В детстве у меня было много оловянных солдатиков. Тогда отечественная промышленность выпускала их в больших количествах, и были они доступны по цене даже для не очень обеспеченных семей.
Солдатики были разные, большей частью, конечно, представлявшие победившую всего чуть больше десяти лет назад немецких фашистов Советскую армию. Но в те времена легко можно было приобрести и оловянных солдатиков в форме русской армии – времен наполеоновских войн, походов А.В.Суворова, всяких-разных казаков, а также драгун, уланов и гусар. Тогда-то и случилось так, что почти случайно я увидел на одной из обложек стоявших в отцовских шкафах многочисленных и разнокалиберных книг, аккуратно обернутых в целлофан, имя А.В.Суворова. Естественно, книжка была контрабандой, без спроса, вынута из шкафа и стала читаться, что называется, по диагонали (в те годы так не говорили, но уже делали), то есть, пропуская все, что касалось неинтересного мирного времени, дворцовых интриг, императора Павла с его, как бы сказали сейчас, прибамбасами, вынужденного прозябания в имениях Кончанское и Ундал, и с полным вниманием изучая страницы, картинки и карты событий тогдашней военной поры.
Многое вызвало восторг и преклонение, далеко не все было ясно и понятно, да и стиль изложения порой был тяжеловат и труден для усвоения, все-таки писалось не для детей, пусть и послевоенной поры. Почему-то особенно в памяти застряло описание последнего, альпийского похода графа Италийского, какой-то там Чертов мост (название-то как звучит, а тем более, по-немецки – Тейфельсбрюкке), какой-то перевал Сен-Готард и уж совершенно непонятное, мелькнувшее всего один раз, красивое чужеземное название – Андерматт.
Потом, позднее, конечно же, случилось прочесть и узнать на эту тему многое другое, более подробное, увидеть и знаменитую картину В.Сурикова, и «сталинский» фильм, удалось прочесть серьезные исследования суворовских походов и подвигов. Как-то, то же случайно, эти детские воспоминания вернулись с увиденным в очень неплохой, заботливо подобранной и бережно сохраняемой картинной галерее г. Владимира портретом «Суворочки», бывшей в пору написания уже несчастливой графиней Зубовой. Запомнился состоявшийся еще позднее ожесточенный спор с одним учившимся в нашей стране арабом, который с пеной у рта доказывал мне эфиопское происхождения предка Александра Пушкина Ганнибала в то время, когда я оставался на позиции его чадских, а стало быть, арабских корней.
Вы спросите: «А причем здесь Суворов?» – А не при чем. Просто, чтобы добить арабского брата, я сообщил ему, что тот самый Ганнибал, Петров крестник, был чисто чадского происхождения и, однажды увидав мелкого, как говорит одна моя знакомая, Александра Суворова за игрой в солдатики, поразился его воображению, необычности мысли и действий, явным полководческим способностям.
Ладно, Ганнибал – Ганнибалом, с ним еще разберемся и привяжем его с графу Суворову, но что делать с Андерматтом, вбитым детским сознанием в память, с ним все оставалось туманным, смутным и почти безнадежным.
Чтение – чтением, но всегда, сталкиваясь с именем А.В Суворова, этим великим и простым русским солдатом, почему-то возникало желание увидеть своими глазами – нет, не знаменитый и известный каждому (хотелось бы надеяться) русскому Измаил, от неприступной твердыни которого сейчас не осталось ничего, хотя памятник графу стоит на своем месте, ни не менее знаменитый Туртукай, ставший первой победной вехой в уникальной его военной карьере, ни Кинбурскую косу, где он опрокинул турецкую силу, превышавшую его войска в десятки раз, ни даже варшавское предместье Прага, где его воинским искусством, убежденностью в правоте дела своего и силой русского оружия были наказаны, и наказаны поделом – за вероломство и гнусное предательство – возмутившиеся неудалые поляки.
Почему-то хотелось хоть одним глазком глянуть на те края в далеких и туманных Альпах, которые стали «лебединой песней» в боевом служении князя народу и Отечеству, конкретно – таинственный и далекий Андерматт близ Сен-Готарда и рядом с Чертовым мостом.
