Наше традиционное воображение непременно рисует парадную сторону войны: сражение, подвиг, награда. А она, эта война, чаще складывается не из подвигов, а из суровых будней, которые русский солдат выносит стойко и достойно.
***
– Ты там, Алеша, берегись. Не лезь под пули.
Мать, плача, напутствовала мобилизованного Алексея Лободу, бабушка надели ему на шею крестик. Парню было немного грустно оттого, что стал причиной слез своих родных. Да и в глубине души он сознавал, что отправляется не за покупкой товаров, а на театр военных действий, где убивают и калечат.
Однако в тот солнечный день Успения Богородицы 1915 года ему не верилось в печальный исход. Еще находили живой отклик в молодых душах патриотические призывы отстоять веру, царя и Отечество от коварных германцев, еще война не сказалась на уровне провинциальной жизни, еще газеты писали о высоком боевом духе русского воинства.
Да и перед строем напоминали призывные слова высочайшего манифеста императора Николая II, обнародованные в конце июля 1914 года:
«Ныне предстоит (...) оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные наши подданные».
Потому Алексею Лободе стало легче на душе, когда он простился с родными. На улице его поджидали мобилизованные сверстники. Вот стоит с узелком Тихон Бобов, такой же, как он, приказчик в магазине Андрея Гавриловича Шапошникова. Улыбается тезка Андрей Сегеда. Бережно придерживает котомку на плече двоюродный брат Андрей Лобода, любимым занятием которого было пение в хоре Никольской церкви. Они направились на призывной пункт для отправления воинской повинности. Там представились, упомянув улицу:
– Мы с Борисовки.
Когда назвали свои фамилии, получили указание:
– Вот соберётесь все бритоголовые, пойдете на Бирюч.
Из Алексеевки незаметно отмахали двадцать вёрст. В шумной и хмельной компании новобранцев, которые сошлись в Бирюче, вскружила голову атмосфера бесшабашности и удали. Иной неистощимо рассказывал о своих любовных похождениях, другой пел озорные и незатейливые частушки:
Повезут нас, новобранцев,
На толстопузых, на германцев.
Повезут нашу пехоту
На германскую, на роту…
Алексей Лобода просил сыграть вальс или польку-бабочку и, прихватив партнера за талию, франтовато исполнял танец. Как любой приказчик, он выучился обходительности в общении и манерным пляскам.
Налитая здоровьем компания без забот перебралась на станцию и расположилась в вагонах. Ждали отправки.
– Тут Лободы нет?
Голос шедшего вдоль вагонов мужчины показался знакомым, и Алексей Лобода вместе с двоюродным братом Андреем, соскочив с нар, кинулся к двери.
– Дядя!
Это был он. Оказавшись в уездном городе, поспешил на станцию и отыскал их, чтобы передать узелок, наготовленный матерью и бабушкой. А там вкусное, домашнее: пирожки, блины, сало, отварное мясо. И снова разбередили душу слова:
– Алеша, не лезь под пули...
В таком настроении и простился с родными холмами и перелесками. Вагонные колеса на стыках, будто перестук пулемета, все отбивали дробь, приближая к фронту.
***
Военная кампания 1915 года для России складывалась неудачно. После провала весенних наступлений и контрнаступлений линия фронта откатывалась на восток. Уже потеряны не только Варшава и Львов, но и Гродно, Вильно, Митава. Германцы подошли к Минску. Туда и катил эшелон с новобранцами. Правда, по пути он совершил двухнедельные остановки в Орле и Брянске, чтобы научить молодое пополнение боевому искусству.
От холмов и перелесков эшелон прикатил к лесам и болотам. Ступать можно было лишь по бревенчатой дороге, по валежнику или кочкам. Упаси бог свернуть в сторону. Неизвестно, чем кончится такой шаг: либо по пояс в воде, либо – с головой. И вот на этой, казалось, небом забытой земле надо было держать оборону. Даже не на земле, а в самой ее глубине. Поскольку блиндажи отрывали такие, чтобы сколотить двухъярусные нары, сверху уложить несколько накатов бревен и прикрыть их дерном.
