Я родилась 8 ноября 1934 года в Ульяновске, прекрасном городе на живописном крутом берегу Матушки-Волги. Это — город Симбирских поселений, мудрых великих людей и великих страдальцев. Так уж случилось, судьбу не обманешь — 56 лет я живу в Беларуси, моя семья выросла до четырех поколений. Мне посчастливилось иметь две Родины: родную и приемную. Многое их объединяет и роднит. В том числе и Великая Отечественная война, каждый год которой я вижу, как на ладони…
1939 год
Военные слухи, тревожные предчувствия, вещие сны… Всё это началось гораздо раньше 1941 года.
В том, 1939-м, году, родители переехали в небольшой районный городок Ульяновской области Мелекесс[1]. Город основали два брата татарина Меле и Кесс, навсегда запечатлевшись в его названии на радость единоплеменникам. Татар жило в Мелекессе гораздо больше, чем нас. Мои предки — русские. Наша семья переехала ближе к родственникам, которых было очень много: моя бабушка родила и вырастила 11 дочерей и 3 сына. Наша семья состояла из 5 человек: мать, отец, я (Тамара), сестра Нина, которая родилась в 1936 году, и брат Володя 1939 года. Купили недостроенный дом, корову и начали обживаться. Отец — рабочий в горторге — был замечательным специалистом по выпиливанию льда на реке Черемшан. Лед заготавливали для хранилищ, где сберегались продукты питания всего города, ведь холодильников мы тогда не знали. Поэтому решали жизненноважные вопросы всем миром. Среди спокойной, размеренной жизни в 1939году началась бело-финская война. Мужа тети Кати, маминой сестры, призвали на фронт. У них только что родилась дочь… Сегодня моя двоюродная сестра Лида живет в Самаре, муж ее — генерал в отставке, сын погиб в Афганистане в 1986 году.
В пять лет я уже понимала, что война ужасна. Мой дядя не вернулся, все плакали, проклинали войну. Дядю, благополучно отслужившего, настигла трагическая случайность. Шло время, был заключен пакт перемирия, муж тети Кати сообщил: «скоро буду дома»… Беда пришла нежданно: по дороге на вокзал в Финляндии его убили. И пришла первая наша похоронка. Горе охватило и больших, и малых. Сестра Лидия выросла, так и не увидев отца.
1941 год
Представьте себе такую картину… Жаркое лето в Поволжье. Мама с нами — на огороде. Кто-то из детей рвет траву, кто-то поливает, кто-то — просто играет… Вот и время обеда, мы собрались за столом, а папа — на работе. Радио ни у кого в городке нет, как и электричества. Без электричества ложились рано. Незаметно наступил замечательный летний вечер. Сестра и брат легли спать, а я сидела с мамой, училась рукодельничать. О том, что началась война, мы не слышали. Вдруг к дому подъезжает человек на сером коне, заходит в комнату и подает маме бумагу:
– Распишитесь!
Мама писать не умела, поставила крестик. А когда ей прочитали текст — громко заголосила. Оказалось, это — повестка на призывной пункт. Оттуда одна дорога — на фронт. Собрала мама котомку: вещи, продукты… И побежала на работу к папе — бежит, а повестку держит в руке. Отец домой больше не вернулся до конца войны. Мы так и не попрощались… Ничего не знали о нём всю войну, никаких пособий не получали, писем от него не видали.
Мама не работала. Жили мы только благодаря огороду и корове. Лысенка очень любила отца, он сам ее доил, а маму она не подпускала. Пришлось нашу коровку продать. Дедушка, инвалид без правой руки, решил, что на вырученные деньги купит другую корову, и пешком отправился в деревню Кошки. Хорошая коровья порода водилась в деревне Кошки – это около 50 км от города. Дедушка шел долго, а когда добрался, то цены на коров так поднялись, что ему пришлось доплатить и купить козу. Наша беленькая Маруська продержала нас всю войну, жила она во второй половине недостроенного дома.
Голод, нищета сразу охватили нашу семью, мы каждый день с надеждой провожали взглядами почтальона — ждали вестей от папы. В 1941 году ушли на фронт мужья сестер мамы Надежды, Прасковьи, Варвары, Серафимы, Пелагеи, Натальи. Тетя Наташа отправила на фронт мужа и двоих сыновей. К концу 1941 года мои родственники получили шесть похоронок. На руках осталось 19 человек детей, которых нужно было кормить — мы жили все, родные, одной семьей. Женщины не работали из-за отсутствия рабочих мест, к тому же все они были неграмотны. Быстро наступил настоящий голод. Хлеба давали по 400 грамм на человека в сутки, о спичках, соли, мыле и сахаре даже никто не говорил.
И спасение пришло с фронта. В город стали прибывать эшелоны раненых и эвакуированных людей, ведь мы жили в глубоком тылу. Вскоре наш Мелекесс превратился в большое пристанище для эвакуированных и раненых фронтовиков. А у людей – появилась работа в госпиталях.
