События и обстановка накануне и в годы Великой Отечественной войны представляют большой интерес не только для историков и экономистов, но и для широкой советской общественности. Однако некоторые события и отдельные ситуации того периода освещены недостаточно, и поэтому объяснение их порой составляет большие трудности. В известной мере это является результатом нередко практиковавшегося тогда обсуждения и решения тех или иных важных государственных вопросов без протокольных записей. В результате освещение многих событий только по документам оказывается недостаточным, неполным.
Вот почему немаловажное значение приобретают свидетельства очевидцев обсуждения, подготовки и принятия окончательных решений по важнейшим вопросам жизни страны. К сожалению, со временем уходят люди и теряются нити, необходимые для правильного освещения исторических событий. Но пока еще живы многие, кто может и должен своей памятью оказать такую помощь во всем том, что касается периода Великой Отечественной войны и предшествовавших ей лет.
В первых числах июня 1941 года, за две с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста наркома вооружения СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И.В. Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий.
Обстановка на фронте мне была неизвестна. Не имея представления о сложившемся тогда опасном положении, я допускал, что в худшем случае у наших войск могли быть небольшие местные неудачи и что поставленный передо мной вопрос носит чисто профилактический характер. Кроме того, в моем положении можно было лишь строить догадки о том, подтвердило или опровергло начало войны те ранее принятые установки в области производства вооружения, с которыми я не соглашался. Поэтому оставалось исходить из того, что они, возможно, не оказались грубыми ошибками, какими я их считал.
Конечно, составленную мною при таких обстоятельствах записку нельзя считать полноценной. Она могла быть значительно лучше, если бы я располагал нужной информацией.
Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана И.В. Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В.М. Молотова и Г.М. Маленкова Сталин сказал мне:
– Ваша записка – прекрасный документ для работы Наркомата вооружения. Мы передадим ее для руководства наркому вооружения. В ходе дальнейшей беседы он заметил:
– Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали...
После описанного события прошло несколько месяцев. В течение этого времени я работал сначала в Наркомате вооружения, потом выполнял задания Государственного Комитета Обороны, касавшиеся производства боеприпасов к зенитным орудиям и восстановления эвакуированных в глубь страны артиллерийских заводов, а в начале февраля 1942 года был назначен наркомом боеприпасов. С первых же месяцев войны стала как никогда ранее очевидной огромная работа, проделанная в предвоенный период в нашей промышленности вооружения. Это обстоятельство нашло отражение, в частности, в том, что группе руководителей этой промышленности летом 1942 года было присвоено звание Героев Социалистического Труда.
В связи с подготовкой Указа о награждении И.В. Сталин предложил мне, как бывшему наркому вооружения, дать характеристики директорам лучших орудийных и оружейных заводов. В списке, показанном мне Сталиным, были А.И. Быховский, Л.Р. Гонор, А.С. Елян, а также тогдашний нарком вооружения Д.Ф. Устинов и его заместитель В.Н. Новиков, ранее руководившие крупнейшими предприятиями. Это были те, под чьим руководством в предвоенный период реконструировались и увеличивались мощности главных заводов промышленности вооружения, осваивались образцы артиллерийских систем и стрелкового оружия для Красной Армии. Глубоко ценя их заслуги, известные мне по совместной довоенной работе, я сказал, что, по моему мнению, каждый из них заслужил почетное звание Героя Социалистического Труда. Поскольку же в списке было и мое имя, то я позволил себе замечание, что меня еще рано награждать за работу в Наркомате боеприпасов, куда я был назначен совсем недавно. На это И.В. Сталин ответил:
– Вам присваивается звание Героя Социалистического Труда как оценка вашего руководства промышленностью вооружения…
* * *
После окончания Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. перед советским народом встала задача – покончить без единой капли крови с атомной монополией США. На мою долю, как и на долю многих советских специалистов, ученых, руководителей и рабочих, выпала большая честь принять участие в этом большом патриотическом деле. Нам было оказано большое доверие партии и правительства, совершенно новое трудное дело – овладеть атомной энергией.
