Железнодорожный состав из полутора-двух десятков огромных пульмановских вагонов двигался на запад, туда, где гремела война. Это был необычный эшелон, он вез на фронт почти пятьсот девушек, только что окончивших снайперскую школу. Они были совсем еще молоды. Самым младшим едва исполнилось восемнадцать, а «старикам» было не больше двадцати двух-двадцати трёх лет; одни из них пришли в армию добровольно, другие – по призыву; кто-то успел получить среднее образование, а иные окончили лишь шесть-семь классов. Но сейчас, перед лицом смертельной опасности, они все были равны. Никто не знал, как сложится судьба каждой, кто вернется домой победителем, а кто сложит голову там, где настигнет вражеская пуля. Девчата старались не думать об этом. В школе за семь месяцев обучения их научили не только хорошо воевать, но и психологически подготовили к тому, что их ждёт. И вот теперь, еще не познавшие жизни, не вкусившие настоящей любви, не допевшие и не доплясавшие, они ехали на фронт, чтобы защищать своё будущее.
Их провожали торжественно. Пришли все офицеры и младшие командиры, учившие их военному мастерству, на перроне состоялся митинг. Офицеры тепло говорили о своих воспитанницах, желали им победы и скорейшего возвращения домой, а девушка, выступившая от имени всех выпускниц, заверила, что они не опозорят школу и будут безжалостно уничтожать тех, кто принёс столько горя нашей стране. Митинг закончился, раздалась команда начальника школы: «По местам!». Школьный духовой оркестр, в котором служили только профессиональные музыканты, заиграл бравурный марш. Девчата быстро погрузились в вагоны, а потом столпились у дверей и о чем-то ещё переговаривались со своими командирами, выслушивали их последние наставления и пожелания. Но вот машинист дал длинный гудок, лязгнули буфера, состав дернулся раз-другой и плавно покатился, постепенно набирая скорость. А на перроне продолжала греметь музыка, командиры не расходились, прощально махали руками и смотрели вслед поезду, пока он не скрылся из виду.
-Ну, вот и всё. Как-то у них сложится, – не обращаясь ни к кому, с грустинкой в голосе проговорила начальник школы, майор, прошедшая уже две войны и имевшая не одну боевую награду. Она провожала на фронт уже третий выпуск из школы и всегда волновалась, переживала за девчат, как за своих родных детей.
-По-разному сложится, фронт есть фронт – откликнулся один из офицеров, который тоже успел повоевать, а после тяжёлого ранения, несмотря на его упорное сопротивление, был направлен командиром батальона в женскую снайперскую школу.
-Вот всё и закончено, – проговорила Нина, ехавшая в составе своего взвода в одном из вагонов, и в голосе её тоже прозвучала грусть.
-Всё только начинается, – спокойно ответила Аня, самая старшая во взводе по возрасту. Спокойная, обязательная и доброжелательная, она пользовалась авторитетом среди девушек, к ней прислушивались, с нею советовались. Очевидно, именно поэтому приказом начальника эшелона она была назначена старшей по вагону. – Давайте будем устраиваться, а потом поговорим. Ехать нам не один день, так что успеем всё обговорить.
Только теперь девчата начали осматривать своё новое жилище. Двухъярусные голые деревянные нары, в середине вагона – железная печка, которую почему-то называли «буржуйкой», на ней – большой алюминиевый чайник, основательно помятый и чёрный от копоти, под потолком – керосиновая лампа «летучая мышь», а около печки – старое, видавшее виды ведро и потрёпанный веник.
– Да, не густо, – высказалась одна из девушек. – Хочу обратно в школу.
– Ничего, спать есть где, готовить – тоже, – кивнула на «буржуйку» Аня. – А остальное…Помните, как нам говорили: «На фронте будет хуже». Так что привыкайте.
На устройство ушло немного времени: девчата выбрали себе спальные места на нарах, расстелили на них шинели, в изголовье положили вещмешки, составили пирамидой винтовки – вот и все дела.
– Теперь давайте поговорим, – начала Аня. – Как вы понимаете, ехать нам не один день и обслуживать нас некому, придётся всё делать самим. По очереди. Я предлагаю расписать по дням, кому что надо будет делать. Не возражаете?
