До восхода солнца, пока тело еще обнимает прохладный воздух, я, моя соседка и двоюродная сестра Татьяна хозяйничаем на огороде. Борясь с сорняками и рыхля грядки, мы умудряемся оговорить и наши житейские проблемы и дела мирового значения в то время, как где-то гремят орудия, гибнут люди, рушатся здания и судьбы. Это утро по-особенному врезалось в память. Разговор не получался. Фраза «…мы тут, как ни в чем не бывало, огородничаем, а в Славянске проливается кровь невинных людей…» тревожила душу. Вечером после работы, после разговора о положении на Украине, сестра предложила послушать песню «Вставай, Донбасс».

Во второй половине следующего дня, с востока послышались раскаты грома. Я убирала после обеда со стола, мы всей семьей находились в доме. Кто-то радостно воскликнул: «Кажется, сегодня день не поливочный – будет дождь». Запыхавшись, во двор вбежала сестра.

– Послушай, это стреляют пушки. Ты что не слышишь автоматные очереди? Это не гром! Смотри за посадкой дым от снарядов!

Побелевшие, плотно сжатые губы скрывали разбуженный страх. А оттуда, где по осени мы встречаем утреннее солнце, ветер гнал клубы дыма с еще незнакомым и непривычным запахом разрушительного пороха. В этот день мы познакомились с войной, которая для нас началась 20 июня 2014 года.

Кто обстреливал таможенный пункт у Изварино, мы не знали. Забравшись на крышу садового душа, я пыталась что-либо рассмотреть за посадками на горизонте, из-за которых доносились звуки раскатистые, глухие, металлически-резкие, от них ощущалось содрогание земли. В душу проникало еще неосознанное беспокойство. Я не замечала, как в какофонию грохотов боя вплеталось пение птиц, жужжание пчел, тихий шелест листвы.

Непривычное состояние овладело мной. Находиться в доме не было сил. В доме внешние звуки смешивались, и казалось, что грохочет со всех сторон, что ты в окружении опасности и выхода нет. Появилась необходимость – слышать – далеко или близко идет бой, приравнивалось к «будем жить или», вторая часть не озвучивалась, но подразумевалась. И только теперь стала понятно, что действительно «страх – дитя неизвестности». И только в этот день я осознала, что я дочь Божья и он меня любит.

Бой продолжался до глубокой ночи. Домашние тихо разошлись по комнатам. Уснуть не получалось. Воображение рисовало разнообразные картины. Там, где шли бои, я знала, что в ожидании оформления документов находилось много легковых машин с людьми, детьми. Уезжали в Россию. Рядом с пропускным пунктом – домостроения жителей поселка. Вспомнилась собака на цепи у будки, которую забыли во время августовского пожара на нашем поселке. И вдруг яркие вспышки света располосовали темноту комнаты. Над домом загрохотал гром. Дочь тревожно выкрикнула: «Стреляют!». «Нет, нет. Спи. Это пришел дождь». Он все-таки пришел. Пришел неистово, надрывно швыряя потоки воды в стекла, в стены, мне казалось, он закрывал, защищал нас от разрушающей силы войны, а может, хотел сказать, что-то очень важное.

