Сразу после Альмы стало понятно – Севастополь будет атакован с суши при полной поддержке многочисленного союзного флота. Флот обеспечивал союзникам не только артиллерийскую поддержку, но и бесперебойное пополнение личного состава, снабжение всеми видами боеприпасов, вооружения, материального обеспечения и эвакуации раненых. Без флота вся операция союзников ничего не стоила. Меншиков первым понял, что уничтожить союзный флот силами Черноморского флота просто невозможно. Любое морское сражение могло привести лишь к частным потерям союзников и полному уничтожению наших кораблей. А это по большому счету и была главная цель противника, особенно англичан. Крым и Севастополь, как таковые, им вообще-то и не были нужны. Но Черноморский флот мог еще принести огромную пользу, если включить его в общую систему сухопутной обороны Севастополя, усилив ее тем самым на несколько порядков. Меншиков принимает решение снять с части кораблей все артиллерийское вооружение и вместе с личным составом направить их на оборонительные рубежи. Сами корабли затопить на рейде, перекрыв тем самым вход в Севастопольскую бухту. Оставшиеся корабли должны были в зависимости от обстановки артиллерийским огнем поддерживать оборону. Уже 8(20) сентября с первыми признаками возможного поражения на Альме он отдает приказ Корнилову затопить часть кораблей и перекрыть союзному флоту вход в бухту.
Корнилова этот приказ просто потряс. Для моряка затопить собственными руками боевые, боеготовые корабли, что-то невероятное. Принять бой, «поразить противника, сколько можно и даже погибнуть, но с честью» – вот настоящая доблесть и слава настоящего моряка. С этим предложением он выступил на срочно собранном уже 9(21) сентября в кают-компании 120-пушечного флагманского линкора флота «Великий Князь Константин» совещании все морских начальников и командиров кораблей Черноморского флота. За многие годы по разным причинам это совещание обросло множеством легенд, отраженных в книгах, пьесах, кинофильмах, и как-то сложилось мнение, что все участники были против затопления, спасая честь флота. Хотя многочисленные добросовестные исследователи доказывали обратное. Позволю себе присоединиться к ним. Решительно против затопления выступал один вице-адмирал Корнилов. Его поддержали старички вице-адмирал Нахимов, контр-адмиралы Истомин, Панфилов, два брата Вукотичи. Да и то, скорее не поддержали, а промолчали. Уж Нахимов после Синопа больше других понимал, чем может кончиться сражение даже при поддержке береговых батарей с союзным флотом, подавляющее преимущество которого четырехкратное в количестве кораблей, технической оснащенности, пароходов у нас в десять раз меньше, артиллерии примерно в сколько же, не вызывало не у кого сомнения. Одним словом, старички не поддержали, а скорее промолчали, как промолчали и после выступления от лица абсолютного большинства участников совещания тоже немолодого 52-летнего командира линкора «Силистрия» капитана 1-го ранга Апполинария Александровича Зорина. Тот предложил не подвергать флот «мало полезному, обязательному истреблению в открытом бою», а перекрыть частью кораблей вход в Севастополь по морю, и обратить все его силы на сухопутную оборону города.
Корнилов этого не ожидал и прекратил совещание, не дав больше никому слова, заявив: «Готовьтесь к выходу, будет дан сигнал, кому что делать!» И вывел бы флот, если бы не Меншиков. Историк М.И. Богданович пишет: «Распустив совет, адмирал (Корнилов – С.К.) отправился к князю Меншикову и изъявил свое намерение – выйти в море. Когда же князь повторил отданное накануне приказание – затопить фарватер, Корнилов отвечал, что он этого не сделает. Раздраженный противоречием подчиненного, Меншиков сказал: «Ну, так поезжайте в Николаев к своему месту службы (штаб флота находился в Николаеве – С.К.), и приказал ординарцу позвать вице-адмирала Станюковича, чтобы через него сделать дальнейшие распоряжения. «Остановитесь, – вскричал Корнилов, – это самоубийство… то, к чему вы меня принуждаете… но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем – невозможно! Я готов повиноваться вам».
Меншиков, безусловно, прав и безупречен. Формально Корнилов был только начальником штаба флота. Над ним стоял командующий флотом вице-адмирал М.Б. Берх и командир Севастопольского порта военный губернатор Севастополя вице-адмирал М.Н. Станюкович. 75-летний Берх, никогда не командовавший в сражениях даже эскадрами так и просидит всю войну в Николаеве. А такой же престарелый Станюкович, хоть и боевой адмирал, в обороне Севастополя ничем не отличится и будет отозван оттуда в марте 1855 года. Конечно, Меншиков и сам государь Николай I считала адмирала и генерал-адъютанта Корнилова пусть и не формально главным на флоте, но что ему оставалось делать в такой ситуации?
О том, кем станет для обороны Севастополя Корнилов, мы еще поговорим, а пока не могу не остановиться кратко на жизненном пути этого удивительного человека – флотоводца, дипломата, героя.
Вице-адмирал, генерал-адъютант Владимир Алексеевич Корнилов вступил в Восточную войну 47 лет в полном расцвете сил и таланта. Для нас как-то само собой связываются имена Корнилова и Нахимова, конечно, через Севастополь в первую очередь. Между тем это были совершенно разные люди, и общего у них было, пожалуй, только любовь к флоту, высочайшее чувство долга и настоящий искренний патриотизм. Еще, оба вполне заслуженно и справедливо были любимцами самого адмирала Лазарева и будут похоронены рядом со своим «отцом-командиром». Но, если Нахимов кроме корабля, матроса и офицера, боевого похода и повседневной службы ничего в жизни не имел, и не хотел иметь, Корнилов вел полноценную жизнь с ее различными интересами, запросами, представлениями, в том числе и светскими. А начинали одинаково с Морского кадетского корпуса, мичманов и далее шли до адмиральских орлов на эполетах вровень, командуя малыми и большими кораблями, эскадрами. Корнилов, как и его визави, ходил в кругосветку, храбро воевал в Наваринском сражении, других морских баталиях, на Кавказе, награжден не раз за личную храбрость и усердную службу командира и флотоводца.
Но при этом успевал писать флотоводческие книги, вести дипломатические дела в Турции, Греции, Англии, отлично знал и вел штабную флотскую работу, проявив себя везде блестящим организатором. Перед войной именно его заметит сам государь император Николай I и привлечет Корнилова в свой штаб для проверки флотов империи, с включением в Свиту Его Императорского Величества, производством в 45 лет в вице-адмиралы и назначением генерал-адъютантом. Именно Корнилов перед войной занимался составлением проекта нового Морского Устава. Чего только стоит оценка данная Корнилову его боготворимым командиром адмиралом Лазаревым: «Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать того, который соединил в себе и познания морского дела и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было в критических обстоятельствах доверить и честь флага, и честь нации».
Наконец, и в личной жизни он будет счастливо женат на дочери сенатора Елизавете Васильевны Новосильцевой, с которой воспитывал трех сыновей и двух дочерей. Ну чем не баловень фортуны? И геройская смерть его в самом начале обороны навсегда впишет имя адмирала в пантеон героев России со знаменитым памятником в Севастополе, Корниловской набережной там же. Его именем назовут бухту в Японском море и банку в Каспийском. Любопытно то, что и деятели Советской власти не рискнут посягнуть на его памятники, несмотря одну фамилию с самым злостным их врагом белым генералом Корниловым. В то время искоренялись и не такие совпадения.
Итак, моряки согласились с затоплением, хотя делали это неохотно. И все-таки в ночь на 11(23) сентября затопили 5 парусных линкоров и 2 фрегата. Бухту перегородили плавающие обломки рангоута и останки некогда боевых «Сизополя», «Варны», «Силистрии», «Уриила», «Флоры», «Силафиила» и «Три Святителя». Последний – 130-пушечный линкор никак не хотел уходить под воду от прорубленных в подводной части пробоин, и его буквально расстрелял в упор пароход-фрегат «Громоносец». Моряки внимали знаменитому приказу любимого адмирала Нахимова: «Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона, я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться, как герой; соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».
