К этому времени к 29 сентября, помимо страданий осажденных от отсутствия электричества, тепла, воды, связи истощились, оскудели запасы съестного в буфете Дома Советов. Об этом Николай узнал от одного из пареньков, связных, неведомо как проникших через Краснопресненский стадион ему только ведомыми лазейками мимо усиленных, постоянных кордонов дзержинцев.

Угрюмые, вечно что-то жующие солдаты мрачно взирали на все и вся, тупо готовые на что угодно. Штурм так штурм, стрелять так стрелять! Только не стоять вот так, "без дела", не мокнуть под непрестанным дождём и снегом. Надоело.

Перед тем как с помощью пареньков попытаться вновь проникнуть в Дом, Николай приблизился к оцеплению. Увидел, что Дом обложен двойным рядом страшной "спирали Бруно", на которой не шипы, а как маленькие лезвия бритвы, впрессованы в стальную проволоку острые резаки. Если шагнуть в спираль, она, как живая пружина, начинает быстро двигаться, обволакивая, затягивая в себя человека. Из неё не только нельзя высвободиться самому, но и другие не смогут извлечь страдальца без больших ранений. Она запрещена для применения международной конвенцией везде кроме России. Против русских – можно!

Преградой служили цепь водовозок и трех-пятислойных кордонов солдат, милиции и ОМОНа. Николай подошел к цепи солдат. Многие из которых постоянно что-то жевали.

Николай подошёл к цепи солдат. Стараясь как можно сердечней, с сочувствием полюбопытствовал:

— Что вы постоянно жуёте, ребятки?

— Жвачку, — полусонно ответил один из них, белобрысый.

— Какую? Где вы её взяли?...

— А вон там, в ларьке, — кивнул наугад солдатик.

— Во-первых, там ларьков нет. Во-вторых, я вижу, что вам гулять по городу не дают. Подвезут. Заведут в гостиницу "Мир" , убряхтают там в амуницию, дадут щиты и дубинки, потом развезут по позициям и всё. Обратно собирают так же и тут же увозят в часть. Где, как вам, бедолагам, отойти куда-либо? По нужде и то проблема, наверное, большая?

— Ну, значит, не в ларьке, — равнодушно согласился белёсый.

— Вам, наверное, выдают её, жвачку эту? Вон, все жуют одновременно. Что это за жвачка, такая? — не отступал Николай.

— Я тебе поболтаю здесь! А ну пшёл, пока я тебе!.. — подскочил бдительный старлей и тут же одним движением взмахнул дубинкой и пнул железным щитом. От дубинки Николай едва увернулся, а от щита опрокинулся навзничь, прямо в лужу на мостовой. Поднимаясь, стряхивая с себя грязную воду, Николай грустно поворчал:

— Во всю Москву Лужа разлилась, и всех нас в грязи своей полощет. — Николай широким жестом, поясняя, указал рукой на здание мэрии.

— Пшёл, тебе говорят!.. — шагнул к нему и сержант, опять же угрожающе замахнулся дубинкой. Николай не стал его искушать, быстро отошёл, сочувственно сетуя:

— Эх, милый! Сынок ты мне. Мой постарше даже, а ты со мною так... Что ж, спасибо и на этом. Простите, чем прогневал вас, «защитники» наши».

Отойдя подальше от солдат, он закупил в ближайшем магазине на все деньги, что у него были, хлеба, крупы и понёс к стадиону.

Ждать пришлось недолго. Он заметил, как около стены стадиона, под деревьями, в сумерках появились две фигуры – большая и маленькая. Маленькая фигурка, паренёк, помахала ему. Николай неспешно двинулся к ним и, проходя, как бы невзначай, на ходу, наклонился и отпустил ручки сумок. Пошел дальше, стараясь не оглядываться, не привлекать внимания солдат. Боковым зрением Николай видел, как паренёк по мокрой грязи газона подполз к сумкам и утянул их к себе, за кусты.

«Пройти сегодня не удастся, – подумал Николай. — Но ничего. Зато полезное дело получилось. Надо завтра ещё принести что-нибудь сюда и другим сказать, чтобы несли тоже, что смогут, съестного. Бедные люди, голодные, холодные, страдают. Где, в пустыне? Нет, среди огромного, благополучного города! За что терпят лишения?.. За правду!

***

Генерал Баскаев, приведший к ельцинскому Белому дому солдат в августе 91 г . писал потом "…Как нас встречали у Парламента!.. Я теперь твердо знаю. Никогда мои сограждане не увидят солдат в роли карателей." Увидели. Всего через 2 года – 4 октября 93-го. Ни Баскаев, ни другой какой генерал, почему-то не привели своих войск защищать безоружный парламент и пришедших защищать его. Почему?

Думается знают и дяди «генералы», когда картонный враг и псевдобои, а когда подлинный враг и настоящая опасность, большая вероятность пострадать за други своя всячески, вплоть до смерти.

На следующий день, 30 сентября, было ещё холоднее, шёл мокрый снег. Это отчасти помогло. Солдаты прятались за всё, что возможно, и утыкались в раструбы капюшонов. Благодаря этому удалось пробраться к Дому Советов.

В этот день, 30 сентября, по инициативе Патриарха Алексия II состоялась его встреча с Ельциным. Церковь готова была выступить посредницей между противостоящими сторонами.

Очень хорошо. Жаль, что так поздно и так вяло. Нужны были уже более резкие, хирургические действия, каковые эффективно применил, к примеру, святитель Тихон.

Из послания святейшего Патриарха Тихона об анафематствовании творящих беззакония (19.01/01.02 1918 г .)

«Тяжкое время переживаем мы. Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним: ежедневно доходят до Нас известия об ужасах и зверских избиениях ни в чём не повинных… людей, виновных разве в том, что честно исполняли долг перед Родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И всё это совершается… с неслыханной доселе дерзостию и безпощадной жестокостию, без всякого суда и с попранием всякого права и законности…

Всё сие преисполняет сердце Наше глубокою болезненною скорбию и вынуждает Нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения по завету св. апостола: «Согрешающих пред всеми обличай, да и прочие страх имут» (1 Тим. 5,20)

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.

Властию, данной Нам от Бога, запрещаем вам ой. приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: "Измите злаго от вас самех" (1 Кор. 5, 13)…

И, наконец, власть, обещавшая водворить порядок на Руси, право и правду, обеспечить свободу и порядок, проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми…

Где же пределы этим издевательствам? Как и чем можно остановить наступление врагов неистовых?

Вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной».

Вот такое сильное, действенное средство только и могло бы остановить безумцев, отрезвить их помрачённый бесовской злобою разум. Крестными ходами многолюдными, от всех храмов Москвы мы должны были двинуться к осаждённым защитникам общего блага. Не сделали, а жаль. Многое бы совершилось по-другому. Кровь бы большая не пролилась.

Гнева Церкви и они боятся. Стоял же "всенародно избранный" с сатрапами на торжественных богослужениях, пусть и покачиваясь. Значит, имел страх, пусть и шкурный, перед Богом. Значит, могло воздействовать на них такое средство вполне.

В этот же день в гостинице "Мир" состоялась встреча Филатова, Лужкова, Сосковца, Панкратова с депутатами Абдулатиповым и Соколовым. Подписано было соглашение, по которому Дом Советов проводит разоружение своих скудных вооружений. Взамен блокировщики дают в Дом свет, тепло, связь, воду, снимают оцепление солдат, поливалок, спирали "Бруно"... Никаких других условий не выдвигалось.

Замечательно! Разумно. Победа. Первый шаг. Власти идут навстречу. Начинают сдавать позиции. Съезд пусть продолжает работу. Борется за соблюдение Конституции, восстановление законности в нормальных условиях, оповещая всех по восстановленной связи весь мир. (!), отведя наставленные жерла орудий в сторону от себя и от своих защитников.

Нет. Почему-то вдруг оказавшиеся "смелыми и решительными" силовики Ачалов, Баранников, Дунаев подписывают протокол о денонсировании (отмене) достигнутого соглашения. (!)

Это придавало к новому, ещё большему усилению конфронтации, что и закончилось трагической развязкой. Враги ожесточились ещё больше. Панкратов (глава Московского ГУВД) заявил: "Депутаты практически потеряли контроль над ситуацией. А управляют ею так называемые полевые командиры. Кто знает, куда они направят свой арсенал? Мы никогда первыми силу не применим" (выдел. авт.). Грубейшая ложь. "Управляли" совсем не "полевые командиры", а новый "президент", "министры-силовики" бездарные, а скорее всего из одной группы - загонщики, помощники в погромах, кровавых побоищах Панкратова, Лужкова, Ерина… Служили с обеих сторон вместе одному "господнину". В создавшихся условиях, при соответствующей подаче СМИ, симпатии обывателей, доверие было к ним, насильникам, ибо они первые предложили мировую. Жертвы беззакония благодаря своим лидерам, потеряли минимальное сочувствие, поскольку они отвергли путь конструктивного выхода из острой ситуации.

Как результат злонамерености "министров" – новое усиление, ужесточение блокады вокруг Дома Советов. Уже не только со щитами и дубинками - теперь оцепление было в бронежилетах и с автоматами. Спасибо, генеральчики, "силовички"! Вы то легким желудочным испугом отделаетесь (как и произошло), а за вас, за вашу "принципиальность", как всегда, расплатятся другие, жизнью своей.

И ДЕПУТАТОВ БЬЮТ

Частенько попадало и народным избранникам.

30 сентября . В полдень, узнав, что на Пушкинской площади присланный из Свердловска ОМОН опять зверски избивает людей. Депутаты Моссовета М.Филимонов, С. Зеленин, С. Колбанов и Николай выехали туда.

К сожалению, к началу жестокого разгона собравшихся людей, избиения и преследования они не успели. Побоищем непосредственно руководил рыжий, высокий майор-омоновец Свердловского ОМОНа, под патронажем столичного полковника Фекличева.

Там, у памятника Пушкину, они увидели стоящих цепью вдоль тротуара около десятка автобусов, со зловеще зашторенными окнами. Время от времени из них выглядывали бездушные лица откормленных молодых людей, в серой пятнистой форме ОМОНа.

В одном из автобусов прибывшие депутаты заметили, как окровавленного парня эти доморощенные псы демократии пинками подкованных полусапог швыряли из конца в конец автобуса. Понятно, что парень тот, как и многие, прошедшие такое обращение ОМОНа или милиции, если вскоре не умрет, то на всю жизнь останется инвалидом.

Подходя к подразделению "ковбоев", депутаты заметили, что между двумя другими автобусами пятеро упитанных омоновцев безцеремонно трясли за шиворот пожилого мужчину. Едва подошедшие и представившиеся депутаты заикнулись о происходящем, как распоясавшиеся омоновцы тут же схватили их за воротники и тоже стали трясти, таскать из стороны в сторону, бить палками и кулаками. Не помогло ничего – ни значки, ни удостоверения депутатов Моссовета, ни заявления о неприкосновенности народных избранников, ни увещевания о нарушении законов. Хорошенько помяв депутатов, омоновцы также кинули их в другой автобус с зачехлёнными окнами.

Николаю подумалось: "Ну все, попали... Сейчас ногами, обутыми в толстые ботинки запинают до полусмерти. Выбьют надолго из деятельного состояния». В этом автобусе было затишье. Омоновцы были заняты уличной погоней и избиением прохожих. Предводительствуемые основным здесь стратегом, ретивым полковником Фекличевым, готовым на все ради получения заветного генеральства, они чувствовали себя всевластными, стоящими выше всех законов и предписаний Устава.

В автобусе, куда вкинули депутатов Моссовета, сидели две женщины, которые попытались заступиться за окровавленного, забиваемого дубинками и ногами "суперменов» молодого человека. Вскрикнули в ужасе: «Да что же вы делаете? Разве можно так! Этого было достаточно. Получив за свои сердобольные вопросы по паре ударов дубинками, женщины уже преклонных лет в разорванных пальто были вброшены сюда, в автобус. Ещё здесь сидел пожилой мужчина с палочкой. Он жаловался, что переходил улицу, возвращаясь из булочной. На его вопрос к стоящим омоновцам, можно ли пройти, он получил грубейший ответ, состоящий из одних матерных слов. Фронтовик (старик был и при орденских планках на поношенной куртке) наивно удивился такому обращению с ним: «Как вы можете, молодой человек!..». И этого тоже было достаточно.За это он получил ещё порцию сквернословия и два увесистых тумака. Попытался образумить их,- ему еще нанесли несколько болезненных пинков и вбросили в автобус. Ещё двое молодых людей, сильно избитых, распластано лежали на креслах. Они были окровавленны, без сознания и не могли ничего говорить.

Вскоре впихнули в автобус двух испуганных женщин и плачущего мальчика лет десяти. Что произошло с ними, почему и эти люди попали сюда, депутаты столичного Совета так и не успели узнать, поскольку в автобус ввалились два рослых боевика ОМОНа и грозно уселись впереди, лицом к задержанным, явно угрожая своим видом.

Автобус тронулся. Везли недолго. На Б. Бронной всех безцеремонно вытолкали из автобуса и погнали в 118 отделение милиции. Там запихали за решетку, в переполненный людьми загон с лавками.

Отделение милиции было непривычным местонахождением для всех, кто находился в этом загоне - камере. Помещенные за решетки люди были угрюмы, но не из-за побоев, а от горестного недоумения, что они побиты только за то, что заступились за невинного, или просто попали под одуревшую или пьяную руку кромешников. Горькие чувства одолевали от того нелепого положения, в каком они очутились. Закон, который по существу охранять и блюсти должна сама власть, потому её и назначает, и доверяет ей народ, она должна неукоснительно исполнять указания, исходящие из этого закона. И эта самая власть их, так вопиюще нарушает. Теперь всё перевернулось. Люди должны защищать себя и закон страны – Конституцию,- от этой самой хранительницы, власти. И за это вот – решётка. Абсурд!

Так прошла ночь. Только под утро депутатов позвали:

— Депутаты Моссовета есть здесь?

— Есть, – откликнулись узники.

— А чего вы молчите? – переспросил их появившийся дежурный капитан милиции, подходя к клетке, звеня на ходу ключами. Открыл решетчатую дверь.

— Депутаты, выходите.

Они вышли. Капитан повёл их в комнату. Усадил на стулья, стал расспрашивать:

— Почему вас задержали? Вы говорили, что являетесь депутатами Моссвета?

— Да, говорили.

— И что? Они не остановились?

— Нет.

— Как же так? Это нарушение закона.

— Какой тут закон? Людей вон инвалидами каждый день делают, убивают за правду. Все права, какие есть у людей попраны. Беззаконие бушует... А вы...

— Ничего. Я сейчас разберусь, — утешил капитан. Долго дозванивался куда-то, расспрашивал, недоумевал:

— Ну как же! Это депутаты Моссовета, власть!.. Как? Не сказали об этом?.. А они говорят, что говорили вам и удостоверения показывали! — Демонстрируя депутатам трубку и указуя на нее, капитан недоуменно произнес: — Бросили трубку.

Один из пострадавших депутатов спросил:

— Они не назвали себя, фамилии, имена?..

— Нет.

— Попробуем выяснить, – произнес и поднялся со стула высокий депутат.

— Да, попробуйте, – поддержал капитан и, приложив руки к сердцу, попросил. – Простите, что так вот вышло. Не обезсудьте.

— Ну что вы. Вы тут ни при чём... Мы можем идти?

— Да, да, конечно! Вы – свободны.

— Отпустите, пожалуйста, и других задержанных людей, если можно, арестованных ОМОНом. Они все невиновны ни в чём, – попросил другой депутат.

Капитан пообещал:

— Постараюсь, постараюсь сделать всё возможное.

Депутаты вышли на улицу, разминая помятые бока и вдыхая свежий воздух начинающегося дня.

Депутата С. Колбанова повели в поликлинику, т. к. у него была разбито от удара омоновцев лицо и повреждена дубинкой нога. Но в поликлинике депутатов с раненным не приняли.

Потом Свердловский ОМОН и другие омывались уже своей кровью в Чечне. Некоторые из безжалостных истязателей в Москве осенью 93-го года заплатили там свой должок. Кровь за кровь. Очень жаль, что так получается. Русские проливают кровь русских и потом проливают свою, тоже русскую. Жаль. Когда остановимся в этой кровавой карусели? Когда разучимся слушаться врагов, принципом которых является во все времена: "Разделяй и властвуй!" Когда Бога начнём слушать! "Возлюби ближнего своего?".. И прежде всего брата и сестру свою, родную, кровную. У нас всё – кувырком. Ближние – самые ненавистные нам. Что же такое происходит?!..

ОБРАЩЕНИЕ ПАТРИАРХА

Братья и сестры мои!

Гнев Божий пролился на Россию. По грехам нашим Господь попустил совершиться трагедии. Не послушав призыва Церкви, люди подняли руку на ближних своих. Пролилась невинная кровь.

Ныне каждый час может принести стране новые страдания. Когда совершается кровопролитие, велико искушение местью, искушение жестокостью и попранием свободы ближнего.

В этот миг молю всех, кто держит в руках оружие: будьте милосердны к ближним своим! Не позволяйте бесу ненависти и мести лишить вас разума! Не допустите смерти женщин и детей, раненых и безоружных людей, оказавшихся в зоне конфликта, всех тех, кто не причастен к насилию!

Сделайте всё, что сейчас возможно, для прекращения кровопролития. Вспомните, что сказал Господь Иисус апостолу Петру, с мечом в руках решившему отстоять справедливость: «Возврати меч твой в его место; ибо все, взявши меч, мечом погибнут» (Мф. 26,52).

Матерь Божия, Заступница наша! В годы нашествия иноземцев и междоусобных браней Ты никогда не оставляла России и всегда спасала народ наш. Не оставь нас и ныне. Смиренно прибегаем к Тебе: умоли Бога и Сына Твоего, да помилует и спасет Русь!

Патриарх Алексий.

Терпеть беззаконие? Как те, кто за окошками, в тёмных квартирках отсиживаться? Нет. Это утверждает и апостол Павел. Он учит, что основная битва, с главным врагом есть:

« …Братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских. Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебеных.

Для сего примите всеоружие Божие, дабы вы могли противостоять в день злый и, все преодолев, устоять.

Итак, станьте препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности и обув ноги в готовность благовествовать мир. А паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскалённые стрелы лукавого. И шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.

Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом; и старайтесь о сем самом со всяким постоянством молением о всех святых.»

(Еф. 4, 7-14 ).

ПОБОИЩЕ У «БАРРИКАДНОЙ». 30 сентября.

Из сводки Комиссии Моссовета по чрезвычайной ситуации:

30 сентября обстановка в районе Дома Советов продолжала оставаться напряжённой

00час. 50 мин. Оцепление у Дома Советов было усилено БТРами дивизии им.Дзержинского.

Продолжаются попытки проникнуть на оцепленную тремя кордонами и обнесённую колючей проволокой (спираль Бруно») территорию Дома Советов.

01.22. Задержано значительное число людей, проникших через два ряда оцепления.

01.45. Введён усиленный режим охраны территории Дома Советов.

К 8 часам утра всем милицейским подразделениям приданы БТРы.

Всего в оцеплении около 4000 милиции и ОМОН, в основном иногородние и около 2000 приданных им военнослужащих ВВ.

Все основные оперативные действия оцепления согласовываются с мэрией.

9.00. Возле иностранных посольств, группам иностранных граждан агитаторы защитников Белого Дома разъясняют обстановку.

На контрольно-пропускной пост приходят родственники заболевших или приносят известия о домашних несчастьях. У одной женщины умерла мать, она просит сообщить об этом сестре, её не пропускают.

Пожилая седая женщина в телогрейке пытается убедить солдат не идти против народа.

9.30. Начались первые столкновения с гражданами. Уже просят «скорую».

Майор милиции с большой группой граждан пошёл к оцеплению.

Приказано его задержать и кого-нибудь из толпы - тоже.

10.00. Выходят на КПП четверо охранников из Дома Советов. Один из них говорит: - Охраны осталось человек сорок.

Каждый час поступают справки о вышедших и задержанных. Число вышедших преувеличивают за счёт местных жителей, вынужденно пересекающих оцепление.

Всё равно получается мало, и следует требование: «Количество задержанных должно быть плановое!».

К официальным лицам уважения не больше.

В 10.00. к КПП у Дома Советов. Подошёл Президент Мордовии и попросил его пропустить, для встречи с Председателем Верховного Совета России Хасбулатовым и Руцким. Ему было отказано. Явно находившиеся не в себе ОМОНовцы заорали на него: «Пусть командует у себя в Мордовии! Езжай к себе в Мордовию! Там наводи порядок! Отправить его в Мордовию!».

11.34. Собравшимся корреспондентам разъясняют, что допуск на территорию здания Верховного Совета может быть только по разрешению МВД.

Люди собираются у метро «Баррикадная». Там выставляют дополнительные силы ОМОНа.

12.01. С автомашины рассказывают о Заключении Конституционного Суда о действиях милиции.

13.30. Начинают разгон отдельных групп граждан у метро.

13.41. Поехали автозаки («воронки»), пять штук – к оцеплению и к метро «Баррикадная».

13.44. В 43 отделение милиции отправлен автобус с задержанными.

Около 14.00. в район «Баррикадная» собрались 300 митингующих.

« … я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе Владыко Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число ».

( Откр. 6, 9-11 )

14.21. К «Баррикадной» направляется дополнительный войсковой отряд ОМОН и войска получили приказ «навести по собравшимся ощутимый удар, половину задержать, половину – разогнать».

14.40. Начался разгон. Хватают всякого, кто подвернулся под руку.

14.45. операция у метро была закончена. Задержанных в автозаках доставили в 43 отделение милиции. Для всех задержанных в милицейских автобусах места не хватило, оставшихся доставили пешком под конвоем.

15.10. У Верховного Совета с автомашины по радиоустановке агитируют сотрудников милиции.

15.12. Около Зоопарка собралось до 300 граждан. Двинулись в сторону Верховного Совета. В толпе много корреспондентов.

Туда направляют дополнительно полсотни ОМОНа с приказом «активнее осуществлять задержание». Задержали 9 человек. Начальство недовольно.

16.10. Рядом с высотным зданием – свыше 200 граждан.

16.10. ГАИ доложила, что по Ленинградскому шоссе в сторону Центра движутся 4 военные автомашины, не реагирующие на сигналы регулировщиков.

16.30. Колонна была блокирована у метро «Сокол»

В последствии оказалось, что в грузовиках – спецназ, который в 16.50. прибыл к зданию Моссовета.

16.30. по Новому Арбату в сторону Смоленской двинулась большая группа молодёжи.

16.45. к метро «Баррикадная» был переброшен резерв милиции. Ситуация накалилась.

Многочисленные очевидцы событий 28-30 числа утверждают, что по внешнему виду сотрудников милиции видно, что они находятся под воздействием либо алкоголя, либо наркотиков. Имеются показания о раздаче перед операцией сотрудникам ОМОНа каких-то порошков в пакетах.

Одновременно с событиями у «Баррикадной» начинают развиваться события на Пушкинской площади. Где собралось. По оценке ОМОНа, 2 тысячи человек. На Баррикадной к этому времени – 1 тысяча человек.

На Пушкинской площади Екатеринбургский и Омский ОМОНы зверски разгоняют митингующих, загоняют часть людей в метро, где гоняются за ними по платформе.

Тех, кто остался снаружи, ОМОН выстраивает у стены и избивает.

Руководит операцией полковник Фекличев (скоро он будет генералом).

17.10. Непрерывно приходится подбрасывать подкрепление войск и ОМОНа.

17.25. «Чистят» не только от метро, но и к метро, создавая кольцо, давку и превращая разгон в избиение.

17.35. На «Баррикадную» прибывает народ с Садового кольца. Приказано его перекрыть. «Защищают» балкон высокого здания.

Начат разгон на площади Восстания.

К концу сентября все устали от побоев, преследований, противостояний. Возникла патовая ситуация. И та и другая сторона завязли в движении. Всё застопорилось. Здесь опять же проявила инициативу нападающая сторона беззаконников. Они решили устроить показательную, устрашающую кровавую расправу, чтобы окончательно сломить дух у протестующих на беззаконие людей и их сопротивление.

К вечеру 30 сентября как обычно у выхода из метро «Баррикадная» собралось после рабочего дня много народа, который на этом пятачке и мог выражать своё несогласие с происходящим безпределом дискредитировавшей себя власти. Дальше, к Дому Советов, к окрестностям его, проход был закрыт.

В этот людей ждал «сюрприз». Поперёк небольшой площади у метро стоял тройной слой ОМОНа и милиции, вооружённых щитами, дубинками и многим другим, сокрытым от глаз.

Напротив, через дорогу, на вместительной возвышенной площадке лестницы, поднимавшейся взнесённой высоте, стоял генеральский и полковничий сброд карателей, возглавляемых Панкратовым, возомнившим себя великим полководцем, решителем правосудия. Он и иже с ним, поблёскивая своими американизированными фуражками, мокрыми от мелкого моросящего дождя, явно находились в приподнятом состоянии. Как же! Операция проверена, надёжна, отработана. Силы – не мерянные, у противоположной стороны – никаких, безоружные, безправные. Они, командиры вот тут, на недосягаемом возвышении. Машины если что, рядом. Исход предрешён абсолютно. Как и похвалы, и награды… Риска - ни малейшего! Выигрыш - полный. И пошло…

Для начала заслон применил подлый, отработанный в окровавленной Палестине, Приём, перенятый генералитетом нашего МВД. Заслон «мирно» стал отходить. Наивные люди, прижатые к зданию и в вестибюле метро, обрадовались, подумав, что занятое доселе место им уступают. Вышли на площадь перед метро и всю её плотно заняли. Благо, что заслон отошёл далеко, за дорогу, аж к самой стене основания высотки, под ноги своих генералов.

Услышав по перехватчику зловещие команды о приготовлении высшими чинами МВД и ОМОНа большого кровопролития, приказы подтягивающихся к данному месту большого числа карателей, многие депутаты городского и районных советов, радеющие о своих согражданах, срочно выехали туда, благо добираться было недолго.

Видно, хорошо была отработана у погромщиков подлая операция со всеми звеньями.

Около получаса недвижно, заслон спокойно стоял у стены высотки. За это время манифестанты освоились, плотно заполнив всю площадь около метро, безмятежно беседовали, продавали и покупали патриотические газеты. Обычно работавшие ларьки со всячиной и пирожками были предупредительно на площади закрыты. На это никто не обратил внимания.

Потихоньку заслон карателей оторвался от стены и медленно пошёл к метро, ничем не угрожая, не подавая и признаков угроз. За две прошедшие недели люди привыкли к опасности и неособо волновались. Вооружённые щитами и дубинками откормленные молодцы перешли дорогу и, едва ступив на тротуар площади перед метро, сразу же резко бросились вперёд и стали наносить налево и направо сокрушительные удары по головам собравшихся. Такого ещё не было!...Бывало, оттесняя, били отдельные «отличники», призывали через микрофон разойтись. Но так, без причин, без предупреждений, поводов набрасываться всем разом…Такого до сих пор не было! Явно, что такая установка была дана командовавшими погромом.

Тут же к немногим нападавшим прибавилось несметное пополнение, сокрытое доселе. Из-за зданий к Садовому кольцу и от зоопарка, с Большой Грузинской, набежали орды озверелых вооружённых громил, давших, как и их командиры, клятву на верность Конституции и народу, который они сейчас с упоением колошматили. Налево и направо, не разбирая , не пропуская голов ни стариков-ветеранов, ни старушек, ни женщин, ни детей. Уже темнело, и согласованно, услужливо зажгли над площадью яркий, оранжевый свет. В его блеске мелькали мокрые от мелкого моросящего дождя тяжёлые дубинки, щиты, каски, воздетые, вскинутые от боли руки побиваемых, слышались крики, мольбы, вопли о помощи, отборный мат и зверский рёв кромешников. Всё сплелось в страшнейшую, жутчайшую картину. Куда там Гойе, Пикассо с его «Герникой!»…Такое наверное в аду не увидишь!...

Вот была потеха, удовольствие для генералитета и их прихлебателей, а ещё пуще – заказчикам кровавого действия. Всё передавалось через телекамеры «главным режиссёрам» - на Лубянку, в Кремль, посольства США и Израиля. Вот где было ещё большее веселие, удовольствие от зрелища льющейся русской крови! Они, наверное, козлами и козлихами прыгали после этого всю ночь.

Протаранив щитами и дубинками просеку среди стоящих плотно людей. Положив себе под ноги окровавленных, полуживых и бездыханных, перебив почти половину из собравшихся, но не запуганных ещё вконец, с неубитой ещё совестью людей, остальных кромешники запихнули в здание метро. Но и там не было спасения. Там, за спиной, тоже отработанно, манифестантов поджидали вооружённые дубинами милицейские. Они встретили людей сзади, с тыла, также жестоко дубася по спинам и головам. Люди заметались, не зная, что делать. Турникеты оказались заблокированными. Возникла новая давка, новая мясорубка. Крики, стоны оглашали здание. За теми, кто перескакивал через барьеры и турникеты, продолжали гнаться милицейские псы, добивая их на эскалаторе. Многие преследуемые, получив удар по голове или спине, отцепившись от поручня, схватившись руками за ушибленное место, летели кубарем вниз, ломая руки и ноги, безжизненно сваливаясь в кучу других, уже лежащих. Некоторых кромешники сбрасывали по боковым полированным плоскостям, и те летели со страшной скоростью вниз, сбивая своими телами укреплённую арматуру освещения, в груде острых обломков стеклянных плафонов и пополняя груды недвижных тел внизу. Добивали людей и на перроне станции, гоняясь за оставшимися ещё на ногах. Досталось и неравнодушным депутатам Моссовета, вовремя прибывшим на место кровавого побоища. Более половины из них избили, задержали и увезли в отделения милиции. Едва вырвался из их лап и израненный Николай с несколькими соратниками.

Эта «победа» обезумевших служителей сатаны, как они ни торжествовали в этот и следующий день, обернулась для них обратной своей стороной через день.

В этот роковой, трагический день противостояния масштабного побоища безоружных людей, произошло общее осознание , народ понял наконец, с кем он имеет дело, кто ему противостоит. Сорвавшиеся с цепи слуги сатаны, со всеми его смердящими безплотными духами, восстали против последней горстки отчаянных от запредельных беззаконий власти. Взывать, ждать каких либо законности, порядка, уже безсмысленно. Это – нелюди. Осталось только или победить, борясь за те святые заповеди, которые впитались с детства, и за которые нельзя отступить. Можно только безтрепетно отдать свою душу за них и други своя, ничего не ожидая за это, даже доброй молвы о себе, ибо оболгут, оклевещут их бесовские СМИ.

Сводка Моссовета о других событиях этого и последующего дня:

17.41.Требуют подкрепления на Пушкинскую площадь.

17.59. Туда направлены 100 сотрудников МВД и 100 военнослужащих.

На Белорусскую и Советскую – состав местных отделений милиции.

Приказ активнее производить задержание.

18.04. Отправлен автобус на площадь Восстания, где приказано набрать как можно больше задержанных.

18.05. Задержанные на Пушкинской площади доставляются в 108 отделение милиции, на «Баррикадной» перегружены 43 и 11 отделения милиции, отправляют в 122 и 18.

18.37. Операция на Пушкинской площади закончена. В ходе операции применены спецсредства, неудачно – замёрзли.

19.40. Около Зоопарка и около «Баррикадной» - человек по 70 граждан. В основном – пожилые люди.

19.54. На Лубянской площади митинг из 50 человек. Разогнали, задержали 4-х. Команда: «Мало, из 50 нужно 10».

Спецагенты ищут в толпе лидеров.

20.50. ОМОН и военные получили приказ «загнать в метро так, чтобы никто не возвращался».

Военнослужащие работают неохотно. Кто-то время от времени даёт им несогласованную команду «отбой».

21.30. На Советской площади – пять (по другим сообщениям, 8) автобусов с Омским и Екатеринбургским ОМОНом.

На улицах и площадях действуют до 300 нарядов.

Ночь прошла безпокойно. Милицейское оцепление у Дома Советов суетилось. Были задержаны и избиты шесть депутатов Моссовета – Г.Ф Шалыгин, М.Б.Филимонов, В.И.Кузнецов, С.Г.Колбанов, А.В.Бабушкин, В.А.Икищели. По последним двум – составлен протокол в присутствии прокурора. Избивали по приказу полковника милиции Фекличева служащие второго патрульно-постового полка. Избит депутат Воронежского горсовета В.Т.Толчеев.

Но видит Бог, всё было не даром.

К утру стало известно о достижении соглашения о постепенном деблокировании.

Успехи есть и у Моссовета. Наконец депутаты заставили прокурора Москвы Пономарева возбудить уголовное дело против генерала МВД Панкратова. Этой милицейской держиморды Москвы, терроризировавшей две недели столицу. За две недели по официальным докладам 150 человек в больницах. Более 1000 избито. Есть и забитые насмерть, и покалеченные ОМОНом и милицией. К тому же указывалось что «применялось огнестрельное оружие, газы» и прочие средства жестокого насилия по отношению к людям.

Перед решительными переговорами в Свято-Даниловом монастыре прошла подготовительная истерия «президентов» и их «силовиков» с обоих сторон, при конечно же подавляющем перевесе в пользу правящей, воровской хунты, благодаря усилиям их демпрессы и голубого телеящика.

