Укладываясь спать после очередного бешеного донбасского дня, стараясь привести в порядок от этого военного хаоса свои мысли, я задумался, вспоминая "конченное" войной село Никишино, разбитые укроповские блокпосты, кладбища с могильными продолжениями, которые возникли за последний год... Зная линию обороны, которая проходит между Украиной и Донбассом, сделал вывод: если бы не было Донбасса, то линия противостояния была бы на границе с Россией, и эти неподконтрольные войска "Правого сектора" или "Азова", да и ещё многие другие со стороны Украины кидали бы в наши сёла и города мины и снаряды разного калибра. Естественно, официальный Киев говорил бы: "Мы разберёмся, это банда какая-то". Врать они умеют – и врали бы, но в российские города и сёла летела бы смерть, и это факт. Получается, те, кто сегодня воюют с "укропом", – герои.
И передо мной закружились лица тех, кого я видел на блокпостах, кто был рядом со мной. И я подумал невольно: какие же они сепаратисты? Они русские, даже разговаривают на чистом русском языке, без украинского акцента. И как мы можем отказаться он наших братьев, которые, отстаивая свою независимость, отстаивают безопасность нашей страны?
Может быть, мои размышления кажутся наивными? Но человек двадцать донбасских жителей – в Никишино, в Дебальцево, в Енакиево, в Иловайске, в Донецке – сказали: "Жить можно и сейчас в разбомбленном Украиной Донбассе, вот бы только снаряды не летали!.."
Вчера ещё познакомился я с Остапом, парнем лет тридцати. Сухощавый, высокий, взгляд орлана-белохвоста. По взгляду нетрудно понять, в каком аду ему приходилось бывать каждый день, и при этом принимать правильные решения, чтобы выжить самому и сохранить личный состав. Всего-то тридцать лет! Остап командует воинской частью и держит в ДНР самый отдалённый участок фронта, тот, что в Горловке.
– У него сломана тазобедренная кость, сломана голень, уже удалили селезёнку, – сокрушался Продюсер, – сейчас он в Елизаровке, в городской больнице (умышленно не называю города, в который был доставлен Остап).
Последние пригороды Донецка – и мы вырвались в широкие степи Донбасса. Поля, холмы, шахты – всё залито солнцем. Выйдешь из машины – курорт, а не район боевых действий! "Поскорей бы закончилась война, Украина оставила бы эту землю в покое и люди зажили мирной жизнью!" – мечтал я, наверное, вместе со всем народом Донбасса. И небо говорило о том, что в нём не летают самолёты, так как белых полос, какими изрезано небо России, не видно.
Машина Сказки послушно везла нас к Остапу в больницу. Впереди показалась группа людей, а когда поравнялись с ней, то оказалось, что это группа велосипедистов из восьми человек, в полной спортивной экипировке. "Ничего себе, – подумал я, – кругом война, а тут велосипедисты тренируются!". У Продюсера же не выключается телефон, вот опять он кого-то крепко ругает:
– Сволочь! Наживаться на гуманитарке – это же недопустимо! Ну как так, Лёня!? – обернулся ко мне Продюсер.
– Да никак, – ответил я, – Боженька накажет. Люди с миру по нитке собирают для бедствующих людей – это ведь от Бога всё. А тут взять и продать!..
– Да они и Родину продадут, не задумываясь, – включился в разговор Сказка. – Продали же Украину Европе и Америке с потрохами. Что такое по сравнению с этим гуманитарка... Тут недавно в магазине был, на тушёнку смотрел. Ту, что из России идёт, не выкидывают в свободную торговлю, а вот тушёнка говяжья, что Рената Ахметова, – в продаже. Видно даже, как на банке отклеена чикуха «Ренат Ахметов».
Тут и я вмешался:
– Стоял в МИДе ДНР, шёл к Маше Каледе, подслушал разговор в прохладном фойе по этому поводу, что та гуманитарка, которая идёт по линии МЧС России, ещё как-то контролируется властями ЛНР и ДНР. Но та, что идёт от граждан России, не редко продаётся сразу после проезда КПП Новороссии... Как и все, что попадает в руки безбожников...
– Перед Богом в ответе будут те, кто поживился, – сказал Сказка.