Утром мы обнаружили, что для нас началась новая жизнь. С этого дня время разделилось на «до» и «после». И то, что ранее «до» было незаметным, малозначительным, приобрело вес и значимость. Целый мир со своими задачами, сносками, допуще-ниями и ожиданиями стал другим. По переулку в направлении государственной границы на большой скорости проносились легковые машины. К полудню меня пригласили во двор сестры, и я узнала, что «Донбасс встал» и спешно уезжает в Белгород (РФ) к дочери. Эта новость была ошеломительной. Я видела заплаканные глаза сестры, слова племянника ввергали в бездну безысходности и отчаяния. Он говорил, что границу минируют, что утром расстреляли автобус с пассажирами у рынка, что к городу подходит колонна украинских танков, и в первую очередь будут ставить шестнадцатикилометровую буферную зону с Россией, поселок входит в нее. «Не может, быть», – шептала я сухими губами: «Хорошо, я присмотрю за подворьем, но сохранить огородные грядки, не обещаю». На прощанье сестра обняла меня, и скороговоркой продолжила: «Заберите, себе холодильник, он же новый…». Я ревела весь вечер, да простит меня Всевышний, и проклинала тех, кто развязал эту войну. Меня не зацепили слова племянника, они мне показались пошлыми, как компьютерные игры, которые далеки от реальной жизни, жизни в которой действуют другие законы, неподвластные уму человека. Меня озадачила реакция сестры, и возмутила наглая самоуверенность лиц, развязавших криминальную кампанию на уровне государства. Все-таки успокоила меня мысль, что она уехала на время военного положения, вроде бы как, в гости. Стало легче дышать.

Последующие три дня мы слушали отголоски бушующей кровожадной стихии за посадками, холмами на трассе Изварино-Краснодон. Угрожающий звук то приближался, то удалялся. «Кто победит?!», – вопрос стал основой дня. Мир медленно делился на «наших» и «чужих». Промежутки заполнялись работой. Именно работа отвлекала и лечила.

2 июля канонада поставила точку и начала с нового абзаца новый сюжет моей жизни. На работу я ехала в автобусе в непривычной тишине. Пассажиры были хмуры и молчаливы. Ближе к обеду вновь началась канонада. Поползли слухи о тяжелых боях на урало-кавказском повороте по трассе Краснодон-Изварино. Из города выехать в поселок привычным маршрутом и рейсом не представлялось возможным. В районе «девятки» вооруженные ополченцы остановили рабочий автобус в связи с опасностью на дороге. Говорили, что идет обстрел машин снайперами. Услышав, что мы все-таки ходим вернуться в поселок, ополченцы пошутили: «Ну, тогда жарко вам будет там. Прогноз погоды что не слышали?» Пешком идти через посадки моя спутница отказалась, и мы наняли за приличную сумму такси. Знакомый таксист, держась за баранку с жаром убеждал нас в безысходности положения, необходимости собирать вещи и уезжать в Россию. Рассказывал о том, что за таможней развернуты лагеря для беженцев и там помогают всем. А тут скоро установит свои ракеты НАТО, что нас давно слили американцам и все такое. Я не соглашалась, спорила, доказывала. Мой главный аргумент звучал, конечно, наивно на фоне реальной ситуации, но именно он давал мне силы и веру, что все будет хорошо. «Здесь могилы моих отцов, дедов. Эти шахты строил мой дед. Землю обрабатывала бабка. Отец добавил себе два года и ушел на фронт во время Великой Отечественной. Я не имею права их предавать!» Бросилась в глаза пустынность дорог. Ехали через Суходольск по объездной. У гончаровского переезда нас встретила машина с военными готовыми к бою. На нас смотрели дула автоматов, экипировка … «киношный сценарий» в реальности. Кажется «свои». Высадив меня на поселковой остановке, машина резко развернулась и, взметнув мелкий гравий, бросилась по пустынной дороге к спасительному переезду.

Две недели поселок был отрезан от большой земли. Возвышаясь над Большой Каменкой, лесопосадки, терриконы представляли для противника удобную огневую позицию. С урало-кавказских холмов хорошо видна южная и восточная панорама степей. Рядом граница РФ. Сюда «они» и рвались. Кто «они»? «Укропы», «нацики», «бандерлоги» и еще разная обзываловка. СМИ напрягали недосказанностью и изобиловали натурализмом разрухи и боли. XXI век цинично попирал законы общежития. Во главе создавшейся идеологии стоял культ войны. Она пропитала, как плесень, каждый уголок жизни и вынудила даже отъявленных атеистов воскликнуть: «Боже, как ты можешь такое допускать!»