С течением лет это чувство не проходило, время от времени всплывая, как медленно показывается на стремнине подзатонувшая в дни весеннего ледохода льдина, всю дорогу напоминая о об этом самом Андерматте.
Хорошо помню, как однажды, углубляя знания французского, задержавши взгляд при изучении французского словаря «Лярусс» на статье «генерал Андрэ Массена», с удивлением прочел, что сей славный малый, ни больше, ни меньше, но «разбил русского генерала Суварова (так в словаре, так его и именуют французы и те же немцы, недосуг им правильно произносить и писать русские фамилии) в Швейцарских Альпах осенью 1799 г .».
Стало обидно и досадно, а как же быть с засевшей в русской башке фразой того же самого Массены о том, что он «отдал бы все свои 48 побед и походов за один отход графа Суварова в Альпах осенью 1799 г .»? Ладно, хоть у этого хватило честности признать. Какая может быть победа, когда Массена только в бою с суворовским арьергардом потерял в четыре раза больше своих солдат, чем русские, да и сам чудом унес ноги от гренадера Махотина, оставив ему на память собственный золотой эполет (где-то он сейчас хранится?).
Эта несправедливость заводила и усиливала желание побывать хотя бы когда-нибудь там, в Швейцарских Альпах, попробовать разобраться, что называется, на месте и со свидетелями, посмотреть и понять, как оно там было в последний год XYIII века в месяце сентябре, в третьей его декаде.
Пришлось долго ждать благоприятного момента, жизнь – сложная штука и, как и полагается, подбрасывает испытания, которых не ждешь.
Говоря короче, выбраться туда, к туманному Андерматту, ну никак не получалось и детская мечта оставалась всего лишь мечтой. В советские времена – ясно почему: для абсолютного большинства из нас это было просто невозможно, недостижимо. Позднее, в дикие 90-е годы было совсем не до того, приходилось, как и всем, выживать, держать удар в ожидании лучших времен, не забывая, впрочем, про графа А.Суворова, его солдат и альпийские подвиги.
Потом как-то, ближе к концу прошлого века пришлось оказаться в Женеве, - почти случайно, на три дня, времени не было ни на что, нужно было усиленно работать вдвойне, втройне, дабы хоть как-то компенсировать бездарность тогдашних наших «младореформаторов». Увиденная почти на бегу в одной из женевских пивных подробная карта Швейцарии и мелким шрифтом вспыхнувшая на ней надпись «Андерматт» в одну секунду вернула детские воспоминания и распалила воображение, прибавив рвения добраться туда, несмотря ни на что.
Потом опять все время что-то мешало, не пуская в серо-черные теснины Андерматта.
И вдруг, в начале 2009 г . «звезды выстроились в ряд» таким образом, что рывок в сторону перевала Сен-Готард и туманного Андерматта на один день – стал возможным.
Произошло неожиданное. В конце февраля 2009 г . я рассекаю аккуратные дороги Швейцарии в правильном, суворовском направлении, правда, не со стороны Италии, откуда шли его колонны, а Франции. Километр за километром, мелькание ухоженных, несмотря на зиму, полей, идеальные съезды с трассы, удобные стоянки, вежливые и дисциплинированные водители, не устраивающие гонок с преследованием, не делающие какие-то жестов и, упаси Господь, не подрезающие своих ближних по поводу и без оного, и, что особенно приятно, – все это при полном отсутствии полицейских, видимо, за абсолютной их ненадобностью в столь идеальных условиях.
Однако все эти небывалые для русского ума впечатления быстро остаются позади по мере приближения к месту назначения и мелькания названий больших и малых населенных пунктов, а главное – из-за непрерывно усиливающегося снегопада.
Надобно отметить, предыдущие два-три года были бедными на снега в Швейцарии, что существенно сказалось и на состоянии ее зимних курортов. Как оно станется в этом году, не сказал ни один из честно опрошенных мною швейцарцев и французов. Лишь один местный житель, с простой русской фамилией, ставший гражданином Гельвеции всего три года назад, в истинно русском стиле брякнул: «По идее, на этот год должно и навалить…»
Что оно «валит», стало понятно уже на уровне Люцерна, снег сыпал все сильнее и прекращаться, похоже, не собирался. Нервы напрягаются, под ложечкой сосет и становится немного тоскливо (а вдруг, не получится?). Когда мы подъехали к первому, не столь, как выяснилось впоследствии, крутому перевалу, вдоль трассы потянулась унылая цепочка трайлеров, все больше с итальянскими номерами. Невеселые, небритые, подмерзающие водители, смахивающие скорее на турок, нежели на горячих детей Аппенин, стояли возле своих фур под падающими снежинками и чего-то терпеливо дожидались.