Фашистская громада двигалась к Москве, шла эвакуация промышленности. Фабрики и заводы перебирались в Пензу, Куйбышев[2], Ульяновск, города южного Урала, Сибири. Через наш Мелекесс шли эшелоны на Южный Урал. В городе развернули госпиталь для приема раненых, он с каждым днем разрастался, в нем кипела круглосуточная борьба за жизнь людей. Эвакуированные, растерянные и подавленные, заселяли любое свободное жилье: даже комнатки и койки в ветхих лачужках древнего частного сектора. К нам в дом поселили троих евреев. В их багаже оказалось только самое ценное для них: печатная машинка, листы чистой писчей бумаги, копирка, много книг. Я еще не умела читать, поэтому определить их ценность не могла. Наши жильцы привезли с собой немного муки, масла, меда. Они отдали все продукты маме, и она готовила обеды на всех. Но нам недолго пришлось тесниться: как только фашисты продвинулись ближе к Москве, всех троих забрали и увезли на Урал. Только потом, будучи студенткой Ульяновского фармацевтического училища, я поняла, что это были ученые, а книги – научные труды. Мы, дети, долго вспоминали этих добрых, грамотных людей. Уезжая, они оставили нам все продукты, какие у них были. Моя мама их спрятала и держала только для больных. Лютая зима 1941 года запомнилась своим холодом, пустотой в магазинах, болезнями и единственной мечтой – поесть.
1942 год
В 1942 году увеличилось число раненых, битва под Сталинградом давала о себе знать. В Мелекессе, вдали от фронта, проходили учебу молодые призывники, втечение короткого времени их обучали владеть винтовкой и стрелять. Жили они в палатках и землянках на окраинах леса. И теперь и мы знали и понимали, как там, на фронте, и чем занимается наш отец, о котором мы по-прежнему мы ничего не слыхали. Руководство города обратилось к гражданам с просьбой об оказании помощи воинам. Короткое слово «помощь» вмещало в себя стирку белья, работу по хозяйству, сбор грибов, ягод и лекарственных трав, которыми изобиловали наши леса. Нашей маме повезло: она стирала солдатам белье. Прошло 70 лет, а мои глаза видят это, как сейчас… Вот несет мама белье в мешках, сразу раскладывает его на улице, иногда кальсоны и сорочки шевелятся от вшей. Мама поливает расстеленное белье кипятком, обваривая насекомых, потом — хорошо вытряхивает и кипятит на улице в ведре. Затем — сушка, глажка старинным способом — и вот она уже несет сдавать чистые мешки с чистым бельем. А возвращается – и всё повторяется заново. Денег у военных не было — они платили, чем могли. Маме давали мыло, иногда немного соли, спичек, тушенку…
Пережили лето — наступила осень. Вот и 1-го сентября — нужно идти в школу. Из старой одежды мне пошили платье, на рынке купили старые ботинки, смастерили сумку из мешковины, в нее положили карандаши, тетрадь – вот и весь скарб школьницы. Читать и писать не умел ни один ученик, мы все начали с чистого листа. До сих пор помню свою первую учительницу: истощенная старушка, с ореолом пышных седых волос, ярко-голубыми ласковыми глазами, с наброшенным на плечи белым пуховым платком. В первом классе мы читали только две книжки: букварь и арифметику. Выдавали один комплект на двоих учеников — учебников всем не хватало. Школа находилась в двух километрах от дома, в центре города, мы ходили кампаниями и весело болтали по дороге. В школе нас не кормили, так что мы приходили домой очень голодными. Вести с фронта ловили и пересказывали, как самое важное в жизни. Битву под Сталинградом, ее тяжесть и важность, понимали и взрослые, и дети, мы жили этой битвой. Когда мы шли из школы, останавливались на площади в центре города и слушали радио — ежедневную сводку на фронте, а дома нас ждали с новостями. И мы по-детски, своим не всегда понятным взрослым языком, передавали сводки о фронте. Нас ждали с нетерпением, как вестников, и радовались, если вести были добрыми. Кроме этого, в центре города каждый день вывешивался стенд о продвижении наших войск, старшие дети читали, нам рассказывали, а мы передавали своим родным и близким.