Я смотрел на сёла и городишки Новороссии – и не видел в них какого-то отличия от наших – к примеру, свердловских или тюменских, за исключением того, что в донбасских домах есть небольшие террасы для винограда, а вокруг – раскидистые деревья вишни и черешни.
К магазину подъехали пацаны лет по двадцать пять, с «выхлопком» после вчерашнего, затарились похмельным снадобьём – видать, вчерашние темы до конца не раскрыли. Мы взяли воды, по мороженому – и снова в путь.
– Боже мой! – воскликнул я, когда мы обогнали группу велосипедистов из шести человек. В полной велосипедной амуниции, на фирменных великах парни мчатся к своей спортивной победе, невзирая на то, что в десятке километрах от них идут полномасштабные боевые действия! Вот он, Донбасс! Ещё раз слава его жителям – они настоящие Россы, достойные того, чтоб быть россиянами. Да пусть «новороссиянами», всё равно в почтении снимаю перед ними шапку. Всё это так, в этой стороне от Донецка боевых действий нет, но республика-то заблокирована и со стороны Украины, и со стороны России. Многокилометровые колонны фур, сутками проходящие таможенный досмотр; дотошный досмотр личных вещей и ручной клади и с той, и с этой стороны. Из-за этого высокие цены на необходимые товары; полупустые аптеки… Проблем много, но, глядя на дончан и общаясь с ними, понимаю, что всё это они победят. Вот и городок, в котором больница, где лежит наш Ермак, защитник своего Отечества. У проходившей мимо молодой беременной женщины мы спросили, как проехать до больницы. Она сказала:
– Мне тоже в тот район. Можно, я с вами проеду? А где выйду, оттуда видно эту больницу.
"Какая смелая, – подумал я, – к незнакомым дядькам сесть в машину! Или мы вид имеем не слишком бандитский?" В общем, до больницы мы доехали под руководством этой милой будущей мамашки.
Вполне опрятное, без излишеств, пятиэтажное здание провинциальной больницы Донбасса. Чисто. Под тенистыми тополями – лавочки, на которых сидят как выздоравливающие горожане, так и парни из числа ополчения. Жена Остапа встретила нас у входа. В заплаканных глазах – взрослая серьёзность, весь вид её как бы умоляет: «Ну сделайте побыстрее хоть что-нибудь, чтоб моему Остапу стало лучше!» Такая сейчас година у девушек Донбасса – на позиции своих мужей провожать, встречать, ждать, плакать и Бога молить, чтоб поставил на ноги раненого мужа, защитника Отечества. Мы поднялись на третий этаж, зашли в какое-то помещение, в котором на каталке лежал Остап. Врач, по-видимому, профессор, объяснял ему, какую операцию нужно сделать. Коренастый, лысый, почему-то похожий на грузина доктор, вникнув в историю своего пациента, выкладывал ему всё. А когда закончил, то обернулся к нам и спросил:
– С кем я могу поговорить по медикаментам?
– Со мной, – выдвинув плечо вперёд, сказал Продюсер. Остап улыбнулся нам и вновь включился в суету окружающих, стараясь вникнуть полнее в своё пациентское будущее. У стойки старшей медсестры этажа профессор стал диктовать перечень необходимых для операции лекарств и спецсредств, чтобы собрать, скрутить кости нашего Остапа в одно целое.
– Вот вроде и всё, завтра, часикам к девяти всё это должно быть здесь, – сказал профессор и пошагал в свой кабинет. Остапа перевезли в палату, с ним остался один паренёк в качестве охранника. Навестили Остапа двое его заместителей – пацан в тельняшке и его боевой друг с позывным Советник. Пока Продюсер бегал за медикаментами, мы с Советником разговорились. Он мне рассказал, что воюет всю жизнь, – где только не был… А на гражданке никогда не работал.
– Раза два, правда, зарплату получал – и всё, больше нигде не работал. Одна по жизни война, – засмущался он.
Самому Остапу под подушку положили пистолет ТТ. Санитарка, увидев наган, с улыбкой сказала, указав на пол в середине палаты:
– Осторожней только будьте, вон видите, в полу выбоина. Больной один, из военных, лечился, приснилось ему что-то – и выстрелил.
