Революция 1917 года в России, без всякого сомнения, затмила все события этого судьбоносного года, включая непрекращающуюся мировую войну. Революция, смута, гражданская война «прошли катком» по телам и душам каждого россиянина в той, или иной мере, разрушили жизнь миллионов и миллионов людей независимо от их общественного положения, богатства, возраста, пола. Удивительное ослепление, потеря элементарного благоразумия, вспыхнувшее с невероятной силой стремление к само и взаимно уничтожению, чрезвычайная жестокость могут объясняться, по-моему, только Божьим промыслом, испытанием от Господа нашей стране, нашим людям. Волей – неволей в политику втянулись помимо записных политиканов и бесконечно далекие от нее слои населения гибнущей великой империи.
Не избежал общей участи и наш герой, хотя вся его жизнь до рокового 1917 года четко и уверенно укладывалась в рамки военной профессии, и более ничего. Мы уже отмечали, что в силу объективных обстоятельств Юденич понятия не имел о крестьянском вопросе, положении, в котором оказалось основное население России. Не был он барином, не имел родовых имений, не жил в деревне не только хозяином, но и дачником. А уж о рабочем классе и его заботах слышал разве что понаслышке. Сложившийся многовековой уклад русской жизни, в том числе деление на богатых и бедных, был для него органичен, не подлежащий даже критики. В рамках же военной организации командиры, начальники, офицеры естественно дополнялись огромной массой нижних чинов, внутренние противоречия между которыми просто не допускались и привели бы к развалу, ликвидации армии, как института государства. И вдруг оказалось, что «возможно все, раз нет Христа». А Христа как раз и «упразднили», вроде политической фигуры. Представьте, какое потрясение испытал генерал от инфантерии, герой, георгиевский кавалер Николай Николаевич Юденич и ему подобные. Таких несведущих героев, просто обывателей, оказалось миллионы, и все они втянулись в политику, политическую борьбу даже не понимая порой этого, даже прячась по углам и избегая вообще каких-либо активных действий. Вот и Юденич попал в политику, «как кур в ощип», и вся его жизнь, деятельность обрели новые черты. Жизнь, о которой он предпочитал бы не вспоминать до конца дней своих. Но куда ты ее денешь, эту самую жизнь? Начиная с 1917 года, перед нами предстает новый, другой Юденич – сомневающийся, мятущийся, ошибающийся более чем когда-либо, но пытающийся найти свое место в новой жизни. Честное. Достойное место в собственном понимании.
Начиналось все не так, как в европейской России Петрограде и Москве. Кавказский фронт, защищенный от всей России громадой кавказских гор, в эту самую революцию входил без уже сформировавшейся в европейской России и на западных фронтах революционной ситуации. Таковой до самого начала революции ни в Тифлисе, ни в штабах и окопах не пахло. Юденич, во всяком случае, ничего не заметил и вернулся в Полевой штаб сразу после Рождества.
Мы уже говорили, что зима 1916 – 1917 годов выдалась ранней, многоснежной и суровой. «Снежные бураны в горах сносили в пропасти отепленные шатры-палатки и заносили землянки до крыш. Снегоочистительные команды были бессильны бороться со стихией. На много дней прерывались сообщения с тылом, прекращался подвоз продовольствия и топлива, войска начинали голодать. Так, например, дивизии на огнотском направлении из-за снежных обвалов оказались временно совершенно изолированными; им разрешалось расходовать неприкосновенный запас и употреблять в пищу ослабевших обозных лошадей. Войска на позициях временами получали только 200 граммов хлеба, а лошади 600 граммов зерна. Частые снежные обвалы влекли за собой бесчисленные жертвы среди солдат и офицеров русской армии. На некоторых участках фронта, особенно на огнотском направлении, дивизии были отведены на тыловые укрепленные рубежи, на основных позициях было оставлено только охранение» [101].
Это Юденич своим приказом ввел подобный, совершенно необычный для мировой войны боевой порядок войск. Риск был минимален. По данным разведки, многочисленных перебежчиков положение 2-й и 3-й турецких армий, оторванных еще дальше от своих баз, плохо экипированных, голодных, просто отвратительно снабжавшихся, находилось на гране катастрофы. Турки Юденича мало беспокоили, а вот страдания собственных солдат и офицеров удручали. Один из таких офицеров уже знакомый нам казачий офицер Ф. Елисеев пишет:
«Ударили жестокие морозы. Все полки живут в палатках. У офицеров имеются походные кровати, а у казаков – только шубы (кожуха) да неизменная «черная бурочка», как поется в песне, защитница его от дождя, от вьюги, от всякой непогоды. Она же – «и перина пуховая и теплое одеяло»… У казаков нет даже соломы для подстилок на их жесткое ложе, потому что солома является единственным постоянным кормом для лошадей, а сено и ячмень – редкое лакомство.
Длинные, нудные, холодные ночи. У казаков в палатках никакого освещения. У них нет никаких развлечений. Им нечем заполнить свою душу, им абсолютно нечем скрасить свою монотонную жизнь. Все занесено снегом. Постоянный недостаток фуража гнетет их. За много верст за фуражом отправлялись целые взводы и полусотни. Разными приспособлениями разгребали казаки снег и косили старую, заржавелую траву или несжатый хлеб, оставленный из-за боев. Все лошади под открытым небом. От холода и бескормицы на глазах всех погибли остатки текинских лошадей, в жизни своей никогда не видевших снега. Противотифозная прививка очень болезненная, буквально уложила всех казаков и офицеров в их скудное ложе в холодных палатках. Люди едва несли необходимый полковой наряд на службе…
Да, это была сущая правда. За два года войны казаки сильно обтрепались и не только что никогда не мыли свое белье горячей водой, как следует, да еще с мылом, но и сами почти не мылись, так как негде было…
Попробовал я их, эти ягоды… – что-то вроде морошки, кисло-горькое и сморщенное от лучей солнца. Попробовал и… выплюнул. «Да ведь это отрава…», – говорю им. «Э-эх, ваше благородие! – протянул один из них. – Пущай хучь отрава, но все же кисленькая… ни хлеба, ни соли нетути.. адна мяса… ана уже не лезет в рот».[102].
Каждый день донесения из частей и соединений показывали – из-за трудностей работы транспорта, задержки с расчисткой дорог, недостатка фуража начался массовый падеж скота, особенно лошадей и мулов. Это еще сильнее усложнило довольствие армии. В условиях полевой зимовки резко возросло заболевание цингой. И-за скученности размещения в землянках и палатках вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Николай Николаевич, получив годовую итоговую сводку о положении дел в армии, ужаснулся. Из армии выбыло только заболевшими, эвакуированными, умершими от ран более 100 тысяч человек. Такого не бывало в его войсках с начала мировой войны.
Между тем, Ставка продолжала идти на поводу союзников. Английский экспедиционный корпус генерала Моода в составе четырех пехотных и одной кавалерийской дивизий в январе перешел в наступление, и нанес-таки 6-й турецкой армии первое поражение в Месопотамии. Моод пошел на Багдад. Как водится, немедленно потребовалась помощь русских. Юденич был взбешен, помчался в Тифлис за поддержкой Главнокомандующего. На сей раз Великий Князь проявил удивительное равнодушие и приказал направить на иракский фронт корпус все того же Баратова и части только что сформированного 7 января нового 7-го Кавказского армейского корпуса. «Несмотря на то, что в горах еще было много снега, корпус Баратова перешел 17 февраля в наступление против 2-й пехотной дивизии и кавалерийской бригады турок и овладел Хамаданом ( в какой уже раз – С.К.). 20 февраля части правого крыла корпуса заняли Сенне; 25 февраля на основном направлении русские заняли весь район Керменшаха. На следующий день английские войска вошли в Багдад… Из состава 7-го Кавказского армейского корпуса был выделен в конце февраля отряд генерала Назарова».[103]. И опять англичане отказались от создания единого фронта, и наши войска оказались без дела в тяжелейших условиях вдали от баз. Юденич рвал и метал, а Великий Князь помалкивал.
Удивительное поведение Великого Князя объяснялось просто. На Кавказ хлынула революционная зараза, причем сверху из демократических кругов. Не буду развивать тему планов крушения империи, ведущей кровопролитную мировую войну. Подробно и точно об этом сказано в эпопеи А. Солженицына «Красное колесо». Нам же важно отметить момент обращения внимания этих деятелей на Кавказский фронт и лично к Главнокомандующему Николаю Николаевичу Романову. В своих воспоминаниях генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, последний начальник императорской дворцовой охраны Александр Иванович Спиридович пишет: «В тот первый день Нового Года на далеком Кавказе, в Тифлисе, оппозиционные заговорщики (кн. Львов, Родзянко, Гучков и др.) сделали первый шаг по предложению короны Великому Князю Николаю Николаевичу. Тифлисский городской глава Александр Иванович Хатисов, которому, как указано выше, князем Львовым было предложено переговорить по этому поводу с Великим Князем» [104].
Разговор состоялся 3 января в присутствие генерала Янушкевича, от которого Юденич и узнал подробности после первой же встречи с Главнокомандующим. Великий князь отказал ходатаям. Но ведь не возмутился, не арестовал заговорщиков, даже не предупредил своего венценосного племянника. Вот так! Это ужасно! Что уж говорить о военачальниках западных фронтов и военных чинах Петрограда. Собственно Великий Князь ничего не скрывал. Крушение империи как бы уже считалось общим местом. У Юденича он потребовал доложить о настроениях в войсках, особенно национальных формирований, возможных случаях братания, разговорах о немедленном мире. Ошеломленный Юденич, а он действительно был поражен и ошеломлен, доложил, что настроение в войска, несмотря на тяжелейшую зимовку, остается боевым. О мире, точнее перемирии, разговоры идут, но они носят чисто бытовой характер. Кто же не мечтает в войну о мире? Кавказская армия, сформированная в основном из казаков Дона, Кубани, Кавказа, Оренбурга, Сибири, Забайкалья, оставалась мало чувствительна к революционным лозунгам. Помещиков у них не было, земли более чем достаточно и без всякого передела, а замирения хотели только в ранге победителей. Таковыми и являлись! О рабочем классе, его чаяниях в армии мало кто понимал. Что касается национальных формирований, то их ничтожное число вообще никак не влияло на боеспособность армии. Любопытно сейчас читать на грузинских, армянских сайтах о целых корпусах, армиях, великих полководцах Одишелидзе, Квинитадзе, которые начали бить турок еще в 1916 году, а уж к концу войны обеспечили полную победу закавказских демократий над Османской империей. Забывается как-то, что все эти герои были генералами русской императорской армии. Ну, это к слову.
Потрясенный Юденич направился в Карс в Полевой штаб, не ведая, что очень скоро придется вернуться назад, начать пить чашу долгих страданий, разочарований, лихих замыслов и крушения последних надежд. Все впереди.