Подвал превратился в уголок земли обетованной. Как-то само собой у двери появились лопата, лом, баклажки с водой. У стены на кирпичах сложились деревянные нары с барской периной и видавшая всякое в своей жизни шуба заняла соседний гвоздь рядом с фуфайкой. В восточном углу на перевернутом ведре устроилась свеча. Ее спутник – спичечная коробка, тщательно завернутая в пластиковый пакет, была рядом. И уж совсем, казалось бы, неуместно здесь находилась икона. Старенькая, она чувствовала сырость и всем своим видом показывала необходимость выхода на свет, к теплу. Наши желания были общими.

Когда часы показывали, что скоро полдень, я начала злиться. Каждое утро полностью было подчинено войне. Сколько пролетело снарядов надо мной, я уже не считала. Мне казалось, что когда я выйду из подвала – если выйду – то увижу вокруг одни развалины, и тут же, громко выругавшись, прогнала мрачное видение от себя. Как же, во дворе у сестры некормленые собака Пират, кот Тимофей, петух и пять курочек, еще пять приблудившихся разномастных котов, брошенных беженцами. Своя четвероногая лохматая живность в составе собаки Данки, кошаков Мурки и Маньки и старая соседка тетка Надя. Вредная старуха вернулась от сына на такси во время бомбежки домой – умирать. А грядки с огурцами? А многообещающие морковь, капуста, подрастающие для детей и внуков? Все ждали внимание и заботы. Так что моя обязанность жить была огромной и востребованной.

А в доме стояла непривычная отстраненность. У входа – сумка, набитая самыми необходимыми вещами и продуктами. Этакий дежурный багаж. Как хотелось мне, чтоб он не пригодился! И каждый раз, глядя на нее, я вдруг вспоминала, что надо что-то добавить, а что-то выложить. Сознание оттачивалось и приспосабливалось к реальности. Именно в этой ситуации понимаешь свою сопричастность ко всему, даже к запредельному. Я стала разговаривать с домовыми. Ухожу из своего двора в соседний двор, прошу, чтоб мой домовой охранял усадьбу, ведь это же и его крыша-комфорт, ухожу из соседнего – прошу соседнего домового о соблюдении заботы и порядка во дворе сестры. А что мне оставалось? И они меня слышали! Слушали! И мы молились вместе и делили вместе и беду и радость. Радости, конечно, были. Простые радости мирного бытия.

Мыть посуду с перерывами на обстрел – знаете, это испытание не для меня. Но я достойно его выдержала. На пятый раз я уже вытирала мойку и отжимала посудную губку. Меня словно разделили на несколько частей. Я слушаю шелест пролетающих снарядов, ориентируюсь в бомбежке. Далеко-близко-опасно. Я слежу за сохранностью продуктов (поскольку снарядами нарушили электросеть и холодильник оказался в вынужденном отпуске) и своевременными обедами и ужинами. Я ежеминутно удерживаю сознание в молитве, чтоб не скатиться в злость и отчаянье. Я излучаю веру в благополучное завершение бомбежки. Я слежу за наличием всего необходимого в подвалах. Да, да подвалах. Пригодился и подвал сестры. Он всего-то в 100 метрах ниже нашего, а слышимость взрывов и вибрация все-таки меньше. Скрашивали наше смутное время соседи. Вдруг для меня (начинающего психолога) обнаружилось, что организация психики у людей действительно разная. Соседка, закутавшись в одеяло, втиснувшись в угол, сидела неподвижно. Ее присутствие осознавалось, когда пролетал очередной снаряд. Она произносила: «Это далеко?» – и мы ее уверяли, что это далеко. Мужчины говорили о политике, о военной технике. Иногда о работе. Сидеть все время в подвале было не выносимо. И как только затихал грохот, мы принимались за домашние дела. Сбор огурцов, закупорка, прополка, полив…. Как-то, при разговоре знакомая обронила: «Кому, нацикам заготавливаете?» Я ответила: «А что, они тоже кушать хотят».

