– Мать-то? Ещё как больно – палку схватила и давай по спине дубасить…
– Во всю правду?..
Дедушка Петя тяжело вздохнул:
– Эх, внученька… А разве по-другому она поступить могла? Афонька-то полицай – прихвостень немецкий – стоял рядом и ей никак нельзя было действовать понарошку, вполсилы… Так же как и тебе, – улыбнулся старик, – сочинение своё писать…
***
О конкурсе сочинений, посвящённых очередной годовщине освобождения города от фашистских захватчиков, Катя Беседина узнала в школе от своей классной.
– Конкурс называется «Живая память», – сказала Нонна Сергеевна. – Объявляет его областной Совет ветеранов, вот газета с этим сообщением. – Она развернула свежий номер «Нашей трибуны». – Слушайте внимательно: «…в творческом состязании могут принять участие дети и подростки в возрасте до 14 лет. Победителям вручаются дипломы, сувениры и ценные подарки…» Так что, ребятки, дерзайте. Встречайтесь со стариками, записывайте их воспоминания, приносите свои записи мне. Я их, как надо, оформлю и отправлю по указанному адресу.
Катя Беседина тут же решила участвовать в конкурсе. Она вспомнила о дедушке Пете, жившем по соседству, обрадовалась: «Уж он-то, наверняка, много чего может мне рассказать». Предупредила подружек: «Чур, дедушка Петя мой! Ищите себе других». И, не откладывая дело в долгий ящик, по пути домой купила себе блокнот для записей.
Однако при первой встрече с дедушкой Петей блокнот этот ей не понадобился. Старик угостил девочку чаем, конфетами, сказал:
– Уж больно серьёзные у тебя, Катюша, вопросы… А потому – надобно мне с мыслями собраться. – И, с минуту задумчиво помолчав, добавил: – Ты, девонька, вот что… Приходи-ка денька через два. И приходи обязательно с пучком соломы...
Катя с удивлением взглянула на старика: с пучком соломы – это ещё зачем? И к тому же, где в городе можно найти солому? Но дедушка Петя ничего не стал ей объяснять.
***
– Ну как, раздобыла соломки? – встречая на третий день гостью, спросил он. – Молодчина! – Затем одобрительно улыбнулся, с довольным видом разгладил усы. – Проходи.
Катя протянула ему небольшого размера целлофановый пакет, набитый соломой. Дедушка Петя осторожно вытряхнул солому на развёрнутую газету, лежащую на полу, не спеша собрал её в пучок.
– Вот из такой соломы, – начал он, – заставляли нас немцы зимой плести себе ботинки. Ботинки эти были большущего размера, надевали их немцы поверху сапог – так они спасались от мороза. А зимы тогда были лютые, снежные, с леденящими ветрами. Немцам такая погода была в диковинку, они, как только могли, боролись с холодом – отнимали у нас одёжку, валенки, укутывались в женские шали. Гитлер ведь собирался закончить войну молниеносно, до морозов, поэтому солдаты его одеты были по-летнему – в куртки, пилотки, тонкие, продуваемые насквозь шинели. Вот и придумали немцы плести эти соломенные ботинки. Заставляли ходить по дворам полицаев, те раздавали солому, устанавливали план: кому сколько пар необходимо сплести. На другой день приходили, забирали. Помню, мать моя целыми днями сидела, сгорбившись, плела фрицам эту обувку. Я, чем мог, помогал ей.
– Дедушка Петя, а сейчас вы не смогли бы сплести хоть один такой ботинок?
– Нет, Катенька, не могу, пальцы стали не те. Да и к тому же, подзабыл я эту науку. Помню только, что плели из соломы длинную косу, потом ею оборачивали деревянную колодку в виде башмака… Ты-то сама косички заплетать умеешь? – протянул вдруг старик девочке пучок соломы. – Вот и попробуй…
Косички Катя заплетать умела, поэтому, хотя и не скоро, хотя и не с первого раза, соломенная коса у неё, всё-таки, получилась. Правда, выглядела она неуклюже, была толстая, короткая, с торчащими в разные стороны соломинами. Однако дедушка Петя никаких замечаний делать не стал.
