На долгом веку всякое видел старинный железнодорожный вокзал Россоши. Но эта встреча на особицу. С вагонных ступенек московского «скорого» спускалась женщина в летах. Она не веря, вглядывалась в ожидавшего её на перроне седого мужчину. Точь-в-точь схоже смотрел и он, старясь увидеть в незнакомом лице родимые черты...
Последний раз они виделись лет шестьдесят назад в родном белорусском селе под родительским кровом. Брата провожали на учёбу в уральский город. А кто знал, что вскоре на целую вечность разлучит их война. Кто и в каком страшном сне мог предположить, что младшую сестрёнку Марусеньку увезут с нагрудным знаком «OST» в чужую Германию. Из концлагеря в лагерь кочевала она всё дальше и дальше на запад.
Брат-фронтовик шел к ней, как в той песне, четыре года. Брат «три державы покорил». Но освободить сестру из вражеского плена не выпала судьба. А Марии выпало быть жительницей Англии. И вот она спустя годы стараниями своей дочери Ольги нашла-таки брата в воронежском селе Евстратовка живым и невредимым, постаревшим – как и она сама.
Павел Николаевич Бакша не скрывал слёз.
– Я уже не умею плакать, – говорила Мария Николаевна Абузина.
– Ваши вещи в Ростов уедут, скоро нам дадут отправление, – напомнила им проводница.
– Да-да, – спохватился Павел Николаевич. – Гостевать-говорить будем дома...
***
Марусю угоняли в рабство. Судьба девчонки, как и миллионов её соотечественников, уже была узаконена фашистами в «Восьми принципах управления восточными территориями». Чёрным по белому: «Славяне должны работать на нас. Как только для нас отпадёт нужда в них, они могут умирать…. Плодовитость славян нежелательна… Образование опасно. Достаточно, чтобы они могли считать до ста. В лучшем случае приемлемо такое образование, которое производит для нас полезных слуг. Каждая образованная личность – наш будущий враг. Религию мы им оставим как средство отвлечения. Что касается продовольствия, они не должны получать больше, чем необходимо. Мы хозяева, мы пришли первыми».
Не средневековье стояло на дворе, день четвертого мая 1942 года она запомнила на всю оставшуюся жизнь. Цвела весна в белорусском Полесье, шестнадцатилетняя девушка от самой себя таила, что уже с нетерпением ждала вечерницы, на уличном гулянье приглядывалась к парням. В семье кручинились, гадая о судьбе старшего сына. Павел уехал учиться-работать в уральский город Челябинск, и теперь его с ними разлучила война. Надеялись, конечно, на лучшее и не думали, не гадали, что для дочери на ближнюю к их Завидчицам железнодорожную станцию уже подан состав с «телячьими» вагонами. Оборотистые немецкие солдаты загонят в них, как телят, молодёжь, собранную по окрестным сёлам, где у часто менявшихся государственных границ жили вперемешку украинцы и русские, белорусы и поляки.
Великой Германии требовалась рабочая сила. Её и пополняли «остарбайтеры», в которые суждено было попасть Марусе Бакше.
Невытравимым криком и плачем остался в памяти тот чёрный майский день. Сердце-вещун подсказывало: расставание навсегда. А в глубине души теплилась надежда на счастливое возвращение, на радостную встречу с родными и близкими. Из тех миллионов людей, вырванных войной из родимого гнездовья и гонимых по земле, мало кому улыбнулась судьба. Мapyся – одна из немногих. Она хоть и шестьдесят лет спустя, но свиделась с братом.
…Степная воронежская сторона. Двор Павла Николаевича Бакши на самой околице. Сосновый лес на песках. В луговых травах затерялась речушка Чёрная Калитва. За поймой круто воздымается меловое белогорье. Под майским, но только ясным небом собралась большая родня. Гостями в праздничном застолье Мария Николаевна и её дочь Ольга, приехавшие сюда из Брадфорда – города в серединной Англии, название какого до недавнего в семье Бакши никто не знал. И тем более – никто не ведал, что там проживает родная сестра, оставшаяся в памяти пятнадцатилетней девчонкой.
Поговорить, вспомнить им было о чём.
***
– Родовые корни наши в Полесье, – рассказывает недавний шофёр Россошанской автобазы, теперь пенсионер Павел Николаевич. – Земля принадлежала помещикам Чеховских, Дырде. Они продали её и бежали в Варшаву. Деды-отцы переселялись сюда с украинской стороны, с Волыни. Я ещё помню панское имение в стороне от села, оно называлось дворянским. Завидчицы – село большое. Население называло себя хохлами. Говор – один в один. Так «балакают» у нас в Евстратовке, в украинских сёлах Воронежской области.
