С вступлением Британии и Франции в боевые действия начался первый этап второго периода Восточной войны, маховик которой раскручивается в полную силу. Понятное дело, каждая из воюющих сторон имела на этот случай собственные планы.
Николай I еще до начала описанных нами боевых действий союзников предполагал разбить турок на Дунае. Именно до вступления в бой союзников. Уже в декабре 1853 года он лично подготовил план главной кампании будущего года, который включал: форсирование Дуная; захват сравнительно небольших крепостей Исакча, Тульча, Мачин и Гирсов; поднятие вверх по правому берегу Дуная, осаду и взятие крепости Силистрия; далее, во взаимодействии с Дунайской флотилией, взятие крепости Рущук и бросок всех войска через Болгарию на Константинополь; активно сопротивление союзникам на всех остальных ТВД от Балтики до Камчатки.
У турок план оставался прежний – атаковать, форсировать Дунай, разбить русских и изгнать их из Придунайских княжеств. С той лишь разницей, что теперь они готовы были проделать это совместно с войсками Англии и Франции.
Самые обширные планы вынашивали союзники. Прежде всего, надлежало помочь в боевых действиях турецким войскам на Дунае. Для этого союзный флот входит в Черное море, базируется в Константинополе, высаживает войска в Болгарии и вместе с турками громит русских. Также планировалось атаковать русские портовые города Новороссии, Кавказа и Крыма. На других ТВД атаковать Свеаборг и Кронштадт, Архангельск и Петропавловск Камчатский.
Как видим, конкретно вопрос о Севастополе не ставился, и это очень важно, хотя бы потому, что Севастополь, ставшая главным решающим театром военных действий всей войны (многие до сих пор называют ее Крымской – С.К.) мог таковым и не стать. Нас готовились разбить в Болгарии. Вот почему и следует разобраться, что же произошло на Дунае летом 1854 года, и почему об этой кампании так мало и неохотно рассказывают исследователи у нас и за рубежом. Объективно ссылаются на то, что за всю кампанию там так и не было ни одного настоящего сражения. Скорее, цепь боев местного значения, хотя и сложных по характеру с форсированием Дуная, осадой и довольно длительных по времени боевых столкновений. Но, на мой взгляд, не это главное. После того, как мы допустили врага в Крым под Севастополь, а союзники увязли под ним на долгие кровавые месяцы, все как-бы негласно согласились с тем, что так было задумано заранее, и никак иначе. Оправдание союзников объяснимо, а наши военные аналитики уже в ходе войны поняли, что мы допустили на Дунае большую стратегическую ошибку. Была ведь возможность связать союзные войска сражениями в Болгарии и перевернуть весь ход Восточной войны. Мы сами привезли союзников под Севастополь. Чрезвычайно обидно, поэтому и помалкиваем.
Что же произошло на Дунае? С планом государя императора согласились и Паскевич и Горчаков, но предложили для начала уничтожить турецкие плацдармы под Калафатом, Никополем и накопить силы для броска через Дунай. Это уже переносило главные операции на конец весны – лето. А ведь надо было спешить до вступления в дело Англии и Франции. Но оба главных советчика Николая I никогда не спешили. Так и копили бы силы до лета, если бы не турки, активизировавшие свои действия, не дожидаясь союзников. Их больше всего беспокоил левый фланг, несмотря на имевшийся там довольно мощный плацдарм у Калафата. Все-таки это более 20 укреплений с 5 – 7 орудиями в каждом, впереди каждого траншеи полного профиля для пехоты. Всего они накопили там до 20 тысяч пехоты и кавалерии, до 150 орудий. А беспокоились потому, что знали – русские уже собрали на Дунае значительные силы и боялись немедленного форсирования Дуная. Действительно у нас собралось более 150 тысяч человек, готовых, как они думали, переправиться в верховьях у Видина, недалеко от границ с Сербией и Черногорией и поднять на борьбу южных славян. Турки же не знали, что Горчаков никуда не спешил.
Справедливости ради, надо отметить, что это направление главного удара для нас было все-таки только соблазнительным и не более того. Во-первых, наши главные атаки в верховьях Дуная осложнялись растянутостью и без того длинных коммуникаций подхода подкреплений и снабжения войск всем необходимым. Во-вторых, наш выход на Сербию, Боснию, Черногорию наверняка очень бы раззадорил Австрию и мог спровоцировать ее на вступление в войну. Чего мы конечно не желали. Поэтому было принято правильное решение. В верховьях у Калафата и Видина имитировать активность, а решающее наступление провести с переправой в нижнем течении Дуная у Измаила, как и предполагал план Николая I. Другое дело, что и здесь Горчаков не спешил, оправдываясь активизацией турок по всей береговой линии. Завязались длительные короткие бои местного значения, которые не имели существенного значения для общего хода главной операции, но мы вкратце на них остановимся хотя бы потому, что впервые встретимся здесь с очень толковыми военачальниками, героями Восточной войны генералами К.А. Шильдером, С.А. Хрулевым, подполковником Э.И. Тотлебеном. Любопытно, что все он не были общевойсковыми командирами – Шильдер и Тотлебен инженеры, Хрулев артиллерист, но проявили себя настоящими полководцами, в отличие от многих профессиональных водителей войск. Кроме того, бои эти были организованы и проведены Горчаковым выше всяких похвал и явились, пожалуй, вместе с форсированием Дуная единственным светлым пятном во всей дунайской кампании 1854 года.
Итак, турки начали нас беспокоить со своего крайнего левого фланга у Видина почти сразу после рождественских праздников. Малым Валахским отрядом командовал начальник 12-й пехотной дивизии генерал Лапранди – как мы уже отмечали довольно толковый военачальник. Турки заняли было селение Чепурени, но Лапранди лично отправился туда с летучим отрядом, и турки немедленно отошли. В середине февраля они еще раз заняли Чепурени, но вовремя убраться не успели. Посланные Лапранди Варшавские гусары захватили турок врасплох. Те с трудом вырвались из кавалерийского боя, и ушли на правый берег Дуная, оставив несколько десятков убитых и 25 пленных.
Далее турки активизировались в центре около Журжи, Рущука. Переправляли на наш берег два отряда по 2 тыс. человек. Дивизия генерал-лейтенанта Соймонова огнем и штыками оба раза сбрасывала их в Дунай, не понеся, в отличие от турок, никаких потерь. Переправлялись турки и у Никополя и тоже были разбиты. Чтобы навсегда прекратить такие попытки, Горчаков принимает правильное решение – уничтожить все турецкие корабли в русле Дуная от Видина до устья реки. Поручается это почему-то начальнику инженеров армии генерал-адъютанту К.А. Шильдеру. Вкратце познакомившись с этим военачальником, поймем, почему именно ему.
Инженер-генерал, генерал-адъютант Карл Андреевич Шильдер в свои 68 лет слыл в армии личностью почти легендарной. Один из немногих он участвовал даже в битве при Аустерлице после окончания Школы колонновожатых (будущая академия ГШ – С.К.). Еще до Отечественной войны увлекся инженерно-саперным делом и принял самое активное участие в строительстве крепости Бобруйск. С этого времени навсегда связал себя с военными инженерами. Скоро получил в командование Гвардейский саперный батальон, где познакомился и даже подружился с будущим императором Николаем I. Тот уже тогда оценил незаурядные профессиональные способности Шильдера и будет в дальнейшем продвигать его по службе не как фаворита, а именно, как лучшего военного инженера. Талант его сразу заблистал в первые турецкие войны николаевской эпохи как раз на Дунае, куда он прибудет во главе Лейб-гвардии Саперного батальона. Характерной особенностью Шильдера стало удивительное сочетание командирского и инженерного таланта. Он одинаково уверенно чувствовал себя в обеих ипостасях и учил этому своих подчиненных. Тогда он воевал именно в этих местах, брал Варну, Силистрию. Ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степеней помимо других наград безусловное доказательство того, как воевал Шильдер. 30-летним генералом во главе инженеров Гвардейского корпуса в Польскую кампанию прославится на всю Европу. Любопытно, но о его талантах писал даже Карл Маркс.