Августовские дни 1945 г. (17–20 августа) стали знаменательной датой в моей жизни: в эти дни И.В. Сталин привлек меня в качестве активного работника к организации работ в области использования атомной энергии. 17 или 18 августа, точно не помню, меня вызвал И.В. Сталин. Разговор со мною он начал с вопросов об атомной бомбе, причем сказал, что мне как наркому боеприпасов, вероятно, об атомной бомбе известно больше других наркомов. К сожалению, я был очень мало сведущ как в конструкции атомной бомбы, так и в технике и производстве ядерных материалов, тем более в атомной (ядерной) физике. Мне было известно только то, что попадало на страницы советской печати. Об этом я и сказал товарищу Сталину…
И.В. Сталин на несколько минут остановился на атомной политике США и затем перевел разговор на организацию работ по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы у нас в СССР. Он подчеркнул новизну этого дела, заметив, что на пути его осуществления встретятся очень большие трудности и препятствия, однако все преодолимо, раз цель ясна – атомный взрыв осуществлен, и поэтому атомная бомба является уже не проблемой, а практической задачей. Должен сказать, что эти дни были настолько для меня важны, что до сего времени в моей памяти сохранились подробности содержания наиболее важных высказываний И.В. Сталина и других лиц, причастных к созданию первых сугубо практических организационных форм по руководству работами по использованию атомной энергии.
Далее он сказал, что наши ученые располагают значительными литературными материалами по атомной энергии, но используются они бессистемно и малоэффективно. Тем не менее надо не увлекаться этими материалами, а проявлять «здравую осторожность» (это его дословное выражение). После небольшой паузы И.В. Сталин сказал: «Я хотел с Вами посоветоваться, как организовать работы по созданию атомной бомбы. Берия предлагает все руководство возложить на НКВД, создать в НКВД специальное Главное управление, в качестве начальника этого Главного управления назначить своего заместителя товарища Завенягина, а заместителем к товарищу Завенягину – тоже своего заместителя в НКВД товарища Чернышева. Такое предложение, – продолжал товарищ Сталин, – заслуживает внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими квалифицированными специалистами, руководителями, например, Главпромстрой. НКВД также располагает разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной дороге и на водном транспорте. При недостатке материалов и оборудования своевременная доставка будет иметь важное значение. «Как вы оцениваете такое предложение?» – закончил вопросом товарищ Сталин.
Отвечая на вопрос Сталина, мне хотелось, прежде всего, подчеркнуть, что для меня этот разговор явился неожиданным, и потому я не имел возможности продумать, какая форма организации работ представляется наиболее приемлемой. Кроме того, что важно во всех случаях, я не имел возможности ознакомиться более менее подробно с опытом организации работ в США, а учет опыта других лично для меня всегда был главным при решении того или иного вопроса. Но некоторые сомнительные моменты в таком варианте были очевидны, на них я указал, и заключались они в следующем: работы по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы настолько трудные, сложные, разносторонние по содержанию и большие по масштабам, что их значение выходит за рамки одного какого-либо ведомства, даже такого, как НКВД. Эту работу надо организовать, как я тогда сказал, в национальном масштабе. На последнем выражении И.В. Сталин меня прервал вопросом: «Что Вы понимаете под национальным масштабом?» Я ответил, что в это дело должны быть включены все требуемые национальные, значит, общегосударственные силы и возможности. На это Сталин заметил что-то вроде того, что аналогия не всегда подходит. Далее мною было высказано сомнение в том, удобно ли будет руководить огромным коллективом ученых и специалистов организациям НКВД, даже если это будет специально созданное для этих целей Главное управление НКВД. В.И. Сталин спросил: «Что Вы рекомендуете?»… Некоторые соображения мною были высказаны.
В качестве примера участия надведомственных организаций в решении подобных задач, к которым широко должны быть привлечены наркоматы, ведомства и организации, я привел организованные перед этим особые комитеты – Комитет по использованию репарационного оборудования и Комитет по радиолокации. Эти комитеты возглавлял секретарь ЦK ВКП(б), а в их состав входили члены Политбюро, наркомы и другие крупные государственные деятели и специалисты.
