Напоённый морским шквалом в Архангельске, вернувшийся оттуда в Москву царь Пётр налетел на приближённых с затейкой – провести военные игры. Он и раньше проводил сухопутные потехи. На сей раз потеха оказалась грандиозной и последней. Даже зазнающихся дьяков и подьячих Разрядного приказа вписали в потешные игры. Более того, впервые собрали служилых из двадцати двух городов – стольников, стряпчих, дворян и жильцов – на сборы. В грамоте великих государей Ивана и Петра сказано: «для учения ратному строю с оружием на добрых лошадях выслать к Москве к осьмому на десять сентября».
Отметившись в разряде, участники игр отправлялись в Преображенское к князю-кесарю Ромодановскому, находившемуся в «стольном» Пресбурге. В избе Фёдор Юрьевич принимал прибывших:
– Великий государь Пётр Алексеевич учиняет потеху под Кожуховом. Вы будете играть в ней деревянным оружием. Молодцы из Переславля-Залесского, прибыли первыми! – потом добавил – из фузей стрелять пыжами.
– Ну, никак нельзя подвести царя-батюшку, – загалдели переславцы, – вместе на Плещеевом озере устраивали нептуновы потехи! С кем сражаемся?
– Играете с стрельцами.
– А из кого состоит наше войско? – допытывались у Ромодановского.
– В нашем войске числятся Преображенский и Семёновский полки, выборные солдатские полки Лефорта и Бутырский, три роты гранатчиков, восьми выборных рот рейтарских, две роты для налётов и двадцать рот вас, иногородних.
– Что за роты для налётов? Слыхом не слыхали про них, – удивились они.
– Набрали из боярских холопов для внезапных действий, – толковал Ромодановский.
Вошёл Пётр, окинул цепким взглядом присутствующих:
– Знакомые! Вы из Переславля-Залесского!
– Не забыл! – заулыбались служилые. – Чему будешь учить, государь?
– Военным экзерцициям! Вот вы впервые принимаете в них участие. Этим должен гордиться каждый муж. Я с Фёдором Юрьевичем играю уже несколько лет. Многое рассказать можем.
– В октябре 1691 года, – вспомнил князь-кесарь, – был великий и страшный бой. Царь-батюшка взял в полон неприятельского генералиссимуса.
– И тот бой равнялся судному дню, – подтвердил Пётр Алексеевич. – Ближний стольник Иван Дмитриевич Долгорукий от тяжкия своея раны, паче же изволением божиим, переселился в вечные кровы, по чину Адамову, идеже и всем нам по времени бытии, – вздохнул. – А сейчас отправляйтесь в свой стан, – напутствовал служилых, – и готовьтесь к марсовым экзерцициям.
Фёдор Юрьевич высмотрел в слюдяном окошке спешащего Бутурлина.
– К нам в гости пожаловал Иван Иванович, – сообщил царю, проводившему собеседников-воинов.
– Кстати, сообщи о наборе войск, – набросился Пётр на Бутурлина, не дав и присесть шуточному польскому королю, присвоенному им же.
– Те же стрельцы, – отозвался тот, – шесть полков.
– Разве? – нахмурился царь.
Иван Иванович понял, что дал маху, и стал оправдываться:
– Пополнена конница из дьячих и подьячих. А в Москве ловили других служилых на площади и в Разряд водили, где прикладывали руки, что быть им с пистолеты в Преображенске для ратного учения. Всего войск набралось десять тысяч, – подал списочный состав в руки Петра.
– У меня почти столько же, – сказал Ромодановский.
– Потеха на равных, – заключил царь Пётр. – Теперь, господа, к Гордону, поджидает нас на валу крепости. Обсудим предстоящие потешные игры.
Пётр Иванович прохаживался между медными пушками, вокруг которых были сложены бумажные бомбы и гранаты, проверяя их надёжность. С вала виднелись дороги по обеим сторонам реки Москвы на Кожухово.
Пётр облюбовал одну из пушек, сев на неё верхом, потребовал:
– Генерал Гордон, доложи план манёвров.
– Экзерциции развернутся на Кожуховском поле. Крепостцу обороняет войско стрельцов господина Бутурлина, а потешные и солдатские полки ведут её осаду, – докладывал Гордон, не забывая и о других военных играх рассказывать. – Теперь необходимо, ваше величество, определить время манёвров.
– Манёвры осуществим с 29 сентября по 18 октября 1694 года, – вынес решение царь. – Я командую бомбардирской ротой, – похлопал по пушке, приподнялся и посмотрел в сторону стана стрельцов, расположившихся на Семёновском поле. – Господа, к стрельцам!
Лагерь стрельцов встретил царя, Гордона и двух командующих – Ромодановского и Бутурлина – бивачной жизнью. Стрельцы смотрели угрюмо, шептались меж собой:
– Облатинился немчурой, – кивали на Петра. – Рядом шиш из Кукуя, – так называли Гордона, жившего в Немецкой слободе. – А те – шуты, – кидали взгляды исподлобья на потешных полководцев. – Им бы играть, а нам хочется драться!
Кавалькада всадников остановилась напротив Стремянного и Белого полков, тайных сторонников Софьи. Царь Пётр въехал в круг стрельцов, склонившихся перед ним. Он соскочил с коня, взяв из рук одного воина деревянный палаш. Длинный и прямой клинок был выструган и отшлифован, словно металлический, только не хватало железного блеска. Пётр отрубил топором остриё палаша.
– Здесь учебные упражнения! – и приказал стрельцам на глазах свиты отрубить кончики клинков.
На Соколином дворе в резиденции Ивана Ивановича обсудили план шествия по Москве. Каждый из командующих изложил порядок движение своих войск по столице.
Первым докладывал Бутурлин:
– Открывают шествие пешие стрелецкие полки во главе со Стремянным, за ними еду я со штабом, вслед идёт обоз, конница и роты дьяков и подьячих всех приказов.
– Надеюсь, Фёдор Юрьевич, у тебя иное построение? – спросил царь Пётр.
– У нас сначала выступает конница, за ней потешные и солдатские полки, замыкают роты налётов.
– Порадуйте всех москвичей новой одеждой потешных, – напутствовал Пётр Алексеевич. – Пусть привыкают к другому войску.
Москва жила многодневным ожиданием шествия войск на марсовые потехи. Действительно, первыми открыли прохождение по улицам стрелецкие полки шуточного польского короля Ивана Бутурлина. Действие происходило 23 сентября в пять часов дня. Москвичи разглядывали одетых в походную одежду стрельцов. Её называли «носильным кафтаном». Он был сшит из сермяжной ткани серого, чёрного или коричневого цвета без нашивок на груди. Начальные люди, то есть офицеры, отличались от рядовых подбитым мехом верхом кафтанов, шитых жемчугом с изображением короны на шапках. Длина кафтана – до щиколоток. Порты достаточно узкие в коленях и длиной до середины голени. Сапоги кожаные жёлтого цвета с каблуками. Кушак из цветной ткани, у начальников с золотым шитьём и бахромой.
Московские старожилы восторженно обменивались:
– Эх, хороша одежда! Любо-дорого посмотреть!
– Говорят о новом наряде.
– Не допустим, будем держаться отчичи и дедичи даже в обмундировании!
– Ой, посмотрите! В войска зачислены приказные перья! – мимо москвичей ехали дьяки, подьячие на конях. – Это совсем ни к чему.
Появление Бутурлина в немецком платье в окружении многочисленного штаба вызвало всеобщий смех, а самые отчаянные москвичи тыкали пальцами в их сторону и, не стесняясь, выкрикивали самые обидные слова.
Мальчишки бежали рядом с пёстрым строем стрельцов и пытались дёргать за поля служилых людей. Сердитые стрельцы только отмахивались руками и ворчали:
– Охальники, да и только!
– Потешных всё равно не возьмёте! – дразнили. – Отнимут ваше знамя.
– Наша возьмёт! – огрызались те.
– Шагать-то не умеете – вразнобой идёте! – парировали мальчишки.
Стрелецкое войско проследовало на Семёновское поле.
Накануне шествия потешных по Москве царь Пётр лично занимался одеванием в новое обмундирование Преображенского и Семёновского полков. Он придирчиво осматривал каждую военную форму и велел переодеться на его глазах. После этого Пётр Алексеевич выстроил войско на плацу крепостцы Пресбург, где солдаты в пригнанной по размерам военной одежде показывали собственную выправку и единый шаг в литом строю. Тогда царь сказал Гордону:
– Военное обмундирование помогает учению и способствует воспитанию солдата. В нём развивается чувство принадлежности к едином целому.
– В солдатстве формируется принцип «один как все», – согласился Пётр Иванович.
Через три дня в день святого Иоанна Богослова потешные и солдатские полки промаршировали по московским улицам. Мальчишки прознали заранее их путь и шныряли вдоль улиц, поджидая.
Москвичи были ошеломлены увиденным обмундированием. Одежда потешных отличалась от штатской формы стрельцов. Это было уже военное обмундирование, появившееся благодаря целеустремлённости царя Петра Алексеевича в осуществлении перемен даже в создании военной формы.
Так, солдаты и офицеры Преображенского полка были одеты в тёмно-зелёные кафтаны. Но карманы, обшлаги с обшивкой вместо воротника, подклад и оторочки петель сияли красным цветом. И штаны сшиты тоже из красного сукна. Длина их была чуть ниже колен, на боках штаны застёгивались на небольшие медные пуговицы. Потешные были обуты в чёрные сапоги из кожи. Поверх кафтана накинута епанча – плащ из зелёного сукна. У офицеров в обмундировании имелись некоторые отличия: перчатки с раструбами, на шляпах – плюмажи из белых и красных перьев, шёлковые шарфы через плечо и металлические значки на голубой ленте. У солдат и офицеров Семёновского полка была такая же униформа, но светло-синего цвета. Вся одежда полков являла собой небывалое. По-особому смотрелись шарфы, связанные из трёхцветных полос – белой, синей, красной. Эти цвета символизировали государственный флаг.
Плотные ряды полков шли стройно, отбивая под барабанные удары строевой шаг.
– Вот очистительная сила! – восклицали одни мальчишки, наслаждаясь боевыми звуками барабанов.
– В день святого Иоанна Богослова, нашего покровителя! – радостно приветствовали мальчики-ремесленники, будущие искусные иконописцы. – Настоящие полки! Мы пойдём в потешные. Нас тоже запишут!