Не прошло и месяца, как империя затряслась, и как-то незаметно, в мановение ока рухнула, что казалось совсем недавно просто невероятным. Государя императора предали за редким исключением практически все – родственники, командующие фронтами и армиями, свитские генералы и чопорные генштабисты, сенаторы и министры, чиновники всех рангов, и уж, конечно, либеральная интеллигенция. Народ, как всегда, сначала безмолвствовал, но недолго. Перед ним замаячили насущные, желанные перспективы – конец ненавистной войны, вожделенный передел земли и собственности под простым понятным лозунгом «Грабь награбленное!». К редким исключениям можно было отнести бывшего командующего фронтом генерала Иванова, командира Гвардейского конного корпуса генерала Хан Нахичеванского, лучшего кавалерийского генерала войны командира 3-го конного корпуса графа Келлера командира 31-го армейского корпуса генерала Мищенко. Они были готовы с оружием в руках защитить своего государя, и, не желая присягать революционному правительству, ушли в отставку. К исключениям можно отнести с натяжкой часть русского генералитета, офицерства, которые остались в армии, присягнули Временному правительству, но до конца дней своих оставались убежденными монархистами.
Один из них, свитский генерал бывший директор Пажеского корпуса, герой еще Русско-турецкой войны и корпусной командир мировой войны генерал Н.А. Епанчин причислит, думаю правильно, туда же и нашего героя: «Генерал Юденич остался единственным из командующих армией верным присяге и преданный Государю императору Николаю II. В критические дни 1917 года на Совещании у Главнокомандующего Кавказской армией Великого Князя Николая Николаевича, последний обратился с вопросом к генералу Юденичу, может ли он ручаться за верность и преданность Кавказской армии? Юденич ответил: «Кавказская армия, безусловно, предана Государю и долгу службы!» Родной дядя Императора, проигнорировал ответ генерала Юденича и составленную генералом Н.Н. Янушкевичем верноподданническую телеграмму с выражением преданности Его Величеству, послал императору Николаю II депешу с коленопреклоненной мольбой отречься от Престола»[105]. Ладно, хоть коленопреклоненно. Остальные командующие просили о том же, не преклоняя колен, оставаясь в генерал-адъютантских погонах с вензелем Николая II.
Епанчин знал, что писал. Тому порука многолетняя дружба с Николаем Николаевичем Юденичем в эмиграции. Вместе они будут жить в Ницце, где и будут похоронены на одном кладбище. Епанчин через восемь лет после Юденича.
Николай Николаевич Юденич, прибыв на то совещание, не предполагал долго оставаться в Тифлисе, но жизнь распорядилась по-своему. Отрекшийся от престола государь назначает вместо себя Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича, который немедленно убывает в Ставку. Первым же своим приказом от 3 марта тот назначает генерала от инфантерии Н.Н. Юденича исполняющим обязанности Главнокомандующего Отдельной Кавказской армии. С этого дня и начались для нашего героя настоящие мытарства. Уже знакомый нам Б.А. Штейфон в своей статье вполне справедливо отметит: «Убежденный монархист, генерал Юденич после Отречения Государя трудно мирился с существованием Временного правительства, оставаясь на своем посту лишь из любви к своей Кавказской армии»[106]. О тщательно скрываемых Юденичем монархических взглядах расскажут почти все его друзья и соратники в своих воспоминаниях. И они не изменятся до самой смерти. Нам же важно отметить, как трудно было Николаю Николаевичу служить, работать, жить, принимать решения в атмосфере полного отторжения монархической идеи русским обществом, не говоря уж о загранице. В окружении людей на дух не переносивших императорскую Россию. Где было найти соратников по борьбе, убеждениям, если они менялись даже у близких людей? Впрочем, в те лихие годы это не такая уж редкость. Но Юденич любил Россию, русскую армию, русского солдата, любил свою Россию и решил-таки за нее постоять.
Пока же, оказавшись волею судьбы в Тифлисе, он на своей шкуре испытал все «прелести» революционного безумия. 15 марта 1917 года весть о революции достигла Тифлиса. Государственные учреждения сразу перестали функционировать, а площади перед дворцом наместника и штабом округа мгновенно заполнили толпы митингующих. Началось то, к чему уже привыкли Петроград и Москва. Самочинные комитеты арестовали начальника тифлисской полиции и распустили саму полицию. Грузинское духовенство моментально объявило о создании самостоятельной грузинской церкви. Русского экзарха и его епископов изгнали, заменив грузинскими. Через несколько суток появились первые директивы Временного правительства и все пошло по отработанной схеме – комитеты Временного правительства и Советы рабочих солдатских и крестьянских депутатов. На Кавказе со своей спецификой. Здесь зашевелились националисты всех мастей – грузинские меньшевики, «Дашнакцутюн» и «Мусават». Однако, на Кавказском фронте и в тылу все еще оставались более 500 тысяч солдат, казаков, офицеров. Эта на 90% русская военная силища удерживала не только фронт, но и порядок в тылу, и готовые на все самостийники пока «помалкивали в трубочку». Они ревностно отдались развернувшейся политической борьбе. Национальные съезды, слеты, комитеты, собрания полыхали непримиримой враждой, скандалами с рукоприкладством.
Юденича это волновало меньше всего. А вот обрушившийся на армию революционный шквал не просто удручал – уничтожал на корню все, что было для него свято после того, как на плечи легли юнкерские погоны Александровского училища. Временное правительство первым же указом назначило военным министром А.И. Гучкова, а это автоматически предусматривало снятие Великого Князя с поста Верховного Главнокомандующего и назначение на его место генерала М.И. Алексеева. Правда, в духе нового времени был проведен опрос военачальников на предмет согласия с данной кандидатурой, но, зная о тесной связи Гучкова и Алексеева, положительный итог опроса не вызвал сомнения. Впрочем, это и справедливо, ибо Алексеев уже долгое время успешно руководил действующей армией. Как бывает при всякой революции, по армии, войскам, учреждениям прокатилась волна увольнений генералов и офицеров, особенно высшего звена. Сменились почти все командующие фронтами и армиями. Причислять их к убежденным монархистам было бы глупо, но таков закон революций. Гучкову и Алексееву хватило ума оставить старшим военным на Кавказе генерала Юденича. Помимо прочной всероссийской популярности Николая Николаевича в обществе и армии, они, конечно, ценили его несомненный военный талант. Война продолжалась, на повестке дня оставались планы Антанты на кампанию 1917 года, оставался союзнический долг. Юденич понимал это. Но пока в стране и армии царила неразбериха, он первым же своим приказом остановил боевые действия 1-го Кавалерийского и 7-го Армейского корпусов в Ираке, хотя 28 марта начальник британского генштаба генерал Робертсон предложил Ставке и Юденичу нанести новый удар на Мосул. Юденич просьбу проигнорировал, а Алексееву было пока не до этого.
Однако, вместе с хорошими вестями из Центра прибыл знаменитый Приказ№1, а в свете его исполнения и комиссар Временного правительства по армиям Кавказского фронта бывший предводитель тульского уездного дворянства Сергей Владимирович Глебов – октябрист. Глебов прибыл через две недели после переименования Особой Кавказской армии в Кавказский фронт. 3 апреля 1917 года Юденич назначается Главнокомандующим Кавказским фронтом. Лично с Глебовым Юденич не конфликтовал. Тот тоже понимал место и значение Юденича для Кавказа. Они, как бы существовали параллельно. А вот Приказ№1 действовал просто разрушительно. Появление выборных комитетов от армии до роты узаконивало двоевластие, а точнее безвластие. Армия, теряющая единовластие, перестает быть армией. Это факт! Тыл стал разлагаться буквально на глазах. Тифлис заполнили солдаты и казаки запасных полков, невесть откуда появившиеся братишки с Черноморского флота. По докладам из Полевого штаба затрещал и фронт. Отречение царя в понятии нижних чинов как бы освобождало их от военной обязанности. Временному правительству присягнули, но как то несерьезно. Это чувствовалось даже по самой церемонии, лишенной имперского великолепия. Перед сотнями тысяч боевых трудяг Кавказского фронта замаячил мир, и он все более приобретал реальные очертания. Братаний, как таковых не было. Томилов только один раз доложил о странном происшествии. В конце апреля турецкий офицер Осман-бей в сопровождении двух аскеров перешел линию фронта, якобы как представитель из Стамбула всей турецкой армии для заключения перемирия. На деле все оказалось авантюрой неуравновешенного человека.
Между тем, 18 апреля министр иностранных дел Временного правительства Милюков заявил на весь мир о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы и намерении Временного правительства вполне соблюдать обязательства, принятые по отношению к союзникам». И началось. Юденич ежедневно получает по нескольку телеграмм с требованием удовлетворить пожелание союзников, генерала Робертсона – атаковать Мосул. Николай Николаевич по прямому проводу связался с генералом Баратовы и тот доложил о «крайне неустойчивом положении своих войск». Комитеты успели сделать свое «черное» дело. Казаки и не думали о наступлении, с трудом переносили неимоверные трудности фронтового быта, голод, холод, болезни. Дело дошло до самочинного ареста английского военного атташе при штабе корпуса. Англичанин вздумал на митинге призвать казаков к наступлению. Англичанина освободили, но и помимо революционной ситуации положение дел в войсках приобрело критический характер. По состоянию на день вступления Юденича в должность Главнокомандующего на интендантском довольствии Кавказского фронта находилось личного состава 1 573 000 человек (из них 433 000 в организациях), лошадей 442 000 (из них 56 000 в организациях). Кроме организаций в войсках фронта состояло 1 140 000 едоков, из них лишь 231 000 бойцов, или на 1 бойца – 4 тыловика. От вышеуказанных причин продолжалась катастрофическая убыль боевого личного состава фронта. Только за время с 20 марта по 6 апреля от цинги и тифа убыло более 30 000 человек, некомплект повозок доходил до 55%, вьюков – до 24%, лошадей – 24%, личного состава в обозах – 52%. Часть артиллерийских батарей даже на позициях не имели лошадей.