В семье четверо детей – я и Маруся, ещё два брата. Земли достались нам болотные, заливные, в полтора-два метра воды стояло в половодье. Бедные отец-мать измучились с огородом, где не просыхало и летом. Меня отправили учиться в ремесленное училище. Война застала на Урале. В Челябинске призвали в армию.
– В оккупации оставались отец, мать, – говорит «англичанка» Мария Николаевна, – со мной ещё два меньших брата.
Вот согнали молодых, как я – шестнадцатилетних, и – в концлагерь. Потом посадили в машины, отвезли на станцию к поезду. В вагонах с нами коровы, солома. В Брест отправили. С места на место перебрасывали. Были в Варшаве, Белостоке, Познани. Возили, как тех цыган. Мы, деревенские завидяне, держались друг за дружку, пока не попали в лагерь для военнопленных. Там насильно разъединили. Забрал нас арбайтзам, биржа труда, что ли. А оттуда уже как рабочих негров сортировали. Мне, считаю, повезло, попала к бауэру батрачить на крестьянской усадьбе.
Нацепили знаки, «ОСТы» какие-то. После лагеря жизнь показалась неплохой. Но относились к нам без сочувствия и жалости. В город идём, хозяин и его дочка шагают по тротуару, а мы, как овцы, бредём по проезжей дороге. За людей нас не считали.
Когда в Германию везли, жрать не давали. В лагерях кормили баландой: суп с лушпайками от капусты, брюквы, бурака. А хлеб пекли с очистками картошки, кукурузы, свёклы. Фашистский лозунг на всю жизнь запомнила: ни куска немецкого хлеба противнику!
Какой-то пудрой нас часто обсыпали от блох и вшей.
У бауэра кормили получше.
Когда мы к нему приехали, а взял он нас трёх в батрачки, то держал только две коровы. А потом набралось целое стадо в двенадцать голов. И если коровке говоришь по-польски или по-русски, так она тебе даже руки лижет. Бо тоже слышит свой родной язык. Бо коровка тоже угнанная в Германию.
Хозяин ходил в жёлтой форме, штаны – галифе. Нам не угрожал, не кричал, чтобы там – работайте, работайте! Этого не было. Боялся. Племянники с фронта приехали в отпуск, сказали своему дяде: «Иван сюда скоро придёт!» Шутили и со мной. Мы, мол, будем пленными, а тебя, Мария, повесит Сталин. Всерьёз же по радио твердили, что русским малолеткам при освобождении по три года советских лагерей дадут.
В сорок пятом к нам первыми англичане зашли, потом американцы, советские солдаты. Забрали нас снова в лагерь. Всякое было. И прикладами били, кровопролитие было. Доставалось и от англичан, и от американцев.
Трижды проходила проверку, допрашивали нас советские офицеры, но одетые почему-то в американскую форму. Сквозь сито сеяли, как муку.
Лагерь танками окружён, пулемёты. Муха не пролетит.
Кто родился в Советском Союзе, забирали на родину. Нас, западных украинцев, оставляли.
Начали в Англию записывать, как польских украинцев. Дали смешанную национальность.
В сорок седьмом году попала в Англию. На фабрике на ткацких машинах работала. Встретила мужа. Кубанский казак, родом из Кропоткина, в Краснодарском крае есть такой город. Павел Абузин был старше меня на десять лет. Он красил шерсть. В ночную смену перешёл, чтобы больше зарабатывать. Семья прибавлялась. Дети – Николай, Александр, Татьяна и Ольга. У всех русские имена, царские.
– Русский язык в семье сохранили, – подчеркивает гостья Ольга, дочь Марии. С улыбкой добавляет: – Телевизора и радио в доме не было. Маму слушали. Папа уйдет на работу, а мы сядем у печки. Мама рассказывает о родине, поет:
Вечер вечерие,
Колышется трава.
Не йдёт, не йдёт мой милый,
Пойду к нему сама.
Я знаю всю песню, в ней пятнадцать куплетов.
В школу ходила, конечно, в английскую. В Брадфорде поляков много, есть свои школы. А русских мало. Церковь небольшая. Мы православные.
У меня натура русская. Гости придут – накрываю русский стол, пиццы у меня нет – котлеты, борщ. Первый язык, конечно, английский, я родилась там. Второй – русский. Культура ближе русская. Этим отличаюсь от моих братьев и сестёр, наверное, потому, что имею высшее образование. Бог, может, мне указал искать родных в Советском Союзе. Изучала историю, краеведение.
– А я мечтала поехать на родину, – призналась Мария Николаевна. – Деньги зарабатывала сама. Работу оставила в прошлом году, а мне сейчас семьдесят два.
– Первый раз повезла маму на её родину, – вспомнила Ольга. – Сошли с самолёта, она в обморок упала.