Полки потешных показали свой, как говорится, новый товар лицом – и обмундирование, и военную выучку, и, самое главное, молодость. Стрелецкое войско состояло из старых служак. На их лицах царило отупеление, зато у потешных на щеках полыхал явный задор собственной уверенности и сплочённости.
Оба войска, прошествовав через Москву, двинулось к станам по своей стороне вдоль реки Москвы. Стрелецкие полки шуточного польского короля заняли крепостцу и выжидали нападения князя-кесаря с его армией. Пресбургский, такое звание имел Ромодановский, подошёл к Кожуховскому мосту. Стрельцы, увидев приближение потешных и солдатских полков, устремились вперёд с целью отстоять мост. Устроив пальбу из фузей пыжами, войска польского короля не допустили перехода на свой берег. Но на утро Ромодановские силы овладели мостом. Тогда Бутурлин укрылся с полками за стенами Пресбурга. Их условный противник учинил под стенами лагерь, и таким образом начал осаду земляного городка. Потешные и солдатские полки рыли траншеи для ведения огня, для скорого передвижения в них. Осаждающие могли приблизиться к крепостце без потерь. Осаждённые отражали нападения и сами совершали военные вылазки. С обеих сторон пушки стреляли фальшивыми бомбами и гранатчики бросали гранаты. Бомбардир Пётр с бомбардирской ротой делал будто бреши в крепостных стенах.
Каждый командующий наблюдал за ходом сражения. Иван Бутурлин взирал с крепостного вала, а Фёдор Ромодановский – с коня. После упражнения в стрельбе из пушек обе стороны вывели конницу. Схватка всадников разгорелась не на шутку, хотя превосходство было видно на стороне князя-кесаря. Несколько человек получили увечья. Оба командующих не допустили своих людей до настоящего избиения друг друга.
Главным в потешной игре считали полевое сражение пехоты. Пётр зорко следил за развернувшейся условной баталией. Он находился в гуще военной игры. Приученные к обороне стрельцы в поле чувствовали себя беспомощно. В поединках деревянными палашами они действовали неуклюже, чем вёрткие и шустрые потешные и солдатские полки. Поэтому стрелецкие полки наступали скопом, могли одолеть противника только большим числом. Ежедневные экзерциции прежде на плацу Пресбурга приносили Ромодановскому успех в баталии.
Высокий бородатый стрелец наскочил на низкорослого потешного. Он решил просто своим ростом подавить того. Но потешный, выученный экзерцициями, ловко увертывался от нападающего. Стрелец беспомощно разрезал палашом один воздух, путаясь в длиннополом кафтане. Соперник воспользовался неповоротливостью противника и его невладением новыми приёмами схватки и выбил из рук стрельца оружие, чем вывел его из игры. В пылу игры-сражения не обошлось без человеческих потерь. Более двадцати человек были убиты, пятьдесят ранено, а ожоги воинов порохом за раны не признавались.
Заключительным этапом игры стало взятие обоза стрельцов польского короля Бутурлина. Стрелецкие полки проявили великую осторожку. Роты «налётов» совершали наглые захваты стрельцов. Те не знали о существовании «налётчиков». Налётчики появлялись так стремительно, что стрелецкие полковники не успевали организовать им отпор. Новая боевая единица действовала дерзко, отчего обозники терялись в неожиданных ситуациях. За налётными ротами наступали потешные и солдатские полки и громили своих условных противников. Вместе с налётчиками особо отличились переславские воины. Они наступали так же решительно, как и роты налётов.
Пётр приметил их.
– Со мной прошли закалку на Плещеевом озере, – поделился с Гордоном, сопровождавшим царя в военных играх.
– Волной обрушиваются на обозников, – подтвердил Пётр Иванович.
Потешные и солдатские полки всё сильнее и сильнее теснили полки польского короля Бутурлина, прорвав наконец их оборону. «Налёты» с переславскими служилыми пробились сквозь охрану Ивана Ивановича и пленили его, связав ему руки назад, и привели в шатёр к князю-кесарю Ромодановскому. Царь Пётр присвоил Фёдору Юрьевичу звание шуточного государича.
Пётр Алексеевич мужал вместе с потешными, ибо от одной игры к другой Преображенский и Семёновский полки превращались в приближённых к настоящей баталии условиях в регулярное войско. Генерал Гордон радостно поделился с царём своим наблюдением:
– Вижу, государь, как потешные показывают военный балет.
– Месячные манёвры оправдали мои надежды, назову их Кожуховским походом. Тебе, Пётр Иванович, поручаю составить книгу с чертежами станов, обозов и боёв. Она весьма будет содействовать обучению солдатства.
Все эти Кожуховские игры пригодились при взятии Азова, хорошо подготовленном потешными экзерцициями.
После Кожуховского похода царь Пётр устроил всем погреб, то есть угощение.
РУССКИЙ КУЛАК СТОИТ АНГЛИЙСКОГО ЛБА
После Амстердама, где Пётр обучался морскому делу на верфях Ост-Индской компании, царь пожелал продолжить обучение в Лондоне. Он отказался жить в столице Англии, а выбрал пригород Дептфорд, ближе к верфям. Пётр Алексеевич с русской жадностью вглядывался во время прогулок в лица людей, в жизнь большого европейского города; не проходил мимо публичных развлечений горожан.
При очередном знакомстве с Лондоном Пётр посетил фокзал. Тогда это было место общественных увеселений. Пробившись через толпу зрителей, он увидел настоящий английский бокс. Один борец победил, а вернее, побил всех своих соперников, нанося мощные удары головой в грудь противника.
Возвратившись во дворец в Дептфорде, в котором Пётр проживал с гренадерами, он рассказал о таком неведомом им английском поединке и тут же спросил:
– Нет ли среди вас охотников померяться силами с лондонским силачом?
– Я! – вызвался Микула, самый мощный гренадер.
Микула попросил царя разрешения сначала посмотреть английский бокс. Он заметил все ухватки борцов и уверил государя:
– Первого борца сражу разом, с русскими впредь биться не пожелает.
Пётр Алексеевич улыбнулся:
– Полно! Так ли? Я намерен держать заклад, не постыди нас.
– Изволь, государь, смело держать! Надейся, я не только этого удальца, да и всех его товарищей одним кулаком размечу. Ведь хаживал когда-то за Сухареву башню и стоял против кулачной стенки.
Спустя несколько дней Пётр на обеде у герцога Леедса завёл разговор о борцах, которых он видел на фокзале.
– Равных им нет, – заявил герцог.
Пётр подзадорил:
– Я уверен, мой гренадер перешибёт вашего первого витязя.
Присутствующие лорды возражали, уверяя в силе и мастерстве своего победителя.
– Против него никто не устоит. Не угодно ли государю биться об заклад? – предложили они. – Англичанин одержит верх!
Царю того и надо было.
– Готов биться. А сколько?
– Пятьсот гиней!
– Пятьсот гиней? – задумался он. – Добро! Но ведайте, господа, что мой борец Микула лбом не бьётся, а кулаком обороняется.
Для поединка определили сад маркиза адмирала Кармартена Перегрина Осборна, сына Леедса. Чопорные лорды натянуто улыбались, приветствуя царя и его свиту. Гренадеры явились во главе с Микулой. Английский борец вперил свой взгляд в русского соперника и заверил хвастливо зрителей:
– Для меня это малая жертва.
Лондонские зрители одобрительно гудели:
– Гренадер не устоит уже от одного свирепого взгляда Шотландца.
Объявили поединок. Английский борец призвал своего соперника, но Микула, сжав кулаки, не сдвинулся с места. Зрители затихли, установилась тишина, можно было слышать даже дыхание. Царь Пётр сосредоточился, словно сражался сам. Болел душой: как бы не подкачал Микула! Шотландец нагнул шею и, устремив свой твёрдый лоб против гренадерской груди, двинулся на Микулу. Все ожидали удара лбом, но русский гренадер вмиг кулаком треснул борца по нагнутой шее. Гигант побледнел, потом покрылся испариной, руки у него повисли плетьми, и он рухнул мешком на землю. Зрители закричали:
– Гусс! Гусс!
– Ура! Ура! – закричали в свою очередь русские.
После боя царь обнял Микулу, повернулся к своей свите и весело сказал:
– Русский кулак стоит английского лба. Я думаю, что шотландец теперь без шеи.
Лорд Леедс вручил царю заклад.
А сражённому борцу становилось хуже и хуже. По обыкновению того времени ему пустили кровь. Зрители ожидали его скорой смерти, но тот очнулся.
Пётр Алексеевич поступил по-царски и всех наградил щедро:
– Доктору для излечения борца двадцать гиней, победителю и побеждённому в поединке поровну – каждому по двадцать гиней, болельщикам-гренадерам на всех – тридцать гиней, – и вручил всем причитающиеся деньги в руки, а зрителям бросил ещё пятьдесят гиней.
– Гусс! Гусс! – закричали английские болельщики. – Русский царь милостив и справедлив!
Царь поднятием руки с кошельком успокоил расшумевшихся зрителей и потряс мешочком с деньгами:
– Остальные деньги отошлю в инвалидный дом. Теперь приказываю своим гренадерам устроить между собою кулачные бои. Хочу показать и лордам, и народу английскому удаль, проворство, силу и ухватку русских богатырей.
Англичане не ведали ещё такого кулачного боя. На него вышли видные, рослые, могучие гренадеры, впрямь похожие все на древнерусского богатыря Микулу.
ОПОЛЧЕНИЕ ПОПА ИВАНА ОКУЛОВА
Иван Окулов служил священником в церкви поселения Олонце, исправно исполнял свои духовные обязанности. Его, плечистого, с курчавой бородой прихожане примечали ещё издалека и спешили к нему за советами. Он был верной опорой православным под шведским гнётом.
Олонце располагалось на берегу Ладожского озера в восточной части Карельского перешейка. Шведы захватили эту территорию в ходе интервенции во время русской Смуты начала 17 века. Воспользовавшись слабостью Русского государства, оттяпали ещё и Невскую землю, и закрыли выход России к Балтийскому морю.
Северная война началась с конфузии русских войск перед шведами в 1700 году под Нарвой. И лютеранская церковь стала упорнее и наглее вмешиваться в церковные дела священника Ивана. Окулов твёрдо отстаивал в спорах православное вероучение перед лютеранами. Поп не падал духом и вселял его в сердца своих прихожан, внушал веру в освобождение родных земель от свейской оккупации.
И в это печальное время царь Пётр приказал Шереметеву совершать пограничные промыслы в Прибалтику. Она входила в пределы Шведской империи. Борис Петрович стал приучать солдат после нарвского поражения к малым победам.