– А что делать-то? Полы драить? – под общий смешок поинтересовался кто-то.
– Много чего делать, – спокойно ответила Аня. – Полы мыть не надо, а чистоту поддерживать придётся. А ещё нужно будет ходить за водой и за продуктами, готовить вот на этой печке. И давайте сразу договоримся: не хныкать. Это ещё успеется. Не возражаете?
– Не возражаем, – дружным хором прозвучало в ответ.
Быстро обо всём договорились, Аня составила график дежурства по вагону и повесила его на торчавший в стене гвоздь.
Стояла уже осень, но погода была на удивление тёплой и ясной. Девчата часто собирались у раскрытой настежь двери вагона и смотрели на проплывавшие мимо деревни, леса, поля. Чем дальше продвигались на запад, тем чаще встречались разрушенные деревни и города, обгоревшие деревья и выжженная трава, разбитая военная техника. Девчата переживали, кое-кто даже всплакнул, глядя на эти пепелища, а однажды Надя, красивая и не очень разговорчивая сибирячка, тихо, будто про себя, сказала: «Запомним…». О том, куда едут, и что их ждёт, предпочитали не говорить, зато часто, сгрудившись около двери, пели песни, которые полюбили ещё в школе. И чаще всего из вагона доносилось:
Эх, Нина, Ниночка, моя блондиночка,
Родная девушка, ты вспомни обо мне,
Моя любимая, незаменимая,
Подруга юности, подруга по войне.
По утрам Аня, взяв с собой двух-трёх девушек, шла к последнему вагону состава за продуктами. Дежурные приносили воду, убирались, готовили. Изо дня в день хлебая одно и то же варево из консервов и брикетов гречневой каши, обгладывая селедочные кости и разгрызая черные сухари, девчата вспоминали школу и вздыхали: «Эх, нам бы сейчас школьный обед». На остановках все с удовольствием выскакивали из вагонов, чтобы поразмяться, подышать свежим воздухом, умыться у водокачки, повидаться с девчатами из других вагонов.
Однажды, когда состав остановился на большой станции, девушки увидели совсем рядом почти пустой базар, за дощатыми прилавками стояли только три старушки, торговавшие вареной картошкой и какой-то мелочью. Покупателей тоже было немного.
– Пошли, посмотрим, поговорим с бабушками, – предложила Надя.
– Чего смотреть-то? Все равно денег нет, – возразила Нина. – Девчата, а вон Вера. С кем это она? И что она здесь делает? Пойдёмте, посмотрим.
– Пошли, – откликнулась Аня.
В школе Вера была в одном с ними взводе. Её недолюбливали: она легко могла обидеть человека, любила посплетничать, подозревали её и в том, что доносит на девчат командиру. А на время дороги её прикомандировали к продовольственному вагону. Девчата удивлялись, почему именно её выбрал начальник эшелона. Но в армии, как известно, приказы не обсуждаются.
Подойдя ближе, девушки увидели, что Вера торгует консервами и брикетами каши.
– Что тут происходит? – удивлённо спросила Аня.
Вера обернулась и зло процедила:
– Вынюхиваешь? Выслужиться хочешь?
– Как я понимаю, – спокойно продолжала Аня, – ты продаёшь ворованные продукты.
– А вот это не ваше дело, – дерзко посмотрела на них Вера. – Своё продаю.
– Врёшь, для своего слишком много, у тебя не может быть столько лишнего, – возмутилась стоявшая рядом Надя. Потом она обратилась к покупательницам, которые стояли рядом, держа в руках драгоценные покупки: – Вы верните, пожалуйста, это всё ворованное.
– Не верну, – вдруг взвизгнула молодая женщина и ещё крепче прижала банки. – У меня мужик недавно погиб, осталось трое детей, они голодные, их кормить надо. А чем?
– Лида, – вмешалась та, которая была постарше, – давай вернём. Вы уж извините нас, мы не знали, что это – ворованное, – обратилась она к Ане и достала из сумки банки и брикеты.
– Не верну, – упрямо повторила Лидия. – Они вон какие сытые да гладкие, а мои дети голодать должны? – всхлипнула она.