А он, получив тяжелейшее ранение в ногу и чин генерал-адъютанта, с головой окунулся в творчество. За 20 лет его изобретения и тактические приемы саперного дела вывели нашу военно-инженерную науку и практику на первое место в мире. Передовые приемы минной и контр минной борьбы подкреплялись изобретением им в соавторстве с академиком Якоби сухопутных, морских шестовых, трубчатых и гальваноударных мин. Вершиной его изобретательской деятельности стало создание и постройка первой цельнометаллической подводной лодки, вооруженной минами и ракетами с запуском из-под воды. Ракету запустили в присутствие Николая I. Любопытная деталь. Лодку Шильдер строил на свой страх и риск за собственные деньги. После успешных испытаний казна вернула ему 13 тыс. рублей, но проект дальше так и не пошел – требовалось много неразрешимых доработок. Просто не настало еще время строительства таких подводных лодок. А надводных пароходов - пожалуйста, и именно Шильдер первым в стране вооружил пароход «Отважный» артиллерией и ракетами. Он же приложил силы к проектам первых понтонных (бурдючных) и висячих мостов.
На Дунай он прибыл начальником инженеров Действующей армии. Из-за некоторой приближенности к императору, а главное в силу характера, чувствовал и вел себя совершенно независимо, не считаясь с чинами и должностями, вплоть до Горчакова. Бывало, что и грубил, но по праву считался «Баярдом русского инженерного корпуса», «Рыцарем без страха и упрека». Впрочем, Горчаков называл его за строптивость «Сущий сатана». К сожалению, такому незаурядному, так нужному этой войне военачальнику не суждено будет пережить дунайской кампании. Но зато он успеет воспитать других военных инженеров, будущих героев – подполковника Тотлебена, капитанов Хлебникова, Фолькмута, штабс-капитана Тибеделя и других. Любопытно еще и вспомнить о том, что его сын Николай тоже блестящий военный инженер все-таки более прославит себя, как автор знаменитых многотомных биографий государей Павла I, Александра I и Николая I. Роскошные по исполнению и содержанию издания.
К операции Горчаков привлек генерал-лейтенанта С.А. Хрулева и подполковника Э.И. Тотлебена. Шильдер предложил против хорошо известных точек базирования турецких судов в кратчайший срок возвести артиллерийские батареи, которые так же моментально должны будут сосредоточенным огнем поджечь суда и потопить. Хрулев, как первоклассный артиллерист рассчитал все возможности такой артиллерийской атаки.
Первая такая батарея, точнее три батареи, Шильдер возводит против Рущука. Там при впадении реки Лан в Дунай сосредотачивались турецкие суда. Одна батареи встала ниже по течению, другая выше на случай попытки прорыва турок вдоль реки. Центральная, самая мощная батарея, приготовилась бить по цели. На первый взгляд авантюра. У нас всего-то чуть более 20 стволов, а у турок 92 орудия. Но Шильдер придумал новую оригинальную систему защиты – батареи строились с авенлопами (приспособления для укрытия орудий и амбразур от прямого огня – С.К.). Батареи строил его любимец будущий герой войны тогда поручик Тибедель.
В ночь на 30 января (11 февраля) наши батареи ударили и долбили турок четверо суток. Несмотря на огромное превосходство турок, в контрбатарейной стрельбы наши пушки почти не пострадали и сумели разрушить вражескую эскадру – 6 больших судов сели на мель, 7 затоплены, пароход сел на мель, гелиот разбит, как и 20 мелких судов. Жалкие остатки эскадры турки спрятали в устье Лана и больше на Дунае не показывались.
Точно такие же операции Шильдер провел вверх по Дунаю у Систова и Никополя и вниз по течению у Силистрии. Здесь впервые в этой войне проявил себя генерал С.А. Хрулев. Настало время сказать несколько слов и об этом, на мой взгляд, лучшем нашем полководце Восточной войны. Не случайно некоторые военные историки впоследствии будут называть его предтечей самого Скобелева. Он и прибыл на Дунай, как в будущем Скобелев, из Туркестана в ранге «победителя халатников» и их талант, боевые биографии во многом схожи.
44-летний генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулев прибыл в распоряжение Шильдера из далекого Туркестана, где в походе против Кокандского ханства руководил помимо артиллерии инженерными и минными работами при осаде крепости Ак-Мечеть. Оренбургский наместник, друг Николая I и Пушкина знаменитый граф Петровский писал государю: «В лице этого отличного офицера Его Императорское Величество соизволило дать мне такого помощника и советника, какого в настоящем деле только мог я желать, но иметь не надеялся. Осмеливаюсь представить на Всемилостивейшее воззрение Ваше, Государь, о заслугах артиллерии генерал-майора Хрулева, успешное и скорое производство осадных работ, удачные действия наших орудий, одушевление войска при штурме личным примером, сбережение их – все это должно быть отнесено к распорядительности этого генерала, к его знанию дела и к хладнокровной его неустрашимости, почему, по всей справедливости, принадлежит ему вполне и самая честь завоевания крепости». Николая и не надо было уговаривать. Он и вся армия давно знали, кто такой Хрулев.
Тульский дворянин, он с раннего детства поставил себе идеалом своего дальнего родственника великого Суворова, и неукоснительно следовал его примеру даже в мелочах. Ездил верхом в любую погоду, обливался ледяной водой, ел простую пищу. Верил в Бога искренне и с благочестием настоящего православного христианина. Изучил биографии и труды великих полководцев, легко освоил латынь, французский и немецкий языки, но лучше всего точные науки, артиллерию, фортификацию. Этим он просто поразил своих учителей и воспитателей по тульскому Александровскому училищу, которые и направили его в 1825 году в Петербург сразу сдавать выпускные экзамены за курс Санкт-Петербургского кадетского корпуса. Экзамены сдал блестяще, за что после стажировки в Дворянском полку вышел в конную гвардейскую артиллерию.
В 19 лет начал воевать в Польше артиллерийским офицером и помимо героизма – два боевых ордена, заслужил звание большего знатока артиллерии. Вот тогда его впервые заметит государь Николай I, приблизит к себе, привлечет к решению серьезных военно-технических вопросов. А разве мог забыть государь своего полковника Хрулева, который в Венгерскую кампанию, будучи во главе малочисленного авангарда хитростью принудит фактически к капитуляции самого венгерского главнокомандующего Гергея с войсками. Золотую саблю «За храбрость» и чин генерал-майора пожаловал ему Николай, а австрийцы орден «Железной короны».
В Восточной войне Хрулев выступит на великое поприще не только одного из многих, достойных славы русских полководцев, но и народного героя. Об этом мы еще поговорим неоднократно. Сейчас же хочу еще раз отметить его схожесть с великим «Белым генералом» М.Д. Скобелевым. К счастью, Хрулева после смерти не коснется аналогия варварского забвения Скобелева. Большевики не покусятся на его могилу и памятник в Севастополе, фигуру в бурке на знаменитой панораме Рубо. Хотя, как блестящего полководца, его до сих пор мало кто знает в России.
