«Мертвая петля»

Летчика Сталина

Король перевернутых бреющих полетов это когда над самой землей вниз головою летишь, он же мастер бесстрашных атак в небе Мадрида и Гвадалахары, летчик-истребитель Георгий Захаров вдруг растерялся. Киношник Кармен, приятель по встречам на испанских аэродромах, пришел к нему какой-то взъерошенный, возбужденный и заявил, что собирается застрелить Васю Сталина. Мол, он с его женой Ниной закрылись в квартире Пашки Федрови, целую неделю не вылезают оттуда и никого видеть не хотят.

Захаров посмеялся, глядя, как Кармен разыгрывает роль ревнивого мужа. Но, встревоженность приятеля, как выяснилось, была не без оснований. В доме неподалеку от бывшего «Яра», где когда-то звучала Соколовская гитара, пели цыгане и кутили мос­ ковские да петербургские знаменитости, в квартире – по совпа­дению, цыгана же! – летчика-испытателя Федрови Василий действительно встречался с Ниной.

Поняв, что над старым «Яром» сгущаются суровые тучи, Заха­ ров ринулся в атаку:

– Да ты что! Сына Сталина...

– Нет, застрелю! – не унимался Кармен.

– Выбрось это из головы. Что нынче за мода пошла: чуть что - расстреляю! – рассудительно сдерживал гнев приятеля «испанец» Георгий. – Вот послушай-ка...

И родился план – отписать письмо батюшке Василия… Иосифу Виссарионовичу. Сомнения при этом конечно же были – тревожить вождя народов или как-то обойтись, по домашнему самим разоб­ раться. Решили писать. Надежду на успех задуманного под­держивала родственная – в прошлом – связь Кармсна с Ярославским. Миней Израйлевич Губельман (Ярославский), важ­ ный кремлевский придворный, в просьбе не отказал. Так что боевой маузер Кармену не потребовался.

А Иосиф Виссарионович прочитал то письмо и рассудил, как и следовало было ожидать, мудро – почти как царь Соломон.

«Верните эту дуру Кармену, – написал он на полях «телеги» и добавил: – Полковника Сталина арестовать на 15 суток».

Вождь всех народов многословия не любил, мысли свои излагал просто и лаконично. Так что Василий угодил на гауптвахту в Алешинские казармы, добросовестно отсидел там положенное нака­ зание, а вышел – его ждал еще один сюрприз. Приказом отца пол­ковника Сталина сняли с должности начальника инспекции ВВС.

Жена Кармена, московская красавица Нина Орлова, то ли по воле вождя, то ли в силу каких-то других причин, но после бегов вернулась домой. Пришлось, конечно, выслушать дидактическое наставление мужа на тему одной из библейских заповедей. Как уж там все дальше обошлось – кто знает. Известно лишь, что Кармен, заметив у жены красивые дамские часики, спросил:

– Это Васины?

– Да, – ответила Нина. Кармен сквозь зубы протянул:

– Ца-ре-вич... – потом взял те часы и грохнул по ним утюгом, чем как бы поставил точку над старой как мир еще одной любовной историей.

Так уж вышло: теми днями» а было это в конце одна тысяча де­ вятьсот сорок второго года, разбился летчик Клещев. Именно разбился, а не погиб от рук врага: в яростных воздушных атаках не нашлось равных ему. За полтора года войны 23-летний командир полка Иван Клещев одержал 51 победу!

И вот в канун нового года с одного из полевых аэродромов, где- то под Тамбовом, он взлетел на истребителе, чтобы без лишних проблем да поскорее добраться до Москвы. За бронеспинкой боевой машины Иван пристроил двух гусей, которых достал у крестьян из соседней деревушки – чем не подарок для праздничного стола. Но торопился пилот напрасно. Погода была явно нелетная – хмурая облачность опустилась едва не до самой земли. Едва взлетел – нача­ лось обледенение. Так что утром на аэродром пришел крестьянин и сказал: «Там самолет упал. Летчик в кабине и два гуся»...

Много лет пройдет с тех пор. Однажды, вспоминая тревожные часы ожидания той давней новогодней ночи, известная актриса кино Зоя Федорова с грустью отзовется о майоре Клещеве: «Хо­ роший был парень Ванечка...» Скажет, и за этими словами навсегда унесет с собой таш^ двух любящих сердец.

Может, в самом деле, не столь уж и легкомысленно то заме­ чание наблюдательных французов: «Шерше ля фам»...

Во всяком случае, как-то вот сошлось: 434-й истребительный авиаполк, который так тщательно собирал под Сталинградом Василий Сталин, оказался без командира. Боевой коллектив отметили гвардейским званием – полк был переименован в 32-й гвардейский и, перелетев на Калининский фронт, включился в работу на Великолукском направлении. Сюда-то и прибыл снятый с должности начальника инспекции ВВС полковник Сталин.

Сохранились записи вылетов в эти напряжен ные дни.

– Вот десяткой истребителей группа ушла на прикрытие наших войск в район Хмели. В 13 часов 36 минут взлетели Сталин, Ге­ расимов, Якушин, Коробков, Долгушин, Батов, Шишкин, Гнатен ко, Луцкий, Хользунов. Задание выполнили. Но при возвращении летчики попали в такой снегопад, что свой аэродром не нашли, и сели в Старой Торопе.       

Странно читать о сыне Сталина обывательские импровизации. Один уважающий себя весьма крупный авиационный специалист поставил как-то под сомнение сбитый Василием самолет. Маршал заявил в газетном интервью, что летал-де Василий с няньками. Эх, добро бы рассуждал так дилетант, человек некомпетентный в лет­ ных делах – а то ведь летчик! Неужто неизвестно, что истребитель в боевой машине всегда один. Если летят на задание парой, звеном или эскадрильей – так это принятые боевые порядки. В той же паре ведомый – щит ведущего. А опытный ведущий разве бросит в беде своего напарника?

Так кто же здесь нянька?..

26 февраля Сталин вылетел на задание с Ореховым и был тогда ведущим пары. Орехов, что ли, нянька? Да, Владимир Александ­ рович опытный воздушный боец, на него можно было положиться в любой схватке с противником. Но в тот же день Василий летал со Степаном Микояном – и опять ведущим. А Степан-то совсем моло­ дой пилот...

Были боевые вылеты командира истребительного авиаполка Сталина в паре с Власовым, Луцким, Якимовым. А то уходил на за­ дания вообще один. Например, 8 марта, 9 марта.

...Напряженность боевой работы все нарастала. В начале марта Василий вылетал на задания почти ежедневно, иной раз делал по три-четыре боевых вылета в день. Об этом рассказывают штабные документы, те же политдонесения.

Заместитель командира полка по политической части майор Стельмашук 9 марта сообщал в дивизию следующее:

«С 1 по 7 марта было сделано на сопровождение самолетов Ил-2 в район цели, а так же прикрытие своих войск 227 боевых вылетов, проведено 10 групповых воздушных боев. Сбито 20 самолетов противника, из них ФВ-190 – 8 самолетов, Ме-109 – 12 самолетов. Образцы боевой работы показывали летчики-коммунисты:

гв. старший лейтенант Лепин, сбивший 2 самолета Ме-109гг;

гв. капитан Почечуев, сбивший 1 ФВ-190 и 1 Ме-109ф;

гв. лейтенант Марков, сбивший 1 ФВ-190 и 1 Ме-109гг;

гв. младший лейтенант Разуванов, сбивший 2 самолета ФВ-190.

Один самолет ФВ-190 сбит лично гв. полковником Сталиным.

Исключительную отвагу проявил в воздушном бою 5 марта в районе Коломна и западнее коммуны имени Крупской Герой Совет­ ского Союза гв. капитан Холодов. Патрулировавшие наши 4 само­ лета, где старшим был тов. Холодов, встретили до 5 Ме-109гг и 5 ФВ-190. В завязавшемся неравном бою, видя явное превосходство сил противника, после нескольких атак гв. капитан Холодов та­ ранил Ме-109гг, сам выбросился на парашюте. Таран подтверждает пленный немецкий летчик, тоже выбросившийся на парашюте.

В этом же бою, беря пример со своего командира, гв. капитан Коваль пошел на таран и таранил самолет противника ФВ-190, отрубив ему винтом хвост, сам произвел посадку на р. Ловать; был доставлен в тяжелом состоянии в госпиталь, поломав при посадке ввиду неуправляемости самолета обе руки и ногу. На тараненном немецком самолете ФВ-190 оказался летчик-майор. Таран подтвер­ ждают командиры зенитной батареи и летчики Лепин и Макаров...»

Далее майор Стельмашук доносил в политотдел дивизии о де­ лах на земле:

«Заседанием партийной комиссии принято в ряды ВКП(б) – 5 человек.

Выпущен 1 номер стенгазеты.

Вывод: политико-моральное состояние полка хорошее, полк го­ тов выполнять любую задачу».

Комиссар 32-го гвардейского авиаполка, как всегда, был педантичен в своих политдонесениях: два тарана, одна стенгазета, две поломанные руки и одна нога...

Остается добавить, что тот боевой вылет, когда истребителям 32-го гвардейского пришлось таранить противника – дважды в одном бою – проходил на высоте 200 метров и ниже. Они сошлись с большой группой «мессершмиттов» и «фоккеров». Завязался тяже­ лый бой. Наши летчики, как видно из политдонесения, стояли на­ смерть. Два «фокксра» бойцы сбили тараном. Один, горящий от атаки Василия Сталина, упал в районе деревни Семкина Горушка. Там же свое место нашел и «фоккер», сбитый младшим лейтенан­ том Вишняковым.