Хасбулатов заявил, что есть трудности с переговорами у Патриарха, вероломных действиях душегубов, по разрабатыванию плана штурма Верховного Совета. Есть сведения, что к этому причастны спецы из спецслужб других стран.... и прежде всего США.

1 окт. 93г. В этот роковой, трагичнейший перед 3–4 октября день противостояния, народ понял наконец до конца, с кем он имеет дело, кто ему противостоит. Сорвавшиеся с цепи слуги Падшего, со всеми его смердящими бесплотными духами восстали на малую группу оцепеневшего от страха и тревог народа. Тут ждать, каких либо правил, законности, порядка, бессмысленно. Тут можно только безтрепетно отдать свою душу за други своя, ничего не ожидая за это здесь, даже доброй молвы о себе, ибо ее оклевещут бесовские СМИ.

ЛЁХА

За три года службы в милиции Лёха дослужился до младшего сержанта. Служба ему нравилась. Особенно с начала девяностых годов, стало интересней.

Ответственности, контроля — меньше, а всего другого — больше. Заниматься квартирными конфликтами, склоками, бумажными отчётами и прочей скукотой намного меньше, зато экзотики всякой хоть вволю! И наркоманов, и притонов, и чего хочешь, чтобы «оттянуться» — море! Куда там какому то Лас Вегасу!..

Прибавилось много чего, ларьки с «добрыми» кавказцами, которые так и зазывают откушать и попить задарма. Знают псы, куда присосались, вот и потчуют!... Любят власти хвост лизать, подлецы! Девок потаскух отовсюду понахлынуло. Только хватай любую! Наскучила Лёхе, от такого изобилия легких удовольствий, его суженная, неинтересной стала, и дети, быт весь быстро остобрыдл. То ли дело — улица, «работа»!.. Развёлся, конечно же.

Одна только беда — мать. С ней не разведёшься. Пилить правда перестала, махнула рукой. Ругать новую власть и их милицию — «опору сионистов», тоже прекратила. Долго, правда не давала ему покоя с просьбами уйти из милиции, найти другую работу. А где они сейчас эти «работы»? Все позакрывали!..

Угомонилась наконец. Быстро постарела, согнулась, на молитвы полушёпотом перешла, меньше стала досаждать Лёхе.

В доме установился долгожданный мир но какой то странный. Мир не близких людей, а очень далёких и взаимно непонятных друг другу. Даже во многом враждебных между собою, но вынужденно живущих вместе. Постепенно всё внешне притёрлось. Только время от времени не выдержит мать, похвалит прежние порядки, а на нынешние сплюнет. И всё. Да звонки разных её там «патриотов» и разговоры с ними раздражали Лёху. Куда-то она с ними ходила. Лёха не вникал, но предупреждал мать, сейчас мол всё у милиции есть, и дубины, и спецвооружение, и права практически неограниченные, и особые на это подразделения… и много ещё чего… Не слушала его мать, отмахивалась, обзывала «слугами сатаны». Продолжала ходить на собрания, пикеты, митинги протеста… Особенную тягость приносили ему её молчаливые, укоризненные взгляды, вздохи и покаяния горестные за него, Лёху, перед иконами.

Так вот и жили.

Наступил 93-й год. С виду обычный. По новой, зодиковской моде — год петуха. Подарила Лёхе такого, сделанного искусно из теста, одна из многих «подруг» его.

С марта резко обострился конфликт «наверху», а им «силовикам» опять – хорошо. Ельцин удвоил им зарплату, льготы, «превышения» стали даже поощряться! Полетели одно за одним повышения. И Лёха махом, через звание, на две ступеньки вспорхнул, без напряга и заслуг.

Весну кое-как преодолели. Лето закончилось. Наступила осень.

И тут ударил трехпалый «президент» спьяну Указом и понеслось!..

Зарплату милиции ещё увеличили, но вогнали в ежедневные дежурства, постоянные учения, патрулирования по городу… То там пикет или митинг разгонять, то в другом месте… Да всё злее начальники становились и их, низший состав натравливали, требовали от подчинённых жестокости при разгоне митингующих, в основном стариков и старушек… Домой не часто вырывался Лёха, отоспаться, отдохнуть от собачьей атмосферы некогда «родного» участка. Благо, что и матери часто в эти дни не было дома.

Однажды, вечером, уже стемнело, их отделение погрузили в Пазик и повезли за двумя другими автобусами с зашторенными окнами, наполненными омоновцами в центр города. Там на Пушкинской площади их всех выгрузили и указав на стоящую в отдалении небольшую группу людей с плакатами и иконами приказали – разогнать!

— Только пожестче! Посильней! Чтобы впредь неповадно было шататься!.. — приказал безапелляционно, насупленный полковник. Тут же многозначительно добавил страшноватым голосом: — О последствиях не беспокойтесь».

Последняя фраза некоторым особенно понравилась. Они понимающе и многообещающе для полковника заухмылялись.

Первыми, как шакалы, рьяно бросились на мирно стоявших граждан омоновцы. Налетели стаей пятнистых гиен. Стали дубасить, пинать людей, кучей набрасываясь на одного, забивая с остервенением тяжелыми сапогами, то на другого «противника»,.. в основном преклонного возраста и совершенно безоружного.

Отделение Лёхи растерялось от такой «удали» омоновцев.

На замешкавшихся милицейских рявкнул злобно полковник:

— А вы что?!.. На прогулку прибыли? Ну выполнять задачу!!..

Первым бросился майор, замначальника их отделения милиции. За ним и они, подчинённые.

И началось!..

Крики, вопли о помощи, плач,.. не издали уже, а вот, рядом… Со стороны нападающих отборный мат, проклятия, злоба…

«Втянулся» и Лёха, ударил дубинкой одного мужчину по спине, другого по голове, ещё по голове подвернувшуюся женщину… Та падая, схватилась машинально за знакомую ему шапочку на голове, ослаблено вскрикнула и повалилась на асфальт с разворотом к нему лицом. И тут Лёха увидел ту, которую он так удало долбанул дубинкой по голове. Увидел, что это мать его!..

Он остолбенел, омертвел от ужаса… но не успел он прийти в себя, броситься к поверженной им матери, закричать в раскаянии и отчаянии, попытаться поднять её, попросить помощи, как распалённый и разъяренный от служебного ража, от беззащитности «противников», и от бесноватого удовольствия майор набросился на Лёху:

— Чего уставился?! Ну давай, работай. Продолжай! Бей как надо!

— Сам «бей» — огрызнулся Лёха.

— Что-о-о?! — рассвирепел майор. — Ты на кого это-о?!! Я тебе, зна-аешь!..

— Пошёл ты!.. — цыкнул отважно в ответ ему уже переставший всего бояться Лёха.

— Ах, так!.. На тебе!.. На!На!!!.. — майор стал дубасить Лёху. Тот не отвечал ударами на сыпавшиеся удары, только защищался, уворачивался от них. Подоспевший к майору, жирный нацмен омоновец ударил Лёху дубинкой расчетливо, подло, сзади, в позвонки шеи, точно между каской и бронежилетом. Лёха разом «отключился», и не слышал, как удовлетворительно сплюнул на него майор и, поощряя нацмена-омоновца, пообещал: «Мы ещё с ним разберёмся. Если очухается…»

— Вряд ли… — уверенно, похваляясь своим мясницким ремеслом скривился в ухмылке вековой ненависти, омоновец инородец, и ринулся дальше, в гущу, во всю дубася полутораметровой увесистой черной дубиной направо и налево, всех без разбору стоящих ещё на ногах граждан.

Он был прав! Тот пригнанный кем то расчётливо в столицу России нацмен. Лёха едва остался жив. Молитвы матери только и помогли, спасли. Удар был действительно силен и точен, прямо в основание черепа. Если бы дубина не задела край его каски, и не потеряла от этого свою убойную силу, он бы действительно уже не встал никогда.

Волею судеб, пролежав в соседнем от матери отделении, он вышел позже неё из больницы.

Поправившаяся от его удара дубинкой по голове мать, сама то ещё слабая, шатающаяся, около трех недель ухаживала за ним. Кормила, выносила из под него отходы, переодевала и непрестанно шептала молитвы.

Едва Лёха пришёл в себя, стал говорить и соображать, мать пригласила священника к нему в палату. Пособоровали его. После этого он стал значительно быстрее поправляться.

Выйдя из больницы, Лёха обнаружил, что ему и не надо заниматься увольнением из «органов». Он уже «заочно», ещё находясь в больнице, был из них с треском отчислен.

— Ну и слава Богу!.. — впервые облегчённо вздохнул он.

В Моссовете баталии продолжались. Патриотически настроенные и честные депутаты настойчиво принуждали лукавца Н. Гончара ведущего заседание рассматривать главный вопрос — положение создавшееся в связи с блокадой войсками Верховного Совета страны. Тот с демократическими сторонниками, всячески игнорировал решение этого вопроса.

Не выдержал Николай, выбежал вперёд, без микрофона закричал на уводившего общее внимание от главного Гончара, чтобы он вернул сессию в прежнее русло. Удалось всё-таки выправить и вызванного Прокурора столицы Пономарёва на происходящее беззаконие властей. Он, чего то промямлил мало вразумительное, но в целом согласился с вопиющими нарушениями властей Закона. «И то — хлеб!» Далее депутаты принимали обращения, поручения в связи с острой ситуацией. «Рулевые» демокрады всё отвлекали в сторону от главного, на «текущие вопросы…», но им уже это мало удавалось. Депутаты Моссовета вновь продемонстрировали свою солидарность и поддержку Верховному Совету России.

СВОДКА ВРЕМЕННОГО ОПЕРАТИВНОГО ШТАБА МОССОВЕТА

1 октября 1993 года, после предварительного соглашения о постепенном снятии блокады, обстановка у Дома Советов была следующая:

6 часов 40 минут на подходе 4 колонны дивизии им. Дзержинского на день.

Приехали электрики и теплосетчики для подготовки жизнеобеспечения Дома Советов, доступ их строго контролируется.

9 часов 05 минут. Из Балашихи Московской области сообщили, что трудовой коллектив принял телеграмму в поддержку Верховного Совета в три адреса. В почтовом отделении "Балашиха-3" телеграмму принять отказались, ссылаясь на распоряжение зам. министра связи Бутенко № ЦТ 13/7 56 от 29.09.93 года о запрете приема телеграмм в поддержку ВС РФ.

11 чсов 50 минут собрались 20 человек около Дома Советов и сразу начали разгонять этих людей, хотя никакого митинга не было.

В последнее время выработалась тактика разгона людей, даже если эти люди не митингуют, а просто собираются небольшими группами.

По подавляющим сопротивление народа частям ОМОНа прошла команда, не давать людям собираться в группы.

12.00. К Дому Советов направилась группа людей около 100 человек, один – инвалид, без ноги – держит флаг. Офицер командует: "Выбросить их и рассеять!" Рассеяли в 12.07.

12.08. На пандусе высотного здания на площади Восстания появились 10 человек, видимо случайных наблюдателей, были рассеяны по команде ОМОНа.

В Москве работают Нижегородский ОМОН и Орловская школа МВД. Вчера на Пушкинской площади народ помогали разгонять добровольцы из Омского ОВД, их 51 чел.

Приказ о вызове Нижегородского, Екатеринбургского, Омского ОМОНа констатировал, что их вызвало руководство Москвы. Напоминаем, что региональные МВД не могут быть подчинены московскому МВД, а обязаны выполнять команды только на уровне министерства.

На 15.00 была назначена пресс-конференция, организованная УВД. На конференцию дано было указание пускать только аккредитованных при правительственном пресс-центре журналистов, позже стали пропускать журналистов иностранных издательств, аккредитованных в Москве.

14.25. Врач, пользующий Дом Советов, просил для постоянного обслуживания несколько машин "Скорой помощи". Из министерства здравоохранения в этом отказали.

16.00. Поступило сообщение о прибытии в Москву Курской школы милиции.

В 16.50 начался митинг на площади Ильича. Участвующих около 200 человек.

В 17.00 – митинг на площади Восстания. Не более 1 тысячи человек. Через полчаса митинг разогнан. Около зоопарка собрались более 2000 человек, людей стали загонять в метро, в разгоне участвовали войсковые наряды. Разогнать не удалось, был пущен транспорт, стали отсекать людей по группам.

В 18.30 операция закончилась. Наряды, вызванные днем, не менялись, к ним были подтянуты сменные наряды. Общая численность войск возросла по сравнению с 30 сентября не менее чем на 20%.

В 18.30 на Калужской площади, на Ильинке и на Москворецкой стали собираться люди. Число задержанных растет. К месту задержания направляют автобусы, набивают их людьми. Заполнены отделения милиции 108, 122, 42, 11, 10. Всех задержанных оформляют как правонарушителей.

« Итак, бодрствуйте на всякое время и молитесь, да сподобитесь

избежать всех сих будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого ».

(Лк.21,36).

« Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться ». (1Фес.5,6).

« Сии на колесницах, и сии на конех, мы же имя Господа Бога нашего призовем ».

( Пс. 19. 8. )

« Аще бо и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со мною еси ».

( Пс. 22, 4. )

« ...Нет ничего светлее души, которая удостоилась потерпеть за Христа

что-либо кажущееся для нас страшным и невыносимым. Как крещаемые — водою, так претерпевающие мученичество, омываются собственною кровью.

И здесь Дух витает с великим обилием ».

(свт. Иоанн Златоуст).

2/Х. В Свято-Даниловом монастыре на переговорах между двумя противоборствующими сторонами достигнута была договоренность о восстановлении мира между Ельциным и Правительством с одной стороны и Верховным Советом с другой, к обоюдному облегчению обеих сторон. Но 3/Х в 16.00 после сообщения о том, что здание мэрии взято восставшими, Лужков (почему-то он вёл переговоры от имени Правительства РФ) вскочил и убежав, хлопнул дверью. (Вот он желаемый врагами, и вероятнее всего согласованный результат провокации Руцкого — не нужного никому, кроме плановщиков кровопролития, — взятие мэрии!..) Переговоры о достигнутом перемирии сорвались. Путь кровавому разбою — открыт!..

Виноваты и Церковные власти в происшедшей драме. Если бы они грозно заявили о том, что не поддерживают категорически узурпатора власти и подвергнут анафеме всякого, кто разрушает мир и спокойствие, в особенности тех, кто будет употреблять армию и насилие, особо – прольет невинную кровь, будут прокляты с амвона. Это явно отрезвило бы, и события развивались по-другому, не как драматически совершились ныне.

Долгое невмешательство Церкви в конфликт, тоже породило у всех в народе, и у преступных властителей, и командного состава МВД, армии, что Церковь на их стороне. Пособствует беззаконному Ельцину, поправшему Конституцию на которой клялся в верности, соблюдения законности, Конституции.

« Всякое благое дело без скорби не совершается ».

( прп. Варсонофий Вел. )

« В мире скорбными будете. Но дерзайте, ибо Я победил мир ».

( Ин. 7. 12 )

« Не обманывайтесь. Бог поругаем не бывает! »

( ап. Павел )

« Сии на колесницах, и сии на конех,

мы же имя Господа Бога нашего призовем ».

( Пс. 19. 8. )

« Аще бо и пойду посреде сени смертные,

не убоюся зла, яко Ты со мною еси ».

( Пс. 22, 4. )

« Чистый душой и благородный человек будет всегда

ожидать смерти спокойно и весело,

а трус боится смерти, как трус ».

( адмирал П.С. Нахимов )

ПЕРВАЯ ПОБЕДА . 2-е Октября

« … Человекам это невозможно,

но не Богу, ибо всё возможно Богу ».

( Мк. 10, 27).

После почти двух недель безнаказанных избиений и издевательств над живой ещё, действенной частью населения, прогнившая столичная милиция "мэра", каратели ОМОНа и внутренних войск пригнанные со всех регионов России, потерпели сокрушительное поражение.

Произошло это у Смоленской площади 2 октября, от 2 часов дня до 7 вечера.

По каким-то неведомым каналам до многих донеслось, что сбор не сломленных ещё, не перебитых противников наглейшей, беззаконной диктатуры состоится перед зданием МИДа, на Смоленской площади. Об этом оповещены были противники творимого "президентом" и его кликой беззакония.

Панкратовым был оперативно заготовлен карательный заслон узурпаторов власти. Повсюду кучами, открыто, стояли омоновцы в шлемах, с металлическими щитами и тяжелыми дубинками, "подаренными" народу в конце 80-х годов, теперь вылетевшим из седла, выполнившим свою гнусную роль Горбачевым.

Движение по Садовому кольцу было свободным; плотно проезжали машины, автобусы…

Собравшиеся манифестанты, поначалу сконцентрировались в треугольном сквере, напротив МИДа. Там и был назначен митинг-протест против беззаконий Ельцина и его клики.

Митинг начался поначалу довольно мирно. Омоновцы и милиция со щитами, шлемами и дубинками стояли в основном у здания МИДа, опасаясь, вероятно, что собравшиеся на митинг захотят ворваться туда. Со стороны магазина "Руслан" было намного меньше защитников режима.

Со скамеек, по мегафону выступали известные люди. Вёл митинг представитель Фронта Национального Спасения депутат Константинов. В это время, на собравшихся со всех сторон и двинулись щитоносники. Митинговавшие мирно отошли. Активисты объявили, что встреча назначается у метро "Смоленская", и все стали рассредотачиваться в стороны.

Каратели поначалу были спокойны, никого не били. Только оттесняли манифестантов со сквера. Причину их «доброго» поведения все поняли, как только подняли головы. Не только из высотного здания МИДа, но и из окон двух больших башен гостиницы "Белград", с видимым интересом и удовольствием, за происходящим "спектаклем", удобно устроившись у "экранов" окон, следили иностранцы. Наблюдали за тем, как русские терроризируют русских.

Большинство пришедших отступило к мосту, в направлении к Киевскому вокзалу. Другие разошлись по сторонам. Потом вернулись в сквер. Пока "зачищавшие" отходили на прежние позиции и ожидали там новых команд, Николай "побеседовал" с двумя субъектами в кожаных куртках, явными операми из ФСБ.

Доброжелательно, охотно пошли те на разговор. Стали жаловаться, доказывать, что они-де "бедные", обделённые. Ночью ловят уголовников, а вот днём, вместо отдыха, "трудятся" против манифестантов. Они, конечно, не признались, что высматривают тех, кто наиболее активен, из собравшихся, собирают «информацию» против них. Потом коллеги по Лубянке, внесут их донесения в компьютеры и архивы. Другие, при всех режимах, не бедствующие, как остальные граждане страны, рутинно будут анализировать, разбивать по «полочкам» всю остальную информацию о "смутьянах", организаторах, активистах сопротивления. Потом будут давать рекомендации управителям, как эффективней разбивать и уничтожать как группы сопротивляющихся режиму, так и отдельных, активных лидерах несогласных с беззаконием властей. Всё соберётся в особый "банк данных". И потом очень легко происходить расправа с лучшими, ценнейшими людьми, двигателями благого в больном государстве.

При всей гнусности своего занятия, разоткровенничавшиеся шпики не чувствовали своей пакостности. Как ни парадоксально, но нигде вы не найдёте искренне кающихся, осознающих свой порок представителей этой мерзкой «профессии». Можно найти таковых в других ужасных ремёслах — среди воров, проституток (путан), убийц (киллеров)… Все они также будут жаловаться на обстоятельства, на условия жизни и прочее. Но у многих из последних не умирает до конца сердце. И много примеров и в Житиях, и в Евангелии о раскаянии этих падших. Они могут так измениться, но только не сек(ретные) сот(рудники). Эти никогда не заплачут, не раскаются в своей негодяйской деятельности, не признаются в своей гнусной деятельности! "Да, я – подлец, последний. Я совершаю страшный грех". Никогда! Будут «оправдываться», изворачиваться до последнего вздоха. Как и эти стукачи, жалкие шпики, надувавшие свои щёчки и всячески пыжившиеся от мнимой значимости и порядочности своей. Хоть на минуту задумались, для кого, против кого и чем они занимаются?.. А ведь у них семьи, дети… чему они их могут научить? Такой же подлятине?

Несколько раз "зачищали" сквер. И собравшиеся терпеливо отходили, расходились по сторонам и возвращались обратно.

Как и во все предыдущие дни, туда, где только собиралась хоть небольшая группа людей, как наглое воронье налетали вооруженные выродки. И тут, забыв про иностранных наблюдателей, церберы нерусской власти, принялись привычно дубасить. Размашистые взмахи их дубинок, и группа рассеивалась. После этого одних раненых отводили, других относили. На их место заступали новые. Хватаясь за раны, побитые отходили, за ними неслись упитанные стражи, добавляя сзади. Бравые, откормленные вояки против безоружных, нескольких человек, волокли в автобусы. Там людей безнаказанно добивали до безсознания, а то и до смерти.

Несмотря на чинимый произвол, настойчивые противники безправия и насилья не расходились. В другом месте люди вновь собирались в группу, и опять ретивые каратели режима набрасывались на них, избивали, арестовывали безоружных, не могущих ответить равноценным отпором. Так происходило и в этот раз.

Собравшаяся у МИДа большая масса людей пыталась перейти к основному месту начала митинга, к скверу у магазина "Руслан". Но их не пускали, избивали орды выдрессированных выродков, вооруженных и науськанных против народа. Люди отбегали то к обувному магазину напротив, то чуть лев, на треугольный скверик, то к магазину "Руслан", то к началу старого Арбата, перегороженному громоздким, двухэтажным сооружением для рок-концерта...

В это время как ток прошёл по всем. Все заволновались и стали смотреть в одну сторону Садового кольца, в направлении железного каркаса монстра-сцены у начала Старого Арбата. Именно там, у гастронома "Арбатский", завязалась битва. Внимание всех переключилось туда. Сторонники обеих противостоящих сил стали стягиваться, перебегать туда.

Движение транспорта по Садовому кольцу, до того бойкое, остановилось. "Блюстителям порядка" пришлось перекрыть его. Они выстроились в тройную цепь поперек магистрали, дабы не дать пройти к месту завязавшейся схватки ни людям с Садового кольца, ни со стороны сквера напротив МИДа. Но это им не удалось осуществить. Вскоре, вобрав в себя подбежавших со всех сторон манифестантов, у пересечения Садового кольца со Старым Арбатом, перед гастрономом «Арбатский» образовалась внушительная масса людей.

Каратели тоже не бездействовали и сгруппировавшись, образовали пятислойный кордон, напротив собравшихся.

Находившийся среди тех, кто был в скверике напротив МИДа, Николай, после очередной "зачистки", когда центр событий перешёл к участку Садового кольца у начала Старого Арбата, и всеобщее внимание переключилось туда, неожиданно оказался в тылу противника. Те стояли к нему спиной. Что делать? Как перебраться к своим?

«Им бы против армии кавказцев на рынках, да против агитационных сборищ демокрадов так слаженно, оперативно и безжалостно действовать», — грустно подумал замешкавшийся на ещё недавно «горячем» сквере Николай.

У гастронома «Арбатский», завязалась особенно ожесточенная стычка, и вскоре там быстро была воздвигнута баррикада. Она мгновенно образовалась поперек Садового кольца. Её основой послужили металлические гофрированные листы от забора стройки, где ранее находился хозяйственный магазин. Алюминиевые листы надежно охраняли защищающихся. Чёрным дымом заполыхали шины… Послышался грохот приносимых и сваливаемых на баррикаду предметов. Крики готовящихся к обороне людей, отрывистые команды карательных начальников, скрежет щитов, перебегающих и строящихся в цепи кромешников — все сливалось в общий нервный фон, образуя тревожную электризующую симфонию. Каратели взбудоражились, начали выстраиваться цепь за цепью напротив баррикады, так же перекрыв Садовое кольцо. По всему явно было, что церберы преступной власти готовились к решительным, жестоким действиям.

Смотреть на избиение русских русскими было невыносимо. Горше этого, тяжелее нет ничего. Были в нашей истории, к стыду, битвы суздальцев с новгородцами или тверичан с псковитянами. Горькие, досадные события. Но там хоть на равных было. Одинаковое вооружение. А тут!.. С одной стороны — откормленные на народные харчи боровы в броне по уши, с орудиями убийства, а напротив, тот самый народ, кормилец их. У них сердечных, обездоленных, хорошо если палка или камень найдется для защиты.

Командовал всем происходящим, нападающими на людей ордами, всё тот же рьяный злодей — полковник Фекличев. Вот он отдал команду, и экипированные, дутые от бронежилетов, вооруженные щитами и дубинками солдаты внутренних войск, а за ними банды ОМОНа в серых куртках, подчиняясь команде обезумевшего от вседозволенности начальника, двинулись на баррикады. Тут же в них полетел град камней, кирпичей, множество белых, как град, кусочков мрамора, оставшегося здесь после ремонта зданий.

Цепь вооруженного зверья остановилась через 25–30 метров и, трусливо прикрываясь щитами, отбежала на прежний рубеж.

Нападавшие расступились. Из их массы выехал водометный агрегат. Машина вплотную подъехала к баррикаде и изрыгнула из себя в защищавшихся струю не воды, а… дымящегося кипятка! Люди уворачивались как могли. Закрывались по возможности и защищались. В предусмотрительно приваренные решетки к окнам машины полетели камни. Та заелозила на месте и отъехала в сторону. "Изобретательны негодяи в своих садистских изобретениях", — покачивая головой, дивился один из защищавшихся.

На минуту всё замерло.

И тут вновь была дана команда, и озлобленные цепи милиции, ОМОНа и внутренних войск опять кинулись вперёд. На сей раз они прошли метров 15–20 и вновь откатились назад.

Впервые за все эти долгие дни двухнедельного позора и унижений, горьких ежедневных поражений, был дан отпор. Против устрашающего строя кромешников, вместо незащищённых, слабых, безоружных, в большинстве своём пенсионеров, стоял не менее грозный, сильный заслон русских людей.

Решительные, одухотворённые лица ничего не боящихся людей, победивших главное оружие врага — страх. Вот что увидели впервые для себя, вооруженные до зубов, до того всесильные громилы. За самодельной, стихийно сооружённой баррикадой, реял монархический флаг. Перед баррикадой, почти во всю ширину Садового кольца, был растянут транспарант. На белом полотне — надпись. «Мы – русские. С нами Бог!» Впереди баррикады и транспаранта, как выразительный штрих, — в чёрном подряснике, с светящимся на солнце крестом на груди, стоял молодой, высокий священник.

Душа возрадовалась у Николая, при виде этой нежданной красоты, этого величия, возникшего Образа собравшейся русской силы, у прежде безправной, смятенной массы людской. Вот это настоящий достойный вид! Вот так, именно так стояли русские перед полчищами татар Мамая на Куликовом поле, перед шведами в Полтаве, перед французами в Бородино, перед немцами в Сталинграде. Вот оно — пламенное чистое, жертвенное сердце России, состоящее из клеточек — верных сынов Её.

В это время стоявший в глубине за оборонявшимися, ближе к метро "Смоленская", просигналил грузовой автомобиль "коробочка" и выехал с обочины на середину Садового кольца, в самую гущу манифестантов. Из бензобака его, умельцы разлили бензин по найденным вокруг бутылкам, и вскоре горящие факелы стали дополнительным вооружением демонстрантов, ответом строю безнаказанных бандитов осатаневшей власти.

В третий раз нападавшие, получив приказ, опять пошли на демонстрантов. Подойдя шагов на десять к баррикаде, получили шквал камней. Прикрывшись щитами, бравые нападающие вновь были отброшены, трусливо отбежав на прежний рубеж.

И тут нападавшие опустили свои дубинки, подвесили их к брючным ремням, вынули из кобуры пистолеты, подняли их вверх и разом выстрелили в воздух. Последнее предупреждение!.. Дальше...

Не понимая ничего, чувствуя только, что наступил страшный, решающий миг, Николай бросился из тыла вперёд, в голову нападавших, в ядро кучки командного состава. Там он отыскал всё того же знакомого полковника Фекличева. Холодный садист, прежде чем отдать роковую команду, безтрепетно раздавал мелкие, локальные приказы командирам подразделений, объединённых одним кровавым, преступным делом.

Николай рванулся к Фекличеву. На удивление, достиг его, не перехватили сексоты в штатском и прихвостни в погонах!

Но первым, опередив Николая, к обезумевшему от выслуживания перед властями полковнику, с противоположной стороны, от демонстрантов, домчался священник. Он и стал первым вразумлять очумевшего Фекличева. Тот был готов уже отдать последнюю страшную команду, примененить огнестрельное оружие против безоружных людей, но неожиданно был сбит с толку подбежавшими к нему священником и надоевшим ему уже депутатом Моссовета. Растерялся, шибко боевой полковник, стал тупо соображать, что ответить, как отогнать помеху. Он что-то мрачно промямлил, отвечая священнику и отвернулся от него. Не раздумывал и Николай. Отважно вмешался, рискуя быть схваченным и изувеченным подчиненными сатрапами полковника, требовательно навалился на Фекличева. Тут помогли и подбежавшие трое представителей "прессы", обступившие их.

Николай выпалил полковнику в лицо:

— Вы прекрасно меня помните. Да, я депутат Моссовета. Именно вчера ваши "подчинённые" ломали нам кости у "Баррикадной". Позавчера командуемые вами части, и в особенности Свердловский ОМОН, зверствуя, избили и арестовали многих безвинных людей и нас – столичных депутатов, избранных в высший орган власти населением Москвы, находившихся при исполнении своих полномочий. Это уголовно наказуемое дело!

— Короче! — оборвал его резко Фекличев.

— Короче, вот что. Третий день я добиваюсь от вас, назвать мне, как депутату Моссовета, фамилии и звания особо зверствующих в Москве омоновцев, творящих в нашем городе разбои и преступления. Вы, нарушая Конституцию, Закон, препятствуете этому, уклоняетесь. Через Моссовет мы потребуем судебного разбирательства. И над вами тоже!

На секунду задержавшись с ответом, но потом, решив, что так будет быстрее, полковник неожиданно спросил:

— Вы служили в армии?

— Служил, — ответил Николай.

— Знаете, что такое воинское товарищество? Не выдавать друг друга?..

Николай обомлел от чудовищности слов его. "Установка" ответчика была из арсенала бандитов и воров, а совсем не полковника милиции. Николай задал ещё вопрос:

— Значит, вы скорее пойдёте на служебное преступление, чем назовете преступников?

Фекличев мрачно промолчал.

Николай так же откровенно закончил:

— Жаль мне вас, всех очень жаль, особенно подчинённых. Покрывая друг друга, вы вместе катитесь к такому краю!.. Совершаете страшные преступления. Именно от вашей озлобленности озлобляются и ваши подчиненные. Провоцируя и покрывая, вы являетесь — одним из главных кровавых преступников!

Николай ожидал всего самого ужасного от Фекличева и его подчиненных, но Господь не выдал — стоявшие в американизированных кепках, — всё съели.

Тут выручил, довершил дело священник. Он что-то ещё сказал короткое, но очень ёмкое, духовное, и одновременно сложное для понимания полковника, тот замешкался… Всё! Волна была сбита! Время, миг сатанинской удачи был утерян полковником. Его подчинённые несколько раз вопрошающе взглядывавшие на него, ожидая роковой команды, скисли, стали смотреть вразнобой, по сторонам. Страшной команды вовремя не последовало…

Сам справедливый Бог, перекинул инициативу защищающимся. Они каким-то чутьем почувствовали это, радостно закричали: «Ура!.. Победа!.. » Разом ринулись вперёд. Это было опасно! Николай ужаснулся. Сейчас зачумлённые нелюди с щитами и дубинками размочалят их, начнут стрелять в безоружных!.. Но нет. Всемогущий Милостивейший Защититель оберёг.

Ещё минута-другая и прежде смертоносные, безжалостные каратели, на сей раз растерялись, дрогнули. Подгоняемые наплывающим потоком радостных людей, они отошли нехотя на десять–пятнадцать шагов, но были остановлены командирами и только тогда снова организовали цепь.

По мегафону командующий ОМОНом, милицией и войсками полковник, снова пытаясь вернуть инициативу карателям, объявил: «Сейчас же расходитесь! Предупреждаю. Даём вам три минуты!.. »

Остановившись в безпорядке, демонстранты замерли. Установилась зловещая тишина.

В это время из гущи защищавшихся вышли авторитетные парламентёры. Они потребовали начать переговоры с обезумевшим полковником, командующим антинародным войском. Это окончательно деморализовало вояку. Того обступила уже масса известных депутатов, общественных деятелей и осмелевших журналистов. В особенности полковника смущало присутствие иностранных корреспондентов. Он растерялся в сложившейся необычной ситуации. Отвечать что-нибудь разумное он не умел, но и грубо, по-солдафонски отпихнуть их не отважился. Опасаясь ропота и недовольства своих, охладевших уже к разбою подчинённых. Он, передав группу парламентёров и стаю репортёров кому-то из подчинённых ему офицеров, отошёл в сторону.

Совсем запрезирав опасность, потеряв страх перед теми, кого вчера страшились, люди стали свободно прохаживаться, беседовать между собой. Некоторые и вовсе подходили к омоновцам, к военным, начали беседовать, вразумлять их. Особо смелые безстрашно творили сие, в самой гуще оцепления. Омоновцы вопрошающе взглядывали на своих офицеров растворившихся в нахлынувщей массе гражданских лиц. Сбитые с толку, не знали лихие мясники, как вести себя дальше. Даст ли, наконец начальство команду "фас"?!.. Команды такой не поступало. Офицеры и полковник были заняты, окружены плотным кольцом граждан. В подобной ситуации безжалостные каратели еще не бывали.