С середины и до конца февраля Хрулев у Систова и Никополя построил шильдеровские батареи, которые калеными ядрами сожгли несколько кораблей турок и деревянные пристани. Под Силистрией находилась знаменитая турецкая Дунайская флотилия. Хрулев прибыл туда 16(28) февраля и в течение двух следующих ночей построил четыре батареи по шильдеровскому типу, в следующую ночь еще три батареи. Темпы для того времени просто невероятные. Турки уже знали, чем это грозит, и мгновенно в два рейса высадили на нашем берегу более 6 тысяч человек с задачей атаковать и уничтожить русские батареи. Столь превосходящей силой они без труда сбили наши казачьи заслоны, саперов и начали срывать батарейные укрепления. Хрулев вызвал подмогу, и на следующий день подошел конно-пехотный отряд генерала Богушевского. Хрулев собрал все имевшиеся войска в один кулак и повел отряд лично в атаку. Турки спешно срывали укрепления и выставили навстречу Хрулеву свою лучшую египетскую пехоту. Та в чистом поле, с барабанным боем, как на параде, торжественным маршем пошла вперед, даже не развернувшись в боевой порядок. Хрулев гениален. Он выдвигает вперед своих войск всю полевую и конную артиллерию, которая картечным огнем в упор буквально за несколько минут сметает турецкий парад. Турки побежали к топкому берегу реки, увлекая за собой и разорителей батарей. Наша кавалерия вязнет в трясине. Хрулев в помощь пехоты спешивает всю кавалерию, казаков, артиллерийскую прислугу, ездовых и стремительным штыковым ударом загоняет бегущих турок в прибрежные камыши. Немногим аскерам удалось добраться до лодок и уйти на ту сторону. Более 500 человек было переколото штыками, большая часть просто утонула в Дунае. Даже в плен попало только 35 человек.
В ночь на 21 февраля батареи восстановили, вооружили орудиями и в 10часов утра 22 февраля они открыли губительный огонь. В течение дня суда Дунайской флотилии турок сожгли и затопили, запылал пожар в Силистрии. Это Хрулев. Под стать ему действовал в борьбе за дунайские острова начинающий проявлять себя будущий герой подполковник Э.И. Тотлебен. О нем тоже пора сказать несколько слов.
Подполковник Эдуард Иванович Тотлебен прибыл в Дунайскую армию к своему учителю Шильдеру будучи самым молодым начальником инженеров Гвардейского корпуса, всего- то в 35 лет, и это уже говорит о многом. Военных инженеров в военной иерархии всегда отодвигали с первых мест. Ну что там строители, минеры, саперы – черная кость. Но Тотлебен не был обычным рядовым сапером. Недаром еще подпоручиком заметил его сам знаменитый Шильдер, приблизит к себе и будет потом продвигать по службе до самой своей смерти исключительно за талант и деловые качества. Тотлебен всегда безукоризненно выполнял все его самые сложнейшие военно-технические поручения. Именно безукоризненно. Будучи до мозга костей военным инженером, Тотлебен опять же по заданию Шильдера блестяще освоил общевойсковую службу, тактические, командирские навыки и чувствовал себя вполне уверенно на поле боя, принимая командирские решения и командуя людьми, начиная с первых боевых подвигов на Кавказе, о чем говорят боевые награды, в том числе Золотая сабля «За храбрость».
Этот огромный плюс, позволит ему завоевать заслуженный авторитет среди соратников и начальников всех чинов и рангов. Особенно в Крыму и Севастополе. Не случайно даже мизантроп Меншиков, вообще редко хваливший подчиненных, докладывал Николаю I: «Это весьма деятельный офицер, с военным взглядом, который стоит его выше обычных кирпичных дел мастеров». А похвала адмирала Корнилова: «В неделю сделал больше, чем делали в год» в самом начале строительства севастопольских укреплений звучала выше всяких наград. Мы еще не раз будем говорить о Тотлебене. Но чтобы сразу закончить портрет нашего героя отметим хотя бы то, что, начав войну молодым подполковником, он выйдет из нее еще более молодым генерал-майором и генерал-адъютантом всего-то за два года. Впрочем, на войне и день не редко равен году.
Он проживет славную жизнь, будет стоять во главе Инженерного департамента Военного министерства, еще раз прославит свое имя в следующей войне с турками при освобождении Болгарии, где возьмет-таки месяцами оборонявшуюся Плевну и станет кавалером сразу орденов Св. Георгия 2-й степени и Андрея Первозванного. Войдет в Государственный совет, станет одесским, виленским, ковенским, гродненским генерал-губернатором, командующим Одесским и Виленским округами и умрет мирно и не постыдно в собственно постели от болезни, не дожив несколько месяцев до 70-летия. Тотлебен будет пользоваться даже большим авторитетом в военных кругах практически всех европейских стран чем Шильдер, где его будут называть «Русский Вобан», но в отличие от своего учителя начисто лишен творческой жилки. А нужна ли она ему была? Очень точно об этом сказал сын патрона военный инженер и историк Николай Шильдер, которого мы уже упоминали: «Тотлебен не обладал умом теоретика, это был по преимуществу ум – практик. Все соображения его подчинялись строгому расчету. При таком складе ума и дарований Тотлебен не сделал новых шагов и открытий в инженерной науке, но он умел с необыкновенным искусством пользоваться обстоятельствами и применяться к ним».
Этот немецкий дворянин и сын русского купца 2-й гильдии выслужит себе не только русское дворянство, но графский титул в честь 25-летия битвы за Севастополь. Едва ли не первым он напишет великолепный 3-х томный труд о славной обороне. Значит, творческий талант все-таки был! Прах его перенесут к своим соратникам в Севастополь, воздвигнут величественный памятник, который цел и поныне.
Ниже по течению Дуная генерал Лидерс готовил плацдармы для будущего главного удара после переправы в районах Гирсово, Мачина. Исакчи, Измаила. Турки здесь укрепляли правый берег многочисленными батареями, мы строили свои. Контрбатарейная борьба шла с переменным успехом. Особенно беспокоил изгиб реки в районе Галаца от Исакчи до Браилова, ибо здесь намечалась главная переправа. Лидерс направляет туда отряд наших кораблей с десантом. 2 парохода «Прут», «Ординарец» и 8 канонерок поднялись до Браилова, по пути очистив весь правый турецкий берег от батарей огнем корабельных орудий и десантом в 300 егерей Замостского полка. Турки потеряли около 1000 человек и до 40 орудий. Наши потери за всю экспедицию 4 офицера (2 убитых) и 40 нижних чинов (14 убитых). Всего! К началу весны в марте Лидерс приготовил только в Галаце 60 паромов для будущего моста, и усложнил возможный доступ в Дунай флотилии союзников Сулинским, Георгиевским и Килийским гирлами. Там были построены несколько мощных батарей и были готовы к затоплению фарватера старые корабли.
Приход весны активизировал военные действия на всех театрах военных действий от Балтики до Камчатки и Кавказа. Об этом мы уже говорили. Конечно, намечались решительные события и на главном Дунайском фронте. Как у нас чаще всего бывает, для начала Николай I укрепляет руководство. Назначает Главнокомандующим всеми русскими силами на Юге своего «учителя» графа Паскевича-Эриванского. Самое время сказать несколько слов об этом без сомнения замечательном человеке, пожалуй, главной военной фигуре всего николаевского царствования.