Поначалу мы тоже демонстрировали дисциплину и ждали, что будет дальше. Ничего не случалось, никто не появлялся, а время поджимало. Из светло-серого воздух постепенно становился все более темным, сметанным и плотным, похожим на темноватую ряженку, как-то на глазах мрачнел и суровел.
Колея по левому ряду исчезла, но когда по ней мимо нас смело прошла небольшая «Пежо» с бельгийским номером, мы тоже решили рискнуть и двинулись вслед. Через полкилометра дорога взяла резко вверх и влево, фуры остались позади, и мы проскочили первый туннель – вслед за рисковым бельгийцем.
Дальше – больше, впереди Сен-Готард, он явно закрыт, о чем свидетельствуют красные сигналы на электронных дорожных панно и безнадежное стояние новой партии фур из Италии. У них, наверное, есть время подождать, но ведь нам-то позарез нужен Андерматт с его Чертовым мостом, нужен сегодня или никогда! Стало быть, вперед, терять нечего, и с нами русский Бог! (напоминаю своему спутнику, что эту фразу Суворов произнес на военном совете после взятия Чертового моста, когда выяснилось, что идти – некуда, дорог нет, кругом – французы, австрияки – обманули, дорог в горах нет и помощи ждать неоткуда).
Снег все сильнее… Пытаясь вспомнить, когда видел что-то подобное, то на память приходит предзастойное (или уже застойное) начало 70-х годов, нечто снежное и страшно морозное, зимой 1973 г . в Подмосковье, а может быть, сильнейший снежный занос в горах Кабардино-Балкарии, в середине тех же 70-х, но нет, тогда было проще.
Времени для долгих раздумий нет, мысль рвется вперед, азарт притупляет все остальные чувства. Впереди, наконец, появляется занесенная продолговатыми, рыхлыми снежными хлопьями надпись «Андерматт» и стрелка – снова влево и вверх.
Хочется верить, что мы почти у цели, и мы по-суворовски рвемся наверх и влево, туда, где нас ждет «Тейфельбрюкке» и река Рейс. Вот-вот они и покажутся, но еще нет – впереди опять черная дыра, перед которой обрывается снежное полотно, затем – другой туннель с резким подъемом. Похоже, еще ехать и ехать, да и информация на дорожных панно это подтверждает, хотя километровые указатели совсем не видны из-за снега. Вырываемся из очередного туннеля на белую целину, снег не унимается, сыплет все сильнее, иногда переходя на крупу.
Становится чуть тоскливо, но азарт не отпускает, не видно ни машин, ни дорожного полотна, а дорога продолжает забирать наверх и все время петляет, не различить уже и обочин или их, может быть, просто уже нет? Откуда-то из-за снежной пелены слышится рев автомобильного клаксона и под самым нашим носом возникает капот грузовика «Исузу», везущего, как выясняется, снег. Начинает теплиться надежда, что все-таки, может, и доберемся сегодня до Андерматта, если кто-то оттуда вывозит-то снег, тем более, что при подробном опросе водителя моего автомобиля выясняется, что в багажнике позвякивают цепи – непременный атрибут поездок зимой по горам Швейцарии. Словом, все не так уж и плохо.
Еще один крутой вираж, и перед начинающими уставать от мельтешения снежных хлопьев глазами встает узкое ущелье, справа и слева – высоченные угрюмые скалы, остроконечные пики, далеко внизу угадывается приглушенный рев реки. Очень хочется верить, что это уже тот самый Рейс, который вброд, пешим ходом, обошли перед взятием Чертового моста брошенные в тыл неприятеля А.Суворовым перед боем егеря и охотники. Автоматически срабатывает реакция старого походника, а как же по этим страшенным, крутым, нелюдимым и скользким (в сентябре!) кручам взбирались и спускались суворовцы, да еще с пушками (не бросив ни одной, оставили их потом, когда шли на прорыв в Австрийские Альпы) и всем полковым скарбом, да еще без спецсредств? Тем более, что большинство русских солдат до италийского похода вообще гор в своей жизни гор не видали!