Мы засмеялись, развеяв пелену печали и грусти. А я подписал Остапу свою книгу – роман «Вертолётная рапсодия». И пожелал ему побыстрее вернуться в строй. Потом, уезжая, я узнал от Продюсера, что операция прошла успешно и Остап выздоравливает.
А тогда закрутилась спираль предоперационной погони за медикаментами. Я отказался от предложения Продюсера продолжать поездку по Донбассу со Сказкой и включился в кампанию по комплектованию всего необходимого для предстоящей операции. Медицинское дело в ДНР поставлено, с одной стороны, хорошо, с другой – плохо. Оперирующие хирурги, от провинции до Донецка, плотно держат между собой связь и помогают друг другу инструментом, оборудованием, расходными материалами… Война сплотила врачей. Плохо то, что нет единой системы снабжения медикаментами госпиталей и больниц. Лекарства поступают из трёх источников: гуманитарная помощь; добровольная помощь отовсюду (кто что отправит) и резервы республики. Ну, и, конечно, то, что есть в коммерческих аптеках. Если чего-то нет, то поклон брату Ростову и – "за ваши деньги – любой каприз".
Войсковые товарищи оперативно оформили все документы на медикаменты, Продюсеру оставалось только их вытребовать. Вот и мотались мы весь день. Остановились около одного здания. Я вышел из машины, стал осматривать его. Под ногами оказался осколок, свежий ещё, без ржавчины. Возьму, думаю, его домой, покажу всем. Сказка увидел, посерьёзнел и сказал:
– Выброси его подальше – и со злостью. Знаешь, зачем?
– Зачем? – удивился я.
– Поверье плохое у тех, кто воевал, насчёт осколков: если будет у тебя такой осколок, он другие осколки будет к себе притягивать. А если на машине поедешь, в аварию можешь попасть. И в доме не храни его, мало ли что наворожит…
Я сделал вид, что согласился с его аргументами, но всё-таки решил взять с собой осколок, показать всем, а потом выбросить.
Во время путешествий со Сказкой и Продюсером по Новороссии я всё время спрашивал – ополченцев, жителей Дебальцево и Горловки, в которой даже посчастливилось пообедать в войсковой части МО ДНР, – а где же российские войска, про которые всё время говорят Порошенко, ЕС и Америка? В ответ ополченцы улыбались и отвечали:
– Русские хорошо воюют вместе с нами, с ополчением, и не за деньги, а за славянские убеждения. И все понимают, кто тут находится, что если б не было нас, то линия фронта проходила бы по границе с РФ.
Не первый раз слышу в Донбассе, как россиян зовут "русские". Пусть будет так, я согласен, даже если российские чеченцы и татары, и чуваши, и другие народы России, которые стоят на Донбассе против неонацизма, будут называться русскими.
...Сказка вёз нас по красивым улицам Донецка, мимо прекрасной реки Кальмиус, разрезающей город, и рассказывал про свою войну, к которой он уже привык и которой пока конца не видно.
– Я приспособил свой минивэн «мерседес» под транспортное средство и возил на нём на передовую всё, от солярки в бочках до боеприпасов, продукты и даже живую силу. Под миномётными обстрелами, под снайперским и стрелковым огнём бывал мой «мерс», весь законопаченный и в дырках, – смеётся Сказка, – один раз приехал даже без лобового стекла, а сам как-то выжил.
– А если снова начнутся боевые действия и тебя позовут, пойдёшь? – спросил я его.
