Моего отца Дмитрия Иосифовича Харичева призвали в армию на второй день войны – 23 июня 1941 года. На лугу колхоза «Степана Разина» остался его покос. Те травяные поляны в вербовых зарослях называются «куточек». Туда, к Дону, с мелового крутогора сбегают улочки нашего села Старая Калитва.
Будто степным вихрем занесло в «куточек» всадника, который выкрикнул косарям:
– Мужики, германец напал! Война!
Кипевший многолюдьем в сенокосье луг разом опустел. Установилась тишина, какая бывает здесь лишь в глухую пору поздней осени.
Проводы бати на фронт я, конечно, видел, но ничего не помню. Шёл мне, младенцу в молодой крестьянской семье, только пятый месяц.
Прощание с отцом было не последним. Покойная мама часто вспоминала: первое письмо, – «солдатский треугольник», – вскоре получили из некогда уездного городка, к тому времени ставшего селом, Коротояк. Там отец и его друзья-односельчане готовились к отправке на фронт. Дату отъезда они, наверное, знали. Жены, не медля, отправились проведать их. Путь не ближний, за сто километров. Пошли пешком. С собой несли узелки с гостинцами, с едой. А мама держала на руках меня – бросить нельзя, ещё кормила грудью.
Солдаткам из Старой Калитвы навсегда запомнилось, как сердечно их привечала на ночлег пожилая крестьянка в лискинсксм селе Колыбелка. «Дочки мои ненаглядные, сама двух сыночков только-только проводила». Упали женщины, обезноженные в дальней дороге, на мягкую постель из свежего сена. Пахло, что чай. Ни свет ни заря подняла, накормила. «В час добрый, детоньки! Язык до Киева доводит, а Коротояк ближе». Меряли шагами кружево степных просёлков.
Главное – успели! Правда, свидание в лагере выпало коротеньким. Не сколько поговорили, больше посмотрели друг на дружку.
Отец нянчил меня, только и сказал: «Ждите!» Побежал в строй.
Домой возвращались, вслух утешали себя тем, что война будет недолгой, что мужья вернутся живыми, невредимыми.
Свет не без добрых людей. Ночевали в Белогорье.
На подходе к родному селу первым их встретил мой дедушка Иосиф Семёнович. Он сторожил колхозный огород близ Дона. Прилегли на солому в курене шалаше, пока свёкор варил ушицу. Кормил и слушал женщин, не перебивал, лишь качал головой. Он-то больше знал о войне. В первую германскую был на фронте. Попал в плен. Гоняли в шахту, работал на заводах. Видел и знал: крепок и силён немец, расчётлив, не полезет в драку, сломя голову.
Так оно и вышло.
В поле и дома мужская работа надолго легла на плечи и тех, кто сидел с ним у костерка – его снохи Марии Харичевой, Маруси Черноусовой, Гали Светличной, Наташи Лукашовой, Кати Кононенко. Бабоньки косили травы и хлеба, молотили пшеничные снопы, доили коров. Кормили семьи и армию.
Ровно через год война загремела на тихом Дону.
В небе фашисты проложили путь на восток над Старой Калитвой. 27 июня 1942 года самолёты вдруг пошли на снижение и сбросили три бомбы. Одна взорвалась прямо у магазина. Погибли Т.Зеленская, М. Оксанич, П. П. Свиридов и семиклассник В.Шаповалов. Быстротекущее время даже не сохранило имён-отчеств убитых.
В июле село было оккупировано и оказалось на вражеской передовой. Линией фронта стал Дон. Взгорье перепоясали траншеями, блиндажами, пулемётными гнездами. Врыли в землю пушки. На колокольне Успенской церкви, стоявшей на взгорье, устроили очень удобный наблюдательный пункт. Фашистам открывались заречные дали, где располагались наши войска, на десятки километров. В школе открыли госпиталь, а подвал превратили в каземат для военнопленных.