Затем мною было высказано соображение, что очень полезно было бы получить возможность подробнее ознакомиться с формой организации руководства атомными работами в США. На этом закончилась эта предварительная беседа.
И.В. Сталин подошел к телефону и, мне думается, позвонил Берии, но его не застал – как видно, тот выехал к нему. Действительно, через короткий промежуток времени приехал Берия и с ним А.П. Завенягин. Сталин спросил их: «Где ваши предложения?» Берия ответил, что над предложениями работают Завенягин и Чернышев, но они полностью не закончены, однако, если требуется, товарищ Завенягин может доложить, в каком виде готовятся предложения. «Что вы там замышляете?» (это выражение мне тоже запомнилось) – спросил И.В. Сталин. На что Берия ответил, что при НКВД предполагается создать Главное управление, ему непосредственно подчиненное, которое будет возглавлять Завенягин, и к нему заместителем намечен Чернышев, при этом оба они останутся заместителями наркома НКВД. Товарищ Сталин сказал: «Это не подойдет. Нужно создать специальный комитет, как его назвать, вы подумайте потом. (В дальнейшем название так и было оставлено – Специальный комитет.) Такой комитет должен находиться под контролем ЦK и работа его строго засекречена. Нужно будет, – продолжал товарищ Сталин, – тщательно продумать, как обеспечить секретность при большом размахе работ и при вовлечении в эту работу много народу и множества организаций. Комитет должен быть наделен особыми полномочиями. Председателем комитета надо назначить Вас (обращаясь к Берии). Кого назначить заместителем председателя?»
Берия предложил в качестве первого заместителя товарища Завенягина, а в качестве заместителя – товарища Чернышева. И.В. Сталин сказал, что товарищи Завенягин и Чернышев как заместители наркома внутренних дел нужны будут в НКВД, так как на НКВД ляжет значительная часть работ, и это потребует повседневного руководства. Сталин высказал мнение, что нужно иметь одного заместителя, никаких ни первых, ни вторых, и этим заместителем председателя Комитета назначить товарища Ванникова.
По ходу предварительной беседы, до прихода Берии и Завенягина, я был подготовлен к тому, что меня привлекут к этой работе, чтобы использовать большие возможности боеприпасов, освобождавшихся с окончанием войны, но назначение заместителем председателя было полной неожиданностью. Должность наркома боеприпасов в такую войну, какой была Великая Отечественная, была очень муторной и сильно отразилась на моей нервной системе. При этом надо учитывать и все пережитое до войны. Вновь включаться в работу и принимать на себя ответственность за трудное, сложное и неизвестное для меня дело вызывало у меня большое опасение – справлюсь ли я, оправдаю ли доверие, в этом смысле я и высказался, да и нечего греха таить, в условиях того времени это было и небезопасно. Понятно, что я просил не назначать меня на этот пост. Меня поддержал, хотя и не очень решительно, Берия, который был моим шефом по Наркомату боеприпасов; он только сказал, что предстоит большая, серьезная работа по реконверсии оборонной промышленности и, может быть, не следует меня в этот период отвлекать от оборонной промышленности.
И.В. Сталин не принял моего самоотвода и отказался освободить от должности наркома боеприпасов, обещав вернуться к этому вопросу позднее. Он придавал большое значение опыту Наркомата боеприпасов, о чем примерно так высказался в качестве доводов по моей кандидатуре: работа Наркомата боеприпасов состоит не только в руководстве своими предприятиями и организациями, но и в координации всех работ в области производства боеприпасов, отдельных комплектующих элементов и материалов для боеприпасов на предприятиях других наркоматов, ведомств и организаций. «Самая широкая кооперация и самая гибкая координация, – сказал И.В. Сталин, – была осуществлена по боеприпасам, и Ваш опыт поможет в этом новом деле».