Азарт сочетается с гордостью за своих и – одновременно, растущей уверенностью: там, где прошел один русский с одной лошадиной или ослиной (в обозе Суворова было полторы тысячи мулов, выданных австрияками, хотя обещали значительно больше, обманули и здесь) силой, обязаны пройти и другие со 150 лошадьми под капотом.
Река – точно Рейс, она петляет, вспоминается, что суворовцы переходили ее несколько раз, покуда не дошли до Чертового моста, но ни указателей, ни площадок не видно. Сверху, почти на голову, вдруг сваливаются подряд три джипа, рулящие на гоночной, как кажется, по сравнению с нашим черепашьим ходом вверх, скорости и уверенно идущие вниз по снежной целине. Похоже, местные, привыкшие к снегу люди, рулят, не стесняясь, знают дорогу.
Снова раскручиваю своего водителя, говорю о нашем пра-пра-пра-правнучьим долге, и автомашина, новенькая «Хонда», как будто почувствовав нашу дрожь и нетерпение, по-самурайски лезет вперед и вверх, затем – направо. Поворот, еще один, комья снега из-под шин, резкий вираж под очередной горой, нас резко заносит влево, на скалы, бьет ледяной удар, мы чудом избегаем удара и продолжаем двигаться.
Взят еще один виток, и вдруг перед нами открывается неширокая, вся заваленная снегом площадка, справа, ближе к обрыву виднеется какая-то впадина, заметаемая не унимающимся снегопадом, чуть дальше – в снежной пелене – виден мост, красивый, страшный и большой. Рядом, на краю, стоит человек с лопатой и что-то жестами нам показывает, крича. Голоса не слышно, кругом – завывание ветра и шум серьезного водяного потока, указателей по-прежнему не видно. Вылезаем из машины, мгновенно облепляемся со всех сторон снегом, ноги утопают в сугробе по щиколотку, ветер рвет с головы шляпу, заставляет двигаться к цели спиной вперед. Пытаемся обратиться к человеку с лопатой с вопросом, но нет, бесполезно, снег, вой ветра и шум приближающегося откуда-то сверху очередного грузовика-снеговоза всякую возможность общения исключает.
Пол-оборота направо – и становится видна скала, в которой еле-еле угадывается выбитый в ней во имя бессмертного подвига русских солдат православный крест. К нему идти не так далеко, метров пятьдесят-шестьдесят, но их еще нужно преодолеть.
Мы пытаемся двигаться к кресту, снег становится сперва по колено, затем, через несколько шагов, по бедро, и вот мы уже почти ползем, утопая в сугробах по пояс. Снежный заряд бьет непрерывно, залепляет очки, вырывает из рук моего спутника букет бледно-розовых роз (молодец, предусмотрел).
Мы не сдаемся, сопротивляемся ветру, сгибаясь, ползем вверх. Вспоминаю, что где-то здесь начинается русская земля: в свое время благодарные за спасение от развоевавшихся французов швейцарцы уступили подходы к кресту в нашу пользу. Надо ползти и дойти, однако становится ясно, что к кресту сегодня – не добраться. Мой упрямый спутник, проникшись важностью и историчностью момента, упрямо лезет вверх, приближаясь все ближе к стеле. Смотрю вверх, и становится не по себе: там, наверху, прямо над суворовским крестом нависает мощный снежный карниз, готовый рухнуть вниз. В следующую секунду с кромки гребня, левее креста, срывается солидный пласт снега, вижу наготове второй, еще крупнее, изо всех сил кричу спутнику, чтобы он возвращался. Но упрямый русский характер делает свое дело – он доползает почти к кресту, оставляя совсем близко от памятника в сугробе букет роз.
Не могу даже запечатлеть этот момент на камеру, ее просто не вынуть на ветру из внутреннего кармана: колотит холод, руки не слушаются, снег бьет с каждой секундой все сильнее.