Шведские рейды, так называемые стремительные походы, тоже совершались на русскую территорию. Свеи осадили Печерский монастырь, который представлял собой сильную крепость. Для них всё завершилось разгромом. В защите обители участвовали монахи и русские полки.
Иван Окулов держал связь с поселенцами на русской стороне порубежья. Оттуда ему сообщили о первой победе над шведским войском. Он поспешил поделиться с преданными сторонниками сногсшибательной новостью. Уже давненько не видел он двух братьев Петра и Тита, одних из самых ловких рыбаков. Они ловили рыбу неводом в тонях. В Карелии множество подобных водных мест, к которым приспособлен невод. После одной закидки рыбной снастью добудешь улов. Но всеми ими владели шведские дворяне. Поэтому Пётр и Тит занимались ловлей рыбы утайкой. Видимо, вот и рыскают братья невольно по укромным уголкам родной земли. Так добывают они рыбу на прокорм семей.
Поп Иван размышлял об этом, поднимаясь на взгорок к избёнкам рыбаков. Дома с тревогой сообщили, что отцы запропастились уже целую неделю. Пётр Окулов направился к церкви помолиться о спасении братьев. В глубокой задумчивости он приблизился к ней.
– Вот и батюшка, – услышал Иван голоса братьев, растягивающих невод на плоский валун. – Поджидаем.
– Сначала домочадцев известить надобно, – гневно отчитывал поп, – а потом… – оборвал себя на слове, ибо усталые глаза Петра и Тита выражали серьёзную тревогу.
– Не гневайся, батюшка, мы живы-здоровы, и невод при нас, – они в свою очередь увидели его нескрываемое беспокойство. – Улов в тенёчке, чуточку подождёт.
– Так что же случилось? – пригласил сесть на валуны, похожие на круглые шары.
Более разговорчивый Пётр наперво окинул взглядом округу и стал шёпотом докладывать попу:
– Теперича вдоль порубежья свеи поставили свои заставы.
– Для чего – нам неведомо, – добавил Тит.
– А мне, нечаянные лазутчики, ведомо, – спокойно ответил Иван. – Наши, – запнулся, затем повторил, – наши печерские монахи с ратью Михаила Шереметева, сына фельдмаршала, побили шведов во главе с генералом Шлиппенбахом под стенами монастыря. А мы не столь далеко от тех мест, вдруг русские нагрянут сюда. Вот свеи и выставили свои заслоны.
– Эх, как раз не хватает наших русских! – воскликнул Тит.
– Мы сновали, – продолжил рассказ Пётр, – рыбой вокруг застав, словно приманки, и ведут себя свеи беспечно.
– Приманка – это хорошо, – оживился Иван Окулов. – Мы их беспечность используем для себя впрок, – встал. – Договорим в матушке-церкви, прости нас, господь.
У попа созрела дерзкая задумка. Он и выдал её братьям:
– Создадим ополчение и разгромим свеев.
– Они сильнее нас, – возразил Пётр. – У них есть оружие и воинская выучка.
Иван Окулов убеждал сомневающихся братьев:
– Мы будем действовать внезапностью. Ты сам говорил, – обратился к Петру, – об их беспечности. Ею и воспользуемся против ворогов. Вы продолжите быть лазутчиками, пройдите по всем селениям, наберите охотников.
– Задумку осуществим, – согласился Пётр.
– Начнём с дальних мест, – предложил Тит. – Охотники двинутся скрытно к Олонцам. К центру сборов.
– А в Олонцах сообщим о наборе охотников на народном сборе, – закончил поп.
Окулов вышел из церкви в сопровождении Петра и Тита. Все втроём подошли к валуну с неводом.
– Уже высох, – ощупал Пётр, поднял. – Лёгкий.
– Ваш невод для шведов вроде и не опасен, – рассмеялся поп Иван. – Но мы своим ополчением устроим им ловушку, – перехватил невод в свои руки, проверил петли, – дюжие.
– И мы выдюжим, – подтвердил Тит, подхватив улов, и направились оба в сторону своих изб.
Братья начали обходить Карельский уезд с дальних мест. Охотники потянулись к центру ополчения по нехоженым тропам, словно нитям, чтобы быть незамеченными заставами. Так осторожно они проникли в Олонце.
На площади перед церковью прошёл народный сбор поселян. Множество жителей Олонца вступило в народное ополчение. Ополченцы избрали своим командиром попа Ивана Окулова. Пётр доложил ему о составе ополчения:
– Охотников тысяча человек.
Тит проверял наличие оружия: мало у кого нашлось из железа, больше было снаряжения из собственного домашнего хозяйства: вилы, косы и топоры.
Ополчение радовало командира. Люди хотели скорее выступить против свеев.
Командир поднялся на огромный валун. Он наставлял народных воинов:
– Супротивник не ведает про наши замыслы. Мы одолеем его своей сплочённостью и внезапностью! С богом!
И ополчение двинулось на промыслы. Шведские заставы вовсе не ожидали никакого нападения со стороны угнетённых русских. Командир с охотниками не допустил соединения шведов в единый воинский отряд. Свейские заставы разгромили поодиночке. Более четырёхсот шведов ополченцы взяли в плен.
Руководитель ополчения Иван Окулов донёс царю письменно о победе русских охотников над свейскими заставами в Карельском уезде. Пётр читал донесение в присутствии фельдмаршала Шереметева, обратился к нему:
– Слыхал ли ты, Борис Петрович, какое диво учинил мой поп Иван Окулов? Он не только учит духовных сынов, чтобы им отворили врата купно в рай, но и в шведскую область! Карельский уезд отвоевали и присовокупили к нашему Отечеству. Послушай их трофеи, – стал читать, – «взяли рейтарские знамёна, барабаны, ружья и провиант». Ай да поп! Отправь им ещё тесаки, – приказал Борису Петровичу, – чтобы впредь носили их на своей службе. А Ивану Окулову жалую золотую медаль, двести рублей, красный кафтан и с позументом рясу! Всем охотникам – по красному кафтану.
Среди них были братья Пётр и Тит. Теперь им не надо было утайкой ловить рыбу в тонях.
Вскоре в Олонцах построили верфь. Те же Пётр, Тит и другие охотники строили её. Поп Иван Окулов не забывал бывать на строящихся судах. Ведь подобных дел в здешнем крае не было: строили флот.
На спуск 28-пушечного фрегата прибыл царь Пётр. Сначала он посетил попа Ивана и с ним отправился на фрегат «Штандарт». Иван Окулов признался царю:
– Не ведал, царь-батюшка, побывать на царском корабле.
Пётр ответил:
– Совместными ратными и божескими промыслами добились успехов. Без таких, как ты, не построили бы верфь на Ладожском озере и не стояли бы на первом фрегате.
В звании командира Пётр Алексеевич поднял на фрегате царский флаг. Царь встал во главе отряда новых судов и пересёк Ладожское озеро, прибыл в Шлиссельбург. На штандарте был вышит орёл, который держал карту с изображением трёх морей. Теперь же, писал Пётр, «в тот образ четвёртое море присовокуплено». Государь заявлял о неотъемлемом праве России на Балтийское море.
Иван Окулов со своими охотниками внёс весомую лепту в освобождении русских земель от шведских захватчиков. Царь во время последующих приездов на Олонецкую верфь отдыхал в доме попа, построенном на казенные деньги.
Поп Иван Окулов – народный герой Северной войны.
С ВЕЛИКИМ ПОСПЕШАНИЕМ
Царь Пётр радостно прохаживался вокруг развёрнутой на столе карты, на мгновение останавливался и придирчиво изучал её. Карта изображала западные и северо-западные территории России, шведские провинции в Прибалтике. И Пётр снова кружил по комнате, держа в руках депешу. Это было донесение Шереметева о победе его полков под мызой Эрестфер над шведской армией Шлиппенбаха. Свеи потеряли в битве три тысячи человек, взято в полон триста девяносто солдат и офицеров. Пётр Алексеевич приблизился к присутствующему Головину:
– Таков результат похода в Лифляндию! – царь указал пальцем в точку на карте. – А теперь вынашиваю новый план…
В ту минуту растворились двери и с порога донёсся голос гонца:
– Государю важная бумага! – вручив, он ретировался, и двери закрылись.
Пётр сорвал сургуч и обратился к Фёдору Алексеевичу, начальнику Посольского и ещё семи приказов.
– Давно ожидал этот особый документ. Наконец, мне добыли его. Да, ты сначала закончи, что хотел сказать, затем ознакомлюсь с важной бумагой.
– Значение первых побед для нас велико, – продолжил говорить Фёдор Алексеевич. – Войска в рейдах приобретают боевой опыт, воспрянули духом. Об этом сообщают генералы Апраксин, Репнин.
Головину перевалило за полсотни лет. Будучи старшим товарищем и наставником Петра, он в двадцать шесть лет был назначен, наряду с Нарышкиным, умиравшим Алексеем Михайловичем хранителем четырёхлетнего царевича.
Государь, выслушав Фёдора Алексеевича, уточнил:
– Пока время малой войны, – и впился взглядом в полученную бумагу. – Слушай, -приказал тому, – речь Густава Адольфа, произнесённую в 1617 году в риксдаге. Тебе непременно надобно знать, – намекая на его дипломатическую должность, стал читать: «Нас отделяют от этого врага, – чтец отметил вслух, – про русских говорит, – и продолжил, – большие озёра, такие как Ладожское и Чудское, район Нарвы, обширные пространства болот и неприступные крепости: Россия лишена выхода к морю и, благодаря богу, отныне ей будет трудно преодолеть все эти препятствия.
Головин видел, как царь Пётр подавил в себе полыхающий гнев. Он понимал: особый документ обязывал к инициативным действиям.
– Ускорить приезд фельдмаршала, – предложил.
– И немедленно! – потребовал царь. – Совет устроим.
Вскоре у царя Петра состоялся тайный совет. В ту же комнату с развёрнутой картой вошёл благородный вельможа с открытым лицом, на котором сияли голубые глаза, с белокурыми волосами, а на груди – орден Святого Андрея Первозванного. Пётр улыбнулся Борису Петровичу Шереметеву:
– Приветствую тебя за промыслы, за свейский рубеж! Как было дело под Эрестфером?
