Прорыв блокады

На карте Приволховье выглядит в основном двуцвет­ным: зеленым и голубым, что соответствует господствую­щему здесь водно-лесному ландшафту. Очень красивый вид. На самом же деле Волхов и его притоки обладают всей гаммой бурых цветов, от грязно-желтых до кофейно-­коричневых. Тот же оттенок присущ воронке от снаряда, землянке и каждому окопу. Но землянки и окопы в Приволховье были редким явлением, особенно осенью, когда почва от беспрерывных дождей становилась хлюпающей и булькающей – вода и грязь кругом.

Когда артиллеристы получали приказ оборудовать ог­невые позиции, они приступали к выполнению его с рубки деревьев под платформы. Эти платформы уклады­вали в болото, затем через многие километры бездорожья сооружали бревенчатые настилы, чтобы доставлять по ним орудия и боеприпасы. Если сделать это было невоз­можно или же не хватало времени, то бойцы вытягивались в цепочку и поэтому своеобразному конвейеру переда­вали боеприпасы на передовую. В лучшем случае их пере­возили на лошадях.

К осени 1942 года развернулись решающие события под Сталинградом. Наши войска после жесточайших боев остановили фашистское наступление, а в ноябре пе­решли в контрнаступление, увенчавшееся блистательной победой.

Битва на Волге поглощала резервы Ставки. Волхов­ский фронт, накапливая резервы для предстоящих боев, для прорыва блокады Ленинграда, мог рассчитывать лишь на сравнительно незначительные пополнения.

Но где же мы нанесем удар по врагу? Снова у Синявина? Или пробьемся к Чудову? А может быть, обойдем вражеские позиции далеко с юга, от Новгорода?

День и ночь шли разведпоиски. Допрашивали плен­ных, изучали документы, добытые во вражеских штабах. Обобщали сведения, полученные от партизан.

Чуть западнее места впадения Вишеры в Волхов вросло в землю наше небольшое предмостное укрепление. Южнее по обе стороны 250-метровой реки раскинулся Новгород. В воде отражались его древние строения. Дома стояли с бесформенными зубчатыми проемами. Город­ские улицы перепоясаны вражескими окопами. На коло­кольнях установлены пулеметные точки и оборудованы наблюдательные пункты. С обратных скатов холмов, на которых стоит город, в нашу сторону то и дело с визгом неслись фашистские мины.

Важным опорным пунктом обороны противника, если двигаться с юга на север, был также Банковский 40-метро– вый холм. Даже в самое сильное половодье вершина холма оставалась сухой. Гитлеровцы превратили этот холм в мощ­ную артиллерийско-минометную цитадель. Каждый день и каждую ночь холм изрыгал огонь и свинец, на многие ки­лометры вокруг сея разрушение. К сожалению, нам при­ходилось беречь боеприпасы для решительной схватки. Мы охотно превратили бы эту цитадель в гроб для врага.

Недалеко от того места, где шоссейная дорога из Будогощи в Чудово пересекала Волхов, стояло селение Грузине. Прямо через него шел передний край фашистского пред­мостного укрепления. Разбитое артиллерийскими снаря­дами, оно служило вражеской авиации одним из наземных ориентиров. Здесь фашистские самолеты делали поворот от реки Волхов к железной дороге Москва – Ленинград, в сторону Горнешно и Малой Вишеры. Гитлеровский гене­рал-полковник Линдеман поставил перед правым флан­гом 18-й армии задачу любым способом удержать в своих руках грузинский форт. Сюда беспрестанно подвозились подкрепления, которые каждую ночь переправлялись на правый берег реки на надувных лодках. Мы не жалели и боеприпасов для этого участка даже в дни самого скудного снабжения, и наша артиллерия честно трудилась над тем, чтобы вдолбить захватчикам, чья это земля.

В свою очередь нам еще зимой 1941 года удалось захва­тить на левом берегу Волхова, между устьями Оскуи и Тигоды, плацдарм, требовавший постоянного внимания. Линия фронта тянулась здесь через покрытые буреломом болота и по островкам, выглядевшим как плавучие рощи. Передвижение тут было возможно только по настилам. Дождливыми ночами, сгибаясь под тяжестью, колонны подносчиков тащили на себе патроны, снаряды и продо­вольствие, а возвращаясь, выносили раненых. После дождя настилы скрывались под водой. Тогда люди пере­двигались в болотной жиже иногда по пояс, толкая перед собой плотики, проваливались в воронки, кое-как обхо­дили пни, кусты и затопленные проволочные заграждения.