Между тем зашевелились и союзники. Конечно, в Севастополе их ожидали именно с севера. О Южной стороне никто и не думал. 9 оставшихся сравнительно новых линкоров вывели в Большую бухту еще 10(22) сентября, чтобы бомбардировать предполье позиций северной стороны. А они к тому времени уже появились. Их начал создавать еще до сражения на Альме 2 (14) сентября, прибывший из Дунайской армии подполковник Тотлебен. Как мы помним, до этого там было всего 12 орудий, обращенных в чистое поле. Молодой инженер с помощью контр-адмирала Истомина привлек к работам моряков, гарнизонных солдат, обывателей, арестантов и начал с невероятной быстротой днем и ночью возводить укрепления. С крайнего левого фланга, от морского обрыва до Северного укрепления, о котором мы уже говорили, появились две батареи на 8 и 6 24-фунтовых пушек. Батареи Тотлебен соединил с укреплением двумя траншеями – первая для стрелков, вторая для резервов. Вправо от центрального Северного укрепления он построил тоже две батареи по 12 24-фунтовых пушек и на 6 единорогов. Тоже соединили их с главным укреплением. На батареи выдвигались войска и моряки флотских экипажей.
Казалось все ясно – мы спешно укрепляем Северную сторону и готовимся встретить наступающего на город врага. И тут противоборствующие стороны перешли к совершенно невероятному маневрированию, которое в итоге и образовало ставший потом хорошо всем известный фронт осады Севастополя. Об этом маневрировании спорят до сих пор, но все в сослагательном наклонении, хотя, на мой взгляд, найти объяснение решению Меншикова и союзного командования не трудно. Я лишь хочу отметить, что в той обстановке выше всех похвал действовал Меншиков. Союзники же все-таки упустили весьма вероятную возможность взятия Севастополя в самый кратчайший срок с ходу. Впрочем, и это совсем не очевидно.
Наши отступающие войска двигались ускоренным маршем в Севастополь. В город уже вошел Тарутинский пехотный полк и занял Северное укрепление, занимали тыловые позиции 4 резервных батальона 13-й пехотной дивизии. И в этот момент Меншиков отдает приказ о повороте армии от Севастополя на северо-восток, расположении ее на Мекензевых высотах, чтобы перекрыть союзникам дорогу на Перекоп и сохранить связь, пути снабжения центральной России с армией и Севастополем. Избежать полной его блокады, что в тех условиях оставляло шансы не только на успешную оборону города, но активные действия армии в Крыму. Полностью согласен с теми, кто оценил эти действия нашего главнокомандующего, как блестящие. Не согласен только с тем, что Меншиков сознательно загонял союзников на Южную сторону. Он просто не исключал такой возможности, а надеялся на то, что и с севера союзникам будет сложно брать Севастополь, имея нависающую на фланг целую русскую армию. Да и Евпатория не могла стать надежной тыловой базой снабжения из-за значительного расстояния до Севастополя. Генерал-адмирал боялся одного – быстрого броска всей союзной махины на пока еще слабо защищенный Севастополь, конечно, рисковал, но рассчитывал, что малочисленные защитники города все-таки сумеют сдержать это первый удар. В конечно счете Меншиков оказался прав. Без риска войны не бывает.
Более того, союзники даже удивили его. И как было не удивляться. Имея 60-тысячную армию против практически беззащитного города, они даже не попытались одним броском ворваться в Севастополь с севера, пробиться на Южную сторону, и решить вопрос сразу, а не через год. Но не было у них тогда великого Наполеона и хитроумного Веллингтона. И уже этот просчет говорит о примерно одинаковом уровне полководческого таланта военачальников, воевавших в Крыму. Справедливости ради надо сказать, что английский главнокомандующий Реглан вознамерился-таки немедленно атаковать Севастополь и взять хотя бы Северную сторону. Предложил свою идею французскому соратнику Сент-Арно и получил категорический отказ. Позже историки будут оправдывать маршала. Приводя тысячи причин, в том числе усталость войск после Альмы, незнание ТВД, наличие русских войск на фланге, недостаток кавалерии, потери при Альме, время на эвакуацию раненых, отсутствие обозов, тылов. Кто-то ссылался на последнюю стадию рака. Все это так, но более всего Сент-Арно хотел претворить в жизнь уже разработанный им собственный план взятия Севастополя, и ждал от англичан согласия на его реализацию. Так начинались первые и не последние разногласия между союзниками.
План французского маршала предусматривал то самый обходной маневр Севастополя с севера на юг, организацию сравнительно близлежащих баз снабжения на юге полуострова, правильной подготовки штурма (устройство батарей, позиций), бомбардировку и штурм. Реглан не соглашался, а время для стремительного удара по слабо укрепленному Севастополю уходило еще более стремительно. К тому же, глядя на французов, сам Реглан начал переправлять раненых на суда. В конце концов, Реглан согласился с Сент-Арно и 11(23) сентября, в день затопления флота, союзная армия двинулась пока в сторону Севастополя, чтобы переправиться через еще оставшиеся речки. После переправы через Бельбек, Реглан в виду русских позиций попытался еще раз подтолкнуть Сент-Арно к атаке. Но тот уже получил сведения о создании русскими новых батарей, укреплений, затоплении части кораблей и решительно отказал. Реглан заколебался и окончательно сдался, когда идею французов поддержал его собственный главный инженер генерал Бургоэн. Тот прямо указал на удобную для организации базы снабжения Балаклавскую бухту. Французам уступался Херсонес. И союзники начали обходной поход налегке, с полевой артиллерией, походными лазаретами и 7-дневным носимым запасом продовольствия. В ночь с 11(23) на 12(24) сентября одновременно двинулись и союзные войска, и армия Меншикова. На пути две враждующие силы только соприкоснулись друг с другом – авангарды союзников и уходящие обозы русских.
К 14(26) сентября французы обосновались на Федюхинских высотах, а англичане пошли на Балаклаву. Союзный флот от Евпатории двинулся всей армадой к южному побережью Крыма – французы в бухту Камышовая на Херсонесе, англичане – в Балаклавскую бухту. Если французы не встретили никакого сопротивления в своих перемещениях, англичанам совершенно неожиданно пришлось «геройски» штурмовать Балаклаву. Там стояла всего лишь рота греческого батальона 80 строевых и 80 нестроевых солдат отставников под командованием полковника Манто. Да еще четыре полупудовые мортирки батареи капитана Маркова. Это первые герои Севастополя и вот почему. Манто со своими инвалидами занял господствующую высоту в развалинах замка. Там же развернулись пушки Маркова. Они решили стоять насмерть. Рано утром Реглан легкой походкой повел войска в незащищенную Балаклаву (знал об этом наверняка), и был встречен залпами гранат батареи Маркова и ружейным огнем стрелков. Реглан в недоумении остановился, провел обязательную рекогносцировку и выделил на взятие города целую легкую дивизию с артиллерией. Как водится, началась правильная артподготовка и попытка атаки. Защитники отвечали редко, но метко и поле боя быстро покрылось красными мундирами убитых и раненых. Красные мундиры поспешили отойти. Подошла долгожданная эскадра адмирала Лайонеса и ударила главным калибром. Но до 3-х часов дня русские стояли, англичане несли неоправданные потери. Стояли до тех пор, пока не кончились боеприпасы у Маркова. Только тогда лавина стрелков в красных мундирах ворвалась на развалины замка и оттуда спустилась в город. В плен им удалось взять оставшихся в живых самого полковника Манто, 5 офицеров и 60 нижних чинов. Всех ранеными! Ну не герои ли?!
С такими неприятностями англичане закончили свой маневр на основные позиции у Севастополя. Французы не воевали, но и им судьба преподнесла неприятный сюрприз. Свалился в тяжелейшем приступе сам главнокомандующий маршал Сент-Арно. «Был привезен из лагеря на реке Черной в Балаклаву маршал Сент-Арно, откуда его отправили на пароходе «Бертоллет» в Константинополь, но на пути он скончался 17(29) сентября. Между тем французская армия, заняв западную часть Херсонесского полуострова, устроила основание своих действий в Камышовой бухте». Командование войсками Сент-Арно успел передать генералу Канроберу.