Светлейшего князя Варшавского, графа Эриванского, генерал-фельдмаршала, генерал-адъютанта Ивана Федоровича Паскевича трудно даже назвать фаворитом Николая I. Здесь нечто большее. До конца дней своих государь считал его лучшим наставником в военном деле, «отцом командиром» и всегда с особым почтением обращался к Паскевичу. Достаточно хотя бы выборочно почитать их многолетнюю переписку, чтобы понять это. По числу наград и монарших благодеяний Паскевич превзошел даже таких гигантов, как Суворов и Кутузов. Правда, не стал генералиссимусом, но только потому, что это звание в то время уже потеряло свою изначальную сущность. Кто только не становился генералиссимусом без каких-либо полководческих заслуг – японские и китайские императоры, латиноамериканские деятели, европейские монархи, которым и до Наполеона было, как до Луны. Даже знаменитый Шамиль был генералиссимусом Блистательной Порты. Но уж фельдмаршалом Паскевич стал по праву, причем не только российским, но и прусским, австрийским. Такого и Суворову не снилось. Паскевич остался в нашей военной истории единственным полным кавалером одновременно орденов Св. Георгия и Св. Владимира, практически всех отечественных орденов, включая главный – Св. Андрея Первозванного. И все с алмазными знаками и бриллиантами. Об иностранных орденах и не говорю. Единственный он стал обладателем самой большой в империи единовременной денежной награды – 1 млн. рублей. Даже по нашим временам сумма огромная, а в 1828 году просто невероятная. Через год он удостоится права на воинские почести, назначаемые только государю императору. Все почести, обрушившиеся на этого человека, даже перечислить непросто.
Между тем такое восхождение на олимп трудно было даже представить выходцу из малороссийского казацкого рода Пасюков. Но родитель коллежский советник (полковник – С.К.) верил в счастливую звезду сына. Он лично обучил его очень хорошему французскому языку и хорошему немецкому и английскому. Все общеобразовательные науки, особенно точные юный Иван осваивал необыкновенно быстро и успешно. Родитель приложил все силы, привлек все немногочисленные связи и поместил-таки сына в самый привилегированный Пажеский корпус в Петербурге, и отдал судьбу в руки юного отрока. И сын уверенно принял ее, став сразу первым из первых. К тому же началась та самая цепочка везений, которая и позволяет истинному таланту проявить се5бя. Еще камер-пажом 16-летний Иван Паскевич очень понравился императору Павлу, который приблизил к себе юношу, а с выходом в поручики Лейб-Гвардии Преображенского полка назначает своим флигель-адъютантом и поручает ему весьма ответственные задания. Это сразу показывает, что Паскевич, без всякого сомнения, обладал большими талантами и способностями, ибо сам Павел был тогда самым образованным, блестяще подготовленным по всем вопросам среди русских самодержцев. Абы кому он не мог давать ответственных поручений. Александр I был не так близко расположен к Паскевичу и тот уходит в армию, где с 1805 года начинает боевую биографию именно в войнах с Турцией.
Вообще о Паскевиче написано и рассказано очень много, сформировалось, по меньшей мере, три стойких мнения. Одни исследователи считают его великим полководцем, другие военачальником средних способностей, третьи – «бездарным воителем». И все три мнения имеют право на существование, хотя бы потому, что в разные годы он был очень разным. Мы не будем подробно разбирать его жизнь и деятельность. Отметим лишь несколько моментов, важных для понимания его роли в Восточной войне.
Первое – это, несомненно, высокообразованный, лично храбрый, талантливый военачальник, особенно на заре и в середине военной карьеры. После первого же боя получает орден Св. Владимира 4-й степени и Золотую саблю «За храбрость», ранение в голову, которых будет потом множество. Совсем молодым человеком он в сражениях на Дунае в Отечественную войну быстро доходит до командования дивизией с ворохом наград, включая первого Св. Георгия 4-й степени. В 1828 году он сменит во главе Кавказской армии самого Ермолова, и уже в чине генерала от инфантерии несколько лет будет блестяще громить врагов в Русско-персидской и Русско-турецкой войнах, заслуженно получив все мыслимые и немыслимые награды и титул графа Эриванского. Паскевича очень ценили два наших великих поэта – А.С. Грибоедов, на двоюродной сестре которого Паскевич женится и который станет ему первым помощником в персидской кампании, и А.С. Пушкин, помните его «Путешествие в Арзрум». Это был период расцвета Паскевича – героя для всех и вся в России. Потом будет знаменитое усмирение Польши, знаменитое пушкинское стихотворение «Клеветникам России», штурм Варшавы, ранение ядром, фельдмаршальский чин и титул Светлейшего князя Варшавского. Все!
На этом, на мой взгляд, закончилась карьера великого полководца. И виноват в этом сам Паскевич. Назначенный наместником Царства Польского, он всю свою энергию и знания устремляет на политическую, административную и организаторскую деятельность. Строит дороги, крепости, дворцы и арсеналы, окунается в политические интриги, что для настоящего военного смерти подобно. Военная работа, вообще служба стала у него как бы и не совсем военным делом. Впереди всего стояла политика, а военные новинки не анализировались, не претворялись в практическую подготовку войск, да и себя, как это было прежде обязательно. Он считал, что продолжает оставаться лучшим стратегом и тактиком своего времени. Но время безжалостно уходило. Венгерская кампания, прошедшая под его командованием, наглядно показала – фельдмаршал уже не тот. Это заметили не только крупные военачальники, но и многие рядовые офицеры, о чем, не, стесняясь, писали потом в своих записках. Но Светлейший князь почивал на лаврах и не замечал этого. Как тут заметить, если именно после Венгрии он и получил почести, достойные императорских, а за 3 года до Восточной войны сам государь император на 50-летнем юбилее службы Паскевича лично подарил ему фельдмаршальский жезл с надписью «За 24-летнее предводительство победоносными русскими войсками в Персии, Турции, Польше и Венгрии». После этого Паскевич окончательно утвердил себя в мировой политике, где ему не хватало только славы великого дипломата, а военное дело окончательно перешло в разряд второстепенных.
И второе – близость Паскевича к Николаю I. Все-таки фортуна далеко не отдаляла нашего баловня судьбы от императорского двора даже и после ухода из гвардии в армию. О Паскевиче после взятия Парижа неожиданно вспомнит Александр I и представит его своему 18-летнему брату Николаю. 32-летний генерал-лейтенант начальник Гренадерской дивизии, герой войны должен будет самым подробным образом проанализировать с Великим Князем все битвы войны с Наполеоном. Позже Паскевич запишет: «Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы…». С этого времени Паскевич близкий друг Николая. В 1817 году о Паскевиче вспомнит жена Павла I вдовствующая императрица Мария Федоровна, и он будет отправлен вместе с другим сыном Михаилом в длительное путешествие по России и Европе. Но и Николай его не забывал. А как тут забудешь, если, получив в командование гвардейскую дивизию, он получит в прямые и непосредственные начальники именно временного командира Гвардейского корпуса Паскевича. Начальник окажется строгим, но справедливым профессионалом, не только взыскивающим с подчиненного, но помогавшего ему в сложных ситуациях. С тех пор помимо дружбы Паскевич навсегда станет для Николя «отцом-командиром» и уже императором будет просто игнорировать многочисленные доносы на своего любимца: «наружные знаки милостей – для людей, но то сердечное чувство благодарности, которое в моем сердце, оно для твоей души, которая меня понимает".