– Как раз выпал глубокий снег. Наступало рождество. Мы передвигались «тайным обычаем», чтобы застать противника врасплох. Свеи не ожидали нашего прихода в такую погоду, праздновали и беспечно предавались разгулу. Сражение произошло 29 декабря 1701 года. Шведы сначала сражались стойко, но потом не выдержали русского натиска и вынуждены были спасаться бегством. Шлиппенбах с кавалерией укрылся за стенами крепости в Дерпте.
Царь оценил победу лаконично и выразительно:
– Мы можем наконец бить шведов! Появился и первый полководец, научившийся их бить – русский фельдмаршал Шереметев!
– Свейские короли самонадеянны. Карл XII уверен в своей неуязвимости после нарвской конфузии русской армии, – заметил Головин.
– Мы дошли до того, что шведов побеждать можем, – рассудил царь Пётр, – пока сражались двое против одного, но скоро начнём побеждать их и равным числом! А теперь господа, внимательно изучим по картам театр военных действий.
Три головы склонились над столом. На этот раз карта была завалена депешами. Только шведская провинция Ингрия, а точнее, река Нева являла собой открытое место, словно окошко.
– У шведов разобщённые силы, – размышлял Пётр Алексеевич, – их нужно разбить порознь. Борис Петрович действует по-прежнему против Шлиппенбаха, а Апраксин будет гостит в Ингрии. Но этого ещё мало, – хитро прищурился царь.
– Тогда развернём промыслы по всей Прибалтике, – предложил Шереметев.
Головин сообразил, глядя на заведомо устроенное окно на карте.
– Пожалуй, разгадка кроется в районе Невы, но в тех краях…
Пётр не дослушал его, перебил:
– Мы наперекор шведам поведём борьбу за наши прибалтийские болота, за холодные берега моря. Чтобы выйти к морю, мне потребовалось вступить в войну со свеями. Теперь же для успеха самой войны требуется выйти к морю – через Финский залив!
– Он обсажен крепостями, только по одной короткой Неве две крепости и запирают реку от истока до устья, – засомневался Борис Петрович.
– Для этого задумал я тайную операцию, – собеседники приблизились к царю. – Пустим слух, что шведы готовят новый захват Архангельска. Я отправлюсь с полками якобы для защиты Города. Для убедительности этого действа возьму с собой начальника Посольского приказа. Нам сейчас предстоит обсудить план важнейшей операции, – государь предложил сесть. – Мы нагрянем с севера, разрежем северо-запад Свейской империи и вобьём клин между финской и лифляндской территориями.
– В каком месте? – почти перебил царя Борис Петрович.
– Вот здесь, – Пётр провёл рукою линию вдоль Невы.
– Выходит, кружным путём, – заметил Фёдор Алексеевич, – но для достижения поставленной цели. Итак, с нуля начнём!
– Да! 1702 год – год возвращения Ижорской земли с Невой, – царю понравилось выражение Головина. – С нуля!
После многотрудных часов обсуждения Пётр пригласил прогуляться по Преображенскому: ведь стоял ясный и морозный день января.
Пётр Алексеевич дал командующему армией Шереметеву секретный Наказ. Он состоял из следующих пунктов: «1. Проведать о короле Карле 12 и сколько с ним (а по сведениям у него не больше 18000), также и о Кронгпорте, где и сколько с ним. 2. В Канцах и Орешке – сколько людей. 3. Река Нева покрылась льдом и прошла и когда вскроетца. 4. Намерение есть при помощи Божией по льду Орешек доставить и чтоб для того дела больше Преображенский, Семёновский и два драгунских из Новгорода не брать. 5. А для сикурса оставить в Пскове, с остальными войсками – конными и пешими, которых будет 13 тысяч идти до Самры и не допустить неприятеля на выручку Орешка и Ниеншанца. 6. В Печерах оставить 1000 человек городовых. 7. Добыть язык из любого города. 8. Все сие приготовления хранить тайно, чтоб нихто не дознался. Пётр».
Из Наказа следовало, что царь Пётр лично возглавит тайную операцию по завоеванию Ингрии.
Пётр Алексеевич ни словом не обмолвился о ней в письме к своему союзнику саксонскому курфюрсту Августу 2 из-за его болтливости и ненадёжности, только специально вводил его в заблуждение: планирует «ныне к литовским рубежам приступить и промыслы чинить над неприятелем».
В ночь на воскресение 18 апреля 1702 года из Москвы Пётр отправился в Архангельск во главе пяти гвардейских батальонов численностью до четырёх тысяч человек в сопровождении свиты. В ней насчитывалось пятьдесят человек, состоящей из разноликих людей от Ф. Головина, вице-адмирала К. Крюйса до матроса Н. Синявина.
Путь от столицы до Города (так чаще называли Архангельск) занял тридцать дней. В Архангельске Пётр Алексеевич не терял зря времени. За три месяца пребывания в северном порту на реке Вавчуг были спущены на воду два фрегата – «Святой дух» и «Курьер», а третий был заложен. Архангельская флотилия была сформирована из десяти кораблей, в том числе двух фрегатов, яхты «Транспорт-Рояль», что означало «Царский перевоз». Шесть кораблей были наняты у англичан и голландцев. Во главе флотилии Пётр утвердил Корнелия Крюйса.
После захода на Соловки корабли продолжили путь в Онежский залив, в его село Нюхча. В каюте яхты царь провёл совет с Головиным и Крюйсом.
– Вице-адмирал, – обратился он к Корнелию Ивановичу, – отправится назад, в Архангельск, оттуда осенью в Голландию и займётся наймом иностранцев для русского флота и распределением по кораблям, портам и школам посланных с ним русских для обучения морскому делу и адмиралтейским мастерствам.
Пётр Алексеевич посмотрел в окно каюты. Матрос швабрил палубу, царь задержал на нём свой взгляд. Тот почувствовал его, резко обернулся – и на мгновение оробел. Стряхнув с себя оцепенение, продолжил наводить лоск на поручнях.
Царь опомнился: его ждали неотложные дела. Он повернулся к Головину:
– Фёдор Алексеевич, в первую очередь посетим дорогу на Повенец.
– Срочные же, которые крайне спешны, ты изучишь один, а мне нужны важные. Они значительны в осуществлении тайной операции.
– Важное предпочитаете срочному, – сделал вывод Головин.
– Припомни про ледовую попытку овладеть Орешком. Даже и хорошо, что так случилось. Бог видит и отвёл мои поступки от скороспелости.
Царь вышел на палубу, за ним последовали Головин и Крюйс. Напротив каюты матрос вдохновенно драил шваброй. Пётр залюбовался его работой.
– С огоньком работает, – закурил трубку, – Наум Синявин.
– Где его взяли? – полюбопытствовал вице-адмирал.
– В 1698 году он поступил на службу матросом и в бомбардирскую роту солдатом. Его приметил в Керченском походе 1699 года и взял к себе на корабль «Отворённые Врата». Вижу, выйдет из него адмирал русского флота.
Юноша закончил работу и в минуту отдыха устремил свой взор на проплывающие берега Онежского залива.
– О чём задумался, Наум? – окликнул царь Пётр.
– Засмотрелся на вековые деревья. Они охраняют залив. А камни-то высятся, как крепости, не подступиться к берегу.
Пётр Алексеевич рассмеялся и повернулся к свите:
– Шведы считают, что без флота я вряд ли осмелюсь продолжать военные действия на изрезанном многочисленными озёрами и реками театре. Мы опровергнем шведов этой операцией на воде!
– Вот, наконец, и долгожданная Нюхча! – воскликнул Крюйс. – Отдать швартовы!
Наум схватил канат и приготовился его забросить на причал. Вдруг кто-то выхватил трос из его рук и стал ставить яхту к пристани. Синявин обернулся и увидел, за него матросские действия выполнил сам государь.
– Вот как заканчивается «Царский перевоз»!
– Точно перевёл?
– Точно! – не моргнув глазом, вытянулся по швам матрос.
– Господа, Наум наставляет нас на ум! – шутливо одобрил Пётр. – Я-то ведь тоже когда-то служил матросом, – и первым сошёл на берег. – На дорогу! – приказал встречающим и вскоре двинулся с Головиным на волок.
От Нюхчи тянулась просека на юг. Крестьяне окрестных деревень, заблаговременно согнанные в артели, прорубили дорогу по нехоженым местам. Царь ступил на выстланный брёвнами волок.
– Что же было под подошвой? – он топнул ботфортом. – Однако, топь?
– Была, да сплыла, – степенно отвечали мужики.
– Хороша дорога! – царь Пётр был готов маршировать по ней.
– Какая есть! Только тяжело досталась, – в голос заговорили крестьяне.
– Теперь на руках понесём корабли.
– Вытянем ли?
– Вместе с бравыми солдатушкам да и со мною!
Мужики, конечно, не поверили и только истово крестились: про такого царя не слыхивали, чтобы на собственном горбу таскал морские ладьи.
Навстречу государю спешил гвардеец Щепотев. Сержант Преображенского полка Михаил Иванович по заданию Петра Алексеевича руководил прокладкой просеки.
– Прорублена ли просека до Повенецкого погоста? – не дал ему по форме докладывать, не терпелось знать существо дела.
– Мы тоже не признаём полумеры! – отчеканил сержант. – Заранее выполнено!
– По-моему! Сколько вёрст волок? – сыпал вопросы царь. – Какие запасы на случай прорухи? Покажи!
– Сто семьдесят вёрст волока до Повенецкого острога. – Михаил Иванович подвёл Петра к заготовленным брёвнам с одинаковым размером в длину, чаще огромной толщины, для укладки в топь. – Впрок.
– Прочный накат, – уверяли крестьяне.
Бухнула пушка. Головин напомнил:
– На обед.
– Сколько леса убухали? – допытывался царь Пётр.
– Несметное количество, – признался гвардеец. – Не считал.
– Считай в будущем, так государево добро сбережёшь! – назидательно поучал царь сержанта.
– Бух да бух! – повторял Пётр Алексеевич, шагая по яхте. – Так явимся в гости, – намекнул Фёдору Алексеевичу на шведов. – Разом и бухнем! Немедленно поспешай.
После обеда царь с Головиным уединились в каюте. Они изучали важные донесения. Сначала инженера Василия Корчмина, побывавшего на разведке в окрестностях Нотебурга. Так шведы переименовали русский город Орешек.
– Крепость Нотебург расположена в потоках Невы на скальном островке, – читал Пётр донесение разведчика. – Стены возведены почти у самой воды в четыре сажени и две сажени толщиной. На бастионах её охраняют сто сорок две пушки. В гарнизоне насчитывается около пятисот человек. Шведы считают, что по сему достаточно держать в фортеции малочисленный отряд из мелких судов.