Полковник их, всё таки оказался охочим до популизма. Он отважился и стал беседовать с иностранными корреспондентами, пыжась показать себя всесторонне образованным демократом, рассуждать о чём-то на «высокие материи»…

На многоэтажной сцене у перекрёстка Старого Арбата и Садового кольца, в это время начался стихийный митинг. Выступали депутаты, лидеры партий, известные общественные деятели...

Заметив плотную группу людей, собравшихся за сценой, в начале Арбата, Николай пошёл туда. Здесь выяснилась изначальная причина, обнаружился тот детонатор народного гнева, вызвавший взрыв отчаянного сопротивления людей жестоким карателям.

На тротуаре у стены МИДа, Николай увидел большую лужу крови. Рядом валялась простая, дермантиновая кепка, старый стоптанный ботинок и… костыль. Кто-то уже обвёл мелом на окровавленном асфальте, контур лежавшего здесь тела. Положены были цветы, венок. На лежавшем рядом клочке бумаги — надпись: «Здесь был убит омоновцами инвалид. Ветеран Великой Отечественной войны ».

Стали подходить журналисты, снимать это. Очевидцы рассказали: «Когда от здания МИДа, побив, отдубасив многих увесистыми дубинками, омоновцы погнались за теми, кто побежал искать защиты и укрытия в толчею старого Арбата, один пожилой, оказавшийся здесь инвалид на костылях, не успел скрыться от несущихся карателей. Он семенил, пытаясь уйти, как и все от них. Но они его быстро нагнали, свалили на асфальт и ударами тяжелых дубинок и подкованными бутсами забили насмерть. Не отдавали долго и его тело медикам "скорой". Был забит до смерти и мужчина у троллейбусной остановки. Сильно покалечена женщина. Всё это и переполнило чашу терпения людей.

Забыв о какой бы то ни было безопасности и о защите своей жизни, отбросив страх и осторожность, с голыми руками, люди бросились сооружать защиту от громил, потерявших всякий образ человеческий. Ничто не помогло им. Ни слаженность, ни подмога, когда к омоновцам сбежались все другие части карателей. Началом сражения послужило убиение озверевшими омоновцами людей и особенно ветерана-инвалида. Здесь произошла основная, зачинная стычка, которая привела к многочисленному с обеих сторон опасному противостоянию, к сражению, едва не разрешившемуся большой кровью.

Именно тут-то Бог осуществил невозможное для человеков. Он взял инициативу от вооружённых до зубов орд, озверевшей тысячеголовой гидры и передал её безоружным, малочисленным, безправным людям. « В немощи человеческой сила Божия совершается ».

Как и у Дома Советов вновь "показал" тут себя во всей «красе» скользкий двоеручник Н. Гончар – бывший первый секретарь столичного, Бауманского горкома КПСС, на сей день — Председатель президиума Моссовета, и, как полагается – активный демократ. Пользуясь приёмом мелкого провокатора, он в очередной раз перекрасился в сочувствующего одержавшим победу людям, обворожил ловкой демагогией доверчивых парней у горящего автомобиля — "коробочки", из которой они выкачали бензин по бутылкам. Гончар уговорил их, отдать ему боевой, оборонительный запас. Углядел валявшийся невдалеке деревянный щит, собственноручно взял его, помог уложить на него бутылки с бензином. Торжествуя, донёс его вместе с подбежавшими прихлебателями – депутатами типа майора А.Жукова, до осмелевших теперь, набежавших репортёров жёлтых газетёнок и журнальчиков. Не побрезговал сей высокий чин столицы, такой фискальной, жалкой ролью. Сыграл её с усердием. Ликуя, как гоголевский Бобчинский от своей удачи, от своего холуяжа перед более высокими бесами от "демократии", которым он услужил, Н. Гончар громко, упиваясь своим "подвигом", стал рассказывать небылицы о принесённых им «грозных» трофеях, о том, какую опасность таят в себе собравшиеся манифестанты.

Конечно, теперь никакого и намёка на продолжение боя уже не было. Расстроились, смешались ряды как баррикадников, так и страшного, безжалостного ещё минут десять–пятнадцать назад ОМОНа.

Темнело. Всё тот же Н. Гончар, получив новое указание извне, хитро щурясь за поблескивающими очёчками, стал уговаривать депутата Константинова, чтобы тот выступил с предложением ко всем защитникам, разобрать баррикады и разойтись. Смысл лукавства и дураку был ясен. Отступившие и сдавшие поле боя, были бы признаны потерпевшими разгром. Надо было во что бы то ни стало, побеждённых сделать победителями. Лавры победы отдать не людям, сокрушившим нападение войск МВД, а потерпевшим первое крупное поражение псам демократии, и поэтому упорно не уходившим, мрачно стоявшим на месте. Гончару в его жалкой, подловатой суете помогали прокурор Москвы Пономарев и другие "активисты", как от «органов», так и сокрытые сторонники «демокрадов». Константинов, опасаясь потерять авторитет у народа, не согласился. Тогда Гончар стал уговаривать Николая и других депутатов Моссовета, — всех, кто имел авторитет у патриотов. Никто на его уговоры не согласился.

« Умеет отрабатывать «хлеб»!.. Настырный, когда ему надо. Так бы на своём посту радел бы о людях, а не против них…» – подумал Николай про Гончара, наблюдая за его шустрой деятельностью.

Тот нервничал, отринув привычную ему осторожность, громко, в открытую, стал самолично уговаривать всех разойтись до темноты, которая уже сгущалась. Его никто не слушал. « Так бы мы всегда были мудры, хладны к подловатым призывам! »

Не так давно оборонявшиеся люди улыбались, подчёркнуто безпечно прогуливались, перед загрустившими нападающими. Беседовали с ними, явно демонстрируя всю никчемность, ненужность затеи их командиров. Но напряжённость обстановки сохранялась, полностью не исчезала. Отошедшие чуть подальше вооружённые орды мрачно выжидали. Могла ещё последовать безумная команда, и они ринулись бы на собравшихся, отмщая за свой позор поражения.

Торжествующие группы людей заняли большую территорию Садового кольца от Старого Арбата до Калининского проспекта. Всё было уже ясно. И битва шла теперь другая. Она была передана в нечистые руки прессы. Те ловко, умело стали кроить общественное мнение по-своему, по-бесовски. Вначале противостояния они долго околачивались возле нападавших, подзуживая, подталкивая тех, кто в «шапке» с высокой американизированной тульей, на новые атаки. Как они желали поражения восставшего против насилий народа! Как они жаждали горяченького, остренького материала!.. Крови братьев!.. Натравить одних на других, сыновей одного народа, и поприсутствовать на кровавом пиру! Вот наслаждение для них! Позлорадствовать над вновь поверженными, воспротивившимися Новому Мировому порядку!. Не получилось. Теперь они перешли на противоположную сторону. Желая поживиться на другом поле. Безраздельно властвующие обывателями, они и тут повели себя нагло. Стали бойко строчить перьями, снимать всё через свою гнусную призму, разбрасывая свои ядовитые споры лжи, подсовывая в кадры вынутые из-за пазухи и сумочек пустые бутылки из-под водки, ножи, заточки.., подставлять их к восставшим. Выискивать и особенно старательно снимать, случайно затесавшихся сюда пьяниц. А уж как отсняли, «отразили» они принесённые Н. Гончаром бутылки с бензином!.. Профессиональные шельмы мастерски, в очередной раз поизощрялись в клевете, поизливали в свои микрофоны помои на победивший народ. На тех, кто остановил здесь разрастание метастаз злокачественной опухоли "демократии", расползшейся на всю страну. Увы, происшедшая здесь остановка смертельной болезни была недолгой.

Были осуществлены и спланированные мелкие провокации.

Прибежали два арбатских бича, ублюдка. Мелом на асфальте и стенах зданий, провокационно нарисовали фашистские свастики, разные словечки от " sex " до матерщины. Около них собралась целая толпа журналюг, сладострастно, жадно стали снимать это на фоне торжествующих победу людей

Не боясь огласки, не страшась попасть в снимаемые кадры, Николай решительно подошёл, надавал подонкам пинков. К огорчению лепечущих врунов, шоу закончилось, бесы от пера и камер улетучились с этого места так же быстро, как и слетелись, но снимки, как и планы словесного вранья, были готовы...

Хрупкое перемирие милостью Божией сохранялось. На собравшихся не нападали. И они мудро, терпеливо ждали, не уходили. Не отдавали победу свою врагам, супротивникам.

Репортерши продолжали шнырять между простыми безхитростными людьми, выигравшими великое сражение. Дотошно задавали всем каверзные вопросы. Вываляв потом всё чистосердечно сказанное им манифестантами в грязи своих гнилых душонок и, на ходу присочиняя, привирая, записывали пакости в свои блокнотики. Вши есть вши, что на них обращать внимание! Сейчас не до них! Главное – победа! Она взята, выиграна у противника! И это – главное!.. Хотя бы для опыта других побед, для накопления той, наиглавнейшей! Победы окончательной!.. Для которой мы без устали и трудимся всю жизнь.

Творцы сатанинской «четвертой власти» сумели и в этот раз, перевернуть всё с ног на голову. Донести до миллионов послушных им зрителей и читателей явную, злобную ложь о совершившемся здесь событии.

Усилия Н. Гончара и прочих «дипломатов» не увенчались успехом и несмотря на их ощутимую помощь и поддержку, полковник Фекличев не вытерпел, дал команду войскам, милиции и чумному ОМОНу отходить. Поражение их было полным!.. Никто не кричал им вслед, не улюлюкал. Победивший народ просто молча проводил их сочувственным, великодушным взглядом.

Народ ликовал! Таких праздников у него совсем немного!.. На быстро сооруженных транспарантах можно было прочитать: "Еринг! Мы тебя умыли!", "Ельцина – под суд!", "Вычистим Лужу из Москвы!", "Ерин и Ельцин – фашисты!..", "Власть иноземцев сокрушим!"

… Это был Праздник! Настоящий! Наш праздник! Как долго мы его ждали. Две недели непрерывных унижений, побоев, погони,.. полного безправия… Уже были близки к отчаянию, отверженные всеми. Что всего обиднее – своим же, глухим ко всему благому, отупевшим от свалившегося на него личных бед и разрухи населением. Приковали несчастных к лживым, подлым «комментаторам» из "телеящика" и грязным газетёнкам, впрыскивающим ложь и распад. А жаль! Здесь только что прпоизошло историческое событие! Большая победа народа над войском диктатуры! Всего менее чем тысячная (!!!), часть населения столицы — выстояла и победила! Выдержала и все предыдущие долгие, холодные две недели побоев и издевательств! Вырвала заслуженную победу! Сегодня был дан первый, сильнейший отпор сбесившимся врагам Отечества. Мы дождались милости Божией. Мы победили! С нами Бог!!! А если Он с нами, то никто же на ны!.. Кто против нас?!.. С нами Бог! Разумейте, языцы, и покаряйтеся! Яко с нами Бог!.."

Только к 21.00 разошлись люди, и вновь было открыто движение по этому участку Садового кольца.

Вот, что может творить монолитное, русское, святое товарищество, под Божьими знамёнами!..

Большая сила — товарищество. Но не опошленное коммунистами, а то — настоящее, древнее, о котором так проникновенно написал Н.В. Гоголь, в своей монументальной повести «Тарас Бульба»:

«… Не для того, чтобы ободрить и освежить казаков, — знал, что и без того крепки они духом, — а просто самому Тарасу хотелось высказать всё, что было на сердце, он сказал:

— Хочется мне вам сказать, о том, что такое есть наше товарищество.

Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Всё взяли бусурманы, всё пропало; только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, так же как и мы, но — земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство; вот на чём стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит своё дитя, мать любит своё дитя, дитя любит отца и мать: но это не то, братцы: любит и зверь своё дитя! Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей!

Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! Также Божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет! умные люди, да не те; такие же люди, да не те!..

Нет, братцы; так любить, как русская душа, любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а!.. — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом мотнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может!

Знаю, подло завелось теперь в земле нашей: думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды, да конные табуны их; да были бы целы в погребах запечатанные мёды их; перенимают бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чёботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства; но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства; и проснётся он когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками; схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело.

Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество. Уж если на то пошло, чтобы умирать! Никому, никому! не хватит у них на то мышиной натуры их!

Так говорил атаман и, когда кончил речь, всё еще потрясал посеребрившеюся в казацких делах головою; всех, кто ни стоял, разобрала сильно такая речь, дошёл далеко, до самого сердца; самые старейшие в рядах стали неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалася в старых очах; медленно отирали они рукавом, и потом все, как будто сговорившись, махнули в одно время рукою и потрясли бывалыми головами. Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на сердце у человека, умудрённого горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою жемчужною душою, на вечную радость старцам родителям, родившим их ».

Демпресса визжит от досады за поражение. На Смоленской площади. Обзывала защитивших наконец себя и достоинство Москвы, страны, называла не менее как “сброд, люмпены, хулиганье, боевики....”

Реакция у участников же и у сочувствующих, была одна, — наконец! Слава Богу! Наконец-то народ расчухался, отморозился!..

Значительный день, знаменательный, исторический.

ВТОРОЕ ВИДЕНИЕ

Дано оно было Николаю накануне, в ночь со 2-го на 3-е октября, перед предшествующими значительными событиями 3-4 октября 1993 г . На сей раз, ему явилась его, вот уже десять лет как покойная, мать.

Со дня смерти своей, она являлась ему раза три-четыре, и всегда происходило одно и то же. Николай с плачем бросался ей в ноги, каясь за всё то горькое, что он ей доставил в жизни. Она досадливо хмурилась и исчезала. И тут он хотел совершить то же, но на сей раз она осталась. Строго, жестом остановила его, настроила на серьезное, предстоящее ему, и пошла впереди. Он внутренне собрался, повинуясь, отправился за ней.

Вошли они в какой-то зрительный зал со сценой, со стороны затемнённого фойе. Свет был неяркий и на сцене, и в зале. Они пошли по проходу к сцене. Зачем? Какая надобность, куда его ведут?

Николай на ходу лихорадочно соображал, что здесь происходит? Репетиция представления? Не похоже. На сцене какая-то очередь у обычного столика, за которым сидит мужчина и записывает то, что ему сообщают подходящие к нему люди, выстроившиеся в длинную очередь. Такие же очереди стояли и к столикам, стоящим в проходах зала. Там, тоже — быстрые короткие расспросы и запись в журнале.

Вслед за матерью Николай прошёл по боковому проходу, свернув перед сценой вправо. Мать на ходу обернулась к нему. Ещё раз строго взглянула на него, словно мобилизуя. Он внутренне подтянулся . Послушно шёл за ней, полностью осознав, что происходящее здесь – значительное, очень важное не только для него, но и для всех собравшихся событие.

Они свернули в центральный проход. Там мать опять взыскующе, строго посмотрела на сына, приостановилась.

Потом они встали в конец длинной очереди. И тут Николай отчётливо всё понял! Происходит запись Туда! В смерть! Без шуток...

— Не-ет!... — закричал Николай всем существом своим.

« Только не сейчас… — забилась, запульсировала в нём мысль. — Не сейчас… Когда он только что встал на путь исправления безответственного жития своего. Обрел его, нужный, покаянный путь. Вошёл в Церковь. Не успел ещё на земле-то ничего сделать путного, благого. Набрать хорошего!.. С чем приду Туда? С пустыми руками?!.. Нет!!. Не сейчас! Только не сейчас! Нельзя мне таким являться на Суд, нет! Нет, не сейчас! Не сейчас... »

Мать с сожалением посмотрела на остолбеневшего сына. Испортил он ей важное, так трудно давшееся ей, благое по отношению к нему дело. Другой такой возможности у неё для него, по-видимому, не будет, не представится. Жаль. Огорчённая, она исчезла, как и само видение.

Очнувшись от сна, Николай пребывал ещё в парализовавшем его состоянии. Не знал, не сознавал, и в эту минуту, почему так определил только что увиденное, как — запись собравшихся там людей, запись в Вечность. Те люди были отнюдь не унывающие, наоборот, довольные, взволнованные. С желанием, радостью подходящие, стоящие и записывающиеся. Почему же он так испугался, не захотел? Так поступил?..

Сомнения развеялись потом, вскоре. Дальнейшие события подтвердили всё виденное им во сне.

После расстрела людей у Останкино и у Дома Советов, когда фотографии погибших были опубликованы в газетах, он сразу узнал их. Вспомнил и этот сон-видение, и то, что видел в нём многих из этих убиенных, не только живыми у Дома Советов и внутри него, но и тогда, за день до событий 3–4 октября 93 года, в том зрительном зале со сценой, когда их записывали в Вечность.

Жалел, долго сожалел потом о своём отказе Николай, корил себя, что ослушался матери своей, не откликнулся на зов её, не записался в список, и не вошёл с ними в Вечность, в те огненные дни октября 1993 года. Нужно быть всегда готовым, сразу откликаться на Зов.

ПРИЁМЧИКИ

После такой долгожданной победы, происшедшей накануне, 2-го октября, на Смоленской площади, подъём был особый.

Следующий день — 3 октября, оказался воскресным, как и предыдущий, солнечным, безоблачным.

То ли из-за короткого сна, с необычным, тревожным видением, или по особому предчувствию даваемому нам свыше, не дал себе поблажки расслабиться Николай. Как не был он уставшим, но нашёл в себе силы, уже ночью вычитать положенное правило перед причастием. С постом было легче, т.к. предыдущие дни он почти ничего не ел, некогда было. Заставил себя, и встать рано и семью поднять, собраться и вместе с ними пойти в церковь на раннюю службу.

Опять же по особому предчувствию своему, он обстоятельно исповедовался у священника и причастился Тела и Крови Христовой.

Не заходя домой, Николай, с особым чувством расцеловав детей своих и жену, прямо от храма, пошёл на остановку троллейбуса направляющегося к метро.

Примерно в 9.30 Николай был на Советской площади. Здесь, как передавали друг другу манифестанты, должен быть митинг-протест в 10.00, а на Октябрьской площади в 12.00. Поэтому сначала сюда подъезжали люди но, увидев, что никого нет, кроме ОМОНа и милиции с их командиром-карателем, тем же полковником Фекличевым, и небольшой группы собравшихся граждан, многие уезжали.

Всё же народ был. Стояли группками, разговаривали.

У тротуаров вытянулась вереница неброских с виду автобусов «пазиков» ОМОНа и милиции, были и вместительные, красные «Икарусы», и в них за шторками наготове неизвестно сколько «резерва»…

Николай подошёл к группе людей и стал свидетелем одного из замысловатых, коварных приёмов МВДэшников.

К ним подошёл милицейский майор и предупредил:

— Через три минуты будет "зачистка". (Придумали же словечко. От какой же "грязи" чистят?.. От лучших людей. Им самим бы чиститься сутками, «чистильщикам» и вовек не очиститься). Майор стал уговаривать нескольких стариков, мужчин и женщин уйти. Каратели и сами были в нерешительности. Тут вроде бы нечего отстаивать, народа нет. Через час на Октябрьской площади — основной сбор "Всенародного Вече". Лучше отправиться туда.

Доверчивые люди ввязались в «мирный разговор» представителя органа «охраны порядка». Холёный майор милиции, адъютант Фекличева, продолжая с виду беседу, пятясь, с "пониманием" выслушивая жалобы людей на несправедливости властей, на зверства ОМОНа… потихоньку отходил назад, а доверчивые люди шли за ним... Дети!.. Наивность, чистота сердца русского! Майор, изображая "отца родного", беседуя, допятился до автобусов с резервом ОМОНа.

Николай распознал его подлость; майор МВД нарочно разъединил людей, привёл часть их к сгрудившимся у автобусов громилам – омоновцам. Осторожно Николай предупредил мужчин из основной группы, чтобы следили за людьми, отошедшими к автобусу, поскольку омоновцы могут запросто затолкать их в автобус, избить и увезти, пополняя свою "бухгалтерию", составляя "похвальный" рапорт о выполнении задания, достижения "квоты" задержаний. «От каждых 200 демонстрантов – 25-30 задержанных!» — таков был приказ ещё неделю назад, и он выполнялся неукоснительно, с превышением. Деньги за его исполнение текли рекой. Вот где многие из громил "заработали"!

Чтобы предотвратить нападение на беззащитную малую группу, Николай подошёл к милицейским чинам и стал спрашивать майора и снова самого Фекличева о фамилиях, именах и отчествах тех, кто избивал их депутатов Моссовета, 30 сентября на Пушкинской площади. Те пообещали сообщить об этом "позже". Заметив, что у них всё же присутствует злой умысел, Николай дерзнул и подойдя близко к зломысленному майору, открыто сказал, что не нужно ему пятиться назад, его никто не ударит. Тот, поняв, что замысел его обнаружен представителем городской власти, начал "философствовать" о том, что он де и сам не одобряет происходящего, но у него – семья, которую нужно «кормить». Он будто бы вынужден выполнять неприятные ему приказания, поскольку он военный.

Николай быстро прекратил эту привычную демагогию, указав ему на то, что семьи есть и у тех, кого они безнаказанно избивают и калечат. И об этом почему то майор и его сподручные совершенно не думают. А «кормление» семьи должно совершаться без потери совести и верности присяге. Служение должно быть в первую очередь своему народу, а не «семье» начальству, или беззаконным временщикам. (Кстати, слово «мафия» и переводится как — моя семья. Так, что «семья», — понятие многозначное).

Затем Николай обратился к стоявшим в опасной зоне гражданам и предложил им отойти от автобусов и милиционеров, вернуться к основной массе. Те, к счастью, послушались и ушли на тротуар. Подлая, жестокая уловка милицейского майора была сорвана.

Посоветовав всем ехать на Октябрьскую площадь, Николай повернулся и зашагал к метро.

ПРОРЫВ. 3 Октября.

« Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя ».

( Ин. 15. 13. )

« Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу; то чем сделаешь ее соленою?

Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.

Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы.

И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела,

и прославляли Отца вашего небесного.

Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков:

не нарушить пришел Я, но исполнить.

Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля,

ни одна иота или ни одна черта не прейдет из Закона,

пока не исполнится все.

И так кто нарушит из заповедей сих малейших,

и научит так людей: тот малейшим наречется в Царствии небесном:

а кто сотворит и научит; тот великим наречется в Царствии небесном ».

(Мф. 7, 19).

На этот день был заявлен и митинг, стояние "Всенародное вече". Сбор был назначен на Октябрьской площади, к 12 часам дня.

* * *

На станции метро "Октябрьская" поднялся наверх. Плотный строй милиционеров никого не пропускал. Вдоль них Николай пробрался на улицу, к кафе "Шоколадница". Оттуда он увидел площадь как на ладони, большую группу демонстрантов у памятника вождя – крупнейшего после Иуды подлеца в истории человечества. У памятника идолу безбожия преобладали флаги кровавого цвета.

С Ленинского проспекта неожиданно мощным, угрожающим потоком хлынула широкая, многолюдная колонна с транспарантами и знамёнами разных цветов, в большинстве своём монархическими, и хоругвями. Энергичным, организованным строем, минуя митингующих краснознамёнников, эта масса людей вбирая в себя лучших и решительных из стоявших, разрослась на глазах. Основная часть перепуганных громил многослойно выстроилась, воинственно сверкая щитами, сгруппировалась поперек ул. Димитрова, перекрыв проход к центру, к Кремлю.

Не угадали. Не получилось очередной мясорубки на потеху кукловодам - инородцам. Народная лавина двинулась в другую сторону. Не останавливаясь, это внушительное шествие, не доходя до основной, многослойной стены войсково-милицейского оцепления на улице Димитрова, будто по определённому плану, чётко управляемое, свернуло в сторону и ходко направилось по Садовому кольцу. Поток организованно свернул к Крымскому мосту. Возглавлял большую массу людей почему-то депутат-демократ Уражцев. Что за чудо?!.. Почему он?.. Вопро-осс!!..

По всем сторонам заметались большие группы солдат, милицейских и омоновцев. Они явно были растерянны, не знали, что делать. Происходящее спутало их расчёты. И перед ними уже была не жалкая кучка, которую можно безжалостно, безнаказанно долбить. Намастырились за эти дни на этом заплечных дел мастера. Такая масса народа, им уже была не по зубам. Вчера пробил час. Хорошо их умыли "бомжи, психи, бандиты…", как расписывала отважных людей демпресса. Им, держимордам режима, пришло время поиметь страх и трепет. Перед ними теперь совсем иная, — мощная, всесокрушающая сила. Народ, который осознал свою мощь, свою силу, благодаря вчерашней победе.

Вклинившийся в мощное движение у Октябрьской площади, Николай оказался в первой шеренге шествия, впереди. Он, как и многие другие, поначалу обомлел, оробел от размаха происходящего.

Вскоре карательные силы определились. Спешно бросая свою основную позицию на ул. Димитрова, попрыгали в рядом стоявшие автобусы, и на них, а многие и бегом, помчались догонять и пытаться обогнать быстро, уверенно идущую многочисленную колонну людей. Не удалось, не пополнили они, не укрепили заслон, перегородивший Крымский мост. Шествие плотно затопило по ширине всё Садовое кольцо. Тут не обгонишь, не заедешь вперёд! Зато пополнялись ряды протестующих. Отовсюду бежали люди, догоняли общий строй. Большая группа блокированных у Выставочного центра, и у Парка Культуры, отрезанные прежде милицией, вбежали на мост и влились в общий поток. Здесь впервые произошёл затор, остановка.

Путь идущим заслонила огромная высокая стена из стальных, зловеще сверкающих на солнце металлических щитов, за которыми засели солдаты внутренних войск. Щиты эти каким-то способом были подняты аж на три этажа, метра этак на четыре вверх. Стальной, несокрушимый кулак встретил шествующих на мосту.

Некоторые из манифестантов стали агитировать тех, кто находился за щитами. Кто-то исхитрялся и просовывал меж щитов патриотические газеты и листовки. Удивительно, но листовки не отбрасывались, а втягивались внутрь, за стальной заслон. Особо ретивые демонстранты пытались ухватиться за край какого-нибудь щита и рывком вырвать его на себя, чтобы тем самым открыть брешь в стальной стене. Тут же следовал сильный взмах руки с дубинкой, и храбрец получал удары.

Всю инициативу уверенно продолжал держать в руках депутат Верховного Совета России В.Уражцев. Он потребовал командира. Когда из-за стены щитов высунулся подполковник, Уражцев жёстко предъявил условие:

— Не мешайте нашему ходу. Уйдите отсюда!

Подполковник отвечал, что этого не будет. У него приказ высших командиров, который он выполняет.

— Пожалей солдатиков. Они же ещё зелёные, — попытался вразумить подполковника пожилой мужчина.

— Нет! — рявкнул в ответ подполковник и скрылся за щитами подчинённых.

Тогда Уражцев приказным тоном выставил ультиматум:

— Считаю до трех! После этого мы сметаем вас.

Тут же, не задерживаясь, без паузы, резко произнес:

— Раз!

Через четыре - пять секунд:

— Два!

И потом, как команду для всех, громко выкрикнул:

— Три!!.. Пошли-и!!..

Неожиданно, без колебаний, безоружные люди разом послушались его и безстрашно, отчаянно навалились, ринулись на щиты. Высоченная конструкция из металла затрещала, несокрушимая, казалось, железная стена рухнула, строй противостоящих военных сломался, вывернулся. В прорехи бросились манифестанты, расталкивая и отшвыривая в стороны тех, кто держал несокрушимые ещё минуту назад орудия подавления действий протестующих. Испуганные, смятенные солдаты бросились врассыпную — кто куда от разъяренного потока, кое-где сдерживаемого локальными воронками схваток.

Два рассерженных парня у перил моста, начали давать тычки перепуганному молодому солдату. Тот, уклоняясь от них, был уже у края ограды моста. Николай бросился к ним наперерез. Заслонил собой не на шутку струсившего новобранца. Парни, не споря, не теряя времени, развернувшись, побежали догонять начало колонны. Ещё двух, солдата и милиционера, удалось вызволить от справедливо разгневанных демонстрантов Николаю, после чего он тоже бегом бросился нагонять далеко ушедшую голову колонны. Куда там! Шествие было таким стремительным, люди почти бежали, спотыкаясь о брошенные оцеплением щиты, каски, противогазы. Многие их подбирали, вооружались на ходу. Быстро, будто одним мгновением, многолюдная колонна уже перенеслась к Зубовской площади.

Краем глаза Николай заметил, как с крайнего балкона дома, слева перед площадью, какие-то двое, мужчина и женщина, явно в подпитии, стали кидать в проходящих сверху бутылками. Кое – кто собрался побежать в дом и наказать злодеев, но не стали: некогда, важнее, главное – путь.

И тут на площади Николай услышал негромкое, будто змеиное шипение, заметил легкий дымок, расстилающийся над асфальтом. Сразу же почувствовалась резь в глазах, они заслезились, защипало и в носу, и в горле, сдавило дыхание. Газы! Николай закрыл глаза полой куртки, закрыл и нос, но движения, как и многие, не прекратил. Так, чихая, кашляя, едва различая перед собой дорогу, приблизились они к Смоленской площади, где вчера произошла знаменательная победа. Здесь вчера они обрели решимость, силу и уверенность, сегодня сработавшие ещё сильнее. Бог дерзновенным помогает!... Именно поэтому сегодня такое безстрашие, побеждающая инициатива, вера в успех у идущих напролом к соратникам, сдавленных оцеплением у Дома Советов.

Сам Бог помогал идущим! Самим местом, расположением улиц, географией происходящего. Особенная помощь была в том, что Москва-река отсекла всякую возможность стратегам карателей, быстро перебросить их сконцентрированные у Октябрьской площади многочисленные силы и технику. Чтобы догнать и перегнать манифестантов, им не оставалось ничего, как мчаться в объезд, через другие мосты Москва-реки, пытаться по окольным улицам выехать на Садовое кольцо, чтобы выстроиться перед быстро идущим, грозным шествием.

Уже ближе к Смоленки, на соседние улицы, расходящиеся от Садового кольца, одна за другой подлетали машины, автобусы с солдатами, милицией, ОМОНом. Некоторые из них и пытались вклиниться в строй проходящих, выскакивали, но тут же отскакивали прочь, так как перед ними была уже проходящая мимо сплочённая масса, многотысячная колонна, и ей противостоять малым числом — опасно… Именно большая скорость идущих, оказалась на этом этапе гарантом их безопасности. Ни одно из крупных подразделений вооружённых карателей не успевало обогнать так, чтобы успеть выстроиться перед шествующими.

Несколько смекалистых демонстрантов оприходовали две грузовые машины и автобус, спешно брошенные сбежавшими "храбрецами" омоновцами. Завели моторы, плотно забили желающими, и помчались вперёд. Эти технические средства стали основным тараном против попыток карателей, пытавшихся сдержать общий ход и организовать заслон.

За Смоленской площадью вывернули влево, к зданию СЭВ, так называемой "мэрии" – одного из основных гнёзд беззакония и насилия в столице. Там, на повороте к Дому Советов, Николай видел, как испуганно, трусливо бросилась под низкие навесы автомобильной эстакады цепь некогда ретивых, жестоких и безпощадных эмвэдэшников и омоновцев. Великодушные шествующие не гнались за ними, не трогали их, не мстили за предшествующие долгие, многие побои.

Стремительно, отчаянно несущаяся людская лавина пересекла площадь перед мэрией, приблизилась к ограде Дома Советов. Её встретили измождённые, но безмерно радостные защитники Дома. Они, как узники концлагеря, бросались в объятия подходящих, улыбались, благодарили, некоторые плакали от счастья. Какое это было ликование! Какой это был момент Истины! Самый счастливый день жизни для многих!

* * *

Среди встречавших оказался и совсем ещё юный, почти подросток, паренёк, единственным вооружением которого на опасном передовом посту был старенький противогаз. Мальчишка так сиял, радовался:

— А мы думали — всё. Бросили нас, забыли. Обложили со всех сторон, а вокруг — тишина! Мы — одни!.. Все живут как будто нас нет. И вот… Вчера мы увидели дым в стороне Смоленской, услышали сирены, обрадовались… Есть ещё кто-то, кто помнит о нас, сражается вместе с нами!.. А сегодня — чудо какое!.. Вы здесь!.. ОМОНовцы и менты с солдатами сбежали!.. Мы – победили! Ура!..

Он обнимал всех, как родных. Радости его не было предела…

В это время Николай, оглянувшись на идущее за ним множество людей, увидел такую сцену.

Трусливо убегающие из-под эстакады милиционеры. поспешно неслись в мэрию и исчезали там, как в бездонной воронке. Вдруг один из них, откормленный как боров, подскочил к одному идущему с шествием чуть в стороне от основной массы и стал его колошматить дубинкой, схватил и потащил в мэрию. Заметив это, трое из шествующих бросились на выручку. Стали вырывать схваченного им интеллигентного, щуплого мужчину и дубинку из рук озверевшего милиционера. Тот ни в какую! Дубасит всех, и всё тут. Несмотря на то, что ему противостояли четверо. Рьяный цербер продолжал колотить всех любимым орудием налево и направо. Невозможно было отодрать его руку от парня и от дубинки. Завязалась борьба.