Покончив с кандидатами в председатели и заместители председателя, перешли к составу членов Специального комитета. Товарищ Сталин назвал Г.М. Маленкова. Берия начал было возражать против ввода Маленкова в Комитет, говоря, что он очень загружен. Как я полагаю, он ревниво отнесся к включению в Комитет авторитетного члена Политбюро ЦК, каким являлся тогда Маленков, не хотел делить будущие лавры, а отыграться в случае неудач, конечно, скорее имел возможность Маленков на Берии, нежели наоборот. Но, видно, Сталин не хотел отдавать решение атомной проблемы всецело в монополию Берии, поэтому он резко прервал его, сказав, что это дело должна поднимать вся партия, Маленков – секретарь ЦK, он подключит местные партийные организации. «А Вы (обращаясь к Берии) что думаете – тюрьмами решить такие проблемы? Это не получится». (Изложено по памяти, но очень близко к подлинным формулировкам.)
Далее И.В. Сталин назвал Н.А. Вознесенского как члена Политбюро, председателя Госплана, участие которого необходимо. Берия промолчал, хотя всем нам известно было неприязненное отношение Берии к Вознесенскому, видно, он почувствовал сильное недовольство Сталина его отрицательным отношением к кандидатуре Маленкова. Затем были названы товарищи А.П. Завенягин, М.Г. Первухин, академики А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов и В.А. Махнев – в качестве секретаря, члена Комитета.
Закончив с составом Специального комитета, Сталин дал задание подготовить Положение о комитете с учетом состоявшегося обмена мнениями. Берия предложил создать Ученый совет по атомной энергии. (Постановлением ГКО от 20 августа 1945 г. №9887 был организован Технический совет при Специальном комитете СНК СССР. – Прим. ред.) Тов. Сталин согласился с этим предложением, но сопроводил его репликой, что надо, чтобы это был настоящий Ученый совет, работоспособный и полезный, а не говорильня. Совет должен быть высокоавторитетным по составу и быть при Специальном комитете СНК СССР.
Началось обсуждение состава Совета. Вначале И.В. Сталин предложил самому Комитету обсудить и представить кандидатов. Но обсуждение состава все же состоялось на этом же совещании. У Берии, видно, уже был намечен состав, он некоторых назвал: академики А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов, А.И. Алиханов, член-корреспонденты А.Н. Кикоин, Ю.Б. Харитон. Тут же список был дополнен Б.Л. Ванниковым, А.П. Завенягиным и В.А. Махневым.
Поскольку втянулись в обсуждение состава Ученого совета, перешли к обсуждению, кого назначить его председателем. На заданный Сталиным вопрос, кого поставить председателем Ученого совета, Берия предложил акад. А.Ф. Иоффе. Товарищ Сталин высказал одобрение, но затем усомнился, хватит ли сил у А.Ф. Иоффе на такую нагрузку и, кроме того, если он не переедет в Москву, а это будет связано с уходом с поста директора ленинградского Физико-технического института, на что он вряд ли пойдет, то председательство будет формальное. «Придется от товарища Иоффе отказаться», – заключил он. А.П. Завенягин назвал акад. П.Л. Капицу, но тут же сам высказал сомнение, будет ли Иоффе считаться с Капицей. И.В. Сталин сказал на это: «Так же, как Капица не будет считаться с Иоффе». Затем Берия назвал акад. И.В. Курчатова, на что Сталин ответил, что в будущем это возможно, но сейчас ему будет трудно, так как надо будет сосредоточиться на работах по созданию бомбы. И совершенно неожиданно для всех присутствующих (об этом они мне после сказали) Сталин предложил: «Давайте назначим председателем Ученого совета товарища Ванникова, у него получится хорошо, его будут слушаться и Иоффе, и Капица, а если не будут, – у него рука крепкая, к тому же он известен в нашей стране, его знают специалисты промышленности и военные». На такое предложение ни с чьей стороны положительного мнения высказано не было. Я все время молчал, так как мне до того дня не были известны ни акад. Иоффе, ни акад. Капица, ни акад. Курчатов и вообще я был очень далек от академиков-физиков всех направлений. Предложение Сталиным моей кандидатуры, да еще с такой характеристикой, меня ошеломило. Я заявил, что абсолютно не подготовлен к занятию этого поста. Иосиф Виссарионович сказал: «Мы уверены, что Вы справитесь, – и, обращаясь к присутствующим, спросил: – Правильно я говорю?» Тогда я услышал: «Да, конечно». И на мой последний аргумент, который, я думал, решит вопрос в желаемом для меня направлении, – что я не ученый, И.В. Сталин засмеялся и сказал: «Вот новость, а мы и не знали! Что же Вы так долго не раскрывались в этом?» Прошло много времени с тех пор, а А.П. Завенягин иногда шутил: «Расскажи, как тебе удавалось скрывать, что ты не ученый?» Но тогда мне было не до шуток, я не мог представить себя председателем Ученого совета по атомной проблеме. Тов. Сталин, видя мою растерянность, подбодрил меня, обещал, что будет оказана всяческая помощь.