– Лида, одумайся, что ты несёшь? Ведь девочки на фронт едут!
Она протянула свои покупки Вере, но та вдруг повернулась и побежала к своему вагону, сжимая в руке полученные от женщин деньги. Нина побежала за ней, догнала, схватила за рукав:
– Предупреждаем тебя, если ещё раз увидим за этим делом, побьём.
– Подумаешь, испугали, я прямо затряслась от страха. Может, завидно стало? – Вера зло засмеялась, обнажив свои крупные, редко посаженные зубы.
Пока Нина выясняла отношения с Верой, Аня стояла в стороне, и вид у неё был немного растерянный, даже виноватый.
– Ты чего, Аня? – удивилась подошедшая к ней Нина.
– Да как-то неловко стало, действительны мы сыты, а дети голодают. Я вдруг подумала, что и мои сестренки тоже голодают сейчас, а я ничем не могу им помочь. Ужасно всё это.
– Так мы, по-твоему, тоже должны голодать? Хорошие же вояки из нас получатся. Ты что, не понимаешь, почему нас так кормят?
– Да всё я понимаю, просто детишек жалко.
– Так, может, ты и Верку оправдаешь? Ведь для детишек продаёт.
– Ну, зачем ты так, Нина? А что касается Веры, – Аня поморщилась, – ясно же, что не о детишках она думает. А вообще давай прекратим этот разговор. Надеюсь, что теперь-то Вера одумается и не посмеет больше такое делать.
А Вера вернулась в свой вагон, не торопясь осмотрелась. Здесь хранились недельные, на всю дорогу, запасы продовольствия для личного состава эшелона. От пола до потолка – ящики, коробки, мешки, а в них мясные консервы, брикеты каши, сахар, сухари. «И чего девчата набросились на меня? – недоумевала Вера. – Здесь всего так много, что никто и не почувствует, если я что-то возьму».
И на следующей большой остановке Вера снова торговала продуктами. Девчата увидели, подошли:
– Ты забыла наш разговор? Бить будем, – начала Нина и приблизилась к Вере.
– Вы не смеете, – отодвинулась от неё Вера.
– Смеем…
– Подумаешь, праведницы. А я не боюсь вас. Вот вам, – и она показала дулю.
– Бессовестная ты, Верка, позоришь всех нас, – всегда уравновешенная, сдержанная, в этот раз Аня не могла справиться с эмоциями. – Тебе не стыдно?
– Смотрите, честные какие нашлись. Валите отсюда.
– Ну, смотри, не прекратишь это, будешь и дальше воровать да спекулировать, несдобровать тебе, поплатишься. Будет тебе… – Надя остановилась, будто подбирая слова, которые убедят или напугают Веру, и вдруг выпалила: – На фронте будет тебе первая пуля.
Она тут же поняла, что сказала страшную вещь, у неё как-то странно расширились глаза, искривился рот, она резко повернулась и побежала к вагону. А Вера, побледнела, на глазах её выступили слёзы, она раскрывала рот, задыхалась, будто ей не хватало воздуха или хотела что-то сказать, но не могла. И только некоторое время спустя она закричала вслед уходящим девушкам:
– Дуры вы все! Дуры…
Девчата вернулись в вагон, и тут Надя расплакалась:
– Я не хотела, честное слово, не хотела. Не понимаю, как я могла такие слова сказать.
Все в вагоне переполошились, стали расспрашивать, что случилось. Аня сначала не хотела никому ничего рассказывать, но девчата не отставали, и Аня коротко рассказала, как застали Веру за продажей ворованных продуктов, и что за этим последовало.
Вечером, когда все легли спать, Надя подошла к Ане, села рядом на нары.
– Ты не спишь? Вот и я не могу заснуть. Не понимаю, как я могла такое ляпнуть.
– Да, нехорошо получилось. Зачем ты так? Все-таки на фронт едем, и никто не знает, что с нами будет, – откликнулась Аня. Она поднялась и села рядом с Надей.
– И что мне теперь делать?
– Ничего не делать, просто постарайся забыть.
– Аня, я сейчас думаю: ну, нет у человека совести, вот она и ведет себя так. Но зачем ей на фронте деньги? Что она с ними делать будет? Ради чего руки марает?
