Перед войной на суде Рокоссовского спросили, чем он будет заниматься, если выйдет из тюрьмы?
– Я каменотес и буду обрабатывать мрамор... Поеду в Москву, добьюсь приема у Сталина и скажу ему, что в «Крестах» сидит много честных и преданных Cоветскому государству людей...
Хрущёв просил Рокоссовского написать о Сталине, да почернее, как это делали многие в те и последующие годы. Маршал наотрез отказался, заявив:
– Товарищ Сталин для меня святой!
Лучший генерал Красной армии – таково было мнение о Константине Константиновиче Рокоссовском генералов Гитлера.
«Полководцем номер один я всегда называю Рокоссовского, – не раз говорил мне Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов. – Рокоссовскому принадлежит Белорусская операция, которую считаю образцом, жемчужиной военного искусства. Она сильнее Сталинграда».
Отзываясь о книге, посвященной маршалу, он писал: «Если бы меня спросили, рядом с какими полководцами прошлого я бы поставил Рокоссовского, я бы, не задумываясь, ответил: рядом с Суворовым и Кутузовым. Полководческое дарование Рокоссовского было поистине уникальным, и оно ожидает еще своего исследователя. Редкие качества характера К.К. Рокоссовского настолько запоминались каждому, кто хоть раз видел его, что нередко занимают в воспоминаниях современников больше места, чем анализ полководческого искусства Константина Константиновича. Да и сам он предпочитал, чтобы писали не о нем, а о его соратниках. Этим, очевидно, надо объяснять то, что танковое сражение возле Прохоровки современному читателю известно больше, чем тот факт, что решающий вклад в разгром немцев на Курской дуге внес К.К. Рокоссовский».
Вспоминаю рассказы тех, кто знал его еще по 1941 году. Когда началась война, Рокоссовский со своим корпусом попал в окружение под Луцком. Надо сказать, что войну он встретил в отличие от многих наших командиров очень подготовлено и грамотно. Перешел в наступление и, разбив превосходящие силы врага, послал в вышестоящий штаб депешу с просьбой разрешить ему взять Варшаву. Он ведь не знал общего положения на театре военных действий, полагал, что и другие отбивали врага, как он. Ему совершенно справедливо было приказано отступать. Рокоссовский, отступая, вывел свой корпус в расположение наших войск с соотношением потерь 1:2,5 не в пользу немцев. Как известно, за отступление орденов не давали. А у Рокоссовского к боевым наградам, полученным за Первую мировую и Гражданскую, добавился орден боевого Красного Знамени.
Рокоссовский первым перешел в наступление под Москвой. Назначенный под Сталинград, он блестяще провел операцию «Кольцо», окружив более чем 300-тысячную армию генерал-фельдмаршала Паулюса. Плененный Паулюс именно Рокоссовскому отдал свое личное оружие как побежденный победителю.
«Когда мы прибыли из Сталинграда, – рассказывал Голованов, – нас принял Сталин, всех поздравил, пожал каждому руку, а Рокоссовского обнял и сказал: «Спасибо, Константин Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный кого-либо называл по имени-отчеству, кроме Б.М. Шапошникова. После Сталинградской битвы Рокоссовский стал вторым человеком, которого И.В. Сталин стал так называть.
Это все сразу заметили. И ни у кого тогда не было сомнения, кто самый главный герой-полководец Сталинграда. Его имя тогда прогремело на весь мир.
А Рокоссовский принял новое назначение – он стал командующим войсками вновь созданного Центрального фронта, которому предстояло сыграть решающую роль в битве на Курской дуге. Все действия Рокоссовского на Центральном фронте, если их сейчас проанализировать, говорили о том, что он ждет немецкого наступления и тщательно готовит оборону, чтобы противник попытался использовать, казалось бы, выгодную для него ситуацию. Об этом он написал докладную Сталину. Рокоссовского поддержал Жуков, и было принято решение о преднамеренной обороне. Рокоссовский был уверен, что именно на Курской дуге решится исход кампании 1943 года. С обеих сторон было сосредоточено огромное количество войск и техники.