Назову всех участников того боевого вылета: Холодов, Мака­ ров, Баклан, Коваль, Сталин, Лепин, Шульженко, Вишняков.

Интересно, кто у кого в той огненной метели был нянькой?!

На крутых поворотах истории, в годы государственной смуты замечено увлечение публики различными предсказателями, астро­ логами, экстрасенсами, просто колдунами. Муторно на душе – вот и тянет ко всяческой чертовщине! Впрочем...

Как-то на Белорусском вокзале столицы два с виду вроде бы интеллигентных мужика установили рядом с сапожной лавкой ап паратишко какой-то. Назови число, месяц, год рождения – пять рэ на банк – и готов весь расклад твоей жизни с января по декабрь, так называемые   биоритмы   состояния.

Так ли, не так, но вот в судьбе Василия Сталина один месяц - март.

В этом месяце, 19 числа, 1921 года Василий родился. В марте 1940 года он окончил Качинскую школу летчиков и по­ лучил первичное воинское звание – лейтенант.

11 марта 1943 года его наградили орденом Александра Невского. 1 марта 1946-го постановлением Совнаркома СССР Василию Сталину присвоено воинское звание генерал-майор авиации. 5 марта 1953 года умер отец Василия.

26   марта   1953   года   приказом   министра   обороны   Василия Сталина уволили из кадров Советской Армии. 19 марта 1962 года смерть Василия.

Такой вот получается расклад – без компьютера. Если же еще обратиться к хронике военных лет, к тому весеннему месяцу, когда в Россию возвращаются жаворонки, заметим, что 5 марта в воздуш­ ном бою над Семкиной Горушкой Василий Сталин сбил и самолет противника – ФВ-190.

21 марта пятеркой «яков» Василий сопровождал правительст­ венный «дуглас» на участке маршрута Калинин-Москва. Задание с ним выполняли тогда Власов, Бабков, Орехов, Луцкий. Это был последний вылет Василия в компании лихих пилотяг, которых он собрал в полк еще под Сталинградом.

23-марта поступило распоряжение: 32-му истребительному пер­елететь на подмосковный аэродром Малино. Предстояло укомплек­тование   полка   людьми,   боевой   техникой.   1-й   истребительный авиакорпус, в который входил полк Сталина, выводили их боев - начиналась подготовка к Курской битве. Но вместо аэродрома Малино Василий приземлился всем полком на одном из полевых аэродромов.

«Пилотам надо отдохнуть», – принял он командирское решение. И отдохнули...

Выписка из политдонесения

о чрезвычайном происшествии в 32-м

гвардейском истребительном авиаполку

«...Происшествие произошло при следующих обстоятельствах. В 15.30 группа летного состава, состоящая из командира АП пол­ ковника Сталина В.И., Героя Советского Союза подполковника Власова Н.И., заместителя командира 3 АЭ, Героя Советского Сою­за капитана Баклан А.Я., заместителя командира 2 АЭ, Героя Со­ ветского Союза капитана Котова А.Г., заместителя командира 1 АЭ, Героя Советского Союза Гаранина В.И., командира звена стар­ шего лейтенанта Шишкина А.П., инженера по вооружению полка инженер-капитана Разина Е.И., вышла на реку Селижаровка, на­ ходящуюся в 1,5 километра от аэродрома, на рыбную ловлю.

Бросая в воду гранаты и реактивные снаряды, глушили рыбу, собирая ее с берега сачком. Перед бросанием реактивного снаряда инженер-капитан Разин предварительно ставил кольцо капсуля де­ тонатора на максимальное замедление (22 секунды), отворачивал ветрянку, а затем бросал снаряд в воду. Так им лично было брошено 3 реактивных снаряда. Готовясь к броску последнего реактивного снаряда, инженер-капитан Разин вывернул ветрянку – мгновенно произошел взрыв в руке, в результате чего 1 человек был убит, 1 тяжело и 1 легко ранен...».

Такое вот вышло приключение на рыбалке у реки. Тем, легко раненным, выпало быть Василию. Осколком реактивного снаряда ему раздробило пятку правой ноги.

Да, что-то, видно, недосмотрел, что-то недодумал комиссар Стельмащук в плане культурно-массовой работы среди истрсбите лей 32-го авиаполка.

Чтобы не возвращаться больше к мартовским событиям, приве­ду еще один прелюбопытный документ тех лет – из политических донесений – любимого жанра комиссара Стельмашука.

«2 марта 1943 г. во время осмотра самолета Як-9, принадлежа­щего командиру 32-го гвардейского истребительного авиаполка гвардии полковнику Сталину В.И. (техник самолета – старший техник-лейтенант Поваренкин), обнаружено в соединении первой тяги от хвоста рулей глубины воткнутое техническое шило, которое заклинивало управление самолета.

Предварительным расследованием выяснилось, что самолет последний полет имел 26.2.43 г., с тех пор на нем производилась работа по проверке шасси и съемка бензобаков...

Считаю: совершен акт с диверсионной целью.

Необходимо немедленно: для личной охраны гвардии пол­ ковника Сталина, штаба полка и самолетов Сталина и капитана Микояна прикомандировать к полку 2 отделения по 10 человек ав­ томатчиков из внутренних войск НКВД.

Заместитель командира 32 ГИАП

по политической части

гв. майор Стельмашук».

Это, как указывается в донесении, произошло 2 марта. На сле­дующий же день Василий вылетел на Як-9 патрулировать с Коробковым и Якушиным. Напряжение боевой работы истребителей 32- го гвардейского нарастало. Командиру полка было не до диверсан­ тов. Оставим и мы это мгновение весны юлиансеменовским штирлицам.

Очевидно, дела более важные, чем заботы о благоустройстве сы­ на   своего   Василия,   преследовали   Иосифа   Сталина,   «если   о происшествии на рыбалке у реки летунов 32-го гвардейского полка узнал только спустя два месяца. Узнав о «чепэ» на рыбалке – Лаврентий Берия подсу­ етился, заложил Василия, – Сталин проявил внимание к сыну и продиктовал такой вот приказ:

«Командующему ВВС Красной Армии

Маршалу авиации тов. Новикову

Приказываю:

1. Немедленно снять с должности командира авиационного пол­ ка полковника Сталина В.И. и не давать ему каких-либо команд­ ных постов впредь до моего распоряжения.

2.   Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что портит и развращает полк.

3. Исполнение донести.

Народный Комиссар Обороны И.Сталин

26 мая 1943 г.»

Но Василий Сталин к началу 1944-го, похоже, искупил свою вину с весенней рыбалкой: 16 января он приступил к исполнению обязанностей инспектора-летчика по технике пилотирования в 1-м гвардейском истребительном авиакорпусе.» А 18 мая 1944 года согласно приказу главного маршала авиации Новикова с 12 часов 00 минут полковник В.Сталин вступил в ко­ мандование 3-й гвардейской истребительной авиадивизией.

Поднаторевшие в свое время на «проблемах» партийной печати специалы нынче ринулись судить да рядить о делах армейских. С какой ноги марш начинать не ведают, а туда же – о стратегии рас­ суждать, о военных операциях судить – кто прав, кто виноват. К огда же речь о Сталине и его сыне Василии заходит – тут ни логики в рассуждениях, ни простого здравого смысла. Одно талдычат: папа­ша продвигал, папаша сынишке карьеру делал. Однако вот деталь, о которой почему-то помалкивают, когда речь заходит о   полковнике   Сталине. Командование дивизией Василий принял, когда у него был налет 3105 часов! Он летал на всех типах истребительной авиации, состоящей на вооружении на­ шей армии, на многих бомбардировщиках. А еще на штурмовиках, на американских да английских боевых машинах.

Были ли прецеденты столь стремительного служебного роста, как у сына Сталина, среди других воздушных бойцов? Конеч но, были.

Например, А.К.Серов в 1938 году был старшим лейтенантом, командиром эскадрильи, а через год он уже комбриг, начальник Главной летной инспекции ВВС РККА. В.С. Хользунов в 1936 году капитан, командир эскадрильи, а в 1.937 – командующий армией особого назначения. А.А.Губенко в 1936 году был старшим лейте­нантом, командиром звена, а в 1938 – полковник, заместитель ко­мандующего ВВС округа. Г.Н.Захаров в 1938 году командир звена, старший лейтенант, а в 1939 – командующий ВВС округа. Георгий Нефедович в кабинет наркома обороны вошел старлеем, а вышел – полковником. Г.П.Кравченко в 1937 году был капитаном, а в 1941 – генерал-лейтенантом, тоже командующим ВВС округа. П.П. Рыча­гов в 1937 – старший лейтенант, командир звена, а в 1940 – генерал- лейтенант, начальник ВВС РККА. Да и у авиационных штурманов таких примеров много. Г.М.Прокофьев в 1937 году был штур­ маном эскадрильи, а на следующий год он уже – флаг-штурман ВВС.

А Василий Сталин, кстати, был и младшим летчиком, и рядо­ вым инспектором-летчиком, и летчиком-инструктором. А по пово­ду его лампасов и суесловить стыдно. На генеральское-то звание он имел право – согласно занимаемой должности – рассчитывать еще весной 1944 года! Но прошел год войны. Закончилась вторая мировая. Под хорошее настроение победителям вручали и Золотые Звезды Героев, особенно много вторично, и генеральские звания. А Василий все в полковниках – как командир полка. В этом звании он прослужил больше четырех лет и генерал-майором авиации стал только после трех представлений. Отец дал на это согласие, уступив настойчивым ходатайствам министра обороны Булганина. Иосиф Виссарионович спросил у него: «Вы что, действительно считаете, что он достоин?» Тол ько тогда и было подписано соответствующее решение.