Укрепляя плацдарм, наше командование заботилось о быте бойцов в этих суровых природных условиях, которые тоже надо было победить. Вколотив в болото сваи, бойцы крепили к ним пол. Этот пол через несколько дней, как правило, уходил под воду. Тогда строился новый, а внутри блиндажа, под самым потолком настилали полати, на ко­торых лежали наши воины, ведя огонь через прорублен­ные отверстия-амбразуры. После дождя приходилось перебираться на крышу. Блиндаж превращался в островок, на котором советские воины честно несли боевую службу.

6 октября 1942 года закончилась наша Синявинская операция. В ходе ее были созданы предпосылки для раз­вертывания мощного зимнего наступления с целью со­единить Большую землю и осажденный Ленинград прочным коридором. Задачу эту должны были выполнить войска Ленинградского и Волховского фронтов. Коорди­нация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова и генерала армии Г. К. Жукова. Прибыв к нам на фронт, они стали знакомиться с дета­лями обстановки. Предстоящая операция, которую мы с ними обсуждали, могла оказаться удачной, если действия Ленинградского и Волховского фронтов будут строго со­гласованы. Необходимо было встретиться с Л. А. Говоро­вым. Учитывая сложность положения в Ленинграде, мы пришли к выводу, что Леониду Александровичу лучше остаться на месте, а мне приехать к нему. Получив на это разрешение Ставки, я тотчас отбыл.

Шел конец октября. Во все глаза глядел я на знакомые, родные мне улицы города. Эти улицы, некогда шумные и торжественно-парадные, были пустыми, безжизненными. Горький комок подкатывался к горлу.

– Какое участие сможете вы принять в предстоящей операции? – спросил я Говорова.

– Мы можем нанести встречный удар, но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глу­бокую операцию у нас сил не хватит, – ответил он.

Стало ясно, что прорывать блокаду придется где-то возле Ладоги. Это ставило перед волховчанами очень сложные задачи, особенно если учитывать, что здесь, в районе шлиссельбургско-синявинского выступа, только что закончились бои, не давшие желаемого результата. А не сдвинуть ли место нанесения удара несколько север­нее? Непосредственно вдоль Новоладожского канала опе­рации не велись с осени прошлого года, когда сюда прорвалась через Мгу 18-я немецкая армия, замкнувшая кольцо блокады у Шлиссельбурга. Это направление явля­лось самым сложным вследствие наличия здесь чрезвы­чайно мощных вражеских укреплений, но зато и самым коротким. Нам нужно было преодолеть всего 12-километровую полосу между Шлиссельбургом и Липками, или по шесть километров каждому из наших двух фронтов. Еще 17 ноября ленинградцы представили в Ставку свои со­ображения по плану совместной операции обоих фрон­тов, а также флота. Большое участие в ее разработке принимал Г. К. Жуков.

Что касается сроков операции, то даже самое интен­сивное накопление тех пополнений, которые нам обе­щала Ставка, не позволяло начать сражение раньше января 1943 года. Еще легче было бы начать активные действия в феврале. Однако Ленинград не мог столько ждать. Мы согласовали рубеж встречи двух фронтов – примерно в районе железнодорожной ветки, что шла через Рабочие поселки № 5 и № 1.

Разработанный план предусматривал встречный удар двух фронтов с целью разгрома группировки противника к югу от Ладоги и прорыва блокады Ленинграда в самом узком месте, при участии со стороны волховчан большего числа дивизий. Данный план операции как раз и был представлен в Ставку и приблизительно через месяц одоб­рен ею. Декабрь отводился на непосредственную подго­товку. В начале января нам с Говоровым предлагалось встретиться еще раз, чтобы уточнить детали взаимодей­ствия. А пока на наши фронты стали подвозить боепри­пасы и новую технику. И снова для ленинградцев при подготовке операции большую роль сыграла «дорога жизни». В середине декабря, когда окончательно стал ладожскии лед, автомашины длинной чередой опять потя­нулись через острова Зеленец.