Вверху лениво плыли германские дирижабли, в которых приметливые глаза следили за расположением войск.
От бухающих снарядов сотрясается земля и сыпется за воротник шинели, по стенам сочится и под ногами хлюпает болотная жижа, но в блиндаже можно согреться возле печки. Это если солдат не на боевой позиции. Если же на дежурстве в окопах, то не шибко согреешься. Того и гляди, как бы германец чего-либо не вытворил. Впереди – ряды колючей проволоки, однако в темноте ее легко преодолевает любая из противоборствующих сторон. А для газов – преград никаких.
Атака случилась, когда боевое дежурство в окопах несла пятая рота.
Седьмая рота, в составе которой находился Алексей Лобода, «сдала смену» и отдыхала. Солдаты приводили себя в порядок, брились, подштопывали и подстирывали гимнастерки и шаровары. Песен уже не пели, а больше курили, приспособив для этого листовки, и судачили о мирной жизни. Иные заготавливали письма домой: на бланке с печатным текстом проставляли свою фамилию, а неграмотные просили об этом Лободу.
Однако отдыхали недолго: пришла команда отремонтировать проволочные заграждения в соседней пятой дивизии. Командир роты Домбровский отправил всех солдат во главе со старшиной, оставив лишь пятерых для дежурства, а Лободу назначил старшим.
Дежурство несли так: двое спят, трое вначале закрепляют штыки, клацают затворами, расстегивают патронные сумки, а потом бодрствуют и наблюдают. Лобода ночью не смыкал глаз, тоже вглядывался в апрельскую глухую темноту, тревожно прислушивался к редким одиночным выстрелам и пулеметным очередям. До передовой рукой подать – метров двести.
Неожиданно на позиции седьмой роты вспыхнул огонь. Загорелся костер. Это сигнал газовой атаки. Вот уже пылает второй костер, третий... Так и есть – немцы пустили газы в наши окопы. Хотя и готовились к такой неожиданности, а все-таки от испуга ватными сделались руки и ноги.
– Господин капитан, газовая атака! – одолевший минутную слабость Алексей Лобода уже тормошил спящего командира роты.
Тот приказал немедленно надеть газовые маски и сам стал лихорадочно расстегивать сумку. Как и наставляли, марлю смочили в ближайшей луже. Вскоре все шестеро солдат и капитан походили на привидения. Отблески костров высвечивали мерлушковые папахи, белые маски, закрывшие носы и рты, и глаза, тревожно смотревшие вперед. Все понимали, насколько несовершенна защита, поэтому появление газов в своем расположении пытались ощутить всеми органами обоняния и осязания – всем нутром, даже кожей.
Но вот загорелись костры на немецкой стороне. Что это? Солдаты тут же облегченно вздохнули. Ветер переменился, и вместо распространения на русских позициях газы пошли к хозяевам. Алексей Лобода и солдаты стали просить капитана отпустить их в седьмую роту, где газы вершат свое удушливое дело.
– Не сметь! – командир опасался, что и его подчиненные могут отравиться.
Утром над позициями русского и германского воинства поднялись белые флаги. Те и другие негласно просили: давайте не будем стрелять, пока не похороним солдат, замученных газами.
– Вот теперь ступайте! – приказал капитан и, обращаясь к Лободе, добавил: – Если обнаружишь фельдфебеля с Георгиевской лентой в петлице, не хорони его в общей могиле. Доставь ко мне. Он мой родственник.
Жутко скорбное это занятие – собирать отравленных газами. Нечеловеческие позы умерших свидетельствовали, как мучительно расставались они с жизнью. У них из гимнастерок вынимали документы, деньги, а потом похоронили в общей могиле. На холме водрузили дубовый крест с дощечкой, на которой написали, что здесь упокоились отравленныегазами солдаты и младшие командиры 5-й роты.
А фельдфебеля с Георгиевской лентой и просмоленным патронташем принесли к Домбровскому. По его распоряжению умершего одели в новое обмундирование и похоронили отдельно с воинскими почестями. На дубовом кресте выжгли фамилию, имя и отчество погибшего.