Но вернемся-ка лучше на фронт – под скрежет танков, треск пулеметных очередей, рев моторов, крики и команды воспаленного эфира.

23 июня 1944 года в 9 часов утра после мощной артиллерийской и авиационной подготовки ударные группировки 3-го Белорусского фронта перешли в наступление. Вечером 24 июня Москва уже са­ лютовала двадцатью артиллерийскими залпами войскам фронта, которые прорвали сильно укрепленную оборону противника, южнее Витебска продвинулись в глубину до 30 километров и расширили прорыв до 80 километров.

Не успел рассеяться дым артиллерийского салюта в честь осво­бождения Витебска, как наши войска ворвались в Оршу, оказавшу­юся в глубоком тылу в результате стремительного наступления. В столице снова запалили пушки. 2 июля 1944 года Верховный Глав­нокомандующий отмечал в своем приказе успешные действия 3-го Белорусского фронта, войска которого перерезали сообщения не­ мцев из Минска в Вильно и Лиду; 1-го Белорусского – в результате удара их конницы, танковых соединений и пехоты были отрезаны пути сообщения немцев из Минска на Брест и Лунинец.

В 20-25 километрах восточнее Минска оказалась 4-ая немецкая армия. Ликвидация ее означала катастрофу группировки противника на минском направлении, а это уже зависело от того, кто будет действовать более энергично: наши – наступать или не­ мцы – отступать.

О победных операциях Красной Армии написано много. И если я здесь вкратце обозначил хронику и события тех дней, то лишь для того, чтобы пояснить ситуацию, в которой оказался 23-х летний ко­ мандир авиадивизии Сталин в ночь на 6 июля.

К тому времени полки и управление 3-й истребительной авиационной дивизии перелетели и разместились на аэродроме Слепянка, неподалеку от Минска. И тут оставшаяся окруженной группировка немцев общей численностью до пяти пехотных дивизий с артиллерией и танками, стремясь прорваться на запад, к своим войскам, ринулась на Минск. Немцы .полагали, что город еще в их руках.

К исходу 5 июля, прорвав кольцо, они подошли на восточные подступы к Минску. Создалась непосредственная угроза аэродрому Слепянка и частям дивизии.

Сохранилось донесение комдива командиру корпуса об обста­ новке и действиях личного состава авиационных частей в бою,* ко­ торый академически именуется как ближний оборонительный. А проще – это когда на тебя в упор направляют артиллерийский ствол, ты сидишь в кабине боевой машины, беспомощной, не приспособленной летать ночью, и ждешь залпа...

«Я принял решение спасти материальную часть, гвардейские знамена и секретные документы штаба дивизии и штабов частей, – пишет Василий. – Для этого отдал приказ об эвакуации их на северо-восточную окраину Минска. Начальнику штаба дивизии под­полковнику Черепову поручил организовать наземную оборону на подступах к аэродрому для охраны материальной части, так как с наступлением темноты без заранее организованного ночного старта поднять в воздух летный эшелон было невозможно.

Сам на У-2 убыл ночью на аэродром Докуково – для организации там ночного старта. Организовав старт, оставил для приема экипажей капитана Прокопенко и на Ли-2 вернулся в Сле пянку. В случае крайней необходимости я уже был готов поднять самолеты в воздух.

К моему возвращению эвакуация штабов была закончена. Она прошла исключительно организованно и быстро. Под минометным обстрелом было вывезено необходимое имущество, знамена, доку­ ментация штабов.

Начальником штаба нашей дивизии, командирами 43-й истребительной артиллерийской бригады и 1-й гвардейской Смо­ ленской артбригады была организована надежная оборона на под­ ступах к аэродрому.

Утром на штурмовку противника произвели 134 боевых вылета, израсходовали 13115 снарядов. Штурмовка парализовала группировку противника и раздробила его на мелкие группы.

После штурмовки летный эшелон был выведен из-под удара и перебазирован на аэродром Докуково. Личный состав управления дивизии вместе с техническим составом частей, взаимодействуя с артбригадами, уничтожили в наземном оборонительном бою 200 солдат и офицеров и захватили в плен 222 человека.  

В борьбе с немецкими захватчиками стойкость и мужество про­ явили офицеры, сержанты и рядовые управления и частей дивизии, из числа которых отмечаю...

3-я гвардейская истребительная авиационная Брянская дивизия вверенного вам корпуса готова к выполнению любых боевых задач.

Командир 3 гв. истребительной авиадивизии

В.Сталин».

Такой вот «менталитет» получается...

Много всего этого или мало для двадцатитрехлетнего парня на одну ночь – судите сами. А чтобы все-таки ясней представить фрон­ товые заботы молодого комдива, расскажу еще случай, который произошел в середине августа на аэродроме Шауляй.

Полки 3-й гвардейской авиационной дивизии, продвигаясь вслед за наступающими войсками, то и дело перебазировались на передовые аэродромы. 27 июля, сломив сопротивление противника, наши овладели важным узлом его обороны городом Шауляй. Выход в этот район угрожал вражеским коммуникациям, связывающим Восточную Пруссию с Прибалтикой, так что немцы предпринимали отчаянные попытки остановить наступление Красной Армии. В по­лосу наступления 1-го Прибалтийского фронта немецкое командо­ вание перебросило крупные резервы, и силами семи танковых, одной моторизованной дивизии противник наносил сильные контр­ удары.

Особенно напряженные бои разгорелись в районе Шауляя – бои не только на земле, но и в воздухе. Бывший заместитель командира дивизии генерал-лейтенант авиации А.Ф.Семенов объяснял ту с итуацию так: «Противник стал широко использовать для штурмо­вых действий истребители «Фокке-Вульф-190». В связи с этим нам гоже пришлось несколько менять тактику прикрытия наземных во йск: увеличили состав патрульных групп, ввели так называемый скользящий график патрулирования. Тем самым значительно была снижена эффективность ударов немецкой авиации».

График графиком, а 15 августа, чуть свет, в 6 часов 55 минут, н а шауляйский аэродром налетели четыре «фоккера» и наделали пороху. В результате в управлении дивизии и роте связи было ранено четырнадцать человек, водитель сержант Дьяченко тут же скончался от ран.

На следующий день – по своему графику – два полка пехоты и 50-80 танков противника из района Кельмы и два полка и до 200 танков из района Куршенай перешли в наступление на Шауляй и к исходу 17 августа начали обстрел аэродрома.

Так уж вышло: именно в это время на побывку к Василию прилетела из Москвы его жена, Галя Бурдонская. В семье часто вспоминают и нынче ту их милую встречу.

...Под покровом темноты на аэродром прорвались немецкие танки. Что греха таить, вокруг поднялась страшная паника. Тогда Василий посадил в открытую автомашину жену и на полном ходу провел с бойцами политико-воспитательную беседу. «Трусы! – с солдатской откровенностью обратился комдив к своим гвардейцам, тут же – для убедительности – добавил несколько динамичных вы­ ражений, затем остановил машину и указал на жену: – Вон, смотрите, баба – и та не боится!..» Гвардейцы – народ смекалистый, понятливый. Тонкий намек Василия Иосифовича уловили и, быст­ ренько охладив взволнованность со сна-то – кто в чем был, – в кабину и по газам. А с воздуха – ну что с теми каракатицами на гу­ сеничном ходу разговаривать!

Стрельба, как утверждали мои учителя-фронтовики, лучший способ передачи мыслей на расстоянии. Истребители полковника Сталина пользовались этим довольно умело, так что и тогда они вполне доходчиво довели до немцев огорчение своего комдива. И то сказать, тактично ли было нарушать редкие на фронте минуты свидания молодых...

В конце февраля 1945 года Василию Сталину пришлось распро­ щаться с боевыми друзьями – гвардейцами 3-й истребительной. Он получил назначение командовать авиадивизией в воздушной армии С.И.Руденко, действовавшей в составе 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении.

«Выпускник Качинского училища, Василий Иосифович, – пишет маршал авиации Руденко в своих воспоминаниях, – начал войну инспектором-летчиком, под Сталинградом командовал 32-м гвардейским полком, потом 3-й гвардейской дивизией.

В ходе боев под Берлином он возглавил 286-ю истребительную дивизию. За успешные действия был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Суворова I степени, польским крестом Грюнвальда».

Я как-то расспрашивал маршала о Василии Сталине и обратил внимание на слова, сказанные Сергеем Игнатьевичем, в харак­ теристике его бывшего подчиненного: «Вася был умный парень...»

Противоречивый: вспыльчивый, резкий, но до­брый, – пишет о своем командире однополчанин Сталина Александр Григорьевич Котов. – Он терпеть не мог недисциплинированности, разгильдяйства. Многим от него попада­ ло. Но многие товарищи из нашей среды обязаны ему своим рос­ том».

Замечу, эти характеристики Василия Сталина сделаны в годы, когда уже не было ни его грозного отца, ни самого Василия. Врать не требовалось – все давно развенчано, что нужно – оплевано.

Ну, а если при жизни – так ли все неправда? Вот, к примеру, из аттестации на комдива Сталина: «За первое полугодие 1946 года проведено 22 летно-тактических учения, все они прошли организо ванно, без происшествий. В целом дивизия по выполнению плана всех видов учебно-боевой подготовки занимает первое место в кор­пусе. За время, прошедшее после войны, 286-я дивизия заметно вы­ росла, стала более организованной. Летный состав полностью подготовлен к выполнению боевых задач на средних высотах, 40% летчиков могут летать на больших высотах и в сложных метеоус­ ловиях.