А что же Севастополь? Город, конечно, взбудоражил приказ Меншикова и отвод основных сил армии. Хотя уже из приказа от 13 (25) сентября, объявлявшего город на осадном положении, и назначении главных начальников было ясно – основная тяжесть обороны ложиться на личный состав Черноморского флота. Меншиков поставил во главе обороны вице-адмирала Станюковича и генерал-лейтенанта Моллера. За оборону Северной стороны отвечал адмирал Корнилов, Южной стороны – адмирал Нахимов. Моряки так это и поняли. Нахимов, имевший в своем распоряжении только 5 резервных батальонов и флотский экипаж, не представляя, как можно с 4-мя тысячами человек держать всю Южную сторону, принимает единственно правильное решение. Он издает приказ о подготовке к затоплению оставшихся кораблей эскадры, с орудиями и личным составом выйти на сухопутную оборону и принять смерть, защищая Севастополь до последней возможности. Нахимов говорил об этом открыто. Он искренне верил в то, что умрет в бою за Севастополь и не скрывал своей веры.
Вот с этого момента начинается короткий, но чрезвычайно важный, судьбоносный триумф адмирала Корнилова. До сих пор, особенно среди тех, кто подробно знаком со всеми нюансами обороны Севастополя, нет-нет да возникают сомнения в огромной роли Корнилова для обороны. Вроде бы никаких укреплений, как Тотлебен, он не возводил, не командовал бастионами, не водил войска в бой, сражения, погиб в самом начале обороны. Но это очень поверхностный взгляд. Именно Корнилов по собственной инициативе в самый беспорядочный, не совсем понятный момент взвали на себя организацию и цементирование будущей несокрушимой обороны. И прежде всего ее моральной составляющей. Именно Корнилов своей непоколебимой убежденностью, уверенной работоспособностью убедил не только моряков флота, но и солдат, обывателей Севастополя, что отныне город превращается как бы в один огромный боевой корабль, выступающий на решающую схватку с вероломным врагом и готовый на все ради победы. Именно Корнилов самостоятельно принимает на себя всю ответственность за оборону Севастополя.
Узнав о маневре союзных войск и флота, он немедленно переводит все сухопутные силы с Северной стороны на Южную. А это сразу 11 флотских батальонов, 3 пехотных, артиллерия, в том числе морская. В тот же вечер 14 (26) сентября он собирает совещание высших воинских и флотских начальников гарнизона, на котором предлагает собственное распределение секторов обороны с назначением в каждом ответственного начальника. Получили назначение на свои посты и сектора вице-адмирал Новосильский, контр-адмиралы Юхарин и Вукотич. Контр-адмирал Истомин получил в подчинение Малахов курган и 3-й бастион – ключевую точку обороны, которую еще предстояло превратить в настоящую крепость. Предложение было принято без обсуждений, как и назначение подполковника Тотлебена главным распорядителем работ по скорейшему возведению укреплений на Южной стороне с представлением ему чрезвычайных полномочий. Тотлебену разрешалось привлекать для этого все имеющиеся запасы морского порта и адмиралтейства, доков, складов, арсеналов. С кораблей на позиции направлялось необходимое количество пушек, боеприпасов, пороха, защитных материалов. Весь личный состав флота, гарнизона, обыватели и арестанты должны были в две смены с утра до вечера и с вечера до утра работать над возведением укреплений. От 5 до 6 тысяч человек должны были сменять друг друга. Наконец, и это удивительно, все высшие начальники гарнизон единогласно принимают решение поставить во главе обороны Севастополя вице-адмирала, генерал-адъютанта Владимира Алексеевича Корнилова. Все решения совещания немедленно отправляются главнокомандующему Меншикову в только что развернутый штаб армии в Бельбеке. Меншиков также немедленно соглашается с решениями совещания и обещает в самое ближайшее время направить для укрепления гарнизона часть полевых войск с артиллерией.
На следующий день 15(27) сентября войска вышли согласно диспозиции на позиции, и Корнилов приказывает отслужить всем духовенством и личным составом крестный ход с хоругвями и молебном. «По распоряжению Корнилова духовенство с образами, хоругвями и крестами совершило крестный ход по Южной оборонительной линии, на всех дистанциях отслужены молебны. «Пусть прежде напомнят войскам слово Божие, – сказал Корнилов, – а потом я передам слово Царское». Удостоенный вполне заслуженно доверия монарха, счастливый супруг, отец многочисленного семейства, Корнилов готовился дать обет – пожертвовать жизнью во славу и защиту России. В блестящей генерал-адъютантской форме, окруженный многочисленной свитой, он объехал всю линию, приветствуя каждую часть войск, обращаясь к каждому батальону: «Ребята, – говорил он, – Царь надеется, что мы отстоим Севастополь, да и некуда отступать нам, позади нас море, впереди – неприятель. Князь Меншиков обошел его, и как только неприятель нас атакует, наша армия ударит на него с тыла. Помните же – не верьте отступлению. Тот изменник, кто протрубит ретираду!... И, если я сам прикажу отступать, коли меня!» «Ваше дело, – говорил он пехоте, – сначала строчить неприятеля из ружей, а если бы ему вздумалось забраться на батареи, то примите его по-русски, штыковая работа – вам знакомое дело!»
Закипело строительство. Тотлебен не успевал из-за протяженности Южной стороны и ежедневного ожидания штурма прикрыть город сплошной долговременной позицией. Он решил создать 3 оборонительные линии, разделенных на 4 отделения, или дистанции. Основу передовой главной и второй линии составляли бастионы и редуты, соединенные траншеями, окопами и закрытыми ходами сообщения для передвижения войск и резервов. Предусматривалось маневрирование артиллерией с созданием отсечных позиций. На второй линии, предназначенной для укрытия войск, отводимых на время артобстрела и маневрирования резервами, строились блиндажи, временные укрытия. Третья линия – в черте города. Там создавались опорные пункты с артиллерией в зданиях, возводились баррикады и размещались тыловые пункты снабжения оружием, боеприпасами, порохами, продовольствием, госпитали и медпункты. Бастионы представляли собой замкнутые насыпные оборонительные сооружения, с артиллерийским позициями, вырытыми в грунте огнеприпасными погребами и временными казармами. Для строительства использовались дерево, камень, мешки с песком, корабельные маты и канаты. Высота бастионов доходила до 5 саженей. Впереди обязательно отрылся ров глубиной до 3-х и шириной до 5 саженей. Редут – тоже замкнутое оборонительное сооружение с артиллерией. Люнет – полузамкнутое, открытое с тыла сооружение, тоже с артиллерией. На артиллерийских позициях размещались все типы корабельной артиллерии и полевые орудия. Между бастионами, редутами и люнетами размещались и отдельные батареи. Боевые корабли тоже вписывались в систему сухопутной обороны, частично поставляя на нее орудия с боевыми расчетами, частично выходя на боевые позиции для артиллерийского огня в севастопольские бухты. Сразу отмечу – за всю оборону флот отдал на сухопутье более 2000 орудий разного калибра.
Чрезвычайно важно отметить, что под Севастополем впервые в военной истории была создано глубоко эшелонированная, долговременная оборона полевого типа. Ранее отдельные части ее создавались только на короткое время, как правило, для одного сражения, как, например, при Бородино. Впервые перед главной оборонительной линией была создана сплошная зона ружейного (до 300 саженей) и артиллерийского (до 500 саженей) огня. Впервые такая оборона насыщалась целой системой рвов, засек, волчьих ям, минными ловушками и сапами.