Наконец, мой спутник скатывается сверху, скользя и почти одновременно на то место, где розовеют розы, срывается снежный карниз, накрывая и цветы, и суворовский крест. Перед глазами встает известное полотно Сурикова (хотя тогда, в сентябре 1799 года, снегу, должно быть, было поменьше) и представляется: вот, сейчас, со скал понесутся вниз измотанные, босые и голодные, но веселые и злые суворовцы, а сбоку, на площадке, мелькнет фигура фельдмаршала, указывающая им шпагой путь, а рядом с ним – швейцарский проводник Антоний, всего четырьмя годами моложе графа А.Суворова, который так проникся справедливостью русского дела и благородством духа русского полководца, что оставил дом и родных и прошел с ним всю альпийскую кампанию.
Отхожу чуть в сторону, вновь смотрю туда, где в сентябре 1799 г., стояли французы, уверенные, что ободранные и деморализованные, как они полагали, русские с полудохлыми австрийскими ишаками ничего сделать не смогут. Уверенность их, как случается на войне, в минуту перешла в удивление, испуг, а затем – в панику, когда молодецким ударом с двух сторон мост был взят – практически с ходу. Такое до этого момента в истории войн случалось не часто. И невозможно не сравнить это взятие «тет-дё-пон» с тем, что совершили в 1944 г . русские солдаты Великой Отечественной, захватив по-суворовски, с ходу, мосты под Минском и организовав германским фашистам котел тысяч на восемьдесят. Но это уже другая история.
Не читали, не читали генералы революционной Франции (точнее, читали, но не поняли, ведь Наполеон многое почерпнул у Суворова) наставлений нашего фельдмаршала, не знали, что его и его солдат кредо – «быстрота, глазомер и натиск». На том и погорели, будучи уверенными, что, брошенный союзниками-австрияками и обманутый ими относительно наличия годных для прохождения войск дорог в этих горах, оставшийся без обещанного транспорта, парка и помощи Суворов, сумеет не просто прорваться, но еще и победить. Через несколько дней эта история повторится во время перехода через последний, самый высокий перевал, отделявший А.В.Суворова от австрийских долин, где можно было перевести дух и спокойно разобраться в обстановке.
И мы переводим дух, идем в сторону моста, выбираемся на дорогу, снег вновь становится лишь по колено, с трудом подползаем к краю ущелья и видим далеко внизу, метрах в двадцати пяти серое, бугристое полотно Рейса, черно-белые острые камни и мерное громыхание его потока. А, может, это отзвук выстрела той самой французской пушчонки, сумевшей единственным своим выстрелом разбить настил моста, и тем самым дав возможность русским офицерам (кто-то говорит, что отдавали живые, кто-то утверждает, что снимали с погибших) связать своими шарфами новые звенья из бревен разобранной здесь же избушки смотрителя моста и спася тем самым судьбу этой рисковой со всех точек зрения предмостной баталии.
Стоим у входа на Чертов мост, но он уже другой, новый и широкий, хотя и дает представление о безнадежности плана графа Суворова с точки зрения классической военной науки взять его с ходу, смотрим туда, где были позиции французов, чуть в стороне от них – французский ресторан. Зимой он не работает, ну и ладно, им повезло, хотя хозяева об этом не знают. А ведь мост-то взяли и взяли с ходу!
Постояв на Чертовом, возвращаемся на трассу, подходим к человеку с лопатой, скидывающему в ущелье снег. Он оказывается итальянцем, хотя и похож, как и те, внизу, на турка, спрашивает нас: «Кто вы, откуда и зачем взялись?». Показываю ему на уже еле розовеющий на снегу букет, объясняю, что сами мы, мол, не местные, русские, но наши были здесь лет двести тому назад, освободив перед тем Северную Италию и дав хороший урок не в меру разошедшимся французам. И мы, стало быть, тоже очень хотим отметиться.
В первое мгновение это его удивляет, затем он оживляется и сквозь плохо соскобленную бороду с римской невозмутимостью объявляет: «Да, бывает здесь что-то летом и по осени, приезжают какие-то люди, некоторые в формах, да и местные, швейцарцы тоже что-то устраивают, но вот так как вы – это в первый раз, хотя и живу здесь, недалеко, в Андерматте».