– Ладно, ладно, – свела в шутку разговор Мария Николаевна. – То два наркомана со мной рядом сидели, надышалась.
– Приехали в село Завидчицы. Узнали, что мамина мама, бабушка моя, yмерла давно. Могилку помогла отыскать жена дальнего родственника. Мама моя решила поставить памятник. Сделали это во второй приезд, – рассказывала Ольга. – А попутно продолжала искать родных.
– Дело непростое, – заметил Павел Николаевич. – Отец после войны сам не захотел оставаться в селе. Меньший сын Костя звал к себе в Оренбургскую область, там он служил в армии, встретил жену. Не захотел отец ни к кому ехать. Завербовался в Свердловскую область на шахты. Доработал до пенсии. Я его навещал. Там он и умер. А теперь уже и братьев нет.
Сестру, признаюсь, не числил умершей. Часто Маруся снилась мне во сне. – У брата дрогнул голос, перехватило горло.
– Сон всю правду скажет, – сказала Мария и твёрдо повторила. – Сбывается сон. Сполняется сон часом. Ей-бо, правда. Я уверена в этом.
Разговор продолжила Ольга.
– За годы розыска родных я научилась по-русски писать письма.
– Теперь только приписывайся до президента Лукашенка секретаркой, – засмеялась мать. – Научи его по-английски разговаривать.
– А до Ельцина не хочешь?
– До Лукашенки секретаркой. Переводить ему будешь, – повторила Мария Николаевна.
У Ольги, а ей сорок шесть лет, жизнь сложилась так, что она рано потеряла мужа. У неё два сына.
– Старший хорошо говорит по-русски. Бабушка Мария научила, она его первая учительница.
– Сколько же у тебя, Марусь, внуков-правнуков? – допытывается брат Павел Николаевич. Подсчитать всех помогает Ольга:
– Три внука – Норман, Андрей и Сашка, две внучки Лиза и Наташа. Есть уже правнучка.
– И правнучка по-русски будет говорить?
Ответила прабабушка:
– Будет. Бо я её заставлю.
И опять беседа возвращается к встрече – через годы, через расстояния.
– Я сперва не верила и не верила, что Павел мой брат, с лица его плохо знала. Думала и так, и сяк. Может подстава какая? Ей-бо, правда. А теперь поверила: мой брат. Сидим. Вспоминаем детство. По селу в мыслях ходим. По лужкам, где пасли гусей и коров.
– У мамы хорошая память, – подчеркивает Ольга. – Помнит песни, сказки. А лучше всего она нам передала язык. Ведь у нас в Англии много таких, как я, в семьях переселенцев. Английский знают, а по-русски – ни слова.
После смерти мужа одно время я преподавала английский в колледже. Готовлюсь к урокам, а мама рядом по-русски тарахит.
– Как тарахтелка, – без улыбки замечает Мария Николаевна.
– Я хитро сделала: всё, что писала, переводила маме на русский язык. Совершенствовала свои знания и маму учила.
– Образование мне дала, – подытоживает Мария Николаевна.
– А мне захотелось больше узнать о своей родне, что случилось с кем. Пришла к мысли – написать книгу о маминой судьбе, о непростой жизни простой женщины. Согласитесь, она ведь заслуживает этого. Благодаря ей, двенадцатый раз я приезжаю в Россию, Белоруссию. Меня тянет сюда. Как на родину. Здесь какая-то теплота. Ближе люди друг другу, я говорю правду. Каждый другому нужен. Теперь у меня здесь есть тётя и дядя. Родные люди. Я как узнала об этом, радовалась, как маленький ребенок. Ведь мы выросли без бабушки, без дяди. И некому было пожалеть нас маленькими.
Мама, будешь меня обижать, я буду жаловаться дяде Павлу.
…Посмеялись, а Мария Николаевна припомнила, как сама Ольга отругала своих деток Лизу и Наташу. «С вещичками пришли до меня. Плачут. Спрашиваю: а если я, бабушка, отругаю?» «Пойдем до тёти Тани». И нет у деток страха. Четыре родных дома рядом.
– Отдельные дома у нас, – рассказала Ольга. – У меня он старый, ему сто лет. И ещё столько простоит. Англии повезло. Революций на этом веку не было. Война не дошла. На город одна бомба упала. Да и та залетела в бассейн. И все вспоминают об этом уже сколько лет.
В России люди имеют большую душу. Нам легче приезжать сюда. Хорошо, что русский язык мне родной. Хорошо, что теперь есть к кому приклониться. Я счастливая.
…Слушая Ольгу, улыбалась Мария Николаевна Абузина-Бакша, плечом прижавшись к брату. Как будто вот-вот сейчас, наконец-таки, сорвала с себя ненавистный лагерный номерной знак «OST».
Пётр Чалый (Россошь Воронежской области)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
