Мой рассказ о мальчике подростке, чья юность пришлась на страшную военную пору, о моем земляке, который, став взрослым, обессмертил свое имя великими и славными делами на благо нашей страны. Но все же этот рассказ будет о мальчике, о той его жизненной поре, про которую знают не все, но за которую сегодня мы должны поклониться ему, как и миллионам его современников, стоя на коленях.
7 февраля 1926 года в Воронеже, в семье преподавателя бухгалтерских курсов и по совместительству главного бухгалтера Рыбтреста Петра Павловича и медсестры-акушерки Марии Федоровны родился Костя. Он был третьим мальчиком в семье. Костик рос болезненным ребенком, был худенький, немножко лопоухий, но очень смышленый мальчуган. Чтобы поддерживать его здоровье, мама завела специальную козу, привязывала ее в густой траве у тополя и поила молоком своего младшенького сыночка. Все время родителей уходило на работу и хозяйство: корова, козы, куры – детей надо было кормить, которые во многом были предоставлены самим себе.
Средний брат Борис был старше Кости на четыре года и учился он так себе, вечно где-то пропадал. Константин наоборот, прилежно занимался, много читал. Иногда мать чуть не силком выгоняла его погулять на улицу. С Борисом они были хоть и друзья, но часто ссорились, дрались, правда, быстро мирились. Боря был веселым и контактным. А у Кости с этим было неважно… Старший брат Сашка в городе был известен как добрый, но и очень сильный и крутой парень. Младшие были еще маленькие, крутились около дома, а он был уже большой, влип в дурную мальчишескую компанию, которая, пытаясь подобраться к какому-то ларьку, попалась с поличным. Сашка взял вину на себя и загремел в Сибирь. Несколько раз он убегал, добирался до Воронежа, здесь его успешно хватали и отправляли назад. Наконец это ему надоело, бегать перестал, овладел профессией экскаваторщика и уже перед войной законно вернулся домой.
В школе №19 (в наше время №5) Костя запомнился как скромный, спокойный ученик, вежливый с учителями и товарищами. Он был небольшого роста, всегда одет в серый костюмчик. Учился ровно и спокойно, отметки у него преобладали отличные и хорошие. Любимыми уроками были математика и физика. Костик любил кружковую работу по этим предметам, где можно было что-то делать, творить, посещал энергетический кружок в городском Дворце пионеров, сборы и культпоходы. Ему не чужды были и спортивные увлечения. Он любил футбол, отлично катался на лыжах и коньках. Одной из любимых мальчишеских игр была «рули», когда, плавая в реке, нужно было незаметно нырнуть и схватить рукой за ногу ближайшего товарища.
Однажды, в четвертом классе, поделился он «великим замыслом» на будущее со своим другом Колькой Морозовым… но об этом в конце рассказа.
Одним словом рос и развивался наш герой как и миллионы других таких же детей в новой растущей стране. Но все планы перечеркнула война.
Ушел на фронт отец. Брат Борис за несколько дней до войны успел закончить сумское артиллерийское училище и… погиб в 41-м в боях под Минском. Летом 1942 года война докатилась и до Воронежа.
С конца июня город беспощадно бомбили. На восток, за реку Воронеж потянулись вереницы беженцев. Еще в 41-м, когда фронт приближался, Костя с мамой были эвакуированы в Актюбинск, откуда он попытался удрать на фронт. Мария Федоровна отловила его только на станции и дала слово вернуться домой. И вот, вернулись.
Как завидовал Костик старшим ребятам! Вон, друг детства, Валька Выприцкий, всего-то на два года старше, а уже записан в истребительный батальон, разведчик! Однажды они разговорились:
– Что же мне делать, Валя? – спросил Костя, – Тебе хорошо – нашел свое место: мечтал стать военным и вот стал бойцом истребительного батальона. Я не могу оставаться в стороне. Брат погиб, отец на фронте, все воюют, а я?..
В голосе Кости чувствовалось такое отчаяние, что Вале стало жалко друга.
– Поклянись, что никому ни слова...
– Клянусь!
И Валя поделился своей тайной.
Когда напали фашисты, он кинулся в военкомат, но там отказали – возраст непризывной. Пошел в управление НКВД. Упросил взять разведчиком. Прошел специальную подготовку и в составе разведывательно-диверсионной группы был направлен на Украину, в Ворошиловградскую область. Матери сказал, что едет в военное училище. Вернулся через месяц, в декабре 1941 года.
Опять учеба, прыжки с парашютом, и в апреле 1942 года опять в разведку на Украину.
– Значит, можно и мне попытаться? – обрадовался Костя.
– Я тебе ничего не говорил. Не забывай о клятве. Постарайся в управлении НКВД попасть к красивой черноволосой девушке Рае Соболь или к Юрову.
Костя попал к капитану государственной безопасности Василию Васильевичу Юрову.
С просьбой послать в разведку ежедневно обращалось немало воронежцев – и молодых и пожилых. А этот совсем мальчишка. Учиться ему, а не воевать, и Юров отказал.
Но паренек продолжал упрашивать:
– Не смотрите, что я небольшого роста. Мне уже шестнадцать с половиной. Физически я крепкий, стрелять умею и плаваю хорошо. Ну я прошу вас...
– Нет, нет, Костя... Иди в клуб Дзержинского, разыщи Антона Ивановича Башту и передай, что я рекомендую взять тебя в истребительный батальон.