В одном из писем той поры Тотлебен писал: «Наше положение в Севастополе было критическое, ежеминутно готовились мы встретить штурм в десятеро сильнейшего неприятеля и по крайней мере умереть с честью, как храбрые воины… Севастополь с сухопутной стороны не был почти совсем укреплен, так что совершенно был открыт для превосходных сил неприятельской армии. Начертание укреплений и расположение войск поручено мне генерал-адъютантом Корниловы. Нам помогает также храбрый адмирал Нахимов и все идет хорошо. Случались дни, когда мы теряли всякую надежду спасти Севастополь; я обрекал себя уже смерти, сердце у меня разрывалось…».
А что же союзники? Их переход на Южную сторону вовсе не снимал с повести дня штурма. Трудно поверить, чтобы они не рискнули ворваться в практически не защищенный город. И такая атака намечалась. Именно в день памятного нам молебна 15(27) сентября союзники провели первую рекогносцировку наши позиций. Скорее дежурную для практически предрешенной атаки. Они увидели возникающие прямо на глазах на ровном месте укрепления. Адмирал Лайонес буквально умолял Реглана пока не поздно начать наступление. Тот и не отказывался, но против поспешного штурма был теперь уже новый французский главнокомандующий генерал Канробер. Началась скучная перепалка, длившаяся двое суток. 17(29) сентября союзники провели еще одну рекогносцировку и обалдели. Русские укрепления приобрели законченный вид, и Канробер наотрез отказался наступать, заметив, что войска только расположились на местах, огневые позиции осадных орудий не готовы, поддержка же только полевой артиллерией явно недостаточна. К тому же на фланге маячил Меншиков с 30-тысячной армией и против него оборонительные позиции тоже не созданы. В Камышовой бухте и Балаклаве только началась разгрузка всего возможного и невозможного, приготовленного для взятия Севастополя. Одним словом, вырисовывалась правильная осада крепости. Севастополь уже превращался в глазах союзников в крепость, и невозможно было ее атаковать без предварительного подавления русских батарей и разрушения их позиций. И ведь французский генерал оказался прав на все сто процентов. Время внезапной атаки было упущено еще неделю назад. Французов опять поддержал английский инженер Бургоэн.
Итак, к 18(30) сентября противоборствующие стороны заняли основные позиции, и началась безумная гонка строительства батарей, укреплений, прибытие резервов, пополнения, продолжавшаяся до 4(16) октября.
Меншиков, как обещал, начал нем6едленное пополнение севастопольского гарнизона свежими сухопутными частями и подразделениями. В город пришли 2-й и 3-й сводные маршевые уланские полки, резервные батальоны Московского, Тарутинского, Минского пехотных полков, саперный батальон, в штатном составе Бутырский пехотный полк. Флотские батальоны переформировали во флотские экипажи. Вся пехота с моряками ушла на бастионы. А это сразу довело численность гарнизона до 30 тысяч человек. Прибывшие войска без раскачки включились в строительство укреплений. В целом до 5(17) октября мы построили более 20 батарей с 341 орудиями. 206 из них были морские большого калибра. На батареях имелось по 150 зарядов, в том числе – 50 мортирных с бомбами и 30 картечных. На амбразурах ставили деревянные щиты и канатную сетку для защиты от штуцерных пуль. Пороховые погреба в три наката не менее 7 футов. Оборона приобрела законченный вид. Вся оборонительная линия делилась на четыре отделения. 1-е отделение – от моря до редута №1 Шварца генерал-майора Аслановича, в которое входили 10, 8, 7-я батареи 6-й и 5-й бастионы. 2-е отделение – от редута Шварца до Грибка вице-адмирала Новосильского, в которое входили редут Шварца и 4-й бастион. Оба этих отделения прикрывали Городскую сторону. Корабельную сторону прикрывали еще два отделения. 3-е отделение – от батарей на Пересыпи до Дюкова оврага контр-адмирала Панфилова включало 3-й бастион и 3-ю батарею. Наконец, от Дюкова оврага до рейда располагалось главное 4-е отделение контр-адмирала Истомина, в которое входили 6-я батарея Жерве, Малахов курган, 1-й и 2-й бастионы.
Союзники тоже не плошали. На сухопутье они успели построить несколько батарей со 116 орудиями, и к ним нужно прибавить более 2000 флотских орудий на кораблях. Непрерывно шло пополнение и строительство укреплений, тыловых позиций. Из Варны к французам прибыла 5-я дивизия генерала Левальяна, и образовалась настоящая полноценная осадная позиция. 3-я и 4-я французские дивизии под командованием генерала Фурье встали между Сардинской балкой и Стрелецкой бухтой в расстоянии до 3-х верст от Севастополя фронтом к 4, 5, 6, и 7-му бастионам. Позади жилых и административных бараков разместились артиллерийский и инженерный парки с готовыми путями подвоза, госпитали и тылы. Еще на версту, ближе к центру главная квартира главнокомандующего генерала Канробера. Правее французов от Сардиноканской балки до Черной речки в 3-х верстах от наших позиций стояла английская пехота – дивизии генералов Ингленда, Катакара и хорошо знакомого нам Броуна. Обрывы Сапун-горы против Инкермана занимали дивизии Леси-Эванса и герцога Кембриджского. 1 и 2-я французские дивизии под командованием генерала Боске закрывали фланги на Сапун-горе и Федюхинских высотах. На позициях набралось 41 тысяча французов, 20 тысяч англичан и 6 тысяч турок.
Итак, в обороне Севастополя насчитывалось чуть более 30 тысяч человек с 341 орудиями. У союзников 67 тысяч человек со 116 орудиями. По личному составу мы уступали в 2 раза, а по артиллерии примерно равны, так как по позициям союзников могли бить только 118 орудий. Остальные обеспечивали фланги и береговую оборону. Важно отметить еще одно существенное преимущество союзных войск. Во время этой безумной подготовительной гонки мы постоянно ожидали нападения, прямой атаки врага, распыляли силы и средства, не говоря уж о нервном напряжении. Союзники же были свободны в своих планах. Как сейчас говорят, мяч был на их стороне.
Так продолжалось до 4(16) октября, пока союзники не решили, что их батареи готовы к артиллерийской подготовке и поддержке штурма. К тому же Канробера и Реглана подстегивали сведения из столиц. Да еще какие. Оказывается там уже давно, сразу после победы на Альме было объявлено о взятии Севастополя. Это одна из удивительных мистификаций, которые будут сотрясать Париж и Лондон на протяжении всей осады. Дадим слово прекрасному русскому писателю С.Н. Сергееву-Ценскому:
«На другой день (после Альмы – С.К.) в утренних выпусках газет появились всеми ожидаемые подробности этого славного дела. С большой осведомленностью газеты «Patrie», «Pays», «Constitutionnel» и другие сообщали своим читателям, когда и где последовательно, в нескольких сражениях была совершенно уничтожена армия Меншикова, уцелевшая от разгрома на Альме; как затем преступлено было к бомбардировке Севастополя, после которой блестяще проведен был штурм. Флот, стоявший в бухте, истреблен весь, без остатка. Сдача гарнизона была безусловной.
Конечно, нужно было все-таки указать и источник этих ошеломляющих известий. Газеты ссылались на татарина, приехавшего в Константинополь из Крыма. Уже в самом слове «татарин» была та самая экзотичность, которая необходима для достоверности, раз события совершаются в такой стране, как Россия. И в этот день самым популярным словом в Париже было слово «татарин».
Улицы были оживлены необычайно: как же можно усидеть дома, раз Севастополь взят? Газеты дошли до того, что патетически восклицали: «Наконец-то наши несчастья 1812 года в этой стране отомщены молниеносно быстро и блестяще». Радостно заволновались кварталы предместий; ликование перекинулось вместе с листами парижских газет в провинцию… С барабанным боем, торжественно объявлялись депеши газет гарнизонам провинциальных городов. Много, очень много было на законных основаниях пьяных в этот день во всей Франции. Даже незнакомые люди сходились на улицах для того, чтобы поздравить друг друга с тем, какую геройскую армию имеет их страна – несомненно лучшая страна в мире.