Все эти цифры я привожу из донесений Юденича в Ставку и военное министерство. Для наглядности приведу одно из них от 28 апреля 1917 года:
« Необходима самая спешная присылка лошадей из России для пополнения некомплекта лошадей артиллерии и войсковых обозов – 16 тыс. лошадей и для срочного восстановления существующих транспортов и формирования новых – 15 тыс. лошадей. Эти цифры значительно ниже общей потребности, которая определяется в 75 тыс. животных, и присылка их необходима теперь же… Дабы вывести из тяжелого положения снабжение корпусов на Эрзерумском направлении, необходимо в кратчайшее время повысить паровозоспособность узкоколейной дороги Сарыкамыш – Эрзерум – Мамахатун и дать ей подвижной состав для доведения паровозоспособности на этом участке до 40 тыс. пудов в сутки. Для этого необходимо: 58 американских или 116 коломенских паровозов и 645 вагонов… Единственным источником для приобретения скота для действующих войск ныне является Персия, где организована широкая закупка. Но расплату требуется проводить персидскими деньгами. На эту потребность необходимо присылка ежемесячно 5 миллионов крон… Существующие санитарные средства для эвакуации совершенно недостаточны при сильной заболеваемости. Для выполнения их необходима присылка теперь же по крайней мере 3-х автомобильных санитарных отрядов
Юденич».[107].
Финальным аккордом этой переписки стал доклад Главнокомандующего Кавказским фронтом генерала от инфантерии Н.Н. Юденича с собственными предложениями: отвести армию к базам снабжения – центр к Эрзеруму, правое крыло – к государственной границе. Только это позволяло, сократив линию фронта, сохранить армию. Юденич предупреждал, что на своем предложении будет настаивать все время. Время это оказалось очень коротким. Революция начала пожирать собственных родителей. Слетело первое Временное правительство, слетел Гучков, уступив место, на мой взгляд, не просто пустозвону, фанфарону и политикану, а «злому гению России» А.Ф Керенскому. Тот немедленно произвел очередную чистку командного состава, и, прежде всего, заменил Алексеева Брусиловым. 2 мая Н.Н. Юденич уволен с поста Главнокомандующего Кавказским фронтом за «игнорирование требованиям момента, отказ от наступления революционных армий, за сопротивление указам» и вызван в Петроград. Не знаю, помнил ли Юденич мальчика гимназиста ташкентской гимназии, с отцом которого не раз тесно встречался в «высшем обществе» столицы Туркестана 20 лет назад. Сам бывший гимназист, конечно, помнил старого отцовского знакомого, туркестанского героя. Знал и кем стал Юденич по ходу мировой войны. Но для Керенского, кроме себя любимого, авторитетов уже не существовало. Через много лет в своих воспоминаниях жена Юденича запишет: « Временное правительство отозвало Н.Н. (Юденич – С.К.) в Петроград. Когда Н.Н. спросил А.Ф Керенского о причинах отзыва, последний отметил: «Вы слишком популярны в своей Армии». На прощании Кавказская Армия преподнесла Н.Н. на память золотую шашку, осыпанную драгоценными камнями» [108].
В Тифлисе Юденича больше ничего не держало. Даже жена, которая решила сразу же ехать с Николаем Николаевичем. Позже она говорила, что предчувствовала полное отстранение мужа от ответственной работы. Да он и не возражал. Надоело быть «женатым холостяком». С багажом первой необходимости в мае 1917 года они отправились в столицу теперь демократической, свободной России. Прощайте навсегда Тифлис, Кавказ, прощайте Кавказский фронт и славные кавказские герои. Нам остается лишь подвести итог блестящей военной карьеры нашего героя на полях сражений первой мировой войны. Позволю себе по этому поводу привести три цитаты, на мой взгляд, говорящие все, что нужно, оставив их без комментариев.
Генерал Е.А. Масловский в своем знаменитом труде пишет: «Генерал Юденич был полон активности, обладал высоким гражданским мужеством, широтою военного взгляда, способностью к правильной оценке обстановки и упорством в достижении цели. При проведении раз принятого решения не было колебаний у него. Он весь был проникнут волей к победе. Генерал Квинитадзе говорит, что главной силой генерала Юденича было «его моральное влияние, его моральное давление, его моральное преимущество над всеми, с кем он только не встречался и внизу и вверху. У многих есть талант, знания, опыт, храбрость, находчивость, но редко кто мог иметь такую моральную силу над окружающими, как генерал Юденич». Так отмечает значение личности командующего Кавказской армии генерала Юденича один из участников войны на Кавказском фронте, который, как в мирное время, так и в течение войны имел случай близко соприкасаться с генералом Юденичем. Нужно ли более прибавлять к значению личности командующего Кавказской армии и влиянию ее на ход блестящей этой борьбы Кавказской армии с Турцией» [109].
Мы все-таки добавим и цитату от Б.А. Штейфона: « Личность генерала Юденича как полководца по праву может быть приближена к таким мастерам войны и боя, как Суворов и Наполеон. Он дорог нам, как величественное отражение русского духа, как полководец, возродивший во всем блеске Суворовские заветы, а значит и наше национальное военное искусство. С верою в Бога и с преданностью своему Императору, всегда скромный, всегда благородный генерал Юденич преданно служил величию Российской Державы» [110].
И, наконец, А.А. Керсновский: « Убежденный сторонник национального естества военного дела, генерал Юденич свой яркий талант сочетал с огромной силой духа. Отметая псевдонаучный рационализм, твердо вел свою армию от победы к победе. В то время как на Западном нашем театре войны русские военачальники, даже самые лучшие, пытались действовать сперва «по Мольтке», а затем «по Жоффру» – на Кавказе нашелся русский полководец, пожелавший действовать по-русски, по Суворову. Это был тот полководец, которого не хватало Ставке весной и летом 1916 года для победы над Германией и Австро-Венгрией» [111].
Столица встретила Юденичей неприветливо и показалась какой-то неухоженной, грязной расхристанной. Николай Николаевич уже в Тифлисе привык к толпам праздношатающихся по городу солдат, матросов, каких-то темных личностей, но Петроград увеличивал все это многократно. Давно не убираемые некогда блестящие проспекты и набережные в обрывках бумаги, подсолнечной лузге, мусоре. И это после почти десятидневного путешествия, пусть в классном вагоне. Разруха на транспорте поражала, разруха в столице – удручала. Разруха царила в головах военных чиновников военного министерства. После малоприятного и маловразумительного разговора с Керенским, на душе останется гадкий осадок, который для Юденича навсегда отпечатается, как символ Временного правительства так называемой демократической России, как символ русской демократии. Пустопорожняя болтовня, политическая трескотня, непонимание, отрыв от народа, и полное отсутствие основательной, практической деятельности. Юденич видел – любимая им Россия гибнет, несется с какой-то залихватской удалью в пропасть, понукаемая всеми этими министрами-капиталистами, комиссарами, комитетами, советами. Керенский посоветовал отдохнуть, устроиться с бытом и отправиться в Ставку, которая, несомненно, учтет опыт и способности одного из лучших военачальников.
Как раз бытовое устройство беспокоило не менее всего политического безобразия и будущей карьеры. Жить постоянно в гостинице не представлялось возможным. Багаж все еще оставался на вокзале. Но должно человеку хоть в чем-то повезти? Юденичу повезло, да еще так, что он до конца жизни не забудет этого везения и будет молиться Богу за поддержавших его тогда людей. В коридорах власти он совершенно случайно встретит адмирала Александра Александровича Хоменко. Помните Трапезонд и начальника транспортной флотилии «»Элпидифоров»? Тот отправлялся в Париж с какой-то миссией и из глубокого уважения, по близкому знакомству предложил Юденичу занять свою квартиру с мебелью и всей утварью, прислугой в полное распоряжение до своего возвращения из-за границы. Знали ли они тогда, что никакого возвращения не будет, и встретятся они уже беженцами, иммигрантами, навсегда оставившими Петроград и Россию в том же Париже. Юденич точно не думал, а вот Хоменко, как потом при встрече расскажет, не исключал такого поворота судьбы. Адмирал попросил подождать некоторое время, пока оформляется его командировка. Ждать пришлось несколько недель. Хоменко уехал незадолго до прихода к власти большевиков. Юденичи поселились в добротном модерновом здании Страхового общества «Россия» на Петроградской стороне в квартире адмирала. Повезло и в том, что дворником дома оказался бывший подчиненный Юденича, бывший фельдфебель Лейб-гвардии Литовского полка. Этот дворник будет оберегать своего командира в самые трудные месяцы питерской эпопеи нашего героя, несмотря на то, что дом очень скоро заполнят многочисленные большевистские учреждения.
Хоменко познакомил Юденича и с другим «ангелом хранителем» – инженером военно-морского флота Михаилом Федоровичем Гардениным. Этот тогда 30-летний молодой человек сыграет в судьбе Юденича особую роль и достоин не просто упоминания. Тем более, жизнь его и сама по себе удивительна. О ней он подробно рассказывает в своих «Воспоминаниях», с которыми можно познакомиться в фонде «Русское зарубежье». Родился в 1887 году, уфимский дворянин. Семья оказалась под стать ульяновской – поставщиком революционеров. Под влиянием старшего брата Сергея и сестры Марии, Миша еще гимназистом активно работал в революционном кружке. Правда, уже тогда юношу смущали вождизм руководителей кружка, презрение к рядовым членам и всему русскому национальному. Такой попался кружок. Брат впоследствии станет известным большевиком. Сам Михаил вроде бы пойдет по стопам брата, поступит на юридический факультет Петербургского университета, включится в революционную деятельность. Но сомнения, возникшие еще в Уфе пали на благодатную почву. Однажды совершенно случайно встретит и дружески сойдется с молодым законоучителем Морского инженерного училища в Кронштадте, который и «открыл ему глаза», уговорил поступить в училище, стать морским корабельным инженером и «порвать со всей этой революционной сволочью». Такое тоже бывало. Михаил из ярого революционера быстро превратился в столь же ярого патриота православной императорской России. Тоже бывает. Становится блестящим морским офицером, профессионалом высокого класса, получившим известность не только в России, но и Европе. Его труд в соавторстве с Ю.В. Шеманским «Справочная книга для корабельных инженеров», вышедшая в 1916 году, будет долгие годы популярнейшим в мире учебником. Его профессия, знания, работа за границей позволили еще до революции войти в тесный контакт с деловыми и научными кругами Запада. Способствовало тому и женитьба по любви на финской шведке Эмси Сундгрен. Тесть – поданный Российской империи был генеральным директором Екатеринославского металлургического завода. Летом 1917 года он уже свернул свои дела в России и обосновался в Финляндии. У самого Гарденина в Стокгольме имелась «своя рука» в лице авторитетного банкира Ф.Ф.Лича.
Юденича Михаил Федорович боготворил, и взялся помочь ему в решении житейских проблем, от которых наш герой оставался бесконечно далек. Гарденин уже тогда понимал необходимость скорейшего перевода имевшихся средств в зарубежные банки. Тесть и друг были тому гарантами. Думаю, сам Юденич этого не понимал, но хорошо понимала Александра Николаевна. Уж она-то за своими деньгами следить умела. А поскольку именно она уже давно являлась «финансовым директором» семьи, то сразу догадалась, какую удачу может принести знакомство с Гардениным, для которого Юденич, как он сам говорил, был не просто человеком, но «былинным богатырем, героем России». Совершенно очевидно, он стал тем самым человеком, который и решил на долгие годы финансовое благополучие нашего героя. Благополучие, до сего времени так смущающее и раздражающие многочисленных недоброжелателей, а по мне, так завистников относительной свободы Юденича после революции.