В это время из здания мэрии вышли шестеро молодых, кучерявых брюнетов, одинаковых с виду, в джинсах и кожаных оранжевых куртках. В руках они держали короткие автоматы нерусского образца. "От пуза", спокойно, они стали поливать огнём всю площадь. Срезали вначале как траву, тех четверых демонстрантов около осатаневшего милиционера. Уверенным шагом пошли через всю площадь, поливая шквалом смертоносного огня впереди и по сторонам от себя, "выкашивая" целые пространства в гуще ошеломлённых, оторопевших манифестантов. Послышались возгласы:

— Бейтар! Это бейтаровцы. Ложись! Ложись!!!

Николай стоял, растерянно разглядывая происходящее.

— Ложись! Ложись! Пристрелят! Убьют! — неслось отовсюду.

Он удивленно смотрел и не двигался. Тут к нему подскочил объявившийся откуда-то лидер шествия – Уражцев. Ухватив Николая за ворот, потянул его вниз, заорал:

— Ложиться надо!.. Срежут только так!..

Николай подчинился, лёг лицом вниз на асфальт, у края открытой площади. Уражцев, согнувшись, быстро отполз обратно, спрятался за автомобилем.

Николай повернулся в сторону мэрии. Глядел, как безпрепятственно, открыто идут строчившие из автоматов брюнеты, подумал:

— Вот тебе и оборона Дома Советов, о которой так много кричали и те и другие. Где она? Была бы хоть одна старая берданка, пошли бы они так открыто через площадь, безнаказанно "храбрецы"?!.. Конечно же, нет.

Пока он так размышлял, один из стрелявших шёл в его направлении. Пристрелив в затылок пятерых человек, распластавшихся на асфальте, он приблизился к Николаю. Глядя на рыжего цвета куртку подходящего автоматчика, Николай отчётливо вспомнил, что именно такого цвета были фартуки у тех убийц, исполнителей жуткого Ритуала, в том первом видении, что он видел ещё в 91-м году. Палач уже рядом. Вот шагов шесть, пять,.. три отделяют его от Николая, лежащего у бордюра газона… Николай на удивление спокойно глядел на приближение смерти и думал:

«Ну вот, следующий я… Почему я не боюсь?.. А!.. Наверное, потому что рано утром ходил в церковь, исповедался и причастился там Святых Христовых Таин!.. Конечно же, поэтому… С этим мне ничего не страшно!..»

Вот коричневые, добротные башмаки расстрельщика замерли всего в шаге от него. Легкий звяк вскидываемого автомата… Прицеливается?.. и… выстрела нет. Ботинки вдруг развернулись и зашлёпали дальше, в сторону, где лежала другая жертва, аж в десяти шагах отсюда. Очередь, вскрик…

«Почему?.. Что произошло? Почему? Почему не я?..» — лихорадочно соображал Николай, ещё лежа ничком, не поднимаясь.

Добив жертву, обладатель коричневых башмаков вместе с кровавыми подельниками, развернувшись, пошёл обратно к мэрии. Они неспешно скрылись за её входными дверями.

Пауза ужаса от происшедшего зависла над площадью, и нескоро позволила подняться уцелевшим. К счастью, многие успели разбежаться, и на площади оставалось немного людей. Скрылись при первых выстрелах. Прибитые случившимся, отряхиваясь от прилипшей грязи и пыли, люди стали поднимать и уносить раненых и убитых, другие отправились дальше, в освобождённое теперь здание Дома Советов.

На площади перед зданием Верховного Совета России разлилось ликующее море радости. Все обнимались, рассказывали друг другу о своём, забыв о смертельной опасности, смеялись. На балконе один за другим сменялись ораторы, которые поздравляли всех с большой победой справедливости, благодаря братской любви, взаимной жертвенности. Блокада прорвана! Все – счастливы. С. Бабурин, и Н. Павлов и В. Исаков, и Константинов,.. многие радостно встречались, обнимались, поздравляли. Осаждённые, оставшиеся верными народу депутаты России и защитники их, теперь вновь соединены с внешним миром. Такого счастья, такой радости, близости, родственности каждый из нескольких тысяч здесь собравшихся никогда ещё не испытывал! И те и другие прошли через страх смерти, а потому и радость была обострённой. Вот это было ликование!

Николай тоже встретил здесь многих своих знакомых. С одним из них прошёл в охраняемое казаками здание Верховного Совета. Поднялся по мрачным, тускло освещённым скудным светом северных окон лестничным пролётам и коридорам. Кое-где на ощупь приходилось пробираться в полной темноте. Электричества здесь не было две недели. Всё это время осаждённые проживали здесь в таких условиях. Но вот и освещённый светом больших окон, небольшой холл перед кабинетом Руцкого, провозглашённого Верховным Советом — президентом страны. Чувствовалось, что тот пребывает в зените своей славы. Здесь было много желающих встретиться с ним.

Оставив знакомого, Николай пошёл по зданию, желая побольше рассмотреть его и запомнить уже угасающую осадную жизнь его. Всё, этот этап оканчивается, слава Богу. Скоро все благополучно разойдутся по домам. Дом этот, жизнь в нём конечно же, изменятся. В окнах его загорится наконец долгожданный свет, зазвенят телефоны, заработают приборы, техника, появится вода в кранах… Начнётся деятельная жизнь. Здесь будет налажена совсем другая жизнь. Неизвестно какая... Может опять гроссмейстеры что-нибудь «провернут». Они — мастера подлостей. Могут опять затянуть всех в гибельное болото обмана, как в августе 91-го года. Умертвят всё благое, как после той, оперетты здесь, в этом же здании — оплоте тогда "демократии", с комическими персонажами; "грозным борцом с привилегиями" Ельциным, уютно, антуражно спящим перед фотообъективами на диванчике виолончелистом Ростроповичем, опирающимся на автомат, генералом Лебедем с лицом зека и усастым пропагандистом еврейских кибуцев Руцким.

Николай побрёл через тёмный коридор, едва освещённый светом от окон уже клонящегося к угасанию дня.

Проходя по тёмному переходу, Николай заметил у светившегося окна группу людей. Увидел среди них знакомого, подошёл. Тот, машинально кивнув ему, продолжал делиться пережитым за это время в стенах Дома Советов, в осаде:

— Самое неприятное время – вечером. Холод, отсутствие света, воды, связи, простуда, неизвестность... Всё отступало на задний план в эти часы, по сравнению с отчаянием! Прямо — безысходность. Поражало всеобщее равнодушие по отношению к нам, к происходящему здесь.

Страшно было… подходить к окнам. Смотреть, как по вечерам насуетившиеся за день люди, безмятежно зажигают свет в своих уютных, тёплых квартирках, среди своей семьи.

У нас же тут всё совсем по-другому. Угасающий день погружал всё в могильный мрак, холод и тревогу. Совсем иная жизнь! Почему? Обидно. Хотелось кричать. Мы же за вас всех здесь терпим утеснения. Так не должно быть! Никто не имеет сейчас права жить спокойненько, когда защищающих вас так придавили те, кто завтра и вас всех размажет! Оставит также в голоде, холоде, без света и связи. А к этому они и ведут…

Вечером было психологически труднее всего. Уходил свет, исчезала всякая возможность какой-либо работы, наступала пора тоски, потери веры во всё и во всех.

Его поддержала сильно кашляющая, кутающаяся в шаль, улыбчивая женщина-депутат:

— Вчера, когда уже вечерело, мы подошли к большому окну в фойе Дома, тоже погрустить. Москва равнодушно готовилась к очередному покою. Зажигались фонари, люди шли на встречи, сновали машины, автобусы... Всё, как в предыдущие дни. Внизу, под нами, как прежде – цепь из машин-водовозок, БТРов, свитков колючей проволоки, закоченевших солдат в оцеплении, согнанных сюда и настроенных против нас…

— Вот уж истина – "Москва слезам не верит", — усмехаясь, вставил первый депутат. — Москва в довольстве, спокойна, всё ей "до фени". Два полюса. Два мира в одной стране, в одном городе.

— Вдруг в стороне Смоленской площади, мы увидели чёрный дым, — продолжила женщина. — Автодорожное происшествие? Но какой-то непривычно густой, обильный, долгий. Вот и лужковский вертолёт пролетел туда. Это уже интересно. Вскоре к нам подбежали несколько возбуждённых человек и, указывая в ту сторону, сбивчиво объяснили, что по радио они узнали; в районе Смоленской площади, идёт сражение демонстрантов с омоновцами. Нам поначалу не поверилось. Уж больно умиротворённо всё было вокруг нас, привыкших как к тревоге, так и к равнодушию окружающих.

— О значимости происходящего там, на Смоленской площади указывал возрастающий столб дыма, поднимающийся оттуда, — снова поддержал женщину инициатор разговора. — Это был как долгожданный сигнал, как драгоценная весточка о том, что нас не "забыли"! Что и там, в чреве махины-города, идёт борьба, началось важное, ответное встречное движение.

— Да. Горело на Смоленке долго, устойчиво. Началась суета и у мэрии. Спешно подъезжали и отъезжали служебные машины. Отдельные фигурки толпились у входа, показывая в сторону дыма. Чувствовалась нервозность. И у нас, наконец, появилась надежда, пока тревожная, но ободряющая нас, — поддержала и другая женщина, сотрудница Дома.

— Действительно, — подхватил другой рассказчик. — Ничего толком не видя из-за множества высоких зданий, не зная, что и как происходит, мы поняли: произошёл важный качественный перелом в безысходной для всех нас ситуации. Был дан первый отпор прислужникам Ельцина – Ерина – Лужкова – Грачева – Черномырдина и прочей нечисти...

— Это точно, — подтвердил и третий мужчина, из прорвавшихся. — И мы там, на площади поняли, что именно в этот день, в эти минуты мы – сломали хребет беззаконию. Мы впервые обрели себя там, поверили в свои силы!..

— Никогда за все предыдущие дни осады мы не были так рады, как тогда, и сегодня. — закончила женщина.

— Сегодня! Это совсем — непередаваемое счастье!.. — на все лады стали восхищаться происшедшим недавние узники, среди каменных глыб.

Спустился Николай в нижнее фойе здания. Там он увидел недвижно лежащих на полу, около двух десятков людей. "Это с площади", — догадался он. Мог лежать здесь сейчас бездыханным и он, Николай. Среди распластанных на полу тел он с ужасом увидел и того радостного паренька, защитника Дома, вооруженного старым противогазом. Это он встречал их, всего лишь часа два назад или чуть более того. Не помог ему противогаз. "Здорово" его вооружили на переднем крае обороны организаторы! Противогаз оказался не "эффективным" оружием против израильских автоматов "Узи" бейтаровцев на площади, примыкающей к мэрии. Поэтому те и шли спокойно, по площади, не опасаясь получить пулю в ответ, прокашивая огнём во все стороны. Натренированные в лагерях "нашими" офицерами ФСБ, они и тут чувствовали себя вольготно, как в Палестине. "Хозяева", что и говорить…

Убиенный мальчик лежал умиротворённо, несмотря на неудобство позы. Перебинтованные живот и окровавленное бедро указывали на то, что умер он не сразу. Его юное, жизнелюбивое тело недолго, но упорно боролось со смертью. Ещё часа два – три назад улыбающийся, радостный – теперь неживой...

На другой стороне фойе было оживлённо. Тридцать-сорок перебинтованных людей сидели и лежали на полу, пострадавшие, но живые. Спешно сновали меж них, ухаживающие за ними добровольные медики в халатах и без оных.

Медиков со "скорых" так и не было видно. И никуда не увозили раненных. Значит, городское здравоохранение ещё соблюдает безчеловечный запрет, наложенный преступниками от медицины, Лужковым и его аппаратом.

ПРОВОКАЦИЯ

Выйдя на свет и воздух, Николай оказался на балконе Дома Советов. Прямо напротив группы выступавших у микрофона лидеров. Громко раздавались речи выступавших по всей площади, заполненной ликующим народом.

Подойдя к краю парапета балкона, Николай заглянул вниз. Много, много людей! Тысячи! Тысяч 25–30, не менее. Все весёлые, радостные, счастливые. Такие минуты радости, единения если обретёт кто — значит недаром жил он на земле!

В этот момент на обширном балконе толпилось много известных людей, важных персон оппозиции и среди них новоназначенные депутатами министры и «президент» Руцкой. Явно было, что он сильно и неприятно растерян, происшедшим прорывом массы людей к Дому Советов. Если все испытывали необыкновенную радость, подъём, то он лишь искусственно раздвигал губы в улыбке, в то время как глаза выдавали, что внутри него царили досада и раздражение от происшедшего и он, как и управлявшие им, находился в смятении и лихорадочном поиске путей возвращения к прежнему, проигрышному для ликующих, или хотя бы патовому положению. Это прорыв явно не входил в его планы и тех кто стоял за ним. Несмотря на щедрые улыбки Руцкого и его "министров" заметен был в них сильный, долго не проходящий испуг. Страх и от не знания, что делать с этим многочисленным людом свалившимся им нежданно на головы. Восторженные люди, прорвавшие все преграды, принесли с собой такое, что не входило в расчеты, замыслы картонных, какими они желали и оставаться на данных им ролях, ибо были несостоятельны для настоящих правителей. Неопределённые, раздражённые жесты, обрывочные, смятенные слова их, тоже выдавали это.

Приставленные к Руцкому, пасущие его клевреты, чтобы не потерять контроль над ним и над массой, вывели его неготового на балкон, к микрофону. Он не знал что говорить. Долго оттягивал время в притворных объятиях с множеством собравшихся на балконе Дома Советов. Но, оправившись, являясь одним из хорошо обученных, профессиональных демагогов, он уверенно шагнул к микрофону, зная что пустословие его, как и Горбачёва, надёжно вывезет из трудного положения. Главное — оценка его действий, совсем не у народа, а у хозяев. Эти, которые внизу, под балконом — доверчивые, поверят и простят всякие огрехи, а вот те, которые «над», не прощают ничего…

Начал Руцкой с бодряческих поздравлений. Речь его всё более переходила на возвышенные крики, общие, избитые фразы, среди которых выделялась основная, усыпляющая, подхалимажная здравица в честь веры его, в силы, мощь и прочие высокие качества будто обожаемого им русского народа. (Такие же высокопарные фразы, но уже в честь еврейского народа, он произносил всего лишь год назад, едва отойдя от «стены плача» в Израиле, будучи верным «вице» при Ельцине).

Во время паузы, когда восторженный народ увлёкся скандированием своих лозунгов, послушав внимательно какого то чернявого советчика из своего окружения, Руцкой очень внимательно слушая его, одобрительно покивав головой, разом скинул с себя растерянность и неопределённость, потрясая двумя поднятыми руками (ну прямо как шеф его Ельцин, с этого же балкона два года назад, в 91-м, около которого он «вице» тогда находился), новоиспечённый Верховным Советом «президент» взревел в микрофоны, что есть мочи:

— Раздавим врагов наших!!.. Надо раздавить один из рядом стоящих оплотов вражеских, – мэрию. На мэрию!!!

Упоённый успехом победы и единения, народ бездумно подхватил клич этот. Понеслось: "На мэрию! На мэрию!.." Задвигалось, двинулось влево море людское, к ненавистной башне Лужи московской.

У Николая потемнело в глазах от ужаса: «Это же глупость! Нельзя туда! Зачем?.. Не нужно этого делать! Провокация! Это повод нас опорочить и разбить!.. Мало провокации у штаба Мин. Обороны на Ленинградке?

Николай стал лихорадочно соображать: «Что делать? К микрофону не пустят!..»

Он сбежал вниз, присоединился к разгорячённым новым действом людям. «Пойду с ними. Будь, что будет!» – решил Николай.

За считанные минуты достигли они стеклянных стен и дверей мэрии. Стражи её трусливо сбежали. Некоторые из них забаррикадировались изнутри.

Руководство операцией взял на себя открытый, прямой генерал Макашов. Он выкрикнул ультиматум находящимся внутри здания. Те молчали. Затем начался штурм здания. Задним ходом подъехал грузовик и бортом стал таранить входную стеклянную дверь. Та быстро разлетелась, поблёскивая брызгами стекла. Штурмующие ворвались в проём. Кое-где слышны были отдельные выстрелы. В целом же всё произошло безкровно и быстро. Масса людей заполнила холл. Николай удивился. Куда же подевались все те многие милиционеры из оцепления? Их было много, сотни их! Где же бейтаровцы-расстрельщики и прочие, кого здесь было немало при прорыве оцепления?.. Явно, что здесь имеется вместительный туннель-проход, ведущий в примыкающую гостиницу «Мир» – штаб осады Дома Советов.

Через плотную массу возбужденных людей, ворвавшихся в холл мэрии, ловко проскальзывала молодая, жгуче брюнетная пара. Парень и девица были всё же остановлены. Явно, что они не сотрудники мэрии. Что они здесь делали в выходной день? После недолгих расспросов, их почему то быстро отпустили.

« У демокрадов, кто-нибудь из нас, ни за что не прошёл бы так. Отпустили бы они кого-нибудь из нас вот так, безпрепятственно? Те же омоновцы, милиционеры, а ещё пуще – бейтаровцы? Как же!.. Шкуру содрали бы, ногами забили насмерть. Им всё можно. Это нам — нельзя. Мы — добрые чересчур, — тут же Николай возразил себе, пристыдил. — Эх, ты!.. «Христианин». Что ты предлагаешь? Стать такими же, как эти бесы?.. Это правильно, хорошо, что мы поступаем так, как наш учитель — Христос», — одёрнул себя на ходу Николай.

В это время какой-то шустрый парень в очках с огромным, загруженным рюкзаком, почти уткнулся во входящих. Он спешно продвигался в противоположном от всех направлении, к выходу. Его остановили. Заставили снять рюкзак, развязать его и показать содержимое. Парень мялся, сопротивлялся, но пришлось ему согласиться. Тогда все увидели, что в рюкзаке находится явно похищенный из этого здания компьютер. Омерзение к этому типу и негодование выразилось на лицах собравшихся. Парень залепетал, что компьютер нужен ему для каких-то важных дел. Один из мужиков схватил его за грудки, но его остановили. Конфисковали рюкзак и содержимое, а жулику, дали пинка и тот выскочил из разбитых дверей на вольную волю. Как он успел так быстро прошмыгнуть, спрятать компьютер в рюкзак и оказаться уже у выхода? Ведь совсем недавно все вошли сюда. Вот прощелыга!.. Но таких больше не было.

Поднялся Николай на несколько этажей вверх по лестнице, неудобной, неуютной стеклянной башни. На одном из этажей он услышал зычные команды. Увидел коллегу, тоже депутата Моссовета, демократа Бар… «А этот что тут делает?! Он совсем других устремлений. О чём там думают наши "правители?" — возмутился Николай.

Предупреждая разоблачительные действия Николая, Бар... протянул бумагу и прокомментировал написанное:

— Вот, рукой Руцкого написано. Читайте: «Депутат Моссовета, Бар… А.Л., назначается комендантом здания мэрии». Сегодняшнее число, подпись, печать!.. Всё ясно?.. Теперь давайте: ты, ты и ты — за мной!..

Быстро и деловито новоиспечённый «комендант» повёл по коридору послушных помощников. Николай огорчённо покачал головой, а про себя отметил: «И тут проходимцы — впереди. Прав баснописец Крылов: «Жильцы ещё в свой новый дом не вобрались, а уж жучки давно в нём завелись!..»

Спустился раздосадованный Николай, обратно вниз по лестнице. Оглядываясь, про себя отмечал: тут уют, налаженность, вода, свет, телефон, оргтехника, антенны, космическая даже связь… Всё в исправности. Работай вволю!.. Хороший, большой дом бывшего СЭВа. Переселяйся сюда, из отрубленного от электричества и всяческой связи Дома Советов и работай вовсю!.. И никто не организовывает здесь работу!.. Не перешли сюда сотрудники Дома Советов, не стали здесь работать. Не связались с городом, со всей страной. А это так необходимо, главное сейчас!..

Штурм мэрии успешен, маложертвенен. Умело командовал с риском для себя единственный боевой, честный, неречистый лидер оппозиции – генерал Макашов, похвала ему. Но зачем? К чему был этот штурм? Для чего?

Здание мэрии, ненужное никому, стояло пустое, осиротелое.

Спускался Николай вниз, к выходу и с удивлением отмечал, как безлюдно вокруг. В холле слонялись 3-5 человек. Николай вышел наружу. Недоумённо оглянувшись, пожал плечами: «Зачем штурмовали, били стёкла, брали здание?.. Для лишнего шума, для озлобления против себя обывателей у телевизоров, что ли?.. »

Обратно вернулся Николай к зданию Верховного Совета. Вошёл в него. Поднялся на второй этаж. Прошёл к знакомой уже двери, выводящей на балкон, с которого выступали активисты разных групп и партий, именующие себя "патриотическими". Решил послушать, что предлагается для дальнейших действий.

В это время снова выступал "президент" Руцкой. Ничуть не сконфуженный приказом взять никому не нужную мэрию, он опять к чему-то призывал. На сей раз он выкрикнул следующий провокационный, самоубийственный лозунг. Он призвал к новому безрассудству. Бросил клич, что теперь, надо взять основу, оплот лживой пропаганды – Останкинский телерадиоцентр. Чересчур возбуждённые от успехов, ободрённые лёгкой, заманчивой победой над мэрией, люди вновь бурно его поддержали, зааплодировали. Николая прямо обдало жаром безсильного гнева: «Ну что это глупость?!.. Что за бездумное поведение?.. Может, нам, безоружным на танки Таманской дивизии ещё помчаться, на радость врагов?.. Останкино — важная цель, но она во-о-н где!.. На другом конце Москвы. И просто так, её конечно же не отдадут власти. Не сейчас! Было бы тут тысяч 300–500 народа, тогда, может быть, стоило кидаться в стороны. И опять же, для чего?.. Что бы как и здание мэрии, просто взять и уйти?.. Подумал бы «президент» вначале, где столько специалистов найти, чтобы те мощные средства связи заработали? Прежние, обслуживатели демокрадов, не придут, или сбегут. Они же сами, наверняка к тому же всё пообрывают, поотрубают, приведут в негодность. Месяц – два налаживать надо будет, а это – гибель делу всему... Страна ещё не у нас, а у врагов наших. Мы – лишь жалкая горстка!.. Как они этого не понимают, — недоумевал растерянный Николай.

Руцкой после этого клича быстро сбежал вниз со свитой. «Президент» стал принимать потешный «парад» выстроившихся 4–6 не длинных шеренг, разношёрстных, практически невооружённых бойцов. Затем сел в черный лимузин и с сопровождающим «кортежом» новеньких, чёрных «волг», важно поехал на другую сторону здания, будто бы и там «принимать парад» от «многочисленной» гвардии, которой там и не было. (Каким то образом, у Дома Советов, образовалось около двадцати представительских автомобилей. На следующий день, они были разбиты и засыпаны обломками со здания разрушаемого снарядами).

ОТЪЕЗД В ОСТАНКИНО

Духовный подъем и радость, увы, были недолгими. Преступный клич с балкона — рассечь, отсечь, и бросить в огонь людей, от главного туза оппозиции, призыв к штурму мэрии и в особенности "Останкино", перечеркнули всё достигнутое за эти тяжкие, побойные две недели, добытое вчера победой на Смоленской площади и в сегодняшнем героическом прорыве. Столькими жертвами, ранами, страданиями многих людей добытое было разом перечёркнуто.

Многих, вероятно, насторожило предчувствие тревоги, гибельности от брошенных командирским тоном слов в опьянённую успехом массу людей. В сердце щемила тревога и предчувствие гибели. Но что можно было сделать? Кто мы? Винтики. А он – новый "президент", главный авторитет для собравшихся здесь. Не оттолкнёшь же его с кучей телохранителей от микрофона. Да и кому из нас простых, кто поверит?

«Президент» тем временем, сопровождаемый кортежем 3-4 чёрных новеньких "волг", выехал к выстраивавшимся на Останкино колоннам демонстрантов. Вышел из машины и величественно толкнул какую-то очередную речугу перед добровольными рекрутами и те, ликуя, двинулись пешим строем, другие забрались в кузова грузовиков, автобусов без стекол, отбитых у дзержинцев и сбежавших в этот день "отважных" омоновцев.

Народ, возбуждённый, взбудораженный происшедшими событиями и речами лидеров, уже действовал. Заводились моторы плотно загруженных людьми трофейных автосредств. Все спешно собирались в явно авантюрный поход, на далекое отсюда Останкино.

Глядя грустно на поспешные сборы соратников, Николай в который раз возопил про себя в отчаянии: « Зачем они разрывают не слишком громадные силы?! Сейчас все должны быть собраны здесь, в одном месте, в едином кулаке!.. Мы же явно подтверждаем характеристику, данную нам врагами, как погромщиков. Получаем право расправы над нами?.. Как все этого не понимают?.. »

Махнув на свою занудность, Николай в который раз, обречённо обрезал свои размышления: « Ладно, самый умный нашелся!.. Кому нужны твои соображения?.. Кому и как ты их выскажешь? Кто тебя будет слушать? Все заведены, ничего не соображают. Ничего не сделаешь. Преступная команда уже отдана! Всё будет идти по их команде, своим обречённым чередом. Ничего не поделаешь… »

Особенную истеричность, кликушество, развил, ускорял сборы, возникший вдруг откуда то, всё тот же горластый провокатор Анпилов. Как заказной живчик, подхватил он провокационный клич Руцкого.

« В паре, что ль, работают? Синхронно, — подумал Николай, наблюдая его суету.

Анпилов по мегафону, хрипя, заполошно завизжал: «На Останкино! На Останкино!..»

Замахал пухлыми ручонками: «Колокола, колокола сюда!..»

Выкатили странную колымагу. Какой-то умелец соорудил из авто «козла», с открытым кузовом, нечто вроде передвижной колокольни.

Через несколько лет, баллотируясь аж на "Президента", Анпилов, колотивший в эти дни в церковные колокола, заявит о том, что, будучи избранным на сию высочайшую должность, первым делом, на следующий же день, разрушит вновь возведённый Храм Христа Спасителя.

Приглядевшись, Николай решил: « До "президента" я не дотянулся, а до этого крикливого петушка допрыгну ». И ринулся догонять шустрого кликушу.

Шибко подозрительные и бдительные дяди с красными повязками, перегородили ему дорогу. Николай не выдержал и в сердцах сказал им:

— Это ж провокатор! Вы что, не видите? В июне 92 года, у Останкино «почему- то» от палаточников. А 1 мая, при подходе колонны, как знал: перед нападением ОМОНа опять из первых шеренг в последние перескочил. На штаб СНГ у Арбата, где провокация, подставка была, опять же зазывал до блевотного хрипа. Мы его в наших рабочих районах выдвинули в депутаты России. Агитировали за него, суку… Благодаря этому, он раздул у нас на заводах "Трудовую Москву". Спекулянт. На кого и для кого этот гадёныш разжиревший, работает?!

— Ну, ты это, заткнись. А то мы щас тебе закроем фонтан твой.

— Он же все дела портит! Подставляет раз за разом нас, а сам смывается невредимый. Вы что, этого не видите? – настаивал Николай.

— Сказал, замолчи!.. — угрожающе надвинулся на него тот, что помассивней.

«Что шуметь?» — остановил себя Николай. «Плетью обух не перешибёшь». Момент упущен. Эта дрянь уже колошматит в церковные колокола вон, откуда, издалека. Далеко отъехали, не догонишь. И эти глупцы не дадут догнать. Идут рядом, пасут. Не подпустят и к этому идолу. Что же это такое творится, Господи? — чуть ли не взвыл Николай. — Ну как бараны на бойню идут! Ничего не соображают и не слушают нормальные, разумные слова. Лишь бы куда кинуться. Лишь бы позвали. Один гад – с балкона, другой – здесь, внизу с мегафоном и колоколами. В петлю, в пекло же ведут, на убой!.. Нет, под таким командованием он ходить не будет. Если ведут такие «поводыри» — стопроцентная провокация ».

Остановился Николай, повернул обратно к Дому. Тот, будто предвидя и уходящих на заклание детей своих, и свой завтрашний день, осиротело взирал на всё происходящее. Жалко его стало, как живого, родного, как друга. Ещё неизмеримо жальче было, уходящих на явную, безсмысленную бойню.

« Да, с этими правителями не соскучишься. Теперь наверняка и здесь жарко будет, не менее, чем в Останкино. Теперь уже — факт. Надо тут позиции не оставлять, особо теперь оборона нужна — здесь основа, центр всего сопротивления оккупантам. «Последний парад наступает» и для нашего каменного, белого «Варяга», — решил Николай, решительно направляясь в обратную сторону, к Дому.

Быстро уехали и ушли желающие штурмовать Останкино. Перед зданием Верховного Совета осталось совсем немного людей. Снаружи сотни две-три, не более. Всё замерло. Ожидание. Главные события сейчас начнут разворачиваться там, вокруг ушедшего большинства, в Останкино.

Не исключено, что этот "президент" мог сознательно отправить на уничтожение половину пришедших, безоружных, брать вначале совсем ненужное здание мэрии, а затем и на бойню в Останкино, чем перечеркнул перемирие, достигнутое в Даниловом монастыре. Сознавая прекрасно последствия этих деяний, Руцкой без сомнения выполнял чью то волю. Сам он таких преступных приказов отдать бы не посмел.

Если бы соединившись, не стали буйствовать по приказу неразумных руководителей, рваться вначале в мэрию, потом в телецентр, а в мире, добре и молитве пребывали на том месте, где стояли осаждённые, кто бы нас, какой враг посмел очернить, расстрелять!?.. Никто!! Враги это отлично понимали. Почему не поняли этого мы?..

Мы не говорим про открытых врагов-демонов, Ельцина и преступной компашки его. С ними всё ясно. Это открытые враги. Они видимо делают своё дело. Страшны "наши соратники", которые делают (пусть и невольно) зло в тайне, или явно. Владеет собой человек? Имеет право владеть другими, направлять, указывать, решать их судьбы. Тем более в таких условиях, распоряжаясь жизнями тысяч людей?.. Кто нами правил во гневе, Бог или обратная сила?

В послании апостола Павла к ефесеем говорится: « Гневаясь, не согрешайте; солнце да не зайдет во гневе вашем. И не давайте места диаволу…»И не оскорбляйте Святаго Духа Божия, которым вы запечатлены в день искупления. Всякое раздражение, и ярость и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас." Вот непременное условие для людей, и в первую очередь облечённых властью. Да ещё такою! Да ещё нежданно над столькими людьми! Слепые слепых куда заведут?.. И завели.

«Посему говорю и заклинаю Господом, чтобы вы более не поступали, как поступают прочие народы, о суетности ума своего. Будучи помрачены в разуме, отчуждены от жизни Божией, по причине их невежества и ожесточения сердца их». (Еф. 4, 22-27). Далее говорится: «Отложите прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительном своенравии. А обновиться духом ума вашего. И облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины. Посему, отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему, потому что мы члены друг другу.

Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления;

Итак, не будьте сообщниками их.

Вы были некогда тьма, а теперь — свет в Господе: поступайте как чада света. Потому что плод духа состоит во всякой благости, праведности и истине.

Испытывайте, что благоугодно Богу. И не участвуйте в делах тьмы, но и обличайте.

Всё же обнаруживаемое делается явным от света; ибо всё делающееся явным, свет есть.

Посему сказано: " встань, спящий, и воскресни от мертвых, и осветит тебя Христос".

Итак, смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые. Дорожа временем, потому что дни лукавы есть.

Итак, не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия» ( Еф. 56, 7-17).

Счастье Победы было кратковременным, полтора – два часа. Далее наступала полоса тягостной тревоги и ещё более натянутой, более свербящей, чем в дни осаждения и неизвестности.

Подошёл Николай к импровизированному иконостасу, который соорудили осаждённые защитники, помолился, потом приблизился к тем, кто всё это время находился не внутри, а снаружи, — под дождём и снегом, греясь только у костров. Труженики этой войны, пот и кровь её, пехота её. Они мудро остались, не двинулись с шумной массой. Измождённые, усталые лица, несуетные движения, обыденные фразы, простота во всём, смирение и терпение скорбей, невзгод. Молча, тихо, без паники и пафоса стоят они кучечками под моросящим дождём. Одни из них уходят в ночь на боевое дежурство на заставы и баррикады, другие, сменившись, отдыхают в холодных палатках. Но никто не унывает, бодры и жизнерадостны. По вечерам голодные, холодные, песни поют, на гармошке кто-нибудь играет, греются у костров, рассказывают, делятся хорошим, добрым словом. Душа, соль Руси.

ОЖИДАНИЕ УДАРА

« Аще бо и пойду посреде сени смертные,

не убоюся зла,

яко Ты со мною еси ».

( Пс. 22, 4. )

Долго, тягуче длилось тревожное ожидание.

Пришло, долетело каким-то образом, страшное известие о расстреле демонстрантов у Останкино. Первые большие жертвы. Там по настоящему проявила себя, во всей дьявольской "красе", прикинувшаяся уползшей, сдавшейся змея из бездны. Она поначалу спряталась, отползла в засаду зданий телецентра, куда «наши» крикуны подогнали людскую жертву. Сообщники Свердловского вора, главарь шайки из Кремля и те с балкона Дома Советов подвели жертву к чудищу.