Антон Иванович внимательно выслушал, но сказал, что в истребительный батальон принимают только комсомольцев.
Костя побежал в свою школу. Через три дня, улыбаясь, подал Баште новенький комсомольский билет.
– Молодец! Теперь все в порядке. Сейчас оформлю.
По дороге домой, на Рабочий проспект, Костя не раз вытаскивал из кармана пиджачка удостоверение в красной обложке.
«УНКВД по Воронежской области
Истребительный батальон гор. Воронежа
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Предъявитель сего тов. … является бойцом 2-й роты истребительного батальона г. Воронежа при НКВД по Воронежской области и имеет право ношения и хранения винтовки и финского ножа.
Действительно по 31 декабря 1942 года».
Маме, Марии Федоровне, нарочито небрежно и спокойно сказал:
– Меня зачислили в истребительный батальон... Так – военная учеба, буду помогать чекистам вылавливать вражеских сигнальщиков, если будут подавать световые сигналы фашистским самолетам, охранять склад боеприпасов в Ботаническом саду...
Мария Федоровна, активная общественница, в недавнем прошлом депутат райсовета и горсовета, не расспрашивала, лишь грустно вздохнула, вспомнив погибшего на фронте сына и мужа, Петра Павловича, отступающего с войсками где-то под Сталинградом. Прислал письмо, что вступил в партию.
В батальоне Костя встретил своего учителя математики Андрея Константиновича Шишкина. Андрей Константинович командовал взводом. Он и обрадовался и встревожился: Костя – лучший его ученик, помогал отстающим, даже старшеклассникам, очень талантлив – нередко предлагал свое, оригинальное решение той или иной задачи. Ему бы учиться, а не воевать...
Встреча учителя и ученика была последней: через два месяца бойцы истребительного батальона переправятся через реку Воронеж на правый берег, в центральный район города, куда удалось ворваться гитлеровцам. В этом бою Андрей Константинович погибнет.
С утра 5 июля все чекисты Воронежского управления оповещали жителей, не успевших выйти из города и укрывавшихся в бомбоубежищах и подвалах, что надо немедленно уходить, потому что гитлеровцы уже прорвались к городу. Репродукторы на улицах беспрерывно повторяли: «Враг на подступах к городу. Жители Воронежа, немедленно покидайте город через Чернавский и Вогрэсовский мосты!» Но многие, более 200 тысяч, не рискнули уйти под все продолжающейся бомбежкой...
Бойцы истребительного батальона получили приказ выходить из города в одиночном порядке и собираться в селе Анна. С разрешения Башты Костя побежал под бомбами через весь город домой, беспокоясь о матери.
Выходили из города вместе с друзьями, Сухоедовыми. На тележку положили наскоро собранные вещи. Забили окна и двери досками, взяли с собой корову и пошли вместе со всеми через Чернавский мост на левый берег и дальше на восток. Собака Дружок за ними увязалась, а кот Билли Бонс не пошел, остался дома, хотя с собакой они очень дружили, даже спали рядом. Двигались в сплошном потоке людей, спешивших воспользоваться кратковременным перерывом в бомбежке и выйти из пылавшего города на левый берег и дальше – на восток. Успеть бы!
Чернавский мост тогда соединялся с левым берегом дамбой длиной более километра. По краям дамбы росли древние дубы – дамбу построили еще в XVIII веке. Вот тут-то и налетели фашистские истребители. Конечно, летчики отлично видели, что на дамбе женщины, дети, старики. На бреющем полете летали они вдоль дамбы и расстреливали людей из пулеметов, пока не кончились патроны. Уцелели немногие. Среди них Костя с мамой и Сухоедовы. Уже без тележки и коровы, побросав все, что надеялись спасти, еле живые, прошли Придачу и заночевали в поле. Потом добрались до села Рождественская Хава. Все ближайшие к Воронежу села были до отказа забиты беженцами.
Еще дорогой Костя упрашивал Бориса Сухоедова:
– Давай вернемся в Воронеж драться с фашистами. Ну, Боря...
Борис и сам рвался на фронт, но все же сдерживал Костю.
– Вот отведем родителей в безопасное место, тогда...
А где это безопасное место, никто не знал.
Переночевали в Рождественской Хаве, а утром Костя исчез. На столе Мария Федоровна, уходившая поискать что-нибудь поесть, нашла записку. Сын написал, что ушел на фронт. Через день на фронт ушел и Борис Сухоедов.
Так случилось, что Костя, еще не выйдя из села, увидел пропылившийся грузовик, в кузове которого сидели несколько человек в чекистской форме. Среди них капитан государственной безопасности Юров. Костя с радостью кинулся к нему. Юров тоже узнал паренька. Чекисты возвращались в район Воронежа для выполнения специальных заданий. С каждым километром все отчетливее слышался грохот боя. Часто встречались спешившие на восток люди. Они останавливали машину, отчаянно размахивая руками, предупреждали, что немецкие танки уже прорвались на Придачу и идут сюда...
Машина пошла медленнее. Часа через три въехали во двор дачи Юго-Восточной железной дороги в поселке Сомово, что в двадцати километрах от Воронежа. Здесь уже действовал штаб Центральной оперативной группы НКВД, созданный на Воронежском боевом участке (как вначале назывался Воронежский фронт) для разведывательной и контрразведывательной работы. Здесь же сосредотачивались и разведывательные группы. Они выявляли и разоблачали гитлеровских шпионов, диверсантов, террористов, а кроме того, активно занимались разведывательной работой за линией фронта.