К сожалению, эта романтическая привязанность ослепила государя настолько, что он начал переоценивать своего друга в ущерб большому делу в Восточной войне. К весне 1854 года Паскевич был уже по всем меркам престарелым 72-летним военачальником. Даже Кутузову в 1812 году было 65 лет, а Суворову в последнем Итальянском походе – 69. Но это Суворов и Кутузов! Паскевич же потерял к этому времени половину своих далеко не суворовских талантов. Получив назначение, он не спешил в Действующую армию, и государь возложил всю ответственность за начало решающей кампании на Горчакова. Задачу тому изложил в личном письме в начале марта: «Вчера ночью, я получил твое письмо, любезный Горчаков. С нетерпением ожидать буду, было ли благословение Божие нашему предприятию через Дунай! Из прежних предположений осталось только одно – переправа у Мачина и Тульчи, которая вероятно исполняется, или, с помощью Божиею исполнена. Когда и как приступить к Силистрии, остается неопределенным, а за этим и все наши действия».
Подробности этой кампании хорошо известны и достаточно проанализированы. Я лишь позволю себе остановиться на главных, на мой взгляд, ключевых моментах, наглядно иллюстрирующих, как хорошо начатое победоносное дело волею одного, двух военачальников можно превратить в полный провал.
Форсирование Дуная прошло на редкость удачно, быстро и без потерь. Хорошо подготовились и очень важно – переправлялись примерно одинаковыми силами сразу в трех местах у Браилова, Галаца и Измаила. У Браилова переправлялся отряд во главе с самим Горчаковым – 12 батальонов, 7 эскадронов, 5 казачьих сотен, 52 орудия и понтонный парк с госпиталем. В Галаце самым мощным отрядом командовал генерал Лидерс – 25 батальонов, 8 эскадронов, 6 казачьих сотен и 64 орудия. У Измаила переправлялся отряд генерала Ушакова – 19 батальонов, 16 эскадронов, 6 казачьих сотен и 50 орудий. Всего – 45 тысяч и 166 орудий. Турок в прибрежных укреплениях было в 10 раз меньше. Первые два отряда переправлялись на понтонах, лодках, пароходах и канонерских лодках эскадры контр-адмирала Мессера. У Ушакова были более чем скромные подручные средства и всего два парома для артиллерии.
10 (22) марта Горчаков начинает бомбардировку турецких батарей, которая продолжается до темноты. С рассветом в 4 часа бомбардировка возобновляется, но турецкие батареи уже отвечают очень слабо. Первым пошел через Дунай передовой отряд генерал-лейтенанта П. Е. Коцебу.
Позволю себе сказать буквально несколько слов о генерал-лейтенанте, генерал-адъютанте Павле Евстафиевиче Коцебу только потому, что именно эта переправа станет звездным часом всей боевой карьеры генерала, хотя мы еще не раз встретимся ним в дальнейшем. В армии его большей частью не любили за немецкий педантизм, высокомерие и упрямство. Один из 18-ти детей знаменитого драматурга Августа Коцебу это был типичный немецкий служака в русской армии. Начав со Школы колонновожатых, он сразу припечатал себя к Генеральному штабу и практически всю карьеру пошел именно в должностях начальников штабов различных соединений и объединений. И закончил служебное поприще тоже характерно для немцев с высоким чином в генерал-губернаторских креслах различных губерний. Штабную работу знал отлично, любил. Никто лучше не мог подготовить нужную диспозицию, документы, но творческое начало так и осталось в Школе колонновожатых. Мы еще не раз встретимся с ним в Крымских, Севастопольских баталиях, где он будет воевать бесстрашно, поражая личной обер-офицерской храбростью. Участвуя в ночных вылазках, штыковых атаках, добудет Георгия 3-й степени, но лучше бы принимал правильные решения, как начальник штаба в нужный момент при подготовке и проведении войсковых операций. За переправу через Дунай получит вполне заслуженно Золотую шпагу с бриллиантами.
Коцебу переправился в первой лодке и сразу отдал приказание строить понтонный мост по мере сбора паромов, что и началось незамедлительно. Канонерки защищали огнем строительство моста, а пароход «Прут» подгонял паромы. К 6 часам через мост пошли войска и артиллерия. Первой же штыковой атакой с артиллерийской поддержкой, во главе которой стал Коцебу, турки были сбиты с батарей. Коцебу лично повел сводный отряд в колоннах по направлению к Мачину, преследуя уходивших туда турок.
Лидерс приступил к переправе у Галаца тоже 11(23) марта. Наводку моста он начал за двое суток до этого, но сильный ветер с проливным дождем задерживали работы. Лидерс начал переправу на подручных средствах. Обеспечивал переправу на лодках и плотах пароход «Ординарец» огнем своих 6 орудий и залпами штуцерных егерей. Этот же пароход первым причалил к турецкому берегу. Мост еще строился, а Лидерс уже имел на правом берегу до полка пехоты и 15 орудий. 12 (24) марта он выдвинул этот авангард вперед. Ударил в упор картечью и в штыки, и турки сразу побежали, опасаясь окружения в естественной излучине Дуная. На следующий день мост был готов и к вечеру Лидерс переправил все свои войска с артиллерией, которые без раскачки устремились на соединение с Горчаковым к Мачину.
Окружить турок в излучине не удалось, но оба отряда блестяще справились с задачей форсирования такой преграды, как широкий в низовьях весенний Дунай под огнем неприятеля. И что поразительно, потеряв при этом только 6 нижних чинов убитыми и 30 ранеными. Правда, раненым оказался генерал-майор Дубенский, которому ядром оторвало ногу.
А вот Ушакову не повезло по двум причинам. Как мы уже говорили, у него не было большой понтонной базы для возведения моста. К тому же именно здесь на господствующих высотах Старой Тульчи турки укрепились более чем основательно. Батареи сверху вниз могли вести пристрелянный картечный, губительный огонь по нашей пехоте. 11 (23) марта в 5 часов 30 минут ударили батареи нашего берега и артиллерия 15 канонерок. На 147 лодках и 4-х паромах Ушаков начал переправу. Переправились хоть и под огнем довольно удачно. А вот когда сгруппировались для движения вперед и вышли на простор – наткнулись на тот самый картечный огонь турецких батарей с тульчинских высот. К тому же к туркам очень быстро начали двигаться подкрепления из Исакчи. Только к 4 часам дня Ушаков собрал мощный пехотный кулак, но остро не хватало тяжелой артиллерии, у него было только 4 пушки 2-й легкой батареи. Без моста тяжелые орудия переправлялись медленно по одному на пароме. А паромов только два.