– Она как-то рассказывала мне, что ее родители и брат с сестрой остались в деревне, которую немцы заняли. Их дом сожгли, и они теперь живут в землянке. Так Вера мечтала, что накопит денег, вернётся в деревню и поможет поднять хозяйство. Помнишь, она ещё в школе сама сахар не ела, собирала кусочки, а потом продавала? Всё для этого.
– Помню, конечно. А разве на такие мизерные деньги можно что-то сделать? Ничего не сделаешь. Но если даже и так, всё равно это нечестно.
– Конечно, нечестно. Но впредь ты не бросайся такими страшными словами, всё-таки не на праздник едем. А там… Кто знает, что там будет? Ладно, давай спать.
Но обе ещё долго не могли уснуть, вертелись на голых досках нар, переживая случившееся.
С того дня никто ни разу не видел, чтобы Вера что-то продавала, своих девчат она явно избегала и вообще редко выходила из вагона, только по делам.
Через неделю прибыли к месту назначения, и Вера вернулась в свой взвод. О том, что было, девчата старались не вспоминать, у них были теперь другие дела и заботы.
Полк, в котором им предстояло служить, находился в это время в обороне, однако обстановка была напряженная, Немцы ежедневно затевали перестрелку то на одном фланге, то на другом, с их стороны постоянно звучали усиленные репродуктором призывы сдаваться, давить комиссаров и евреев, сдавшимся обещали сохранить жизнь, а остальным грозили мучительной смертью. К тому же недавно у них появился опытный снайпер, его жертвами стали уже несколько человек.
Девчатам сразу же пришлось активно включаться в работу. Их командиром стала женщина, младший лейтенант, которую её подчинённые вскоре стали называть просто Любой. Между собой, конечно. Она была чуть старше своих подопечных, снайперским делом не владела, но воевала уже третий год, много повидала и пережила и теперь охотно делилась с девчатами своим опытом, всем тем, что знала и умела сама и чему нельзя научиться ни в одной школе. Каждый день одна-две снайперские пары уходили на задание. Однако им строго-настрого запретили стрелять без особой надобности и «охотиться» за кем попало, их цели, разъяснили им, – офицеры, связные, наблюдатели, разведчики. «Главное, – внушала младший лейтенант, – будьте предельно осторожны и внимательны, не рискуйте напрасно».
Так прошло несколько дней, уже все девчата побывали на передовой, кроме Веры: с нею никто не хотел идти на задание, даже Лиза, её снайперская пара, которая во всеуслышание заявила: «После всего случившегося я не доверяю ей и на задание с нею не пойду». Вера переживала, но старалась не показывать виду и ни с кем не разговаривала на эту тему. Младший лейтенант сразу заметила, что Веру все игнорируют, плохо относятся к ней, видела переживания девушки, но все её попытки разобраться, что произошло, ни к чему не привели, никто не стал рассказывать ей о той грязной истории. И вот однажды она в присутствии всего взвода сказала: «Вера, готовься, завтра мы с тобой вместе пойдём на задание. Давай всё обговорим». Они уединились, о чём-то долго говорили, младший лейтенант что-то чертила на листке бумаги, вырванном из обычной школьной тетради, завалявшейся в вещмешке девушки. Но когда Люба ушла, Веру вдруг охватил страх, она вспомнила зловещие слова Нади и запаниковала. Хоть и с трудом, но сумела преодолеть это чувство и начала готовиться к своему первому выходу на «охоту»: с особой тщательностью почистила винтовку, мягкой тряпочкой протёрла оптический прицел и патроны, проверила, не заедает ли спусковой крючок. Потом пришила к гимнастерке чистый подворотничок, до блеска начистила сапоги. «Как на свадьбу собирается», – съехидничал кто-то, но её не поддержали: все понимали состояние девушки и, несмотря ни на что, всё-таки сочувствовали ей.