В тот же вечер Костя с группой чекистов, направлявшихся на линию фронта, пришел в Отрожку, крупный железнодорожный узел (сейчас район города). Станцию бомбили вражеские самолеты. Все пути были забиты горевшими вагонами. С трудом пробрались в чудом уцелевший деревянный домик линейного отделения милиции, в котором расположилась оперативно-чекистская группа младшего лейтенанта Михаила Назарьева.
Назарьеву очень не хотелось брать в отряд мальчика. И он пытался отговорить Костю.
– Разведка – не приключение, а очень опасный и тяжелый труд, – резко сказал он.
– Знаю.
– Убить могут. Фашистам наплевать – взрослый ты или еще совсем ребенок.
– Знаю. Не пугайте. Твердо решил.
«Немногословен», – подумал Назарьев и пытливо посмотрел на Костю.
Дешевый костюмчик темного цвета мальчикового покроя, воротник когда-то белой рубашки выпущен на ворот пиджака, брюки короткие, не по росту, хромовые стоптанные ботинки, носков что-то не видно; волосы темные и густые, гладкие, уши большие, и верхняя часть немного оттопырена. Говорит, родился 7 февраля 1926 года в Воронеже. Значит, сегодня ему ровно шестнадцать лет и пять месяцев.
От Назарьева Костя узнал, что гитлеровцам не удалось захватить Воронеж с ходу. На подступах к городу фашистов задержала Сибирская (232 стрелковая) дивизия, отряды горожан-ополченцев и воины-чекисты. Им на помощь подоспели свежие части Красной Армии, вступавшие в бой с марша, со стороны Отрожек. Кровопролитные бои шли в районе областной больницы и сельскохозяйственного института. А это совсем близко.
Назарьев показал по карте, где находятся наши части, а где – гитлеровские, сказал, что, по сведениям разведчиков, немцы пока не трогают местное население – не до него; передвижение по городу днем свободное, за исключением нескольких улиц. В городе немало ребят, разыскивающих своих близких, поэтому меньше вызовет подозрений, если Костя не будет таиться, а, если задержат, скажет, что ищет маму: мол, потеряли друг друга во время бомбежки...
Инструктаж длился долго. Назарьев с удовлетворением заметил, что Костя слушает очень внимательно, вопросы задает дельные.
Ближе к рассвету Костя был на берегу реки между селом Отрожки и Придачей, напротив Архиерейской рощи. Роща была в руках у гитлеровцев. На берегу наших войск не было. Следуя совету «не таиться», Костя дождался рассвета и бесшумно поплыл на правый берег. Вот когда пригодилась детская игра «в рули».
Автоматная очередь полоснула воду неподалеку. Как захотелось нырнуть поглубже и уйти под водой назад! Заставил себя приподнять руку, как бы говоря этим: «Вижу, что стреляете!» – и поплыл уже нарочно шумно.
На берегу, за деревьями, увидел офицера и несколько солдат. Подсчитал, как учил Назарьев, всего двенадцать.
Вот она – первая встреча с врагом лицом к лицу!
Внешне будто бы люди как люди, а какие-то неживые, словно мертвецы. Форма серо-зеленая, лица тоже серо-зеленые, то ли от бессонницы, то ли от страха. И передвигаются как-то машинально. Такие могут пристрелить, не задумываясь...
Но надо запоминать, запоминать – разведчику записывать ничего нельзя!
Сказал, что в городе осталась мама – «муттер, муттер». Черт их знает, поняли или нет! Офицер что-то приказал солдату – вот когда пожалел, что не учил немецкий язык! Солдат повел через Архиерейскую рощу, уже поредевшую от артиллерийского обстрела и бомбежек, к высокой железнодорожной насыпи. Успел рассмотреть, что в роще, как и говорил Назарьев, гитлеровцев действительно немного – войска были по ту сторону насыпи, в Ботаническом саду, ближе к Отрожкам. В подвальной части небольшого здания заметил четыре пулеметных гнезда. По насыпи в сторону Отрожек прошло четыре танка. С насыпи, когда вскарабкались на нее, была видна Березовая роща. И там танки. Пять... восемь... Кажется, десять. Замаскированы березовыми ветками.
Сердце стучало уже не так громко.
У входа в Ботанический сад встретился куда-то спешивший офицер. Солдат вытянулся, доложил ему, приложив руку к козырьку. Офицер на ходу буркнул раздраженно что-то. Солдат повел Костю, ткнув его стволом автомата, вверх по улице Ленина. На каждом шагу следы ожесточенных боев, много трупов красноармейцев, все молодые. В подвальных этажах уцелевших домов немцы оборудовали пулеметные гнезда. Прошли мимо Костиной школы. Во дворе пушка. Свернули на Транспортную улицу, к Брикманскому саду. У входа часовой. В саду много людей. Задержанные, что ли?
Конвоир что-то сказал часовому, толкнул Костю за решетку сада и ушел.
В саду знакома каждая тропка, ведь сад почти рядом с домом. Прислушался, как учил Назарьев, к разговорам. Люди говорили, что делается в городе. Это важно, надо запомнить! Значит, по улицам пока ходить можно. О фашистах все говорили с ненавистью, высказывали надежду, что их скоро прогонят.