Гитлеровцы, предвидя возобновление деятельности этой трассы, попытались несколько раньше перерезать ее, но у острова Сухо были разбиты, и ледовая дорога за­работала беспрепятственно, если не считать интенсив­ных налетов фашистской авиации. В целом операция по прорыву блокады получила условное наименование «Искра».

8 декабря мы получили директиву из Ставки на прорыв блокады. Руководство нашим фронтом к тому времени претерпело некоторые изменения. Членом Военного со­вета фронта был назначен генерал-лейтенант Л.3. Мехлис, начальником штаба генерал-лейтенант М. Шарохин. Новый начальник штаба свои обязанности выполнял хо­рошо, со знанием дела. О Мехлисе стоит сказать не­сколько слов особо. Это был человек с крайне резким характером. Он воспринимал все весьма упрощенно и прямолинейно и того же требовал от других. Способ­ностью быстро переориентироваться в часто меняющейся военной обстановке он не обладал и наличие этой способ­ности у других рассматривал как недопустимое по его по­нятиям «применение к обстоятельствам».

Весной 1942 года Мехлис был представителем Ставки на Крымском фронте. Известно, что там он не оправдал возлагавшихся на него надежд. Неудача в Крыму, видимо, кое-чему его научила. Возможно, он понял, что вопросы тактики, военного искусства не его сфера деятельности. Так или иначе, но Мехлис на Волховском фронте зани­мался главным образом политработой и организацией снабжения всем необходимым. Справедливость требует отметить, что для подготовки операции «Искра» он сде­лал немало. Это был человек честный, смелый, но склон­ный к подозрительности и очень грубый. От Сталина он никогда ничего не скрывал. Сталин это знал и поэтому доверял ему. В результате, если Мехлис о чем-нибудь писал Верховному главнокомандующему, ответные меры принимались весьма быстро. В армии не хватало погон, и интендантство стало выдавать какие-то тряпочки. Мехлис написал Сталину. На следующий же день отлич­ные погоны доставили самолетами. Так же получилось, когда вместо махорки на фронт привезли табачные листья.

Приведу еще пример, в какой-то степени, на мой взгляд, раскрывающий некоторые черты характера Мехлиса.

Представитель Ставки маршал К.Е. Ворошилов, нахо­дясь в Военном совете Ленинградского фронта, вызвал меня с Мехлисом. Мы прилетели. Я чувствовал себя очень переутомленным, так как не спал перед этим не то двое, не то трое суток, и не сразу понял, когда вошел в помеще­ние, о чем меня спросил Ворошилов. Помню, что ответ мой был невразумительным. Ворошилов выразил неудо­вольствие. Тогда вмешался Мехлис. Он начал отвечать на вопрос представителя Ставки очень резко, допуская даже оскорбительные выражения. Если бы нас было трое, то Ворошилов тут же указал бы Мехлису на его место, и на этом инцидент был бы исчерпан. Климент Ефремович сам не жаловался и не любил, когда другие лезли с пустя­ковыми жалобами «наверх». Однако мы были в тот мо­мент не одни, а это означало, что Сталин все равно может узнать об этом неприятном инциденте. Поэтому я пред­ложил Мехлису, чтобы он сам составил на имя Верховного главнокомандующего докладную записку о своем про­ступке. Через полчаса Мехлис показал мне текст, в кото­ром строго осуждал свое поведение и считал, что за оскорбление вышестоящего начальника заслуживает су­рового наказания. Добавлю, что среди офицеров уваже­нием он не пользовался.

Итак, мы готовились к прорыву блокады. Изучая карту, я в который раз с сокрушением отмечал, сколь сильно укреплен противником участок между населенными пунктами Липки и Мишкино. Этот участок, на котором находилась 18-я гитлеровская армия, представлял собой мощный полевой укрепленный район с разветвленной системой противопехотных и противотанковых препят­ствий и заграждений, сплошных минных полей и допол­нительных инженерных конструкций вдоль глубоких канав на торфоразработках. Он был труднодоступным для наших танков и тяжелой артиллерии. Линия обороны врага расчленялась на пять узлов сопротивления, создан­ных вокруг Липки, Рабочего поселка № 8, рощи Круглой, Гайтолово и Тортолово. Множество артиллерийских и пу­леметных полиций, сплошные траншеи и минные поля, густые проволочные заграждения и два довольно высоких вала, покрытых льдом, – вот каким был участок, по ко­торому должны были наступать войска Волховского фронта.