«И на том спасибо, – бормочу себе под нос, автоматически припоминая на ветру, что наши теперь, действительно, бывают здесь чаще, нежели раньше, что больше активности, по слухам, проявляют «российские женевцы», что приезжают мальчишки из суворовских, а теперь – и кадетских училищ. Здорово, что не забыты воинские подвиги, совершенные за тысячи километров от родных просторов непонятно за чьи интересы, что вспоминают и о гражданском подвиге князя С. Голицына, установившего на собственные средства этот величественный памятник сто лет спустя после похода А. Суворова.
Кричим: «Ура суворовцам, слава русским!», – итальянец в знак одобрения машет лопатой, и идем к машине. Пора возвращаться, обратная дорога, конечно, должна быть полегче, но снегу слишком много, придется спускаться по целине, конечно, не так, как приходилось суворовским богатырям – напрямую вниз под горку, как на санях.
Тяжело, трудно пришлось нам в этот день, что и говорить. А каково же было графу Александру Васильевичу и его солдатам, тогда в сентябре 1799г.? Фельдмаршал – в годах, под семьдесят, сложения не богатырского, скорее тщедушного, В «родительском», легеньком плаще ведет своих ребят через один заснеженный перевал к другому (всего они взяли четыре больших перевала и бессчетно – малых), а по сути дела – в неизвестность. Почему–то кажется, что и перевал Сен-Готард в качестве отправной точки своего альпийского похода граф А.В. Суворов выбрал не случайно, ведь именно через него, по легенде, спустился в Италию карфагенский полководец Ганнибал, проведя через горы и боевых африканских слонов.
Александр Васильевич, с его опытом, знаниями и интуицией, наверняка догадывался, чувствовал, что инициативный и неробкий А. Массена не станет сидеть сложа руки в ожидании его прихода, что неверные союзники-австрийцы то ли уже сдали, то ли вот сейчас оставят свои позиции французу, отдавая тем самым малочисленный корпус Римского-Корсакова на избиение. Однако все равно фельдмаршал упрямо шел вперед, напролом, но не обреченно, а с глубокой верой, не теряя при этом главной, стратегической цели и чувства юмора (убеждены, что во всяком деле, включая военное, юмор – не последняя вещь: на одном из перевалов, когда стало особенно трудно, и солдаты начали роптать, обвиняя командующего в безумии, граф Суворов затянул солдатскую песню с набором совсем непарламентских выражений, солдаты дружно подтянули, засмеялись, и перевал был взят, а авторитет командующего – восстановлен).
Вспомним в то же время, что на военном совете, сразу после взятия Чертового моста положение своего корпуса А.В.Суворов сравнивал с ситуацией, сложившейся у Петра Первого при Пруте, когда окруженный турками император был вынужден пойти на бесславную сдачу. Не скрывая от своих офицеров всей трагичности обстановки, фельдмаршал закончил свое краткое выступление словами: «Мы – на краю пропасти! Но мы – русские! С нами Бог! Спасите честь и достояние России и ее самодержца, спасите сына его!» (Великий князь Константин, сын императора Николая I находился в итальянском и альпийском походе при графе Александре Васильевиче практически безотлучно).
И столько было в его словах силы духа, верности присяге и долгу, гордости за русское оружие, что второй по старшинству генерал суворовского корпуса с типично русской фамилией Дерфельден (были там еще Розенберг, Ребиндер, Ферстер и Ауфенберг, последний, впрочем, представлял австрияков; были, правда, еще и Михаил Милорадович, тот самый, убитый через четверть века на Сенатской площади, и князь Петр Багратион) от имени всех дать клятву прорваться и победить!»
Было еще кое-что, еще более важное, о чем прекрасно знал немолодой фельдмаршал и чему верно, искренне и честно поклонялся всю свою долгую, трудную и честную жизнь русского солдата.
Это – православная вера, которая вела его и других наших предков по жизни, спасала и выручала в тяжелых случаях, а в безнадежных, типа суворовского, альпийского – давала надежду на спасение. Граф А.Суворов любил восклицать по любому поводу: «Помилуй Бог», – и это знало и любило все его войско, любил приветствовать всех, не взирая на звания и чины: «Бог на помощь!».