Обошел сад, запомнил, в каком месте гаубичная батарея, и известной ему лазейкой в глубине сада выбрался в примыкавший к саду двор и дальше дворами, через низкие изгороди пошел к своему дому, решив, что, если задержат, скажет, что живет здесь. Издали увидел высокий тополь у калитки. Уцелел! И дом уцелел! А вошел – расстроился: гитлеровцы успели изгадить комнаты, кухню, на полу пустые бутылки от французских вин. Откуда французские вина? Потом, когда Костя доложит Назарьеву, окажется, что эта мелочь важна: для захвата Воронежа Гитлер перебросил из Франции войска.
Улица Урицкого забита солдатами. В Первомайском саду через узорчатую железную ограду были видны танки: два около ограды, выходящей на проспект Революции, два около летнего театра, один у ресторана... У конфетной фабрики на Кольцовской улице четыре большие пушки, из них стреляли по Отрожкам... Как много надо запоминать разведчику!
С любопытством и страхом вглядывался в гитлеровцев, но они не обращали на него внимания, и это успокаивало. Жалко было тех, кто не успел выйти на левый берег и сейчас ютится в подвалах разрушенных домов. Все хмурые, явно голодные. И самому есть захотелось. Шел и все время думал, не прозевать бы комендантского часа: в Брикманском саду слышал, что до шести можно ходить, а потом всех подряд расстреливают. А часов-то нет!
К вечеру дворами и развалинами, уже опасаясь попадаться на глаза немцам, Костя добрался до прибрежных улиц, круто спускавшихся к реке. Они пострадали меньше. Гитлеровцев здесь не было. На улицу Цюрупы вход запрещен – висит фанерное объявление, написанное с грубыми ошибками по-русски. Там, у здания военкомата, заметил офицеров в эсэсовской форме. Их особенно надо опасаться.
Как учил Назарьев, пробравшись поближе к берегу, залег в развалинах дома, стал высматривать, где шагают патрули, рассчитал, сколько времени проходит, пока солдаты расходятся в разные стороны и опять сходятся на несколько минут, и, когда стемнело, по-пластунски пополз к реке, тихо переплыл, потом лугом на Придачу, оттуда бегом в Отрожку.
Встретил его Михаил Назарьев, обнял за плечи. Пока Костя переодевался, успел выспросить главное.
– Спасибо, Костя! Очень ценные сведения. Страшно было?
– Страшно, но привыкнуть можно.
Назарьев рассмеялся, вытащил из полевой сумки бумагу, попросил как можно подробнее описать, что он видел и слышал.
– А что писать? Вот это, например, представляет интерес: на доме санчасти управления НКВД и на некоторых других уцелевших каменных домах надпись мелом: «Ахтунг! Нихт анбреннен!» – «Внимание! Не поджигать!»
– Очень важная деталь. Не обратил внимания, есть гитлеровцы в этих домах?
– Есть. Похоже, штабы какие-то.
– Вот поэтому и важно. А надпись понимай буквально. В гитлеровском приказе «О поведении войск на Востоке» сказано, что сохранять только те здания, которые используются в военных целях, а все остальные – уничтожать. Никакие исторические или художественные ценности не имеют значения.
Назарьев порадовал Костю, сказав, что 7 июля создан Воронежский фронт и к городу спешат войска Красной Армии. Воронеж до сих пор держался только массовым самопожертвованием его защитников, никто не отступал ни на шаг, хотя знаменитый «Приказа № 227» еще не вышел. За Воронежем наших войск больше не было.
В районе Ботанического сада и сельскохозяйственного института не прекращались страшные рукопашные, штыковые бои. 11 июля бойцы подразделений войск НКВД выбили немцев из Архиерейской рощи (пригодились и Костины сведения), а через несколько дней и из района сельскохозяйственного института. Потрясенные настолько неистовыми боями, фашисты уже не рисковали возвращать себе эти позиции, а наоборот отгородились обороной, насчитывавшей в глубину девять рубежей.
Командованию Воронежского фронта постоянно нужны были разведывательные сведения, и разведчики ежедневно ходили в оккупированную (правобережную) часть Воронежа.
20 июля Костя вместе с разведчицей, назвавшейся Валей, молодой и красивой женщиной, пробрался лугом со стороны Придачи к домику Петра Первого, от которого уже давно оставались одни развалины. Домик находился на берегу реки, на «ничейной» земле. Здесь Петр I строил суда и струги для похода на Азов. Из развалин домика хорошо просматривался правый берег, теперь чужой. О Вале Костя знал, что в разведку она пошла добровольно, оставив в Ново-Усманском районе малолетнюю дочку, а до войны работала учительницей.
Ночью незаметно пробрались в город, где и расстались. У Вали было свое задание – разыскать наших разведчиков, оставленных в городе, и получить собранные ими разведданные. Позже Костя узнал, что через несколько дней Валя благополучно перебралась на левый берег, а когда до наших окопов оставалось всего несколько шагов, поднялась, и тут ее догнал осколок снаряда шестиствольного миномета. Встречавший Валю отряд чекистов с трудом разобрал текст на залитых кровью листках, которые она донесла с той стороны.
Костя выполнил свое задание и благополучно вернулся. В Отрожке его ожидали две приятные встречи. Сначала увидел он Антона Ивановича Башту. Антон Иванович обрадовался ему, но упрекнул, почему не пришел на сборный пункт истребительного батальона в село Анна. Узнав, что Костя стал разведчиком и уже дважды ходил в тыл врага, уважительно пожал руку.