Сам генерал-майор авиации Сталин обладает хорошими организаторскими способностями, оперативно-тактическая подго­ товка хорошая. Свой боевой опыт умело передает летному составу. В работе энергичен и инициативен, этих же качеств добивается от подчиненных. В своей работе большое внимание уделяет новой технике, нередко подает новаторские мысли и настойчиво проводит их в жизнь. Летную работу организует смело и методически правильно».

Аттестация   –   хоть   Героя   давай.   Написал   ее   генерал

Е.Я.Савицкий. Дружеские отношения Евгения Яковлевича с Василием сохра­ нятся надолго – до самой смерти Иосифа Сталина...

А пока полковник Сталин принимал вышеназванную дивизию. Началась подготовка к наступательной операции на берлинском на­правлении. Острие стрел, начертанных штабистами под Москвой и Сталинградом, наконец-то подтянулись на их картах к столице Германии. Во что обошлась нам Берлинская операция? Если в цифрах, то вот они. Мы потеряли тогда 102000 убитыми, почти 305000 – ранеными и пропавшими без вести. Из техники – 2156 тан­ков и самоходно-артиллерийских установок, 1220 артиллерийских орудий и минометов, 527 самолетов. Это за период с 16 апреля по 8 мая.

8 мая 1945 года в пригороде Берлина – Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. До этого, 2 мая, в приказе Верховного Главнокомандующего за овладение Берлином отмечались летчики главного маршала авиации А.А.Новикова, главного маршала авиации А.Е. Голованова, генера­лов С.И. Руденко, С.А. Красовского, Е.Я. Савицкого, Е.М. Белецкого, Т.Н. Туликова, Е.Ф. Логинова, Г.С. Счетчикова, В.Е. Нестерцева, В.Г. Рязанова, А.В. Утина, Б.К. Токарева, И.В. Крупского, А.З. Кара вацкого, И.П. Скока, Б.А. Сиднева, И.М. Дзусова, С.В. Слюсарева, В.М. Забалуева, П.П. Архангельского, Г.И. Комарова, полковников В.И. Сталина, Д.Т. Никишина, А.И. Покрышкина, В.И. Александ­ ровича.

Именно 8 мая на КП дивизии Василий Сталин дал последнюю команду подзадержавшемуся в берлинском небе бойцу:

– Возвращайся! Посадку разрешаю. Войны больше нет...

После победы комдив Сталин еще в Германии, в Группе со­ ветских оккупационных войск. Он готовит свои боевые полки без скидок на мирное время. Летчики хорошо овладели всеми видами стрельб по воздушным и наземным целям.

Не только в корпусе, но и во всей 16-й воздушной армии дивизия Василия Сталина занимает по боевой подготовке ведущее место. Командующий генерал-полковник авиации С.И.Руденко считает, что комдив достоин продвижения на должность командира корпуса. Но рекомендует изжить недостатки, которые у Сталина замечены: допускает грубость в обращении с подчиненными, иногда слишком доверчив. И то и другое в работе не годится.

Но все-таки командование отдает приказ о назначении генерала Сталина командиром 1-го гвардейского истребительного авиакор­ пуса. Корпусом этим командовал генерал Захаров. Его переводили в Москву. О передаче хозяйства новому комкору Георгий Нефе дович рассказал мне сам:

«Василий приехал в Виттштокк, и я сразу понял зачем. Но он с первых минут встречи принялся расспрашивать о всяких пустяках, делах явно второстепенных. Он, видно было, не хотел огорчать ме­ ня, поэтому о цели своего приезда сообщать не торопился. Тогда я вернул Василия к манере нашего обычного товарищеского общения, которая сложилась еще в довоенные встречи и прямо сказал:

– Ладно, Вася, обо всем этом успеем поговорить потом. Принимай корпус!

Он этого никак не ожидал, похоже, даже растерялся на мгно­ вение, но потом согласился:

– Ну, поехали, раз тебе не терпится!

Мы вышли во двор, где стояла легковая машина. Василий сел за руль, я – рядом. Когда выехали из города, он вдруг затормозил, вы­ ключил мотор и, обняв меня за плечи, спросил:

– Скажи-ка, Жора, зачем тогда тебе понадобилось жаловаться на меня отцу?

Вот этого вопроса уже я никак не ожидал. Но, моментально вос­ становив в зрительной памяти отчаявшегося, совершенно не помня­ щего себя Романа Кармена, тот тягостный вечер в моем гостиничном номере и затем разговор с Ярославским, я сказал:

– Ну, во-первых, я отцу не жаловался. У меня просто не было такой возможности. – Откровенно говоря, все эти годы я был уве­ рен, что Васе о моем участии в том деле ничего не известно.

– А если б была – пожаловался бы?

– Пожаловался бы.

– Почему?

Ему, пожалуй, это было интересно знать, но в том, что я го­ ворил, была иная логика, чем в действительности в то время.

– Давай, – сказал я, – вернемся в осень сорок второго года. Все воюют. А до меня нет-нет да и доходят разговоры, мол, Вася Сталин по подмосковным дачам развлекается. Ну и представь себе: конча ется война, и что бы ты потом ни делал, как бы хорошо ни служил, каждый твой подчиненный, каждый человек в стране, слыша твое имя, в первую очередь знал бы одно: в годы войны сын Сталина бол­ тался в Москве. И никуда бы ты от этого не делся. Никто никогда не посмел бы тебе сказать это в лицо, но каждый бы думал об этом, и ты бы это чувствовал. Да ты бы от этого с ума сошел! И как бы ни летал, как бы ни командовал – это твою репутацию все равно бы не спасло. Народ ведь как рассуждает: генерал! Приказы отдает... А ты – боевой летчик. И не просто боевой летчик: ты – сталинградец. У тебя сбитые есть. Ты не просто где-то как-то летал, ты под Сталинградом воевал! Понимаешь? А теперь никто, никогда и ни при каких условиях не сможет бросить тебе упрек, даже мысленно! Ты меня прости, но в сорок втором году ты еще мыслил по-лейте нантски. Ну а теперь убери из своей биографии полк, Сталинград, весь сорок третий год, сорок четвертый – как будто у тебя ничего не было. Убери и прикинь: что бы ты сейчас означал без этого?..

Василий удивленно посмотрел на меня и спросил:

– Ты действительно тогда так думал?

– А как можно было думать по-другому? Сам я тогда маялся оттого, что не мог на фронт попасть – меня комиссар Степанов снял с дивизии...

Он кивнул: это он знал.

– Если бы ты мне в ту пору попался, я бы тебе много чего сказал, – совершенно искренне, все еще видя перед собой лицо Кармена, но ни слова не говоря о нем, заявил я. – Может, и к лучшему, что ты мне тогда не попался…

Василий засмеялся, включил зажигание и развернул машину в обратную сторону.

– Куда? – спросил я. – А, в дивизию...

– Какая там дивизия! – ответил Василий. – Едем назад. Ну что мне у тебя принимать? Сделаем проще: до двадцать пятого июля ко­ мандуешь корпусом ты, после – я. Идет?..

– Идет, – согласился я».

А командовать и летать Василию оставалось уже совсем немно­го. Судьба сурово распорядится сыном Сталина. Людская молва и наветы, годы тюремных заключений и преследования тайной полиции, наконец, загадочная смерть – все-то коснется Василия. Все, как в страшных сказках о наследных принцах и царевичах...

Умер Сталин. Душа Иосифа Виссарионовича еще не покинула сей бренный мир, а его сын Василий уже был заключен под стражу. Берия наконец-то смог припомнить наследнику вождя все его выпады против всемогу­щего хозяина Лубянки и распра­виться с неугодным свидетелем темных дел. Мрачные страницы сработанного в паре с Маленко­вым «ленинградского дела», за­тем «менгрельского». Расправа с мужем родной тетки Василия чекистом С.Ф. Реденсом. Нако­нец, смерть отца, о которой Ва­силий мог судить не по офици­альному сообщению...

«Уже во время похорон отца Василий публично бросил обви­нения Берии и другим членам Политбюро, что они приложили руку к смерти Сталина», – вспо­минал потом двоюродный брат Василия Владимир Аллилуев. Что ж, и сам Берия не утерпел сообщить кое-что о смерти Ста­лина своим соратникам по пар­тии. На трибуне мавзолея во время первомайской демонстра­ции, сверкая золотым пенсне, он не без гордости признался: «Его убрал я. Я вас всех спас...»

Этих слов Василий уже не слышал. С ним начали работу мастеровые Лубянки. Был чело­век — к нему следовало подо­брать нужную статью.

9 Мая, в День Победы – дру­гого времени для допроса боево­го генерала не нашли – генерал Л.Е. Влодзимирский, самый главный следователь по особым делам, и его заместитель полков­ник Козлов ломали голову – в чем бы обвинить Василия? В по­кушении на режим? Но не он ли в годы войны дерзко бросался в атаки в небе Сталинграда, – Москвы, Берлина, командовал полком, дивизией, был удостоен многих боевых наград... Решили обвинить в оговоре командую­щих ВВС Смушкевича, Рычагова, Новикова... Хорошо, что не братьев Райт. Вася-то, когда Смушкевич и Рычагов действо­вали в боевом строю авиаторов, еще в пионерах ходил! А Нови­кова судили пять маршалов. Мнения полковника Сталина никто не спрашивал.