То, что нацики (так мы называли пришедших с оружием к нам) тоже хотят кушать, стало очевидным, когда стали говорить, что из «Южного котла» (бои для «наших» складывались успешно), а нацики ходят по частному сектору и просят еду. Кто даст хлеба, а кто и прогонит. С этого времени «чужие» разделились на «нациков» и бандитов. Чисто по-бабски стало жалко нациков. Из СМИ выходило, что призывают молодых западенцев, наобещают денег, наврут с три короба, что будут они защищать мирных людей от сепаратистов, террористов – и отправят в пасть смерти. Сколько их погибло на холмах краснодонщины, знают только те, кто их сюда отправил. Забирать погибших и раненых не спешат, короче, «пропали без вести». В одной из встреч с командиром батареи, увидела на его мобилке фото захоронения, мародерства и чудовищного кощунства по отношению к погибшим со стороны своих же военных ВСУ. Сколько же матерей и жен никогда не узнают где и как погибли их родные. Насколько же должны быть бесчеловечны командиры, которым безразлична судьба, да что там жизнь подчиненного солдата. И как же безропотны, бездумны солдаты…! Эта война станет в истории позором для украинской нации.

Собаки встречали начало бомбежек скулежом и завыванием, песня не для слабонервных. Свою мы отпустили с цепи, а вот соседского пса Пирата побоялись (еще не знали его темперамента), и видеть его отчаянное положение было трудно. Как точно собаки определяли начало обстрела! Данка собиралась и быстрее нас оказывалась в подвале. Один раз в подвале, привыкшая прислушиваться к любому звуку, я определила незнакомые звукосочетания. Когда я поняла что это, то смеялась так, что разбудила храпящую собаку. Пират же каким-то неведомым чутьем определял начало обстрела. Он начинал рваться с цепи, неистово лаять и за мгновение до смертоносного звука забивался в будку. А как повышалась их бдительность, когда на улице появлялись люди? По лаю дворовых собак я определяла направление движения человека или группы людей (что теперь редчайшее явление в нашей местности). Как-то утром, воспользовавшись неожиданной тишиной, я собирала огурцы. Ведро уже было наполнено, как я услышала тяжелые шаги большой группы людей. Осторожно выглянув из-за дома, увидела колонну военных. Это были в основном молодые ребята. Непривычная для глаз военная одежда, экипировка, оружие резко ударили по эмоциям, но, овладев собой, я заметила, как тяжело они шли. Несмотря на предупреждение не выходить со двора ни под каким предлогом, я отворила калитку. Наши глаза встретились. Некоторые ребята отвернулись. Что-то толкнуло меня и голос мой, дрогнув, сказал: «Храни вас Бог. Ребята, скажите, когда же это все кончится?» От колонны отошел средних лет мужчина с черной банданой на голове, улыбнулся устало и ответил: «Скоро, дивчина, скоро! А огурцы у тебя не горькие». Я молча протянула ему ведро. Через несколько минут солдаты улеглись под деревом вповалку, кто как примостился, и тут же уснули, оставив на волю судьбы свою жизнь. Я смотрела на их измазанные лица, руки и боялась потревожить их, возможно, короткий сон. Сколько разных чувств я ощутила! Жалость, гордость, умиление, презрение, радость и… боль. Кто мог подумать, что придет сюда война! Что вот эти мальчики возьмут оружие в руки и будут защищать нас и убивать… А кто враг? Свои же славяне! Боже, неужто мир ослеп, оглох – не слышит и не видит слез и проклятий матерей! Люди!!! Кто вас сюда прислал… умирать, сгорать в страшном аду «градов»?