Александра Николаевна Юденич через много лет так расскажет о бытовых трудностях того времени: «После захвата власти большевиками мы перебрались на квартиру, в то время свободную, Адмирала Хоменко на Каменноостровском проспекте в доме Страхового Общества «Россия». В доме была масса различных большевицких учреждений. Соседство было не из приятных. Но старший дворник, когда мы переезжали, сказал Н.Н.: «Генерал, будьте покойны, мы Вас убережем. По приезде в Петроград Н.Н. пошел в Государственный Банк, чтобы взять какую-то сумму денег из своих сбережений. Чиновники, узнав, что пришел Генерал Юденич, обступили его. Горячо его приветствовали и посоветовали немедленно взять все деньги на руки, где бы они не были, продать недвижимость и сохранить все у себя. Тогда мы продали дом в Тифлисе и земли в Кисловодске. Насколько был полезен их совет, мы поняли только впоследствии, когда оказались в эмиграции. Средства эти дали возможность и нам жить и многим… многим помочь»[112].
Сюда пошли и большая часть драгоценностей Александры Николаевны и та самая золотая сабля с драгоценными камнями. Друг Гарденин надежно разместил финансовые средства на заграничном счету нашего героя. Средства небольшие. Но достаточные, чтобы прожить уверенно первые годы эмиграции и помочь по мере сил своим друзьям и соратникам. Об этом мы еще поговорим. Вопрос с деньгами Юденича, по-моему, упирается в элементарную человеческую зависть. Завистники никак не могли и не могут понять, почему этот «тупой солдафон» сумел накопить такие средства, а, главное, успел их вовремя перевести за границу. Они – умные и умелые не успели, он – дурак успел!
Сам Николай Николаевич по этому поводу не заморачивался, доверяясь жене. Вокруг творилось невероятное, невозможное представить даже во сне. Ставку он посетил, с трудом добравшись туда 17 июля – транспортный коллапс. Новый Верховный Главнокомандующий знаменитый генерал от кавалерии А.А. Брусилов долго не принимал. Юденич не обжался. 17 июня началось последнее летнее наступление русской армии в мировую войну. Наступали и на Кавказе на пресловутый Мосул. Юденич терпеливо ждал, понимая, что Главковерху сейчас не до него. Наступление не удавалось, и Юденич понял, что ему в Ставке не рады, что, несмотря на все его заслуги, опыт, он не получит в командование ни фронт, ни армию, ни, даже, армейский корпус. Так и случилось. Брусилов не стал юлить, а предложил Николаю Николаевичу посетить все казачьи области « с целью ознакомления с настроениями казачества». И опять Юденич не обиделся. Какие тут казачьи области? До них сейчас и добраться-то невозможно. Да и Ставка удручала, не давала ответа, кому все-таки подчиняться. Не хотелось никому. Керенский взлетел выше некуда – в кресло главы правительства, а Брусилова, как водится, сменил новый фаворит – генерал Корнилов. Юденич помнил его еще по Туркестану, оценил тогда и с уважением относился к нынешним заслугам. Более того, наевшись по горло творившимися в действующей армии, стране безобразиями, увидел, как и многие тогда в Корнилове того самого диктатора, который своей железной рукой остановит революционный разгул, доведет армию и страну до победы в войне.
Что оставалось делать ему, по сути, отставному генералу? Включаться в политику. Да, да, в ту самую с разговорами, собраниями, комитетами и пр. Летнее выступление большевиков в Петрограде показало – надвигается новая, грозная сила, способная смести все на своем пути. Многие тогда этого не поняли. А политический младенец Юденич понял главное. Поведут за собой лозунги большевиков – Мир Народам! Земля Крестьянам! Фабрики Рабочим! Поведут всех – миллионы уставших фронтовиков, десятки миллионов крестьян и рабочих, всю низовую, посконную Русь. Поздно засуетились Юденич с соратниками, но ладно хоть засуетились «8 августа 1917 года в одной из аудиторий МГУ проходило то совещание, которое созвано по инициативе московских общественных деятелей и которое являлось как бы некоторым прологом к Большому Государственному совещанию, созванному Временным правительством… Хотя и малое, это совещание отличалось большой людностью. Присутствовало человек до 300. Доминирующий элемент – высшая интеллигенция (М.В. Родзянко, П.П. Рябушинский, С.Н. Третьяков, П.Н. Милюков, А.И. Шингарев, В.А. Маклаков, А.Р. Ледницкий, Н.М. Шишкин, А.И. Коновалов…)… В первом ряду, на местах против председательского стола – четыре представителя высшего командного состава, которые теперь не у дел: генералы Алексеев, Брусилов, Каледин, Юденич…»[113]. И все-таки опоздали. Для Юденича на этом пока закончилась вся политика. Корниловский мятеж и его провал Юденич переживал в Петрограде. Приход большевиков ожидался, но не скоро. А они пришли всего через несколько недель, фактически без боя за двое суток захватив крупнейшую столицу крупнейшей страны. Ошеломленная столица очнулась только тогда, когда в правительственные учреждения, все органы управления страной нагрянули новые комиссары с новыми невиданными полномочиями, подкрепленными не пустой болтовней а «товарищем Маузером». Вот когда затрепетала чиновная братия, обыватели, На кого надеяться!? Беззубый налет Керенского с Красновым и даже московские бои с артиллерийским обстрелом Кремля оказались всего лишь эпизодами триумфального шествия Советской власти. Именно, триумфального, ибо за два месяца огромная страна оказалась в руках большевиков. Кто бы мог подумать!? Никто! И долгое время никто и не думал, ожидая скорого падения большевиков в 1917, 1918, 1919, 1920 и далее годах. Только очень дальновидные люди, да фанатично большевики знали – надолго, навсегда. А где-то в глубинке Пензенской, Владимирской губерний обыватели ровным счетом ничего не почувствовали. Подумаешь, одни комиссары сменили других. Пока не почувствовали.
Не почувствовал сначала и Юденич. Как во сне наблюдал он, все еще не понимая, настоящую социальную революцию. Не смену режима, а коренной перелом всего, о чем только можно подумать. Думаю, он окончательно придет в себя только после трех важнейших событий. Во-первых, выборы и разгон Учредительного собрания, так и не начавшего работать. Во-вторых – заключение Брестского, даже по определению нового вождя Ленина «похабного мира». Этого Юденич не мог понять еще долгое время. За что же воевали, понесли неисчислимые жертвы, почему сдались накануне очевидного разгрома врага? И, наконец, переезд столицы в Москву. Последнее событие хоть как-то объяснялось. Перенос столицы намечал Николай II, потом Керенский, а большевики просто довели дело до логического конца. Но Юденич понял главное – с этой властью он не уживется никогда, с этой властью будет бороться. А ведь многие уживались, даже близкие ему по духу люди. Со многими придется встречаться здесь в Питере в первые месяцы Советской власти. Старый друг еще с Ташкента теперь генерал Филатьев служил ординарным профессором в Красной академии Генштаба. Жены возобновили дружбу, а мужья мучительно искали выход. Филатьев по любому собирался бежать, не желая служить Советской власти. Служили у Советов и два брата генерала Геруа. Один начальником Завесы Северного фронта, другой, как Филатьев преподавал в академии. Оба тоже смотрели «налево», точнее «направо», собираясь бежать из Совдепии. А вот генерал Истомин преподавал в военно-морском гидрографическом училище, и бежать никуда не собирался. Как и давние знакомые генералы Гренгросс и Яблочкин. Со всеми Юденич контактировал, но говорить о конкретной антисоветской деятельности пока не приходилось. Не те оказались связи. Скоро появятся и нужные связи, соратники. Все-таки выступления против Советской власти в Петрограде начались с конца 1917 года
Еще в ноябре 1917 года в гостинице «Россия» были арестованы всем известный В.М. Пуришкевич и штабс-ротмистр Н.Н. Воде, готовившие теракты против Совнаркома. 3 января 1918 года на показательном процессе они получили 4 и3 года заключения соответственно, но к 1 мая освободились по амнистии. 1 января произошло первое покушение на В.И.Ленина после его выступления в Михайловском манеже. Друг Ленина Фриц Платтен закрыл его своим телом, выжил и сам, чтобы сгинуть в ГуЛАГе в 1942 году. Начались массовые забастовки интеллигенции, банковских чиновников, врачей преподавателей, работников транспорта, связи, всех правительственных учреждений. Но это не борьба, а скрытый протест, который быстро прекратился. Жить на что-то надо было. Бузили, грабили, мародерствовали распоясавшиеся «братишки», «краса и гордость революции». Целое совещание Совнаркома 6 января посветили вопросу «Об угрозе матросов и дезертиров революции». Но и это не борьба, а простая уголовщина. Схватки же с германскими войсками после Брестского мира сошли на нет, и положили начало созданию РККА.
Юденича и это не коснулось никаким краем, кроме того, что он перешел на полуподпольное существование, проживая с семьей в том же доме по поддельным документам и под прикрытием своего бывшего фельдфебеля. Документы и надежную «крышу» обеспечивал «ангел хранитель» Гарденин, пользуясь высоким положением своего брата у большевиков. Гарденин и привлек Николая Николаевича к рутинной, скучной, но практической работе – переправе офицеров и генералов русской армии за границу для пополнения борцов уже возникшего Белого движения. Здесь и появились первые связи с настоящим антибольшевистским подпольем. Успешно работала в этом направлении организация военного врача В.П. Ковалевского, тесно связанная с британским военно-морским атташе капитаном Френсисом Кроми. Они с поддельными документами РККА переправляли офицеров в Архангельск и Мурманск. Данных о связи Гарденина и Ковалевского нет, но они не могли не существовать.
Как бы то ни было, но Юденич занимался этим вплоть до собственного бегства из Петрограда именно по каналу Гарденина. Вообще до осени, начала красного террора прозрачность границы еще существовала. Наиболее удобным местом перехода была станция Белоостров. Обычно беглецы добирались на поезде до станции Дибуны, потом 3 версты шли пешком, чтобы не светиться на вокзале. Далее договаривались с пограничниками. Цена – 2000 рублей за человека. Рабочий в Питере получал 600 рублей в месяц. Переходили и через Финский залив. Летом на лодках и катерах, зимой – на лыжах и санях. Уходили на коммерческих судах по поддельным документам. Огромное число обывателей официально выехало в гетманскую Украину по договоренности гетманского правительства с Совнаркомом.