На следующее утро, едва начало светать, Вера с младшим лейтенантом отправились на передовую. Шли молча. Да и о чём можно говорить в такие минуты? Но каждая думала о своём. Любу очень беспокоил разлад во взводе, и сейчас она думала о том, что после возвращения с задания всё-таки серьёзно поговорит со всеми, постарается как-нибудь сгладить ситуацию, иначе всё это может плохо кончиться. А Вера совсем забыла о страхе и даже испытывала некоторую приподнятость от того, что пришёл её черед выйти на задание. Она забыла о наставлениях младшего лейтенанта и представляла, как ей повезёт сегодня, она первая во взводе откроет счёт уничтоженным фашистам и всем утрёт нос.
Подходя к передовой, Люба ещё раз напомнила напарнице, что от неё требуется, и, понимая состояние девушки, добавила: «Помни, наша главная задача сегодня – попробовать нащупать снайпера. Поэтому не стреляй без надобности. И будь осторожней, не высовывайся, помни, что у них очень опытный снайпер». Вера согласно кивнула головой.
Пришли, спрыгнули в траншею, встретились с разведчиками, которые отправлялись в тыл к немцам. «Фрицы ещё отдыхают, вы уж, девчата, не беспокойте их раньше времени, а то нам тяжелее будет», – пошутил один из них, помахал рукой, разведчики один за другим выпрыгнули из окопа и скрылись в полумгле. «Трудно им будет сегодня, «языка» пошли брать, – вздохнула Люба. – Хотя им никогда не бывает легко». Они прошли по траншее, выбрали место, откуда хорошо просматривалась противоположная сторона. Люба прислонила к стене окопа свой автомат, взяла бинокль, а Вера прильнула к оптическому прицелу винтовки и стала внимательно, метр за метром просматривать линию обороны немцев. Стояла тишина. С той стороны не доносилось никаких звуков, не было заметно никакого движения, будто всё вымерло. Но вот там зашевелились, послышалась приглушенная расстоянием чужая речь, кто-то заиграл на губной гармошке. «Проснулись фрицы, – прокомментировала Люба, – теперь, Вера, будь особенно внимательна», – ещё раз предупредила она свою напарницу. И Вера напряглась, боясь оторваться от окуляра.
Время шло медленно, девушка устала, глаза начали слезиться. Она аккуратно положила винтовку на бруствер, собралась о чём-то спросить Любу и вдруг увидела немецкого солдата, бежавшего через открытое пространство от леса к своим окопам. Вера поняла: вот он, шанс отличиться. Схватила винтовку, тщательно, как учили в школе, прицелилась, затаила дыхание и плавно нажала на спусковой курок. Солдат мгновение постоял, повернулся, удивленно посмотрел в сторону наших окопов и неловко, плашмя упал. «Ура! Я попала!» – закричала девушка и начала прыгать, размахивая винтовкой.
…Ответного выстрела Люба не услышала, увидела только, что Вера падает. «Вера, что с тобой?» – кинулась она, чтобы поддержать её, но не успела: девушка упала, всё ещё сжимая в руке винтовку. Люба опустилась на колени, не веря в случившееся. Не успевшие остекленеть глаза Веры смотрели в небо, рот был широко открыт, как будто она продолжала что-то кричать, а на лбу в небольшом отверстии от пули вскипали капельки крови. Люба сразу определила, что это – работа снайпера. Она опустилась на колени: «Что же ты наделала, Вера? Я ведь предупреждала тебя».
Когда Люба вошла в землянку, держа в руках винтовку Веры, все сразу поняли, что случилась беда. А младший лейтенант подошла к нарам, где раньше спала погибшая, положила на её место винтовку и коротко сказала: «Снайпер…». «Это я, я виновата. Как я могла?», – прошептала Надя, упала на нары и разрыдалась. Все в землянке молчали, только Аня подошла, погладила её по голове и тихо сказала: «Не вини себя. Это война виновата». Подошла Лиза: «Я тоже хороша, предала свою подругу. Если бы вместе пошли, может быть, ничего не случилось бы. Мы ведь привыкли всегда вдвоём работать». И тоже расплакалась.
– Прекратить истерику, – вмешалась младший лейтенант. – Мы на войне, а здесь, как известно, убивают, калечат. К тому же Вера сама виновата.
– Как вы можете, товарищ младший лейтенант? Погибла наша подруга, а вы… Такие слова… Это жестоко…– вскипела Аня.