Притаившийся змей, дождавшись когда подведут жертву к его пасти… изрыгнул огонь, сделал бэтээрный бросок, плюнул смертельными очередями "Витязей". Этого только и нужно было кромешникам. Началось жестокое побоище безоружных…

"Штурм" пустого почти здания мэрии, и особенно телецентра в Останкино, развязали руки шайке, засевшей в Кремле. Теперь не они преступники, а эти вот - плохо одетые, измождённые, безоружные люди. Те, кого долго дубасили, обстреливали на Садовом и у мэрии, теперь укладывали их тела штабелями в Останкино…

* * *

"…не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне, там будет плач и скрежет зубов"

(Мф. 8, 12).

С этими страшными известиями прибыли к Дому Советов первые рассеянные, разрозненные, уцелевшие в Останкинской бойне.

Они рассказали, как разгорячённые после долгого пути, попали под перекрёстный огонь, заманенные крикливым провокатором к ловушке. «Лихой командир», как обычно, сам укрылся в непростреливаемом, безопасном пространстве. Людей же зазывал на открытое незащищённое место.

Вместо того, чтобы разбежаться по домам после Останкино, многие из уцелевших там, вновь слились с находящимися здесь. Закоченевшими на необычных октябрьских морозах, защитниками Дома Советов и оставшейся частью верных своим избирателям депутатов с помощниками. Многие теперь почувствовали себя вновь обманутыми, безвольными пешками в чужой, подлой, страшной игре. Всё же решили остаться до конца на последнем рубеже России.

Доигрались! Доштурмовались!.. Грандиозная афера, подставка умелых интриганов удалась, сработала. Капкан сомкнул стальные челюсти. Секира занесена. Дальше несомненно последует последний удар масонской, безстрастной, жестокой гильотины. Он теперь — неминуем.

Маховик истерики по поводу "кровожадного сброда, бомжах, хулиганья, смутьянов", поднявшихся против "законной" власти конечно теперь в полном раскруте. Враги радовались, заполучая к себе всех мещан у телевизоров, завтрашних молчаливых, или и словесных соучастников своего грандиозного преступления, а это восемьдесят – девяносто процентов населения. Красноречивые «факты» разбоя, безчиния «краснокоричневых» — на экранах!.. Насильники отныне — спасители от этих «бандитов, фашистов…» Все «доказательства» для кровавой бойни их — получены.

Единственное, что осталось у собравшихся здесь, – быть тут до конца и, оплёванными ядовитыми СМИ, умереть непобеждёнными страхом перед кромешниками. Всё и вся у Дома, будто сдавилось, в ожидании катастрофы.

Темнело. Наступал вечер. Не радовало уже отсутствие цепи лужковских водовозок, колец из змеевидной колючей проволоки и оцепления солдат и омоновцев.

Бес дразнил, звал: «Уходи, сейчас ещё есть возможность, свободный выход... Челюсти капкана открыты. Скоро захлопнутся уже намертво. Уходи, пока не поздно!.. Беги!..» Не ушли. Остались.

До тех, кто ещё днём был опьянён лозунгами, эйфорией, до всех стало доходить, какие были сделаны безрассудные, страшные ошибки. Проиграно теперь всё то, что могло, было быть спокойно выиграно, не попади они в те ловушки. Глупо профукали всё. Поддались на вопли провокаторов, и теперь только осталось ждать ответного страшного удара.

Преданные, проданные всеми, извне и изнутри, чужими и «своими», кем только можно, охотниками выслужиться перед кровавым режимом, окруженные глухой стеной непонимания и даже презрения и ненависти обывателей, все собравшиеся здесь, отныне во власти расстрельщиков, которые придут сюда в любой момент. И придут, теперь уже без сомнений — непременно… Но лучше быть здесь, тонуть с соратниками, живущими душой, а не брюхом. С ними, ожидающими казни, чем с холодными зрителями происходящего или с казнящими.

От ликующих, праздно болтающих,

Обагряющих руки в крови

Уведи меня в стан погибающих

За великое дело любви!

Н.А. Некрасов

Всё примолкло, затихло вокруг Дома и внутри него, скукожилось. Громогласные сановные лидеры запрятались по своим норам-кабинетам. Лидер «трудовиков», как и положено, чуя, а может и проинформированный о предстоящем акте мести, конечно же, благополучно отсутствовал.

Защитников у костров и застав заметно поубавилось, после скоропалительного отъезда в Останкино. Вероятно многие из них отсутствовали не по своей вине, будучи раненными или убитыми у телецентра.

Вечер и ночь зловещего, напряжённого ожидания. Оставшиеся определились — уходить нельзя. И много среди них женщин и подростков. Остались в Доме и около него несколько тысяч решивших погибнуть, но не сдать себя самопрезрению на всю оставшуюся жизнь. Не могли уйти, оставив остающихся, ставших самыми близкими братьев и сестер, на растерзание.

Русское, это — за други своя. Будто искорёженное совсем и исчезнувшее, воспряло и делало чудеса это корневое сознание. Люди презрели всё и даже смерть свою. Остались, как на «Варяге», в Брестской крепости, Доме сержанта Павлова. Как затем останутся вместе погибать наши бойцы в горящем Грозном, как бойцы псковской дивизии, как Женя Родионов с сослуживцами…. До конца, до мученического венца.

Зловещая гробовая тишина, тёмная, ночная, накрыла всех в Доме. Усталые, измотанные избыточными событиями, многие легли, кто где мог, на короткое время тревожного сна, забытья.

Вызывали тревогу застав часто и близко подъезжающие чёрные лимузины, из которых неизвестные долго, скрупулёзно что-то просматривали. При приближении к ним защитников Дома Советов, те быстро укатывали.

Среди благополучно светящихся окон тысяч домов, только окна этого Дома, оставались отверженно темны и угрюмы. Вокруг этого островка – море радостных огней города, продолжающего, на свою великую беду и многолетнюю скорбь безправия, безпечно жить своей безмятежной жизнью, веселиться. «Добру и злу внимая равнодушно».

Всё подходят и подходят отдельные люди. Тихо рассказывают о деталях происшедшей трагедии в Останкине те, кто побывал там…

Зловещая ночь. Без оцепления и замыкающей техники, без колючей проволоки и ОМОНа, а радости нет. Предчувствие скорой, большой беды… Слышен приближающийся шорох по асфальту чешуи переползающей из Останкино огромной, безпощадной, жуткой змеи. Ощутимо ложатся вокруг Дома Советов вместо колец "спирали Бруно" кольца этого ядовитого удава. Кое кто из находящихся в Доме не вынесли этого, покинули его, спасаясь от неминуемого страшного конца. Заманчиво вызвали их мирские радости, утехи… через пустые улицы и проспекты они ушли туда, к мнимой безпечности. Змей не прятался. Откровенно, завораживающе пошипывал: «Всё свободно! Идите! Куда хотите! Там вас ждут родные, знакомые, весёлая жизнь. Уходите, пока не поздно!..»

Преданные, проданные не раз и не два, не поддавались на эти зазывы, оставались верными и твёрдыми самые любящие дети Отечества. Цвет нации, соль народа, лучшие сыны и дочери, драгоценные чада Святой Руси. До конца они решились испить горькую чашу за Неё.

Николай прошёл у заставы бравых казаков, не поддающихся унынию, на Горбатом мосту. Отправился обратно в Дом, желая узнать новости и дальнейшие распоряжения командования, действия которых, по широте души, щедрости сердца никто из защищающих Дом не осуждает, не разбирает. У русских особый дар — прощать. Всё происходящее мы принимаем со спокойствием. Полностью полагаясь на действие Промысла Божьего. Ибо знаем, что всё особым Замыслом, Богом попускается. Всё — к нашей; и личной и общей пользе.

Упрекающе, светятся зазывно некоторые окна здания мэрии. «Эх, вот бы работать там! Звонить по телефонам хоть в треклятую Америку, рассылать факсы, связываться со всеми хоть по космической связи! Как это сейчас важно выкрикнуть: "Спасите! Нас обманули!.. Нас предали!.. Нас пырнули в живот!.. Все сюда! Прикройте нас! Ваш последний, высокий Законодательный, Контрольный, властный орган!.. Спасите!.. Ради самих себя, своего будущего, защитите нас сегодня, здесь! Ради ваших детей!..»

Увы, там, в том здании, только малочисленная охрана. Весь аппарат управления сопротивления режиму — в тёмном, безсвязном, мёртвом для действий Доме, где можно, только сидя в креслах или стульях, разводить бравый трёп или спать, до пока… «Президент», «спикер» - Хасбулатов и «министры-генералы» в преступном бездействии. А может и заказном. Так подставить народ!..

Только русских можно так обмануть и быть невредимыми, находиться, не опасаясь ничего, среди них, и даже более – оставаться при высочайших чинах и в чести. Противники наши давно разорвали бы уже проходимцев. Ими произведена одна из крупнейших провокаций в истории уходящего ХХ века.

Доверчивые, а может быть святые простаки, не сумели мы учесть то, что Руцкой ещё совсем недавно был послушным, исполнительным "вице" у «врага» Ельцына. Не просто же так… Он же рыдал в Израиле на Стене плача, признавался там в причастности к "избранной нации". Поворчали об этом и быстро забыли, Забыли евангельское, что «кто неверен в малом, тот и в большом неверен есть». А «министры» его?... Эх, «одни слёзы»… И вот получили мы кровавый урок в Останкино, куда новоиспечённый «президент» погнал нас, и… будто ничего и не было, «всё в порядке». Он продолжает пребывать при полномочиях и сейчас, управляя происходящим. Что нас может излечить, вразумить? Какие ещё бедствия?.. Они, именно они вырвали у нас Победу!.. Одно стояние здесь, без дёрганий в стороны – было бы для нас полной, гарантированной Победой!.. В этом и есть величайшее сопротивление, сила — подставить другую щёку. Этим бы мы победили. Также, как победил и побеждает, распятый и униженный Иисус Христос. Побеждающий всю ложь и диавольские хитросплетения вот уже две тысячи лет!

Подтвердил серьёзность сложившейся ситуации и пришедший уже поздно вечером в Дом депутат Моссовета С. Зеленин, сообщил Николаю, что совсем недавно. сегодня 3-го октября в 17.00 в Моссовете, все из Комиссии по чрезвычайной ситуации, Комиссии по законности были арестованы, избиты помещены на 7-м этаже здания. Арестованы и Председатель Комиссии по законности депутат Седых-Бондаренко и генерал Комиссаров. Чудом избежавший их участи С. Зеленин сообщил и о том, что с трудом пробрался через собравшуюся озверелую толпу поклонников демокрадии. всех злобных псов демокрадии около Моссовета. Там был собран митинг отребья и кликуш. Как и в 91-м году, с балкона Моссовета группа высокопоставленных бесов; Е. Гайдар, Г. Попов, Л. Пономарёв, Новодворская и пр. шоумены из Преисподней взвинтили психоз толпы. Роздали оружие (уже не церемонясь «хорошо или плохо» это, как по отношению к обороняющимся в Доме Советов они возмущённо визжали, «законно» это, или «не законно»… ). По его словам присутствовавший там при всём этом полковник Фекличев (все тот же злодей), почему то спокойно взирал на всё это и не препятствовал даже свободной раздачи оружия толпе.

На ощупь, в полнейшей темноте, Николай поднялся на пятнадцатый этаж, наугад нашарил знакомую дверь радиостанции. Открыл. Там при свечах сидели постоянный глава самодельной радиостудии — известный писатель Сергей Лыкошин и два его помощника. Были они печальны. Танковый аккумулятор сел. В самый острый период. Никаких сообщений по этой маломощной радиостанции передавать было невозможно. И всё же, надеясь на чудо, пытались:

— Слышите нас? Говорит радиостанция Дома Верховного Совета России!.. Мы в осаде!.. Помогите нам. Все к Дому Советов, — надрывал осипшие связки Сергей Артамонович, пытавшийся продавить звук в эфир, через допотопный самодельный передатчик.

Вскоре эта коротковолновка совсем вышла из строя. Присутствующие обречённо покинули никчемное теперь помещение. Ощупью, в темноте спустились вниз на четвертый этаж. Вошли в известную кому-то дверь комнаты депутата Саенко. Там собралась писательская братия; известные всем Эдуард Володин, Юрий Лощиц, Владимир Юшкин, Сергей Алексеев... Приятные рукопожатия, приветствия. Тут Э. Володин сообщил всем, давно оголодавшим, непонятно чем питавшимся доселе, что у него есть заначка! Отошёл, покопался в какой-то расщелине в стене у пола и достал к общей радости три банки тушёнки. Запасливый!.. Раз пошёл в расход Н.З. (неприкосновенный запас), значит, дела плохи. Что делать? К такой закуске, сами понимаете, мужчинам положено и дополнение… Послали гонца на недалёкий Арбат, благо, что дороги отсюда пока ещё свободны. Там, в разливанном море торгашества, масса ларьков. Уж чего, а сивухи сейчас добыть немудрено.

Стали ждать. Остаётся совсем немного, когда раздавят нас под общий восторг.

Николай выглянул в окно. Темно. Пустые свободные улицы, а проспекты ярко освещены рыжим светом фонарей. Всё манит. Иди куда хочешь!.. В окнах противоположных жилых домов уютно горит свет. Люди безмятежно беседуют о житейском, едят, играют с детьми, смотрят весёлые сериалы по голубому "ящику", милуются или ссорятся. Засосало "под ложечкой": «Как там мои; жена, детки?..» А здесь перспектив для веселья – никаких. Разве такое вот… напоследок.

Здесь — всё ясно, что будет завтра. Вариантов других — нет. «Закон и право» теперь у противников. Верти ими как хочешь. Николаю представилось, как огромная, как тень, змеина, обвив кольцами своими Дом Советов с его обитателями, щерясь от удовольствия ядовитой челюстью, прикрыв Дом и прилегающее малое пространство черным капюшоном кобры, гипнотизирующе ласково шипит и покачивается, преуготавливаясь для смертельного сокрушающего удара. Страх и оцепенение невольно возникли от этого и даже лёгкое головокружение от тошнотворного запаха от Костлявой, стоявшей за змеищей и ощеряющейся Смерти. Какое-то вместе с тем всепроникающее чувство страшной скуки, безнадёжности, глубочайшего уныния, отчаяния, когда уже безнадёжно потеряно и уже всё равно, только скорее бы всё закончилось…

Лукавый звал, сверлил в мозгу, продолжал: «Видишь как там хорошо, легко, весело?.. Иди, иди туда. Выходи из этой западни. Есть выход! Вот он, во все стороны… Иди, иди куда хочешь! Пусть здесь одни психи остаются. Ты же не как они, ты — другой, умный, перспективный. У тебя семья, дети!.. Кроме расправы под радостный визг толпы, ничего уже не будет. Всё! Посмотри вокруг-то… Никому вы не нужны. «Народу» начхать на вас… Они вон как гуляют. До «фени» вы им, со всеми вашими геройствами!.. Ну, на одно бездыханное тело побольше будет, и что? А ты ещё много можешь сделать полезного… Про детей подумай, кормилец!.. » И как некогда Спасителю на горе Искушений, "князёк" лохматый, показывал всю красоту, всю заманчивость, сияющую привлекательность беззаботного мира… Это был сверкающий вертеп Нового Арбата—Вавилона, и окружающих его домов.

Заворожился было Николай, заманчивой картинкой окружающей жизни, но вовремя оборвал поток искушения. «Нет! Ни за что нельзя идти туда, к этим трусливым, загипнотизированным сусликам! К тем, кто в этих уютных освещённых окнах веселится, ублажается. Но они не живут, по-существу, только притворяются, как те, что показаны были ему, там, за шторами. Время от времени выглядывая из-за них, трясясь, ожидая с трепетом, когда придут за ними и понесут, связанных, на носилках, на кровавую площадь. И эти тоже, вроде бы «живут», за окном Дома, будто безмятежной жизнью, как мышки, спеша, суетясь, склочничая, спеша насладиться мышиными радостями. И ты так хочешь? Сможешь, смотреть в глаза своим детям?.. Эти хоть не ведают о происходящем и им один ответ будет, а те кто знали, как ты и отреклись — совсем другой ответ будет у них. И об этом предупреждал Учитель…

Нет! Такой «жизни» — не надо! Лучше уж под косу смерти! Чем так вот трястись, обманывать, существовать той притворной, лживой «жизнью», какую тебе позволят наглые беззаконники. Лучше: «Уведи меня в стан погибающих». Уведи, Господи, уведи!!!»

Гонца всё не было. Тут кто-то обнаружил, что почему-то включён телефон. По очереди все коротко переговорили с близкими, успокоив их. Сделал тоже самое и Николай. Передал жене и детям, что всё в порядке. Ночует не на улице, а в самом Доме, в комфортных условиях. Завтра утром он вернётся домой. Приукрасил, предполагая вполне, что чудом и такое произойти…

Прибыл и гонец. Две бутылки сорокоградусной порадовали всех. Оправдывая долгое отсутствие, он сообщил, что ближайшие ларьки, палатки и магазины, обычно открытые всю ночь, как по команде закрыты. Пришлось ему пройти весь Калининский проспект до Суворовского бульвара, и там только нашлось требуемое.

Слушая его, присутствующие спешно открывали банки тушёнки чем придется. Откупоривали принесённые бутылки, выкладывали всё немногое, последнее, что сохранилось у кого, в сумерках свечи. Пир начался, но быстро и закончился, так как на дюжину оголодавших мужиков, этих яств было мало. Чуть поговорили, обсудили важные дела на завтра, если чудом всё обойдется благополучно. Посмотрели на часы. Время уже два часа ночи! Пора было и отдохнуть. Улеглись кто, как смог. Одни на письменных столах, другие на полу. Потушили свечку.

Будь что будет! «С Креста не сходят, с креста снимают».

РАССТРЕЛ. 4-е Октября

« Когда же увидели Его архиереи и служители; то закричали: « Распни, распни Его! » Пилат говорит им: « Возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины ».

Иудеи отвечали ему: « Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть…».

… Пилат говорит Ему: « Мне ли не даешь ответа? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя, и власть имею отпустить Тебя? »

Иисус отвечал: « Не имеешь власти никакой надо Мною, кроме той которая дана тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.

… Иудеи же вопили: « Возьми возьми, распни Его! »

Тогда Пилат предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели.

И неся Крест Свой, Он вышел на место называемое Лобное ».

( Мф. 26, 65 – 32 )

« Сии на колесницах, и сии на конех, мы же имя Господа Бога нашего призовем ».

( Пс. 19. 8. )

Наступало особое утро четвертого октября 1993 года – нового, исторического, значительного поворота в судьбе России и всего мира.

Как и побоище, нападение на пикетчиков в Останкино 22 июня 1992г., так и расстрел Дома Советов, Беня назначил на 4 часа утра. Вышла правда оплошность, не успел сорганизоваться быстро его Грачёнок в американской фуражке, и «операция» в сердце России, в центре Москвы, совершилась на два часа позже, в шесть утра. Тоже излюбленное число для Преисподней.

+ + +

Проснулись потемну. Ещё не было шести часов утра, было темно, а многие встрепенулись. Распрямив затёкшие тела, стали подниматься с пола, столов, стульев. При свете свечи, поднялись, распрямляя затекшие ноги и руки обитатели в комнате депутата Саенко. По предложению организатора вечернего, прощального пира, писателя Э. Володина, — наводить порядок, собираться к уходу. Попутно с уборкой собирали вещи, готовясь вскоре с первым транспортом отправиться по домам.

6 часов 30 минут. Стало светать.

6 часов 45 минут. Послышалось поначалу непонятное тарахтенье моторов и треск, частый, отрывистый, не оставляющий сомнений: это не случайные, бытовые звуки. Выглянули в окно, выходящее на стадион и здание американского посольства, расположенное за ним. Всё! Да, никаких иллюзий, сомнений, надежды уже — нет, они рассеялись. Подтвердились худшие предчувствия.

Со стороны Горбатого моста и Девятинского проезда к Дому заезжали брызжущие очередями пять БТРов.

Вооружённые лишь плётками казаки у Горбатого моста и только палками люди, находившиеся у палаток, залегли либо за растущими рядом деревьями, либо за примыкающими мелкими строениями. Большинство уже лежало в разных изломанных позах на земле, пробитые первыми же очередями. Одиннадцать тел, минуту назад бывших ещё живыми, добрейшими людьми, лежали недвижно на земле. Сметены палатки, шалаши, скамейки у костров…

6 часов 50 минут. У стены соседнего здания лежали 11 убитых защитников.

Всё, сомнений никаких. Клещи сомкнулись! Змей совершил первый смертельный бросок…

Что делать теперь? Бежать? Куда? Команд никаких. Оружия нет. Постарался Н. Гончар и иже с ним, Руцкие и прочие. Бронетехнику в помощь осаждённым, как клялись «министры – силовики», никто не подогнал. Без всякой болтовни, пригнали её враги, и начали эффективно «работать».

Что делать? У жертвы нет никакого выбора. Только неподвижно ждать. Это у них, с тесаками в масонских фартуках, — вся инициатива. Да у тех, кто жадной толпой сгрудился вокруг, ожидая кровавого зрелища. У связанных жертв ничего нет другого, они могут только молиться и смело отдаться течению событий. Как Сам Господь на Голгофе. Куда Он поведёт, туда и пойдем, как Он: « Прямо стригущего Его безгласен. Тако не отверзает уст Своих… »

Трепыхание – жалко и глупо. Умирать достойно, тоже надо уметь, Поучал и Апостол Павел: « Наше правило – защищать не жизнь свою, а – Истину ». В остальном только надо уповать на Волю Божью. Просить, молиться о помощи и заступлении, за всех здесь ныне собравшихся. "Господня Воля – наша доля". Кто говорит, что побеждающий убийца – счастливец? Убиваемая жертва – несчастна?.. Разве ад, куда пойдёт непременно последователь Каина, лучше Рая Авелева? Неужели здесь, на земле, влачить униженное, парализованное для действий правды существование лучше, чем самым надежным и верным путём, без задержек на мытарских остановках, мигом оказаться в Царстве, где правда и истина торжествуют?! Разве лучше оставаться в числе тех, трясущихся за шторами, или "избранных", гургурящих на площади, танцующих на крови? Оставаться в таких вот «живых?» Нет! "Уведи меня в стан погибающих!"

Наконец по внутренней связи, устроенной некогда для "гражданской обороны", объявили, чтобы все собирались у Зала заседаний. Пошёл туда и Николай.

То тут, то там трещали очереди за стеной, рушились и разлетались стекла больших окон.

Спустился Николай вниз к объявленному месту. Шёл споро не пригибаясь, вдоль окон, выходящих во внутренний двор.

Чем ближе к Залу, тем больше людей. У самого зала Совета национальностей многолюдно. Удивлён был Николай — сколько, оказывается, здесь людей! Около трех тысяч, не менее, и даже более!.. Фойе и зал заполнены полностью, битком, а сколько в фойе, на этажах, в комнатах... И это, как казалось вчера вечером, в почти опустевшем Доме?..

Несмотря на то, что Зал заседаний Совета национальностей заполнен плотно, там темно. Освещение только от нескольких свечей. Присутствующие почему то, как в доме, где лежит покойник, тихо, едва слышно переговариваются. Почти все кашляют от простуды. Поначалу в зале не слышалось выступлений, дебатов. То ли все слова уже ни к чему! То ли ждут чего то, или кого то… Может отсутствующее начальство, «президента с правительством»?.. Потом, видно не дождавшись, стали говорить. Но за отсутствием микрофонов, гула разговоров и общей подавленности, их не было слышно. К тому же, выступающие с трибуны всячески старались придерживаться спокойного, будничного тона. Как будто идёт обычное, деловое собрание. Они нашли верный тон. Даже под звуки сильных разрывов всячески старались придерживаться спокойного, будничного тона, как будто совершалось обычное, деловое заседание. Сильный надсадный кашель, раздающийся со всех сторон, не давал возможности разобрать слов выступающих, понять, что же они предлагают. Председательствовал Хасбулатов, рядом с ним С. Горячева.

Николай оглядел угадывающиеся во мраке стены овального Зала заседаний Совета национальностей и грустно подумал: «Как звучит странно... Где они сегодня, эти "национальности"? Разбежались по норам. Как сосать Мать – Россию, паразиты – все тут!.. Как защищать — никого нет! Задрали теперь морды на Запад пиявки. Виноваты в сложившейся ситуации и многие из тех депутатов, что присутствуют здесь под разрывами снарядов. В своё время они восторженно проголосовали, утвердив Беловежское чудовищное Соглашение о развале единого тела – Союза, аннулировании Союзного договора!.. Это было закреплено, получило своё страшное действие не сразу после подписания тремя дегенератами - «президентами», а именно — после подтверждения «Парламентами» трёх ведущих республик ("стран" теперь). Может, и за это кара Божья постигает эти стены и тех, кто соучаствовал в той преступной эйфории. Сами насыпали на головы себе и нам горы горящих углей.

8 часов 30 минут. Закончился плотный, нескончаемый обстрел. 8 и 20 подьезды обстреляли из пронёсшихся БТРов и стрелкового оружия, нагло восседая на бронемашинах, одетые в кожаные курточки «бейтаровцы».

Николай вышел в соседнее, внешнее фойе, с большущими окнами во всю стены, примыкающее к залу заседаний. Здесь никого нет. Ветер гоняет по полу обрывки штор. Пол весь усыпан осколками стекла и кусками от стен. Его предупредили, что переходить на противоположную сторону опасно. Он хотел было пренебречь предупреждением, но тут так ухнуло!.. Разорвался крупный снаряд, здание содрогнулось, зазвенели стекла. Николай собрался спуститься по парадной лестнице на первый этаж, но проход был перегорожен группой молодых людей, сгрудившихся около парня со старым ружьём в руках. Они, не отрываясь, смотрели на нижнее фойе. Это был заслон, "оборона". Прямо скажем, весьма ненадежная. Парни ожидали и когда появятся нападающие, и когда сразят того, кто стоял с ружьем, чтобы взять оружие и стать "грозным защитником". Вечные, святые "кибальчиши" России!..

По лестнице изредка быстро взбегали люди. Спускавшиеся шли медленно, ведя раненого или неся убитого. Николай глянул в окно, выходящее во внутренний двор, и увидел, как там, рискуя жизнью, высадив окно, ползком, двое парней, преодолевая простреливаемое пространство, пробирались к мужчине, корчившему от сильной раны в живот. Они все-таки добрались до него и подтащили в безопасное место, протиснули в выбитое окно внутрь здания.

Корреспондент «Си-Эн-Эн» нагло, при нас продолжает вещать в портативный магнитофон, врёт безбожно, ничуть никого не опасаясь. Как же, здесь — «бандиты»! Этим вот «гуманистам» — всё можно! Он же из стана нападающих. За ним — империя Лжи. Попробуй тронь! Столько будет вони!.. Сообщает, что «краснопресненские сидельцы» оставили первые два этажа. А мы на втором и первый ещё свободен.

9 часов 20 минут. В Зале заседаний, при свечах и общем хриплом кашле, поют песни две женщины. Слышатся и рассуждения о том, что теперь делать? Куда обращаться?... «А как обращаться? Через какие средства связи?...»

« Где они, эти «средства связи»?... — горько усмехнулся Николай и вышел опять в фойе. Потом в коридор рядом. Там много сидело мужчин на подоконниках, мрачно курили, переговаривались. Обмолвился со знакомыми и Николай. Но существенного ни у кого ничего не слышалось. Что в этих условиях можно предложить?..

Собравшиеся в зале, в темноте, только у некоторых теплятся свечи. Отовсюду слышен кашель простуженных давно и основательно людей. Ничего не происходит, никто уже ни о чём не говорит, не предлагает, ничего не обсуждается. Многие депутаты, сидя на своих привычных местах поют русские песни. Им подтягивают и все собравшиеся ныне тут обитатели Дома. Вот это лучше, вернее. Это по-русски. Когда — беда, не трещать словами и если не можешь молиться, то так вот, — грустно попеть старые, народные песни. Николай с удовольствием послушал их.

9 часов 30 минут. Ребята со щитами в бронежилетах поднялись с 1-го этажа на 2-й. Расстреляна маленькая демонстрация желающих безстрашно пройти к Дому, к осаждённым. Два парня и девушка убиты из 2-х БТР, при попытке забрать раненых.

9 часов 35 минут. Мужик, снизу, со второго этажа, шатающихся по-глупому, без толку депутатов, на 3-м этаже у зала заседаний, матом заставил уйти или лечь на пол. Потом помягчев заверил:

— Не волнуйтесь! Здесь надёжные мужики собрались. Защитят вас.

Но вскоре, какой-то беззаботный, перебежавший у простреливаемого окна очкарик, снова вывел его из себя. Он вскрикнул:

— Лежать, я сказал, вдоль стен! И не бегать!..

9 часов 45 минут. Пост у центрального входа и на 2-м этаже оставлены. Передовая теперь на лестнице, ведущей на 3-й этаж Зала заседаний, где собралась основная масса осаждённых.

Опять Николай почувствовал, как что-то липкое, тошнотворное, невидимое вползало внутрь Дома, заполняло его. Холодным ужасом ощутимо парализовывало людей; отчего всё внутри омертвевало. Это вносил с собой Змей из преисподней, шурша чешуёй вползал он, внедрялся, располагался уже тут. Огонь бодрости, надежды на благополучный исход, заметно, на глазах, угасал в людях. Но тем острее оттачивалась и решимость отваги, держаться, не уходить, стоять до конца.

9 часов 50 минут. Мощный взрыв на 2-м этаже, в буфете. И вскоре второй. Сильная дробящая очередь из крупнокалиберного пулемета БТР дополнила брызгами стекол и отлетающих в стороны выщербливаемых частей от стен. Весь вестибюль засыпан битым стеклом от окон и кусками бетона, мрамора… Защитники Дома изредка отвечают лишь отдельными выстрелами и редкими очередями из автомата.

10 часов 00 минут. С противоположной стороны, из чердаков и с крыши дома стреляют — снайперы. Они отслеживают всякое передвижение в Доме и будто на будничной охоте в лесу. Хладнокровно отстреливают всякого, неосторожно переходящего у окон. Были там, как выяснится потом, среди снайперов ВВ, МВД, бейтаровцев, и иностранные стрелки из охотничьих клубов, которые купили билеты в Россию, как на сафари, заранее запланированную безопасную "весёлую охоту" на людей, на русских, как на дичь. Приехали «поохотиться» выродки из Англии, Голландии, Израиля, Германии и США.

10 часов 10 минут. Осторожно пошёл Николай по насквозь простреливаемому фойе, но тут же вынужден был отпрянуть к стене: раздался сильный разрыв, и мелкая россыпь невидимых осколков с шелестом разлетелась вокруг. Он заметил какие-то серые частицы, поднял, положил на ладонь и стал рассматривать. Это были мелкие, рубленные заводским способом, на станке, гвозди. Снаряды, начинённые мелкими металлическими частями, для поражения при разрыве множества людей — запрещены международной конвенцией!.. А что им, подлым беззаконникам запреты… Николай вспомнил, что об этом сообщалось, когда речь шла о войне израильтян в Ливане, против мирного населения. "Теперь на нас упражняются "богоизбранцы", — подумал он.

Автоматные очереди слышались почти безпрерывно. Сотрясая здание, ухали мощные взрывы, с грохотом и звоном разлетались стекла.

10 часов 20 минут. В стороне, у стенки, примостились молодые солдатики из роты "Дзержинки", примкнувшие к оборонявшимся. Невесть как затесавшаяся сюда иностранная корреспондентка, дотошно выпытывает у одного молодого солдата. Он безхитростно отвечает:

— Я служу всего месяц. Нас вчера привезли к метро "Парк культуры". Выстроили. Мы ничего не знали. Приказали нам взять щиты, дубинки, и выстроиться поперёк моста. Тут видим: идёт большая масса народа. Ну, потом началось… Нам приказали поднять щиты. Только я поднял, как на меня напёрла груда людей. Я упал. Быстро отполз. Побежал догонять своих. Мы отбежали небольшой группой, прикрываясь щитами. А машин уже нет. Одни уехали, другие уже захватывались демонстрантами. Нас бросили сбежавшие командиры. Тут нас окружили демонстранты и стали уговаривать переходить к ним, к народу. Мы и перешли».

10 часов 30 минут. Находиться без дела Николаю было тяжело. Вспомнив про давнего сотоварища по общим трудам, по открытию и восстановлению церквей в Москве, о милейшем человеке, депутате РФ Алексее Залесском, он энергично стал пробираться в направлении, где помещалась Комиссия по вероисповеданию.

Помещение Комиссии напоминало импровизированную церковь. Самодельный иконостас, за ним — огороженное, малое пространство алтаря, подсвечники. Всё явно указывало на то, что здесь совершались службы.

Накануне, вчера, 3 октября утром, до прорыва людей к Дому Советов, здесь была совершена Литургия. Многие находящиеся тогда ещё в осаждённом Доме поисповедовались и причастились.

Когда Николай прибыл в помещение Комиссии по вероисповеданию, известный депутат — седовласый священник Алексей Злобин, — замученный длительной усталостью, едва стоящий на ногах, в полном облачении, отпевал принесённых убитых молодых защитников чести России.

Впечатления трагичности происходящего, хаоса, царящего среди окружающего, здесь не ощущалось. Наоборот, было ощущение собранности, важности всего, что происходит.