Наполеон III, мечтательный сын мечтательной Гортензии, так сразу и безоглядно уверовал в «татарина» с его бесподобными вестями из Крыма, что приказал было пушечными выстрелами с Инвалидного дома оповестить население Парижа о блистательной победе; и нигде во всем Париже не ждали с таким нетерпением этих заветных выстрелов, как на бирже. Где расцвел мгновенно, чуть только появились «телеграфические депеши» в газетах, давно невиданный ажиотаж. Побочный брат Наполеона, граф Морни, был на бирже совершенно в своей стихии.
Ликование было, конечно, и в Лондоне, и усиленно начали работать биржи и банки Сити, но Кларендона, руководившего иностранной политикой, со всех сторон засыпали вопросами, есть ли подтверждение столь пышных депеш, и Кларендон только разводил руками и говорил, что ему ничего неизвестно.
Париж продолжал волноваться сам и волновать Лондон, Берлин, Вену – всю Европу».
Что же удивляться нынешнему беспардонному вранью западной прессы. Было это уже, было, и не один раз!
Но Канроберу и Реглану пресса не оставляла выбора. Договорились, что 5(17) октября в 6.30 утра после трех сигнальных выстрелов французской 3-й батареи ударят все 116 орудий на земле и 1264 с кораблей эскадры. Эскадра стреляла одним бортом. Не забудем, что против флотской артиллерии союзников мы могли противопоставить всего 150 орудий, из которых только 47 стреляли прямой наводкой из казематных Александровского и Константиновского равелинов. Остальные вели огонь открыто через бруствер.
Началось первое огневое противостояние – артиллерийская дуэль у стен Севастополя, после которого союзники намеревались в первый раз атаковать город с суши. На мой взгляд, шансов на успех у них практически не было, но хочу сразу отметить – судьба Севастополя в конце-концов будет все-таки решена именно артиллерией, после того, как орудия союзников получат возможность практически безнаказанно обстреливать все передовые и тыловые позиции, резервы, пути пополнения всеми средствами защиты войск гарнизона. Запомним это.
Первое боевое противостояние представляло собой именно артиллерийскую дуэль, проходившую как бы в три этапа. Первый этап – массированная бомбардировка наших позиций и города в первый день, которая для французов окончилась полной неудачей, а для англичан некоторым, очень слабым преимуществом. Для нас же наиболее ощутимой была скорая, неожидаемая гибель души обороны адмирала Корнилова. Второй этап характеризуется абсолютной неудачей союзного флота в борьбе с нашими береговыми батареями. И третий этап, длившийся с 5(17) по 18(25) октября характеризуется непрерывным противостоянием наших и союзных батарей, так ни к чему и не приведшему.
Как часто на войне бывает, началось все с нарушения ранее задуманных планов. Уже в 5 часов утра наши дозоры заметили активные перемещения прислуги у орудий на французских позициях, и наши батареи ударили первыми. Упреждающий удар настолько озадачил противника, что долгожданный сигнал трех орудийного залпа раздался только в 7.30 утра. После этого стреляли уже все орудия с обеих сторон. С высоты птичьего полета можно было увидеть две сплошные дымовые полосы, окутавшие наши и противные позиции. 80 французских орудий обрушились на 64 наших орудия, 74 английские пушки били по 54-м нашим. Союзники обстреливали не только наши полевые позиции, но и тылы, городские районы, бухту. В 9.30 утра одна из наших бомб попала прямиком в пороховой погреб французской 4-й батареи на Рудольфовой горе, и там открылся настоящий ад, сопровождаемы криками «Ура!» с наших позиций. Через полчаса взорвались заряды на 1-й французской батареи с таким же эффектом, и в 11 часов французские батареи смолкли.
На другом фланге против 3-го бастиона и Малахова кургана англичане действовали более успешно. Уже сама перестрелка длилась до 3-х часов дня. На 3-м бастионе оказались сбиты треть всех орудий, разрушены амбразуры. В 3 часа дня английская бомба рванула в пороховом погребе в исходящем углу бастиона. Вся передняя часть бастиона обрушилась в ров, сразу погибло более 100 человек, в том числе командир батареи капитан-лейтенант Лесси. На Малаховым кургане еще в 12 часов дня сбили все орудия, находящиеся в башне, но остальные продолжали дуэль с англичанами. На английских батареях тоже запылали пожары, раздались короткие, но мощные взрывы. Защитники приготовились к атаке и последнему решительному бою, а англичане неожиданно замолчали. Это позволило нам привести себя в относительный порядок, оценить потери. Все было вполне поправимо, смущала только гибель сразу такого числа защитников. От них буквально ничего не осталось. Но более всего опечалило такое неожиданное, ненужное смертельное ранение Корнилова. Как потом выясниться, это будет наша главная потеря от бомбардировки.
До сих пор о гибели адмирала, несмотря на свидетельства многочисленных очевидцев, ходят различные толки, вплоть до мифических. Говорят о предзнаменованиях и предчувствиях самого адмирала. Действительно, перед поездкой на Малахов курган он передал уезжавшему в Николаев капитану Христофорову свои золотые часы: «Передайте, пожалуйста, жене; они должны принадлежать старшему сыну, боюсь, чтобы здесь их не разбить…». Но и только-то. Действительно, его флаг-офицер лейтенант Жандр не советовал ему надевать на себя трофейную чеченскую шашку, оставшуюся у него от адъютанта лейтенанта Железнова, погибшего во время первого столкновения паровых судов год назад. Якобы, шашка несла в себе завет: «Каждый, кто пойдет с ней в дело, будет непременно убит или смертельно ранен». Погиб Железнов, погиб и Корнилов. Что-то в этом есть мистическое, но на бастионах Севастополя с самого начала и до конца обороны, погибнуть можно было в сто раз проще, чем выжить, хоть адмиралу, хоть самому нижнему чину. Дадим слово одному из очевидцев этого трагического события:
«В половине 12-го часа, сказав: «Ну, теперь поедем», – сопровождавшему его лейтенанту Жандру, Корнилов пошел к брустверу батареи, за которым стояли лошади, и в тот самый миг был ранен ядром в левую ногу у самого живота. «Отстаивайте же Севастополь», – сказал он окружившим его офицерам, и вслед за тем, потеряв память, был перенесен в Морской госпиталь, где, обратившись к свидетелю последних минут его, капитан-лейтенанту Попову, произнес: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна», потом через несколько времени, продолжил: «Благослови Господи Россию и Государя, спаси Севастополь и флот». В жестоких, почти непрерывных страданиях, в заботах об участи горячо им любимых жены и детей, Корнилов, уже в предсмертные минуты, услышав говор, окружавших его офицеров, будто бы английские батареи были принуждены замолчать, произнес: «Ура! Ура!» и забылся, чтобы не пробуждаться более».
Государь император, поздравляя Меншикова с относительно успешным завершением первой схватки под Севастополем, не преминул добавить: «Славная смерть нашего любимого, почтенного Корнилова меня глубоко огорчила; мир праху его! Вели положить рядом с незабвенным Лазаревым. Когда доживем до спокойных времен, поставим памятник, на месте, где убит, и бастион назвать его именем…». Так в Севастополе появился Корниловский бастион. Вдова получила вместе с Высочайшим рескриптом, пенсию в 5 тысяч рублей и оплату долгов Корнилова на 27 тысяч рублей.
Однако вернемся на бастионы. Англичане действительно остановились, ожидая эффективной помощи флота. Куда же они без флота – главной любви и гордости. Правда, флот был союзный с французами, но никто не сомневался в приоритете англичан. Кстати, командовал морской операцией французский адмирал Гамелен. Английские адмиралы в принципе были против операции, но пришлось подчиниться приказу из Адмиралтейства. С вступлением в дело корабельной артиллерии начался второй этап этой операции.
