, 86 ранеными и 76 пропавшими без вести. Потери гражданской администрации: туземной 55 человек убито, 22 пропали без вести; русской – 24 убито, 7 пропали без вести. Русских переселенцев погибло 2453, пропало без вести 1384.

Судами вынесено 872 обвинительных приговора, из них приведено в исполнение смертных – 51.

В январе 1917-го генерал-губернатор Куропаткин составил подробный рапорт на Высочайшее имя обо всех событиях-итогах своей деятельности в Туркестане за истекший период. Доложил и своё твёрдое убеждение в необходимости коренного пересмотра действующего "Положения об управлении Туркестанского Края". А предварительные занятия подготовки этого пересмотра начал ещё при своём объезде областей, тогда ещё взбудораженных. Провёл более 20 совещаний с участием всех заинтересованных сторон, от чинов администрации до мусульманского духовенства. С удовлетворением отметил в дневнике: "Русские крестьяне, сарты и киргизы произвели на меня очень благоприятное впечатление. Разумные и не слабые люди".

Дело двинулось успешно, и в совещаниях, которые продолжались и в 1917 году, появилось искреннее одушевление. 1 марта в 7 часов вечера на таком совещании Алексею Николаевичу подали сообщение начальника Ташкентской железной дороги о государственном перевороте в Петрограде...

Через 2-3 дня выяснились подробности: утешительная – текст Отречения Николая II с фактическим утверждением Новой власти, и тревожная – начало двоевластия в России... Что пережил в эти дни Алексей Николаевич Куропаткин, генерал-губернатор, генерал-адъютант, можно лишь гадать. Его рапорт Государю, деловой, волевой, обнадёживающий, был для Царя не последним ли?.. И останется без последствий, это уж наверное... Петербург всегда был для Туркестана чем-то невообразимо далёким, как бы не от мира сего; генерал Куропаткин сам был частицею Петербурга, посланцем, посредником столицы, как средоточия Отечества, всегда трудно переживая свои неудачи на этой службе и столичные нестроения. В своё время, посреди Японской войны, в обстановке далеко не столь трагичной, дабы ободрить себя и укрепить, он посетовал дневнику, отдавая при этом команду себе:

"Умеряю всех своим наружным спокойствием, но внутри более волнуюсь, чем следовало бы.(...) Несколько раз, не имея возможности заснуть, вставал и горячё молился Богу. Наутро должен быть опять невозмутимым и даже весёлым".

Так держался он и на пути начавшегося обвала всех привычных декораций Божьего мира, они же были одеждами и домом России, а для него заботою всей жизни, то ли выросла Хозяйка из них, то ли чересчур запустила – они рушились. А жизнь продолжалась и надо было делать, что должен.

Не медля, он издал приказ по Краю о переходе к Новой России решением Государя без нарушения присяги; потребовал спокойствия и полного повиновения новому Правительству, поставленному Государственной Думой.

На 5 марта объявил построение на Соборной площади войск гарнизона, Военного училища, Школы прапорщиков и старшего класса Кадетского корпуса. Построились вовремя и в образцовом порядке; пришло и несколько тысяч публики, русской и туземной. Объявил о смене власти в России почином Государственной Думы и приказал зачитать:

Манифест Государя об отречении.

Акт о непринятии власти Михаилом Александровичем впредь до решения Учредительного Собрания.

Свой приказ о повиновении новому Правительству и депешу Министра-Председателя князя Львова Начальнику Туркестана генералу Куропаткину, как подтверждение его полномочий.

По обычаю провозгласил здравицы новым Властям поимённо. Ура-а! - кричали дружно и громко. Потребовал от войск торжественного обещания:

– повиноваться новому Правительству Свободной России!

– положить все силы и даже жизнь для полной победы на фронте!

– поддерживать повсюду полный порядок и стоять за него!

– О-бе-щаааем!.. – тысячеголосо раскатилось над площадью трижды.

Провозгласил "ура!" за процветание России, за победу Армии, за всех чинов гарнизона и жителей города Ташкента!

Кричали от души. Всё будто в старое невозвратимое время. Общая молитва. Согласная беседа с туземной депутацией. Обход приветливой публики. Только порядок образцовый на площади обозначали вместо жалонёров ученики и мастеровые.

Войска прошли образцово и разошлись по домам с песнями.

Но затем в жизни наметилась как бы заминка. Замирание всех дел. Даже будто бы самого времени. В средине марта пришла депеша Военного министра Гучкова, сердечная и одобряющая деятельность Начальника Туркестана, но ни словом не касающаяся деятельности будущей. Пообещали прислать Правительственного комиссара члена Думы князя Васильчикова младшего. Заметно было – Петрограду не до ташкентов, идёт препирательство Правительства и Совета и набирает силу Совет...

Завёлся Совет и в Ташкенте...