Я попросил назначить заместителем председателя Ученого совета из числа крупных ученых-физиков, но это было признано нецелесообразным и было сказано, что в мое отсутствие меня будет заменять по моему указанию, а может быть и в порядке очереди, один из членов Совета.
Вместо заместителя председателя было решено утвердить ученого секретаря Совета. В качестве ученого секретаря остановились на акад. А.И. Алиханове, о котором Сталин отозвался как о молодом, но очень крупном и способном ученом.
В заключение было сказано, что о составе Совета еще надо подумать, не спешить с утверждением и, если найдем нужным, можно включить и дополнительных кандидатов, но, по возможности, количество не раздувать.
Мы думали, что Специальным комитетом и Ученым советом будет исчерпана повестка дня, и я с А.П. Завенягиным собрались уходить, но Сталин нас задержал и спросил Берию: «Все?» Берия высказался о необходимости создать оперативный орган для руководства научными исследовательскими организациями, конструкторскими бюро, проектными институтами и создаваемой атомной промышленностью. Им предложено было создать организацию типа наркомата, но с большими правами в самостоятельной деятельности, контролируемой только Комитетом. И.В. Сталин согласился и, вероятно, желая закончить дальнейшие разговоры, предложил: «Наркомом, или как он будет называться иначе, назначить товарища Ванникова, заместителем ему – товарища Завенягина. Состав коллегии и положение составьте, представьте на утверждение». Это был для меня поистине урожайный назначениями день – сразу три должности. Пытаясь и в этом случае отвести свою кандидатуру, я сказал, что такие назначения на должности, по которым мне придется самому себе подчиняться и самого себя контролировать, противоречат Конституции. Сталин отделался шуткой типа, что Конституцию составляли мы для пользы дела, и она не может быть помехой (эту фразу я запомнил слабо).
Итак, в течение двух часов в дополнение к должности наркома боеприпасов я получил назначение заместителя председателя Специального комитета, председателя Ученого совета по атомной энергии и нечто вроде наркома по атомной энергии. Конечно, такой день стал для меня памятным на всю мою жизнь.
В тот же день в кабинете у Берии были собраны ученые-физики, о которых шла речь у И.В. Сталина, и немецкие ученые, которых Берия наметил использовать на работах, связанных с проблемой использования атомной энергии.
Советским ученым Берия рассказал о намеченной организационной структуре и о назначениях и представил им меня с характеристикой, которую давал И.В. Сталин. К моему удовлетворению, наши ученые приняли меня во всех должностях благожелательно, во всяком случае высказывавшиеся. Не знаю, все ли были довольны моими назначениями. Немецкие ученые тоже приняли меня с удовлетворением, и мне кажется, многое значило для них то, что я был в форме генерал-полковника и со Звездой Героя Социалистического Труда. Впоследствии, соприкасаясь с немецкими учеными, мне показалось, что для большинства из них звание, чин и награды высоко поднимают человека в их глазах…»
Борис Ванников, трижды Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Сталинской премии
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
