На подворье Харичевых колодец был вырыт в меловом кряже у изножья горы. Иосиф нарастил дубовый сруб, сменил столбы и вороток и уже приделывал новую крышку. И тут сосед, будто батогом стеганул по взмокревшей спине.
– Йосып! Ермания объявила войну России!
Осенью 1914 года Иосифа мобилизовали в армию.
...Помню старую фотокарточку. Её уже нет, время предало тлену. Три бравых кавалериста с обнаженными из ножен шашками. Среди них мой дед Иосиф Семёнович Харичев. Высок, сухощав, крепок в плечах, волевое лицо, усы. Солдат Первой мировой. Наверное, и он не знал, кому война нужна, зачем затеяна, говорил: «Эх, пьют нашу кровушку!»
Боевые действия свидетельствовали о тяжелом положении царской армии. Ни «брусиловский прорыв», ни героизм русских солдат в жарких сражениях ничего не менял в лучшую сторону.
...Эскадрон шёл в атаку на передовые немецкие позиции. Всадников встречали пушечным огнём. Мчались сквозь чёрные столбы земли и пыли. Подбитые лошади с седоками падали на скаку. Осколок или пуля не миновали Иосифа. Рухнул в беспамятстве. Очнулся от удара сапогом под ребро. Услышал немецкую речь, увидел над собой солдата в каске с шишаком. С трудом поднялся. В голове звон, рука плетью повисла, нестерпимо пекло в груди. Подумал: с выстрелом все муки кончатся. Но – получил тычок в спину и вскоре очутился в строю с такими же братьями по несчастью. Пленных погнали на запад.
Довелось Иосифу испытать все прелести рабства. Познал тяжкую работу в шахтах и каменоломнях, на заводе. Чуть что не так – били и убивали.
А война шла. На ней гибли не только русские, но и немецкие солдаты. Требовались рабочие руки в юнкерских-помещичьих хозяйствах. Их владельцы выбирали себе работников из русских пленных. Иосифа взяла молодая немка.
...Весна с каждым днём прибавляла забот. Готовили бороны-сеялки. Подкармливали лучше лошадей. Телились коровы на ферме. Всё знакомо.
Сначала полицейский контроль был строгий. За нарушение режима наказывали кнутом и пулей. В доме Инги, как и везде, лодыря не жаловали. Да Иосиф таковым никогда не был. С первого знакомства почувствовал, что немка приглядывается к нему с пристрастием. Невольник, не мог знать, что она затаила в глубинах своей души. Распорядка не нарушал. Мог уже говорить по-немецки. Приноровился крестьянствовать на чужой земле.
Только ночами Иосиф мыслью отправлялся в родимые места. Беседовал с женой Анной. Обжигала сердце тоска по детям – сынишке Мите и дочурке Оле. Снилась слобода – Старая Калитва. Ходил пo цветущему вишнёвому саду, видел зелёный бугор. Бежали ему навстречу ребятишки. Мама сидела на лавочке у колодца.
Не знал, сколько слёз мать пролила. Невестке говорила: «Иосиф жив, только я его не дождусь».
А Инга чаше и чаше задерживалась на ферме. Не скрывала, что ей нравится разговаривать с Иосифом. Слушала его ломаную речь и смеялась, красиво улыбаясь.
Иосиф в жизни чужого не брал, но и своё из рук не упускал. Знал себе цену и человеческого достоинства не терял. Плен не сломил его своей жестокостью. Перед хозяевами голову не клонил. А тут – новое испытание, нежданное. Крепко взяли его в оборот сердечные дела. Изначальное озлобление к немке незаметно прошло. Наоборот, росло уважение к ней. Работящая, не чуралась любого крестьянского дела и умела его делать. Правда, побаивался, не зная, чем кончится её доброта. Хотя ему тоже всё больше и больше нравилась эта молодая женщина с пышными каштановыми волосами, в которых будто солнце пряталось.
Мать и дочь имели молочную ферму, землю. Появление умелого мужика пришлось ко двору. Совместный труд крепил отношения с Ингой. Понимал, дорога на родину закрылась наглухо. Встал перед выбором – делать ли решительный шаг в своей новой жизни? Печаль научился поглубже прятать в душе. Привычная с детства сельская работа здесь не была в радость, зато спасала от тоски. Днём. А ночью рвал сердце думами о семье. В праведниках себя не числил, но и домашних устоев никогда не нарушал.
Инга как чувствовала его терзания и не торопила события. Рядом с ней ему становилось легче. Да и забот по горло: сев – сенокос – жатва. Ухаживай за коровами, лошадьми.