Зимой 1942 года тетю Катю отправили в Тульскую область рыть окопы для солдат и рвы для укрытия населения в случае налета фашистов. На руках моей мамы и тети Поли осталась ее дочь 1939 года. Бабушка болела, дедушка — с одной левой рукой, всех нужно было кормить, и мама стирала сутками, чтобы получить паёк…
1943 год
Наступил 1943 год, я перешла во 2-й класс, и уже знала, что хорошо учиться – несложно, даже интересно. К одной мечте – поесть вдоволь хлеба, прибавилась и вторая: носить одежду потеплее. Тетрадей нам недоставало, чернильницу с чернилами носили с собой в маленьком мешочке, привязывая к холщевой сумке. Так что ученика или ученицу можно было сразу узнать по сумочкам, перепачканным чернилами. Мы ходили в школу мимо большого госпиталя, рядом с которым разрослось большое кладбище. Весной, летом, осенью — всегда нас у забора встречали раненые, которые могли ходить, и расспрашивали о жизни в нашем городе. Однажды мы, три девочки, как всегда, шли той же дорогой. Вдруг один из больных нас попросил подойти. Подойдя к забору, раненый солдат спросил, умеем ли мы читать и писать. Во 2-м классе мы уже хорошо писали и читали. Больной рассказал о своем боевом товарище, тяжело раненном, который писать умел, но не мог. Он просил, чтобы кто-нибудь написал письмо его родным на Урал. В этой палате грамотных больше не оказалось. Я пообещала, что завтра приду и напишу письмо, которое он продиктует. Так и сделала: с трепетом вошла в палату, полную страдания, присела на краешек койки и написала с его слов письмо. Своему однополчанину он дал адрес, и взрослые отправили письмо по адресу, который я аккуратно выводила на треугольнике. Дошло ли письмо до родственников — неизвестно, но мы с девочками были довольны, что сделали доброе дело.
Удивительным образом это письмо вернулось ко мне в воспоминаниях в 2011 году. Я приехала на свою Родину и шла дорогой, по которой мы ходили в школу. А когда проходила мимо кладбища — передо мной выросли два огромных камня с черными плитами, где записаны имена солдат, умерших в госпитале. Я прочла все фамилии и вдруг увидела фамилию, имя и отчество того солдата, который диктовал мне письмо… Значит, домой не добрался, умер в Мелекессе. Я долго стояла у большого камня... Сколько же было на войне таких историй!
1944 год
Снова — жаркое лето, много работы, грибы, ягоды, прополка на огороде, подготовка к школе… В 1944 году мы училась уже вдвоем с сестрой. Вначале в школу ходили по очереди — менялись одеждой. Так продолжалось до морозов. Затем мне пришлось оставить занятия – без теплой одежды в морозы не походишь, так что в 3-й класс ходила с большими перерывами. В начале года, в мороз, умерла бабушка, а летом трагически погиб дедушка – не удержался за поручень поезда в вагоне. Жить стало еще тяжелее, они немного помогали нам. Голод усилился. Дети понимали это, не требовали еды, лишь мечтали: война закончится, вернутся наши отцы, наступит мир и будет хлеб. На всю жизнь запомнила октябрь 1944 года благодаря… гороховому супу.
… В доме еды уже совсем нет. Все мысли – только о ней. Я решила пойти к тете Наташе, которая жила в двух километрах от нас в надежде, что дадут поесть. Тетя где-то достала стакан гороху, а семья у нее — пять человек. Стакан гороху засыпала на ведро воды, чтобы был хотя бы запах еды. Я подхожу к дому и чувствую пахнет гороховым супом! Сколько было радости и надежды, что поем! Но не удалось. От истощения, усталости, поражающего запаха еды потеряла сознание, упала на крыльце. Сколько лежала перед дверьми дома — не знаю, никто не выходил, все жадно ели, не отрываясь. А когда ведро опустело — счастливые вышли на улицу и обнаружили меня около дверей.
Тетя, наверное, чувствовала, что кто-нибудь придет, и припрятала стакан супа. Меня подняли, привели в чувство, дали выпить взвара, и я ожила. Прошло 68 лет, а вкус того горохового супа я помню до сих пор.
1945 год
Зиму как-то перезимовали, учились, читали, писали при лучинах, без лампы, без керосина. Валенки — одни на двоих — обували по очереди. Весной и осенью ходили в школу в деревянных колодках. По сводкам на стендах понимали, что фашистов гонят за пределы нашей Родины и по-прежнему ждали родных. В прошедшую войну мы получили семь похоронок на наших мужчин. Приближалась Победа… И вот пришло 9 мая 1945 года. Раннее утро, я проснулась от крика, плача, возгласов «Ура!». Выскочила на улицу и увидела: люди бегут, плачут, обнимаются и кричат:
– Война закончилась, Победа!
На нашей улице по-прежнему ни у кого не было радио. Первыми о Победе узнали раненые в госпитале, от них по сарафанному радио с криком «Победа» бежали гонцы по всем улицам и передавали долгожданную радость. Люди от малых до старых стремились на городскую площадь, чтобы услышать по радио: правда ли это?.. После долгих лет переживаний им просто не верилось, что есть надежда встретить с фронта своих, навсегда. Наш папа прошел всю войну от первого до последнего дня и вернулся осенью 1945 года. Эту радость не описать!
Год за годом – началась новая жизнь, может быть, непростая и несытая, но самое страшное уже оставалось в прошлом. Главное — мы были вместе!