Началась и «естественная убыль» Свирепствовали сначала испанка, потом холера. Бежали не только буржуи, но и рабочие. За 9 месяцев 1918 года число рабочих на Путиловском заводе сократилось с 22 до 9 тысяч. Рабочие уходили на фронт, в Москву, в продовольственные отряды. Население города за один год сократилось почти вдвое в основном за счет антисоветского элемента. Того самого, на который очень будет рассчитывать Юденич через год. Мерзость запустения начала воцаряться на площадях и улицах некогда блестящей столицы. Княгиня Лидия Леонидовна Васильчикова, очутившись весной 1918 года в Петрограде, писала: « Я никогда не забуду первых моих впечатлений. Ведь мы покинули Петербург лишь год с небольшим тому назад! На главной улице города Невском проспекте, я насчитала 11 мертвых лошадей, которых никто даже не потрудился убрать. Запустение было так поразительно, что оно казалось искусственным…»[114].
Новая власть, казалось, не замечала всего этого. 1 мая по улицам Питера прокатилась театрализованная демонстрация. Красные знамена, лозунги, гирлянды, плакаты, на Неве разукрашенный флот, в воздухе аэропланы. В Зимнем дворце, переименованном во Дворец искусств, 7 тысяч человек слушали «Реквием» Моцарта. Закончилось все салютом из Петропавловки. Юденич наблюдал за празднеством лично. Появились памятники Радищеву, Лассалю, Марксу, Добролюбову, Перовской. Почему то причислили к революционерам поэтов Гейне и Шевченко. Памятник последнему воздвигли недалеко от квартиры Юденича, и Николай Николаевич ежедневно смотрел на уродливое изваяние «Кобзаря», не понимая, к чему он тут на Петроградской стороне. Кстати, в 1926 году памятник это все-таки уберут.
А на окраинах России началась Гражданская война. Мирное шествие Советской власти закончилось. Опираясь на германские гарнизоны антисоветские формирования Лифляндии и Эстляндии, Пскова, Витебска изгоняли Красную Гвардию. В Финляндии успешно занимался этим Маннергейм, огнем и мечом уничтожая «красную заразу». Кстати, именно в Финляндии открылся и так называемый «Белый террор». «Красный террор» еще вызревал, а белые уже начали массовые бессудные расправы. «8 тысяч человек было расстреляно сразу и 90 тысяч оказались в тюрьмах и концлагерях на территории Финляндии. В Выборге после занятия города белыми расстреляно 600 человек (трупы были сложены в 2-х сараях в 3 яруса). После занятия Котки – 500 человек, Гельсинфорса – 270 человек, Раумо – 500 человек и т.д. Там же начали применять изощренные пытки – разбивали головы топорами, поленьями, отрубали руки, резали языки, выдавливали глаза…»[115]. Подхватили начинания белофиннов чехи в Поволжье и на Урале, казаки Дутова и Семенова.
Но это далеко, а вот Прибалтика и Финляндия рядом с Петроградом. И тут, наконец, зашевелилось подполье. Оно имело как бы два направления. Первое ориентировалось на Германию, второе – на Антанту. Николая Николаевича пытались привлечь на свою сторону те и другие, считая прославленного полководца той самой фигурой, вокруг которой можно будет собрать на Северо-Западе белогвардейскую военную силу.
Германофильские силы – в основном гвардейские офицеры, группировались вокруг организации, возглавляемой ротмистром Лейб-гвардии Кирасирского полка, синего кирасира Владимира Германовича фон Розенберга, боевого офицера, генштабиста и полковника Лейб-гвардии Семеновского полка Александра Федоровича фон Штейна. Розенберг у большевиков руководил штабом Петроградского корпуса. Штейн, как и все его предки, служил и ныне в Семеновском полку. Этот единственный из гвардии полк не был расформирован и пользовался у большевиков доверием, несмотря на обилие в нем гвардейских офицеров на всех должностях и просто рядовыми. А зря!
Направление, ориентированное на Антанту, возглавлял генерал-майор Генерального штаба Михаил Николаевич Суворов. Боевой генерал, генштабист, в мировую войну в штабе знаменитого командарма, героя генерала Платона Лечицкого, потом начальник гвардейской дивизии. В Петрограде вместе с инженером В.И. Штейнером руководил организацией антисоветского Национального центра. С ним тесно работали хорошо известные Юденичу братья Геруа, и Николаю Николаевичу все-таки ближе были союзники, чем германцы, против которых воевал почти три года. Суворов со товарищи ориентировались на английского морского атташе Кроми, французского генерала Неселя, профессиональных разведчиков Сиднея Рейли и Поля Дюкса.
Но очень скоро Юденич понял, что ближе всего к реальной борьбе с большевиками стоят именно прогерманские силы. Антантовцы под покровительством старых демократий Англии и Франции уж очень играли в высокую политику, демократию. Один из них бывший военный министр Керенского Верховский писал: « Я был в марте 1918 года персонально приглашен «Союзом возрождения России» в состав военного штаба «Союза». Военный штаб имел связи с союзническими миссиями в Петрограде. Сношениями с союзническими миссиями ведал генерал Суворов…Представители союзнических миссий интересовались моей оценкой положения с точки зрения возможности восстановления фронта против Германии. Я имел по этому поводу беседы с генералом Неселем – представителем французской миссии. Военный штаб через кассира штаба Суворова получал денежные средства от союзных миссий…»[116]. Любопытно то, что Верховского арестует там же ЧК, но очень скоро отпустит под честное слово, и он будет честно служить в РККА. Другой антантовец член ЦК партии народных социалистов В.И. Игнатьев писал: «Первую сумму из иностранных источников я получил от генерала А.В. Геруа, к которому меня направил генерал М.Н. Суворов. Я получил тогда 30 тысяч рублей для отправки офицеров в Мурманск. Потом еще 30 тысяч от французской миссии»[117].
Юденичу были очень близки и Суворов и Геруа, но практической работы кроме переправы офицеров он за ними не наблюдал. Больше болтовня на высокие темы. Он никогда не был фантазером, и вести весной 1918 года разговоры о возможности открытия русского фронта против Германии считал просто фантазиями. К тому же, ориентированные на Антанту антисоветчики, представляли пеструю смесь монархистов, либералов, демократов и псевдо революционеров всех мастей, мягко говоря, не понимающих друг друга. Тот же Игнатьев выдаст им весьма исчерпывающую характеристику: «Петроград кишел всякими организациями, поставившими своей задачей борьбу с большевиками, организациями в своем большинстве питающимися из одного и того же союзнического кармана и, несмотря на общность непосредственной цели – сломить большевиков, ненавидящих друг друга, не верящих друг другу, готовых при первом стремлении к дальнейшему строительству России, которую каждая организация понимала по-своему, перегрызть друг другу горло, что потом и случилось»[118].
Юденич инстинктивно, по убеждениям не мог общаться с этой разношерстной кампанией, но долгие революционные месяцы уже приучили его прятать брезгливость в глубину души ради свержения главного врага – большевиков. К сожалению, с этим чувством ему придется жить до конца Гражданской войны и позже в эмиграции. Гвардейские прогерманские офицеры, находившиеся под влиянием известного монархиста Н.Е. Маркова-второго, оказались ближе, понятнее. А главное, за ними стали вырисовываться практические дела.
Розенберг сумел связаться с германским командованием, взявшим на себя помощь в формировании добровольческих белогвардейских частей, которые должны были для начала помочь национальным прибалтийским формированиям разгромить местную Красную Гвардию и помогавшую ей Красную Армию. В Пскове, Риге и Ревеле под крылом германских штабов началась вербовка и запись добровольцев в Русскую добровольческую армию. Армия – скажем, название громкое, позже перейдет в так называемый Псковский корпус. Хотя и на корпус, даже дивизию эти 1500 добровольцев, в основном офицеров, не тянули. Что поделаешь. У Корнилова в первом Ледяном походе было немногим больше бойцов. Сразу хочу оговориться. Одной из примет Гражданской войны в России было пышное именование белогвардейских войск армиями, корпусами, дивизиями, полками, хотя реально они могли считаться таковыми, даже в лучшие времена, только по названию. Если в полку числилось 500 человек, то у белых он уже считался полноценным. Силы Красной Армии превосходили врага в разы практически на всех фронтах. Тем не менее, уже создание Псковского корпуса в 1500 бойцов всколыхнуло петроградское подполье. Скоро Розенберг и Штейн уйдут к белым и начнут воевать. Воевать успешно вместе с прибалтами, сравнительно небольшими силами к концу 1918 года они очистят весь Северо-Запад бывшей империи от «красной заразы».
С Розенбергом и его товарищами ротмистрами Линде, Гершелманом, капитаном Тарновским Юденич находился в постоянной связи. Они составили и согласовали с германским командованием условия создания вооруженной силы Белого движения на Северо-Западе. Задачей Белой армии было свержение большевиков с присягой и передачей власти «Законному Царю и Русскому государству». В 5-м пункте проекта прямо говорилось, что командующим армией с диктаторскими полномочиями, назначается русский генерал с популярным боевым именем, желательно, при согласовании – генерал Юденич, генерал Гурко или генерал граф Келлер. Юденич настоял на том, чтобы таковым стал лучший кавалерийский командир мировой войны 61-летний генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер.
Костяк в виде Псковского корпуса для создания армии существовал, достойно показав себя в боях с красными. В Псковский корпус теперь входила 1-я Стрелковая дивизия из 3-х полков 2-х батальонного состава по 500 человек в полку. В строевом отношении это была дивизия включающая: 1-й Стрелковый добровольческий Псковский полк полковника Лебедева; 2-й Стрелковой добровольческий Острожский полк полковника Дзерожинского; 3-й Стрелковый добровольческий Режецкий полк полковника фон Нефа. Во главе дивизии (корпуса, армии – ?) сначала стоял генерал-майор Никифоров, потом генерал-майор Симанский. Всего 2000 штыков и сабель. В боях корпус пополнился перебежчиками. Сначала на сторону белых перешел эскадрон 3-го Петроградского кавалерийского полка 3-й Петроградской дивизии с 2-мя орудиями. Эскадроном командовал бывший штабс-ротмистр Б.С Пермикин. Потом привел с собой остальные эскадроны командир полка бывший ротмистр С.Н. Булак-Булахович. Присоединились к белым и 3 корабля Чудской озерной флотилии капитана 2-го ранга Д.Ю. Нелидова. О Пермикине и Булак-Балаховиче стоит сказать несколько слов, ибо с ними Юденичу придется очень скоро столкнуться, как непосредственному начальнику и непосредственному оппоненту. Оба они являлись типичным продуктом Гражданской войны особого качества. Такими продуктами у красных были, к примеру, Ваня Кочубей и Григорий Котовский, у белых – Аненнков, Покровский, то же Булак-Булахович. Несмотря на военный профессионализм, офицерские звания, они напрочь забыли субординацию. Личная храбрость, порыв, удаль позволяли им многие вольности, которые просто недопустимы, порой преступны в настоящей армии, в настоящую войну.