Тогда мастера по допросам обвинили Василия в клевете на правительство. Вот тут уже бли­же к делу. Ведь правительство – тот же дядя Лаврик! «Отец од­нажды при нем заставил меня повторить мое мнение о нем. Бе­рия перевел все в шутку, – пи­сал потом Василий Иосифович и, по всему видно, не ошибся, сделав вывод: – Но не такой он был человек, чтобы забыть, хотя внешне разыгрывал, особенно перед отцом, моего покровите­ля».

Подумав, следователи Влодзи­мирский и Козлов двинули Васе обвинение в намерении встре­титься с иностранными коррес­пондентами «с целью изменить Родине». Улики? Пожалуйста -портрет в американском журна­ле. Как он там появился? В рес­торане «Метрополь» с кем си­дел?.. Это, по выводам следова­телей, «было первым шагом к сближению с иностранными корреспондентами для последу­ющей измены Родине».

Уже отсидев в тюрьме два года без суда, сын Сталина обра­тился с письмом в Президиум ЦК КПСС. По поводу обвине­ния в намерении изменить Ро­дине Василий Иосифович писал: «Клевета от начала до конца! В «Метрополь» я пошел на свида­ние с Васильевой. У меня много пороков, в которых не особенно приятно сознаваться, но они были. В отношении же чести и Родины я чист. Родина для меня – это отец и мать».

Все предвидели следователи по особо важным делам. И как на охоте волка обкладывают красными флажками, так и Ва­силия сбивали с толку, пугали, шантажировали, загоняя под пу­лю...

Вскоре Влодзимирского с компанией вслед за Лаврентием, как и следовало ожидать, арес­товали. Но с какой легкостью новый министр внутренних дел С.Н. Круглое в письме от 8 авгу­ста 1953 года Маленкову повто­рил обвинение, состряпанное бериевскими палачами!

«В процессе следствия аресто­ванный Сталин В.И. признал себя виновным в том, что он... систематически допускал неза­конное расходование, разбазаривание казенного имущества и государственных средств, а также использовал служебное положение в целях личного обога­щения», – пишет министр, от­кровенно додумывая и без того сфальсифицированные факты, добытые в камерах пыток. Он словно и не заметал в про­токоле допроса от 9 мая 1953 го­да ответ обвиняемого: «Расхи­щения государственных средств и казенного имущества в целях личного обогащения я не совер­шал и виновным в этом себя признать не могу». Круглое ссы­лается на показания соучастни­ков «преступлений Сталина В.И.», его адъютантов – Поляского, Капелькина, Степаняна, шофера Февралева и штабной парикмахерши Кабановой.

Как рассказывает сын адъю­танта Полянского, его отцу тоже предъявили целый список обви­нений, из которого по любому пункту грозила смертная казнь. «Когда отец отказывался подпи­сывать предъявляемые ему обви­нения, его били (выбили почти все зубы, отбили почки и лег­кие), а затем бросили в карцер, – вспоминает он и от­мечает, что на очной ставке «хо­зяин» выручил отца, заявив, что Полянский только дублировал его – Сталина – распоряжения и приказы.

Да, «хозяин»-то выручил. Бо­евой генерал отводил беду от своих вчерашних сотоварищей, прикрывал, как бывало в воз­душных боях. А они?..

«Теперь уже его никто не за­щищал, только подливали масла в огонь, – с горечью в письмах к другу пишет Светлана Аллилу­ева. – На него «показывали» все – от его же адъютантов до на­чальников штаба, до самого ми­нистра обороны и генералов, с которыми он не ладил...» И все, как могли,   накручивали сыну Сталина обвинения.

...Василий переоборудовал пе­реданное под штаб ВВС округа здание Центрального аэропорта – зачем?

...Василий построил здание контрольно-пропускного пункта в Куркино – оттуда руководство авиацией округа управляло про­летами боевой техники в ответ­ственные дни государственных праздников и воздушных пара­дов. А на черта парады?..

И вот еще какое обвинение: «Сталин В.И. не занимался во­просами боевой и политической подготовки соединений округа, месяцами не появлялся на служ­бе, в соединениях и частях окру­га почти не бывал...» – это все из письма Круглова. Министр опять ссылается на адъютантов, на того же Полянского.

Не знаю, что показывали по поводу боевой работы авиацион­ных соединений, которыми ко­мандовал генерал Сталин, шо­фер Февралев и парикмахерша Кабанова, но министр внутрен­них дел, обвиняя командующего, заключает в письме к Мален­кову: «Следствием совершенные им преступления полностью до­казаны».

Однако при желании следова­тели Лубянки могли бы найти свидетельства совершенно иные. Стоило лишь обратиться к ар­хивным документам.

Так, например, после войны, командуя боевым коллективом авиационной дивизии, Василий Сталин провел 22 летно-тактических учения – и ни одного происшествия! Командир кор­пуса генерал Е.Я. Савицкий, от­мечая, что дивизия Сталина по всем видам учебно-боевой подготовки занимает первое место в соединении, не мог нарадоваться молодым комдивом.

Есть еще немало здравствующих свидетелей тех лет, когда сын Сталина командовал авиа­ционными соединениями. Он много летал и сам, кстати, на разных типах машин. Летчик-ис­пытатель-инженер Василий Иванович Алексеенко, человек, которого не удивишь акробатикой в воздухе, как-то припомнил пи­лотаж Василия: «На новом самолете прямо над нашим аэродро­мом он открутил та­кой комплекс, что по­завидовать можно!»

Но в жизни летчика Василия оказались «мертвые петли» го­раздо круче.

...Комиссия из Министерства оборо­ны, о которой упоминал министр Круглов, проверив боевую и по­литическую подготов­ку соединений округа, развала в управлении ими – как бы этого кому-то ни хотелось – не обнаружила. На­против, авиации окру­га была выставлена хо­рошая оценка!

Но вот забор вокруг КПП в Куркино, во­шедший в особое дело командующего ВВС округа — чем же не устраивал он следова­телей с Лубянки? Да, пожалуй, одним – дурацкая изгородь ни­как не тянула на расстрельную статью, чтобы сразу, без особых хлопот, прихлопнуть сына Ста­лина – свидетеля темных дел рвущихся к власти кремлевских холуев.

И все-таки заборишко тот к «особому делу» приписали. Так, для общего счета. Для общего счета командующему ВВС окру­га приписали и строительство спортивного комплекса. А это — водный бассейн для тренировок олимпийцев, манеж для конни­ков, мотовелобаза, охотничье хозяйство. Обвиняя Василия Сталина – без защитников, без видимости адвокатуры, члены Военной коллегии Верховного суда Зейдин, Зайдин и Степанов записали в своем приговоре: мол, занялся он тем строитель­ством прихоти ради – «в целях популяризации своего имени и создания мнимого авторитета». Ну, скажем, имя обвиняемого вряд ли нуждалось в «популяри­зации». А для авторитета 30-лет­него человека разве мало коман­дования полком и дивизией в годы войны, своих личных побед в воздушных боях, вообще рабо­ты летчиком-истребителем?..

Для общего сальдо в пригово­ре по уголовному делу В. Стали­на к тому забору в Куркино, на­до полагать, были причислены и закупленные за рубежом гоноч­ные мотоциклы, велосипеды, ну, понятно, кожаные мячи и тапочки для спортсменов. В охотничьем хозяйстве, создан­ном на месте заброшенного по­лигона, появилась всякая жив­ность – на счеты всех! Куропат­ка – рупь пятьдесят, глухой тете­рев – трешница... Всего-то два раза Василий охотился в тех кра­ях. А это не важно. «Приговор окончательный и кассационно­му обжалованию не подлежит».

… Василия Сталина в тюрь­му доставили 3 января 1956 года. Здесь ему предстояло отбыть 8 лет лишения свободы. Отбыть – это переделывать себя, исправ­ляться в процессе трудовой дея­тельности. Годы войны, боевые маршруты сквозь огненные ме­тели, воздушные схватки с противником, тысячи часов, прове­денных сыном Сталина в небе, освоенные им истребители, штурмовики, бомбардировщи­ки, связные и пассажирские са­молеты – наши, трофейные не­мецкие машины и союзников – это не трудовая деятельность. Вот в тюремной мастерской по­крути-ка сверлом – тогда ты уважаемый человек. И бывший генерал-лейтенант командую­щий авиацией округа крутил – на сверлильном станке, на то­карном. За половину января ему зачли 18 трудодней, в феврале – 45, в марте – 52, в апреле 56…

Как-то меня пытал корреспондент лон­донской газеты «Индепендент», что по-русски означает «независимость». Толковый мужик, сначала он крутил вопро­сы о житье-бытье на святой Руси. Потом за­шел разговор о сыне Сталина Василии, и англичанин заметил:

– У нас в Лондоне говорьят, что Васья...

Тут он что-то замешкался, видимо, под­бирая подходящие слова, а я уже догады­вался, о чем они там на своем острове в ту­мане-то «говорьят» и подсказал:

– Что Вася Сталин – пьяница и бабник?.. Англичанин обрадовался:

– Йес! О^,кей!..

А я подумал: хрен вам, милостивый го­сударь, а не о»кей! – и стал рассказывать, как сын Сталина ходил в огненные атаки, хоронил боевых друзей, о том, как однаж­ды после боевого вылета в истребителе ко­мандира полка Сталина насчитали около 20 пробоин!..