Вторая встреча – с Валей Выприцким. Валя тоже не раз ходил в разведку в оккупированный Центральный район Воронежа, но обстоятельства так складывались, что ему никак не удавалось выяснить судьбу родных. Только вчера он пробрался на улицу Урицкого, но гитлеровцы его задержали и заставили копать окоп совсем недалеко от дома. И вдруг по улице идут мама, Екатерина Павловна, и сестренка одиннадцатилетняя Галя. Сердце так и упало: значит, не успели уйти от фрицев! Кинулись к нему, но он успел приложить палец к губам и отвернулся: мол, мы не знакомы. Так и прошли мимо, встревоженные, ничего не понимая...
Друзья попросили, чтобы в разведку их послали вместе.
Пошли 24 июля. Перешли два отрожеских моста, затем свернули вправо в лес, к сельскохозяйственному институту. То и дело приходилось прижиматься к земле – гитлеровцы обстреливали этот район из орудий, снаряды рвались совсем близко. Пока дошли до сельскохозяйственного института, обсыпало землей с головы до ног. От здания института остались одни стены. Пошли дальше к линии фронта, проходившей через Ботанический сад, как воронежцы по-старому называли Парк культуры и отдыха. Дошли до нашего переднего края, с помощью саперов проползли заминированный участок и, используя где кустарник, где овраг, оказались в Троицкой слободе. Здесь им знакома была каждая тропка. Дворами отошли подальше. На стенах домов объявления, отпечатанные типографским способом.
«Все гражданское население обязано немедленно покинуть город Воронеж. Разрешается только минимальный багаж. Население собирается на южной окраине города, откуда будет отправлено через Дон. Распределение населения происходит по плану западнее Дона. Приказам жандармерии нужно обязательно подчиняться. Исключения невозможны.
Комендант».
Немцы боялись воронежцев. В городе вспыхнула тотальная партизанская война. Жители мстили за свой сожженный красавец-город, за триста детишек, погибших 13 июня от немецких бомб в Саду Пионеров во время слета, за своих родных. Ни фашистский террор, ни угрозы, ни издевательства не помогали сломить горожан. Воронеж оказался единственным городом за время войны, где фашистам не удалось установить свою власть, не удалось выбрать бургомистра и на призывы записываться в полицию не пришел ни один человек! Геббельсовскому ведомству пришлось разъяснять своим солдатам в специальных брошюрах беспрецедентную меру – изгнание всего населения из крупного города.
Люди не хотели покидать свои дома. Разведчики видели, как офицеры и солдаты силой выгоняли жителей на улицу. Молчаливая толпа тянулась за маслозавод, где был основной сборный пункт. Там беженцев разбивали на колонны, во главе каждой ставили транспортфюрера и под конвоем гнали за Дон, в село Хохол, на центральный сортировочный пункт. Молодых, здоровых уводили куда-то дальше. Как рабов...
Рабочим проспектом прошли мимо дома Кости – он еще стоял, зияя разбитыми окнами, потом дворами на улицу Урицкого – это недалеко: Вале не терпелось узнать, что с близкими. Костя остался в палисаднике, Валя вбежал в дом. Вернулся через несколько минут, расстроенный.
– Пока живы, – ответил он на молчаливый вопрос друга. – Идут на сборный пункт, иначе убьют.
На проспекте Революции у входа в Первомайский сад ребята увидели виселицу: старик в фуфайке и брюках железнодорожника висел на толстом проводе, почти перерезавшем его шею. А через дорогу, у Дворца пионеров, еще одна виселица, там казнили женщину.
– Как похожа на нашу разведчицу Иру Плохих, пропавшую без вести, – тихо сказал Валя, – Сволочи!..
Ребята молча шли по проспекту Революции, внимательно смотрели по сторонам, стараясь все запомнить. Несколько раз заговаривали с редкими прохожими. Постепенно вырисовывалась картина страшных злодеяний фашистов. На секциях массивной ограды Первомайского сада, украшенных большими пятиконечными звездами, висели распятые люди. В Петровском сквере, откуда немцы украли бронзовый памятник Петру I, привязали к решеткам ограды пленных красноармейцев и изрезали их до смерти; по пути, почти на каждой улице расстрелянные женщины и дети – нарушители комендантского часа. Особенно зверствует карательный отряд СД, а также тайная полиция.
С громадным трудом разведчикам удавалось сохранить спокойствие. Наконец, дошли они до Кольцовского сквера. Вокруг чудом сохранившегося памятника поэту фашисты устроили офицерское кладбище. Ребята насчитали сто сорок крестов и сбились со счета.
Пора было уже возвращаться. Переходить линию фронта приказано было у Троицкой слободы, местность здесь пересеченная, много оврагов, заросших густым кустарником. С нашей стороны, в случае чего, должны были прикрыть огнем. Разведчикам оставалось пройти совсем немного, когда они наткнулись на гитлеровцев, которые прятались за кирпичной стеной разрушенного дома. Ребятам даже показалось, что солдаты обрадовались им. Сунули в руки лопаты и жестами показали, что надо углубить находившуюся перед стеной траншею.
Немножко поработали, и Валя решил выглянуть из траншеи, проверить, наблюдают ли за ними гитлеровцы, в это время раздался выстрел. Пуля прилетела с нашей стороны и попала точно в лоб. Валентин упал на руки товарища. С этим выстрелом началась атака наших частей на позиции немцев, которые сразу забыли про Костю и Валю. Валя погиб мгновенно. Потрясенный смертью друга, Костя под перекрестным огнем выскочил из окопа и петляя из стороны в сторону бросился в кусты. Вслед ему прострочили несколько автоматных очередей.