Хозяйство крепло. И добрые отношения с Ингой переросли в близкие. Восемь лет новой семейной жизни на чужбине подарила или отвела судьба Иосифу, Инга родила двух сыновей и дочь.
Был достаток в доме. Гостей принимали и навещали близких с немецкой пунктуальностью и точностью.
Инга не скрывала своего счастья, оделяла им всех в семье – Иосифа и детей.
Счастливая жизнь оказалась не бесконечной. Услышал Иосиф, что с Россией заключили мирный договор и пленным русским солдатам разрешили возвратиться на родину. Тут уж ничто не могло остановить Иосифа. Инге сказал: «Уезжаю, но – не навсегда». Уезжал, завершив уборочные дела в поле.
Одёжа немецкого покроя. Чемодан с гостинцами. И семейная фотография: плечо к плечу сидят Инга с Иосифом, а рядышком стоят трое деток.
А дома мать узнала, что в соседнее село вернулся из плена годок Иосифа. «Может и наш немец явится?» – сказала жена Анна. Старая с палочкой стала каждодневно еле выходить за околицу. Пока невестка не остановила, наворчав.
Поезд доставил Иосифа в Россошь. В слободу добирался на перекладных. На улочках встречных не попалось, что обрадовало. С пригорка увидел родимое гнездо – хату, сараи, всё на месте. Шагал проулком, свернул через сад. Ноги подкосило у яблони, которую растил отец Семён. Прижался щекой к сухой коре и – заплакал.
У колодца вытащил ведро ключевой воды, только она и остудила опалённую душу.
На порожке дома его встречали сынишка с дочуркой. Напугано глядели на чужого дядька. Маму застал лежачей.
В дом возвратился сын, муж и отец. Семья вновь обретала хозяина.
Привыкал Иосиф к переменам в стране. Ни царя, которого уходил защищать от немцев, и Отечество иное. Оставался земельный надел и тот в коллективизацию пристегнули к пашне колхоза имени Степана Разина.
Года бежали – как речная донская вода.
Женили Дмитрия. Выдали замуж Ольгу.
Крестили первенца, внучка. Компания собралась достойная: братья Иван, Григорий, Сергей с женами, сваты и кумовья, гармонист Семен. Эх, и плясали! Не без гордости Иосиф Семёнович, дед Иосиф принимал на руки Ванька.
Кто знал наперёд, что встречались и веселились в последний раз.
Шёл февраль 1941 года.
А когда выколосились хлеба, грянула новая война. На фронт собирали-провожали Дмитрия Иосифовича.
Летом дед Иосиф сторожил колхозный огород у Дона.
Ночами, когда оставался один, подолгу смотрел в огонь костерка. Боялся представить, как на перекрестье судеб сойдутся в смертной схватке единокровные браты – Дмитрий-Митя с Гансом и Отто! Когда забывался, видел эту кровавую бойню во сне, бежал и становился между сыновьями, криком останавливал их. От этого крика и просыпался в холодном поту и с нестерпимой болью в висках.
Душу отводил, когда нянчил внука. Возиться с малышом он любил. Ему нравилось, когда невестка говорила: «На деда похож».
Письма с фронта от Дмитрия приходили редко. Последнее, которое прочитал Йосиф Семёнович, сын писал из Ташкента. Находился в госпитале после тяжелого ранения.
А фронт приближался к Дону. Иосиф не мог не думать о том, что его Ганс и Отто вдруг тоже где-то рядом. Мысли о детях рвали сердце. И оно не выдержало. В январе сорок второго, на Крещенье, управившись по хозяйству, Иосиф прилёг на кровать, тяжело вздохнул и умолк. Первой почуяла его кончину верная животина: на подворье взвыла собака, заревела корова.
...Дмитрий Иосифович получил кратковременный отпуск, навестил родных, уже не застав отца в живых. Разведчик в боях дошёл до Берлина. Демобилизовался осенью сорок пятого. У дома встретил незнакомого мальчугана, который сразу спросил:
– Ты мой папка?
– Папка. А Ванько же где?
– В больнице. Он на мине подорвался. Ногу ранило.
Дмитрий открыл крышку колодца и среди бела дня в водной темени увидел звезду. Она светилась.
Поднял голову: солнце в окне и дом не пуст.
* * *
Написал я о семейном прошлом, что быльем поросло. Вдруг будто покойная мама окликнула: «Ванько, на шо ты цэ росказуешь? Душа болыть?..»
Иван Харичев, краевед (Село Старая Калитва Воронежской обл.)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