Вижу, мой «индепендент» что-то погру­стнел – похоже, такой сюжет для Лондона не слишком подходил. Так что скорей для приличия корреспондент еще немного по­говорил, спросил, как я отношусь к самому Сталину. Я ответил, что к Иосифу Виссари­оновичу отношусь так, как его бывший пре­мьер-министр сэр Уинстон Черчилль, – и на том мы и расстались.

Не знаю, дойдет до Туманного Альбио­на то, что здесь опубликовано или не дой­дет – англичане, скорее, заполучат бред о Сталине господина Радзинского. Я же, с разрешения гражданской жены Василия Иосифовича, одной из обаятель­ных женщин России, неоднократной рекор­дсменки нашей страны по плаванию Капитолины Васильевой предлагаю вниманию читателей письма к ней сына Сталина из тюрьмы.

«9 января 1956 г.

Нахожусь: город Владимир (Владимирская тюрьма).

По приезде обратиться надо к начальни­ку тюрьмы или его заместителю. Это письмо предъявить и оно сослужит службу пропуска. Короче, меня вызовут.

Добираться до Москвы можно:

1. Автобусом – 5 часов езды.

2. Поездом – 6 часов езды.

3. Автомашиной – 3-3,5 часа езды. Хорошо бы тебе приехать вместе со Светланой. Но, если она не сможет или задер­жится, приезжай одна, не оттягивай приезд из-за нее. Захвати для меня денег. Без денег здесь туго. Купи сигарет «Ароматные» (пачек 100) и спички, и сахару.

Об остальном объясню и договоримся здесь, на месте. Ни с кем (даже с родными) пока не говори ни о чем. То же скажи Свет­лане. Сначала нужно повидаться.

Жду. Василь!»

Получив ответ, Василий не скрывает ра­дости:

«18.2.56 г.

Мамка милая!

Первая ласточка, хотя и небольшая, но все же долетела. Жаль, что Линушка* не написала ни строчки...

Хотя ты далеко, но с письмом как будто приблизилась и находишься рядом. Не думал, что листок бумаги может так взволновать. Ты не представляешь, как приятно в этом дворце получить – даже такое небольшое и бе­столковое, но теплое посланьице!..

Здоровье не на шутку беспокоит. Что со мной – не говорят. «У вас бронхит...», – боль­ше ни слова. А кровь взяли на исследование. Странно.

Черт с ней, с болезнью – выберусь! Твое тепло лучше всяких лекарств, и раз оно греет – мне сам черт не страшен...

Крепко всех целую. Твой Василь».

Следом он пишет еще письмо, и эти по­слания любимой будут чередоваться со встре­чами, опережать друг друга – торопить вре­мя, застывшее в тюремных застенках...

«27.2.56 г.

Дорогая моя!

Ждал твоего письма, но оно, очевидно, еще не написано. Как доехала? Как твое гор­ло? Ходила ли ко врачу? Мне кажется, что нужно обратиться к хорошему специалисту. Может, Евгений Михайлович окажет тебе в этом содействие? Не следует тянуть. Чем скорее ты займешься своим здоровьем, тем меньше я буду беспокоиться...

Живу от встречи до встречи с тобой. Не­деля разлуки тянется, как старая кляча. Ты не представляешь, какой бальзам для моей истрепанной нервной системы да и вообще для души эти встречи. Знать, что о тебе беспо­коятся, что ты кому-то нужен... Без тебя мне было бы очень трудно. Многим я тебе обя­зан, а самое главное – верой в человека. Если бы и ты заставила меня разочароваться в человеческой порядочности, то не знаю – вы­нес ли бы я всю эту тяжесть, навалившуюся на меня.

Крепко тебя целую, дорогая моя.

Василь».

Простые и трогательные слова. Так пи­сать мог человек глубоко искренний, бес­хитростный. Но вот как случилось, что оп­ричники Хрущева оставили в покое жену «врага народа»?

– Однажды я приехала в тюрьму очень уставшая – добираться было трудно, – рас­сказывает Капитолина Георгиевна. – При­легла на железную койку отдохнуть, а Ва­силь сел рядом и стал говорить. Говорил он долго, я слушала не слишком вниматель­но, но запомнилось, как он просил, чтобы я не всякому верила, что мне будут переда­вать о нем. Потом только поняла: Василь наговорил на меня, показал на следствии специально в невыгодном свете, чтобы не таскали за его «дело»...

И только когда приговор был состряпан и Василия Сталина упрятали под чужой фа­милией во Владимирскую тюрьму, он мог не скрывать своего отношения к людям, ко­торых оберег, как сумел, от моральных пы­ток.

А вот письмо приемной дочери Лине.

«16.4.56 г.

Линок, родная моя!

Очень рад, что ты написала. Тоскую без тебя. Теперь немного легче. – Мама привезла твою карточку, есть на что посмотреть, а с получением письма – совсем хорошо. Сегодня – как будто ты у меня рядышком: на карточ­ку смотрю, а через письмо разговариваю с тобой...

У меня к тебе просьба.

Мама уезжает в Киев. Надо ее проводить. Не знаю, как ты думаешь, но, по-моему, пока меня нет дома, обязанность провожать и встречать маму должна лечь на тебя. Не ба­бушку же просить об этом! Подумай сама – как приятно, что тебя встречают и прово­жают. Это значит, что тебя любят, забо­тятся о тебе и стараются, по мере возмож­ности, облегчить заботы и хлопоты. Мать у нас гордая. Она может нашуметь на тебя за такое проявление нежности, но поверь мне, что это будет только внешне, для «поряд­ка», а в душе она будет очень тронута и до­вольна. Многое я отдал бы за то, чтобы об­легчить ей трудную сейчас жизнь, но это пока невозможно.

Так что, прошу тебя, будь с матерью лас­ковой – и за себя, и за меня – и обязательно проводи ее в Киев и встреть, когда приедет. А мне напиши, как все это происходило и вор­чала ли она. Только, чур, это – между нами. Ты ей ни слова о том, что я тебя просил. Молчок! Ты ведь у меня не болтушка, так что я буду спокоен за этот «секрет»... Наде­юсь на тебя.

Пиши, родная моя. Каждая твоя весточ­ка – праздник для меня.

Крепко тебя целую.

Жду писем.

Твой папка».

Так и летели эти письма от «зэка Васи­льева» из Владимирской тюрьмы. Василий Сталин Помнил дни рождений всех своих близких, друзей и каждому находил добрые слова приветствий, пожеланий. К сожале­нию, друзья-то, – а сколько их было, вся­ких знаменитых артистов, певцов, спортсме­нов, генералов да маршалов! – все отверну­лись от сына Сталина, когда он оказался в беде. До конца преданными ему осталась се­мья Васильевых. Не потому ли в одном из писем он замечает: «Я очень крепко овасилье-вился. Да это и не случайно, ибо все лучшие мои дни – семейные дни – были с вами, Василь­евыми...»

«23.3.56 г.

Линушка, дорогая!

Поздравляю с Днем рождения.

Желаю тебе всего самого наилучшего в жизни, учебе и спорте. Расти здоровой и мо­лодцом на радость нам. Любителем спорта и мастером своей профессии хотелось бы видеть тебя. Все дороги в жизнь открыты для тебя, пора подумать и о профессии. Ведь на буду­щий год ты уже получишь паспорт, то есть станешь полноценным членом общества. Дело это не только приятное, но и ответствен­ное, ко многому обязывающее. Пора, золот­ко, об этом подумать и начать подбирать специальность, а мы с мамуськой поможем.

Весь смысл жизни заключается в том, чтобы быть полезным Родине – желаю тебе всяческих успехов в этом деле. Примеров та­кого служения много, но лучший из них – жизнь деда твоего...

Крепко, крепко тебя люблю, любимая моя.

Будь здорова.

Папка».

Встречи и письма путаются – встречи опережают тюремные послания, письма в тюрьме задерживаются, но торопят встречи. Вот только что Василий писал Лине о выбо­ре профессии, столь необходимой человеку в жизни – и вот такая просьба уже для себя.

«Мамуська! Наберись терпения и прочитай.

1.   Отвертки. Надо подобрать несколько штук разных размеров. Очень больших не нуж­но. В основном средние – пару штук и малых – пару штук. Всего 6-8 штук.

2. Пассатижи. 3 штуки – средние, малые и совсем малые. Достать это можно в мага­зине или через Ивана Константиновича. Но прошу тебя, скорей и хорошего качества. Нуж­но для работы.

3. Было бы очень хорошо достать универ­сальный чемоданчик связиста (Володя мог бы в этом помочь). В чемоданчике должно быть все: паяльник, пассатижи, отвертки, измерительный электроприбор, контрольная трубка (телефонная). Паяльник должен быть не один, а разных размеров. Также отвертки и пассатижи. Этот чемоданчик нужен очень. Чуть не забыл! Там, в чемоданчике, должны быть молоточки, напильники, ножницы (по металлу), дрель. В общем, полный набор. Этот чемодан – особая статья. Он нужен кроме того, что я прошу в 1 и 2 пункте, и очень хорошего качества. Мой чемодан к этому не имеет отношения, его я жду, как манны небесной.

Покажи эту заметку Светлане. Скажи, что мне это очень нужно. Объясни, что m ы видела на моих руках из-за отсутствия инструментов. Не задерживай и постарайся привезти при первой же возможности все, что прошу. Если у нее не хватит денег, то надо что-либо продать, но достать. Все это завернуть вместе с продуктами и не выпячивать – я, мол, привезла – поскромнее. А то желающих получить такой инструмент очень много, и, если узнают, то со своим характером я его весь отдам Павлу Полуэктовичу, сам останусь на бобах.