Не все в военном руководстве были согласны с ожиданием наступления противника. Например, Н.Ф. Ватутин и Н.С. Хрущёв, член Военного совета Воронежского фронта, предлагали нанести упреждающий удар по противнику, а проще говоря, первыми начать наступление на этом направлении, что несколько колебало уверенность Верховного в принятом им решении вести здесь оборонительные действия. «Бывая у него с докладами, – пишет А.Е. Голованов, – я слышал сомнения в том, правильно ли мы поступаем, ожидая начала действий со стороны немцев. Однако разговор об этом обычно кончался так: «Я верю Рокоссовскому», – заключал Сталин».
С приближением лета напряженность нарастала. Чьи нервы крепче? Разведка давала, казалось бы, точные сведения о начале наступления, но названные числа проходили, а никакого наступления противник не начинал. Прошел май. Опять пошли разговоры об упреждающем ударе с нашей стороны. Рокоссовский переживал, как бы в Ставке не приняли такое решение. Соотношение сил было примерно равным, и преимущество будет на стороне обороны. Наступающий должен иметь значительное превосходство в силах и особенно в средствах. Организованная оборона давала Рокоссовскому твердую уверенность, что он разгромит противника, а возможное наше наступление наводило на размышления. Тем более что Рокоссовский принадлежал к тем полководцам, которые планировали операции с минимальными потерями. Однако Ватутин по-прежнему был уверен в успехе предлагаемого им упреждающего удара.
В конце июня разведка донесла, что противник начнет наступление 2 июля. Но ни 2, ни 3, ни 4 июля ничего не произошло. Напряжение росло.
«В ночь на 5 июля я был на докладе у Сталина на его даче, – пишет Голованов. – Он был один. Выслушав мой доклад и подписав представленные бумаги, Верховный сразу заговорил о Рокоссовском. Он довольно подробно вспомнил действия Константина Константиновича и под Москвой, и под Сталинградом, особенно подчеркнув его самостоятельность и твердость в принятии решений, уверенность в правильности, а главное обоснованность вносимых им предложений, которые всегда себя оправдывали, и, наконец, Сталин заговорил о создавшемся сейчас положении на Центральном и Воронежском фронтах. Рассказал о разговоре с Рокоссовским, который в ответ на вопрос, сможет ли он сейчас наступать, ответил, что для наступления ему нужны дополнительные силы и средства, чтобы гарантировать успех, и настаивал на том, что немцы обязательно начнут наступление, что они не выдержат долго, ибо перевозочных средств у них еле хватает, чтобы обеспечить текущие расходы войны и подвозить продовольствие для войск, и что противник не в состоянии находиться долго в таком положении. И, наконец, не то с вопросом, не то с каким-то сожалением, Сталин сказал: «Неужели Рокоссовский ошибается?» Немного помолчав, добавил: «Сейчас там у него Жуков».
Из этой реплики мне стало ясно, с какой задачей находился Георгий Константинович у Рокоссовского. Было уже утро, когда я собирался попросить разрешения уйти, но раздавшийся телефонный звонок остановил меня. Не торопясь, Сталин поднял трубку ВЧ. Звонил Рокоссовский. Радостным голосом он доложил: «Товарищ Сталин! Немцы начали наступление!» «А чему вы радуетесь?» – несколько удивленно спросил Верховный. «Теперь победа будет за нами, товарищ Сталин!» – ответил Константин Константинович.
Разговор был окончен.
«А все-таки Рокоссовский опять оказался прав», – как бы для себя сказал Сталин.
В итоге Рокоссовский выиграл у таких опытных немецких полководцев, как фельдмаршалы Манштейн и Клюге. И это притом, что Воронежский фронт, который должен был содействовать Центральному, попал в очень тяжелое положение.
Рокоссовский потом рассказывал Голованову, что в ночь на пятое июля ему стало ясно: немцы сейчас начнут наступать. Жуков, которому доложили о показаниях пленных немцев, поручил Рокоссовскому действовать по собственному усмотрению. За сорок минут до указанного пленными времени начала наступления Рокоссовский приказал открыть огонь из 500 орудий, 460 минометов и 100 реактивных установок. Это было в два часа двадцать минут, и только в четыре тридцать противник после нашего ураганного огня начал артподготовку, а в пять тридцать перешел в наступление.