Привычно превозмогая себя, Алексей Николаевич энергично ратовал, чтобы люди не сидели, опустив руки, не хандрили, не злобились. Надеясь, что вешними работами, севом опасная апатия закончится, расшевеливал замирающее течение будничных дел Края, особое внимание отдавая регулярности службы и занятий войск. И за весь март во всех пяти областях Туркестана не пролилось ни капли мятежной крови. Общее настроение было мрачноватое, но спокойное...

За дальнейшие события в Туркестанском крае с А.Н.Куропаткина спросу нет. Ибо 31 марта 1917 года именем Совета рабочих и солдатских депутатов его отстранили от власти и объявили под домашним арестом. Исполняющим его должность назначили коменданта Ташкента полковника Черкесса. Алексей Николаевич подчинился. "Всеми делами руководил солдат еврей Бройда, юрист" (правильно: Бройдо). Кто-то в Совете противился таким решениям, но команда Бройдо оказалась главнее. Полковник Черкесс должность принял. Ташкент в целом безмолвствовал.

Втайне (тоже и от себя) Алексей Николаевич мог быть даже признателен горе-юристу, снявшему с его плеч зряшную ношу царской ответственности и зряшных поэтому забот; мог бы и посочувствовать молодым людям, не ведающим в глубочайшем самообмане, какой большой ящик Пандоры они отворяют. Но это, если бы они сместили его просто как ставленника бывшего Царя. Они же сделали это воровски, обвинив его в разжигании вражды между народами. Достаточным доказательством такой вины сочли отправку им по просьбам населения угрожаемых отдалённых посёлков вместе со слабыми караульными командами около двухсот пехотных берданок для раздачи – в случае опасности! – ополченцам. До тревоги оружие на руки не раздавалось, хранилось под ответственностью начальников команд. Всё было задокументировано и абсолютно законно. Однако Бройдо счёл охрану оружия слабой: "Куропаткину было всё равно, в чьи руки попадут эти ружья, русские или туземные, лишь бы они начали стрелять". Куропаткин потребовал открытого судебного разбирательства...

Разрядила обстановку столица.

4 апреля оттуда пришёл приказ (Правительства? Совета?) – не препятствовать отъезду Куропаткина в Петроград. 7 апреля Алексей Николаевич, тщательно оберегаемый от желающих проводить его, навсегда покидал Туркестан, стараясь не думать о завтрашнем дне сердечно близкого ему Края.

Дом генерал-губернатора готовили для краевого съезда...

"Вся власть Советам!" в Ташкенте перешла на полгода раньше, чем в "Колыбели Октября".
(Спустя 10 лет, публикуя в "Красном Архиве" отрывки из Дневника А.Н.Куропаткина, главный историк-марксист М.Н.Покровский в своём Предисловии напишет:

"Нет оснований думать, что Куропаткин за 5 месяцев до Корнилова замышлял контрреволюционное восстание. Но он до такой степени не понимал происходящего, что уже одно это, при наличии его во главе Края, грозило неисчислимыми бедами. Ташкентский Совет Солдатских Депутатов был тысячу раз прав, независимо от формальной правильности или неправильности выдвинутого против Куропаткина обвинения, когда он решил изолировать усмирителя революции 1916 года..."

Насколько понимали происходящее в Туркестане Покровский, Бройдо и tutti frutti, показывает неоспоримый прискорбнейший факт: на момент публикации Предисловия (1927 г.) всё ещё воевал советский Туркестанский фронт, последний фронт Гражданской войны; расформирован будет лишь в 1931 году, а последних басмачей угомонят только в 1933-м).

В середине апреля Алексей Николаевич благополучно прибыл в Петроград, как раз переживающий первый кризис новой Власти и "Апрельские тезисы" власти грядущей. Изредка постреливали, но трамваи ходили. Днём была возможность передвигаться без препятствий и риска. Следовало представиться новому начальству (лучше в неприёмные часы), разобраться в обстановке.

Начал с минъюста Керенского. (В двадцатых числах минувшего августа тот думским депутатом наезжал в Ташкент – разобраться в обстановке? поддать жару?). Минъюст бодро освобождал узников тюрем от Петрограда до Владивостока, возвращал ссыльных и сбежавших, считал, что революция далась "безумно дёшево". Того же мнения был Ташкентский Совет; его действия в отношении Куропаткина Минъюст счёл извинительной досадной горячностью, взывающей к скорейшему полному забвению. (Позднее Керенский предложит законодательно отменить рабство в Туркестане и удивится, услышав, что давно отменено, сразу с приходом туда России).

Министр-председатель князь Георгий Львов принял в домашнем кабинете, очень сердечно. Не видались с Японской войны. От него первого услышал Алексей Николаевич слышанное после не раз: революцию представляли не такой, она обманывает светлые надежды, несёт на своих мутных волнах подобно щепкам...