Пётр утомился, Головин взялся читать следующую депешу:
– От Василия Татищева. Ему было поручено тщательно выведать про Ингрию. Вот что он сообщает: «На Неве и Ладоге под командованием вице-адмирала Нумерса шведы имеют всего три бригантины, три галиота и две гребные лодки», – Головин добавил от себя. – Таковы разведывательные данные.
– Завтра на Повецкий погост! – размялся царь. – Шпигам отпиши нашу благодарность и накажи – пусть держат ухо востро!
– Косточки разомнём на волоке, – добавил Фёдор Алексеевич, взявшись за деловые письма.
– Но идти до победного часа! – авторитетно произнёс царь Пётр.
– Здесь он заметил матроса Наума с первым уловом. Синявин вцепился в огромную рыбину.
– Северная и мощная! – ликовал матрос, отказался от помощи царя. – Сам справлюсь. Не знаю, как только звать.
– Я познакомился с нею в прежние походы на Белое море. Видишь, бока серебристые, рот большой и длина больше метра. Это и есть белорыбица.
– Свари ухи и угости меня с командой, – вдвоём втащили рыбину на палубу.
В конце августа русская армия начала свой беспримерный обратный переход от Нюхчи до Ладоги. Построенные в две шеренги солдаты и крестьяне ждали только царской команды. Пётр Алексеевич объявил:
– Совершаем переход! С великим поспешанием! – по взмаху государевой руки под удары барабанов стали тащить по волоку целую флотилию из 13 судов, во главе которых были два фрегата и яхта. Никто из участников не предполагал подобного похода и возможность передвижения по суше морских кораблей. От утренней зари до заката солнца люди тащили и тащили скрипевшие суда. Они испытывали невероятные трудности. Но в них был высокий дух Отечества, причастность к великому делу царя, который находился с ними в одном строю, не дрогнул и не отступил от благородной цели – отвоевать на благо Российского государства и всего народа выход к Балтийскому морю, вернуть отчичу и дедичу, быть полноправным членом всех балтийских государств!
– Осударева дорога, – окрестили труженики малоизвестный всем волок, просуществовавший ровно столько, сколько дней длился этот мужественно-геройский подвиг солдат, крестьян, матросов, офицеров и самого государя российского Петра Великого.
Там, где волок проваливался в своенравную дикую реку, немедленно вырастала новая гать из заранее заготовленных брёвен. Непреодолимая преграда ретировалась перед силачами. Если на пути вставала скала, и нельзя было сдвинуть её, то дорогу отводили от неё в сторону.
При очередном обводе препятствия царь не гневался, а восторгался чудом природы. Как-то он влез на капризную скалу, позвал с собою матроса Синявина. Оба увидели внизу человеческий муравейник. И каждый муравей был трудягой, среди них не сыскать было ни одного бездельника.
Только что с восстановленной гати, расположенной у подножия горы, начался крутой подъём. Снизу медленно возникают фрегаты, уверенно вырастают и всё выше и выше шествуют друг за другом, и, наконец, красуются на вершине горы и спускаются с крутизны, чтобы в следующий раз совершить взлёт на гребень горы, словно волны во время шторма на море. А вокруг них человеческие реки крепко и цепко держат корабли на плаву, ибо у них есть штурвальный Пётр, и он во всём первый.
– Государь, эти корабли – зародыши Балтийского флота! – изумился юный Синявин.
– Верно! – царь Пётр подтвердил сообразительность Наума. – А теперь им, зачаткам нового, надо помочь преодолеть следующий гребень! – и Пётр с юношей ринулись со скалы, подставляя свои спины и руки-лопаты под рёбра кораблей.
На коротком привале Пётр с артелью ел кашу из общего котла. Головин подвёл гонца, вручившего ему донесение Шереметева.
В июле при мызе Гуммельсгоф, писал Борис Петрович, наголову разбил Шлиппенбаха. Из шести тысяч шведов в живых осталось только пятьсот человек, вся артиллерия и знамёна достались русским.
– Вторая виктория фельдмаршала, – сообщил царь свите.
– Нельзя только всех известить о ней, – запечалился Фёдор Алексеевич.
– Народ догадлив, давно смекнул, что к чему, – ответил Пётр. – Вот Синявин в гуще народа, поди, слышит, как меж собой люди толкуют.
– Как шибко! Толкователи всегда есть, – Наум проглотил ложку каши. – Ведь не на сушу, говорят, притащили морские чуда, а для воды. Не то рассохнутся. Пытают меня, в каком месте должны стрелять. Я отвечаю: не ведаю. Возмущаются, как не знаешь, коль матроз? Отмалчиваюсь. Ехидничают: ещё нашлась рыбина-белорыбица. Я и вправду не должен сообщать по морскому уставу!
– По любому! – поправил Пётр. – А так – молодец! Придёт время – они увидят, да и мы позже расскажем.
На четырнадцатый день сухопутная эскадра приплыла на плечах к погосту. Повенец был сначала постоялым двором, куда в давние времена князь со своей дружиной прибывал сюда за данью. Потом постоялое место превратилось в поселение округи с церковью. Уже при царе Петре заложили Повенецкую верфь. Но это произойдёт после освобождения линии Невы.
Между Петром Алексеевичем и командующим армией Шереметевым в августе-сентябре шла бурная переписка. Точнее, так: депеши царя летали к фельдмаршалу чаще, чем от него. В одном из писем Петр назначил ему встречу в Старой Ладоге. «Изволь, ваша милость, немедленно быть неотложно к нам на Ладогу». Вчерашний победитель шведов хотел отдохнуть в Москве, но получив этот приказ, поспешил к царю.
Вдогонку царь Пётр отправил полководцу указ: «немешкав быть к нам», ибо «зело нужно, и без того инако бытии не может». Такой же указ получил А. Репнин, чьи полки были расквартированы в Новгороде. С великим поспешанием русские полки двигались к Старой Ладоге.
В ней завершается подготовка к военной операции. Туда стекаются войска; возведён арсенал, где с лета 1702 года сосредоточивается огромное количество вещей для штурма крепости. Царь справляется у интендантов даже о штурмовых лестницах, лопатах. Видит уложенные мешки, щупает и развязывает один из них. Пётр Алексеевич вынимает шерсть и проверяет, не побила ли её моль.
– Отличная шерсть для защиты от пуль, – хвалит начальник арсенала.
На военном совете присутствует приглашённый царём генералитет. Сначала заслушивают доклад Апраксина. Он сообщает о разрыве его войсками коммуникаций шведской группировки Кронгпорта, контролировавшего Ингрию, Карелию и Финляндию.
– Изволь, Пётр Матвеевич, доложить подробно о военных действиях в Ижорской земле, – в голосе царя послышались нотки недовольства.
– Государь, я гостил с вверенным мне войском в Ингрии между рекою Невою и Тосной, прошёл землю, разорил и развоевал. Шведский отряд прогнал от Тосны к Невской крепости Ниеншанц. На судах в Ладожском озере полковник Тыртов дрался несколько раз со шведами и принудил их удалиться в Нотебург.
– Почему не выполнил моего наказа? – разгневался царь Пётр. – Кого разорил?
Пётр Апраксин вспотел, голосом сник:
– Русские поселения жёг по берегам Невы с целью утеснить неприятеля в подвозе съестных припасов.
– Это же русская Ижорская земля! Твой долг, окольничий, уберечь её от уничтожения противником! Ты действовал против моего указа!
На военном совете полководец Пётр Алексеевич назначил командующим армией генерал-фельдмаршала Шереметева.
– Затягивать такую рискованную операцию не имеем права. Сейчас сухопутные и морские силы объединяем с одной целью – взять штурмом крепость Нотебург, – подытожил царь Пётр.
Ни один полководец того времени не мог додуматься до подобного шага. Царь-полководец овладел оперативным искусством ведения военных операций в ходе Северной войны. Он первым осуществил скоординированные военные действия разнородных войск.
26 сентября 1702 года основные силы численностью свыше десяти тысяч человек выдвинулись к Нотебургу.
Островное положение крепости затрудняло осаду и штурм её. И опять полководец Пётр I принимает неожиданное решение: велел прорубить просеку от Ладожского озера. Он участвует в прорубке дороги. С солдатами и теперь уже ижорскими мужиками он проведёт просеку в три версты за одни сутки! Царь впрягается на пару с Наумом Синявиным в шеренги с гвардейцами Преображенского и Семёновского полков и матросами и тащат по волоку пятьдесят лодок, которые заранее построены на реке Свирь.
Наум подходит к лодке и произносит:
– Последний рывок вперёд.
– С великим поспешанием! – восклицает Пётр.
– С великим поспешанием! – вторят шеренги.
Шведы были ошеломлены при виде русских плавсредств ниже Нотебурга, и так крепость была взята в кольцо блокады.
Клич «С великим поспешанием!» стал ключом к освобождению русских земель, чтоб не было повадно зариться врагу! Подвиг на «осударевой дороге» составляет славную страницу военной летописи Северной войны.
ТЕРНОВЫЙ ВЕПРИК
В течение лета и осени 1708 года на Веприк, как и на всю Украину, хлынули нескончаемо проливные дожди. Узенькие улочки крепости превратились в непролазную грязь и покрылись сплошными топкими лужами. Все жители и гарнизон не ходили по дороге, а протискивались кое-как у облезлых мазанок. Такая погода обычно никого не радует, но все в городке считали её благом. Шведское нашествие надвигалось с севера. Захватчики устремились вглубь украинской земли, но из-за военных действий русских и сопротивления украинцев шведы продвигались медленно. Ненастье усугубляло их положение, свеи застревали в жидком чернозёме, устраивая долгий передых перед следующим броском. Погода мстила интервентам.
Комендант крепости Фермор не унывал, только повторял:
– Хляби небесные разверзлись!
30 ноября он глянул в окно комендатуры, где и проживал, увидел тот же противный дождь, натянул тупоносые смазные сапоги и, переступив порог, по щиколотку увяз, денщику сказал на ломаном русском языке:
– Небесные хляби просятся в комендатуру, тебе прибавилось хлопот, чтобы не допустить их в дом, – и стал лавировать по бровке на очередной осмотр валов. – Только бы знать, далеко ли от нас русская армия и свейское воинство, – обошёл свиноматку с приплодом и двинулся к воротам.
Под насыпью был небольшой бочкообразный проход, ворота находились у внешнего края его. В проходе было сухо. В нос коменданту шибанул тяжелый запах. Солдаты смазывали дёгтем навесные крюки воротных створок. Караул доложил о спокойствии в округе и выполнении хозяйственного задания.
