Прокофий Иванович Вороненко, титулярный советник, из дворян, в 1812 году являлся квартальным надзирателем московской полиции. Отличался расторопностью и смышленостью, благодаря чему заслужил доверие графа Растопчина и был используем им для секретных поручений. Именно на Вороненко пал выбор графа, когда, после соединения наших армий под Смоленском, ему понадобился свой человек в штабе русской армии, который мог бы оперативно доставлять ему достоверную информации с театра войны.
25 июля 1812 г. П.И. Вороненко был выдан ордер следующего содержания:
«Ехать Вам в Смоленск, а оттуда в Главную квартиру военного министра и, отдав мое письмо, если позволено будет, то остаться при нем. А если не будет, то ехать в Смоленск и там стараться, коль скоро возможно будет, сообщать о военных действиях, по известиям Вам данным от главнокомандующего и на имя мое отправлять донесения по нарочным эстафетам, платя за оные, так как и за содержание Ваше, деньги от меня Вам данные, суммою две тысячи рублей. Граф Растопчин»[1].
С этого времени и вплоть до Бородинского сражения Вороненко посылал в Москву донесения о действиях наших армий, на основании которых граф Растопчин делал затем свои оповещения для населения Москвы и принимал меры по эвакуации различных ведомств и государственного имущества.
Помимо тех поручений, о которых упоминается в прилагаемой ниже Записке, Вороненко 9 сентября 1812 г. был послан графом Растопчиным в Санкт-Петербург с секретным донесением императору Александру I по поводу оставления Москвы. В ноябре 1812 г. Вороненко, за «расторопность и усердие», проявленные при выполнении доверенных ему поручений, был повышен в должности до следственного пристава, в каковой оставался вплоть до выхода в отставку в 1830-х гг.
Особую ценность Записка Вороненко представляет в той ее части, которая касается его действий по оставлении русской армией Москвы. Здесь со всей определенностью говорится о поручении графа Растопчина, а именно: «в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем, что мною и исполняемо было вразных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 час. вечера».
Учитывая, что Москва запылала практически сразу же по вступлении в нее наполеоновских войск, мы можем не сомневаться, кто и по чьему приказу делал это, а также взрывал оставшийся порох, сжигал и потоплял барки с оставшимся комиссариатским имуществом, разбивал бочки с вином, – чины московской полиции, по поручению графа Растопчина. О том же свидетельствует и полицмейстер А.Ф. Брокер в своем объяснении Московской казенной палате:
«Действительно, в ночь с 1-го на 2-е сентября был я оставлен обер-полицмейстером Ивашкиным для разбития бочек с вином, как на дворе оставленных, так и в магазейнах, и исполнял это приказание до 7 часов утра, в которое время получил приказ явиться к начальству с командой, за выходом из столицы полицейского корпуса; а потому явился с командой на сборное место, к дому обер-полицмейстера, что у Красных ворот, и донес, что истребить все бочки, в подвалах хранящиеся, я не мог за получением приказания о выступлении. Сколько истреблено бочек, по смутным обстоятельствам того времени, объяснить ныне не могу»[2].
Но если об уничтожении московской полицией вина мы имеем достаточно свидетельств, то об участии ее чинов в поджогах и прочих акциях говорит только Вороненко, что делает его свидетельство особенно ценным. Другой квартальный надзиратель, И. Мережковский, как и Вороненко, тайно посланный в оккупированную Москву, в ответ на вопрос Управы благочиния, сохранились ли о такого рода делах «письменные предписания», писал в 1836 г.: «Оных не могло и быть <…> потому что мы всегда получали словесные приказания <…> и равномерно <…> доносили словесно»[3].
Упомянутые в Записке Вороненко пятеро чинов московской полиции, посланные вместе с ним тайно в оккупированную Москву, – те самые, которых отобрал граф Растопчин: Щерба Михаил Михайлович, частный пристав Арбатской части; Равинский Егор Мартынович, квартальный надзиратель Пятницкой части; Мережковский Иван, квартальный надзиратель Рогожской части; Иваницкий Иван Исаакович, квартальный надзиратель Арбатской части; Пожарский Федор Прохорович, квартальный надзиратель Якиманской части. Все они использовались как тайные агенты, сообщавшие через казачьи разъезды о положении неприятеля в оккупированной Москве. Вороненко, в частности, передавал свои донесения под видом чиновника Воспитательного дома во время продовольственных экспедиций, организованных главным надзирателем Воспитательного дома И.А. Тутолминым. Это подробности малоизвестные.
Записка П.И. Вороненко
Московской управы благочиния г-ну экзекутору Андрееву. Бывшего в штате московской полиции следственного пристава титулярного советника и кавалера Вороненко. Сведение.
Вследствие требования Вашего ко мне сведения относительно происшествий 1812 г., бывших пред вступлением в Москву неприятельских войск и по изгнании оных, имею честь сообщить Вам извлечение следующих действий моих, исполняемых по поручению главнокомандующего тогда в сей столице гр. Ростопчина.