Сталин скажет потом так: «Если битва под Сталинградом предвещала закат немецко-фашистской армии, то битва под Курском поставила ее на грань катастрофы».
В 1944 году пришло время знаменитой Белорусской операции. В Ставке обсуждали разные варианты ее проведения. Основной вопрос – где наносить главный удар.
Предложение командующего 1-м Белорусским фронтом Рокоссовского было необычным: нанести одновременно два главных удара. Жуков и Генеральный штаб были категорически против и настаивали на одном – с плацдарма на Днепре в районе Рогачёва. Верховный придерживался такого же мнения. По логике вариант Рокоссовского половинил силы и средства, что казалось просто недопустимым при проведении такой крупномасштабной операции.
«Если бы его предлагал не Рокоссовский, этот вариант при наличии таких оппонентов как Сталин и Жуков просто пропустили бы мимо ушей», – говорил Голованов. При обсуждении Сталин попросил Рокоссовского выйти в другую комнату и еще раз подумать, прав ли он. Когда Константина Константиновича вызвали, он доложил, что своего мнения не меняет. Сталин попросил его еще раз выйти и подумать. Вернувшись в кабинет Верховного, он по-прежнему остался тверд и непреклонен. Верховному стало ясно, что только глубоко убежденный в правильности своего предложения человек может так упорно стоять на своем.
План Рокоссовского был принят, и он своим фронтом, передний край которого шел на протяжении девятисот километров, нанес на правом фланге впервые в мировой практике два главных удара. Наибольший успех был достигнут там, где наносился второй удар, а с плацдарма у Рогачёва такого успеха удалось добиться не сразу, а несколько позже.
Немцы попали в огромные котлы. Белорусскую операцию изучают все военные академии мира. Она получила название Операция «Багратион» в честь знаменитого русского генерала 1812 года. Но такое название ей было дано еще и потому, что Сталин называл Рокоссовского «мой Багратион».
Боевые действия руководимых им войск не только снискали ему славу великого полководца в нашей стране, но создали и мировую известность. Вряд ли можно назвать другого генерала, который бы так успешно действовал и в оборонительных, и в наступательных операциях. Благодаря своей широкой военной образованности, огромной личной культуре, умелому обращению с подчиненными, к которым он относился с уважением, никогда не подчеркивая своего положения и в то же время обладая волевыми качествами и выдающимися организаторскими способностями, он снискал к себе уважение и любовь всех, кто с ним общался.
Его любили. Любили солдаты. Мало кто знает, что по его поручению генерал Русских ездил по госпиталям и вручал ордена и медали раненным рокоссовцам. Лежавшим рядом с других фронтов, наверное, было обидно. Что немаловажно, любили его и офицеры. Сергей Сергеевич Наровчатов, поэт, боевой офицер, рассказывал, что когда в конце войны они узнали, что новым командующим у них будет Рокоссовский, все бросили вверх шапки и закричали «ура».
Вот как произошла эта смена командующих фронтами. Во время Висло-Одерской операции наши войска были ослаблены и не смогли форсировать Вислу. Жуков как представитель Ставки взялся командовать фронтом Рокоссовского и потерпел неудачу. Сталин позвонил Рокоссовскому: «От кого, от кого, Константин Константинович, но от вас я этого не ожидал». «А я здесь не командую, товарищ Сталин».
Жуков был снят с поста заместителя Верховного и назначен на фронт Рокоссовского, а Рокоссовский – на фронт Жукова.
Голованов так пишет об отношении Сталина к Рокоссовскому. «Рокоссовский был полководцем, к которому с большой теплотой, с большим уважением относился Сталин. Он по-мужски, то есть ничем не проявляя этого на людях, любил его за светлый ум, широту мышления, культуру, скромность и, наконец, за его мужество, личную храбрость, решительность и в то же самое время за отношение к людям, своим подчиненным».