– Конечно! – и он стал рассказывать:
– Жёстко воевали во время активной фазы боевых действий. Линия соприкосновения изменялась быстро, смертей много было, украинская сторона своих "трёхсотых" не забирала и вообще ими не интересовалась. Была стандартная картинка: собаки бродячие все жирные и откормленные были, "трёхсотыми" питались. Едешь, а она, руку или ногу тащит. Пару таких пристрелил животин. Или островок ворон сидит, сутки – и "трёхсотого" нет. Как-то стоны услышали в лесополосе, начали искать, оказывается, своих раненых украинские войска живьём закопали. Выкопали. Потом, правда, расстреляли их – бузить начали. Двоих помню русских, на передовую вёз, хорошие парни, у одного позывной Ветерок был, часто встречались, он мне всегда говорил: "Привези мне, Сказка, водочки бутылку". Понятно, что денег у них не было, я покупал, привозил им, предупреждал, правда, чтоб не шастали выпимши. Однажды приехал, бутылочку Ветерку привёз, спрашиваю парней, где он, и мне рассказали. В разведку пошли десять человек, с ними Ветерок со вторым русским, и в засаду попали. Надо отходить. Ветерок сказал: вы отходите, а мы вас вдвоём прикрывать будем. Те не хотели их оставлять, но они настояли и остались. Все восемь вышли из окружения, а они, прикрывая ребят огнём, погибли. Вот такая она, война.
...Вот и закончился день. Сказка подвёз меня к подъезду моего временного жилища на улице Шахтостроителей, 15 – и только было подал на прощание руку, как вокруг нас полыхнула белая, как молния, вспышка, секунд через пятнадцать раздался взрыв. Сказка взволнованно попросил:
– Иди в квартиру, Лёня, быстрей и не ходи никуда, кто его знает, чем они лупанули, вдруг радиация или химия. – И ещё чуток потоптавшись, Сказка грустно глянул мне в глаза и сказал, – зря, Лёня, ты с нами тут, погибнешь тут не за что, в любое время под снаряд или мину попасть можешь, езжай лучше домой, мне жалко тебя будет!
Сказка сел за руль своей "десятки" и помчался домой. Было 16 июня 2015 года. Мирный город Донецк вновь подвергся атаке украинских войск. На следующий день сводки сообщили, что ракетами "смерч" был атакован донецкий химический завод.
Ну как, ну как так – в двадцать первом веке люди, говорящие о европейских демократических ценностях, обстреливают ракетами стратегического назначения мирный город? Что-то стало не так в мире. С одной стороны противостояния россияне сидят в окопах вместе с ополченцами, с другой стороны – Европа обеспечивает Украину финансами, военной помощью, не думая о том, что пламя войны может неожиданно разгореться и у них. Так, ИГИЛ во Франции уже обживается и намечает первые шаги к наступлению...
Я постарался остановить круговорот своих мыслей, вспомнив про Продюсера и его заполошный утренний голос. Завтра он снова поднимет меня и повезёт по воюющему Донбассу. Я долго крутился, никак не мог уснуть, на ум пришли строчки фильма далёких семидесятых годов: «Хотят ли русские войны?» А перед глазами – та вспышка и взрыв, грохнувший всего полчаса назад… Так хотят ли русские, живущие в Донбассе, войны и разрухи? Хотят ли русские смертей? Спросите вы у тех детей, которых убил Порошенко со своей бандой, у тех погибших русских. Не спросите. Нет их. Спросите людей Донбасса, которые говорят: ладно, и так поживём, как сейчас, только бы не летели снаряды. Так хотят ли русские войны? Спросите в у ЕС и Америки. И они знают, что русские войны не хотят. Только пушки и ракеты украинские и танки американские эту войну против русских ведут. Не спал я всю ночь, ворочался, не отпускала тревога – за себя, за людей, за детей, которые гибнут на Донбассе от ударов пушек и ракет украинских – и всё это под аплодисменты Европы. Что же это за государство, которое применяет оружие против гражданского населения? Ведь надо с этим что-то делать?.. Только под самое утро удалось сомкнуть ненадолго глаза. И вот уже опять голос Продюсера.
– Ну, вы, русские, и спать здоровы! Мы уж и сами выспались у твоего дома, – бурчал он в трубку. Я быстро оделся, взял фотоаппарат – и опять под жаркое Донецкое солнце.
– Всем привет, – поздоровался я со знакомым уже коллективом.
– На Дебальцево! – распорядился Николай, он же Продюсер, и Сказка взял курс на город Дебальцево, в котором зимой шли самые жаркие бои против украинских войск. Погружённые в невесёлые мысли, поглядывая на обстрелянные украинской артиллерией дома Донбасса, подъехали мы к блокпосту Дебальцево.
– Куда тебя, Лёня, тут подвезти? – не оборачиваясь, спросил Продюсер.