Мир жил своей жизнью вопреки военному сценарию. Парочка диких голубей-горлиц поселилась в наших местах давно. Сначала они жили на старом дубе. Потом перебрались на грецкий орех. Раскидистое дерево давало им приют. Нежное воркование неразлучных горлиц удивило во время очередного обстрела. Когда звучал шелест пролетающего снаряда, они сидели и ворковали, как будто все в мире спокойно, и только во время взрыва они замирали на мгновение. Никакой суеты, паники, нервозности. Мгновение недоумения и все! Потом перелетали на другое место и продолжали свой разговор. Курочка Принцесса, привязанная за ногу у стола, удивляла не меньше. Я намеренно вышла из подвала, чтоб посмотреть, как она реагирует на взрывы. К счастью, во время моего эксперимента я была одна на все четыре стороны, не считая соседки тетки Нади, которой я давала команды, когда обязательно надо прятаться в подвал, а когда не обязательно. И вот панорама наших июльских холмов стала принимать огненные передачи. От кого? А Бог их знает. То приближающийся, то удаляющийся рокот тяжелой техники привязывал мой слух к южной стороне поселка. И оттуда или через них к нам летали «обратки», низко, злобно шурша, разрезая воздух один за одним. Тяжелое «УХ» приводило курицу лишь к приседанию, а потом она вновь принималась клевать пищу из перегнойной кучи. Это надо было видеть. Взрыв – курочка присела, не двигаясь, настороженно обвела своими круглыми глазами территорию вокруг и, наверное, не обнаружив ничего опасного, – вновь принимается за свое. И так все время! Эх! Как я ей завидовала. Вот так запросто переключать внимание – это же спасение. А я в минуты тишины, как натянутый канат, хоть играй «реквием».

С начала войны я отметила, как нарастала мощь военной техники. А еще я отметила, что Богу было угодно, чтоб я только слушала войну. Где-то, разрывая тишину, двигались колонны тяжелой техники. Вписывались в злобу дня танки, самоходки, зенитки вместе с самолетами-сушками, потом появились системы «Град», «Тайфун» и даже баллистические ракеты. Их сила звука невольно сжимала тело, и со временем стали болеть почки. Психосоматика работала на все 150%. Приходилось брать себя в руки ради сохранения остатков здоровья. Но за время осады поселка я похудела на семь килограммов. Заметила, когда стала наступать на подол длинной любимой юбки. Что-то она стала длиннее? Надо сказать, что и мое зверье нелегко перенесло бомбежки. По непонятной причине околели две курицы. Приблудные коты, несмотря на нормальную кормежку, стремительно худели, просматривались признаки расстройства желудка, и, скрывая факты от домашних, мне пришлось потом похоронить с разбежкой во времени четырех котов. Мне, верующей, но глубоко сентиментальной, это далось тяжело. Потом пришлось приложить немало усилий, чтоб вылечить остальных. Самым действен-ным лекарством оказалось теплое доброе внимание и забота, возвращавшие им веру «что все будет хорошо».

14 июля 2014 года ополченцы оттеснили от Краснодона киевскую рать. Можно было бы вздохнуть с облегчением, но начались обстрелы Луганска и Донецка. Я поняла, что теперь боль за жизнь людей, городов и поселков стала неотъемлемой частью моей жизни.

И еще я поняла, что жить в частном секторе все-таки чуть лучше, проще. Во время налетов СУшек не надо бежать по лестничным площадкам, сбивая колени от страха, в бомбоубежище, которое может быть за квартал от дома. Между боями можно заняться огородными делами, в принципе, овощи, фрукты, зелень – под рукой. Снята зависимость от магазинов, рынка. И работа на земле успокаивает. Зона контроля за пространством, воздухом здесь шире, значит, и больше возможности избежать опасности. Моя неосведомленность в военном деле рисовала в воображении полет-траекторию бомб с самолетов, как во время Великой Отечественной войны, как показывали кинохроники. Но современная реальность, оказалось изощренней в методах убийства. Сосед в свое время служил на аэродроме и, коротая часы вынужденного подвального жития, объяснил мне, как происходит бомбежка с СУшек. А их мы узнавали уже по звуку.