Если важнейшим для всей страны на этот момент был Дом Советов и то, что вокруг него и в нём происходит. То самым главным местом в нём, сердцевиной в Доме была конечно же — самодельно сооружённая церковь. Здесь было сам Дух не временного, а вечного сопротивления злу. Что здесь — важнейшее место, убедительно чувствовалось самым красноречивым образом.

В эти драматичнейшие часы это был центр, духовный штаб сотрясаемого разрывами Дома, всех собравшихся в нём. Здесь было на этот момент и главное место всего, если иметь в виду весь мир. Именно Россия в этот день, в эти часы, именно Дом Советов в Москве, именно эта комната в нём, стали связующим звеном всей земли с Небом. Именно здесь, как два тысячелетия назад в Иерусалиме сошлись в битве две вечные, постоянно противоборствующие силы; добра и зла, света и тьмы.

Здесь возносилась молитва страждущих, терпящих неслыханное бедствие. Отсюда сейчас потоком шли искупительные жертвы за грехи людские. Именно из этих стен, одну за другой, сотнями забирали "связные" – ангелы, души убиенных "за други своя". Новые граждане во множестве наполняли самую большую державу – Небесную Россию.

Едва священник закончил отпевание, как к нему рванулись парень с девушкой, стали о чём-то упрашивать, умолять. Он поначалу отнекивался, указав ещё на множество принесённых недвижных тел. Но потом сдался и стал венчать молодых, коротким чином.

Ему едва дали дослужить. Вбежали запыхавшиеся хлопцы-казаки. Стали умолять священника пойти с ними: там друзья. Умирают. Надо успеть причастить их. Священник, взяв всё необходимое, заковылял за ними усталыми, затёкшими ногами.

« Вот кто здесь – главный. Кто совершает по-настоящему – главное дело! Священник, а не какие-то там «президент, спикер» или «министры» — заключил про себя Николай.

Знакомый депутат Алексей Залесский, ушёл по поручениям. Николай постоял в неопределенности. Чувствовалось, что здесь происходила, напряжённейшая работа и любой лишний здесь, в тесноте, мешает.

Николай, чтобы не мешать служащим в церкви и сотрудникам Комиссии, помолившись, вышел. Уходя, он отметил про себя: «Священник и его помощники – вот кто действительно нужнее всех. Вот кого не хватает!».

Вновь отправился он осторожно по коридору в направлении Зала заседаний.

11 часов 15 минут. Снаряды через небольшие промежутки продолжали дубасить стены, разрываясь содрогали здание, звон остающихся ещё стекол в окнах, заканчивал устрашающий аккорд, оставляя постоянный фон автоматных и пулеметных очередей, будто горохом осыпавших многострадальный Дом и укрывшихся в нём.

11 часов 20 минут. Со всех сторон, из окружающих зданий, с крыш домов — снайперы продолжают простреливать подход и все этажи Дома. Пули ковыряют стены, пробивают окна, разрывы снарядов вырывают большие куски стен, разносят мебель, аппаратуру в щепки.

Снова сильный взрыв. Депутаты в тёмном зале продолжают тихонько петь. Решать чего-либо, дискутировать сейчас невозможно.

11 часов 30 минут. Струхнувший Руцкой, понявший, что как и Горбачёв, он — «отработавший пар», по-существу теперь не нужен главным дирижёрам происходящего. «Мавр сделал своё дело, и — должен удалиться». Даже лучше, если он погибнет под обломками Дома Советов. «И концы в воду!»… Испуганный «президент» стал суетиться, а не только надувать щёки. Передали по радио, как он начал кричать в разные микрофоны о помощи и даже изрыгать откровенные уже проклятия кровавому диктатору и его окружению. Потом совсем скиснув, стал просить пощады, предложил переговоры.

Ельцинисты ответили, что согласны при одном условии — сдачи оружия, которого практически почти не было в Доме.

Клика Ельцина вещала, и чего только не выливала на осыпаемые осколками головы защитников Дома. И что те, кто здесь – наёмные бандиты, которые расправляются с мирными москвичами, не щадя детей, женщин и стариков… Это про тех, кто здесь-то?.. Вот подлецы! Неужели они победят?.. Это будет ужасно.

11 часов 40 минут. Сильные взрывы сотрясают здание. Танки стреляют совсем не холостыми, отнюдь не болванками, как заявляют ельцинские генералы-подлецы Таманки и свора теле и радио журналюг.

Кто-то влетает и громко испуганно спрашивает: «Кто отдавал приказ от имени Руцкого стрелять?» Ведущий заседание спокойно ему ответил: «Здесь никто, никаких боевых приказов не отдаёт!» Вопрошавший вихрем улетает дальше.

11 часов 50 минут. Ребята опять изредка стреляют со 2-го этажа. Слышно, что над Домом летают вертолеты. По радио сообщают, что это против нас. С них будут высаживать десант обученных головорезов или бомбить. Наступает последний этап погрома Законности, народовластия в России.

На 2-м этаже слышна команда: "Карпов! Убитого на месте оставь. Ползи сюда сам".

Девушка худенькая подошла к полковнику-депутату, стоящему у стены. Спрашивает: "Санитарка нужна?" Полковник грустно ей отвечает: "Спросите, кого нужно, не у меня!.."

11 часов 50 минут. Невидимый Руцкой по внутренней, громкой связи заполошно, испуганно продолжает приказывать: "Не стреляя-ать!!.." Совсем оборзел.

Затишье, опять же только со стороны защищающихся. Снова по динамикам дребезжит вой, привычная команда «президента» — не стрелять. Такие команды часто получает русский солдат. И при обороне границы в 41-м году, и поначалу на Даманском, и во взбесившейся Чехословакии в 60-е годы, и в подлючем Вильнюсе, потом они зазвучат в Чечне, в роддоме распятого Будёновска, в "Норд-Осте", в Беслане…

11 часов 55 минут. Снова сильный взрыв и сотрясение здания. Депутаты в полутёмном зале усталые, но бодрятся, продолжают петь осипшими голосами. Едва различимые от огоньков отдельных свечек, сквозь хриплый надсадный кашель, пробивается мелодия и слова: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает…" Решать чего-либо, дискутировать сейчас невозможно, абсурд. Атмосфера в Доме Советов неопределённая, но решительная: «Бодро идём ко дну!». Главное — не сдаёмся! Это — по русски.

Кто-то опять влетает и громко спрашивает: "Здесь никто никаких приказов не отдаёт?!"… Все недоуменно, но и обречённо молчат, понимая, что никакой организации, обороны, по-существу — нет. Только милостью Божьей, да трусостью нападающих, они держатся и нет здесь ещё толп убийц, изрешечивающих их из автоматов. Спросивший не получив ответа, нетерпеливо убегает дальше, ища несуществующее командование «обороны». А ведь в здании имеются аж три силовых «министра»; Безопасности, МВД, и Обороны; (Дунаев, Баранников и Ачалов).

Хасбулатов, уверенный в своей личной неприкосновенности, снова начал с места «задушевный разговор» с собравшимися в зале: «Надежда умирает последней. Врут там всё про нас. Парламентёра даже убили, журналиста Терехова. Он вызвался вывесить белый флаг. Вот так называется: «Армия сохраняет нейтралитет». Исаков сообщил, Всем кто останется в живых (а их будет немного) надо будет разобраться с такой жестокостью и вероломством. Он вызвался вывесить белый флаг. Вот это называется: "Армия сохраняет нейтралитет".

В тон ему, депутат Исаков, тоже сидя в зале, из темноты негромко, по-простому сообщил, что есть данные о том, как неизвестные воинские подразделения заходят нападающим войскам в тыл и бьют их. Провоцируя тем самым ожесточение и большее кровопролитие. Потом авторитетно, погромче, чтобы дольше запомнилось сказал: «Всем, кто останется в живых (а их будет немного), надо будет разобраться с такой, творимой беззаконными властями жестокостью и вероломством.

Депутат, генерал Тарасов ("Отчизна") даёт справку: "В самом начале, нас блокировала дивизия особого назначения. Они экипированы полностью, с ними БТРы. Видели в окно, как сразу же первый снаряд попал в палатку у здания Дома Советов. Много людей были убиты, лежат теперь неподвижно".

– Звери! – поддержал кто-то генерала.

– Первыми нападающими были бейтаровцы. На первых БТРах были надписи: "БОС" – боевая организация сионистов! – уточнил кто-то из темноты зала.

И вновь в Зале установилась согласная тишина.

12 часов 05 минут. Вызвали санитаров к двум парням, истекающим кровью на лестнице со второго этажа.

У стен вповалку продолжают бездеятельно сидеть около взвода примкнувших солдат из "Дзержинки". Зачем их зазвали? Мало пушечного мяса "министрам"? Оружия нет. Зачем они здесь?..

Сообщили, что танки с моста подошли и укрепили нападающие цепи. Руцкой истошно предлагает, непонятно кому, переговоры. Ему уже никто не отвечает.

По радио продолжают передавать рёв Ельцина, про то, что здесь находятся одни «бандиты». В тон ему Белла Куркова, как старая, грязная сорока верещит о том, как «наёмные громилы» расправлялись вчера вечером с мирными москвичами, не щадя никого… а теперь засели в своём логове — Белом Доме. Не отстают, врут напропалую про осаждённых, расстреливаемых здесь и другие вещуны из демократической своры…

12 часов 10 минут. Предложено составить список депутатов (по требованию осаждающих). Для чего? Для выхода отсюда? Для «наград»? Или для учета количества убитых, качества "произведенной работы"? Для тюрем, или преследований потом? Настораживает…

12 часов 15 минут. Осаждающие вновь усилили обстрел ДС. Снова взрывы, треск очередей, грохот стекла и камней, а по громкой связи внутри Дома, только и слышна маразматическая команда: "Не стрелять!!.."

Вокруг в основном БТР и несколько танков. Атака стрелками пока не происходит.

12 часов 17 минут. Сильными взрывами снарядов проламываются стены из орудий. Всё здание вздрагивает.

Спокойно по длинному балкону-переходу с опасной стороны, проходит депутат Исаков. Разрывы и шелест рассыпающихся рубленых гвоздей. Но многие, стоя невдалеке, не обращают на это никакого внимания. Человек привыкает ко всему.

Выглянув осторожно в окно, Николай с грустью рассматривал перебитые БТРами прекрасных, замечательнейших людей у палаток, баррикад, казаков у заставы Горбатого моста... Валялись они порознь и вповалку друг на друге. Слёзы, слёзы и слёзы... они навернулись на глаза далеко не сентиментальному, тоже основательно побитому в жизни Николаю. Как это простить напыщенным игрунам во власть? Как?!..

Один парень, смельчак, чудом поджёг бутылкой БТР, тот дымя удрапал прочь. Но парня тут же скосили три других БТРа. Двое смельчаков, выбежали на открытую площадь, схватив его за руки поволокли к Дому. Их пулемётной очередью заставили лечь. Они ползком, согнувшись продолжают подтаскивать пробитого смельчака. Благо это уже недалеко от 8-го подъезда и они смогли достичь его, прежде чем БТРы рванув, вплотную подлетели к подъезду.

В досаде БТРы задрав пушки стали поливать свинцом, без разбора вверх всё что могли достать, поразить. Затем в сену Дома вновь ударился снаряд. Отчего в стороны, блестящим, сверкающим на солнце дождем, низверглись новые груды стекла.

По внутреннему радио, по-другому, подчеркнуто негромко, завораживающе прозвучало: «Просьба ко всем находящимся в Доме Советов, сохранять выдержку и спокойствие. Защитникам Дома Советов, огонь без команды не открывать!»

Засуетилась стайка дерзких, злых, постоянно усмешливых, а теперь бледненьких, чернявеньких пацанят и девиц, — корреспондентов демпрессы. Всё время, по чьему то попущению, здесь всё время брезгливо околачивавшихся, вынюхивающих, высматривающих, воровато записывающих или наговаривающих на диктофоны клевету и издевки для НТВ, «Коммерсанта», «Московского комсомольца», «Эхо Москвы» и прочей нечисти. Причём очень заметно, что чем хуже у нас происходили дела, тем веселее они становились. Если же у нас какая-нибудь удача, они — мрачны и озлобленны. Эх, не научились мы давать хорошего пинка кому надо. Только друг другу отвешиваем лихо. Лапти мы и в этом.

Теперь эта шушера нерадостная. Притихли чего ж вы? Ваши побеждают. Пляшите! Обкакались, «герои». Глаза прямо ангельски раскрыты, ищут помощи и защиты у всех. Так то вот, поганки, попотейте теперь холодным потом. Отработайте хоть этим — страхом за свои шкуры, за свою ложь, яд, гнусную, неблагодарную подлость.

12 часов 20 минут. Подошёл Николай к окнам выходящим на набережную! Там — около двадцати БТРов и танки. За ними, спрятавшись стояли кучами солдаты в бронежилетах. Трухлявые “вояки”, разыгрывают из себя рисковых Рэмбо или всяких там Терминаторов, насмотрелись, наелись плебейской “воспитательной” похлебки демократической. Кто в вас пальнёт? Кому вы нужны? Да и почти некому и не из чего пулять в вас. Дай Бог лестницы то и подъезды Дома прикрыть.

18 и 19 этажи горят, в черном дыму, вырывающимся уже наружу здания. Вокруг в основном носятся БТРы, и из-за них орудуют наземные снайперы. Атака пехотой пока не происходит. Врываться в Дом они боятся.

12 часов 25 минут. Мужчина с приёмником, поймал коротковолновую радиостанцию за пределами Дома Советов. Слышны крики передающего: "Идите все на защиту Белого Дома!!!" Спасибо, друг, но уже поздно, этого не получится, не произойдёт. Сюда теперь и птичка не пролетит. Проспали. Об этом надо было взывать, хотя бы вчера. «Уже позже того».

Ельциноиды требуют безусловной капитуляции. Разоружиться и сдаться. Потом они обещают всех "просеять", грозясь разобраться с "боевиками". Кого они сочтут таковым – вопрос. Может, всех!

В окна видно, что на Бородинском мосту полно любопытствующего, глазеющего народа. Отовсюду за войсками идут массы людей. Зеваки стекаются на грандиозное, безплатное зрелище. В отличие от вчерашнего потока людей, пробившихся сюда с Октябрьской, из этих никто прорываться к осаждённым не собирается.

12 часов 30 минут. Загадочный демократический депутат Уражцев, организовавший прорыв и наш бросок к Дому Советов, освобождение нами осаждённых здесь, по каким-то волнам радио, призывает всех военных на помощь Дому Советов. Тоже, поздно дружок. И почему то ты не здесь, не с нами?..

Солдаты (в милицейской форме), перешедшие на сторону осажденных, почти спят, притулившись вдоль стен, на полу. Съели по предложенному кусочку хлеба, выпили по стаканчику минералки, всё, что осталось из имевшегося в Доме и сморило их. Взрывы, содрогание здания продолжаются. Звон рушащихся окон, а они… спят спокойно. Вот как устали, измотались, запутались в расчетах своих и здешних генералов. Что с ними будет дальше? Хорошее то вряд ли, а потому, самое разумное отдохнуть, набраться сил, для следующих «приключений». Бедные русские, чистые мальчики…

Много задремавших и в тёмном Зале заседаний.

12 часов 35 минут. Появились первые паникующие. Одни – "тихие". Носятся между людей, пристают то к одному, то к другому. Шёпотом, исподтишка искушают "свежими новостями", "сообщениями" и пр. Другие – "буйные". Те в голос, громко призывают сдаваться "пока не поздно", стращают, прельщают прелестями того мира, что за стенами, вздрагивающими от разрывов. Находятся и те, кто их осаживает, не даёт разгуляться.

Все радиостанци заняты общим – агитируют население страны "поддержать Ельцина", "спасти страну" от "красно-коричневой заразы". Утверждают: "Это необходимо!", спекулируют лозунгами, расписывают «доблести» военных расстреливающих "боевиков", "фашистов", засевших в Доме Советов. Призывают "встать на защиту России!" Вот подлецы какие. Всё перевернут с ног на голову.

12 часов 40 минут. Снизу выкрик: "Пулеметчики есть?!"…

Нашёлся какой-то инвалид. Поковылял по лестнице вниз, сменить, видно, убитого.

Хасбулатов, куря трубку, бледный, ходит между собравшихся. У него свободно берут интервью. Подбадривая, он сообщил, в частности: "Много москвичей идёт. Бросаются под гусеницы. Те, что на бронетехнике запрашивают командира: «Что делать?». Им отвечает командир: "Давить! Давить!…"

12 часов 45 минут. Многие в зале задремали. Грохот, звон, содрогание всего. Вот чудо! Немощь телесная – сильнее страха. Человеческое есть – человеческое.

В Моссовете в это время идёт заседание Чрезвычайной сессии. Передали, что там приняли решение о том, чтобы войска прекратили обстрел Дома Советов. Радостно было это слышать, но Николай не жалеет на сей раз, что он не там. Поздно. Декларации не помогут. Это уже мертвому — припарки.

12 часов 50 минут. Хасбулатов расстегнул светлый плащ, а под ним — белый, аккуратненький бронежилет вместо манишки. Да, ему надёжнее, чем большинству. Он устало отдыхает, сидя на подоконнике окна выходящего во двор. Рядом с телохранителями, земляками – чеченцами. Сидит среди "простых" людей, собравшихся здесь. Для чего эта демонстрация?

Опять сокрушительный взрыв. Всё опять содрогнулось. Хорошо построено здание Дома Советов. Кругом как крепость. Три – четыре этажа встроенных флигелей вокруг, принимающих на себя основную часть разрывов, надёжно защищают основное здание, 20-этажный "стакан". Другое строение давно бы развалилось от такой чудовищной, артиллерийской атаки.

12 часов 55 минут. Перешедшие на сторону Верховного Совета солдаты поднялись. Одни вооружены только дубинками, другие всего только лишь вещмешками. Им раздают оставшиеся какие-то сухарики и стаканчики с минеральной водой. Обращаются с ними со вниманием и приятием.

Парень, казак с медалью, по какому-то праву, полномочиями своими, предложил женщинам покинуть здание. Желающих оказалось немного. Одна женщина даже громко выкрикнула о несогласии своём. Подошли ещё какие-то два дяди в штатском. Уговаривают несогласных женщин. Потом перенесли агитацию свою в Зал заседаний. Женщины-депутаты тоже отказываются уходить: "Не пойдем!.. В заложницах будем оставаться со всеми. Уйдём как и все".

13 часов 00 минут. Снова прибежали снизу, спрашивают в зале врачей и санитаров. Уже никто не встаёт. Больше их нет здесь.

13 часов 05 минут. Паникёры и паникёрши множатся. Вслух тихонько и шёпотом они уговаривают всех уйти. Заявляют, что никто — ни армия, ни население — не поддерживают осаждённых.

13 часов 07 минут. В Зале, несмотря ни на что сохраняется общий, хороший, стойкий дух.

Сидя на местах, покашливая, продолжают красиво петь женщины: "Гори, гори, моя звезда". Ведёт это уникальное собрание-пение, депутат Челноков. Ведёт своеобразно. Запевает песни, одну за другой. У него хороший, густой голос. Песни при сильных взрывах сбиваются, но потом вновь подхватываются, поются.

13 часов 10 минут. Видно, как некоторые корреспонденты и иностранцы с аппаратурой пытаются договориться с осаждающими , чтобы пробраться сквозь атакующее оцепление, кордоны и в то же время сохранить "жаренный" дорогой материал, который они тут, порисковав немного наснимали, для эффектных репортажей. "Кому война, а кому – мать родна".

13 часов 15 минут. Ясно чувствуется общая неопределённость. Некоторые требуют позвать "президента" Руцкого и его "министров". Защитники практически безоружны.

Информации – никакой. Вельможные командующие непонятно чем занимаются. Каковы их действия? И есть ли они? Кому они звонят? Какую получают информацию? Какова ситуация? Что делать? Для чего их поставили на важные посты?.. Масса вопросов.

Штурмом брать нас войска не решаются. Почему? Не понятно по какой причине. Наверняка они знают ничтожную вооружённость защитников Дома. Не происходит этого наступления только по двум причинам; либо трусят, боятся за свою шкуру, либо не хотят, не желают выполнять приказы преступного начальства и так вот «пассивно» саботируют их указания.

13 часов 20 минут. Снова взрыв. Сильный. Здание опять задрожало. Сообщили, что по всей Москве идут бои с манифестантами, с применением огнестрельного оружия. От метро "Баррикадная" отбросили людей, желающих помочь осаждённым, расстреливаемым. Есть убитые и там.

С самого начала, у Дома Советов задействован ельцинский, прикормленный Кремлевский полк Барсукова — около 20 тысяч солдат и офицеров. Эти за "пахана" Ельцина, что угодно сотворят. Тем паче, что для них – нападающих – здесь опасности никакой нет, а барыши – будут! И какие! Немалые.

13 часов 23 минуты. Депутат И. Андронов говорит о возможности ухода пожилых, женщин и больных. Иначе скоро будет атака. Слова, сказанные из его уст подействовали.

13 часов 25 минут. Женщины, недужные, малолетние подростки оказавшиеся здесь, понемногу начали уходить. Тревожно. Что с ними будет? Как с ними будут обращаться ельцинские звери?..

Хасбулатов, так ничего вразумительного не предложив, покурив трубочку и отдохнув среди народа, пошёл к себе в кабинет. Показал себя народу. И то – хорошо… Другие начальники и не кажут себя.

Объявлено, что будет атака с вертолетов и танками.

Депутат Новик объявил, что к нам идут представители из Конституционного суда и "Субъекты федераций", для того чтобы вывести отсюда всех, кого возможно. А "кого возможно" и кого нет?

Идут вялые дебаты. Спор о возможных действиях и поступках среди депутатов Российской Федерации.

13 часов 30 минут. По внутренней лестнице происходило движенье. Из одной, поднимавшейся наверх групп, знакомый позвал Николая. Сказал, что они идут занимать оборону на верхние этажи и крышу здания, чтобы оттуда оценить обстановку и помешать высадке десанта с вертолета, если таковой будет. Он предложил Николаю идти с ними. Увидев что у них только один пистолет на пятерых, Николай было отказался, но потом махнув рукой пошёл за ними.

Не раз и не два им приходилось останавливаться и теснясь к перилам лестницы, пропускать несущих раненого, истекающего кровью, но чаще уже убитых. Во многих местах лестница обильно полита кровью. Ноги на ней непривычно скользят. Здесь особенно чувствуется пугающий запах крови.

Дошли только до 8-го этажа. Дальше идти невозможно. Едкий дым застилает глаза, сильней, чем знакомые уже газы «моей» милиции, которая шибко нас «бережёт» нынче. Горит оргтехника, да и обои, ковры… — всё сейчас из синтетики. К этой едкости, явно и значительно прибавлен запах горелого мяса и сладковатый — крови. Довольно часто приходится перешагивать через лежащих в разных позах людей. Повсюду много убитых, кровь на стенах, на полу, в разбитых комнатах… Пытались потрясти, узнать ранен ли кто? Никто из них не подавал признаков жизни, мертвы.

Идём по этажу. Пытаемся идти по разбитому коридору. Далее идти не удаётся, пламя из комнат и тот же едкий дым, раздуваемые врывающимся в разбитые окна ветром, останавливают. Решаем остановиться у одного из окон, выходящих на здание мэрии. Оттуда трусливо пригибаясь, перебегали к Дому, цепь за цепью вооружённые солдаты.

Едва они остановились, как страшенной силы удар сотряс весь основной цоколь здания. Ударная волна всесокрушающим вихрем пронеслась по всем помещениям, с хрустом, треском корёжа, ломая, вдавливая и сокрушая всё и вся, что было на её пути. Поднявшимся сюда повезло, несущая крепкая стена охранила их от смертоносного шквала. Другим повезло меньше. Тут и там лежащие отдельные части тел человеческих, брызги и мазки крови на стенах говорили о многом.

Старший группы, оценив обстановку, дал команду:

— Мы, как более выносливые, с парнями попытаемся пробраться выше, а вы (он указал на Николая и худенького паренька), спускайтесь вниз, ладно?

На лестнице они расстались. Смельчаки по разбитой лестнице, в дыму и пыли стали карабкаться наверх, а отвергнутые Николай с пареньком пошли обратно вниз.

Не переставая кашлять, как и все от едкого дыма, Николай едва различал усыпанные осколками стен и стекла ступени лестницы.

Спускаясь они слышали грохот разрывов, ощущали более сильные здесь сотрясения стен Дома, от взрывов тяжёлых снарядов. Цепко держась двумя руками за поручни, медленно спустились на 3-й этаж здания.

14 часов 20 минут. Вернувшись вниз, он увидел явное прибавление как собравшихся здесь людей, так раненых и убитых. И те и другие были без помощи. Или оказывать её было некому или уже безполезно.

Удивительно откуда здесь столько людей? Ещё вчера вечером и ночью встречались только отдельные фигуры в темноте. Казалось всё в Доме вымерло. Все ушли, в ужасе от предстоящего погрома разбежались. И вот на тебе! Сколько осталось! Сколько вместил в себя Дом, будто резиновый.

Зашёл Николай опять в центр сбора людей, в Зал заседаний. Там по прежнему темно, многолюдно. Опять же, никаких депутатских деяний, речей, голосований. Тьма, сильный кашель отовсюду и тихая песня, на удивление светлая “Подмосковные вечера”, потом фатьяновские песни, “Гори, гори моя звезда”... Да, это люди особые, с большой буквы. Ни паники, ни воплей, истерик. Спокойно встречают смерть, и мужчины и женщины. Как облечённые высокими полномочиями, которых знает вся страна, так и простые люди из ополчения, смиренно и скромно находившиеся под дождём и снегом у баррикад, застав на улице, в последний момент успевшие вбежать под крепкие стены спасительного Дома. Полное единение всех собравшихся, готовых к самой последней и страшной участи. Вот она — единая славянская, загадочная русская душа — одна на всех и одновременно у всех своя, особая. Вот оно — единое тело Христово, тело православного Отечества, зримо составленное здесь, как из верующих, так ещё и непросвещённых, но сердцем своим чистым, вставших за други своя, освятившихся духом святости. Русь, святая Русь!..

Носилок с телами, приставляемых у стен все прибавляется и прибавляется. И всё несут, сверху и снизу. Здесь — сердцевина здания. Здесь — те восставшие против беззакония, разбоя диктатуры — народные избранники, верные защитники интересов поруганного, обобранного и униженного народа. Соль земли русской. Здесь и самое безопасное, многолюдное место в Доме.

Сквозь постоянный и привычный уже треск пулеметов и звяк разлетающихся стекол, время от времени разносится страшный треск, грохот разрывов, подскок здания, вздрагивание стен. Это от снарядов, от выстрелов танков на набережной. Хорошо работали при социализме, строили на совесть, возводя это здание! Другое давно бы уже развалилось. Треснуло, рухнуло бы, завалив всех заживо.

Кто-то поймал по приёмнику плохо слышный голос Ельцина. Разобрать ничего не возможно. Понятно только, что этот мордоворот торжествует, изображает из себя “миротворца”, гаранта мира и порядка.

14 часов 25 минут. В фойе Зала заседаний, как наиболее защищённого места, приносят раненых. Среди них молоденького паренька – бойца с простреленной кровоточащей ногой. Сильно разворочено бедро. Видно, стреляли в него разрывными пулями. На носилках его несут четверо, на плечах.

Группа женщин около полусотни, вышла с поднятыми руками из Белого Дома.

Один парень в мегафон кричит тем, что снаружи, агитирует солдат образумиться, не выполнять преступных приказов. В ответ ему – очередь из БТР. Он, схватившись за окровавленное лицо, падает.

Наконец появилась и наша «власть». Баранников, Дунаев, Ачалов наконец появились. Стоя кучкой, в стороне от Зала, в полутьме совещались о чём-то своём. Шепчутся о чём-то в углу просторного фойе, уже совсем не обращая внимания на окружающих. Вид у них как у нашкодивших и не знающих, как выпутываться, вечных второгодников. Около них топчется грозная, хорошо вооружённая охрана. Бравые крепыши! Телохранители с новенькими автоматами. Они то вооружены очень качественно, только понапрасну. Их бы новенькие автоматы защитникам, отбивающим нас чем попало от нападающих войск!.. Явно растеряны их подопечные — "министры".

Собравшиеся здесь, осаждённые люди им не нужны. Аплодисментов теперь на них не сорвёшь. Весь пафос, интерес к избравшему их народу — пропал в «министрах». Начхать им на всех, как собственно говоря и до этого. Не ради блага людей они выдвигались, а теперь задвинулись обратно, с высоких должностей. Генералы “вшивые”. Чем озабочены они сверх меры теперь? Нами? Спасением нашим?.. Да, ждите, не дождётесь. Своей шкурой зачесавшейся раззужены. Как блохи скачут и только бормоча на ходу, грозясь пальчиками, на отдельных мужиков с берданками или самодельными палками: “Не стрелять! Не стрелять!..” Мелькнул где-то молнией и “президент” с кавалькадой вооружённых до зубов телохранителей. Забегали блохи. Наверное, штанишки-то у них влажные.

Чтобы не видеть их и не разжигаться себя гневом, Николай вернулся в тёмный Зал. Там шла перекличка. Кто-то освещая свечой лист бумаги на столе президиума, называл фамилии депутатов, те откликались и их помечали в списке. Зачем это? Наверное для особых гарантий, при выходе.

Тут как раз и появились два “силовичка.” Захотели так, на всякий случай, обозначиться, мы мол тут, с вами, с народом.

Их заметили и кто-то из темноты Зала напомнил всем, что эти «храбрецы» сотворили создавшуюся ситуацию. Они давали указание идти на прорыв мэрии, ехать в Останкино, порвали достигнутое несколько дней назад мирное и достойное соглашение, а теперь вот их отвага куда-то пропала.

Один мужчина громче всех, хмуро ворчал:

— Говорили-то эти «генералы» раньше, с балкона складно. Что же они, лампасы хреновы, "министры" долбанные, ничего так путного не сделали: ни оружия нам, ни обороны надёжной, ни помощи никакой… Порядочные люди пулю в лоб себе после такого пускают, а эти после такого ходят, носы кверху, уговаривают… за что они так усердствуют? Чтобы не кончили их бывшие приятели? "Герои", "генералы", "министры", "президенты"… Тьфу!.. Пакостники ельцинистские, перебежчики постоянные.

«Министры-генералы» и примкнувший к ним «спикер» Хасбулатов, стали горячо открещиваться. Замахали руками. Суть их речей была такова: “Да вы что?!. Это не мы, не мы! Где, когда?.. Народ сам захотел. Как сюда рванули, через полгорода пролетели, всё смели на пути. Так и потом сами шли напролом, стихией своей на мэрию кинулись, потом на Останкино… Не мы! Своя, ваша свободная инициатива, народа... Никто из нас не гнал! Нечего на нас всё валить!..”

Ну что им, подлецам, врущим в глаза всем слышавшим и видевшим их пламенные призывы с балкона, по микрофону. Плюнь им в глаза, а им всё — «Божья роса».

Своим «демократам», которым они прислуживали до этого, на таких же должностях, устроили бы они им такое... Те мигом, без разговоров, линчевали бы их и всё. А у нас, патриотов — всё можно, всё пройдёт. Мы же — добрые. Нам нельзя быть строгими, наказывать подлецов. Им — можно, нам — нет.

Министры тихо, с позором исчезли.

(Заметка об одном из «министров» - Баранникове. Потакает наркотикам.)

14 часов 30 минут. Рискуя нарваться на пулю снайпера, Николай осторожно выглянул в разбитое окно. Много БТРов и танков на набережной. Группы людей на крышах домов, на мосту, на набережной. За рекой — более десятка тяжёлых танков, изрыгающих огонь. Боятся чего-то, что ли, вблизи? Или для баллистики, более сильного, точного попадания, удобства обстрела?

Опять тревога. Ребята с лестницы разогнали всех любопытствующих. Внутри двора все шикарные новые "Волги" Руцкого засыпаны осколками.

Мальчишки, неизвестно как сюда попавшие, перебегают безстрашно у брызжущих стеклами от взрывов огромных окон Дома. Эти Гавроши вооружены как и основная масса защитников палками, железками и чем попало.

Пять весёлых мальчишек в строительных касках, с «оружием», оживляют обстановку. На ходу, жуют "бойцы" что досталось из разбитого буфета, довольные. Для них это – "войнушка".

Взрывы разворачивают стены. Всё очень сильно разрушено. По точной наводке в кабинет Саенко, где ночевал Николай с русскими писателями, влетел снаряд. Разрушен до основания. Сотрудники едва уползли. Радиостанцию на 15 этаже разнесли в клочья в первые же минуты нападения. Хорошо сработали лазутчики и наводка!..

Второй случайный выстрел у нас, на широкой, парадной лестнице, ведущей к Залу заседаний, где сейчас — передовой рубеж хиленькой обороны. Казаки кричат, нервничают. Отдельные выстрелы с обоих сторон.

14 часов 35 минут. В Зале заседаний, уже совсем другая атмосфера. Никакого сна, тишины или песен. Деловитая, взволнованная деятельность.