И все-таки Ушаков повел в штыковую атаку на картечь Могилевский пехотный и Полоцкий егерский полки. Ранены уже в первые минуты командир Могилевского полка полковник Тяжельников, командир 1-го батальона подполковник Амонтов, генштабист капитан Вагнер. Ушаков наращивает силы атакующих батальонами Смоленского пехотного полка, и пехота вышла-таки на штыковой удар, не смотря на смертельную картечь. Священник Могилевского полка иерей Пятибоков с крестом в руках взошел с пехотной цепью на вал обороны. Трижды контужен, епитрахиль пробита в нескольких местах с оторванной частью наперстного креста, но живой. Командир батальона Смоленского полка подполковник Вознесенский с развернутым знаменем шел впереди атакующих солдат. Дважды раненый, наскоро перевязанный, он не вышел из боя. В 9 часов вечера стало темнеть, и штыковой бой быстро превратился в настоящую резню. Турки не выдержали. Взято 9 орудий с боекомплектом, много пороха, который тут же залили водой, чтобы избежать детонации. В плен попало более 100 человек, во главе с командующим турецкой обороны Али-Низами-беем и 3-мя офицерами. Остальные турки – более 1000 аскеров и артиллеристов переколоты штыками. У нас убито 5 офицеров и 196 нижних чинов, ранено 20 офицеров и 480 нижних чинов. Штурм батарей и поголовное уничтожение их защитников вызвали у турок панический страх. В ту же ночь и наутро они бежали с выгоднейших позиций у Старой Тульчи и Исакчи к Бабадагу. Ушаков начал преследование. В Тульче обнаружились огромные запасы боеприпасов, пороха, продовольствия и фуража.
На 50-летнего начальника 7-й пехотной дивизии Александра Клеонатовича Ушакова долго потом будут «вешать всех собак» за относительную неудачу при переправе, но никто другой не сделал бы большего. Этот выпускник Школы колонновожатых дослужится до должности начальника штаба армейского корпуса, дослужится достойно с боями и наградами. Уйдет в строй начальником 7-й пехотной дивизии прямо перед войной и геройски проведет все кампании на Дунае, в Крыму, под Севастополем. Полученный за переправу орден Св. Георгия 3-й степени и несколько орденов за всю войну – лучшее тому доказательство. Но в армии его все-таки больше запомнят, как военного юриста, генерал-аудитора и председателя Главного военного суда. Человек чрезвычайной скромности и герой.
К этому времени турки бежали и из Мачина. Горчакову об этом сразу доложили, и он лично вошел в город с частью сил. На входе русский отряд встречало болгарское духовенство с крестами, иконами и обыватели с хлебом и солью. Блестящая операция по форсированию весеннего Дуная завершилась. Награды по заслугам. Лидерсу – алмазные знаки к ордену Андрея Первозванного; Шильдеру и Коцебу – Св. Александра Невского с алмазами; Ушакову – Св. Георгия 3-й степени. 5 офицеров Могилевского и Смоленского полков получили ордена Св. Георгия 4-й степени. Сопричислен к тому ордену и священник Пятибоков. Все без исключения нижние чины получили 2 рубля серебром. Горчаков удостоился личного портрета императора с алмазами. Причины такого успеха легко объяснимы. Прежде всего, турки ошиблись в направлении нашего главного удара. Основную переправу ждали на левом фланге у Видина. Прошляпили они и концентрацию паромов и плавсредств в устье Дуная. Кроме того, мы весьма успешно провели имитацию основной переправы около Гирсова, и Лапранди более чем успешно атаковал еще раз у Калиша.
Казалось все идет хорошо, по плану, но тут и начались совершенно невероятные действия высшего командования нашего южного ТВД, которые напрочь сгубили возможные преимущества дунайской кампании 1854 года и повернули всю Восточную войну в другое русло. Первое, на мой взгляд, главное разочарование войны, которое сложилось из целой цепи мелких разочарований...
Начало ему положила ничем не обоснованная остановка войск. Вместо того, чтобы на плечах отступающего противника прорваться прямо к Силистрии войска встали. Не было особой усталости, больших потерь, задержек с подвозом боеприпасов и материальных средств. Наоборот вся армия рвалась вперед. Но было решение как всегда осторожного, не получившего дополнительных указаний Горчакова. Какие ему были нужны еще указания после письма государя? Напомню, что и в Мачин Горчаков двинулся только после оставления его турками. А, находясь всего в 15 верстах от города, он мог без труда атаковать деморализованного, в разы уступающего по силе противника и хотя бы забрать у него всю артиллерию. После занятия Мачина 13(25) марта Горчаков зачем-то отправился на другой берег в Браилов, а оттуда в Бухарест. Вместо того, чтобы догонять бегущего противника он сочинил солдатскую песню, одобренную государем в последующем письме. Впрочем, песня станет скоро знаменита. Музыку к ней напишет автор гимна «Боже, Царя храни» князь Львов
Жизни тот один достоин,
Кто на смерть всегда готов;
Православный русский воин,
Не считая бьет врагов.
Хорошо, но лучше бы ему умело водить войска!
Уже в Бухаресте он получил сведения об оставлении турками Гирсова. Открывался прямой путь на Силистрию, где к тому времени собиралось вместе с отступающими аскерами не более 10 тысяч войск. Нашей превосходящей по силам, мотивированной армии даже сейчас, после остановки требовалось не боле недели, чтобы выйти к оборонительному рубежу крепости. Вместо этого дождались того, что вмешалась политика, и прежде всего «великий политик» Паскевич. Он, наконец, вознамерился принять главное командование у Горчакова. Но тут на Сулинском рейде в устье Дуная появились французские и английские разведывательные суда. Ничего особенного, но Горчаков запаниковал. Предстояло передача дел, а Паскевич уже слал чуть ли не панические депеши и Горчакову, и в Петербург, якобы из-за крайне враждебной позиции Австрии. Наш посол в Вене барон Мейендорф приватно советовал фельдмаршалу вообще не переходить Дунай. Какая уж тут Силистрия. 3(15) апреля Паскевич прибыл в штаб-квартиру армии в Фокшанах, и Горчаков немедленно согласился с ним приостановить всю операцию. А время шло!
А вот Николай I, к счастью, может быть в первый раз, не согласился со своим любимым «отцом-командиром» и прямо написал тому: «Я отнюдь не согласен с твоими странными предложениями, а, напротив, требую, чтобы ты самым деятельным образом исполнил свой прежний прекрасный план, (брать Силистрию – С.К.) не давая себя сбивать опасениями, которые ни на чем положительно не основаны. Здесь стыд и гибель, там честь и слава!». Паскевич не посмел перечить, несмотря на свое особое положение, но не очень и спешил. Только 18(30) апреля Лидерсу было разрешено передвинуться с главными силами в Черноводы. Там его непонятно зачем задержали еще на 10 дней, и потом небольшими отрядами он двинулся вверх по Дунаю. Так не спеша к 4(16) маю наша армия подошла к Силистрии. Больше месяца драгоценного времени упустили полководцы Паскевич и Горчаков. Ну, разве не разочарование?
Силистрия, тот самый древний Доростол, оборона которого прославила на века нашего первого полководца князя Святослава Игоревича. Знаменательно! Знаменательно и то, что мы уже брали его в 1810 году с Кутузовым и в 1829 году с графом Дибичем Забалканским. А до этого его безуспешно пытались взять такие гиганты, как Румянцев, Потемкин, Багратион. Так что «орешек» этот был не прост. Тем более, высоты, с которых мы брали крепость четверть века назад, были теперь заняты турецкими фортами, которые и составляли основную оборонительную цепь вокруг цитадели примерно в 1 версте от нее. Главными, ключевыми были два форта. На юге – Абдул-Меджид, и на юго-востоке Араб-Табия. С севера – река Дунай. Без взятия этих фортов прорваться к городу было невозможно. Вообще за время нашего топтания у Мачина и Гирсова турки собрали в Силистрии значительные силы до 18 тысяч человек при 170 орудиях. Но наших все равно было гораздо больше – 9 кавалерийских и 15 пехотных дивизий с артиллерией, казаки, саперы, госпиталя. Всего 65 тысяч человек при 250 орудиях. Целая армия, способная по всем правилам военной науки успешно не только осаждать, но и штурмовать укрепленную крепость. И силы все наращивались.