После войны Рокоссовский был Главнокомандующим Северной группой войск. В 1949 году его вызвали в Москву. Сталин пригласил на дачу.
– Константин Константинович, у меня к вам большая личная просьба, – сказал Сталин. – Обстановка такова, что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши. Все советские звания остаются за вами, а там вы станете министром обороны, заместителем председателя Совета министров, членом политбюро и Маршалом Польши. Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтобы вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело, вернетесь.
Сам Рокоссовский говорил, что его не очень-то прельщала такая перспектива.
Но просьба Сталина – не простая просьба.
Вспоминая о польском периоде своей службы, богатырь двух народов (мать русская, отец поляк), иногда вспоминал о всяких курьезах, связанных с незнанием польского языка. Например: ему дали красивую секретаршу. И утром она вошла к нему с бумагами.
– А там все по-польски написано, и я пытаюсь говорить по-польски. Беру русский корень и приделываю к нему шипящее окончание: «Разобрамшись, докладайте». Секретарша смутилась и спросила, хорошо ли пан знает «польску мову». Оказывается, я сказал ей: «Раздевайся, а потом докладывай».
В Польской Народной Республике он провел 7 лет. В 1956 году там начались волнения, выступления против коммунистов. «Польское политбюро не знает, что делать, день и ночь заседают, пьют «каву», – рассказывал Константин Константинович. – А в стране сложная обстановка, убивают коммунистов. Я слушал-слушал, пошел к себе и вызвал танковый корпус».
Тогда в Польше не удалось свергнуть социализм. Но Рокоссовский был вынужден улететь в Москву – навсегда. Говорят, с одним чемоданчиком.
В Москве маршала двух армий принял Хрущёв и сообщил о назначении заместителем министра обороны СССР.
«По мне бы и округом командовать вполне достаточно», – ответил Рокоссовский.
«Да вы не подумайте, это мы потому вас так высоко назначаем, чтоб этим полячишкам нос утереть!» – ответил Никита Сергеевич.
«И так он плюнул в душу этими словами, – вспоминал Константин Константинович, мол, сам-то ты ничего из себя не представляешь, а это ради высокой политики сделано».
Но настоящее унижение будет впереди, когда Хрущёв развернет антисталинскую кампанию. Он попросил Рокоссовского написать что-нибудь о Сталине, да почернее, как делали многие в те и последующие годы. От имени Рокоссовского это здорово прозвучало бы: народный герой, любимец армии, сам пострадал в известные годы. Маршал наотрез отказался писать подобную статью, заявив Хрущёву: «Товарищ Сталин для меня святой!»
На другой день, как обычно, он приехал на работу, а в его кабинете, в его кресле уже сидел маршал Москаленко, который предъявил ему решение о снятии с поста заместителя министра. Никто даже не позвонил заранее.
Константин Константинович, родившийся в один день со Сталиным, 21 декабря, умер 3 августа 1968 года. Некролог был необычным, ни до, ни после не помню таких слов в официальных документах:
«Один из выдающихся полководцев, воспитанных нашей партией, он отличался личной храбростью и большим человеческим обаянием... Личная скромность, чуткость к людям, беспримерное мужество и героизм в боях с врагами нашей Родины снискали ему всеобщую любовь и уважение».
Когда я думаю о Рокоссовском, то вижу перед собой снимок двух молоденьких конников, у которых все впереди – и страшные испытания, и мировая слава. Ратная служба их проходила вместе, и вот едут рядышком комдив Рокоссовский и комполка Жуков. И хоть долго, наверное, их будут сравнивать, оба достойны. И через много лет те же два конника скачут навстречу друг другу по Красной площади, и маршал Рокоссовский, сдерживая коня и собственную улыбку, докладывает своему давнему сослуживцу Жукову:
– Товарищ Маршал Советского Союза! Войска действующей армии и Московского гарнизона для Парада Победы построены!
И передает свернутый трубочкой рапорт. Они едут рядом на белом и вороном конях, и под копытами – поверженные знамена германского вермахта.
Это – бессмертие.
Феликс Чуев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