Отобедал у Владимира Набокова, которого знал с его детства. Мать его жены Елены Ивановны, урождённой Рукавишниковой, крестила сына Алексея Николаевича, с Иваном Васильевичем Рукавишниковым были в приятелях по рыбалке и охоте. Дружная, добрая, весьма обеспеченная семья, по характеру очень русская, но очарована Европой, Англией, их внешностью, как бы лишённой бестолковщины и грубятины русской (см. "Другие берега" В.В.Набокова). Владимир Дмитриевич – управляющий делами Временного Правительства, немало сделал для прихода этого правительства, но теперь вторил князю Львову: не то ожидали, не поспеваем, Керенского прочат в Морские министры для укрепления матросской дисциплины. Уверял, будто в случае сепаратного мира с Германией, союзники в сговоре с Японией захватят Азиатскую Россию...

Посетил ещё трёх министров.

Терещенку, иностранных дел – малопонятный новый молодой человек...

Шингарева, земледелия – удивительно приятный и внимательный человек, глубокое доверие вызывает и сожаление – такой замечательный был бы доктор!

Гучкова, военного – мрачен, рассеян, похоже, собрался уходить. Управляющий его канцелярией полковник – неприятно растерян.

Встречался с протопресвитером о.Шавельским – удивительный, очаровательный пастырь.

Посетил Главный штаб и Генеральный штаб, говорил с начальниками этих высших Штабов; там как бы старый порядок и новые люди, но все хмуры, уклончивы и тоже рассеяны несколько...

Навещали и Алексея Николаевича на Таврической улице.

Лавр Корнилов, главком Петроградского округа, надумавший уходить на фронт...

В.Ф.Новицкий, помощник Военного министра, отставленный почему-то с этой должности и тоже собирающийся на фронт.

Адмирал Коломейцев, зять В.Д.Набокова, герой Цусимы (в звании кавторанга), командовал Наровской флотилией на Северном фронте, храбрый, отличный моряк – рассказывал жуть про издевательства матросов над офицерами в Кронштадте...

15 мая Алексея Николаевича навестил полковник Джурабек, сын правителя Шаара и Китаба. Рассказывал о мусульманском съезде в Москве, заверил: мусульмане хотят Куропаткина в Туркестан.

В воздухе пахло бедой. Лепнина домов на Невском смотрелась беспомощной и ненужной. Новомодные дома Таврической улицы глядели вызывающе беспечно. Вольно дышалось между таврических деревьев, уйти бы с ними вместе куда-нибудь в лес, они бы не возражали. Столько разных клоунов и тёмных лошадок в державном цирке, а публика – нервные дети, перебалованные либо озлобленные. И такие надежды у всех на Керенского!..

Генерала Куропаткина назначили членом Александровского комитета о раненых; это вовсе не служба, но удобный повод общения сослуживцев... После провала летнего наступления вполне выяснилось: Февральская Россия валится под откос. Надо как-то определяться. Единственное определённое на данное время предложение Джурабека менее всего улыбалось генералу Куропаткину. Возраст позволял уйти на покой, а чины, пожалуй, либо Поливанов с Керенским скоро отменят, либо какой-нибудь Бройда отменит всё вместе – чины, Поливанова, Керенского...

Не дожидаясь картавой деспотии, якобы "габочих и кгестьян", Алексей Николаевич перебрался домой, в деревню, подальше от искушения перечить Суду Божьему...

Кто-то, возможно из Александровского комитета, распустил слух, будто Куропаткин убит бандитами. Слух этот закрепил М.Покровский, начиная печатание Дневников Куропаткина в 1922 году.

Между тем, живой Куропаткин оставался верен себе. Ещё в Манчжурии, Командармом, в конце Японской войны, им сделана была для памяти заметка в дневнике:

"На днях отправил псковскому губернатору 10.000 рб., остаток от моего содержания, тоже на устройство школы в Наговском приходе Псковской губернии. Всего послано 25.000 рублей. Из них просил 22.000 обратить в неприкосновенный капитал моего имени на содержание школы из процентов и 3.000 рб. на постройку школы. Просил строить на берегу нашего Наговского озера, близ храма. Просил также ввести в обучение школьников рыболовству, в т.ч. вязанью сетей и проч."

Школа давно была построена, в ней Алексей Николаевич и начал учительствовать. Жил открыто. Увлекая других, занялся краеведением. Создал местный музей. Делал доклады. Публиковал статьи.

Белую борьбу полагал безнадёжной, она могла бы победить, если бы не сдали Петрограда или отстояли бы Москву. Но будь в России способность на это, вряд ли была бы и революция...

1 декабря 1924 года, ровно за полтора месяца до своей кончины, поставил точку в рукописи "Историческая справка об экономическом положении сельскохозяйственного населения Холмского уезда в 1859 – 1917 годах", опубликованной во П выпуске краеведческого сборника "Холмский уезд Псковской губернии" за 1927 год...

Борис Белоголовый

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"