А флот оплошал. Полнейший штиль не позволил кораблям открыть огонь одновременно с сухопутными батареями. Буксируемые пароходами суда только к полудню выдвинулись на боевую позицию. Союзные эскадры построились в линию в 700 – 800 саженях от берега, от Херсонеской бухты до Волхова маяка. 14 французских кораблей, 11 английских. Между ними 2 турецких фрегата. Приготовились к стрельбе одним бортом. И этого было более чем достаточно. Мы уже говорили 1234 орудия против 150 наших. В восемь раз больше! Скажу сразу – наши береговые батареи полностью перестреляли могучего противника. И это при том, что вести огонь им приходилось в отсутствии четкой видимости целей. Корабли с первых же залпов окутались дымовой завесой, и наши комендоры ориентировались только по вспышкам выстрелов. Блестящая работа! Позволю себе привести лишь несколько примеров итогов этой работы, которые союзники долго и тщательно скрывали. У французского флота флагман адмирала Гамелена линкор «Париж» – 50 пробоин, пожары, снесен ют капитанской каюты, убито 8 офицеров и 34 матроса. Гамелен чудом остался цел. Корабль «Шарлеман» – бомба пробила деки, разорвалась в машине, десятки убитых и раненых. Корабль «Наполеон» – подводная пробоина, раненые убитые. Англичанам досталось еще больше. Корабли «Альбион» и «Аретуза» загорелись так, что едва не подорвались на своих же крюйт-камерах. Пароходы «Тритон» и «Флайбренд» успели вытащить из огня и сразу же утащили в Константинополь. Десятки убитых и раненых. Корабли «Беллерефон» и «Королева» потеряли колеса паровых машин, загорелись – десятки погибших. Едва ушли с боевой линии. Корабль «Родней» сел на мель и его измолотила русская артиллерия. Пароходы едва утащили его останки. Это далеко не полный список потерь союзного флота. При этом наши потери просто смешны. На 10-й батареи потерь не было вообще. На Волховой башне подбит один лафет и ранено 13 человек. На Константиновском равелине 5 убитых и 50 раненых. Орудия все и везде не пострадали. Каково!!!
Итоги первого дня союзников разочаровали. Еще больше они разочаровались на следующий день, обнаружив с рассветом практически восстановленные русские бастионы и батареи. Мы действительно это сделали за одну ночь. Правда, вместо 22 поврежденных орудий поставили 19, но зато усилили вооружение на 3-м и 4-м бастионах. 6(18) октября французы вообще не стреляли и держали паузу еще трое суток. Англичане продолжали обстрел с теми же результатами. Так начался третий этап операции – артиллерийская дуэль. Основными чертами ее стали:
днем шла непрерывная перестрелка, ночью мы успевали восстановить разрушенные элементы обороны;
одновременно воздвигались новые батареи нами и союзниками;
началось активное рытье траншей, параллелей для сближения пехотных позиций;
начались активные вылазки наших небольших групп охотников на позиции союзников. Именно тогда в ночь с 8(20) на 9(21) октября на французскую батарею на Рудольфовой горе пробрались 212 охотников из Углицкого, Белостокского, Минского полков и 33-го флотского экипажа. Ворвались на позицию неожиданно, штыками перекололи часовых всю орудийную прислугу, заклепали 19 пушек и долгое время отбивались от подошедших резервов врага. Отступили, потеряв 4 человек убитыми и 15 ранеными. Убитых и раненых принесли на руках в свои траншеи. К сожалению, погибли оба командира лейтенант – Троицкий и мичман князь Путятин.
Эта первая продолжительная бомбардировка многое показала нашим войскам и многому научила. Построенные полевые укрепления доказали довольно приемлемую устойчивость. Наши ежедневные потери не превышали 200 человек. Не было опасных рикошетов от бетонных стен. Снаряды, особенно ядра, тонули в земле и грязи. Моряки научились отмечать не только выстрелы, но и полет снаряда. При выстреле кричали: «Пушка!», и прислуга сразу прятались в укрытиях. Если летело ядро, кричали: «Мартела!», если граната – «Бомба!».
Союзники оказались просто не готовы, к такому повороту событий и буквально оторопели. Особенно Реглан, который как раз получил два номера «Times» от 4 и 5-го октября о взятии Севастополя. Французские же газеты сообщали уже о бегстве Николая I в Сибирь. Реглан и Канробер срочно направили в столицы донесения об истинном положении дел, и началось «отрезвление», как на позициях, так и в глубоком тылу. «Разочарованные парижане в тот же день к вечеру каждого полицейского на улицах награждали презрительной кличкой «татарин», за что многие поплатились арестами… Сам Наполеон был ужасно рассержен тем, что стал жертвой доверия к совершенно нелепой выдумке, и приказал строжайше расследовать это дело. А плешивый братец его мог, наконец, утереть трудовой пот и подсчитать миллионные барыши, которые доставила ему пока в первые дни, севастопольская кампания своим «татарином».
Более сильное «отрезвление» испытали союзные главнокомандующие. Потом будет подсчитано, что наши береговые батареи выпустили 16 тысяч снарядов, сухопутные – 20 тысяч. Союзный флот выпустил 50 тысяч снарядов, сухопутные батареи союзников – более 70 тысяч. Общие потери у нас примерно 1200 человек, у союзников – около 1000. В таких условиях идти на штурм полностью восстановленных русских укреплений было бы безумием. Париж и Лондон после «татарина» не протестовали.
Севастополь хоронил адмирала Корнилова. На панихиду в Михайловском соборе собрались самые близкие ему люди. «Около собора выстроились батальон моряков, батальон пехоты и полубатарея в четыре орудия. На рейде корабли скрестили реи и приспустили свои флаги и вымпелы. Гроб вынесли на паперть. Вынесли и бархатную подушку с многочисленными орденами Корнилова. Певчие пели «надгробное рыдание»… Траурная процессия потянулась по Екатерининской улице туда, где незадолго до высадки интервентов так торжественно был заложен Владимирский собор над склепом, в котором хоронили три года назад адмирала Лазарева». Именно здесь адмирал Нахимов, прикоснувшись губами к холодному лбу друга сказал: «Может вы думаете, что мы из Севастополя живыми выйдем? Нет-с! Не выйдем-с!» И ведь будет упокоен рядом.
Итак, союзники взяли паузу, а Меншиков принимает решение начать активные действия Крымской армией. Но об этом позже. Пока же, думаю, настало время начать сравнение двух величайших оборон Севастополя, прошедших с разницей примерно в 100 лет.
Начну с того, что обе обороны имеют общее только в двух, хотя и основополагающих признаках. Прежде всего, это фантастический героизм, самопожертвование защитников обеих оборон. Второе, это решающие превосходство огневого поражения (огонь артиллерии, во второй обороне и авиации), которое и предопределило ход и определило исход конечной борьбы. Да и то, если в первой обороне огневое превосходство было достигнуто за счет занятия союзниками более выгодных, ключевых позиций для обстрела, во второй обороне превосходство врага наступило только после полного перекрытия путей снабжения севастопольского оборонительного района необходимыми ресурсами, прежде всего боеприпасами, и израсходования их. Попросту – нечем стало стрелять. В остальном – сплошные различия, от существенных до незначительных. Поэтому сравнивать обе обороны, по крайней мере, с военной точки зрения, не совсем корректно. Но ведь не только сравнивают, но и считают их очень похожими.
Различия начинаются уж с появления врага в Крыму. О высадке союзников в Крыму осенью 1854 года мы только что говорили. Осенью 1941 года германский вермахт, люфтваффе и флот с румынскими союзниками не проводили десантной операции. Они ворвались в Крым с севера, через Перекоп – классический вариант прорыва на полуостров с легендарных времен. К концу сентября, когда немцы уже заняли Украину, большую часть Донбасса и выходили на Ростов, вопрос Крыма приобрел особое стратегическое значение. Прежде всего, это кратчайший путь на Тамань, Кавказ, к кавказской нефти. Также требовалось уничтожить или парализовать Черноморский флот, контролирующий практически все черноморское побережье, включая Болгарию и Румынию. Требовалось убрать с крымских аэродромов советскую авиацию, бомбившую важнейшие для Германии нефтяные районы Плоешти. Наконец, Гитлер намеревался включить Крым в состав Фатерлянда не только как жемчужину Черного моря, но и как исконно германские земли со времен древних готов.
