Мама наша, Татьяна Дмитриевна Симонова, грамоте не обучена была. Ни читать, ни писать не умела, а всю жизнь стихи складывала. Да и когда ей было учиться. С восьми лет уже отдали в подпаски, да в няньках сидела.
У родителей несладко, да и замуж вышла в бедность. Пошла за вдовца. У того уже четверо было. Надо жить как-то.
А тут война. Мужа забрали, да и с концами. Сложил голову на чужбине.
Лешка грудной еще был. Дома его не оставишь. А на маме два телятника было. Надо обрядить! Вот она Лешку привяжет на грудь полушалком, сама ведра в руки – и таскает воду с реки.
Едут как-то молодые мужики на лошади: «Глико, бабе-то какая нагрузка: два ведра несет и робе– нок на грудине!»
Вот я от нее один стишок переняла, хочешь, так записывай:
А как раньше мы жили?
Все полоски серпом сожнешь,
А как ржаную нивушку жнешь,
Так все ноженьки в кровь обдерешь.
Тапочек-то не носили,
А все больше босиком ходили.
А нет, так безо всякие отпорки
Наденешь как-небутные опорки
Да до заката солнышка жнешь,
Да еле спинушку разогнешь.
Чем могу доказать,
Без слез не сказать.
Спросите у того народа,
Кто с девятисот пятого года.
Тот люто покрутился.
Кто в те годы родился.
Вот она и рассказывала нам, как она стихи-то стала слагать.
– Иной раз так тяжело станет, – говорит, – что вот-вот упадешь и не встанешь. Нету больше моченьки. А потом раздумаюсь про свою жизнь, и начинают в голове звучать слова, словно песни какие. Вроде бы и легче станет, словно посетуешь кому.
В войну она много стихов сложила, я много переняла от нее, да теперь уже забывать стала. Не было толку записать.
Худо тогда жили, ох, худо. Ни поесть, ни обуться, ни одеться. А хочется уже покрасоваться. Я решила, что в школу больше не пойду. Наряду-то нет. Так мама меня с веревкой в школу до ручья гнала. А далеко. Так с веревкой и шла. Семилетку кончила.
Отец – на фронте, а нас такая орава. Сами дрова рубили и домой, и на телятник. Маленькие-то этакие. Да устанешь-то. Да на воз-от не навалить.
Как-то у быка чересседельник развязался, а нам его не затянуть... Сидим в лесу и ревим. Потом мама с телятника прибежала да помогла нам.
А в августе рожь рано поспевает. Надо народ кормить. Давали на трудодни новой муки. Мать и говорит: «Идите, девки, за мукой. Только дорогой не ешьте муку-то». Да разве удержаться? Сядем на конаве, да горстями муку-ту и пихаем в рот.
А вот, сколь ни тяжело было, все выросли, в люди вышли. Как праздник какой, соберемся вместе, с детьми, внуками – целый табор. У меня вон дом большой, у брата... Нет, все к маме. Она у нас, как солнышко: и светло, и тепло.