Оккупанты стали хозяевами сельских подворий и распоряжались живностью, имуществом, жилищами, тем, что росло в садах и огородах, по своему усмотрению. Не обходилось без курьезов, о которых старожилы вспоминают и поныне. Жарким днём доблестный воин армии фюрера заявился на пасеку. Молодой, рыжий, одет не по форме: трусы-шорты подпоясаны ремнём с кобурой, в добротных сапогах. Он потребовал мёда у пасечника. Тот указал на улья. Немец подошёл, сшиб ногой крышку улья и выстрелил в пчелиное гнездо. Оттуда вылетел рой пчёл и впился в лицо добытчика. Верзила на рекордной скорости улепётывал восвояси. К счастью, близко была колодезная копанка. Он нырнул в неё с головой. Пчёлы роились над водой и поджидали врага. А немец выныривал, хватал ртом воздух и вновь погружался в студёную воду. А из воды, будто символ о пощаде, торчала рука с пистолетом
Дедушка моего приятеля Николай Иванович Зеленский после войны рассказывал нам, мальчишкам, как уже зимой фашисты заставили рыть окопы. «Мы, три пожилых старика, отказались, кинули лопаты. Нас раздели, сняли валенки и повели на расстрел в ближний лесочек. Два конвоира по краям, не понимают, что бормочем меж собой. А мы сговорились бежать. У леса свалили итальянцев в сугроб и бросились по кустам. Стреляли нам вслед, а гнаться не стали. Решили: босыми по морозу от смерти не уйдем. А мы благополучно добрались к родичам».
Как и других жителей села, нашу семью выгнали из хатёнки на холод. Приютили знакомые в соседнем хуторе Лощина. Здесь полгода пришлось жить в погребах и сараях.
12 января 1943 года немцы и итальянцы без боя оставили село и ушли на запад. Крещенским днём две Марии и Галя запрягли в санки корову. Уложили убогие пожитки. Посадили на них нас, трёх малышей, и направились домой. А там пепелище: сожжены или порушены хаты, вырублены сады. Кирпичная школа осталась без окон, без дверей. Уничтожены колхозные постройки, мастерские машинно-тракторной станции, магазин.
Наш дом фашисты приспособили под гараж – проломили стену и ставили машины. Пожгли деревянные кровати, столы. Не представляю, как перезимовали? Откуда у мамы, её подружек, у всех односельчан силы брались?
Сейчас беседую с Анной Дмитриевной Ремезовой. Ей уже за девяносто лет, рассказывает, как ближе к весне ходили за посевным зерном в село Шрамовку Михайловского района, километров за пятьдесят. «Набираешь в мешок килограммов двадцать пшеницы и на лямках за спину. Случалось, падали в пути. Отдохнём. Выручаем тех, кто уже не мог нести ставший вдруг стопудовым мешок. Пересыпали зерно горстями себе в мешки».
В полях убирали оружие, выжигали бурьяны. В плуг запрягали коров. Бороны таскали сами.
Хлеб вырастили для фронта. А сами кормились с огорода. Картошка. На муку размалывали вручную кукурузные зёрна и пекли лепёшки. За стол садились всей семьей и обязательно клали ложку для отца.
Почтальон Настюшка Ремезова приносила письма – кому радостные, с добрыми вестями, а кому страшное известие: «пал смертью храбрых».
Вернутся домой с фронта 237 моих односельчан. А в скорбном списке погибших и пропавших без вести окажется 320 человек.
Сердце-вещун не зря поторопило женщин в неближний Коротояк. Для четырёх из пяти то была встреча перед вечной разлукой. Погибли в боях Пётр Иванович Кононенко, Иван Дмитриевич Лукашов, Василий Фёдорович Светличный и Михаил Алексеевич Черноусов.
Война разлучила, а теперь жёны встретились с мужьями «на том свете»..
Мой отец принёс с фронта раны и награды. Пришел инвалидом.
Осенью 1945 года нашёл он меня, подранка, на больничной койке в соседней Новой Калитве. Игрались с гранатой, взорвалась, чудом остался жив.
Встреча с отцом – на всю жизнь в горле комом. В палату вошёл солдат в белом халате. Я с головой спрятался под одеялом. Он откинул край одеяла, погладил по голове, сказал:
– Ну что, вояка. С победой!
Иван Харичев (село Старая Калитва)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