1-е. В июле месяце 1812 г. по отбытии из Москвы блаженные памяти в Бозе почивающего государя императора Александра 1-го я командирован был в главные квартиры обеих действующих армий Барклая де Толли и кн. Багратиона, а после и кн. Кутузова при отношениях к ним о сообщении мне сведений при каждом движении российских войск и сражениях с неприятелем для поспешнейшего доставления оных с эстафетами к гр. Ростопчину, каковые с 27 июля по мере получения мною копий с реляций я и доставлял до Бородинского сражения, а по получении оных в Москве гр. Ростопчин приказывал тотчас печатать издаваемые им объявления жителям, следствием коих было его же предостерегательное распоряжение как в отношении вывоза из Москвы главных дел из всех мест, коронных драгоценностей и тому подобного, так и удержания спокойствия столицы.
2-е. После Бородинского сражения 28-го августа я возвратился в Москву, а к вечеру 1-го сентября гр. Ростопчин, приказав дать мне отряд из 21 чел. крутицких драгун, отправил меня на Фили в главную квартиру с тем, что буде бы неприятель сделал ночью натиск на нашу армию, то в ту же минуту с расторопнейшим из драгун давать ему знать хотя словесно о каждом движении; 2-го сентября в 5 час. пополуночи он же поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного холма и Симонова монастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем, что мною и исполняемо было вразных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 час. вечера, а в 11 часу из Замоскворечья, переправясь верхом вплавь ниже Данилова монастыря, около 2 часов пополуночи соединился с нашим ариергардом, между коего следовал до главной квартиры, расположенной за Боровским перевозом в селах Софьине и Куликове, а оттуда уже следовал с гр. Ростопчиным при армии до Красной Пахры, из коей отправлен был им же с депешами от его имени и кн. Кутузова в Ярославль к принцу Ольденбургскому, от сего обратно в деревню Леташевку, место главной квартиры, но, не застав уже там гр. Ростопчина, получил приказание и подорожную от гр. Бениксена следовать во Владимир.
3-е. Оттудова 3-го на 4-е число октября ночью от него ж, гр. Ростопчина, я отправлен был с прикомандированными ко мне квартальными надзирателями Щербою, Равинским, Мерешковским, Иваницким и Пожарским на С.-Петербургский тракт к начальнику обсервационного корпуса гр. Винцегероде, а от него 7-го октября до рассвета тайно в Москву, разделясь по разным направлениям. Здесь было обязанностию нашею разведывать о силе и движении неприятельских войск, о запасах продовольствия оных, о духе оставшихся в столице жителей и прочем до положения тогдашних обстоятельств. И оказалось, что Наполеон 6-го и 7:го октября в 5 час. утра оставил Москву, но войски, покрывавшие пеплы сгоревшей столицы, из коих до 30 тыс. человек погибли на местах в фуражировке, без сражения побиваемые жителями и женщинами, в смешанном страхе за вождём своим потянулись наутек по трактам Калужскому и Смоленскому, оставив в Москве к 10-му числу октября не более 3 тыс., которые на 11-е число ночью, подорвав в пяти местах в Кремле здания, бежали разными партиями, и поутру часу в 7-м того же числа я был очевидный свидетель, как 16 человек смеси властолюбивого полководца, шедшие беглым маршем с оружием в руках, встречены были на Арбатской площади крестьянами, которые во избежание проводов в команду русских отняли ружья и положили всех на месте. К нещастию, я видел и то, как 10-го октября вероломные в противность парламентерных прав взяли гр. Винцегероде и адъютанта его Нарышкина в плен. Далее о сем и о народном мнении я, способствуемый генералом Тутолминым, остававшимся в Воспитательном доме, выходил под именем его чиновника из Москвы с донесением к генералам Бенкендорфу и Иловайскому и возвращался обратно по билету, именовавшегося тогда градоначальником генерала Лесевса[4]. Таким образом, благодаря Бога, стерли с земли своей живых незваных гостей и так оставалось очистить Москву от трупов и палых лошадей. И в тот же день, получив от означенных генералов 22 чел., как помнится, каргопольских драгун и изюмских гусар, я занялся управлением и очищением 5 частей города: Сретенской, Мясницкой, Яузской, Рогожской и Таганской – до прибытия полиции, и никаких неприятных происшествий не было, кроме одного пожара, случившегося ночью в доме Савеловой близ Смоленского переулка. По прибытии из Владимира гр. Ростопчина, он, одобрив мое занятие, распорядился вывезенные в поля тела и палых лошадей жечь, а между тем разбирательством о спорных обывательских имуществах и товарах, о людях разного звания, подпавших во время пребывания неприятельских войск в разные погрешности, но, по благоразумному рассмотрению его, никто, кроме важнейших политических (преступников), не пострадал. Впрочем, о других распоряжениях начальства, в то время бывших, как полагаю, можно получить подробнее из дел главнокомандующего в Москве, если они находятся в целости.
[1] Русский архив. – 1866. – Кн. 1 : № 1. – Стлб. 689–691.
[2] См.: Русский архив. – 1868 : № 9. – Стлб. 1432-1434. Уничтожить все вино в Москве в течение одних суток было практически невозможно – даже после выхода неприятеля из Москвы на винном оставалось 113281 ведер вина. (См.: ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2868. Л. 10, 18.)