Линию фронта Костя перешел ночью напротив Придачи. Переплыл реку, несколько километров бежал, но так и не согрелся: била нервная дрожь.
Утром снова стал проситься в разведку, но ему твердо сказали: «Отдохни».
В разведку пошел 1 августа. Вдоль высокой дамбы пробрался к разрушенному Чернавскому мосту, скрытно переплыл реку. До рассвета прятался в развалинах, а утром дворами стал подниматься к проспекту Революции, и тут его остановил солдат и повел в сторону Военного городка. На проспекте Революции, на площади 20-летия Октября (сейчас площадь Ленина), на улице Кирова новые виселицы. На груди повешенных фанерные листы с корявыми надписями по-русски:
«Несмотря на приказ, я вернулся в эвакуированную область и наказан за непослушание и шпионаж».
Костя тревожно подумал: «Неужели и меня вздернут на ближайшем столбе?..» Но солдат довел его до Военного городка, втолкнул в ворота и что-то сказал часовому.
В Военный городок фашисты согнали сотни воронежцев, все были возбуждены, никто не знал, что их ожидает. Прислушиваясь к разговорам, Костя выяснил, что отсюда гитлеровцы гонят людей куда-то, а куда – никто и не знает; что вступил в силу приказ всех обнаруженных в городе расстреливать на месте, что бургомистром опустевшего Воронежа назначили какого-то, привезенного из-под Курска, Михайлова; что вышел первый (и последний) номер газеты «Новая правда» (без указания фамилии редактора); что фашисты грабят немногие уцелевшие дома и квартиры, все ценное вывозят; увезли в Германию на переплавку бронзовый памятник Петру I. Памятник этот был сооружен еще в 1860 году. В школе № 29 (ныне №12), что на улице 20-летия Октября, фашисты создали, по их словам, «гражданский госпиталь», куда якобы для лечения свезли несколько сот больных, инвалидов, стариков, женщин с детьми. А вскоре помощники Бруха – начальника карательного отряда СД, Циммерман и Золя часть людей расстреляли во дворе! школы, а остальных куда-то увезли (лишь после изгнания гитлеровцев воронежцы узнали, что 450 человек, в том числе 35 малолетних детей, расстреляли в Песчаном логу).
Ночью Косте удалось сбежать. Развалинами добрался до реки, переплыл на другой берег. Сообщенные им сведения представляли большую ценность. Выявленные Костей крупные огневые точки утром были подавлены артиллерией и «кукурузниками». Прояснилась судьба не успевших выйти из города жителей, судьба которых всех тревожила. Подтвердились сообщенные другими разведчиками сообщения о том, что появляться на улицах Центрального района нельзя.
11 августа в разведку пошли несколько человек. Пошел и Костя вместе с таким же молодым разведчиком из новеньких Юрой Павловым. Нужно было разведать правобережную часть города – от Архиерейской рощи до Чернавского моста, где якобы гитлеровцы концентрировали войска для перехода в наступление. До войны Юра жил в этом районе, отлично знал все дворы, через которые можно было прошмыгнуть незаметно.
Ночью Костя и Юра переплыли реку у Архиерейской рощи. В то время деревья росли и на самом берегу реки, ветви свисали в воду. Держась за них, Костя и Юра переждали, когда патрулировавшие автоматчики пойдут в разные стороны, ползком заползли в гущу рощи, до рассвета скрывались в воронке от снаряда, а потом начали разведывать прибрежную полосу. Оказалось, немцы подтянули новые части к роще, в районе стадиона «Динамо» и Ботанического сада тщательно замаскировали орудия. Ребята, где перебегали, а где ползли параллельно берегу. В правобережной части города, от улицы Оборона Революции и дальше, в направлении разрушенного Чернавского моста, солдат и военной техники стало значительно больше. На перекрестке улиц Анатолия Дурова и Крестьянской, Средне-Смоленской и Солдатского переулка появилась артиллерия, у Терновой церкви два шестиствольных миномета, в ограде Успенской церкви дальнобойные и зенитные орудия, шестиствольные минометы, на колокольне бывшего Митрофановского мона! стыря наблюдательный пункт – оттуда отлично видно все, что делается на левом берегу, на Придаче.
Видимо, гитлеровцы, не сумев прорваться в направлении железнодорожного узла Отрожки по железнодорожным мостам, решили переправиться на левый берег, где наших войск не было, а уже оттуда захватить Отрожку, перерезав железную дорогу на Москву.
Разведчикам надо было добраться до Чернавского моста. Самое сложное – перебегать бесчисленные улицы, круто спускавшиеся к реке. Хорошо, что они неширокие и густо заросли травой.
Костя, как уже опытный разведчик, был ведущим, шел впереди, Юра – ведомым, примерно в ста метрах сзади.
Когда Костя перебегал Средне-Смоленскую улицу, послышался крик:
– Хальт! Хенде хох!
И по-русски:
– Стоять! Руки вверх!
Оглянулся – эсэсовец с двумя солдатами. И откуда они появились? Совсем рядом! Костя вынужден был остановиться. И еще три автоматчика бегут туда, где Юра, но мальчик успел шмыгнуть во двор разрушенного дома.
«Молодец! – обрадовался Костя. – Удерет!»
Эсэсовец и солдаты повели Костю в сторону видневшегося перекрестка – там улица Сакко и Ванцетти пересекает Средне-Смоленскую.