Гитлер направляет на завоевание Крыма уже тогда одного из лучших своих полководцев генерала пехоты Эриха фон Манштейна (Левински). Кавалер железных крестов 1 и 2-го классов еще за первую мировую войну, Манштейн начинает вторую мировую войну с Польской кампании в чине генерал-лейтенанта начальником штаба группы армий «Юг». За этот победоносный блицкриг получает еще два железных креста. Гитлеру он приглянулся, будучи командиром 38-го армейского корпуса. Именно Манштейн предложил блестящий план прорыва вермахта во Францию через «непроходимые» Арденны с отсечением основных сил союзников, прижатию их к Ла-Маншу и полному уничтожению. Почти все гитлеровские военные стратеги были против этого плана, но Гитлер поверил именно Манштейну и победил в той удивительной кампании весны и лета 1940 года. С тех пор их будут связывать особые отношения. Манштейн будет обласкан, награжден, получит звание генерала пехоты. Войну против СССР начнет командиром 56-го армейского корпуса, пройдет как сквозь масло всю Прибалтику. Лучший из лучших. Правда, зарвется в наступательном угаре, оторвется от основных сил группы армий «Север» и получит чувствительный удар от своего будущего главного противника генерала Ватутина. Окружения избежит, отступит и тем самым не потеряет доверия фюрера. Более того, когда командующий 11-й армией генерал-полковник Ойген фон Шоберт случайно погибнет при посадке самолета на минное поле Гитлер, не задумываясь, назначит на его место любимчика Манштейна «в поход за славой», и тот не подведет. Это я к тому, что и в способностях противостоящих нам полководцев 1854 и 1941 года разница огромная. Манштейн по таланту и практическим действиям на две головы превосходил Сент-Арно, Реглана, Карнобера и все остальных военачальников вместе взятых. Это же самое можно сказать и о боевой подготовке, боевом опыте подчиненных ему войск по сравнению с экспедиционным корпусом союзников 1854 года. Прибавим сюда и лучшую на тот момент в мире авиацию люфтваффе. Чувствуете очередное существенное отличие!
Манштейн для броска на Крым сосредоточил мощную группировку: два армейских корпуса – 30-й и 54-й, 49-й горно-стрелковый корпус, части 3-й румынской армии и несколько отдельных бригад. Войска поддерживал 4-й воздушный флот Люфтваффе. Это не просто значительные силы, но и отборные войска, в том числе 1-я моторизованная дивизия СС «Лейб-Штандарт Адольф Гитлер».
С нашей стороны, как в 1854 году Крым обороняла полноценная общевойсковая армия и большая часть Черноморского флота. Допуская возможность прорыва вермахта к Перекопу, Ставка ГК и ВГК сформировала в августе 1941 года 51-ю отдельную армию под командованием генерал-полковника Ф.И. Кузнецова. Военачальник известный со стандартной биографией красного командира из крестьян. Правда, успел окончить академию им. М.В. Фрунзе и курсы усовершенствования комсостава. В военной теории разбирался неплохо, даже одно время был начальником кафедры и начальником факультета академии. В годы чисток быстро выдвинулся в заместители командующего Белорусским военным округом. Боевой опыт Финской войны оказался для него скорее печальным, но все-таки помог занять должность командующего Северо-Западным, а потом и Прибалтийским особым военным округом. Оказавшись на острие главного удара группы армий «Север», Кузнецов полностью проиграл приграничные сражения и весь первый этап войны. Это как раз его бил в Прибалтике Манштейн, и уже 6 июля Кузнецова освободили от должности за слабое руководство войсками. Сталин негодовал, но участи Павлова Кузнецов избежал. Ему дадут в подчинение 21-ю армию, потом только что созданный Центральный фронт, и везде провал. До сих пор непонятно, почему ему доверили такой ответственный участок – оборону Крыма. Сравните теперь способности Манштейна и Кузнецова. Без комментариев.
Войск у Кузнецова для удержания Крыма было меньше, чем у Манштейна, но для обороны вполне достаточно. Три стрелковые дивизии – 276-я генерал-майора И.С. Савинова, 156-я генерал-майора П.В. Черняева и 106-я полковника А.Н. Первушина прикрывали северное направление. Три кавалерийские дивизии – 48-я генерал-майора Д.И. Аверкина, 42-я полковника В.В. Глаголева, 40-я полковника Ф.Ф Кудюрова и 271-я стрелковая дивизия полковника М.А. Титова сосредотачивались в резерве для противодесантного противодействия и контрударов. Четыре, сформированные в Крыму уже в ходе войны стрелковые дивизии – 172-я полковника И.Г. Торопцова, 184-я полковника В.Н Абрамова, 320-я полковника М.В. Виноградова и 321-я полковника И.М. Алиева растянулись для охраны всего побережья. Дивизии по численности на 3-4 тысячи меньше немецких со слабо обученным, необстрелянным личным составом, но при правильной организации успешно обороняться могли. Однако Кузнецов вместо ускоренного строительства полевых укреплений, усиленной боевой подготовки, слаживания и тренировки частей и штабов, занимался так называемыми организационными административными вопросами, он даже забыл наладить взаимодействие с Черноморским флотом для привлечения к обороне его сил и авиации. Вот еще одно различие. 100 лет назад и силы были примерно равны, и полководцы примерно одного уровня, и войска примерно одинаковой подготовки, и не было авиации.
Но в отличие от 1854 года Севастопольский оборонительный район (СОР) уже к началу войны был одним из самых укрепленных районов в мире. Основу его составляли десятки укрепленных оборудованных позиций – долговременные артиллерийские батареи, стрелковые траншеи и окопы, отсечные позиции, минные поля и проволочные заграждения. Артиллерия очень мощная, в основном калибра более 100 мм. А две «бронебашенные батареи» или форты имели на вооружении 305 мм орудия большой мощности. Это ББ-30, немцы назовут ее «Форт Максим Горький» капитана Г.А. Александера – две башни с тремя стволами на каждой со знаменитых в прошлом линкоров «Петропавловск», «Гангут» и «Императрица Екатерина Великая». Батарея цементировала оборону Северной стороны с моря и с суши. На юге, на мысе Херсонес эту задачу решала ББ-35 капитана А.Я. Лещенко, двух башенная с двумя стволами в каждой с линкора «императрица Мария». К ним на сухопутном фронте можно добавить ББ-10 у Мамашай с четырьмя 203 мм орудиями и ББ-54 у Николаевки с четырьмя 102 мм орудиями.
Флот сам строил оборону вокруг Севастополя со своим современным Тотлебеном военным инженером 1-го ранга В.Г. Парамоновым. Три рубежа обороны закольцовывали город – тыловой, главный и передовой. Все они с ДОТами, ДЗОТами, огневыми точками, минными полями и траншеями. 80 боевых самолетов Черноморского флота базировались рядом с городом, и 1 бронепоезд прятался в скальном туннеле. К началу атаки на Крым полностью были готовы только тыловой и главный рубеж обороны, но это, конечно, не шло ни в какое сравнение с положением Севастополя сентября 1854 года.
14 сентября по новому стилю союзники начали высадку в Евпатории, и через две недели 24 сентября после Альмы заблокировали город с юга. Через 100 лет тоже 24 сентября Манштейн силами двух пехотных дивизий с авиацией и артиллерией начал наступление на Перекоп. «Альма» 1941 года началась сразу и в целом вылилась в две краткосрочные операции. Первая – прорыв нашей обороны на Перекопе, Вторая – порыв наших позиций Ишуньского укрепленного района. На мой взгляд, разочарование еще большее, чем при Альме. Кузнецов не дотягивал по таланту и способностям даже до Меншикова. Он не удосужился хотя бы раз выехать из штабного Симферополя на рекогносцировку позиций и мало себе представлял, где будут воевать его войска. Имея в распоряжении около 100 тысяч человек, он разбросал их по всему Крымскому полуострову, хотя и понимал, что главная атака последует с севера через Перекоп. И все же развернул на этом направлении сил не более 30 тысяч бойцов (по численности всего 2 немецкие дивизии – С.К.), а передовые позиции Перекопа держали всего 5 батальонов (7 тыс. человек – С.К.) 156-й стрелковой дивизии генерала П.В. Черняева. Ну и как могли эти силы успешно отразить наступление, по меньшей мере, двух немецких блестяще подготовленных, обстрелянных корпусов. Удивляет другое – сила духа и самопожертвования русского солдата, который держался до последнего.