– К людям! – тут же сказал я. – Давайте поедем, а где увидим человек трёх - четырёх, остановимся и пообщаемся с ними.
– Какая сложная задача, – улыбнулся Сказка, и мы поехали. У КПП в нашу машину заглянул парнишка - ополченец, боец блокпоста, в тельняшке, пятнистых штанах. На вид ему лет восемнадцать, больше не дашь, но какой волевой вид у него! Плюс автомат Калашникова с длинным и толстым глушителем, который едва ли не волочится по земле.
– Ты местный, товарищ ополченец? – спрашиваю его.
– Да, – гордо отвечает он. – У нас город охраняют все местные!
– Город врагам не сдадите?
– Во им! – парень показал кулак и побежал к следующей машине. Вот так-то, господин Порошенко и господин Обама, – с радостью подумал я. – Не взять вам вот таких мальчишек, которые в свои восемнадцать дали отпор профессиональной армии Украины и НАТО. За ними дома и матери, и стоять они будут, пока живы.
– Вон какие хорошие! – кивнул Сказка на нескольких женщин в одной из узких улиц Дебальцево. Секунда – и наша машина остановилась возле ворот, изрешечённых осколками и пулями в дни активных боевых действия. Продюсер не дал мне ни одного шанса подготовиться к к разговору. Я сидел и размышлял: а нужен ли наш разговор этим женщинам? Тем временем Продюсер вышел из машины и обратился к ним:
– Писатель из России Леонид Бабанин желает пообщаться с вами, поговорить про жизнь! – И, не дожидаясь их согласия, махнул мне рукой – мол, выходи. Я, честно говоря, даже растерялся немного. Писательская стезя значительно отличается от журналисткой, я планировал отсиживаться за спиной Продюсера и подслушивать всё, что творится вокруг. А тут – иди, Лёня, аудитория тебя ждёт. Давай, представляй свою Россию! Ну, я и вышел. И, робея и краснея, начал свой диалог с дебальцевскими женщинами, которые, наверное, были примерно моими ровесницами, лет по пятьдесят - шестьдесят.
– Как вы тут выживаете? Ведь вы были фактически в блокаде, из которой не убежать?..
Самая разговорчивая, Ольга, относится, видно, к тому типу женщин, на глазах у которых лучше впросак не попадать, не дай бог встретиться с такой в магазине или на почте, высмеет.
– Мы были здесь, мы не убежали. А куда было бежать? – начала Ольга, – некуда было бежать-то! Как шандарахнули, так окна, двери – всё вылетело. Перестали бомбить – все позабивали, позакрывали. А куда деваться? Кому мы нужны, кто и где нас ждёт? Сидели в погребах, когда сильно Украина бомбила. Когда затихало, вылезали. Ни воды, ни света не было, сколько масла спалили на таганках! Сугробы были – воду топили, кипятили, процеживали, чтобы хотя бы помыться, посуду помыть, да и еду варили на этой воде, что тут говорить! А где возьмёшь под обстрелами хорошую воду? Вот и выживали как-то.
Люди начали подходить, видя, что приехали журналисты, и с любопытством прислушивались к нашему разговору. И, не утерпев, я перебил Ольгу, рассуждая вслух:
– Ну вот, смотрите, как всё произошло на территории той Украины, которая была до Майдана. В Киеве прошли демократические волеизъявления, народ сменил президента – это оказалось наивысшим проявление демократии. Народ Донбасса тоже объединился и провёл свой референдум, выразил своё волеизъявление, избрал парламент, президента – это тоже наивысшее проявление демократии, ценность, которая провозглашена в мире как основополагающая. Но Киеву, Европе и Америке такая демократия не понравилась, так как понятие демократия у них разделено по сортам, по интересам, и они направили в Донбасс армию, дав ей задание огнём и мечом покорить волеизъявление народа, тем самым покорить его свободу. Так вот, уважаемые жители города Дебальцево, вопрос: это называется европейскими ценностями? Или это бандитизм?