Сказали, что первая группа женщин, больных и детей из 60-ти человек вышла с поднятыми руками из Дома Советов. Их встретила озверелая толпа демоноидов. Оцепление вынужденно было защищать вышедших от этих уродов. Что произошло дальше с изшедшими из Дома, было не видно: закрыли ветви деревьев. Что с ними будет? Дойдут ли до желанного метро? Все ли?

Сообщили, что идут бои на улицах. Разгромлены помещения редакций, запрещённых отныне любителями "свободы" газет: "Советская Россия", "Гласность", "Пульс Тушина", "День", "Литературная Россия".

Число осаждённых стало понемногу уменьшаться. Нервозность нарастает. Женщины, пожилые люди, дети и некоторые журналисты пошли на выход.

14 часов 40 минут. О диноко, по парадной лестнице к выходу, спускаются раненый парень, опирающийся на палку, с девушкой, наверное подругой его. Пройдут ли?.. Вряд ли. Последующие свидетельства подтвердили, что такое предположение, увы, во многих случаях реальное, увы, сбывшееся.

Опять выстрел, сильный разрыв снаряда. Содрогание всего здания. Чем это они так потрясают? Кто-то, из темноты Зала, видно военный, поясняет всем озабоченно: "“Похоже, они какими то необычными снарядами шмаляют. Может и вакуумными, кумулятивными. Тогда нам — хана. Ещё пяток-десяток ударов и нас не отроют и за месяц из под горы мусора...”

14 часов 50 минут. В Зале, для выравнивания занервничавшей атмосферы, снова начали петь, теперь уже в полной темноте. Последние свечи закончились. Слышна песня: "А я остаюся с тобою"…

Снова сильный грохот, треск разрыва, содрогание здания, звук осыпающейся лавины стекол. Кто то ещё утверждал, что они “болванками” обстреливают нас. Хороши болванки!.. Тот же, знающий человек, сообщил всем: «Точно, кумулятивными шмаляют, гады!.. Сколько жертв будет! От них мясо с костей как листья слетает. От людей – мокрое пятно остаётся, только брызги от мозгов и крови по стенам…"

Все на время страшливо притихли.

Депутат Челноков, преодолевая общее оцепенение, снова громко запел красивую, народную песню. Его постепенно поддержали многие голоса.

15 часов 10 минут. Песня смялась. Возник какой то гул в Зале заседаний. Многие кинулись туда. Что там?

Оживевший вдруг, снова появился перед всеми «министр» Баранников. Он громко представляет всем двоих военных пришедших с ним: «Это из «Альфы».

Зашептались, зашушукались все в зале, глядя с удивлением на странных «инопланетян». Те, в каких-то серебристых спецкостюмах и чёрных, больших шлемах, наподобие мотоциклетного, только более навороченных, с тёмным, угрожающим забралом — словно персонажи из фантастического фильма.

Баранников, тоном умелого конферансье подтверждая общие догадки, объявляет:

— Да, да из того самого, знаменитого подразделения. Они пришли к нам с предложением. Об этом скажет вам сам старший лейтенант, — потом по свойски предложил одному из пришедших, тому, что повыше. — Говори, Серёжа.

Войдя в Зал заседаний, военные уважительно сняли шлемы и держали их в руках.

Не спеша, «космонавты» вышли на середину президиума. Кто-то их заботливо подсвечивает фонарём, чтобы они были всем видны.

Один из них, кого Баранников по свойски назвал "Сережей", важно заявляет:

— Мы не политики. наша работа другая. Мы были в Афгане. Брали дворец Амина, в других местах... Мы не хотим в вас стрелять. И пока не стреляли. Хотим вас вывести отсюда. Помочь уйти. Если конечно вы этого захотите, согласитесь сдаться. Обещаем вам защиту свою».

Стоящие на сцене сообщили и о том, что по своей инициативе, они с трудом договорились с командованием о ненападении, что покидающие сие здание не будут перебиты.

— По установленному нашим подразделением коридору, доставить вас куда захотите. Либо на автобусах до ближайшего метро. Или пешком довести вас туда. На улице собралась толпа озверевших лавочников, пьяного хулиганья и оголтелых ельциноидов. Чтобы они не растерзали вас, мы доведём, под своим конвоем до ближайших станций метро "Баррикадная" или "Улица 1905 года". Либо на автобусах отправим вас по домам.

Для пущей убедительности, "космонавты" напомнили о том, что готовится штурм здания, в том числе с применением газов и авиации. Всё готово для быстрого уничтожения осаждённых».

«Космические» парламентёры от враждебной стороны, для убедительности ещё раз напомнили о том, что предложенное ими, является последним шансом для осаждённых, возможностью остаться в живых. Находящимся в здании Дома предлагается добровольно выйти.

Это был — ультиматум.

После этих слов бойцы "Альфы" отошли в сторону и стали ждать общего решения.

Возникла распря. С трибуны и в зале, через микрофон и без него, стали горячо обсуждать сложившуюся ситуацию и предложенный прибывшими выход. Одни были за то, чтобы не поддаваться на шантаж пришедших и тех, кто их послал, до конца оставаться здесь и погибнуть под разрывами и пулями или от удушения газами. Другие, высмеивая "глупую" решимость первых, настаивали на «разумной, реальной» оценке сложившейся безысходной ситуации. Они призывали к сдаче, к выходу из сотрясаемого от разрывов тяжелых снарядов, горящего уже Дома Советов.

Депутат И. Андронов сказал:

— Они готовы нам помочь. Почему мы им не верим?..

Положение у нас таково. На ступенях, вы видели "защиту", у которой нет оружия, патронов. Там, за стенами, танки, войска, ОМОН. Толпы пьяного хулиганья. Здесь ещё есть женщины и дети…

Сейчас выбор. Или смерть. Или жизнь и борьба… Она не останавливается. Съезд мы провели. Всё в рамках Конституционного поля. Большего теперь здесь мы сделать ничего не сможем.

Ради сохранения своих жизней, которые нужны нашим близким, детям, на благо всё той же Родины нашей, согласитесь на единственное разумное решение сейчас…»

Двое – трое на него попытались было заворчать, но не получилось.

Баранников горячо поддержал его и быстро исчез куда-то.

Женщины – патриотки, защитницы Дома, стали ругать примолкших депутатов:

— Напелись? Разбегаться теперь?.. А как же те, кто лежат грудами вокруг Дома Советов, которые безоружными защищали вас? Они что, напрасно полегли?.. Чтобы вы здесь несколько часов попели, поболтали и благополучно разошлись «до будущих сражений» с кастрюлями дома?.. И эти — "начальнички" — где? Опять попрятались, молчат. Вы их повыбирали, предателей. Заварили кашу!..

Их поддержал мужчина:

— Говорят эти «генералы» с балкона красиво, зазывно. Что же они, лампасы хреновы, «министры», новоиспеченные вами недавно, ничего так путного не сделали. Порядочные люди пулю в лоб себе пускают, а эти после такого ходят, уговаривают... За сколько? За что? – За то, чтобы не кончили их? «Герои» эти – Баранников, Ачалов, Дунаев с «президентом»-Руцким.

— Они пошли штанишки свои посушить, — предложил свою версию пожилой мужчина от дверей.

На него шикнул кто-то из депутатов:

— Ну вы это!.. Не очень-то!..

— А чего? Не так, что ли?!.. — отважно подтвердила женщина.

— Они сейчас в посольства всякие звонят, — поддержала её подруга по круглосуточным бдениям на улице. — Драпать отсюда в Африку или куда там захотели. — Мы остаёмся, — решительно заявил безстрашный мужчина и кивнул на "космонавтов". — А вы давайте, вон к этим, в лапы идите, под дубины и пули!

Наступила долгая, неопределённая пауза. “Альфовцы” медленно и чинно удалились.

Снова в Зале пошёл раздор. Одни стали соглашаться на сдачу и выход. Другие горели непримиримой жертвенностью. Победили первые. Дружно начали все вставать. Собираться в путь-дорогу. Куда она приведёт? Какая будет?..

Недоуменно и с сожалением смотрел на эти сборы Николай. Не хотелось ему уходить. Как то уж слишком просто, обыденно наступил конец всему. Ну что поделать? Воля большинства. Как её нарушить? Не орать же в исступлении о своём несогласии. Жаль. Столько всего было положено, отдано и... «привет-привет» что ли?... Хотя “ещё не вечер”. Неизвестно какой выход и проход будет? Может ещё нахлебаемся всласть…

Повсюду собирались в группы, выходили, вначале женщины и оказавшиеся здесь немного детей... К ним подсуетились, втесались разные там «инструкторы», лазутчики из «органов», более полусотни, орава писак-журналюг. За ними опять группа женщин... Процесс пошёл. Обратный, рассасывающийся, распадающийся...

15 часов 50 минут. Видно для того, чтобы подтолкнуть нас к быстрейшей капитуляции, снова возобновился обстрел Дома из тяжёлых орудий и пулемётов. Два мощных взрыва. Здание вновь "охнуло", задрожало. Двое каких-то пришедших мужчин в камуфляже, расспрашивают всех, ищут Баранникова. Говорят, что у него есть ФСБэшные карты, планы всех подземных ходов, коммуникаций Дома Советов. Это нужно для ухода, для спасения многих раненных защитников Дома, которых не выпускают ельцинские каратели. Расстреливают их сразу. Ответа мужчины не получили. Баранникова и других лампасников-«министров» нигде нет. Мужики ушли, кляня "силовиков" – предателей, подлецов.

16 часов 00 минут. Несколько мужчин из передового отряда на 2-м этаже спешно поднялись наверх. Этаж снова занят нападающими. Они сдержанно поделились пережитым. Как вынуждены были отползти, оставляя убитых друзей и раненых; одного с размозжённой головой, других - с пулевыми и осколочными ранениями. Одно из изобретений человечества — пули со смещенным центром. Они проделывают в теле человека множество смертельных траекторий, разворачивая все внутренности. Все изуверские способы убийства здесь — применены.

Уставшие, измученные защитники присели отдохнуть. Это — настоящая соль земли Русской. Без генералов, практически без оружия, а — воюют. Здесь тоже слои. Как фронтовики в Великую Отечественную войну, так и сейчас. Важные тузы - генералы, штабники всегда убегают первыми, всякие там особисты, журналисты и политруки… А они – рядовые работяги войны, некрасивые, измазанные гарью и пылью, не толкающие речи, чумазые от грязи и своей крови, они стоят. На них всё стоит. У них свои неброские повадки, свой замкнутый, скромный вид. Печальники, трудяги России!.. Только ими она и держится.

16 часов 05 минут. Снова мощный взрыв, потрясший стены здания. Здание вновь «охнуло», задрожало. Боевым снарядом сильно повредили стену вверху здания. Пожар. Огонь охватил многие помещения здания, но особенно полыхал от 6-го и 7-го этажей и выше...

Унесли по лестнице ещё несколько носилок с раненными. Вынесли и тяжело раненного в живот. Он стонет. Несущие подбадривают его. Тот едва жив. Глаза закатились почти. Дай Бог ему и другим раненным выжить! Господи, помоги им. Ты Один только тут — надежда верная и опора. Убитых никуда не несут. Штабелями, друг на друга, складывают у стен первого этажа, подвал и большая часть 1-го этажа заняты ворвавшимися карателями.

16 часов 25 минут. В Зале, среди оставшихся, наступила неопределённая тишина. Настроение у всех, потерявших прежний ясный, твёрдый ориентир, прежнюю цель – почти нулевое. Сказываются и долгая, предельная усталость, приобретённые здесь простудные болезни.

Вспомнились Николаю укрепляющие слова из Евангелия: «Претерпевший до конца, тот спасён будет» и апостола Павла: «Бог дал нам духа не боязни, но силы и любви и самообладания». Молились даже за убивающих их и первомученник архидиакон Стефан и Сам Господь распинаемый. Действительно, хоть и озлобленные, опьянённые противной идеологией и данным им временным всевластием над осаждёнными, но на самом же деле «не ведают что творят», эти бедолаги-убийцы вокруг Дома. Куда они себя готовят?.. В муку вечную. Не ведают, забыли замутнёнными мозгами своими, что все давать будем ответ за деяния свои на Страшном Суде перед Ним, предупреждавшим: «Не знаете ли, что тела ваши суть Храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою». Кровью Его, Бога мы все куплены!.. Забывшего это, оскорбляющего предназначение своё, соучаствующего в преступлениях ждёт страшная расплата. Кровь проливаемая невинными людьми, непременно падёт на их головы, как кровь Авеля будет вопиять от земли на них всегда. Не даст им покоя нигде. Говорили же святые: «Тяжёл грех, а тяжелей того ответ за него». Тем более такой грех. Намного лучше уж уйти со «станом погибающих».

16 часов 30 минут. Офицер "Альфы" вернулся с ещё большим количеством своих однополчан. Их около 20–30. Теперь они держат управление происходящим, настаивают принять быстрее общее решение: "В противном случае никто не даст гарантий вам. Любого застрелят или разорвёт толпа собравшихся рядом. Решайтесь!"

Явно, что командный тон "космонавов" над осажденными, получен ими не только от своих командиров, но и от передавших им свою власть, предавших обороняющихся "министров" и "президента".

Женщина спрашивает:

— А где Руцкой, Ачалов? Где они, эти «наши»?..

Ей кто-то отвечает:

— А кто знает! Наверное, у себя. Государственные дела всё решают. Стратеги!

Другой голос:

— Бегали тут, суетились по своим делишкам каким-то.

— Да смылись они наверное, уже отсюда. Дома сидят, — предположил кто-то.

На него загудели, но неоднородно.

16 часов 40 минут. Не так давно шумный, промежуточный депутат Румянцев устроил в зале истерику, торопит всех. Предлагает "благоразумие": "Никто вас не тронет. Не бойтесь!.."

Много ещё несогласных. Опять спрашивают:

— Где Хасбулатов и Руцкой? Пусть скажут от себя-то. Они-то знают, что и как сейчас… Где гарантии, что так и произойдёт? Как эти вот «инопланетяне» обещают..

Погудели. Наконец умело взял слово депутат Бабурин. Он сказал:

— Спокойно, друзья. Решено, что будем выходить. Другого ничего не осталось. Кто хочет, кто имеет желание и возможность биться до конца, пусть остаётся. Честь им и хвала.

Основная же масса людей здесь гражданская и мало чем могущая воевать. Жертв положено здесь — предостаточно. У всех есть семьи, родители, дети. Вы нужны им.

Выходим, но соблюдая порядок. Без криков. Выбора у нас, как такового уже нет. Нам даны немногие гарантии… Надо ими воспользоваться.

Вначале пойдут оставшиеся здесь женщины и люди преклонного возраста. Затем мы, депутаты и руководство. Потом военнослужащие, защитники Дома Советов».

Появился и "спикер" Хасбулатов. Он вышел к трибуне и поддержав Бабурина, негромко произнёс последнюю свою «тронную» речь:

— Похоже, что мы всё же должны будем покинуть этот Дом. Наш идеализм получил удар. Мы за это время стали самыми твёрдыми сторонниками реформ, но благо не только в том, что в Российской Федерации наш принципиализм вошёл в норму. Да, мы наделали ошибок. И вы, и я. Их не совершают те, кто ничего не делает. К концу нашего пребывания здесь, мы стали профессионально полезными. Подвели большой пласт под законность и порядок. За нами — наш народ, хоть и лгали ему на нас, а про них нам. Правда вскроется. Наш Дом — Дворец стал и символом наших достижений, нашего трагического периода, может быть, последнего. Так, вероятно, суждено Всевышним. Надо пройти и путём мук.

Голос из зала:

— Россия – не только Москва. Давайте в другом городе России работать!

Его поддержали:

— Можно!

Хасбулатов подленько от этого предложения ретировался, буркнув на прощание:

— Простите меня.

И ушёл с трибуны.

Видя, что массового движения в Зале всё таки не происходит, вновь общее внимание занял Бабурин:

— Мы сделали всё. Не наша вина, что Ельцин, министр обороны Грачёв и министр внутренних дел Ерин предали нас, предали Россию. Давайте продолжать бороться за людей, за Россию.

Депутаты проголосовали. Сторонники капитуляции возобладали.

Не сразу, немного погургурив, все свыклись с этим решением. Организованно стали готовиться к выходу.

16 часов 50 минут. Депутаты и другие присутствующие стали прощаться друг с другом.

Крепко, основательно обнимались, прощаясь, и защитники Дома. Крепкие, молодые, красивые мужики и парни. Многие из них– навсегда. Признания в симпатиях, договоры о встречах… Говоры: "Это ничего, прозреют… Узнают правду. Люди поймут…" Один пожилой подправил: "Не скоро только разберутся-то. Мы, по-видимому, не доживем наверное до этого". А то и вовсе слышалось такое: "Узнают? Как же!.. Дадут узнать как на самом-то деле эти Сванидзы, Курковы, Киселевы и прочие Познеры"…

После этого началось активное движение кашляющих, сипящих и сморкающихся депутатов и иже с ними из зала. Все встали, пошли в освещённое фойе. Там стали рассредоточиваться по выходам к 8-му и 20-му подъездам.

Царило некоторое оживление от того, что наконец-то неопределённость так или иначе позади. Ожидание разрядки нависшей неразрешимости и даже близкой гибели ушло. Вновь появилась надежда на благополучное завершение событий. Было и страшно, боязно, но люди утешали друг друга. Не покидала уверенность, что есть какие-то нормы и рамки, за которые не могут переходить ни люди, ни власти. Конечно, теперь эти нормы сильно нарушились. Но упорная вера настойчиво билась: не посмеют же они расправляться так вот, "за здорово живёшь", со столькими людьми! Есть же законы, есть радио, телевидение, печать… Нормы, юридические законы, международные права… Они не позволят тем, кто вооружён и осадил здание, безчинствовать и совершить насилие над ними, безоружными. Ведь заключённые здесь по доброй своей воле – это же народные избранники, депутаты как никак Верховного Совета страны!.. Это парламент!.. Есть законы! К тому же нам обещали! Облечённые властью лица. Так что нечего пугаться и паниковать. Вперёд – к свободе, к дому, к близким и родным!, – так успокаивали, уговаривали себя исходящие из горящего Дома.

Оживлённые сборы захватили всех. Началась деятельная эвакуация. Депутаты и чиновники из одних комнат сновали в другие – с бумагами, сумками. На тех немногих, низких этажах, что остались в некоторой целостности. Кто-то, перекликаясь, искал знакомых, проверял содержимое карманов и сумок, чтобы ничего не забыть. По зову, по команде, к выходам пошли несколько групп осаждённых.

17 часов 00 минут. Решил Николай уходить отсюда с последними, не торопиться. Пошёл по балюстраде, вокруг зала заседаний, спустился ниже на этаж по лестнице. Там было основное место сбора, разоружение защитников Дома. У кого было вооружение, складывали горкой на полу. Небольшая образовалась горка.

Защитники начинают строиться.

Красивые, статные парни, не нюнясь, а пытаясь шутить, всячески хорохорясь. Соблюдая присутствие духа, бодрость, отвагу, строились в шеренги. Набралось их два взвода. Их особенно опекала целая толпа набежавших сюда, разоружающих их, разномастно закамуфлированная солдатня.

Плотным конвоем — оцеплением их повели к выходу. Они шли крепко чеканя шаг, прямые, несмятые. Краса, гордость Руси. Настоящие сыны Её.

17 часов 10 минут. В тёмном Зале среди расходящихся продолжаются голоса:

— Кто гарантирует неприкосновенность нам?…"

Другой голос, успокаивающий, обещающий шутливо:

— Я гарантирую.

— Кто "я"?

Женский голос:

— Баранников же обещал нам, и "Альфа" клянётся".

Отдельные невеселые усмешки: "Знаем мы эти "клятвы"…

Увы, но правы были недоверчивые. Теперь многие из них уже не могут "предметно" подтвердить свои опасения. Потому что их нет в живых.

17 часов 40 минут. Начался пожар уже наших нижних этажей.

Под бдительным оком пришедших "освободителей" продолжалось деятельное разоружение и построение мужчин, парней и подростков в 7-8 колонн. Всего защитников, оборонявших Дом, набралось здесь на данный момент и место около трёхсот человек.

Депутаты и другие присутствовавшие стали прощаться друг с другом. Признания в симпатиях, договоры о встречах…Говоры: «Это ничего, прозреют. Прозреют люди, поймут…» Слышалось и трезвое: «Не скоро только. Мы по видимому не доживем до этого».

Горка сложенного оружия была небольшой: пятнадцать-двадцать пистолетов, двадцать – двадцать пять автоматов и 30 рожков с патронами. Что это на такой Дом и на стольких бойцов?.. Уже построенные люди, ничего плохого не подозревающие, записывали и диктовали друг другу адреса, телефоны. Откуда только ни собрались эти прекрасные мужественные люди! Вся география страны! С Севера, с Урала, из Сибири, и с Юга – Приднестровья, и даже с Дальнего Востока услышали душой, добрались сюда, чтобы встать на защиту последнего бастиона, сдерживающего стихию беззакония, гибели страны. Люди простые, совсем далёкие "от политики", не имея никаких партийных чинов, каких-либо практических интересов, кроме как защитить Правду, Справедливость. Какие же они красивые! Стройные, с ясными глазами, улыбками. У них никто не может отнять их правоты и чистоты. Даже – смерть. Цвет нации, великой страны. Соль её. Как хорошо было около них! Не хотелось отходить. Смотреть бы на них, быть с ними, слушать их бодрые, безхитростные разговоры. То, как они договариваются встретиться завтра или позже, написать друг другу, приехать…

Тут Николаю пришла в голову страшная мысль, острая догадка, что после ухода гражданских лиц, их — защитников Дома Советов, этих разоружённых прекрасных парней и мужчин, вооружённые до зубов головорезы перестреляют их здесь как кроликов в клетке, а то и забьют, обезоруженных, ногами и дубинами.

Он бросился искать влиятельных «оппозиционеров». Разыскал депутатов Бабурина и Павлова. Отозвав их, изложил им свою тревогу, предложил:

— Пусть «Альфа» выпроваживают вначале защитников. На наших глазах! Депутаты России и аппарат Верховного Совета, как самый защищённый «контингент», должны уходить последними. Без нас, их здесь всех перебьют!..

Предложение было принято. Депутаты согласились с основательностью такой тревоги Николая и пошли к «космонавтам» договариваться о порядке выхода.

Так и получилось, по такому порядку. Но, увы, это ничего не изменило. Подлость, зло всё равно совершилось. Оставшихся повели не в 8 или 20 подъезды, а в противоположный выход, к набережной.

Первыми колоннами под конвоем «Альфы» через холл, на выход отправились оживлённые и полные достоинства защитники Дома. Шли они чётко печатая шаг, строго, будто чувствовали, что это их последний марш. Как на крыльях несло их духовное превосходство над «победителями». Но шли они прямо, торжественно, твёрдо.

За ними отправилась и последняя группа оставшихся ещё в Доме депутатов России, часть обслуживающего персонала Верхового Совета, прочие лица и те, кто счёл, что для совести и чести, если останутся жить, то чтобы не покалывали потом даже мелкие угрызения совести, лучше уйти с последними. Среди таких был и Николай.

18 часов 00 минут. Уже был вечер, когда бойцы «Альфы» вывели эту последнюю многочисленную группу из Дома Советов России. Люди вышли на прилегающую к Дому площадку, перед широкой лестницей, обращенной к Москве-реке. Под ногами хрустели куски стёкол, крошек белого мрамора и штукатурки стен, густо покрывавшем всё пространство около Дома.

За рекой – гостиница "Украина". Перед ней – сквер, а перед ним виднелись виновники сокрушительных разрывов и сотрясений Дома Советов — тяжёлые танки, расположившиеся у парапета набережной, прямо напротив Дома. Ещё ближе, уже на этой стороне набережной, куча бэтэров и войска в амуниции, с оружием.

Солнце светило прямо в лоб, навстречу появившейся из разбитых дверей большой группе людей, отсверкивая от осколков стекла, во множестве осыпавшихся от взрывов. Вышедшие были ослеплены непривычным ярким светом заходящего солнца. Пришлось даже зажмуриться от последних, горизонтальных, ярких лучей заходящего солнца. Ослепительные лучи били как раз оттуда с Кутузовского проспекта, с запада, откуда лупили по Дому и укрывшимся в нём, с той стороны реки тяжёлыми снарядами. Перед гостиницей “Украина” стояла дюжина новейших, приплюснутых как болотные, жирные жабы танков.

«Да, мощно нас обложили. Прямо – гражданская война в Конго или Парагвае», — горько усмехнулся про себя Николай.

Предельно щедрое солнце пронизывало своими лучами, ярко выявляя всё вокруг; дома облеплённые поверху снайперами и зеваками, мост пестреющий разноцветной толпой заполонивших его зрителей, войска с бронетехникой,.. и особенно яркоосвещённую для них площадку перед лестницей на набережную реки — арену с жертвами. Высвечивая всё до подробностей, светило как бы приглашало: «Смотрите, запоминайте всё покрепче! В том числе и вашу улюлюкающую подлость, дурь и низость. Чтобы потом не вопить: «За что нам!..» И тот образчик поведения, жизни человеческой, какой вы видите перед собой, на ступенях Дома Советов, по которым спускаются стройными колоннами защитников ДС и куда выводят оставшихся депутатов и граждан примкнувших к ним — последних защитников ваших прав и справедливости».

Конвоиры подвели выведенных к широкой лестнице, нисходящей к Москве - реке. Повсюду – на гостинице, напротив, слева, на крыше большого дома на улице Чайковского, на мосту перегороженном оцеплением милиции, ОМОНа и солдат, — находились большие скопления людей. Особенно на крыше дома, обширной, как внушительная арена стадиона — там просто не было свободного места. Как крыша выдерживала? Везде, отовсюду, с любопытством взирали на выходящих – как на диковинных зверей, ведомых укротителями.

С грустью Николай подумал, что так смотрели, наверное, с трибун на первых христиан, выводимых на арену Колизея римские язычники, ротозеи, предвкушающие потеху, жаждущие кровавого зрелища. Теперь и в этих ротозеях, проснулись древние, кровожадные инстинкты, посмотреть на показательное побоище непокорных. У кого то проснулся наконец запоздалый интерес и деятельное участие в событиях. Только жаль, что иного, уродливого, обывательского свойства. Вот, оказывается, в Москве сколько народа! И это только здесь. А то никого и не было!.. Сразу забросили все свои "важные" дела. Как же! Зрелище будет!.. Лучше, чем по "телику". В натуральном виде. Ну, смотрите, смотрите, милые, на тех, кто за вас на гибель пошёл. Больше теперь «дураков», в таком количестве может больше и не будет, некому будет вот так противостоять за вас. «Умельцы» хорошо "пропалывают" Россию, бдительно выкорчевывая из неё всё живое. После этого те, кто останется в живых из выходящих из горящего Дома, в свою очередь на вас будут смотреть. Как вы сопли пьяные размазывать станете из-за того, что обманули вас кумиры ваши "всенародно избранные", как обокрали, с работы прогнали, создали невыносимую жизнь… Смотрите с крыш, из-за углов и занавесок… Кроме этого вы ничего не можете.

Николай оглянулся назад, на здание ставшего таким родным, дорогим Дома Советов и ужаснулся. Все этажи цокольного, центрального здания горели. Беломраморный, белый, искрящийся, будто утёс из чистого снега Дом, был обезображен, объят пламенем и закопчён ядовито чёрным дымом. Как воронье крыло дым валил густо из его стен и вырывались рыжие языки бушующего в здании огня.

Вероятнее всего те, с кем был Николай вначале на восьмом этаже, поднявшиеся на крышу — сгорели. Во всяком случае, если они задержались там, то были отрезаны огнём от спасительного спуска. Если и опустились немного, им дальше огонь не дал спуститься ниже. Потому как горели сильно, плотно верхние десять этажей. Путь у них был только один — обратно наверх, к свежему воздуху, но и в ещё большее пекло. И так у многих кто был не внизу, у Зала заседаний, а выше... Они наверняка задохнулись от дыма, сгорели там, как и все, кто находился выше 5-7 этажей.

Упокой Господи их души. Дай им Своё милосердие. Прости им всякие согрешения, вольные и невольные...

Судя по разрушениям здания нам не стыдно капитулировать.

Необыкновенно тоскливо, жалко было покидать Николаю родной уже Дом. Тянуло вернуться в него обратно, и «будь что будет!..» Не подумал, а скорее почувствовал Николай зависть к тем, для кого всё уже было закончено: «Счастливые. Они уже Там. Надёжным, ярким путём спаслись. А ты вот копти теперь, продолжай накапливать здесь грехи. У тебя такого шанса теперь спастись, как у них — не будет. Всё, того «счастливого билетика», что предлагала в видении тебе, любящая тебя по-настоящему мать, — не будет. Надо было послушаться, матери то...»

Больно, горько было смотреть и на гибнущее красивое, белоснежное здание. Много доброго, значительного совершалось в его стенах в сентябре-октябре девяносто третьего года… Ровные, красиво отделанные стены были в оспинах очередей, с вырванными кусками уродующих облик воронок от разрыва чудовищных снарядов. Что ещё необычно!.. Много наверху Дома оставалось не разбитых окон. Но абсолютно каждое из них, было аккуратно, методично, ровно в центре, пробито одной пулей и стекла окон этих, изнутри были белыми, будто их чем то забелили изнутри. Что это? Почему так?.. Загадка.

Слегка свыкнувшись со своей непривычной ролью объектов грандиозного зрелища, вышедшие тоже стали оглядываться назад, на Дом Советов.

Дом горел. Закопченный вверху. Сильно разбитый. Нижняя половина его, хоть и выщербленная с разной силы и глубины выбоинами, была по-прежнему сахарно - белой, но верхняя половина – густо черная. Из многих окон – чем ближе к крыше, тем больше, – пламя вырывалось из окон, образуя общую рыжую, коптящую стену.

Конечно же, закупленные предатели в погонах стреляли не холостыми снарядами из танков и даже не просто боевыми, а снарядами особой разрушительной силы. Они размолотили, разворотили участки стен. Здание сильно повреждено. Сколько доброго, хорошего, значительного совершилось в нём за эти две недели! Как оно красиво сооружено. Прямо – белый лебедь на берегу реки. И вот, оно обезображено, закопчёно, гибнет… Средь бела дня. В центре Москвы, столицы крупнейшего государства Европы!.. И общее отовсюду впечатление – "нормальное" будто. Протестов больших нет.

Воротилы «демократии» признались потом: «Если бы около Дома Советов было бы 70–100 тысяч людей, и не было бы провокаций со зданиями мэрии и Останкино, расстрел Дома Советов стал бы — невозможен». Этой, сотой части Москвы, не оказалось. И обильная кровь пролилась. И все устои государства — рухнули. Вот вам и «сколько праведников нужно, чтобы город стоял?»…

Судя по разрушениям здания и времени, которое держали оборону безоружные защитники, уходящим не стыдно было капитулировать, смотреть в глаза своей совести и чужой.

18 часов 25 минут. Из-под центральной арки Дома вдруг вылетел автобус ПАЗ и на бешеной скорости помчался вдоль здания в сторону улицы Чайковского. За ним гнались омоновский «газик» и две милицейские легковушки, непрестанно стреляя вслед. Погнался вслед за автобусом и БТР.

Кто-то сказал, что это Руцкой сбежал с ближайшими телохранителями. Поверить в то, что этот дядя так рисково себя поведёт, даже теоретически было невозможным.

18 часов 30 минут. Вдоль набережной, к сходу ступеней лестницы, подъехало пять львовских автобусов. Туда плотно загрузили ополченцев-защитников. Они входили сами, но за последними из них втискивались трое-четверо вооружённых омоновца. Вероятно, и там, внутри подъехавших автобусов, сидели тоже вооружённые конвоиры. Ясно: у всех видов подразделений здесь свои задачи и функции. Очень тёмные, специфические. Тяжело загруженные автобусы один за другим отъехали.

Оставшихся депутатов, сотрудников ДС и прочих «гражданских» лиц оставили ждать. Судя по заверениям "космонавтов", автобусы должны были вскоре, минут через пять–семь, прибыть обратно – за оставшимися. Метро – что "Баррикадная", что "Улица 1905 года", — рукой подать. Может, и действительно — автобусами безопасней. Вон сколько новорусских, лавочников или просто шпаны пьяной стоит под мостом и рвётся сюда, недвусмысленно жестикулируя и что-то резкое выкрикивая людям, стоящим под конвоем на широкой лестнице у реки. Хотя, может, и специально, для острастки, для того чтобы поверили выведенные, многочисленные зрители, и особенно засняли телевизионщики, что конвоиры – паиньки, защитники благородные осаждённых, ещё час назад ожесточённо стрелявших в находящихся в Доме Советов.

Автобусов нет и нет.

Прошло тридцать минут, сорок... час... а их всё нет! Яркое солнце на безоблачном небе совсем зашло за горизонт. Николай понял: что просчитался. Теперь уже наверняка, что вероломные, подлые кромешники дали приказ своему зверью, и те повезли защитников совсем не к метро, а скорее всего очень далеко. Подальше от глаз людских, от свидетелей. Уже полегли, наверное, под очередями убийц прекрасные мальчики, парни, мужчины, лучшие из лучших. Лежат они, сердечные, где-нибудь в подмосковном лесу, бульдозер сейчас вырывает для них безымянный, скрытый котлован. Но у Бога-то они не сокрыты! Он их, конечно, примет к Себе, утешит. Вечная им память…

Вечная память всем защитникам, последнего органа народовластия России, убиенным тогда и умершим от ран позднее… Вечная слава им и всем избитым, искалеченным омоновцами, милицейскими и военными — уцелевшим на время подранкам Дома, Останкино, площадей и улиц столицы, которые скончаются потом, а многие останутся жить, но на всю жизнь калеками, — вечная им честь и слава!