– Жестоко? Может быть. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь ещё погиб из-за пренебрежения к тому, что вам говорят. Понимаю, что всем хочется успехов, но не такой же ценой.
Девушки подавленно молчали. Да и что они могли сказать? Ведь командир была права.
Похоронили Веру у опушки леса, под раскидистой березой, на могиле установили небольшой деревянный столбик с пятиконечной звездой, вырезанной из жести и окрашенной в красный цвет, к столбику прибили дощечку с именем и фамилией погибшей. Кто-то из девчат сбегал в лес, принёс большую еловую ветку и повесил её на скромный памятник. Вернувшись в землянку, достали с полки котелок с водкой, разлили обжигающую жидкость в алюминиевые кружки и стоя помянули погибшую.
На следующий день Аня с Лизой пошли к замполиту.
– Товарищ майор, мы по поводу Веры Васильцовой. После неё остались кое-какие вещи и немного денег, она копила, чтобы родителям помочь. Надо бы всё это переслать им, а у нас нет адреса. Мы вот принесли. – И она положила на стол свёрток, в котором было всё, что осталось от их подруги
– Каким родителям? Нет у неё никаких родителей, она в детском доме воспитывалась.
– Как в детском доме? – изумилась Аня. – Она же рассказывала, как фашисты сожгли их дом, как издевались над родителями, мечтала вернуться в свою деревню.
– Вы, девчата, что-то путаете. Нет у неё никого. Так что забирайте это всё, – и он отодвинул свёрток с вещами.
– Товарищ майор, – не растерялась Аня, – так может быть в детский дом всё это переслать.
– Конечно, товарищ майор, – поддержала её Лиза, – им пригодится.
– А им-то зачем? Хотя…Вы, наверное, правы, сейчас всем очень трудно, и эта посылка не будет лишней для детдома. Да и воспитанницу свою пусть вспомнят лишний раз. Ладно, оставляйте, перешлём. – Он вдруг тяжело вздохнул и совсем уж неофициально, по-простому обратился к девушкам. – Если бы вы знали, девчата, как это тяжело – каждый день кому-то сообщать о гибели близких. Когда уж эта проклятая война закончится?
Выйдя из землянки майора, Аня и Лиза остановились в полном недоумении. Зачем Вера обманывала их всех? Ведь никто ни о чём не расспрашивал её, она сама не раз затевала разговор о том, что случилось с её семьёй, и рассказывала обо всём так подробно, с такими деталями, что ни у кого не возникало сомнений, что всё так и было. Ей сочувствовали, её жалели. И вот всё это оказалось неправдой.
– Ну, – протянула Лиза, – она и тут отличилась. Даже мне, своей снайперской паре врала. А я верила ей. Теперь вообще не хочу больше ничего знать о ней, после всего случившегося даже имени её слышать не хочу.
– Ладно, успокойся, чего уж теперь-то. Нет её больше. И какая бы она ни была, мне всё равно жалко её. – Потом добавила: – А в одном, заметь, она всех нас обошла – первая открыла счёт уничтоженным фашистам.
Некоторое время девушки шли молча. Но вдруг Аня остановилась:
– Лиза, я вот только сейчас подумала: может быть, Вера всё это делала для детдома, хотела детишкам помочь, а нам говорила другое, чтобы мы ничего не знали о её прошлом?
– Может быть, – пожала та плечами. – Только зачем скрывать-то? Чего стыдиться? Неужели мы не поняли бы? И в школе не одна она была из детдома. Всё как-то непонятно, запутанно… Да, что теперь говорить, правду уже никто никогда не узнает.
…А директор детского дома, получив посылку, долго сидела в своём кабинете, рассматривала разложенные на столе вещи Веры и вспоминала, каким трудным подростком та была. «Надо же, снайпером стала, на фронте отличилась. Кто бы мог подумать?». Ещё раз перечитала строчку в похоронке: «…погибла при выполнении боевого задания».
Спустя несколько дней в актовом зале детдома на небольшом стенде с броским заголовком «Погибли, защищая Родину» рядом с фотографиями трёх погибших воспитанников детского дома, появилась ещё одна – Веры Васильцовой.
Октябрь, 2014
Юлия Константиновна Жукова
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