Когда Алексей Лобода находился на боевых позициях, в Алексеевку, словно живая весть с фронта, прибыл на побывку его родственник Тимофей Лобода. Вид у него был изможденный – после тяжелого ранения. Но с четырьмя Георгиевскими крестами, в добротных сапогах и в звании младшего офицера. Местный фотограф запечатлел его среди родных и близких.
«Радуйся и тем ранам, которыми уязвлено тело твое: это свидетельство твоего мужества, твоей любви к страждущим братьям, к Вере и Родине», – вспоминались Лободе проникновенные слова из бережно хранимой памятки «Раненому воину» с изображением плащаницы и лика Иисуса Христа «Свете печерский».
Как жестоко иной раз распоряжается время! С той поры несколько военных волн прокатилось по болотистой белорусской земле. И по берегам реки Щары, где занимали позиции однополчане Алексея Лободы, ничто уже не напоминает о братских могилах первой мировой. Будто погибшие не защищали Отечество, а вершили недобрые дела!
...Бывали и другие атаки. Дневные. Со стрельбой и преодолением проволочных заграждений. В 1916 году они, как правило, оказывались безрезультатными. Ни германцы, ни русские не в силах были потеснить противника. Потому линия фронта оставалась неизменной, но жертвы с обеих сторон продолжали расти.
После одной из таких атак залегли на нейтральной полосе. Германские пулеметы головы поднять не дают, а приказа к отходу все нет и нет. Мало того, многие однополчане Алексея Лободы пали под кинжальным огнем, они постепенно выходили из строя в пластунском состоянии. С утра до вечера пролежали. Даже сухой паек в рот не лез. По темноте перебрались в свои окопы. И молодые возбужденные офицеры кричали в запале: «Спасибо, солдаты! Набили немцу морду!». И солдаты по уставу отвечали: «Ура!». А про себя размышляли: «Кто кому морду набил...».
Позиционная война и потери снижали боевой дух противоборствующих. Для солдата такое однообразие равносильно сдаче боевых позиций. Словно вирус, поползло братание одичавших окопных жителей. Офицеры всячески препятствовали этому. Однако невольно делали вид, что не замечают, как целая рота, подняв белый флаг, идёт навстречу германцам, над головами которых красовался такой же флаг. Солдат много, а их – единицы. Станешь на пути – сомнут. Два раза и Алексей Лобода жал руку немцу в каске с рогом на макушке. Он отдал ему несколько кусочков сахара, тот же вручил шампанское. Мог бы шнапсом угостить, но Лобода предпочитал благородный напиток.
Питание тоже не поддерживало боевой дух. Раньше в блиндаже обычно стояли ящики с консервами, бочки с солониной, а теперь – три фунта хлеба на день да чечевица.
Фронт разваливался. Эшелоны самовольно поползли на восток, домой. Манящий путь к мирной жизни все больше соблазнял солдатскую братию. Не избежал искушения Алексей Лобода, когда их 42-я дивизия по существу оголила фронт. Домой добирался через Харьков, а в пределы Алексеевки вступил осенью 1917 года.
Тут еще царило давнее патриархальное спокойствие. Владелец магазина пригласил Лободу вновь встать за прилавок. Вернувшемуся с войны приказчику он выплатил причитающееся пособие. Вскоре забурлила и Алексеевка. Пришло время выбора – время гражданской войны. Алексей Лобода вновь надел шинель и взял в руки винтовку...
***
Кто сейчас расскажет о том, что было в первую мировую войну? Судьба благосклонно отнеслась к Алексею Михайловичу Лободе, даровав ему не только «многие лета», но и твердую память. На его долю выпало немало испытаний, но события Первой мировой запечатлелись особо. Вспоминая былое, он словно слушал хмельной ветер юности и мысленный взор его переносился в то невероятно далекое время, когда гимном было «Боже, царя храни!», по праздникам парубки щеголяли в хромовых сапогах, малиновых косоворотках и фуражках с высокими околышами.
Алексей Михайлович Лобода появился на свет за 4 года до начала XX века. Перед кончиной почти в столетнем возрасте он успел рассказать мне свою фронтовую историю. Она была записана в 1993 году…
г. Алексеевка Белгородская обл.
Анатолий Кряженков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