Манштейну пришлось-таки двое суток трижды превосходящими силами, при полном господстве в воздухе, прорываться через многострадальные перекопские позиции. Только к 27 сентября он прорвется через Турецкий вал и ворвется в Армянск. Наши солдаты стояли до конца. Кузнецов, как водится в теории, организует контрудар силами двух кавалерийских и одной стрелковой дивизии во главе с генерал-лейтенантом П.И. Батовым, в будущем одним из лучших командармов Красной Армии. Но немцы в 1941 году очень умело парировали наши спешно подготовленные контрудары. Ничего не получилось и Крыму. К 30 сентября мы отошли на Ишуньские позиции – последний укрепрайон на входе в Крым. Дальше голая степь до Симферополя и Керчи. Справедливости ради следует отметить, что Манштейн не ожидал такого сопротивления, да еще с контрударами, хотя и привык уже к русским сюрпризам после встречи с Ватутиным. Он, конечно, попытался на плечах противника прорвать Ишуньский рубеж обороны, но вынужден был остановиться. Потери оказались значительными. К тому же поступил приказ отправить под Ростов мотодивизию СС «Адольф Гитлер» и 49-й горный корпус.
В Москве совершенно не ожидали такого быстрого порыва наших позиций на Перекопе. Кузнецов клялся, что спасет положение, но ему уже не верили. Из Одессы с оставление Одесского укрепрайона в Крым срочно перебрасывалась Приморская армия героя обороны Одессы генерал-майора И.Е. Петрова. Мог ли Кузнецов удержать Ишунь? Мог, ибо здесь на помощь уже могли прийти все силы флота, береговые батареи и морская пехота. Мог, если бы за полмесяца до начала немецкого наступления усилил укрепрайон в инженерном отношении, подтянул резервы и наладил четкое управление с подчиненными войсками и флотом. К сожалению, в укрепрайоне в прежнем положении стояли только части 9-го стрелкового корпуса по численности уступающего полноценной немецкой дивизии.
18 октября после перегруппировки сил, пополнения личным составом, вооружением и боеприпасами Манштейн перешел в наступление. Целую неделю шла упорная борьба с атаками, контратаками, но немцы все-таки продвигались вперед. Еще через неделю подошли первые части Приморской армии и сразу перешли в контратаку на левом фланге, завязав встречное сражение. Ситуация закачалась, как на качелях. В своих воспоминаниях Манштейн не смог обойти этого: «При таких условиях, в бою с противником, упорно обороняющим каждую пядь земли, к наступающим войскам предъявлялись чрезвычайно высокие требования и потери были значительными… С беспокойством я видел, как падает боеспособность. Ведь дивизии, вынужденные вести это трудное наступление, понесли тяжелые потери еще раньше у Перекопа, а также в сражении у Азовского моря. Наступал момент, когда возник вопрос: сможет ли это сражение за перешейки завершиться успехом».
Сразу отмечу – боевое мастерство, боевой опыт и талант Манштейна, его войск оказались намного выше противника. Так было практически везде и всегда в 1941 году. Нам еще предстояло почти два года проходить суровую, кровавую школу боевого мастерства. 26 сентября Манштейн, оголив фланги, сосредоточил на узком участке две свежие пехотные дивизии, всю артиллерию, авиацию и ударил в стык наших армий. Все! Прорыв, и в степь вырвались немецкие танки. Мы начали отступать, да что там – побежали, теряя тяжелое вооружение и технику. Кузнецов с остатками 51-й-армии под давлением 42-го армейского корпуса немцев на Керчь, Петров с 5-ю стрелковыми и 3-мя кавалерийскими дивизиями на Севастополь. Его преследовал 54-й армейский корпус. Кроме того, немецкий 30-й армейский корпус прямо через Крымские горы рванул к побережью, чтобы перерезать дорогу Алушта – Севастополь. Не могу не уточнить. Летом 1941 года каждый немецкий корпус численно соответствовал нашей общевойсковой армии. В итоге, Кузнецов с остатками армии с большим трудом добрался до Керчи, а Севастополь, пополнившись войсками Приморской армии, оказался в полном окружении. Манштейн, заняв большую часть Крыма, так и не решил главной задачи ворваться на плечах отступающего противника в Севастополь, как это ему удастся в Керчи.
Впервые донесение о боях за Крым появились в Оперативной сводке Генерального штаба Красной Армии за № 191 от 25 сентября 1941 года: «51-я отдельная армия. Части 156 сд вели бой с противником силою до двух полков, поддержанных танками и артиллерией. Противник силою до двух батальонов с 10 танками, наступавший вдоль дороги Чаплинка – Перекоп, ворвался на передовую полосу сопротивления и вклинился на глубину до 1,5 км. На остальных участках фронта армии положение без изменений». Приведу еще одну сводку за № 257 от 8 ноября 1941 года, когда Манштейн фактически уже захватил Крым, и впервые появилось обозначение Севастопольского оборонительного района СОР: «Войска Крыма в течение 9. 11. продолжили отход на керченском направлении и выход в район Севастополь. Опергруппа Дашичева (106, 320,156 и 157 сд), оставив рубеж Турецкий вал, отходили на восток. Положение частей уточняется. 9-я морская бригада обороняла рубеж Малый Тархан, г. Высокая, Скасиев Фонтан, Александровка, принимая на себя отходящие части группы Дашичева. Батальон морской пехоты сосредоточен в Горкоме. 302 сгд выступила походом из Новороссийска в Керчь. Части опергруппы Петрова продолжали выход в район Севастополя. 25, 95 и 421 сд к утру 9. 11. вышли в район Балаклава. Положение остальных частей уточняется. Части Севастопольского оборонительного района успешно отбили атаки противника в районе Дуванкой, Шули. Нижний Чоргунь, оставив после ожесточенных боев 7.11. Мекензи. Штаб войск Крыма переехал в Керчь».
Вот еще одно из существенных различий с 1854 годом. Тогда Севастополь сохранял связь со страной, коммуникации для подвоза резервов, оружия, боеприпасов, продовольствия из центра. Союзники же получали все по морю. В 1941 году все с точностью до наоборот. Немцы получали все требуемое самым современным и грузоподъемным железнодорожным транспортом. Мы же могли рассчитывать только на флот. При этом существенная деталь. В 1854 году мы никак не могли противодействовать морским перевозкам союзников, и они н=снабжали свои войска быстро и бесперебойно. В 1941 -42 годах немецкая авиация, немецкий и румынский флота бомбежками, минами, торпедными катерами постепенно сводили на нет отчаянные попытки Черноморского флота наладить полноценное снабжение осажденного СОР. И, в конце концов, своего добились.
Что касается 51– армии, то она так и не удержится в Керчи и к 16 ноября ее части будут эвакуированы на Таманский полуостров. Через три дня 19 ноября Ставка ВГК все-таки снимет Кузнецова с должности. Его сменит генерал-лейтенант Батов, а сам Кузнецов будет еще не раз менять должности на различных фронтах, но только в ранге заместителя. К самостоятельному командованию его больше не подпустят. Правда, несколько месяцев в 1942 году самостоятельно поруководит Академией Генерального штаба. В конце войны примет Уральский военный округ, но уже в 1948 году будет отправлен в отставку. Карьера полководца не удалась.
Итак, по-моему, даже после первого, довольно поверхностного сравнения, можно с уверенностью сказать, что ход и исход первоначальной борьбы за Крым в 1854 и в 1941 году существенно различались. Одинаковым оставался только героизм наших войск.
Полковник Сергей Куличкин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