О штурме забыли сразу. Любопытно, что предлагал его не кто иной, как сапер Шильдер. Он, кстати и брал Силистрию в 1829 году. Правда, лично руководил предварительной осадой. Но тогда не было этих проклятых фортов. И все-таки Шильдер предлагал попытаться ударить между фортом Араб-Табия и Дунаем, вдоль берега и ручался, что за 2 недели возьмет крепость. Паскевич возмутился. Может тут и действительно попахивало авантюрой, а может, при должном расчете и нет. Но попробовать то стоило, без всякого сомнения. Шильдер ругался с Паскевичем и Горчаковым. Тот звал его за упрямство «Сущий сатана». Шильдер пустился во все тяжкие. Будучи спиритом, он во время одного из споров объявил, что ему явился сам император Александр I и предсказал успех штурма. Но это скорее анекдот, шутка. В реальности он, конечно, не мог противиться Паскевичу и Горчакову, и согласился на осаду. Но ведь и осаду Паскевич организовал странную. Армия обложила крепость с юго-востока и юга, но оставался свободный проход на западе от Туртукая. Оттуда турки будут все время получать подкрепления. Через 20 лет такую бестолковую осаду устроят другие наши «бестолковые полководцы» под Плевной. Но это к слову. Вот еще одно разочарование
В ночь на 6(18) мая войска расположились, и началась правильная осада. Хорошо еще, что руководил ею лично Шильдер. Он развернул специальный инженерный лагерь впереди осадного корпуса, откуда начал рыть параллели, потом минные галереи под стены Араб-Табии. Его палатка стояла у входа в первую траншею, куда уже залетали штуцерные пули. Помогали ему старые помощники, будущие герои войны подполковник Тотлебен, капитаны Хлебников, Фолькмут, штабс-капитан Тибедель. Не только инженеры, но и толковые общевойсковые командиры. В этой осадной войне только инженерные работы велись с самым тщательным, положительным результатом. Все остальное – из рук вон плохо. Постепенно вокруг турецких позиций появлялись параллели, сапы, подкопы, строились батареи шильдеровского типа с аванлопами. Но не было выработано даже предварительного плана будущего штурма, планов разведки боем, разведывательных вылазок, поисков с взятием языков. Должной разведки вообще не было. Поразительно! Где Паскевич и Горчаков? Все просто ждали, когда Шильдер взорвет Араб-Табию и Абдул-Меджид, и тогда к осени будем штурмовать. Поразительно!
Вся эта возня 9 июня закончилась ничем. Но за этот месяц осады было наделано столько глупостей, которых хватило бы на несколько осад. Причем, когда, несмотря на все эти глупости, мы подойдем-таки к решительному штурму и на 90 процентов он мог стать успешным, (100 процентов на войне не дают никогда – С.К.) штурм отменяют. С начала войны такие казусы начали превращаться в тенденцию, и, к сожалению, она будет сопровождать нас до конца войны практически на всех ТВД, и главное в Севастополе. Не вдаваясь в общеизвестные подробности, буквально отрывочно приведу примеры новых разочарований.
8(20) мая в полдень турки первыми атаковали наших штуцерных, прикрывающих инженерные работы. Их отбили, потеряв трех нижних чинов убитыми. На следующий день для рекогносцировки у форта Абдул-Меджид выступил с небольшим отрядом сам Горчаков. Турки вышли навстречу. Короткая стычка кавалерии и все вернулись восвояси.
Ровно такие же действия повторились через неделю Турецкая вылазка под Араб-Табия и наша разведка боем отряда генерал-майора Непойчицкого под Абдул-Маджидом. Теперь в схватку вступили и пушки, началась артиллерийская дуэль. Потери с обеих сторон.
16(28) мая турки атаковали нас в районе крайнего правого фланга ближе к Дунаю, но были отбиты. Нашими войсками в этом районе командовал начальник 8-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Сельван. Бригадными командирами у него были генерал-майоры Весилитский, Павлов и князь Урусов. Скажу несколько слов о Сельване, поскольку именно он «отличится» так, что надолго введет в спор военных историков.
Начальник 8-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван, как говорится, звезд с неба не хватал. Как и его соратник генерал Ушаков долго шел к этой командной должности, и, хотя воевать начал в 20 лет наград выше Св. Георгия 4-й степени не удостоился. Начальство как-то всегда обходило его стороной. Эту войну он воспринял, как последний шанс проявить и прославить себя настоящим полководцем. Он рвался в бой по долгу, и по желанию скорейших наград и славы. И потерял голову в прямом и переносном смысле. «Только на третий день во рву разыскали среди нескольких сот трупов солдат, погибших при этой попытке, тело генерала Сельвана, обезглавленное, с разрубленной грудью».
Сельван в ходе успешного боя 16 мая непонятно почему решил, что турки именно здесь на узкой прибрежной полоске сосредоточили главные силы, ослабив оборону самого форта Араб-Табия. Он, недолго думая, не докладывая по команде, на свой страх и риск сразу назначает атаку главных укреплений форта, несмотря на то, что выделил для этого всего одну бригаду генерала Веселитского и опускавшуюся на землю ночь. Потом будут говорить, что подвинули Сельвана на настоящую авантюру молодые офицеры. Всего 300 шагов до линии укреплений якобы воодушевили генерала на такое решение. Поразительно! Как мог опытный, довольно повоевавший военачальник решиться атаковать возвышающееся правильное укрепление со рвом, брустверами и горжей даже не имея лестниц и фашин. Да еще практически ночью? Ну, что тут скажешь!
Сельван выстроил батальоны Алексопольского, Полтавского и Засмостского полка для атаки в одну линию друг за другом. Сам подъехал к командиру передового батальона подполковнику фон Брикену и закричал: «Вот вам Георгиевский крест! Возьмите Араб-Табию! С Богом! Ведите ваш батальон!». Сам генерал пошел с батальонами. Ночь помогла подойти ко рву довольно близко, хотя и скользили, поднимаясь по крутым склонам, но, когда ударили в барабаны турки вышли на валы открыли артиллерийский и ружейный огонь по давно пристрелянной местности. Темнота им не мешала. Наши ползли по склонам, сползали в ров и лезли наверх, порываясь в штыковую атаку, но только падали с обрывов вала в ров. Ранен командир бригады генерал Веселитский. Во рву был ранен и генерал Сельван. Последней его командой была команда на отход. Находившийся в тылу со своей бригадой генерал-майор Павлов услышал выстрелы, артиллерийскую канонаду и послал офицера, узнать, в чем дело. То вернулся и доложил, что начальник дивизии неожиданно атакует форт. Изумленный Павлов мгновенно поднял бригаду и бегом в темноте устремился в эту кровавую кашу. Павлов ранен первой же прилетевшей штуцерной пулей. Командование принимает князь Урусов, но только для того, чтобы отвести остатки войск. Много раненых и убитых остались на валах и горже форта. Утром турки подняли над фортом белый флаг. Перемирие на два часа для уборки раненых и убитых. Убирать было что. Из 4-х наших батальонных командиров 3-е раненые. Убито 22 офицера и 315 нижних чинов, ранено 596 солдат и офицеров. О судьбе генерала Сельвана мы уже сказали. Турки потеряли 68 убитыми и 121 ранеными. Ужасно.