– Самое уязвимое место любой крепости – это ворота, – Фермор напомнил солдатам, посмотрев на пустынную дорогу в сторону Гадяча, в котором шведское войско уже теснилось по украинским хатам, о чём ещё не ведали в Веприке.
Комендант поднялся на вал, неторопливым взглядом окинул четырёхугольную крепостцу без бастионов, с невысокой насыпью, поверху которой вились одной улицей плетни. Он пошёл между плетнями, проросшими колючим терновником, по всему кругу вала.
Если Фермор обнаруживал чуть-чуть пошатнувшийся кол, то шедшие за ним солдаты тут же заменяли его новым.
– Кол – надёжная частица защиты! – поучал комендант.
Комендант промок до костей, но не отступил, пока не закончил осмотр последнего колышка. В поле не заметил по-прежнему никаких изменений.
Из глубины крепости донёсся женский вопль. Он узнал голос знакомой Ганки, которая в воздухе потрясала кулаком, в другом держала выломанный жидкий прут из терновника, не обращая внимания на свои раны от его колючек. На пожарной каланче торчал мальчик, её сын Тараска, лет тринадцати. Она опустела в дождливые дни. К боку пожарки был кем-то приколочен случайно высокий шест. Круглая жердь была освоена для кратковременного отдыха птицами, которые поглядывали сверху на островерхую соломенную крышу с уютно устроенным гнездом аиста.
Тараска ухватился за шест и медленно стал взбираться, пристально всматриваясь в даль, намереваясь подняться ещё выше. Мать вопила, мальчик в сердцах плюнул на солому и стал слазить. Он мог по скользкому шесту рухнуть на землю и разбиться при падении. Но что двигало им – озорство или что-то другое? А может, всё вместе взятое?
– Хоть кол на голове теши! – мать опустила прут при виде коменданта. – Высеку, – сказала подошедшему Тараске, – но в хате.
Фермор поспешил к Ганке. Постоя солдата в её хате не было, всего одна лавка на двоих. Комендант присматривал за теми хлопцами, у которых не было отцов. Война осиротила их. Он поднял руку, чтобы не допустить наказания, хотя признавал безрассудность поступка подростка.
– Зачем полез на каланчу? – строго спросил Фермор.
– Мам, посмотри на аиста. Его спасать надо, стоит в озабоченном виде.
– О птице заботится! – фыркнула она. – А я?
– Так он первым заметил вражину, – с дрожью в голосе произнёс мальчик, защищая птицу.
– А ну-ка, Аистёнок… – оговорился Фермор. – Доложи, глазастый, какого увидел вражину?
– Того самого, который пришёл нас завоевать.
Комендант смягчился к мальчику, но сильно встревожился его известием:
– Тарас, в комендатуре донеси мне, как положено, – и вместе с неожиданным дозорным скрылся в служебном доме.
– Вот так хотела отлупить сына, – с печалью сказала Ганка, – а теперь рука не поднимется. Ворога узрел рядом.
Мать Ганка, не глядя на длинный прут, машинально скрутила его, как в детстве вила венок из полевых цветов, и получила какой-то угловатый предмет. Она, уколов себя уже не раз, опомнилась: у неё на руке висел несуразный четырёхугольник, отдалённо напоминавший венок. Женщина прикрепила его к каланче.
Сначала первым Аистёнок – такая кличка прилипла к Тараске – натянул на голову терновый венок. Вслед за ним мальчишки крутили из терновника грубые и незамысловатые венки и щеголяли в них по улицам, по валу, терпеливо снося впившиеся в башку терновые иглы.
Вскоре крепостца оказалась в окружении шведского фронта, и жители стали её так и называть терновый Веприк.
К концу последнего дня осени развёдрилось. И в ту же ночь на 1 декабря одна напасть сменилась другой – ударил мороз. В одночасье лужи превратились в ледяные озерки, а грязь – в комья-кочки.
Фермор был не привычен к морозу и сразу покрылся гусиной кожей, сказал:
– Небесные хляби закончились, на землю спустился мороз. Для шведов – это мор… – поскользнулся на льду, оставив след дёгтя от сапога.
Перед комендатурой его ждал собравшийся народ. На устах был один вопрос:
– Скоро ли нападёт швед?
Комендант успокоил всех:
– Свеи не воюют зимой, сидят по зимним квартирам, – обернулся к офицерам, приказал. – Караулы держать на прежних местах, а солдат – под ружьём.
Затем подошёл к Ганке, обратился к Аистёнку:
– Теперь с драгунами будешь в дозоре. Ганка, вынужден я – мал гарнизон. Верю, с ним ничего не случится.
Фермор приказал Тараске следовать в комендатуру, усадил за стол:
– Драгуны нужны для постоянного объезда днём и ночью вокруг крепостцы. Они тебя будут забрасывать в шведский лагерь. Но только не теряйся в нём при встречах с противником и будь всегда начеку. Дознавайся о состоянии их здоровья и замыслах.
В начале декабря Веприк оказался в центре развернувшихся событий. И это доказал следующий случай.
Во время обычного осмотра крепостцы комендант увидел группу всадников.
– Лихие. Куда несёт их, неужели к нам?
Кавалькада летела к Веприку. Фермор ахнул, когда разглядел в ней высокую фигуру царя Петра.
– Немедля отворить ворота! – распорядился он.
Группа всадников остановилась перед комендантом. Пётр ловко соскочил с коня. Фермор доложил:
– Вверенный мне гарнизон состоит из тысячи триста солдат и офицеров, сотни драгунов, в наличии три пушки. Гарнизон несёт исправно службу. Происшествий никаких нет.
– Сколько жителей? – спросил царь.
– Более четырёхсот жителей, среди них украинцы, казаки, женщины, дети, старики и партизаны.
После беседы царь Пётр занялся рекогносцировкой местности.
– У вас хороший обзор, – оценил. – Противник не застигнет врасплох. Спрашивайте жёстче с драгунов за достоверность сведений, засылайте верных людей на биваки противника.
– Не подведём, государь, гарнизон надёжен. Вот привлёк юного дозорного Аистёнка, приносит сведения из самих постоялых пунктов врага, – сообщил комендант.
– Такое имя? – удивился Пётр. – Редкое и красивое.
– Настоящее имя Тарас, а это его прозвище, – и рассказал царю случай про каланчу.
– Каланчи мне знакомы по Азову, – вспомнил Пётр. – Их отвоевали у турок. Ваша каланча послужит против шведов. Веприк обзавёлся своими дозорными из мальчишек в войне с захватчиками. Молодцы!
– Все в одном строю, – заверил комендант и спросил. – Ожидается ли нападение на крепость?
– В такие морозы шведы не высунут носа из своей конуры. Но в твой Веприк я ещё наведаюсь, – предупредил государь.
Царь Пётр пятикратно навещал крепостцу и каждый раз осуществлял разведку для получения сведений о противнике. Дозорные докладывали о положении дел на шведской стороне. Аистёнок проникал к шведам, а потом толково излагал коменданту:
– Шведы в летних обветшалых мундирах. Они подшивают к ним овчину. Некоторые солдаты носят самодельные овчинные ботинки, как я, – и показал на свою обувку, – а другие – онучи и даже лапти. Шведы устроили биваки в степи. От стужи не спасут их соломенные конуры. На санях, как дрова, возят окоченевшие трупы к местам захоронения.
На военном совете царь Пётр приказал добыть Гадяч. 16 декабря отряд русской армии вышел из Лебедина, демонстрируя намерение захватить его. Шведская разведка донесла королю о движении противника. В жесточайшую стужу Карл XII вывел солдат из тёплых хат Ромен. Но Пётр, узнав о выступлении шведской армии, приказал немедленно отступить к Лебедину. Между тем другой русский отряд под командованием генерала Алларта занял Ромены, ранее находившийся в руках свеев, потерявших тем самым свои тёплые квартиры. Эти передвижения происходили во время таких морозов, что птицы в воздухе мёрзли. Шведы пострадали гораздо больше русских, хотя и у них не обошлось без обмороженных. Морозы охватили большую часть Европы, Балтийское море и каналы Венеции покрылись льдом. Карл XII продержал своё войско двое суток в голой степи, дожидаясь русских у Гадяча. Король мечтал, когда они станут штурмовать городок, он задаст им вторую Нарву!
Но русские спокойно отогревались в зимних квартирах Лебедина, предоставив противнику сражаться с ударами мороза! Разозлённый король-полководец решил отомстить, уничтожив одним махом Веприк. Маленькая крепостца была расположена в 12 верстах от Гадяча.
22 декабря войсковые части двинулись на лёгкое овладение ничтожной крепостцы. Городские ворота были закрыты. Фермор поднялся на вал. Он руководил обороной. Атака противника была отбита. Для осаждающих срочно потребовались штурмовые лестницы, коих у них не было. Противник откатился от Веприка, не солоно хлебавши.
Карл XII решил:
– Без предварительной подготовки Веприк не взять. Даю всего неделю на подготовку штурма, изготовить штурмовые лестницы.
Геройское сопротивление гарнизона и жителей Веприка нарушило все расчеты шведского командования и сорвало передвижение их войск с целью нанести удар по русским войскам.
На глазах защитников крепостцы шведы отступили в голую степь. Защитники повалили на городскую площадь перед комендатурой. Все делились радостью и вспоминали историю крепостцы.
– Наши городки и сёла исстари привыкли к полувоенной степной жизни. Не раз давали отпор крымским татарам.
– Украинцы и казаки умеют владеть оружием! – потрясали им жители перед военными.
– Веприк, как терновник, не даётся в руки врагам. Я был в войсках изменника Мазепы, – выступил казак, – и сбежал к вам, когда был послан в разведку. Шведы не пускают украинцев по тылам русской армии из-за нашего сочувствия к ней. Теперь украинцев и казаков держат бессменно под караулом.
– А шведские солдаты, – добавил дозорный Аистёнок, – добывают себе пропитание сбором колосьев и молотят их между камнями. Из-за дурной жизни у солдат, я подслушал, есть поговорка: доктор Водка, доктор Чеснок и доктор Смерть.