– Катюша, – сказал он, – а подари-ка мне это произведение на память.
Потом они пили чай, рассматривали старые пожелтевшие фотографии.
– Дедушка Петя, а за что же вас, всё-таки, мать палкой отдубасила?
– Эх, девонька, – покачал головой дедушка Петя. – Она-то меня лупила, а у самой слёзы текли… А получилось тут вот что: обнаружилась вдруг у нас в доме пропажа – исчезли сплетённые вечером ботинки. Является утром рано Афонька-полицай: «Подавай, Матрёна, изделие!» А изделия нету… Афонька в ярость: «Вы с кем шуточки шутить надумали? С немцами? Не выйдет!» И тут же меня за шиворот – цоп! Мать в слёзы: «Афоня! Афоня! Отпусти его! Я к утру три пары сплету, вот те крест…» А сама палкой меня, палкой: «Ты зачем, дурак, ботинки в сарай вынес? Их же там коза сжевала!» Поверил матери Афонька, двинул меня кулаком в челюсть: «Гляди, гадёныш, чтобы к утру три пары ботинок были готовы!» И ушёл… Мать тут же меня за грудки: «Где ботинки?» – «Нету их! – кричу. – И не будет! Я их спалил!»
– Дедушка Петя, а зачем вы их спалили? – тихо спросила Катя.
– Зачем спалил?.. – Старик взволнованно посмотрел на девочку. – Зачем, говоришь, спалил… А вот об этом, Катя, давай-ка я расскажу тебе завтра …
***
– Так вот, Катенька, а спалил я эти проклятые ботинки не ради баловства, а потому, что была у меня на это дюже сильная причина…
За три дня до этого пригнали немцы в нашу деревню колонну советских военнопленных, больше сотни человек. Оборванные, избитые, они еле держались на ногах. При виде их бабы начали выть, стали бросать бедолагам хлеб, варёный бурак, картошку… Охранники открыли стрельбу, толпа отхлынула. Затем пленных загнали в сарай, заперли двери, облили бензином и подожгли… Деревянный сарай мгновенно вспыхнул. Бабы побежали домой за вёдрами, но немцы никого не подпускали к огню. Пленники стали задыхаться в дыму, кричать… Кое-кому удалось выскочить в окно, но немцы тут же добивали их на наших глазах. Мы все стояли и плакали. А через полчаса всё было кончено… Пламя затихло, в живых не осталось никого.
Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет, но я хорошо помню, какая ярость, какая ненависть к фашистам в те минуты возникла во мне… Отец мой уже второй год был на фронте, вестей от него на оккупированную территорию никаких не приходило. «А может и его вот так же? – с ужасом думал я. – Захватили в плен и…» И решил я хоть как-нибудь, хоть чем-то да отомстить немцам… Вечером, когда мать со слезами на глазах уселась за работу – плести из соломы ботинки, я сам себе прошептал: «Ну, гады, вы у меня погреетесь!» А среди ночи, когда мать улеглась спать, схватил я эти ботинки, выскочил во двор и спалил их… Ну, а дальше что произошло, ты, Катенька, знаешь…
– Дедушка Петя, а что было после того, как Афонька приказал вам к утру сплести не одну, а три пары ботинок?
– Успели мы выполнить это указание… – тяжело вздохнул старик. – Всю ночь с матерью не спали. Сперва я наотрез отказывался помогать ей, кричал: «Чтоб им, проклятым, всем до одного замёрзнуть!» Мать начала голосить: «Сынок, они ж нас утром обоих повесят…» И тогда я тоже вместе с нею заплакал. От бессилия… А спустя две недели, ночью, я подкрался к двору полицая Афоньки… Но об этом, Катюша, как-нибудь в другой раз. Я ведь и так о многом тебе рассказал…
Вячеслав Колесник (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