Борис Сергеевич Пермикин едва ли не главный герой Северо-Западной армии, в несколько месяцев из 29-летнего штабс-ротмистра превратившийся в генерал-лейтенанта, был сыном богатого сибирского золотопромышленника, студентом Петроградского университета. В мировую войну, как известный поэт Н.С. Гумилев уйдет добровольцем вольноопределяющимся в 9-й уланский Бугский полк. 3 георгиевских креста, чин штабс-ротмистра и должность начальника пулеметной команды в 1917 году. Герой! С 1918 года в Красной Армии, командир эскадрона. Отличался особой жестокостью в подавлении антибольшевистского восстания крестьян. Позже говорил, что делал это для компрометации большевиков. По-моему, странная позиция?! После перехода к белым с 17-ю добровольцами по просьбе рыбаков Талабских островов освободил их от красного отряда, взяв в плен 50 красноармейцев и комиссара. Из добровольцев талабских рыбаков сформирует сначала батальон, потом полк – лучшую боевую единицу Северной, Северо-Западной армии. Слава Пермикина будет греметь во время первого и второго похода на Петроград. Именно он первым ворвется в Гатчину, получив за это чин генерал-майора, первым выйдет на окраины Петрограда и последним со своими талабцами будет уходить с позиций в аръергарде отступающей армии. Герой! Уйдет после разгрома в Польшу, где с Савинковым будет создавать 3-ю Русскую армию. Собирался вместе с ней и поляками воевать Советскую власть. Не успел. Остался в Польше. Во 2-ю мировую войну очутился у Власова преподавателем тактики в офицерской школе, но с офицерами 1-й дивизии РОА не сошелся. Ушел в Австрию в казачий корпус бывшего дроздовца генерал Туркула. Каким-то образом удалось после войны избежать отправки в Советский Союз. Тысячи казаков с семьями попали тогда из Австрии в советские лагеря. Пермикин умудрился схорониться и умрет в Зальцбурге аж в 1971 году. Кто это – герой, или антигерой судить вам. Для Юденича он был несомненным героем, но и очень своевольным командиром, бесконечно далеким от его «птенцов» Кавказского фронта Томилова, Масловского, Драценко и пр.
Еще более одиозной фигурой сразу обозначил себя бывший командир Пермикина, бывший ротмистр и белогвардейский генерал Станислав Никодимович Булак-Булахович. Для одних он до сих пор народный герой, для других самодур, бандит и палач. На мой взгляд, правы и те, и другие. Сведения о его рождении, воспитании, учебе и жизни до войны имеются только с его слов. И тут намешано всего немерено. Вроде бы из крестьян-католиков Ковенской губернии, но отец, якобы помещик, мать горничная. Учился в Петербурге то ли в частной гимназии, то ли в коммерческом училище. Как Котовский работал агрономом, управляющим, уже тогда бандитствовал, получив от крестьян прозвище «Батька», «Булак – т.е. перекати поле». В мировую войну мобилизован во 2-й Лейб-уланский Курляндский полк, попал в свою стихию. Через два месяца корнет, георгиевский кавалер и командир особого эскадрона в партизанском отряде поручика Александра Пунина. Вместе с родным братом геройски воевал в этом отряде. Попутно мародерствовал и интриговал против командира Пунина – действительного героя-партизана. В 1917 году отряд распался, все офицеры ушли к белым, и только он с братом оказался у красных. Где и когда он познакомился с самим Львом Троцким не известно, но лично Троцким назначается командиром Лужского партизанского отряда (полка), потом 3-го Петроградского кавалерийского полка. С особой жестокостью подавляет антисоветское восстание крестьян, якобы для компрометации красных. Это мы уже слышали. Перейдет после Пермикина с основными силами полка в 400 человек в Псковский корпус, но в отличие от своего подчиненного прославится в Северо-Западной армии, как первостатейный авантюрист, палач. Настоящий «батька», которых в гражданскую войну расплодились бесчисленное количество. Пришедши к белым ротмистром, он сразу превратился в подполковника, полковника и генерал-майора. Кто ему присваивал эти чины? Имея личного состава 400 человек – довольствие получал на 1200. Виселицы, расстрелы, издевательства, самодурство – стали визитной карточкой этого «народного героя». Его неоднократно отстраняли от должности, пытались арестовать все начальники, включая Юденича, но безуспешно. Свои «славные дела и делишки» в северо-Западной армии он закончит попыткой ареста самого Юденича. Об этом мы еще поговорим. В 20-е годы будет воевать с Советской властью, теперь как истовый поляк, организовывать буржуазную Белоруссию. И снова кровь, виселицы, пожары. Российская Федерация потребует его выдачи, но Пилсудский не сдаст, а присвоит первый настоящий чин генерал-майора польской армии, наградит концессией в Беловежской пуще. Туда он и отправиться, и несколько лет будет вести разгульную жизнь со старыми друзьями. Три жены, несчетное число любовниц, дикие пьянки с разором соседей. Настоящий шляхтич 18-го века. Все это продолжалось до 1939 года. После нападения Германии на Польшу вспомнит молодость, уйдет партизанить против немцев и погибнет нелепо. Ночью его случайно застрелит патруль в 1940 году.
Не скажу, что все подчиненные Юденича, с которыми ему придется идти на Петроград, похожи на Булаховича, но все без исключения были очень далеки от командиров Кавказской армии, которые понимали своего командира, подчинялись беспрекословно, боготворили его по-своему.
Между тем, на только что зародившееся Белое движение на Северо-Западе обрушилась масса неожиданностей. Во-первых, в Екатеринбурге был зверски убит с семьей и ближним двором государь император Николай II. Пришлось вносить изменения в статус русской армии. Добровольческая Северная армия по-прежнему должна присягать «Законному Царю», но новый монарх должен избираться Русским Монархическим съездом». Опять политика, от которой Юденичу становилось дурно.
Во-вторых, анонсированный главнокомандующим граф Келлер никак не мог вырваться из Киева. Сначала не посчитал возможным самовольно вступить в должность, ждал одобрения Колчака и Деникина. Одобрение получил, но потом не мог бросить германского протеже гетмана Скоропадского, давнего соратника, кавалергарда, свитского генерала, на которого со всей мощью навалился новый самостийник Петлюра. Келлер обязался взять на себя руководство обороной Киева от петлюровцев. От рук петлюровцев и погибнет. Его зверски растерзают около памятника Богдану Хмельницкому.
В третьих, пожалуй, главная неожиданность – революция в Германии, поражение немцев мировой войне и гибель еще одной империи. Это автоматически предусматривало уход германских оккупационных войск. Таким образом, еще не сформированная армия потеряла главного спонсора. Армия, как-то незаметно опять превратилась в Псковский, теперь Северный корпус под командованием ставшего генералом фон Нефа, с начальником штаба ротмистром Розенбергом. Немцы уходили, и 7-я Красная армия начала немедленное наступление. Прибалты и белогвардейские части без германской помощи потеряли боевую устойчивость. Красные коротким ударом взяли Псков и Нарву. Тяжелое время для русских белогвардейцев, вынужденных уходить в Эстонию и Латвию. Юденич на короткое время потерял связь с Розенбергом, но у Северного корпуса скоро появились новые хозяева. В начале декабря 1918 года в Риге на борту крейсера «Кардифф» делегацию Северного корпуса во главе с ротмистром князем Ливеном принял английский адмирал Синклер. Он благосклонно разрешил русским добровольцам перейти под патронаж Антанты – победительницы. Не желающим этого разрешалось уйти с германцами. Корпус разделился на две части. Первая Северная ушла в Эстонию в подчинение эстонскому главнокомандующему генералу И.Я. Лайдонеру. Южная – уходила с германцами в Курляндию.
Юденич в это самое время бежал из ставшей окончательно ненавистной большевистской России. Еще раньше, осенью в столице Северной Коммуны началось то, что неизбежно несет каждая революция – террор. Теперь – красный. Началось все с неудачного покушения на Зиновьева, потом убийство Володарского. Наконец, покушение на Ленина в Москве и убийство Урицкого в Питере. Началось, то, о чем весьма красочно расскажет в своей знаменитой книге «Красный Террор в России» С.П. Мельгунов. Только в течение двух суток после убийства Урицкого ЧК расстреляло 512 контриков. Всего в сентябре 1918 года было расстреляно 800 человек, арестовано 6000. К ноябрю расстрелы сократились, но куда делась прежняя беспечность чекистов? Облавы следовали одна за другой, прочесывались целые кварталы, все квартиры обывателей. К тому ж, осенью началось массовое переселение рабочих семей из бараков, подвалов в буржуйские квартиры.
Квартира генерала Хоменко подлежала немедленному уплотнению с арестом подозрительных жильцов. Конечно, подозрительными были Юденич с женой и поручиком Николаем Александровичем Покотило. Мать поручика Екатерина Николаевна приходилась родной сестрой жене Юденича. Покотило прибился к Юденичам по просьбе матери, когда развалилась русская армия после Брестского мира. Теперь уж не приходилось рассчитывать на помощь не только фельдфебеля-литовца, но и Гарденина с его братом-большевиком. Под чужими документами со всем семейством и полковником Г.А. Данилевским Юденич уходит за границу. Техническая сторона этого перехода до сих пор неизвестна, но без Гарденина явно не обошлось. Хотя бы потому, что сразу после перехода границы Юденич с близкими поселился в загородном доме тестя Гарденина, о котором мы уже говорили. Первое время до переселения в гельсинфорскую гостиницу «Societe», он жил и работал там. Покотило добровольно принял на себя обязанности личного адъютанта, а Данилевский – помощника. Это, пожалуй, будут тем самые офицеры, беззаветно преданные соратники, которыми славился Полевой штаб Кавказской армии. О других толковых, преданных помощниках поговорим позже. «Все самые секретные собрания, – пишет М.Ф. Гарденин, – проходили на даче тестя. На эту же дачу после ликвидации Северо-Западной армии 22 января 1920 года адъютантом Юденича капитаном Н.А. Покотило тайно была привезена уцелевшая часть архива армии Юденича».
Для Николая Николаевича началась новая, невиданная, заграничная полоса жизни. Смущала не только сама заграница. В конце концов, он собирался вернуться в Россию «на боевом коне». Смущала начавшаяся политическая жизнь, от которой он всегда бежал, как черт от ладана. Но что делать? Без политики невозможно было создать настоящую вооруженную силу для похода на Совдепию. Одного авторитета победителя турок, героя Кавказа явно не хватало. На всю, как сам Юденич говорил «политическую возню» ушло несколько месяцев конца 1918 года и половину 1919 годов.