Наблюдательный Тараска рассмешил всё собрание. Комендант не прерывал народных речей. Выслушав их, уверенно заговорил:
– Карл XII знал про Украину, как многолюдную и обильную. Но он не знает её боевой истории. К сожалению, нет у нас регулярной фортеции с сильным гарнизоном. Зато народ устраивает стычки со свеями. Шведы попадают в постоянные переделки с партизанами. Карл XII расположил свою армию в Гадяче и Лохвицах, находящихся севернее Полтавы. Русская армия шла параллельно шведам к Глухову и Путивлю и встала на зимние квартиры в Лебедине в середине ноября. Оттуда по приказу царя Петра были высланы отряды к Миргороду, Полтаве, Нежину и другим городам. Государь в начале декабря побывал пять раз в нашем Веприке. Мало-помалу постоянными налётами русская армия вытеснила шведов из зимних квартир и заставила их жить в морозной степи между реками Псёлом и Ворсклой. На левобережье Днепра они увязли глубже, чем в Польше.
Наша крепость слишком обширна для такого маленького гарнизона, но мы даём присягу верности царю Петру и России в борьбе с шведскими захватчиками.
После пылкой речи коменданта Фермора гарнизон, а затем и все жители городка дали присягу на Библии по защите Веприка.
На военный совет пригласили представителей городка. Фермор давал указания по укреплению крепости.
– Господа офицеры, возлагаю на вас ответственность по обороне Веприка! Приказываю немедленно укрепить поверх валов плетни, между ними насыпать земли, облить водой внешние откосы и привести в порядок все полковые пушки, расчистить заметённый снегов мелкий ров.
Веприк готовился к отпору. На валы мужчины поднимали цепочкой воду для обливания внешней стороны крепостцы. Впереди поливальных шли солдаты и засыпали плетни землёй из мешков, утрамбовывая ногами и бревнами. Так исчезла улица между изгородью. Вал подрос на солдатский рост. Вода тотчас замёрзла на сильном морозе. Фермор видел, что поверх ледяной корки торчали колючки кустарника.
– Ощетинился Веприк, – потрогал замёрзший терновник. – Хороша заноза для короля Карла!
На улицах женщины с детьми насыпали мешки землёй, навозом. Аистёнок смастерил санки и на них укладывал готовые мешки. Сын впрягался в санки и вёз, а мать придерживала руками неоценимый груз. Возле вала мальчик брался за узел мешка, подставлял спину, а Ганка забрасывала ему очередной мешок.
– Ганка, надорвётся он, – беспокоился комендант.
– Не хочет отставать от остальных, – с гордостью отвечала мать. – В отца пошёл таким работящим и ловким. Не по годам крепкий.
– Жилистый! – солдаты одобряли подростка.
– Шведы ещё получат от нас, – рассудил Аистёнок, видя вокруг себя улыбчивые лица.
Король приказал подтянуть резервы, им впридачу сердюков Мазепы, соорудить штурмовые лестницы, подвезти двадцать пушек к крепости.
На военном совете Карл XII объявил:
– Штурмом буду руководить я и выдерну эту занозу! – указательный палец уткнулся в карту и резким движением отдёрнул его от точки с названием Веприк.
– Нас ждёт виктория! – воскликнул командующий средней колонной войск опытный служака остзеец полковник Генрих Отто фон Альбедил, который к 1709 году ухитрился повоевать за австрийского императора, голландскую и венецианскую республики, за британскую корону и саксонского курфюрста.
– О, великий полководец! – вторили братья графы Шперлинги.
Король Карл XII любил лесть и не остановил славословие.
– 6 января назначаю взятие крепости, – и сухо распрощался со всеми.
В то январское утро всё покрылось густым инеем. Небольшая крепостца была похожа на праздничное украшение. Только окружённая штыками и пушками противника придавали ей особую суровость, ибо на её валах стояли сосредоточенные защитники против войск 27-летнего скандинавского бродяги.
По мановению королевской руки шведы открыли артиллерийский огонь с четырёх батарей всех двадцати пушек. Пехота в это время строилась в три штурмовые колонны по шестьсот человек в каждой, планируя одновременное нападение с трёх сторон. Карл XII намеревался бить ядрами по верху вала, чтобы атакующие под защитой огня без потерь приблизились и взобрались на насыпь. Присутствие короля-полководца подстегнуло честолюбие офицеров – все хотели продемонстрировать свою неустрашимость и быть впереди в опасном месте.
Генрих Отто фон Альбедил командовал средней колонной. Его поспешность оказалась на руку защитникам Веприка, ибо ведомая им колонна оказалась у ворот, когда две фланговые колонны ещё не развернулись в боевой порядок. Стремительность напора была такой неудержимой, что створки ворот разомкнулись. Однако защитники скоро подтащили к ним туго набитые землёй мешки. С улиц их волочили женщины, дети и даже старики, а солдаты укладывали мешки в воротный проём.
Ганка с Тараской были первыми вместе с солдатами, кто воочию увидел в открытых воротах вперемешку шведов с гетманскими телохранителями. На лицах у них была написана звериная злоба. Внимание мальчика притянул к себе не швед в овчине, а выхоленный сердюк, который впился в него своим жутким взглядом. От сердюка нельзя было ждать пощады. Аистёнок почувствовал это и стремглав устремился закрывать ворота. С вала по наступавшим ухнула прямой наводкой пушка. Противник откатился, неся потери в живой силе. Тараска уже не видел отступления врага. Рядом с Аистёнком появился комендант, отдавая короткие приказания по укреплению ворот, самого уязвимого места в обороне.
– Истина. Все твои старшие поколения стояли насмерть на оборонительных рубежах Российского государства против любых басурман! – убеждённо ответил комендант и кинулся навстречу Ганке, волочившей тяжёлый мешок.
Мальчик обогнал его и с матерью молча уложил ношу в заграждение ворот. Он как бы давал Фермору понять – ему руководить всей обороной и боем, а им конкретно защищать частицу крепостцы. Потом Тарас с матерью катали брёвна для укрепления ворот.
Вспотевшие, оба присели вместе с другими хоть на минуту передохнуть возле глухой стены, вставшей вместо недавних ворот.
– Замуровали, – с облегчением сказала Ганка.
– Сердюк уже не прорвётся, – заметил Аистёнок. – Мама, сердюк – басурман?
Ганка недоумённо посмотрела на сына.
– И откуда ты берёшь это? У коменданта спроси. Он всё знает… – спохватилась. – В печи кулеш истомился.
– Для сердюка? – крикнул Тараска вслед убегающей матери, задумался. – А сердюк-то сердится… – Оторвали от Мазепы, отправили рядовым в войско к шведам. Для него это позор, – решил Аистёнок.
Женщины готовили кулеш, как средство обороны. Аистёнок пошёл носить его на вал.
Разновремённость атаки выручила Веприк. Солдаты и казаки бросились к местам против фланговых колонн и первыми залпами уложили в снег полковника Фриччи, подполковника А. Мёрнера и принявшего после них командование графа К.О. Шперлинга. Он вместе с братом Я. Шперлингом был убит почти одновременно под неприступной крепостцой.
Всего две штурмовые лестницы шведы успели привалить к валу. Попытки взобраться по ледяному откосу были бесполезны. Шведские ядра отскакивали рикошетом от ледяной горы, и ледяные осколки с терновыми иголками в кровь секли лица и руки нападавших. Отчаянных смельчаков сбивали вниз саблями, пиками и дубьём. Из горшков лились на головы врагов кипящая гороховая похлёбка и жидкая каша из пшена.
За спиной падали ядра. Одно ядро уничтожило каланчу. Испуганная птица взмыла вверх. Ганка держала в руках обжигающий горшок. Она вздрогнула от удара, на мгновение обернулась и увидела рухнувшую каланчу.
– Аист уже не вернётся, – толкнула рядом стоящего сына.
Мальчик, сжав губы, в течение нескольких секунд провожал взглядом взмахи крыльев красивой и гордой птицы, символа украинских деревень и маленьких городков. Аистёнок хотел только что-то сказать матери, как увидел то же самое ужасное лицо сердюка, целившегося в Ганку, высокую и статную женщину. У мальчика не было времени чем-либо нанести удар по гетманскому телохранителю. Тот прицелился снизу насыпи. Сын прыгнул и закрыл своей грудью родную мать. Грянул выстрел, который сразил Тараску наповал.
– Сердюк уж точно басурман, – произнёс Аистёнок – и умер.
– Аистёнок, мой Аистёнок! – повторяла мать, исступлённо наравне с другими поражая врага камнями и комьями мёрзлой земли. – Я знаю, душа моего сыночка улетела вслед за небесным аистом! – мать, войдя в раж, приговаривала и сбрасывала вместе с другими женщинами на головы врагов очередное бревно.
Карл XII предпринял три попытки штурма, и все они закончились провалом. Веприк стоял, как несокрушимая скала. Над маленькой фортецией гордо реяло российское знамя. Королю постоянно докладывали о потерях. На его глазах ранило генерал-майора Б.О. Штакельберга, контузило фельдмаршала К. Реншельда, а также принца М.Э. Вюртембергского.
– Я теряю цвет своего офицерства! – гневно восклицал король Карл XII . – Погибло две тысячи отличных солдат непобедимой в Европе армии!
С сумерками бой прекратился.
Защитники Веприка потеряли убитыми сто семьдесят пять человек, из них восемь офицеров, и сто пятьдесят ранеными. Для оружия и пушек иссяк порох. Ночью явился парламентёр от короля свеев, который предложил почётную сдачу крепостцы в плен с хорошим содержанием и сохранением имущества всех защитников. Либо – смерть при повторном штурме.
Комендант Фермор решил сдаться. В знак признания доблести и храбрости гарнизона Карл XII вернул коменданту и всем офицерам шпаги. Пленных увели в Старые Сенжары. Солдат держали в деревянных колодках, моря их голодом. Король отдал украинцев в руки Мазепы, как его подданных. Мазепинские сердюки зарубили мужчин и женщин, среди которых была и Ганка. Веприк был сожжён. Такова была цена обещания коварного шведского короля Карла XII .
Полгода русские солдаты протомились в плену. Они не потеряли воинского духа. В июне 1708 года две тысячи пятьсот драгун и солдат генерал-лейтенанта Генскина ворвались в Старые Сенжары, порубили много шведов. Воспользовавшись атакой, пленные разбили колодки, напали на конвой и старо-сенжарский гарнизон. От плена освободилась тысяча двести семьдесят человек, было взято восемь знамён и две пушки.
Так в Северной войне против шведских интервентов крепла дружба русских и украинцев.