По дороге автоматчики успели обыскать Костю, но ничего подозрительного не нашли.
«Куда ведут? – думал Костя. – Почему сразу не застрелили?»
Вели по средине улицы.
«Если эсэсовец на перекрестке повернет налево – значит, на улицу Цюрупы, там штаб, если направо – там на Девичьем рынке виселица».
Эсэсовец повернул направо. Значит, решили повесить!
От перекрестка к Девичьему рынку небольшой подъем. Слева сгоревшая районная библиотека, пепел от книг покрыл все вокруг.
Прошли библиотеку, прошли еще один полностью разрушенный небольшой дом – в этом районе все дома одноэтажные, у третьего дома, от которого сохранились кирпичные стены, эсэсовец вошел во двор, махнув рукой, чтобы солдаты не шли за ним.
Автоматчики подтолкнули Костю внутрь двора. Там была большая круглая яма, глубиной метра в четыре, наверное, воронка. Эсэсовец поставил Костю на самый ее край, а сам отошел на пару шагов. Немец потянул руку к кобуре пистолета. Тянул медленно, Костя успел заметить: «Наш «ТТ», трофей решил испытать». Офицер СС ничего не говорил и внимательно смотрел на мальчика. Потом быстро вскинул пистолет и выстрелил Косте в лицо. Больно ударило в подбородок слева.
Падая в воронку, Костя уже был без сознания, но лишь на мгновение. От удара о землю он пришел в себя. Первая мысль: живой! Только бы не дернуться, не застонать, притвориться мертвым! Что-то тяжелое прилетело и глухо ударило рядом с головой. Потом рассмотрел: большущий камень. В голову целил, гад!
Наверху стало тихо. Страшно болела шея, шумело и кружилось в голове. Если рот не закрывать, кровь не так льет, дышать легче. Решился подняться, стал карабкаться наверх. Вдруг услышал шаги и приближающиеся голоса. Сполз обратно на дно ямы, постарался лечь, как лежал, в лужу крови.
На краю ямы снова появился эсэсовский офицер еще с кем-то. О чем-то переговорили, глядя на Костю и ушли прочь.
Прислушался. Тихо. Встал на ноги, качаясь от слабости. Никого. Как вылез – потом и рассказать не мог.
Через пробитую снарядом кирпичную стену дома виднелась улица. Туда нельзя, заметят. В соседнем дворе или в следующем – разве вспомнишь! – в сторону Девичьего рынка был большой деревянный ящик. Приоткрыл, перевалился на высохший мусор. Здесь можно было переждать, пока совсем не стемнеет. А до темноты еще часов пять-шесть. Мучительно хотелось пить.
Кровью залита грудь. Костя попытался оторвать от рубашки клочок, но сил не хватило. Ему удалось стянуть рубашку и обвязать подбородок и шею.
Ящик деревянный, а будто огненный. Как хочется пить! И день, как назло, жаркий!
...Когда очнулся – стемнело, видимо пробыл без сознания, пока наступила ночь.
С трудом выкарабкался из ящика, пошел дворами к реке. В этом месте одноэтажные домики сохранились, но дворы огорожены заборами. Каждый забор – почти непреодолимое препятствие.
До берега идти минут десять – пятнадцать, а добрался туда Костя лишь к рассвету. Залег почти у самого берега в саду, заросшем бурьяном. Переход взял последние силы. Когда совсем рассвело, увидел гитлеровских солдат, точнее, сначала услышал. Один из них наигрывал на губной гармошке уже знакомую мелодию: это была самая популярная в то время в Германии песня, Костя ее знал. Были там такие слова: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир!..» «Черта с два! – невольно подумал он. – Весь народ поднялся на русской земле, здесь и смерть найдете!»
Боясь шелохнуться, пролежал в полузабытьи в душном бурьяне весь день. Река была рядом, но не дотянуться, не попить ни глотка… Еще ближе фашисты… Вечером гитлеровцы стали запускать осветительные ракеты. В мертвенно-бледном свете их Костя рассмотрел, что по берегу патрулируют автоматчики. Вот они сходятся, вот расходятся. А ну-ка, сколько минут пройдет, пока они опять сойдутся? Часов нет, придется считать. Подсчитал и понял, что можно проскочить, пока патрули поворачиваются спиной друг к другу.
Чуть правее сада идет улица Коммунаров, совсем узенькая здесь. От нее еще вправо шагов через пятнадцать спускается к реке заросшая травой и заваленная пустыми банками из-под консервов канава. Вот по ней и надо ползти к реке.
Опять расходятся. Пора! Костя переполз улочку и по канаве, обдирая до крови руки острыми железками, сполз в реку. Плыл под водой, пока хватило сил. Вода освежила. Пробовал глотнуть и не смог, а так хотелось пить...
С трудом добрался до середины реки и понял, что силы уходят. А надо доплыть, во что бы то ни стало! Ведь неизвестно, вернулся ли Юра, а сведения очень и очень важные. Обязан доплыть!
На рассвете 13 августа 1942 года начальник штаба 6-й краснознаменной дивизии позвонил в штаб Центральной оперативно-чекистской группы НКВД и сообщил, что на Придачу возвратился раненый разведчик Костя, он находится в разведбатальоне, где ему оказали первую помощь, но ранение серьезное и надо его срочно доставить в госпиталь. За Костей выехал секретарь партийной организации группы Валериан Матвеев.
– Юра вернулся? – первое, что спросил его Костя.