Для начала Николай Николаевич решил лично вступить в переговоры с влиятельными иностранцами для получения политической, финансовой, организационной поддержки уже существующей антибольшевистской военной силы и привлечения к борьбе новых сил. Но даже для личных встреч нужны какие-то рекомендации. Переселившись в гостиницу, Юденич неожиданно встречает там сразу несколько профессиональных политиков, относящихся к нему с глубоким уважением. К тому же – монархистов. Все они представляли «Особый комитет по делам русских беженцев». Действительный статский советник, товарищ Председателя Госдумы, товарищ нескольких министров внутренних дел, последний предводитель Петербургского дворянства князь Владимир Михайлович Волконский, будучи родным внуком того самого знаменитого декабриста Сергея Волконского, от революции и революционеров был бесконечно далек по монархистским убеждениям. Эта первая встреча с Юденичем свяжет их на долгие годы до кладбища Кокад в Ницце, где оба и упокоятся. Волконский через двадцать лет после Юденича в 1953 году. Ему под стать был активный член Главной палаты Русского Народного Союза им. Михаила Архангела граф Александр Анатольевич Буксгевден. И, наконец, председатель этого комитета тот самый бывший премьер-министр Александр Федорович Трепов. Братья Треповы Федор и Дмитрий прославят Россию на постах губернаторов, в том числе Петербурга и дворцового коменданта. Самому Александру Россия обязана Мурманской железной дорогой и развитием автомобильного транспорта. Для рекомендаций фигуры более чем авторитетные. Беда лишь в том, что монархизм как-то сразу вышел из моды, как и ориентация на Германию. Но Юденичу обещали помощь и, прежде всего, связать с генералом Густавом фон Маннергеймом, который только закончил разгром красной заразы в стране. Финская армия стояла в 30 верстах от Петрограда. Юденич мгновенно, как всякий военный профессионал, оценил подобный расклад сил и решил главную ставку сделать на Маннергейма. Основу финской армии составляли хорошо обученные германцами так называемые «финские егеря», настроенные не только против советов, но и русофобски. Это они зверствовали в Выборге и других городах, уничтожая красную заразу. Но в финской армии служило много офицеров русской армии, еще больше их, убежавших от большевиков, просто скопилось в Финляндии. Даже начальником штаба Маннергейма состоял полковник русского Генштаба Александр Александрович Тунцельман. Маннергейм находился в Стокгольме. Но если уж Юденич что решил….
Заручившись еще и рекомендациями от тестя Гарденина, Николай Николаевич направляется в Стокгольм, где собственно и находились посольства западных стран. Туда же немного раньше устремился и Маннергейм, но встретиться им не удалось. Маннергейм только 12 декабря 1918 года будет избран финским парламентом регентом и главнокомандующим армией демократической Финляндии. Он избегал встреч с Юденичем, считая себя неправомочным вести какие-либо переговоры. Николай Николаевич времени не терял. 5 декабря его принимает советник английского посольства Р. Клайв и военный атташе Я. Боумер. Юденич знал о высадке английского десанта в Мурманске и Архангельске, но не знал, что делалось это по обоюдному согласию Лондона и Москвы. Наивный политик, он просил английских дипломатов перебросить в Финляндию части Северного добровольческого корпуса, войска генерала Миллера с севера, которые вместе с белыми офицерами, находящимися в Финляндии и финской армией могли бы начать поход на Совдепию. Англичане отказали, сославшись на невозможность нарушить нейтралитет Финляндии. Какой нейтралитет? Какая Финляндия? Страна еще не появилась на картах мира. Демократия! Юденич инстинктивно догадывался, что помощи у «союзников» не найдет даже в высших кругах. Тоже самой услышит от французского посланника Деливо. Тот хоть пообещает скорую совместную борьбу с большевиками. На деле те, как англичане на Севере, быстренько войдут в Одессу и Севастополь не для борьбы с большевиками, а для спасения своего огромного военного имущества, направленного туда еще в мировую войну. Спасут, и быстренько уберутся восвояси. У более искушенного политика генерала Деникина это оставило «тяжкое чувство горечи, обиды и возмущения». Юденич не унывал, тем более, что Маннергейм через генерала для личных поручений Теслера пообещал личную встречу в Гельсинфорсе в самое ближайшее время
Юденич, можно сказать, по привычке встречал Рождество и Новый Год вдали от семьи, от родного дома. Да и был ли теперь у него родной дом? 3 января 1919 года вернулся в Гельсинфорс, а уже 5 января встретился-таки с генералом Маннергеймом. Юденич, конечно, представлял, что год будет тяжелый, насыщенный борьбой, готов был к борьбе, но не предполагал какие ему предстоят разочарования, печаль, горе. Год станет худшим в его жизни, о чем он потом не раз будет говорить друзьям.
Барон и будущий маршал Карл Маннергейм – личность, несомненно, незаурядная, историческая. Замечательный биограф Юденича Н.Н. Рутыч посветит взаимоотношения Маннергейма и Юденича целую главу в своей работе. Некоторые биографы почему-то будут ссылаться на их давнюю дружбу, как однокашников по академии Генштаба. Это неверно уже по тому, что Маннергейм в год окончания Юденичем академии только поступил в Николаевское кавалерийское училище. Да и не заканчивал финский маршал русской академии Генштаба, пытался поступить, но провалил вступительные экзамены. Так что впервые они встретятся именно 5 января 1919 года. Но Маннергейм, как всякий военачальник русской армии в первую мировую войну, конечно, знал, кто такой Юденич, какова ему «цена». «Цена» – высочайшая. Маннергейм до конца жизни относился к России, если не с любовью, то с симпатией, несмотря на то, что воевал с нею постоянно, даже союзником Гитлера. Все-таки две русские жены что-то значили. Одна дочь знаменитого московского полицмейстера Анастасия Николаевна Архарова, другая графиня Екатерина Шувалова наверняка постоянно напоминали бывшему кавалергарду, свитскому генералу о прекрасной жизни в императорской России. Да и не требовалось этого. Он до последних земных дней хранил дарственную фотографию Николая II. Так что призыв Юденича к походу на Петроград, по-моему, сразу же нашел понимание в душе Маннергейма. Еще до избрания главой финского государства осенью 1918 года Маннергейм в личном письме княгине Любомирской писал: «Россия не может быть разрушена и стерта с карты, а раз это так, то не лучше ли совершить рыцарский поступок – освободить Петроград силами финской армии и создать этим исходную основу для будущих хороших отношений» [119]. Но теперь, он, прежде всего, не русский генерал, а глава финского правительства. И это главное. Он сразу же ставит Юденичу ряд условий, связанных с независимостью Финляндии и стран Прибалтики. Единая неделимая Россия в границах 1914 года даже не обсуждалась. Да и не было у Юденича полномочий обсуждать такие вопросы. Пришлось взять паузу в переговорах.
Опять политика, но куда без нее? Николаю Николаевичу, как воздух нужна была какая-то политическая структура, которая бы нашла связи с уже признанными на Западе лидерами Белого движения. Бог таковых дал. Из Питера потянулись лидеры петроградской организации «Национального Центра». 9 декабря 1918 года в Гельсинфорс прибывает сам Петр Бернардович Струве видный политик, экономист, сын пермского губернатора и теоретик русского марксизма, когда-то соратник Плеханова и Ленина. Впрочем, к 1919 году это был уже ярый противник большевиков, успевший побывать на Дону у Корнилова. Главным же действующим лицом оказался последний обер-прокурор Святейшего Синода, министр Временного правительства, теолог, историк церкви, почти священнослужитель (все-таки окончил семинарию и духовную академию – С.К.) сторонник восстановления патриаршества на Руси Антон Владимирович Карташов. Он и станет практическим организатором и руководителем той самой необходимой структуры, на которую Юденичу предстояло опереться. Карташов прибыл в ночь под Новый Год.
Личности этих бывших марксистов, либералов, друзей Гиппиус и Мережковского, по правде говоря, монархиста Юденича не прельщали, но время выбирает своих героев, а у него выбора не было. Надо сказать сразу, отсутствие симпатий оказалось взаимным. Для всей этой либеральствующей публики Юденич оставался замшелым ретроградом и «бурбоном». Но имя! Имя! Наполеонов под рукой не было. Термидора не предполагалось. Да это и хорошо. Юденича они надеялись со временем «построить в свою колонну». Ошиблись, господа властители дум, как и многие пытавшиеся приструнить нашего героя на протяжении всей жизни. Несколько утешило прибытие вслед за главными «борцами» В.И. Новицкого, героя Порт-Артура и мировой войны генерала от инфантерии В.Н. Горбатовского и уже знакомого нам генерал-майора Генштаба М.Н. Суворова. Пестрая кампания, но деловая, практическая, конкретная. В первую же встречу с Юденичем было принято решение поддержать военную диктатуру впредь до созыва Учредительного собрания, вести активную политическую деятельность в лагере победивших союзников по Антанте для практического привлечения их к борьбе с большевиками. Уже 14 января Струве и Карташов созвали в Выборге съезд представителей русских промышленных кругов, из которых был образован Национальный Центр под председательством Карташова. Военное управление с диктаторскими полномочиями предоставлялось Юденичу с начальником штаба генералом Горбатовским. Его скоро заменит бывший Дежурный генерал Ставки Верховного Главнокомандования в мировую войну генерал-лейтенант Генштаба Петр Константинович Кендзеровский. Средних способностей военачальник, но блестящий администратор, мастер докладов, переговоров, компромиссов. Как это Юденичу понадобится. Кендзеровский очень скоро станет незаменим. Появился еще один преданный, нужный соратник.
И работа закипела. В.И. Новицкий занялся подпольем в Петрограде, белогвардейскими организациями в Прибалтике и Финляндии. Струве отправился в Париж для связи с Центральным Русским политическим совещанием (жалким подобием русского правительства в изгнании – С.К.) и представлении Юденича в политических кругах Запада. Суворов занялся проблемой регистрации военнослужащих и подготовкой воинских формирований в Финляндии и Прибалтике. В Особый комитет вошли промышленники С.Г. Лианозов, П.П. Форостовский, В.П. Шубенский. Ю.В. Гессен. А значит пришли реальные деньги, в основном от «русского Нобеля» Лианозова, выделившего 2млн. финских марок. Миллионер Ю.В. Гессен пробивал кредит в Лондоне. Всей «черновой» работой руководил Карташов, который сразу же связался с законным Верховным правителем России адмиралом А.В. Колчаком и генералом А.И. Деникиным. Просил поддержать Юденича, просил денег. Золотой запас России все-таки находился у Колчака. 2 февраля 1919 года Колчак через поверенного в делах в Стокгольме Гулькевича передает Юденичу телеграмму: «Горячо приветствую Ваше дело, видя в нем новый решительный шаг к освобождению нашей родины. Крайне желательно установить тесную связь и общность действий. С радостью усматриваю, что все национальные усилия в разных частях России идут к быстрому объединению. Шли Вам пожелания успеха» [120].