В разговор вступила женщина в чёрной блузке – Лена. Красивым, поставленным голосом она заявила:
– Вообще я считаю, что это бандитизм, сговор, вспомните революцию, Антанту. Европа, вооружив Киев, дав ему своих инструкторов, пошла войной на Донбасс, а там и Россия будет под прямой наводкой. А как ещё понимать?
"Да, – подумал я, – а бабёшки-то эти в корень зрят! Получше знают ситуацию, чем даже в телестудиях Соловьёва. Если у Соловьёва все стратеги видят со стороны, то они-то, женщины из Дебальцево, знают всё как есть".
– Получается, – вступил я в разговор, – нет никаких мировых и европейских демократических ценностей, а есть сплошной эгоизм имперских понятий?
– Да, именно так, – сказала Ольга, – разве не так? Чем провинились дети Донбасса, бабушки и женщины, которых расстреляли из пушек в их домах Украина вместе с Европой? Тем, что они сказали, что мы – это мы? А не вы! Вот за это они и получили из пушек и самолётов по зубам.
– Гляньте, – сказал мужчина, ковырнув носком своего ботинка асфальт, из-под которого выскочил осколок размером со спичечный коробок. – Убираем, убираем с самой зимы, а вычистить землю от них ещё не можем.
Глядя на этот осколок, я подумал о том ужасе, который был здесь во время зимних событий. Ольга начала рассказывать:
– 24 июля 2014 в четыре двадцать пять утра мы услышали первый разряд артиллерийского удара. Поднялось всё Дебальцево! Стреляли украинские войска, летело всё от них. И как начали лупить, – Ольга показала рукой в сторону того перекрёстка, где стоял блокпост, который мы проезжали. – Три дня мы сидели в погребах и не высовывались. Только вылезешь и высунешься из своего дома, опять обстрел, и опять! Появились украинские военные и сказали нам: будет зачистка с самолётов! Тогда в подвалах мы просидели, – считала на пальцах Ольга, – двадцать четвёртого числа, двадцать пятого, двадцать шестого июля, а двадцать седьмого напомнили нам, что будет зачистка с самолётов. Хотя в городе никого не было – ни ополченцев, ни сепаратистов, не ДНРовцев, ни ЛНРовцев, никого, просто люди, жители города. И все знали, что такое зачистка с самолётов. Нам дали один час, чтоб покинуть город. Выезд был только в сторону Артёмовска, и вот представьте, всё Дебальцево в том направлении двинулось, и пешком, и на машинах, и на инвалидных колясках, и под ручки пенсионеров вели, которые еле ноги волокли. А вдоль дороги стена танков, БТРов и всякой военной техники. Все столпили на одном выходе, пробку сделали, а сами на танках.
Лена добавила:
– На головах в таких балаклавах (масках) страшных и оружие всякое. Стоят они, начиная от Крынички и до Луганки, и до Мироновки, с оружием, направленным на Дебальцево. И вот начали они стрелять в сторону города. Толпа в страхе двинулась вперёд. Если стояло пять рядов машин, пропускали, в один ряд. Люди стали кричать:
– Что ж вы делаете, зачем стреляете по городу, сейчас «обратка» пойдёт! Город пустой, зачем вы это делаете? – На что они цинично ответили:
– Це коалиция, и кто эту «обратку» будет давать! И народ ломанулся вперёд, получился хаос, никто уже не обращал внимания, будут по ним стрелять, не будут… Мы на машине были, у мужа окно открыто, поравнялись с танком, и, представляете, в пяти метрах от нас, вот такой громадный оранжевый шар! Я никогда не забуду, это он по городу он лупанул! Я закричала, глаза закрыла, машина подпрыгнула, глаза открываю, а сверху на меня танкист смотрит и улыбается. Я пальцем у виска кручу и кричу ему: "Ты что, дебил?" А он показывает – мол, рот закрой. Я ему кричу: "Чтоб ты свой, сука, открыл и не закрыл больше никогда, урод проклятый!.."
– Вот такая у них демократия, – взволнованно вступила в разговор Ольга. – Вот такие у них ценности, нужны они им, пусть идут! Мало им гробов туда приходит, пусть дальше идут в Европу! А нам с ними не по пути! Что ж это за демократия? Кто террористы? Стояли на Восточном в магазине, там подвал, в котором мы прятались, в феврале уже этого года. Тринадцатое, четырнадцатое и пятнадцатые числа...