– Вернулся. Помолчи. Тебе нельзя разговаривать.
Бережно поддерживая совсем ослабевшего Костю, Валериан Матвеев повез его в медсанбат, в поселок Сомово. Там сняли окровавленные бинты и установили, что пуля скользнула по подбородку слева и вышла насквозь из шеи справа, ниже уха на три пальца. Челюсти и зубы остались целы. Костя все время просил пить, а глотать не мог. Врач заподозрил, что прострелен пищевод, и потребовал срочно отвезти раненого в эвакогоспиталь. На том же «газике» Матвеев привез Костю в госпиталь, находившийся от Сомова примерно в тридцати километрах, в селе Макарье Рождественско-Хавского района.
Через две недели Костя появился в штабе Центральной оперативно-чекистской группы НКВД. Улыбаясь, доложил:
– Удрал! – И добавил: – Пить уже могу сам. Дайте водички.
Федоров, врач, лишь перед войной закончивший институт, торопил сестру поскорее снять грязный бинт. Медсестра торопливо сняла насквозь пропылившиеся бинты – надо же пешком пройти по проселочным дорогам тридцать километров!
– Отстегать бы тебя, – говорила она, тщательно дезинфицируя раны на подбородке и шее, – да вроде неудобно лупить героя... Ну, ну, не морщись, все страшное позади. Больнее было, когда фашист в тебя выстрелил. Скажи спасибо, что настоящее чудо случилось. Жизнь у тебя вся впереди. А метки от пули останутся навсегда. Гордись ими. Почетные. За нашу Родину кровь пролил...
Все-таки доктор Федоров решил отвезти Костю в сомовский медсанбат. Там его еще раз осмотрел врач, залил ранки чем-то едким, забинтовал и облегченно сказал:
– Будешь жить, герой! Но чтобы больше не удирать! Понял?
В медсанбате и разыскала его мама, Мария Федоровна.
– Мама! – обрадовался и испугался Костя. Он боялся, что мама будет ругать его.
Мария Федоровна обняла сына. «Совсем мальчишка. Уши еще больше оттопырились. Похудел, что ли? А глаза не мальчишеские – глаза взрослого, много испытавшего человека...»
Костя прижался к матери, как давным-давно в детстве, и тихо сказал:
– Не сердись, мама... Думать только о себе – человеком не станешь...
Из госпиталя Мария Федоровна вывезла раненого Костю в эвакуацию, в Узбекистан. На фронт его больше не пустили… Там, в городе Коканд, он окончил школу – с отличием. По правилам тех лет, если у выпускника в аттестате были одни пятерки, он мог поступать в институт без экзаменов. Костя подал документы в авиационный вуз, но из-за того, что вызов на учебу ему пришел с опозданием, весь курс уже был укомплектован. Чтобы не терять год, он подал документы в Московское высшее техническое училище имени Баумана.
Во время учебы студенты голодали. Не особо спасали даже карточки, по которым можно было получить простенький обед в столовой. Костя как студент-отличник имел право на дополнительное питание, но получал его он не всегда, так как принципиально не посещал лекции по марксизму и политэкономии. Он активно работал в студенческом научном обществе, участвовал в студенческих конструкторских разработках. В институте зачитывался работами Циолковского, слушал лекции Королева и мечтал о космосе. Талантливого любознательного студента заметили и после успешного окончания училища пригласили работать на предприятие в научно-исследовательский институт в Златоусте, отвечавший за решение практических задач ракетостроения. А спустя несколько лет Константин попал в особое конструкторское бюро № 1 к Сергею Королеву.
В далеком 37-м году, в четвертом классе, он сказал своему другу Кольке Морозову: «В 1964 году я полечу на Луну!», и, начиная с королевского конструкторского бюро №1, в его жизни были только эпитеты «Первый».
Константин Петрович Феоктистов участвовал в создании первого искусственного спутника земли и первого пилотируемого аппарата «Восток», обучал устройству аппарата первый отряд советских космонавтов. А в 1964 году, как и обещал другу Коле, он стал первым в мире ученым-космонавтом, первым космонавтом из гражданских, участником первого в мире экипажа из трех человек, на новом, им же проектируемом, аппарате «Восход», впервые совершивших полет без скафандров. Он был первым беспартийным космонавтом СССР (принципиально отказывался вступать в партию) и первым человеком в стране, в честь которого при жизни была названа улица города. После полёта Константин Петрович Феоктистов продолжил научную работу в ОКБ-1 (ныне НПО «Энергия»), являлся ведущим разработчиком большинства отечественных космических кораблей и космических станций. С 1990 года он профессор, преподаватель в МГТУ имени Н.Э. Баумана. Являлся автором многих научных работ и книг по истории космонавтики.
За мужество и героизм, проявленные им в сражении за Воронеж, он был награжден орденом Отечественной Войны 1 степени, за освоение космоса званием Героя Советского Союза, за труд – многими орденами и медалями, Ленинской и Государственной премиями. Его именем названы улицы в Воронеже, Россоши и Камышине, школа №5 в Воронеже, кратер на обратной стороне Луны. Но лучшей памятью об этом замечательном человеке будет, если его жизненный путь беззаветного служения своей любимой Родине станет примером для будущих поколений русских молодых людей.
* В статье использованы воспоминания К.П. Феоктистова из книги «Траектория жизни», рассказ Сергея Ананьина «Подвиг комсомольца» и др. материалы.
Игорь Карпов (Воронеж)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