В этот судьбоносный момент Николай Николаевич оказался на распутье. Все-таки политика казалась выше его сил Он, без всякого сомнения, был готов вступить в практическую военную борьбу с большевиками, готов был ее возглавить, но боялся оказаться самозванцем, полководцем без армии, фантазером во главе кучки политиков его не уважающих, ему далеких по взглядам Они воспринимали его только, как военного, и не уважали именно за политические взгляды и политический вес. Теперь же предстояло в первую очередь ответить на политические вопросы.
21 января 1919 года он направляет Колчаку и Деникину телеграммы. Колчаку: «С падением Германии открылась возможность образования нового фронта для действия против большевиков, базируясь на Финляндию и Прибалтийские губернии… Около меня объединились все партии от кадет и правее. Программа тождественна с Вашей. Представители торгового класса, находящиеся в Финляндии обещали финансовую поддержку. Реальная сила, которой я располагаю в настоящее время – Северный корпус (3 тысячи) и 3 – 4 тысячи офицеров, находящихся в Финляндии и Скандинавии… Я рассчитываю также на некоторое число – до 30 тысяч – военнопленных офицеров и солдат… Без помощи Антанты обойтись нельзя, и в этом смысле я вел переговоры с союзниками, но положительного ответа еще не имеется. Необходимо воздействие союзников на Финляндию, дабы она не препятствовала нашим начинаниям и вновь открыла границу для русских беженцев, главным образом, офицеров. Тоже в отношении Эстонии и Латвии. Необходима помощь вооружением, снаряжением, техническими средствами, финансами и продовольствием не только на армию, но и Петроград. Вооруженная сила не требуется – достаточно флота для обеспечения портов. Но, если таковая будет, то это упростит и ускорит решение. Благоволите поддержать мое ходатайство перед Антантой». Деникину, в добавление к сказанному: «Я обращаюсь к Вам с просьбой – помогите мне. Не можете уделить из имеющихся у Вас средств – я знаю, до последнего времени Вы сами во всем нуждались – убедите наших представителей в Париже, убедите союзников, сообщите – я отойду в сторону, дав дело другому, но не губите само дело» [121].
В этих телеграмма, по-моему, дается ответ на главный вопрос. Почему Н.Н. Юденич, не будучи искушенным политиком, но будучи великим полководцем, взял на себя бремя руководства Белым движением на Северо-Западе России? Почему без полной уверенности в успех дела повел войска на штурм огромного, миллионного города – цитадели революции? Ничего личного, никаких карьерных и честолюбивых замыслов. Скорее, наоборот – рисковал потерять устоявшуюся блестящую репутацию. Но сколько раз в жизни он рисковал, мы уже знаем. Пошел на святое дело спасения России от большевиков – будь добр использовать даже малейший шанс. В этом весь Юденич!
Что касается личного, то в заключение позволю себе привести длинную цитату из дневников как раз в то время появившегося у Николая Николаевича одного из последних в жизни друзей контр-адмирала Владимира Константиновича Пилкина. С ним Юденич проведет вместе самые тяжелые в жизни месяцы 1919 – 1920 годов и печальные годы эмиграции. Они будут друзьями, дружить семьями, переписываться, делить печали и радости. Рекомендую заинтересованному читателю ныне изданные дневники В.К. Пилкина, как один из ярчайших документов эпохи. Вот какой он дает портрет Николая Николаевича Юденича образца 1919 года при первой встрече. Лучше не скажешь:
« Юденич – это второй Михаил Коронатович Бахирев, по типу конечно; так они вовсе не похожи. Небольшого роста, коренастый, со взглядом исподлобья. По-видимому, очень осторожный, не без лукавства, несколько застенчивый, как и Михаил Коронатович. Вероятно упрямый, наверное умный. Помнится, Михаил Коронатович, глядя на его портрет (кстати, мало похожий), промолвил с одобрением: «Не дурак выпить». Может быть, и не дурак! На это намекает отчасти нос, хотя и не сливой и не красный, но в очертаниях есть что-то… обещающее, что ли! Усы седые, длинные. Одет в пиджак и цветную рубашку. Когда я вошел к нему, у него был какой-то плотный, неопределенных лет курчавый господин, со ртом акулы и ласковым взглядом… Буксгевден, оказывается. Мы пожали друг другу руку, и он вышел. Я одно мгновение боялся, что он останется.
Мы сели с Юденичем друг против друга, и я начал, взвешивая каждое слово, свой доклад что ли? Я ему сказал, что беспокою его своим посещением, потому что являюсь старшим из морских чинов в Финляндии, что на мне, как старшем, лежат, согласно Морскому уставу, юридические обязанности по отношению к находящимся морским офицерам, не говоря о нравственных. Ко мне обращаются за советами, обращаются с просьбами, обращаются за руководством, но, не зная обстановки, я не могу руководить моими сослуживцами. Они не знают, что им делать, и я не знаю, что делать. Офицерство терпит нужду, и офицерство желает принять участие в общем деле освобождения России от большевиков…
Юденич слушал меня, изредка движением головы соглашаясь с моими словами. Когда я кончил изложение положения дел, как оно мне представлялось, я поставил Юденичу вопрос, может ли офицерство надеяться, что на севере начнутся широкие операции против Петербурга? В ответ Юденич рассказал следующее: он виделся в Стокгольме с представителями американского, английского, французского правительств. Всем им изложил свой взгляд на необходимость активного вмешательства в русские дела, и вмешательства в первую голову, раньше, чем в германские. Кроме французского посланника, согласившегося с взглядами Юденича, остальные посланники высказались против вмешательства «во внутренние дела России». Они ссылались также на усталость войск после 4-х лет войны, на заслуженный войсками отдых и т.п. Тем не менее, они взялись передать своим правительствам записку Юденича и сообщить ему ответ правительств. Юденич прожил после того 3 недели в Стокгольме, и ответа ни от кого не пришло. Затем он имел разговоры с представителями финансов и промышленности, главным образом английскими, которые высказались тоже против активного вмешательства, но за материальную помощь русским добровольческим армиям. Однако чего-нибудь конкретного никто не предложил. Там же, в Стокгольме, к Юденичу обратились направленные к нему английским посланником представители лифляндского правительства. Они предложили Юденичу принять на себя командование войсками Лифляндии и Эстонии, с которой заключено соглашение, и, может быть Финляндии, с которой ведут переговоры.
Юденич в принципе согласился на предложение, но поставил следующее условие: не ограничиваться защитой границ, а идти на Петербург. Допустить без ограничения образование русских дружин. Допустить сформирование иностранных отрядов. Представители лифляндского правительства сказали ему, что и снесутся со своим правительством. А между тем, заметил Юденич, база «все уменьшается и уменьшается».
Юденич не скрывает от себя, что войска, которыми ему, может быть, придется командовать очень плохи. Он сказал мне, что, может быть, в ближайшем же будущем будет разрешено Финляндией формировать русские дружины в самой Финляндии, что значительно облегчит дело.
На мой вопрос, находится ли он в контакте с генералом Деникиным, Юденич ответил отрицательно. (Это было еще до телеграмм –С.К.) Он только встретил Нобеля, который в ноябре видел Деникина. По словам Нобеля, у Деникина нет недостатка людей, но нет снабжения, нет патронов, нет сапог…
Что же, значит, сообщение газет о высадке на юге 100 армий союзников и в полной поддержке Деникина, bleff? «Значит!» – заметил Юденич. Он еще сказал: «Я не соперник Деникину!»
Мы поговорили с ним о танках. Полторы тысячи офицеров с ружьями ничто – с танками же целая армия. Мы, морские офицеры, могли бы взяться обслуживать танки, если бы их удалось достать. У нас есть механики, есть шоферы, не говоря уж об артиллеристах.
«Но может ли генерал просить о танках у союзников?» Генерал не может. «Не может ли генерал просить помощи у богатых русских людей?» – «Они ничего не дадут», – был меланхолический ответ.
Весь наш разговор с Юденичем носил по форме глубоко старорежимный отпечаток: Ваше Высокопревосходительство намеревается… Ваше высокопревосходительство полагает… и т.п. и т.п.
Я просидел у нег более часа все-таки! Все ли он мне сказал? Я думаю, что все. Я его предупредил, что понимаю, что с совершенно ему незнакомым человеком говорить ему трудно, но он любезно заметил, что «Мое Превосходительство» ему известно уже, известно, что я объединил в Финляндии морских офицеров. Это, разумеется слова, и никого я не объединил здесь.
Ну, какое же общее впечатление произвел на меня Юденич? Хорошее и намного странное! Он не совсем обыденный человек, не то чудаковат, не то просто сильно себе на уме, неладно скроен, да крепко сшит, вероятно очень цельный характер…» [122].
[101] – См. П.80 настоящего примечания с.78.
[102] – См. П. 76 настоящего примечания сс. 142, 178, 221.
[103] – См. П. 80 настоящего примечания с.80.
[104] – Спиридович А.И. «Великая война и февральская революция 1914-1917 годов», Москва, Воениздат 1962 г.с.135.
[105] – Епанчин Н.А. «На службе трех императоров» Москва «Полиграф», 1996 г. С.456.
[106] – См. П.68 настоящего примечания с.133.
[107] – Воен. Архив, Дело №1019 л.8.
[108] – См. П. 56 настоящего примечания с. 20.
[109] – См. П. 67 настоящего примечания с.с. 418, 4219.
[110] – См. П. 68 настоящего примечания с.133.
[111] – См. П. 11 настоящего примечания с.665.
[112] – См. П. 56 настоящего примечания с.20.
[113] – Журнал «Искры» № 32 20 08. 1917 г.
[114] – Журнал «Наше наследие» №66 2003 г. С.66.
[115] – «Гражданская война и интервенция в СССР». Энциклопедия. Москва, 1983 г. С.499.
[116] – ЦГАО РФ Ф.1005, оп 1-а Д. 346 л.195.
[117] – См. там же Д.362, л.л.123, 126.
[118] – Игнатьев В.И. «Личные воспоминания» Москва «Госиздат» 1922 г. с19.
[119] – Meп U Zzuomen marzalka CO 1989 г. с.60.
[120] – «Колчак и Финляндия». Красный Архив Москва 1929 г., т.2 с.91.
[121] Гос. Архив РФ Ф.446, оп. 2 .Д.94 л.л. 2-1.
[122] Пилкин В.К. «В Белой борьбе на Северо-Западе Дневник 1918-1920». Москва, «Русский путь» 2005 г. С.с.70-73.
Полковник Сергей Куличкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