Мы начали готовить ударную группировку. Ее основу составила 2-я ударная армия под командованием генерал– лейтенанта В. 3. Романовского. В эту армию мы перебро­сили значительное количество артиллерии из других армий, фронтовой резерв и все, что нам смогла дать Ставка. У немцев плотность войск на данном участке почти вдвое превосходила предусматриваемую их уста­вами. Но и мы смогли обеспечить на каждый километр фронта в среднем 160 орудий и минометов. Это позволило создать необычайно высокую плотность огня. Синявинские промахи не прошли даром. Вообще артиллерий­скому наступлению уделялось особое внимание. Кроме того, на предварительных совещаниях, а затем во время специальных учений мы отрепетировали гармоничное со­четание артиллерийского наступления с авиационным. Для этого на правый фланг фронта перенацелили почти всю фронтовую авиацию в составе 14-й воздушной армии генерал-майора авиации И. П. Журавлева.

Было бы неразумной тратой сил атаковать вражеские узлы сопротивления в лоб. Но и полностью обойти их тоже не представлялось возможным из-за специфиче­ских условий местности. Начштаба М. И. Шарохину со своими сотрудниками пришлось тщательнейшим обра­зом изучать позиции противника, чтобы организовать наступательные действия с максимальным эффектом, а нашим войскам понести наименьшие потери. Вот ведь какова военная действительность! Когда военачальник планирует операцию, он не только понимает, что будут человеческие жертвы, но и предусматривает примерно возможные потери, так как не хочет просчитаться и по­нести потом в результате недооценки ряда факторов еще большие потери. В этом состоит одна из особенностей во­енной профессии. Для спасения миллионов бросаем в бой десятки тысяч людей, зная при этом, что многие тысячи погибнут. Такова военная логика. Приходится, к сожале­нию, учитывать предстоящие потери. Но это не делает все же человека некоей бездушной машиной. Я всегда сильно переживал любые потери. Вынужден сказать здесь об этом, даже если кто-либо и расценит это как присущую мне слабость.

Весь декабрь войска напряженно готовились к пред­стоящей операции. Состоялись сборы командного со­става. Были проведены командно-штабные игры. Части и подразделения тренировались в учебных городках, соору­женных по примерному образцу тех узлов обороны, кото­рые доведется затем преодолевать. Аэрофотосъемка дала богатый материал, и наши военные инженеры быстро возвели некое подобие вражеского ледяного вала, дотов на болоте и различных полевых укреплений. Командиры соединений досконально отрабатывали вопросы взаимо­действия родов войск. Я несколько раз проверял их готов­ность к осуществлению задания. Все мы учились на уроках Синявинской операции.

В начале января 1943 года я снова встретился с Л.А. Го­воровым. Мы обстоятельно обсудили предстоящие со­вместные боевые действия, договорились о рубежах встречи. Было решено, что если войска одного из фрон­тов не сумеют дойти до намеченной для них линии, то войска другого не приостанавливают продвижения, а продолжают двигаться навстречу, вплоть до соединения. Наметили мы и серию условных сигналов, чтобы при встрече не ошибиться. Уточнили методы поворота наших дивизий после их соединения на юг, чтобы согласно ди­рективе Ставки готовить удар через Синявино в сторону среднего течения Мойки. Мы с Леонидом Александро­вичем понимали друг друга с полуслова.

Вплоть до 11 января войска стояли на прежних пози­циях. Я запретил раньше времени даже приближаться к исходному положению, чтобы скрыть готовящееся на­ступление от вражеской разведки. Только в ночь на на­чало второй январской декады соединения, части и подразделения заняли исходное положение. Сутки спустя наша 14-я воздушная армия нанесла массированный удар по тылам противника. Теперь штаб 18-й немецкой армии, конечно, уже понял, где русские будут наступать, но из­менить что-либо за несколько часов не смог.