ШПАГА ПЕТРА
Саксонский курфюрст мучился перед зеркалом, какой принять вид при его встрече с российским монархом. Он хотел сохранить прежнею томность во взгляде. А лицо невольно выражало напряжённость ожидания. Август знал, что Петру нравилась его аристократическо-вельможная беззаботность. Но много воды с тех пор утекло. Курфюрст поменял дружбу с царём. Это произошло в 1706 году. Курфюрст Август был ещё королём польским. Будучи союзником Петра по Северному союзу и воюя против Свейской империи, он фактически удирал от шведского короля в течение шести лет, не ввязываясь с ним в сражения. Карлу XII надоело гоняться по Польше за презираемым им курфюрстом, и он двинул вышколенные полки в Саксонию. Чтобы не потерять наследственную Саксонию, Август вступил в тайные переговоры с прославляющимся в Европе героем, которому пожертвовал Польшу и отрёкся от польской короны в пользу Станислава Лещинского, ставленника шведского короля. Заключив с Карлом XII в деревеньке Альтранштадте союзный договор против России, курфюрст продолжал заигрывать с Петром, умалчивая о своём предательстве и уверяя его в своей преданности. Рядом с Августом находился Меншиков, отменный покоритель крепостей и рубака на войне, но не обладавший никаким дипломатическим чутьём. Август водил его за нос и, мало того, уже ставши союзником Швеции и врагом России, клянчил деньги у Александра Даниловича. У Меншикова дрогнуло сердце от бессребреника, слуги двух господ, и отвалил он тому из собственного кармана 10000 ефимков, о чём полководец поведал с печалью в письме царю о нищем курфюрсте.
Август продолжал репетировать: менял величественные позы, маски на лице – и всё не нравилось ему. После долгих упражнений принял быть слегка озабоченным. Все мысли теперь сосредоточились над тем, как умаслить великого потентата-победителя. Он выскочил на палубу прама. Лёгкий зефир качал корабль в октябрьский день 1709 года на Висле. Курфюрсту не стало легче на ветру. В мыслях сидела одна мечта: ему хотелось вернуть польскую корону и стать королём Польши. Только надо бы найти ключик к Петру. Он машинально тронул шпагу, схватился за сердце, словно его пронзили. В нём всколыхнулось не ко времени воспоминание, связанное с одним петровским подарком, и подавил, не дав растечься в памяти. Чтобы успокоить себя, стал упорно смотреть на вислинские воды. Вот тут-то потентата и осенило:
– Вино буду лить рекой! – и ринулся в столовую.
Застолье было заставлено искусными яствами, среди которых выстроились в ряды разносортные бутылки вин. Слуги сновали, уставляя будущую трапезу новыми кушаньями и добавляя ещё изысканными марками вин.
– Только венгерское вино! Другое убрать! – невольно вскричал Август. – Его царское величество любит только пить! – замахал салфеткой по бутылке венгерского вина, повторил. – Только его! – уронил на пол, не разбив. – Слава богу! Вот ключик к сердцу царя!
Здесь подкатила царская карета. Пётр не выскочил по привычке, как ожидал Август, а степенно вышел из неё. Курфюрст испытал неожиданный шок: царь был другим, выглядел не диким юношей, а величественным и могущественным монархом. Забыв про зазеркальные придумки, курфюрст с салфеткой в руке бежал навстречу царю.
– Ваше царское величество! – показывал виноватый вид. – Поздравляю вас с преславной Полтавской викторией над коварным и хищным королём шведов Карлом XII ! Вы приобрели те только себе, но и всему русскому народу бесконечную славу и показали всему свету, что русские научились воевать! – говорил пространно и напыщенно.
Они уже ни разу не обменялись словом «брат», как в прежние времена. Пётр употребил его на первой встрече в 1698 году в Раве-Русской. Юный царь во время трёхдневного пребывания был очарован ровесником: у статного красавца томный взгляд, ласкающий тембр голоса, – одним словом, обворожил обаянием Петра. И оба мечтали о славе своего Отечества, общались по-дружески и потом писали друг другу сердечные письма. В одном из них царь, зная условность дипломатической лексики и строгость официального формуляра, подчёркивал в скобках: «мой господине и брате, любезнейший и друже истинною, а не политикой». По возвращению в Москву он щеголял в кафтане и шпаге Августа, не находил слов для восхваления своего несравненного друга.
– Я вручил ему свою шпагу! – и опирался на эфес королевской шпаги. – Мы клялись в монаршей верности, как братья!
Царь Пётр держал руку на рукояти августовской шпаги, ступив на трап. Побледневший курфюрст швырнул салфетку и, подхватив царя под локоть, перевёл на прам. Пётр заметил про себя: «Яко подданный!» И опять зачастил Август, не давая российскому монарху произнести слово приветствия:
– Вашему царскому величеству благодарен за письмо от 8 июля 1709 года, где призываете меня начать активные действия без потеряния времени для совершения наших общих интересов».
У Петра Алексеевича после Полтавской баталии были сначала другие намерения. Карл XII драпал без оглядки в Бендеры, владения турецкого султана. Царь по горячим следам обратился к шведскому королю и Сенату о заключении мира, в котором он был готов поступиться интересами своих шведских союзников Саксонии и Дании. Однако царь забыл, с кем имеет дело. Король из далёкой турецкой провинции заявил, что он соберёт вторую армию. Узнав об этом, Пётр подписал воззвание к шведскому народу, где предрекал ему неизбежные в будущем несчастья, что и подтвердилось в долгой и изнурительной войне. После этого Пётр Алексеевич оперативно выехал в Польшу на встречу с курфюрстом для подписания с ним союза, так как видел в нём наименьшее зло.
Курфюрст показал свой прогулочный корабль, каюты которого были обиты красивой тканью. Он величаво поводил рукой и клал её на эфес шпаги, но тут же мгновенно одёргивал.
– Что-то случилось? – спросил царь великодушно.
– Как вам понравилась Варшава? – вместо ответа Август задал вопрос Петру.
– Сенаторы поздравляли и благодарили меня за викторию под Полтавой и за спасение их вольности.
Август ждал не этого, ему хотелось услышать волшебное слово «король», адресованное ему. Он понял: добывать королевство надо своими конкретными делами. Пётр подтолкнул его к нелёгкому признанию, зная трусость, лицемерие и коварство собеседника.
Потентаты вошли в трапезную. Даже искушённого Петра поразило обилие венгерского вина, снисходительно рассмеялся, спросил:
– Сколько вёрст до Торна?
– Одна миля, – чётко отрапортовал куюрфюрст.
– Может, осилим, если пробудем не один день. Как тогда быть с договором? – намекал царь на неблаговидный поступок: хотел подкупить попойкой. Август понял: нет прежнего отношения.
Такая залихватская удаль проявилась при встрече их в 1704 году. Пётр пожелал тогда:
– Да будут мысли наши столь тверды, сколь сильны наши телеса!
Король не придумал своего тоста, глубокомысленно наморщив лоб, повторил:
– Да здравствует соединённая сила, которая врагов рассеивает в прах! – схватив серебряную тарелку, согнул рукой в трубку и бросил в сторонку. Король щеголял перед Петром.
Пётр Алексеевич согнул тарелку и положил перед собой. Оба сильных государя начали вертеть по две тарелки и перепортили бы весь сервиз, если злую шутку не остановил российский монарх следующей речью:
– Брат Август, мы гнём серебро изрядно, только надобно потрудиться, как бы согнуть нам шведское железо.
Царь поискал глазами предмет и заметил медную пушку, с гордостью сказал:
– Теперь у нас на вооружении железные пушки! Мы добываем руду на Урале, и железо наше лучше свейского!
– Я желаю обновить с вашим царским величеством железный союз и вступить в войну против шведов, – патетически произнёс Август. – За нанесение жестокой обиды как царскому величеству, так и мне, все виновные министры, выдавшие русские полки и вашего посланника Паткуля шведскому королю и заключившие Альтранштадский мирный договор без моего ведома, – хотя те действовали в соответствии с его прямыми указаниями, – заключены под стражу и преданы правосудию…
Пётр прервал лживые излияния:
– Лучший способ подтвердит ваши намерения, – вручить бумагу с указанием новых министров, сторонников России, – и наказать по справедливости Имгофа, Финкштена и других соучастников недостойного сговора против собственного короля!
Курфюрст встал по-лакейски на колени перед царём:
– Я обещаю великий мир между Россией и Польшей. Его внесу в государственную конституцию.
– Ваше королевское величество, сядьте! – Пётр диктовал. – По окончанию войны оба потентата гарантируют друг другу: России покойное владение наследственными, от шведов возвращёнными и завоёванными землями, королевскому величеству – покойное владение Польшей и своих нынешних и вперёд имеющих получиться наследственных земель.
Король Август II заверил:
– Даю своё честное королевское слово быть с царём Петром и Россией и никогда не изменять! Я заодно против врагов креста!
Пётр Алексеевич встал перед сидящим жалким королём:
– Буду ходатайствовать в достижении вам польского престола русским войском, которое идёт уже в Польшу и сам перед сеймом Речи Посполитой.
– Все прежние письменные обязательства и документы будем считать мёртвыми! – обрадовано воскликнул король Польши, поднял рюмку.
Пётр Алексеевич тоже поднял рюмку венгерского вина и произнёс тост:
– Наша цель – не конечное разорение Швеции, а приведение её в должные границы и доставление безопасности её соседям!
Август II облегчённо вздохнул, внутри себя посмеялся над своими страхами, опёрся на рукоять шпаги: не ведает царь о его тайне с шведским королём.
Оба выпили за здоровье друг друга и скорое окончание войны.
По приказу Петра внесли кованый сундук.
– Во время Полтавской баталии, – рассказывал он, я искал моего брата Карла живым или мёртвым на поле боя, а нашёл вместо него разбитые носилки и вот этот личный сундук свейского короля. В нём нашёл презабавные документы и вещи, – вынул ключ из кармана, подал королю, – открой.
Словно в воду опущенный, дрожащей рукой Август открыл замок и распахнул крышку: поверх бумаг лежала та самая злополучная шпага Петра, подаренная им Августу, который в свою очередь переподарил её Карлу XII в Альтранштрадте.
Удар царя Петра был нанесён точно по уязвимому самолюбию и тщеславию непостоянному курфюрсту Саксонии и королю Польши. Российский монарх вручил ему прежнюю шпагу в качестве орудия воспитательного воздействия.
– А теперь в Торн, – скомандовал Пётр, – для подписания союзного договора.
Август II был союзником русского царя до 1718 года. Пётр не возобновил Северный союз. Россия закончила Северную войну в одиночестве.
Александр Емельянов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