Белокаменные стены Дома Советов всё больше, на глазах чернеют от дыма и гари. Выведенные осаждённые стоят. Ждут. Разговаривают между собой вроде бы на отвлечённые темы, но предельно напряжены. Что замыслили ещё по отношению к ним сатанинские власти?..

По разному и внешне ведут себя конвоируемые. Депутат Константинов спрятался под чепчик-капюшон и опасливо выглядывает оттуда. Исаков же, Павлов и Бабурин ходят открыто, с достоинством.

Высокие парапеты лестницы не защищают от снайперов, но предохраняют от пьяной толпы. По одиночке и группами «смелые» ухари хотели вскарабкаться, их неспешно оттеснили солдаты оцепления.

Вместо ожидаемых автобусов, подъехал маленький микроавтобус, и из него выскочили трое жирных котов и кинооператор. Кто-то из знающих, указав на одного из жирненьких спешно поднимающихся вверх по лестнице, сообщил негромко рядом стоящим, что это — командир личной охраны, главный телохранитель Ельцина – генерал Коржаков. С ним особый оператор и телохранители телохранителя.

Лысоватый, невысокий тип в тёмном пиджаке, брезгливо, подчёркнуто не обращая никакого внимания на собравшихся, быстро, споро перебирая кривоватыми ножками, взлетел по лестнице и скрылся в дверях опустевшего Дома Советов. Оператор, забегая вперёд, снимал его проход. Выскочили навстречу и какие-то угодливые военные чины, встречая «дорогого гостя».

Долгое ожидание продолжается. Автобусов нет. Стрельба слева и справа. Стрельба в районе Трёхгорки. Стрельба и выстрелы и около выведенных узников. Время от времени им приходится приседать и прятаться за высокими, боковыми гранитными стенками лестницы… Разрывы и автоматные очереди вокруг, близко и вдалеке, повсюду…

Наконец, через полтора – два часа стояния на пронизываемой ветрами лестнице Дома Совета, в сгустивших вечерних сумерках, закоченевших людей «космонавты» повели направо, вдоль набережной, к большому, сталинских времён дому.

Ведут под обстрелом. Конвоируемые инстинктивно прижимаются к любым углам гранитной лестницы.

На ходу один из уважаемых пожилых депутатов России приблизился к старшему конвоиру, спросил его:

— И куда вы нас ведёте?

— Туда… – хмуро ответил тот и указал неопределённо рукой вперёд, в том направлении, где никакого метро не было.

— Вы нам гарантируете жизнь?

Только тут прозвучала правда.

— Нет, – негромко, определённо ответил старший конвоир.

« Прежде всего того возложат на вас руки, и будут гнать,

предавая в синагоги и в темницы, и поведут к правителям

и владыкам за имя Мое. Будет же это вам для свидетельства.

Итак положите себе на сердце, не обдумывать заранее,

что отвечать. Ибо Я дам вам уста и премудрость,

которой не возмогут противоречить, ни противостоять

все противящиеся вам. Преданы также будете всеми;

и некоторых из вас умертвят. И будете ненавидимы

всеми за имя Мое. Но и волос с головы вашей

не пропадет. Терпением вашим спасайте души ваши ».

( Лк. 21, 12-19 )

В НОВОМ КАПКАНЕ

(4 октября. Вечер)

Ещё при подходе к большому, добротному дому сталинских времён, ведомые заметили, что происходит нечто странное. Стоявшее у дома оцепление милиции и ОМОНа при виде «космонавтов», как пескарики от приближающихся щук, испуганно бросались врассыпную — залегали кто за чем, кто за мусорным баком каким, кто за углом дома или деревом.

Конвоируемых подвели к середине здания, где был цветочный магазин. Приказали входить в него. Магазин оказался сквозным, через него был выход во двор большого дома, выстроенного буквой «П».

Высокий знакомый парень из охраны Руцкого, почувствовав неладное, отскочил от входа в магазин, бросился бежать вдоль стены дома, вдоль набережной. Ему бросились наперерез многие из милицейско-омоновского оцепления. Что с ним стало?..

Желая подбодрить впереди идущего, сникшего совсем, маленького роста депутата России (судя по значку на лацкане), Николай сказал ему негромко на ходу:

— Чего вы пригорюнились. Это нам идти неуютно. Мы – никто. Неизвестно, что с нами будет. Вы же с полными правами идёте. Вы – депутат России… Ободритесь, вы – законный представитель высшей власти в России!

— Молчите!.. Молчите!.. — испуганно, умоляюще заверещал щупленький депутат.

— Эй, ты! Заткнись!.. Я тебе такую Россию сейчас устрою!.. — рявкнул на Николая находящийся невдалеке «космический» шлем с черной маской, закрывающей лицо.

«Раз физиономии за масками прячут, значит – хорошего не жди», — подумал Николай. Печально глянув на маску, он не стал продолжать диалог, благоразумно промолчал. Все «права гражданина» и даже депутата столичного горсовета здесь перестали «работать», отпали напрочь. Тут можно уповать только на Бога и терпеть всякое, самое ужасающее безправие и произвол тех кто при оружии. Дай Боже сил на это!..

Хвалёная "Альфа" сдала приведённую под их конвоем из Дома Советов группу людей в лапы других военных — без масок, одетых в основном в омоновское и милицейское обмундирование. Кому? Кто это, что за подразделение?.. Эти, следующие полновластные хозяева судеб сданных им людей, грубо обращаясь, повели всех в просторный двор.

Судя по всему, мариновали долго «космонавты» на лестнице у Дома Советов выведенных оттуда для того, чтобы заготовить поосновательней эту вместительную западню для узников.

Конвоиры космической «Альфы», сдав добычу, чуть подождали, когда из цветочного магазинчика всех вывалили внутрь сумрачного двора, пока не выдали как багаж последнего конвоируемого. После чего с чувством исполненного благородного поступка, «инопланетяне» скрылись в обратном направлении, закрыв изнутри дверь черного хода магазина.

Далее чувствовалось по всему, наступали совсем иные порядки. Тут, на этой территории; права, законы, нормы — совсем другие. У этих милицейских повадки бандюг, палачей, получивших на то власть. Переступив грань человеческого, соперничая друг перед другом низменным, в наглости, мерзости, жестокой озверелости, здешние конвоиры не скрывают, открыто демонстрируют подконтрольным себе свои худшие намерения грубым тоном, речью заполненной одним почти матом. Тут им вольготно. Свидетелей нет. Вытворяй с любым, что хочешь!..

В этом страшном дворе, куда вывели конвоируемых, снова, определённо дохнуло вязким, тошнотворным запахом смерти. Безносая витала сверху, злорадно ощеряясь беззубым ртом. Она накрыла своим смердящим, грязным плащом весь вместительный двор. Явно, что здесь будет похлеще, чем где бы то ни было до этого.

Введенным в мрачный двор людям было жёстко приказано идти с конвоем только налево, в угол двора. Там будто бы находился проход на волю, к метро, но только через три указанных, угловых подъезда.

В первый подъезд, угловой Николай не пошёл. Во второй тоже, направился он к третьему. Собрался войти в него, но услышал резкий крик из за двери и увидел, как прямо на него оттуда вылетает с окровавленным лицом тот маленький депутат Парламента страны.

«Уж если с ним такое вытворяют, то мне, чужаку в Доме Советов и вовсе туда соваться не стоит», — мелькнуло у ужаснувшегося увиденным Николая и он, свернув вправо, ринулся в арку проезда-подворотни. Там находилось несколько людей. Они сгрудились и тревожно выглядывали за внешнюю сторону арки. А там… Улочка простреливалась кинжальным, плотным потоком свистящих пуль. Что делать?

Николай предложил вслух:

— Надо попробовать пересечь улицу с другого места. Чуть подальше перебежать.

Пошёл скорым шагом из-под арки обратно в страшный двор. Свернул влево, в противоположную сторону, подальше от чёрного входа в цветочный магазин и указанных конвоирами трёх жутких подъездов в углу здания.

Здание было не замкнутым, буквой «П», заканчивалось открытым торцом. В конце его Николай с небольшой группой, пристроившейся к нему, свернул вновь налево, к улице. Высунулся было из-за здания-западни и резко отпрянул назад. Его чуть не скосила встречная очередь свистящих пуль. Улица и здесь вся простреливалась плотным огнём. Время от времени, по ней с рёвом проносились БТРы.

Чуть помедлив, Николай решил вернуться обратно, под арку. Там растерянных, но ищущих выхода из ловушки прибавилось. Николай, выдвинувшись к передним, вновь выглянул на трещащую и свистящую улицу. Положение прежнее. Огонь сбесившихся карателей не утихал и вряд ли в ближайшее время стихнет. «А после этого будет ещё хуже, будет поздно», – не подумал, а скорее почувствовал Николай. Будто кто-то ему сообщал, направлял: «Надо сейчас. Только сейчас!..» Николай послушался, не сказал, а выдохнул из себя решительно, будто перед прыжком через широкую, бездонную пропасть:

— Пошли!..

И рванулся вперёд, помчался отчаянно, что есть мочи, на противоположную сторону простреливаемой улицы. Автоматный треск резко усилился, превратился в грохот сильного камнепада. Свист пуль заложил уши. Слева и справа падали бежавшие за ним люди.

Когда они перебежали, спрятались от потока убивающего свинца и оглянулись назад, там недвижно лежали трое. Такова была цена дерзкого побега из смертоносного капкана. Их же, преодолевших непреодолимое, оставалось около пятнадцати. Потом, из свидетельств очевидцев, Николай узнал, что правильно он сделал слушаясь «голоса». Они поступили единственно верно. Все до единого, кто остался там, позади, были не только убиты, но тела их раздеты и поруганы, вывезены и сожжены. Вот как описал тогда в газете «Литературная Россия» свидетель происходившего там на следующий день водитель КРАЗа:

«Пятого октября, утром, мы выехали из нашего подмосковного совхоза на моём КРАЗе в Москву. Со мною были две наши сельчанки. Надо было на одной из московских баз забрать оборудование для молочного цеха.

Сразу за кольцевой дорогой нас остановили вооружённые военные. Подошедший капитан потребовал высадить женщин, ко мне же посадил двоих: лейтенанта и солдата. Те приказали мне ехать в нужном для них направлении.

Мы двигались в самый центр Москвы. Выехали на набережную. На Краснопресненской набережной, перед большим жилым домом у Дома Советов.

Лейтенант вышел, стал о чём-то говорить с оцеплением. Те пропустили, и мы подъехали к дому. Перед проездной аркой внутри двора стояла очередь из грузовых машин. Они были пустые. Обратно же из двора выезжали гружённые чем-то, укрытые тентом. Ждать пришлось долго.

Заехали и мы. Меня заставили развернуть машину и задом подать к центру двора, к сложенной, большой горе чего-то. Прежде чем лейтенант дал мне команду отвернуться, смотреть в другую сторону, я успел разглядеть, что это была гора человеческих тел, некоторые из которых были завернуты в целофан. Резко пахло какой-то химией… КРАЗ загрузили, и мне приказано было выезжать.

Окольными, безлюдными улицами мы выехали из Москвы, пересекли кольцевую и по одной из трасс уехали километров на двадцать от Москвы. Там мне приказали свернуть в лес. Проехали по лесной дороге, до места, где экскаваторы рыли большой котлован. Там тоже немало машин разгружали в котлован подобный моему «груз». Приказали и мне разгрузить кузов моей машины.

После этого последовала команда ехать обратно туда же… У того дома, куда надо было заезжать, опять стояла очередь из грузовых машин. Въезжали, загружались… и выезжали. "Груза" там не убывало. Наверное, откуда-то всё время приносили.

Уже в темноте, вечером, мою машину загрузили в третий раз. И я совершил в лес третью ездку, где снова её разгрузили.

После этого лейтенант, поговорив о чём-то с солдатом, приказал мне ехать. Сам слез, оставив со мной солдата. Не проехав и километра, солдат приказал остановиться, выйти мне из машины, спрыгнул и сам. Там тоже была вырыта яма, и в ней валялись тела людей. Солдат сказал, чтобы я подошёл туда поближе, и не оглядывался, сам клацнул затвором автомата. Всё во мне сжалось. Но выстрела не было. Солдат приказал остановиться. Подошёл, сказал, чтобы я быстро уходил и никому о том, что видел, где был, ничего не рассказывал. Я сказал, что без машины я уйти не могу. Солдат на меня прикрикнул, сказал что я ненормальный. У него приказ, он обязан меня застрелить, а я глупости говорю. Солдат серчая прикрикнул на меня: "А ну иди, или я тебя точно шарахну!.. Дурак, тебе жизнь дают. А ну бегом, быстро! Или я тебя!..» Он сзади два раза выстрелил куда-то в сторону, я побежал что есть мочи.

Только днём следующего дня, шестого октября я добрался до дома.

Думал вот думал, и решил написать. Чтобы люди знали правду.

Василий К.»

Перебежав простреливаемую плотным огнём улицу, разумно, не задерживаясь у края её, Николай и его попутчики быстро двинулись вглубь домов.

Сообразив, что не стоит идти влево к лежащей перпендикулярно улице и вдоль открытой, явно контролируемой осатаневшими мясниками набережной, Николай со спутниками побежали вправо, в противоположную сторону, наискось по засаженному деревьями двору. Но, пробежав с группой всего лишь метров тридцать, они опять натолкнулись на стену плотного огня, преградившего им путь. Пули вновь засвистели вокруг них, срезая желтую листву с деревьев. Беглецы отпрянули.

Они и здесь ещё в котле. Не в центре его уже, но всё же обложены пока крепко. Ничего не оставалось, как отступить назад в единственный дом за спиной, третий от расстрельного, сталинского, вытянувшийся вдоль заполненной ОМОНом и милицией набережной.

Вспомнились на скором ходу Николаю укрепляющие слова апостола Павла: «Бог сказал «Не оставлю тебя и не покину тебя». Так что мы смело говорим: «Господь мне помощник, и не убоюсь, что сделает мне человек».

Они пошли к правому, крайнему, подъезду семиэтажного дома. У входа, на лавочке, сидел окровавленный, совсем ошалелый от происходящего, сильно выпивший мужчина. Он безсвязно что-то бормотал. Едва возможно было разобрать то, что он мычал, тыкая пальцем в сторону близкого, высокого, из цементных плит забора. Он предлагал перелезть туда и там скрыться от убийц. Это был заманчивый выход. Поколебавшись чуть, Николай всё же не воспользовался располагающим предложением. И это, как оказалось потом, было тоже верно. Там, за забором фабрики, скрывалась многочисленная бдительная засада. Николай попытался вызнать от находящегося бедолаги подсказку: как, каким ещё путём возможно выйти отсюда. Ничего кроме пьяного бреда и безсвязных, пересыпаемых матом жалоб на "оборзевших ментов", которые, зная, что он живёт здесь и явно не подходит по виду к защитникам Дома Советов, всё же избили его жестоко и отобрали скудные деньги.

— Козлы! Гады, поганые!.. — ругань и плевки только и вылетали из него.

Особо маячить было тут неразумно, и Николай вошёл с группой держащихся его людей в подъезд.

Едва поднявшись на второй этаж, он увидел двоих, пугливо сидящих на ступенях. Услышал, как на третьем этаже впадшая в истерику девушка, отчаянно стучала то в одну, то в другую дверь и, плача, взывала впустить её. Напрасно. Ни одна дверь не открывалась. Будто подъезд весь вымер, был безлюден. Николай, проходя мимо, остановил девушку, чуть подтолкнул её вперёд, заставляя подниматься выше. Та на удивление сразу затихла и послушно пошла наверх.

На площадках пятого, шестого и седьмого этажей были ещё люди. Человек пятнадцать. Они печально сидели на полу, подоконниках, стояли, кое-кто тихо переговаривался. Радостно, но сдержанно они поприветствовали пришедших. И вскоре опять воцарилась пассивная, уже привычно гнетущая атмосфера ожидания разрешения плохого.

Ещё один мужчина хотел позвонить домой, успокоить близких. Звонит в одну, другую квартиру. Нигде не открывают. Хотя люди в это время везде есть. Результат тот же. И ему, несмотря на ласковые просьбы его не открыли. Дожили мы! И это в России!..

Подождав так со всеми с полчаса, ознакомившись, кто и откуда, как сюда попал, поговорив с подростком без каких-либо документов из Сибири, бывшим в Доме. Николай посмотрел на стемневшие окна и взглянул на свои часы. Покачав головой, он сказал:

— Без пятнадцати десять. Через несколько минут наступит комендантский час. Эти "гвардейцы" скоро будут тут и на "законном основании" схватят всех. А что потом будет с нами, одному Богу известно. Надо уходить…

— Как?! Куда уходить?.. — посыпалось со всех сторон.

— Куда угодно. Только подальше отсюда. Разве не ясно, что нас загнали в ловушку, обложили автоматчиками и скоро арестуют, а может рядом, за бетонным забором фабрики расстреляют, — сказал Николай.

Посыпались доводы о том, что это безумие, что никаких возможностей нет. Последним прозвучало, что здесь де безопаснее. Николай спросил:

— Почему?

— Тут всё-таки нас вон сколько…

— И что?

Услышал чисто интеллигентское:

— Ну, стольких они постесняются убивать.

Николай откровенно усмехнулся, сказал:

— Вы видели, как они все эти дни, особенно сегодня "стеснялись"?

— Эти вот подлые трусы – жильцы и сообщат про нас, что мы тут находимся, — со вздохом поддержала Николая какая-то женщина.

Приподнял бездокументного паренька Николай и сказал:

— Ну, как хотите. Мы пошли.

Чем то приглянулся, дорог стал Николаю этот светловолосый юноша и кого то ему напоминал… Да! Конечно же! Того русого, доброго паренька с «грозным оружием» в виде противогаза, который радостно встречал вчера, при подходе их к Дому Советов, после прорыва и быстрого марша через половину Москвы, освобождая осаждённых. И потом… в этот же день, через час… лежавшим бездыханным с простреленными бедром, животом и грудью на мраморном полу освобождённого Дома… Горько было вспоминать. Николай мотнул головой, отгоняя вызывающее слёзы воспоминание. Прижал к себе на минуту испуганного паренька, как сына. Взъерошил ему ободряюще волосы на голове и ласково, но и строго приказал: «Пошли!» Подчёркнуто, твёрдой рукой подтолнул его вперёд.

Они оба пошли вниз.

На следующем этаже они опять встретили слезливую нервную девицу, которая в этот момент, добившись , наконец, что ей ответили из гробовой тишины через какую-то дверь, умоляла впустить её только позвонить домой. Там, за дверью, не соглашались. Николай, махнув рукой на дверь, утешительно подтолкнул рассопливившуюся девицу вперёд себя. Та, почувствовав чужую волю, послушно, вытирая на ходу слёзы, пошла вниз.

Они вышли из подъезда на темень улицы, ярко освещаемой фонарями. Огляделись. Тут спутник Николая сообщил что в соседних подъездах тоже собралось немало людей и среди них его знакомый. Может пригласить и их?.. Николай не возразил. Паренёк быстро побежал в соседние подъезды. Споро обежав их он вернулся. Сказал, что никто не хочет идти с ними. Что же, не хотят, как хотят. Втроём они двинулись в опасный путь.

Вскоре обнаружили, что за ними увязался какой-то шустрый вертлявый брюнет. Николай не стал расспрашивать его, кто он, откуда и прочее, свернул в сторону, за край дома. И пошёл между домом и забором ткацкой фабрики, за ним поспешали и его спутники.

Закончился дом, забор и темень, они вступили в море ярчайшего рыжего света, ослепительно заливавшего всю набережную, густо усеянной, заполненной ошалевшими от свалившегося на них безпредела и нарушения всех человеческих норм, омоновцами и милицейскими чинами. Оглушённые алкоголем, неограниченной властью данной им на эти дни командирами, красовались они и здесь в наглости и властности.

Николай, разом отбросив отшатывающий назад страх, сжав в кулак всю свою волю, погрузив себя в молитву, безстрашно вступил на ярко освещённую площадь – арену, к пастям многих зверей.

Паренёк, прижавшись к нему, как ягнёнок пугливо посматривая по сторонам, прилепившись, шёл рядом с ним. Ушлый прибившийся ловкач схватил девицу под руку и довольно громко стал рассказывать ей что-то смешное, мастерски изображая её ухажёра. Внешняя безмятежность, балагурство жестикулирующего и нервно похихикивающего парня, сладострастно вцепившегося в девицу, помогали им, но не Николаю с пареньком. Теперь они были как бы отделёнными, уязвимыми, на фоне более выгодно, убедительно выглядевшей «парочки».

Николай на ходу усиленно, исступленно молился в себе, стараясь не смотреть на большие группы скучающих от безделья ОМОНовцев и милиции.

Так они шли мимо групп карателей к парапету набережной, выворачивая вправо, в противоположном от закопчённого Дома Советов направлении, в сторону серых громад омерзительного Центра Международной Торговли. Это был третий опасный этап выхода из западни.

Двое или трое очумевших от происшедшего за день омоновцев, поодиночке отрывались от своих групп, желая остановить идущих и устроить разборку. Твёрдое безстрашие, которое нёс в себе Николай, а – главное – милость Божья, молитва к Нему, невидимой рукой останавливали всесильных церберов и возвращали их обратно в группы, от которых они отошли.

Удаляясь от основной массы омоновцев, Николай чувствовал как сильное напряжение спадает. Чем больше удалялись они от Дома Советов, тем меньше было фонарей на набережной. Меньше было и церберов оцепления. Всё более утихала понемногу тревога.

Они шли по набережной параллельно длинному темному забору фабрики. Он звал, привлекал к себе кажущейся безопасностью, защитой. Николай верным чутьём не шёл к нему, вёл примкнувших к нему по открытой ширине набережной. Увидев во мраке перед собой почему-то не освещённую фонарями, нагло развалившуюся на набережной громаду зданий ЦМТ, Николай пошёл прямо туда, на неё, а не вдоль едва угадываемого в темноте скромного забора. «Пусть стреляют уж здесь, под окнами этих гадов», — решил Николай, сформулировав неясное, угадываемое направление.

И опять верно поступил. Вдоль приманчиво темнеющего фабричного забора стояли несколько групп милиционеров. Многие из них тоже с подозрительным любопытством взглядывали на шедших от Дома Советов. Николай усилил молитву. От двух групп тоже отделялись фигуры пожелавшие остановить идущих, но и они останавливались какой-то неведомой силой и возвращались обратно к приятелям по позорной службе.

Пройденный отрезок пути тоже оказался трудным, опасным препятствием. По широкой, длиной дистанции, вдоль которой кучками, скрываясь в тени деревьев, зданий, заборов стояли «стражи беспорядка».

Горбач "одарил" милицию дубинками и щитами. Ельцин пошёл дальше. Создал из них особые части– ОМОН. Переодел в пятнистые комбинезоны. Вооружил ещё пуще. Дал бандитскую "свободу" дубасить всякого, кто не ворует, не "имеет иммунитета", не является персоной- VIP . Так, в мгновение ока, возникла "национальная гвардия", из охранительницы населения своей страны, она переродилась в карательницу своего народа, по эталону опять же "хозяев" – США. В будущем армия наша будет и уже частично является – придатком оккупантов, американской армии. Совершительницей грязных, неправедных, преступных агрессий против собственного народа. Уже сейчас у нас количественный состав милиции и «внутренних войск» более многочисленный, чем сама Армия. Превышает численность личного состава Армии — в два раза!.. Это о чём то говорит?!..

«Внутренний враг» для правителей намного страшней чем внешний. Таково уже нынешнее, не скрываемое, уже явно, нагло демонстрируемое положение. Таковы перспективы, при нашем предательском отсиживании за шторами. Совсем немного осталось до кровавых ритуалов на наших площадях. Они, вот уже – происходят.

Окровавленными руками, ботинками, дубинками, автоматами, БТРами и танками этих вот "гвардейцев". Они стали не "берегущими" нас, а стерегущими, дубасящими и убивающими нас. Это не гаранты, стражи порядка, законности, а первые главные преступники их, источник опасности, агрессии. Не защитники, а почти сплошь оборотни, соучастники преступлений, в том числе и уголовных — с наркотиками, ограблениями, убийствами. Действительно массовые уже «оборотни в погонах». Ещё для этой цели был устроен гроссмейстерами этот второй, кровавый ельцинский Путч. Переворот направления деятельности правоохранительных органов, всех силовых структур как раз и произошёл в эти дни. Они перешли нравственный рубеж, определённо приняли сторону защиты бесзакония.. И в этом произошло, — "историческое событие". Об этом сказано в Библии:

«Не оскверняйте земли, на которой вы живёте, потому что кровь оскверняет землю, а земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровию пролившего её. Не должно осквернять землю, на которой вы пребываете, среди которой обитаю Я; ибо Я Бог обитаю среди вас».

("Числа". гл. ХХХ VI )

(Приводится из записок Императора, Царя – мученика и страстотерпца Николая II . В горькие дни его отстранения от власти и изгнания, когда он записал: «Повсюду ложь, обман, предательство и трусость…» – авт.)

И в этом – «историческое событие» этих дней.

Как удалось пройти и это препятствие, тоже – неизъяснимо. Чудо, необыкновенное. Божье чудо и заступление! Другого объяснения нет. Да, «без Бога – не до порога». «Без Мене не можете делать ничесоже».

Благополучно миновали путники и небоскрёбы ЦМТ.

Сразу за границей ЦМТ, на той стороне улицы, начинались жилые дома с безмятежно освещёнными окнами, праздно передвигающимися людьми, свет фонарей и тени, которые уже не пугали, а звали к себе неложно, спасая и укрывая беглецов.

С малой группой своей Николай пересёк последние метры, разделяющие плотно замкнутый «котел» от «свободной зоны». Очаг запредельного беззакония насилия и смерти остался позади. Впереди –видимая безопасность мирской, беззаботной, весёлой жизни обывателей. Напряжение спадало.

Они спокойно прошли через безмятежный квартал до пересечения широкой оживлённой многолюдной, ярко освещённой улицы. По ней сновали автотранспорт и трамваи. Много было разгуливавших, весёлых (!!..) людей. И это совсем недалеко от кошмара убийств, смерти! Хотя и здесь ясно слышны взрывы, стрельба. Пир во время чумы, да и только.

На пути к долгожданному спасительному метро беглецов неожиданно встретило новое препятствие. Они опять увидели зашторенные автобусы у обочины проспекта и милиционеров с автоматами, которые выборочно останавливали автомобили и проходящих людей.

Шустрый брюнет тут же легко отлепился от девицы и даже не попрощавшись юрко шмыгнул в отправлявшийся невдалеке трамвай. Николай расслабился, потерял бдительность и тут же был остановлен с попутчиками, одним толстым милиционером с автоматом. Тот грубо потребовал от них объяснений: кто они, откуда и куда идут. Даже не выслушивая ответы Николая, он затребовал документы.

Николай дал своё удостоверение первым, замирая от страха за паренька без документов. Но опасность оказалась не в нём, а в девице. Эта кулёма, закопавшись в карманах и сумке, не нашла документов. Милиционер стал орать, грозить и даже подталкивать всех к страшному, зашторенному автобусу, где разборка уже пошла бы другая, намного более жёсткая и, вполне возможно, последняя. Мобилизовав всё своё доброжелательное устроение, Николай стал всеми силами успокаивать, переводить на мирный лад милиционера. Тот же, дыша сильным перегаром, разбушевался ещё сильнее, тряся и толкая их автоматом к автобусу. Но и тут не оставил Господь прорвавшихся из стольких колец оцеплений.

Невдалеке Николай увидел милицейского офицера, более высокого ранга и более благородной внешности. Он бросился к нему, ища защиты. Тот, с минуту слушал Николая, потом заявил:

— А что я могу? У неё же нет документов, — кивнул он на неаккуратную девушку.

— Забыла дома. Мы ехали сюда вчера, не зная, что всё так случится!.. — взмолился Николай.

— Не знаю… Разбирайтесь с ним, — отбрыкнулся старший чин и отошёл.

Бугай в погонах вновь заревел:

— Пошли! Давайте быстро туда!.. — недвусмысленно показал всё на тот же зловещий автобус.

Девица вновь залепетала, сдуру губя все усилия напрочь, о том, что она буфетчица из Дома Советов. Разбуянившийся милиционер так и просиял, услышав об этом. Зловеще заухмылялся, решил поиграться как кот с полузадушенной мышью:

— Ну, давай, давай поищи… ещё поищи…

— Сейчас! Сейчас я найду!!.. — заверещала она. Отчаявшись в поисках обычным образом, она перевернула сумку вверх дном, высыпала всё содержимое на асфальт дороги. Повылетали какие-то упакованные пирожные, яркие конфеты, косметика...

Совсем потеряв всякую надежду на благополучный исход, Николай, равнодушно разглядывал прихваченные ею яства из голодного Дома Советов и лишь горько резюмировал: «У этих несчастных буфетчиц и на краю могилы будет желание что-нибудь да прихватить для себя. Глупцы… Неистребима торгашеская страсть».

Копавшаяся в горе своего барахла буфетчица вдруг торжествующе выхватила корочки удостоверения, сунула их бешенному милиционеру.

— Пошли! Пошли говорю!!! — тот уже ни смотреть, ни о чём и слышать не хотел. Пузом стал толкать их к автобусу.

В отчаянии Николай бросился опять к недалеко ушедшему старшему чину, взмолился:

— Нашли! Дали ему удостоверение, а он продолжает… Помогите!

Старший коротко глянув на удостоверение в руках грубияна, небрежно бросил ему досадливо:

— Да отпусти ты их.

Упитанный нижний чин не сразу, нехотя, отдал девушке удостоверение.

Николай первым сразу же быстро стал загружать сумку девицы барахлом с асфальта. Не давая добрать мелочь разную, схватил буфетчицу за рукав и потащил её в сторону, подальше от стоящего рядом разъярённого автоматчика, боясь, как бы тот не передумал и не принялся за прежнее. Она было попыталась вырваться, добрать барахло, но Николай, крепче ухватив её, потащил в сторону. Она, наконец дотумкав умишком, нехотя оторвалась от валявшейся мелочёвки, пошла, куда повёл её Николай.

Вот и освещённое многолюдное метро, хотя дело уже за полночь. Николай, входя в освещённый вестибюль, отругал себя: "Размяк, оставил молитву, и вот… Тут, рядом уже было. Чуть не задубасили всех… Опять, только милость Божья и спасла. Какой же Он – Милосердный!.. Сколько раз за эти два дня на краю был... Какие моменты страшные были!.. Вот - вот зацепят и… мимо. По краю ходил. И вывел Господь!.. Только Его чудом спасены. Слава Тебе, Господи, слава Тебе!.. Во веки веков!.. Аминь!», - проговаривал в себе, с восторгом Николай, едва сдерживая себя, чтобы не вырвались чувства наружу. Да. «У Бога милостей – много». Наполняясь чувством радости, ощущения прилива сил, вспомнил опять слова апостола Павла: "Все могу в укрепляющем меня Господе".

С удивлением, будто впервые, как вернувшийся с того света, воспринимал Николай и яркий свет, и обыденность поведения служащих метро, и веселие окружающих людей. Суету, грохот и шипение подъезжающих и отъезжающих составов…Он там, находясь в «долине и сени смерти», забыл, что это существует…

На перроне без сожаления Николай распрощался с попутчицей. После этого только смог расспросить более подробно, откуда, из какого места Сибири прибыл Алёша, юный попутчик, сострадалец его. Из какой семьи он, каковы его планы и т. п. Подсказал ему, как добраться к Казанскому вокзалу. Записал, если понадобится какая помощь, свой телефон. Выгреб все имеющиеся деньги. Их было на удивление не так уж и мало. На полдороги плацкарта пареньку хватало.

Обнял, дал Алёше последнее наставление своё:

— Не забывай одного важного урока полученного нами. Там, на баррикадах у Дома, мне один старенький фронтовик важную вещь сказал. Была эйфория, много людей, шум, крики… А он грустно произнёс: «На самом-то деле нас так мало!.. Это всё (он тогда указал на митинговавших) так… на полчаса – час. Настоящих работников для дел благих, Божьих, очень и очень мало». Не забывай об этом, Алёшенька. Береги себя. Душу свою — самое главное, сохрани. Без Бога – это невозможно. Поэтому всеми силами, всею душою прилепись к Церкви – спасительному кругу в бушующем взбаламученном море житейском. Прижмись ко Спасителю. Не забывай, Он нас вывел, провёл через все адские круги и цепи бесовские. Больше – никто, только Он! Благодари Его всю жизнь. И днём, и ночью… Прости меня», – поклонился Николай.

— Вы меня простите!.. — бросился было к нему Алёша со слезами. Николай потрепав его по давно немытым вихрам, подтолкнул вперёд. К подошедшему составу, надо торопиться — иначе скоро закроют метро и он не успеет добраться до вокзала.

Так тепло они распрощались и разошлись на разные платформы, растворившись в массе беззаботных, безпечных пассажиров.

Священник Виктор Кузнецов

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"