Первая встреча запомнилась. Когда самолет пошел на третий круг (значит, определена цель): снижая высоту, пилот готов нажать на гашетку и отпустить смерть; эта кровожадная машина издает такой отвратительный, нарастающий звук, как будто он ищет и зовет только тебя. Дважды в день СУшки тревожили наше небо и ранили, убивали нас. Почему-то поселок заинтересовал ВСУ. И ранним утром, после двух кругов, СУшка сделала «подарок» к 100-летию поселка, разрушив два двухэтажных дома. К счастью, никто не пострадал. Но репутация украинской авиации умерла для меня навсегда. После того, как снаряды попали в охранный домик РМЗ и погибли люди, вот тут возмутилась и сама Природа. С востока, грозно вздыбливаясь, пошли грозовые тучи. Раскаты грома вытеснили бешеных пилотов из нашего неба на запад. Дождь лил два дня, то стихал, то усиливался. А я, припадая лбом к пахнущей жизнью земле, благодарила Небо за то, что оно дало нам шанс еще раз понять, что только Оно знает как, когда, кому и сколько жить. В небе над Краснодоном стальные вороны не раз кружили, выискивая добычу, но сами находили смерть. Когда я всматривалась в подбитый самолет на западной стороне неба, я вздохнула с облегчением. Все! На южной стороне – сбит, на северной – сбит, этот подлец – последний. Снижаясь, неуверенной «походкой» подбитое тело СУшки планировало к поселку Краснодону, где его, думаю, достойно встретили. Действительно, налеты прекра-тились, то ли украинские самолеты все посбивали, то ли деньги на их полеты кончились. При любом раскладе мы были благодарны Богу за это. «Летчик-налетчик»... Я не представляю, с какой совестью за штурвал садится мужчина-воин, получивший образование в мирное время, и бомбит мирных людей, их дома…. Как он спокойно спит дома, и что он рассказывает своим детям, жене о своей страшной работе? Я ему даже не сочувствую, мне его искренне жаль… Какую судьбу он готовит себе, своей семье?..

Город наш оживлен только по утрам: беготня по магазинам, закупка остатков продуктов, исчезающих с прилавков, и неполная загруженность на работе. После двух часов город замирает, лишь изредка машины с беженцами да военный транспорт напоминают своим присутствием реальность происходящего. И еще я поняла, как влияет на настроение коллективный настрой, как много упаднических слухов и сплетен. Слухи – это удивительная способность человеческого общества изменять окружающий мир. «Все закончится в первых числах августа…». «В сентябре мы проснемся в новом государстве…». Ах, как хотелось верить, что мир придет, и уже никто не будет прятаться в подвалах. Но сроки смещались и смещались границы войны. Все глуше и глуше слышны раскаты орудий. Вот уже отбит унациков луганский аэродром, который получил смертельную дозу разрушения.

Когда успешное наступление ополченцев зачищало освобожденные поселки, вдруг в Минске после переговоров объявили перемирие. Я не спец в политике и тем более в военном деле. Возможно, перемирие сохранило жизнь многим мирным людям. Возможно!? Потому что украинская сторона использует перемирие и стягивает технику, и копит силу уж явно не для благополучия жителей, которые живут на стыке необъявленных фронтов.

…Мы живем в глубоком тылу. Когда шли бои, «Дебальцевский котел» или «мешок» доносил до нас эхо, канонаду жарких боев. Сейчас уже ничто не нарушает тишину наших холмов. Город живет и работает в полсилы, потому что его мирный труд пока никому не нужен. Мир воюет. Политического решения конфликту пока нет. И теперь даже мне, не сведущий в военном деле, стало понятно, что слишком много заинтересованных в продолжении войны. Пока перевес на их стороне. Но это дело Времени. Моя молитва о благоразумии услышана, она влилась в широкую реку Жизни так же, как молитвы тысячи – тысяч других людей. Эта необъявленная молитва свершит свое благое дело. Время делает из нас людей.

Ирина Черниченко

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"