Так-то, мамка. Постарайся (а если т захочешь и постараешься, то достанешь вы как можно быстрее достать и привезти перечисленное инструментальное имущество. Оно мне крайне необходимо. Насколько мог, старался нарисовать и объяснить, что мне нужно. Консультацию можешь взять у Володи, и если ты с ним не в ладах, то у Иван Константиновича. Если встретится в магазине и не такой инструментальный набор, но приличный, то купи – он не будет лишним, только сохранит мне руки и подтвердит мое усердие к работе, что оценивается при начислении дней. Вникни. Это важно...».

Заметим, для летчика, освоившего десятки типов боевых машин – истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков, как своих, так и трофейных машин, и наших союзников по войне, – профессия, которую пришлось осваивать в тюрьме, была, как бы сказали во времена застоя, смежной. С помощью ее бывший генерал-лейтенант, командующий авиацией округа должен был исправляться в процессе трудовой деятельности. Годы войны, схватки с противником в огненном небе, боевые маршруты это нетрудовая деятельность. Вот в тюремной мастерской покрути-ка сверлом – тогда ты уважаемый человек. И сын Сталина крутил – и на сверлильном станке, и на токарном. За половину января ему зачли 18 трудодней, в феврале – 45, в марте – 52, реле – 56.

Начальник тюрьмы в своем донесении о зэке Васильеве писал: «В обращении с администрацией Васильев ведет себя вежливо: много читает... К нему два раза в месяц приезжала сестра Светлана».

Дочь Василия Иосифовича Надя вспоминала потом: «Часто, когда мы его с ли, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживающий ремень карабина, а в другой держащий палку отца, которую ему отдали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые передавал через нас и посылал официально, он доказывал, что его вины нет. Он требовал суда. Но все бесполезно...»

Оставалось терпеть и ждать... И заботиться о любимой:

«27.5.56 г.

Родная моя!

Письмо твое, как всегда, действует на меня, как бальзам.

Настроение поправляется, и все кажется не таким сложным и трудным. Очень p ад, что у тебя все хорошо. В отношении отпуска ты решила правильно – с детьми это не отпуск. Отдохнуть тебе надо и отдохнуть как сле­дует. Ничего приличного я отсюда не вижу, но ты поразмысли и, быть может, 10-го смо­жем решить, как лучше сделать... Любым пу­тем надо достать путевку в Кисловодск. Не морщи нос! Да, там нет моря, но там есть все, что тебе гораздо нужнее. Не забывай о своем сердце, да и остальные хвори лечить лучше всего в Кисловодске. Конец августа и начало сентября в Кисловодске очень хоро­шие. Много фруктов, отличная погода, а са­мое главное, нет такой жары, как в июне-июле, которая плохо действует на сердечни­ков (особенно при лечении). Напиши мне, ка­кие возможности достать путевку.

Напиши, сколько стоит такая путевка (на 1,5-2 месяца) и что ты думаешь делать в отношении своего лечения до отъезда в Кис­ловодск или Ессентуки в Москве. Время терять не стоит и, по-моему, надо начать ле­читься здесь, а в санатории закрепить курс лечения и стать полноценно здоровым чело­веком. Гляжу на твой распорядок работы и думаю, что для собственного здоровья даже при таком расписании работы время найти все же нужно и можно. Никто, дорогая моя, не вернет тебе здоровья, если ты его оконча­тельно подорвешь. К тому же надо не забы­вать, что юношеское пренебрежение здоро­вьем в наши годы непростительно, а чем даль­ше, тем будет хуже. В старики записывать­ся, я думаю, у тебя желания нет, следова­тельно, лечись. Лечись серьезно, а не просто отдыхай.

В 1957 году ты должна быть вполне здо­ровым антропосом. Вполне.

Ты спрашиваешь: «Как у тебя дела, пиши». Слухаюсь, ваш бродь!..

Дела идут, контора пишет, а касса деньги выдает.

Все no -старому, мать. Однотонная жизнь и дела. Единственное, что спасает – это ра­бота. Без работы просто извелся бы. Дер­жусь, стараюсь бодриться и не показывать вида, как мне тяжело находиться вместе с действительной сволочью (в полном смысле этого слова). Единственные, правда, очень не­продолжительные, беседы с Давыдом Ивано­вичем и еще более редкие – с Тимофеем Миновичем – это единственные случаи, когда раз­говариваю с людьми. Остальные – сама пони­маешь... Какие у меня могут быть с ними об­щие интересы, а следовательно, и разговоры.

Живу от письма до письма от вас с Линушкой и от свидания до свидания с тобой, родинка...

Ты пишешь: «Ходила в магазин, тебе ку­пила сандалии. Не знаю только, подойдут ли – мерила на свою ногу». Самое главное, что не забыла, а сандалии натянем. Даже такая мелочь в этом положении радует. Любая ме­лочь, дающая понять, что тебя помнят, за­ботятся о тебе, приводит поистине в теля­чий восторг. Может быть, и глупо радовать­ся и так возвеличивать простую хозяйствен­ную мелочь, но все же приятно, очень приятно. Раз мерила на свою ногу, значит, вспом­нила, что самые мои любимые туфли были – твои красные стоптанные. А раз вспомнила это, значит, вспомнила и меня, подумала обо мне, посочувствовала и т.д...

С какой радостью уехал бы сейчас куда-либо в лес, в сторожку! И пошли бы все эти люди ко всем чертям. Звериные законы куда благороднее. У них нет интриг, все ясно и про­сто. А тут, на нашей планете человеческой, говорят одно, а подразумевают другое. Не дипломат я и никогда не смогу им стать, да и не хочу. Вся моя идиллия заключается в воз­можности существовать и подальше ото всех этих интриг. Устал я от этих хитросплете­ний, недоверий, от всей этой мишуры. Хочу отдохнуть, и кроме тебя никто не нужен мне, все раздражают меня, злят.

Сегодня на кладбище (из окна слышно) запел соловей. Вспомнил я веранду и попытки записать соловьиное пение. От этих воспо­минаний защемило... В общем, «шел я лесом, песню пел соловей мне... Я хотел его поймать – улетел...»

Ты пишешь: «Пиши, родной мой, не грус­ти, убедительно прошу. Помни мои слова...» Стараюсь. Взаимно, родная моя.

Крепко целую и обнимаю.

Твой Василь.

Пиши чаще, родинка!»

«10 июня 1956 г.

  Линушка, дорогая моя!

...Запомни на всю жизнь: когда человек на коне – у него тысяча «друзей», а когда человек под конем – у него только истинные друзья. Так было, так есть и так будет всегда. На эту тему есть очень неплохой стишок у Бе­ранже – «Гений». Советую вообще почитать «Песни Беранже».

Так продолжим разговор о взаимоотно­шениях. У мамы есть мое завещание (в моем положении надо быть готовым ко всему), ко­торое пришло время тебе прочесть. Тебе надо сказать маме: «Отец прислал часы деда и письмо к этим часам. Дай мне его почитать». Из этого письма тебе многое станет ясно о моих отношениях к тебе и маме. Также возьми и прочитай завещание, оно тебе мно­гое объяснит...»

«29 марта 57 г.

  Здравствуй, дочурка!

Вот и настало твое совершеннолетие. Те­перь уже никто не может назвать тебя ре­бенком, который нуждается в няньках и еже­минутных подсказках – что и как делать. Страшно переживаю, что такое событие, как торжество и твой праздник, прошли без меня. Но все мои мысли и душа были с тобой, как всегда, так и особенно в этот день.

Еще и еще раз желаю тебе, дорогая моя, счастья, успехов, здоровья и всего самого наи­лучшего в жизни.

Хозяюшка! Напиши, как прошел твой праздник, только подробно опиши. Сама по­нимаешь, что подробное описание торжества будет единственным утешением за мое от­сутствие на нем...»

«9 апреля 57 г.

Здравствуй, дорогая Линуся!

Очень рад, что пишешь правду – «лени­лась сесть и написать письмо»... Пишешь, что каникулы прошли скучновато. Но ведь это от тебя зависело, как провести. Что же тогда мне говорить... если тебе в Москве «... скуч­новато? Ни черта не пойму. Видно, у тебя кавалеры, действительно, из «палеолита», если не смогли развеселить. Так гони их в шею и подбери веселых! Неужели и этим добром Москва бедна стала?. Столько во время каникул, что скучать, по-моему, не­когда было. Конечно, в хорошей компании, а не с сопляками скучными. Подобрала, навер­ное, каких-то пузатых тюленей – где уж там до веселости... только сдобу, наверное, попа­ли без конца. Да в кино сидели, да у телеви­зора сидели, а двигаться когда? Вот и вышло скучно. Мать права, что спорт вселяет бод­рость. А бодрость дает веселость, Линок, это – закон. Но у тебя все еще впереди – леность пройдет, жирок спадет, веселость и бодрость придет. Конечно, если сама за это возьмешь­ся...

Мое самое большое желание – видеть тебя счастливой, веселой и в порядке. Очень рад, что День рождения прошел хорошо. Раз всту­пила в совершеннолетие весело, значит, и жизнь твоя самостоятельная должна быть счастливой. Дай Бог!..

Обязательно напиши, когда будешь полу­чать паспорт. А еще лучше было бы встре­титься перед этим мероприятием и обсудить еще раз сие дело».

«Май 1957 г. 27-го дня.

Здравствуй, золотко!

Ну и погодка!

Все наоборот: в марте ходили раздетые, а в мае замерзаем.