Одна его фраза должна быть выбита на граните, а лучше – на мраморе в каждой части нынешней российской армии: «Безверное войско учить – что железо перегорелое точить». Вся наша тысячелетняя, тяжелая и богатая драматическими событиями, но и обращенная в будущее история подтверждает правильность этих слов любимого полководца. Ведь и в Великой Отечественной войне успех стал переходить на нашу сторону только тогда, когда власти вспомнили про православную веру русского народа.
И еще любил повторять граф Александр Васильевич в трудные дни альпийского прохода: «Без сей молитвы (Пресвятой Богородице и Святителю Николаю Чудотворцу) оружия не обнажай, ружья не заряжай!»
И со всем этим багажом и своими чудо-солдатами дошел-таки граф А.В.Суворов до теплых альпийских равнин, довел живыми, пусть и обмороженными, голодными, разутыми и ободранными, три четверти доверенных ему солдат, а заодно – и больше половины плененных французов, которые понесли за время суворовского похода потери в разы больше наших (есть и другие данные – за одного погибшего русского солдата противник отдал семьдесят пять). Нет в истории войн и походов даже близких примеров, недаром даже такая прусская кабинетная крыса, как фон Клаузевиц был вынужден признать поход А.Суворова «чудом».
С такой верой, с таким водителем, не могли суворовские солдаты не вырваться из уготованного им «мешка» и не дойти до цели. Дошли, спустились в австрийские долины, где и встали на отдых, и это – при самом неудачном, почти безнадежном соотношении всех объективных показателей, фактическом оставлении вероломными австрияками суворовского корпуса на уничтожение. И после этого кабинетные прусские крысы типа того же фон Клаузевица кабинетно утверждают, что «Суворов всегда добивался своих побед большой кровью!» Какая кровь, господин хороший, одно воинское искусство.
Спасибо непогоде, застигшей нас при Андерматте, она показала, как телеэкране, как оно могло быть тогда, в 1799 г , пусть и в сентябре, когда снежная поземка закрывала только верхушки альпийских пиков. Добраться туда – вещь полезная, искренне желаю каждому своему соотечественнику побывать там, возле суворовского креста, сесть и поразмышлять. В этих местах хорошо и легко думается: горный воздух, свобода, мысли встают на место и выстраиваются в порядок. Еще раз советую всем и каждому, особенно молодым, поставить себе задачу и стремиться выбраться туда – в любое время года.
Будь моя воля, вообще бы организовывал ученикам из российских школ, и не только суворовцам, экскурсии в Андерматт с обязательной сдачей зачета по взбиранию на одну из его скал, с той стороны, откуда подходили суворовские чудо-богатыри. И не жалел бы на это денег, все окупится сторицей.
А если брать шире, то почему бы не подумать об организации для нашей молодежи некоей «тропы русской военной славы»: в начале – по территории Швейцарии – от Сен-Готарда через Андерматт, Шванден, Эльм и Рингенкопф, а затем, на втором этапе, продлить его и на начальную, итальянскую часть суворовского похода. Ведь существует же в Испании «тропа Донкихота», по ней ходит множество туристов, а ведь тот-то сражался всего лишь с ветряными мельницами!
И, напоследок, вспомним еще две фразы от графа А.В.Суворова, сказанные им перед странной своею и скоротечной кончиной: «Горжусь, что я русский! Потомство мое прошу брать мой пример: до издыхания быть верным Отечеству!
И вторая: «Здесь лежит Суворов» – такую эпитафию придумал сам себе генералиссимус, возвращаясь после альпийских побед в Санкт-Петербург.
И пусть наш букет роз остался мерзнуть в снегу, немного не дойдя до Суворовского креста, и пусть никто, кроме небритого итальянца, не видел нашего скромного деяния, впечатления останутся на все оставшиеся дни.
И в Андрематт мы точно еще нагрянем, причем, постараемся побывать там в сентябре, доберемся до гранитного креста, положим положенные букеты цветов и выпьем чего-то русского в память незабвенного фельдмаршала (не «Наполеона» же пить в такой ситуации!).
Андерматт-Москва, февраль- август 2009 г .
Владимир Греков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