А я подумал, мысленно обращаясь к Порошенко: "Всё помнит народ, всё помнит! Будет судить вас народ за Ваши преступления против человечества, будет! Ибо вот такие, как Ольга, хрупкие женщины, пройдя ваши мясорубки войны, всё помнят!"
– Приехал с Краматорска подполковник, встретились мы с ним у этого подвала, представился нам как Служба Безопасности Украины, – продолжает Ольга. – А они как раз вывозили из Дебальцево людей, а сами люди не хотели выезжать, не соглашались – а куда? И я ему при всех говорю: "Скажите, пожалуйста, кто из нас террорист? Мы, которые сидим в подвалах? Или Украина, которая лупит нас из всех видов оружия? Или вот эта детка в памперсах, которую привезли в подвал от ваших выстрелов? Может, это и есть главный террорист? И объясните нам, кого мы терроризируем? Мы, дончане, не пошли ни в Харьков, ни в Киев, ни во Львов, ни в Ровно – никуда мы ни пошли!"
– А он – что? – спросил Сказка.
– А он стоит, нахмурился, голову повесил и спрашивает нас: "А как вы считаете, кто виноват?" – А я ему отвечаю: "Шибанутая на всю голову Украина, которая продалась с потрохами! Бандюки пришли к власти, устроили переворот, а теперь нам покою нет. У Кличко все мозги отбиты, а всё туда же! И там тоже нормальные люди не хотели воевать, так и говорили: "Мы не хотим воевать, мы в воздух стреляем! Нас обманули! Мы даже не знали, что в Дебальцево едем! А приехали, видим, что здесь нормальные люди, никаких тут террористов нет, сепаратистов нет". – "А по ком же вы стреляете?" – спрашиваем их. Некоторые молчали. А были и такие, которые с издёвкой говорили: "Як мы вас ненавидэм! Я б вас у сих пострелял!" – "А кто тебя сюда звал, убивать?" – "А если б я не поехал сюда вас убивать, меня бы свои убили". – А я ему: "Значит, ты хочешь у бандитов нормальным быть человеком, героем, а у нас бандитом? Так я считаю, что лучше быть героем…" – и, чуть сбившись, Ольга повернулась к женщине в чёрной блузке, и та продолжила: "...Мы вас стреляем здесь для того, чтобы в наши дома не стреляли!"
– Да, да, – вновь вступила в разговор Ольга, – интересный подход: лучше я убью тебя, чтобы не убили меня! Ну, это вообще дебилизм какой-то!
– Мародёрствовали они? – спросил я.
– Мародёрствовали!
– А изнасилования были?
– Это мы не видели, но слышали, а мы своим людям верим! – сквозь слёзы заговорила какая-то женщина. – Что они делали, это тут, при людях, говорить даже стыдно. Пойдите в больницу и узнайте, что они делали с девочками. Вон больница, рядом, там гинекологи есть. Спросите… и это страшно! – женщина разрыдалась.
– Мы прямо сейчас поедем туда и спросим, – ледяным, полным гнева голосом сказал Продюсер. Подождав, когда женщина перестанет всхлипывать, Ольга продолжила:
– Сильно они мародёрствовали. Вывозили всё, вплоть до кованых ворот! И даже ложки, вилки...
– В Артёмовск вам надо было поехать, на новую почту, только сейчас туда не попадёшь, – добавил мужчина из окружавшей нас толпы. – Там контейнерами, контейнерами вывозили, километрами стояли контейнеры с награбленным. Снимали металл, черепицу с крыш, ворота красивые, телевизоры, стиралки… Что только не везли! Перли всё, что от земли отрывалось!
– А вот к ней приходили, пока она в Артёмовске была, – женщина в чёрной блузке кивнула на рядом стоящую женщину, – так мало того, что вывезли всё! На кровати выложил кто-то рядками трусики, лифчики, маички. Видать, жинке своей подарок хотел привезти, или извращенец какой. Не успел, наверное, забрать, когда ополченцы погнали их. А одного офицера АТО ополченцы задержали – так он в женской одежде драпал. Да, и такое было....