В такую погоду только пить под Вертин­ского. Но он взял и душу Богу отдал... Прочи­тал об этом сегодня в газете «Советская Россия» и вспомнил его песенку: «А мы пьем горькое пиво...» Песенка очень неплохая и как раз к этой погоде и моему настроению. С фокусами был старик, но пел, по-моему, хо­рошо. Душевно, по крайней мере, а не орал, что есть силы, как это делают некоторые молодые «таланты». Чем сильнее орет, тем лучше – так думает такой петух. Вообще, если придерживаться такой теории, то луч­шими певцами должны были бы считать себя ишаки – уж орут-то они, действительно, непревзойденно.

Чтобы согреться (замерз), сегодня и пос­ле работы работал. «Впихнул» в рамку твое Величество. Получилось неплохо, и настрое­ние поправилось хоть немного...

Отругай Лидуню – не пишет. Бабусе при­вет. Обнимаю и крепко, крепко целую дорогу-лю мою.

Твой папка».

Василий Сталин любил детей – и своих, и чужих, очень хотел, чтобы они дружили, жили общими интересами и ненавязчиво подсказы­вал им об этом в письмах из тюрьмы.

«8 февраля 1958 г.

Здравствуй, дорогуля!

...Спасибо за привет Надюшке. Она при­едет 10 февраля и я обязательно передам. Но она должна была тебе звонить – я ее просил это сделать и передать от меня 100 приве­тов. То же самое и Саша – он был у меня 2-го февраля. Когда я его отругал за то, что не звонит тебе и вы не встречаетесь, он объяс­нил довольно правдоподобно – почему. Но мне кажется, что вам надо дружить – крепко и твердо, так, чтоб никакие стеснения и про­чее не влияли на ваши взаимоотношения. Де­вушки вы замечательные, паренек Бичо тоже неплохой, делить вам нечего и жить надо дружно. Конечно, это мое мнение, но, судя по твоему письму, и ты ничего против этого не имеешь, а временный перерыв – это вина сложившейся обстановки. Их телефон: Д-1-34-92.

Именно для того, чтобы дать им твой телефон – и они хотели бабушке позвонить – я просил номера телефонов.

Адрес их: ул. Новослободская, дом 50/52, кв. 36. Бурдонские Саша и Надя** (Москва А-55).

Вот так-то, чада мои возлюбленные. На­вязывать вам ничего не хочу, но, по-моему, надо дружить...

Привет всем.

Крепко целую. Папка».

– Из тюрьмы письма от Василя шли чуть ли не каждый день. Я приезжала к нему раза 2-3 в месяц. Он видел, что я устаю, успока­ивал, строил планы, мечтал руководить спортивной работой, оговариваясь – «если разрешат». Словом, он успокаивал меня, и так было хорошо тогда... Тюремщики меня встречали приветливо, пропускали с продук­тами, не проверяя. «Доверяем вам, только коньяк не приносите...» – рассказывает Капитолина Георгиевна и с душевной болью вспоминает день 5 марта: – При личном сви­дании я сказала Василию, что у нас может быть ребенок. Он так обрадовался! Так про­сил сохранить его... Писал всем теткам, всем близким, чтобы подействовали на меня. Но я приняла другое решение: отец в тюрьме, получала какие-то 125 рублей, работать было трудно. А, главное, он не состоял в разводе. Когда Василь узнал, что ребенка не будет – он не знал, что делать!..

«24 февраля 1958 г.

Здравствуй, Капа!

Получил твое письмо от 17.02.58. Рад, что настроение твое поправилось. Видимо, Киев вообще хорошо на тебя действует. Го­род, действительно, красив! Но настроение твое изменилось, скорее всего, не от этих красот, а от встречи: ты пишешь, что со­скучилась по дому... Да, я понимаю тебя. 27 числа этого месяца исполняется ровно 5 лет, как я не был дома...

По поводу твоего приезда. Если тебе не хо­чется встречаться со здешними начальниками, учитывая нашу последнюю встречу, то это зря. Во-первых, от них никуда не денешься. Во-вто­рых, они великолепно знают все мои переписки, встречи и т.д., а поэтому им известно мое к тебе отношение. Короче, твое самолюбие ни­как не пострадает от твоего приезда, а на­оборот, это будет человеческим ответом на мой всегдашний и неугасающий призыв...

Ты спрашиваешь: «Кто тебя навещает? Когда у тебя была последний раз твоя первая жена и когда вторая?..» У меня нет тайн от тебя – я тебя люблю! А меня не навещают ни одна, ни другая. Екатерина не навещает и не пишет, т.к. каждое навещание кончалось ру­ганью из-за тебя. Я не скрываю от нее да и не от кого свое к тебе отношение... Ее усло­вие простое – бросить даже думать о тебе.. Изредка пишут Света и Вася***. Вот и вы связь с ними.

Екатерина была около года назад. А напи­сала только ко дню рождения поздравление.

Галина приезжала два раза с Надей. Одна не приезжала. Оба раза – в феврале этого года...

Приезжай и ни о чем не думай, кроме того, что тебя, действительно, любят и ждут…

         Василь».

Когда уже заканчивался срок заключения, Никита разыграл театр – со слезой. «При встрече и беседе Хрущев, – по свидетельству полковника И.П. Травникова, – кривя душой, поло­жительно отозвался об отце Ва­силия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия»... Маленькая такая ошибочка – на восемь лет тюрь­мы, о чем Никита Сергеевич будто только что и узнал...

Лишь два с половиной ме­сяца пробыл Василий на свобо­де. Потом произошла дорожная авария, в которой пострадали только две машины. Надя, дочь Василия Иосифовича, была тог­да радом с отцом, все хорошо видела и убеждена, что ту ава­рию подстроили специально Так что пришлось зеку Василье­ву отсидеть в тюрьме весь срок – от звонка до звонка.

Ну а потом генеральный про­курор Союза СССР Р.А. Руденко и главный гэбист А.Н. Шелепин подготовили в ЦК партии письмецо: мол, не шибко веж­лив что-то был с ними при встрече отставной генерал, на постоянное место жительства в Казань, к татарам, ехать что-то не хочет. Мало того, и фамилию свою менять отказался! Так что Прокуратура СССР и Комитет госбезопасности полагают, что, выйдя на свободу, В.И. Сталин «будет снова вести себя по-прежнему неправильно», то есть не так, как им – товарищу Руденко и товарищу Шелепину – хотелось бы. Опять же здоровьи­це у Василия Иосифовича пло­ховато и «он нуждается в дли­тельном лечении и пенсионном обеспечении». Вот поэтому КГБ и Прокуратура предлагают от­править генерала Сталина в ссылку и проявить при этом чут­кость – выделить однокомнатную квартиру. Так все и было испол­нено. У Василия Сталина болели ноги, ходил он с палочкой, это по-человечески учли и поселили его на пятом этаже «хрущевки»...

Как прослужившему в армии немалый срок, генералу насчи­тали пенсию в размере 300 руб­лей в месяц, но ее – по предло­жению КГБ и Прокуратуры – чу­точку сократили. Оставили 150 рублей.

И еще. Предусмотрительный прокурор и главный гэбист стра­ны в письме на Старую площадь отметили, мол, как начнет сын Сталина поправляться – тут его сразу и трудоустроить... А с по­правкой у Василия Иосифовича дело могло пойти довольно быс­тро. Его смотрел профессор А.Н. Бакулев и сделал вывод, что все в порядке – и сердце, и печень... Словом, за здоровьем сына Сталина не мешало бы ко­му-то присматривать. Вот тут своенравная Фемида и поверну­лась к опальному генералу пере­дом – в госпитале он познако­мился с медицинской сестрой Нузберг.

– Я была у Светы. Вдруг зво­нит ей академик Вишневский и говорит: «Светлана Иосифовна, будьте осторожны – медсестра Нузберг из КГБ...», – вспомина­ет Капиталина Георгиевна.

Дальше известно. Хотя Васи­лий еще состоял в браке с Гали­ной Бурдонской, его быстренько расписали с Нузберг, и с этой минуты она стала Джугашвили, а он вскоре умер.

...Жизни сына Сталина было всего-то сорок лет и два года.

...Минует 40 весен. Как-то, перебирая в памяти былое, Капитолина Георгиевна дос­тала из серванта старенький ридикюль и про­тянула мне эту поистине реликвию давних лет.

– Вот все, что осталось на память о Василе...

Ридикюль был чем-то заполнен и, пока я помогал распутывать связывавшие его ленточки, Капитолина Георгиевна заметно волновалась.

– Василь вообще-то был прекрасный муж, хозяин. Первое время мы жили так замечательно! Дружили – наша семья, Юра Жданов со Светой и семья Шверника. Ходили на пляж, рядились в индейцев. Весело было! Василь умел рассказывать анекдоты, особенно еврейские. Он обладал редким чувством юмора, но иногда Люся Шверник просила: «Вася, Вася, ну поменьше русского фолькло-ору...

– Капитолина Георгиевна рассказывала все это весело, молодо, словно и не было тех 40 весен, 40 зим... Потом прикоснулась к по желтевшим листочкам и конвертам из ридикюля, улыбнулась чему-то своему – ушедшему навсегда – и заметила, как мне показалось, грустно-грустно:

– А это письма Василя из тюрьмы. Их, кроме меня, никто не читал...

*) Лина – дочь К. Васильевой, удочеренная В. Сталиным.

**) Надя и Саша – дети В. Сталина от первого брака – с Галиной Бурдонской.

***)   Света и Вася – дети В. Сталина o т второго брака – с Екатериной Тимошенко.

Станислав Грибанов

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"