января в 9.30 тонны смертоносного металла обруши­лись на фашистские позиции. Около двух часов длилась авиационно-артиллерийская подготовка, а потом совет­ские дивизии рванулись вперед. Почти сразу же обозна­чился участок максимального сопротивления врага – роща Круглая, причинившая нам столько неприятностей еще во время Синявинской операции. Весь день здесь шел ближ­ний бой, неоднократно переходивший в рукопашные схватки. Фашисты в плен почти не сдавались и стреляли до последнего патрона, но хода событий это не изменило. К вечеру узел сопротивления пал, и 327-я дивизия, пере­именованная за свой подвиг в 64-ю гвардейскую, развер­нула наступление на место сосредоточения 207-й охранной дивизии гитлеровцев, обходя с севера Рабочий поселок № 7.

и 14 января я приказал ввести в бой второй эшелон. 18-я стрелковая дивизия генерал-майора М.Н. Овчин­никова, поддержанная 98-й танковой бригадой, прорва­лась к Рабочему поселку № 5. В те же часы к нему подходила с запада 136-я дивизия ленинградцев. Обой­денные со всех сторон узлы сопротивления Липки и Ра­бочий поселок № 8 были изолированы и отрезаны. Все попытки свежих фашистских соединений, подброшен­ных из Мги, пробиться к ним на выручку не имели ус­пеха. 14 января ушло на закрепление достигнутого. Еще одно усилие, и вот он – Ленинград, город-герой, уже протягивающий руку навстречу волховчанам! Всего два, самых тяжелых, километра оставалось пройти нашим фронтам, чтобы блокада дала трещину.

15-17 января воины двух фронтов упорно продолжали пробивать соединительный коридор, отвоевывая у врага метр за метром и одновременно расширяя на флангах бреши в фашистской обороне. Труднее шло дело к югу. В направлении на Мойку наши войска натыкались на возрастающий отпор и все более сложные для преодоле­ния препятствия. Легче удавалось продвигаться на север, поскольку с этой стороны немцы, зажатые между совет­скими дивизиями и Ладогой, не могли получать подкреп­лений. Они скопились севернее Рабочего поселка № 1 в ударный кулак с целью рассечь боевые порядки 372-й ди­визии и прорваться в Синявино. Но наша 12-я лыжно­-стрелковая бригада совершила по ладожскому льду марш-бросок в тыл противника и прервала связь вражеской группы с Липками. Тогда же 372-я дивизия с помощью 122-й танковой бригады освободила Рабочий поселок № 8. В результате положение частей фашистов под Лип­ками стало безнадежным, и бойцы 128-й дивизии сло­мили их сопротивление. Наконец 64-я гвардейская и 376-я дивизии ворвались на станцию Синявино (ее не нужно путать с одноименным поселком).

Синявино, Липки, Рабочий поселок № 8... Стоит ли так часто упоминать все эти названия? Стоит! Здесь шли дни напряженнейших боев, преодолевались сотни и де­сятки метров заветного пути в Ленинград, здесь советские воины совершали подвиги. Один бросился на ствол фа­шистского пулемета; другой взорвал гранатой себя вместе с десятком вражеских солдат; третий, еще не излечившись от ран, вернулся из медсанбата в строй; четвертый дополз под огнем до занятого врагами поселка, засел в крайнем доме и отбил несколько атак фашистского подразделения, пока не подоспело наше подкрепление. Вот я листаю нашу тогдашнюю фронтовую газету. С каждой страницы веет героизмом. Карандаш фронтового журналиста смог зафиксировать далеко не все. Многие подвиги не полу­чили отражения в печати.

Не могу при этом умолчать об одном случае. Во время прорыва нами вражеской обороны фашистское коман­дование бросило в бой новый тяжелый танк «тигр», ранее проходивший испытание под Сталинградом. Он предназначался для участия в штурме Ленинграда. И вот это чудовище остановили наши пехотинцы-бронебой­щики, повредив смотровые приборы танка. Экипаж не выдержал и бежал, бросив в целом исправную машину. Фашисты долго держали ее под непрерывным огнем и даже пытались отбить танк контратаками. Позднее я распорядился переправить «тигр» на наш опытный по­лигон, где изучили стойкость его брони и выявили уязвимые места. Наша промышленность создала новые, очень мощные снаряды и САУ – самоходно-артилле­рийские установки со 152-миллиметровым орудием.