Атмосфера накалялась, и я постарался перевести разговор в мирное русло:
– Дай Бог, чтоб постепенно жизнь в Донецкой области наладилась, хоть и тяжело после такого восстанавливать. Давайте помечтаем, что все эти кошмары остались в прошлом и республика начала жизнь в спокойном ритме!
– Ну, не знаю… – опять взяла Ольга высокую ноту. – Вот когда этот Пушилин, ведёт Минские переговоры, я даже не понимаю его, зачем вести такие разговоры, типа: мы за то, чтобы быть в составе Украины, и чтоб нам федерализацию вы дали, и чтоб мы были автономной республикой? Тогда и напрашивается вопрос: зачем же такая война была, зачем же были принесены такие жертвы, зачем, если опять – в составе Украины?! Если Пушилину с ними по пути, то нам – нет. В Россию уедем, но с ними никогда не будем, – кивнула Ольга в сторону Киева. – Мы просто морального права не имеем жить в составе Украины.
– Люди, которые нам принесли столько горя… И жить с ними после этого? Никогда! – вклинилась женщина в чёрной блузке.
– Фашисты! Нелюди! – неслось из толпы. Переводя разговор на другую тему, я стал рассуждать:
– У блокпоста, на въезде, стоит дорожный баннер, там стрелка на Киев. Баннер весь обстрелян разными снарядами. Так получается, что украинцы сами к себе путь обрезали?
Но меня не слушали, каждый вспоминал что-то своё. Вот меня перебила, не дослушав, худенькая девушка с короткой стрижкой. Взгляд у неё не по возрасту серьёзный, взгляд много пережившего человека. Дай же Бог нам, россиянам, не увидеть того, что видела эта девушка! А она начала рассказывать:
– Захожу во время оккупации в магазин вместе с доченькой своей, три годика ей. Стоит там украинский солдат, смотрит на мою дочку и говорит:
"И у мэнэ такий дома! Так уже скучив!" – А я ему: "Такий, да не такий! Твой дома с мамкою, в кроватке спит, а мой в подвале сидит да от страху трясётся! Из-за того, что ты тут стреляешь!" – Он говорит: "А кто вас просил против нас идти?" – А я ему: "Вы к нам пришли, а не мы, идите вместе с ополченцами, объединяйтесь и очищайте Киев от бандюганов, которые у власти. И тогда заживём снова!" – Он поморщился и отвечает: "Вы замбованна!"
Полдня встречи с жителями этой узкой улочки Дебальцево пролетели, как одна минута. Люди приглашали нас в свои дворы, показывали разбитые снарядами стены домов и спрашивали: "За что они нас?" А после одна женщина, видно, пожалев нас, принесла домашнюю выпечку – пирожки с повидлом. Сильное впечатление произвела на меня эта улица с её бесстрашными жителями.
После Сказка взял курс на село Никишино, то самое, где закрывался дебальцевский «котёл». Страшно. Обугленная улица, вся заваленная гильзами от орудий разного калибра. И запах пороха, который никак не может выветрится с февраля месяца. Вокруг безлюдно. Но вот показался в одном проулке велосипедист, мужичок лет тридцати пяти – под хмельком, из-под рубахи торчит бутылка.
– Дом твой тут сохранился? – спросил я его.
– Нет, – отвечает он. – Мой не сохранился, а жены – сохранился!
– Ты к ней сейчас едешь?
– Нет… – отвернулся мужичок, – сама-то она не сохранилась, убило её...
Стало понятно, что лезть в душу к нему незачем. Тихо, не торопясь, машина Сказки выбиралась из никишинского ужаса. Вот так бы оставить всё это, – думал я, – и возить людей сюда, когда наступит мир на донецкой земле, и показывать на примере этой деревни плоды людского безумия! Как так можно уничтожать своё, родное – дотла?..
После поездки в Дебальцево я понял, что впечатлений уже – сверх меры, надо возвращаться домой, на север, как-то привести в порядок свои мысли, найти ответы на множество вопросов. И ждать, когда всё утихнет и на Донбассе перестанут рваться снаряды.
18 июня 2015г., Дебальцево
Леонид Бабанин (Ханты-Мансийск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