Эта трагическая, несуразная атака Сельвана привела к далеко идущим последствиям - не только к запрещению всяческой самодеятельности, но и разумной инициативы, самостоятельности всех без исключения командиров осадной армии. Шильдер же продолжал копать свои траншеи и сапы, минные галереи, возвел 3 новые батареи. К 21 мая (2 июня) он приблизился к форту на расстояние 20 сажень. Это всего один штыковой бросок. Тотлебен решил работать даже днем, поставив штуцерных на постоянную стрельбу и копал, копал. Туки отвечали ружейным огнем… В этой перестрелке был неожиданно убит комендант форта Мусса-паша. Ему на смену из Шумлы по так и не закрытому западному коридору прибудет новый комендант Гусейн-паша. Дорогу на Шумлу надо было перерезать, во чтобы-то не стало. Готов был за это взяться наш старый знакомый генерал Хрулев. Ему, как через 20 лет Скобелеву, так и не могли найти пока достойного места службы. С кавалерийским отрядом он обеспечивал наш левый фланг. Хрулев постоянно завязывал удачные боевые стычки с турками, понял, что толковой защиты западного коридора те так и не организовали. Просил выделить ему дополнительно пехоту, артиллерию и обещал в течение суток закрыть коридор. Но приказа Паскевича так и не получил. Положение настолько очевидное, что даже Николай I из далекого Петербурга написал ему: «Кажется Мне, что весьма благоприятно обстоятельство для нас, что турки оставили Туртукай. Не дает ли оно возможность обложить Силистрию и с верховья Дуная».
Паскевич обиделся, опять начал кивать на Австрию, но что-то надо было предпринимать. Недовольство государя было для него страшнее всего на свете. На всякий случай в ответном письме написал: «Здоровье мое день ото дня расстраивается, но я постараюсь остаться здесь елико возможно долее, думая, что могу быть полезен. По армии объявлено начало наступления. Но без четко обозначенных целей, установок. Все это более походило на разведку боем, что и случилось на самом деле, хотя Паскевич вывел главные силы осадного корпуса. Еще более непонятно было то, что атаковать он решил не давно разрабатываемый форт Араб-Табию, а совершенно забытый южный форт Абдул-Меджид. В авангарде шел отряд генерала Хрулева. Он собственно и столкнулся с турецкой кавалерией, вышедшей из форта навстречу. Наша атака получилась стремительной и истребительной. Уланы в короткий срок изрубили 60 человек, взяли знамя и 10 пленных. Хрулев устремился в преследование в надежде на подкрепление пехотой и артиллерией. Победа сама шла навстречу, но на этом все и кончилось. Опять все так напоминает Скобелева под Плевной. Фельдмаршал забрался ос свитой на господствующую высоту, турки это заметили и открыли по высоте артиллерийский огонь. Прилетевшее ядро едва не попало в Паскевича. Тот остался цел, но приказал немедленно прекратить наступление. Сам на следующий день слег в постель от контузии и открывшейся лихорадки, и убыл в Яссы, оставив армию на Горчакова.
Горчаков тут же запаниковал. Турки де усилились аж шестью тысячами новых аскеров. Англичане с французами в Варне и скоро все их 120 тысяч будут на Дунае. Мы же после неудачных боев и потерь ослабли, и сражаться с союзниками, имея в тылу мощную крепость с мощным гарнизоном – безумие. Паскевич из своего далека с ним согласился, и прямо приказал Шильдеру вести работы так, чтобы в случае необходимости прекратить их в самое короткое время. Между тем Тотлебен произвел два взрыва, разрушивших часть бастиона Араб-Табии. В пролом даже вошла одна наша рота, но без должной поддержки вынуждена была отступить. Не о каком усилении турок и говорить не приходилось, учитывая наше подавляющее превосходство. Но Горчаков, как всегда, сомневался. А тут еще 1(13) июня тяжело ранило осколком гранаты Шильдера – раздробило правую ногу. Он стойко перенес ампутацию, на пароходе был отправлен в Калараш, но прожил всего две недели и умер от заражения крови. Николай I написал своему любимцу немедленно по ранению: «Давно хотел Я сам сказать тебе, любезный Шильдер, как огорчен я был известием о твоей тяжкой ране. Давно ценя тебя, Я был уверен, что и настоящую кампанию ты молодецки, как всегда, исполнишь свое дело… Я же между прочими потерями, искренне жалею, что лишился твоего содействия, когда МНЕ И РОССИИ НУЖНЫ ТЕБЕ ПОДОБНЫЕ…» Горчакову же он пишет: «Потеря Шильдера Меня крайне огорчила, точно второго не будет, и по знанию, и по храбрости».
Несмотря на потерю своего главного командира, саперы рыли и рыли. 7(9) июня Тотлебен организовал еще три взрыва и практически открыл дорогу в форт. Горчакову пришлось отдать приказ начать атаку в ночь с 8 на 9 июня, взять форт Араб-Табия и ворваться в Силистрию. И войска рванули вперед со всей ненавистью и стремительностью. В это момент нарочный привозит приказ Паскевича о снятии осады. Тот ссылался на разрешение государя. Николай I действительно допускал возможность снятия осады, но только в случае неудачи при атаке на форт. Атаки никакой не случились, а войска встали в самый решительный момент. Позор!
Паскевич пугал государя и Горчакова мистической угрозой со стороны вероломной Австрии. Австрия, конечно, вероломна, но не настолько же. Но Паскевич оставался неумолим. Мы не только сняли осаду с Силистрии, но и через неделю 13(25) июня начали отвод всей армии за Дунай, уничтожать мосты, разбивать паромы. 15(27) июня все плоты, паромы и суда, на которых держались мосты были спущены вниз по Дунаю. Зачем?! У нас оставалось более 120 тысяч человек и 392 орудия. Омер-паша не набирал и 100 тысяч человек с 200 орудиями. Союзники только в начале августа могли выдвинуть из Варны не более 30 тысяч человек. Были еще реальные по факту, но мифические по делам 150 тысяч австрийцев, но против них можно было направить к Хотину 1-й и 2-й армейские и Кирасирский корпуса. Чего же боялись? Мы могли бы и должны, ДОЛЖНЫ были активизировать действия против турок и союзников, втягивая их в войну на Балканах, а не в Крыму. Во всяком случае, надолго отсрочить высадку туда союзников. Вместо этого мы все лето топтались на месте, ведя бои местного значения, кстати – довольно успешные. Выше всех похвал показали себя в них инженеры Шильдер и Тотлебен, генералы Хрулев, Лапранди, Лидерс. Но этого не замечали Паскевич с Горчаковым, и, главное – Петербург. Они были заняты дипломатической перепиской (возней) с Веной и Берлином. Оттуда шли намеки и довольно робкие угрозы, но реально никто бы не смог нас убрать с Дуная. Ушли сами. Позор!
В конце августа, как мы уже говорили, Горчаков после первых же стычек с союзниками уводит войска на левый берег Прута. Ушаков возвращает свою дивизию в Измаил. Турки сразу же заняли княжества. Омер-паша уже 10(22) августа был в Бухаресте. Правда, в этот день границу Валахии пересекли войска австрийского фельдмаршала-лейтенанта Коронина, которые очень скоро заменили турок во всех Дунайских княжествах. Но нам то, что от этого?!
Так, на мой взгляд, была допущена крупнейшая стратегическая ошибка, изменившая не только весь ход Восточной войны, но и, скорее всего, ее итоги. Мы сами затащили союзников в Крым к Севастополю.
Полковник Сергей Куличкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
