24 июня 1945 года. Над Красной площадью в Москве, по всей стране из радиорупоров в этот час звучали слова русского писателя Леонида Леонова – «…нынешнее наше торжество есть, прежде всего, торжество Человека, с боем отстоявшего своё человеческое звание. И пока гремят оркестры, пусть каждый шепотком скажет в розовое ушко своему ребёнку:
– Дорогие, отроки и девочки, и вы – совсем маленькие! Запоминайте этих грозных и очень добрых людей, избавивших вас от кнута и виселицы, от газа циклона и печки со страшным красным глазком, от изуверских фашистских вивисекций и от горьких, всегда таких неслышных детских слёз. Пусть в вашей невинной памяти навеки запишется этот день, полный всяческих благодеяний. Таких подарков детям не дарил ещё никто. И если когда-нибудь усталость надломит ваше вдохновенье или грянут чёрные минуты, от которых мы, немножко постаревшие и смертные, не можем оборонить вас на расстоянии веков, – вспомните этот день, и вам смешна станет временная невзгода. Вам будет так, как если бы вы раскрыли бесконечно святую книгу творческой муки, беззаветного героизма и бессонного труда. Эта книга называется – Великая Отечественная война».
Моему земляку, уроженцу села Шапошниковка Острогожского уезда Фёдору Григорьевичу Двирнику сто второй год. Вроде совсем недавно шутили с ним: к столетию всего ничего шагать. Мой собеседник – полковник, фронтовик, участник Парада Победы 1945 года. Тридцать три года служил в вооружённых силах державы. В годы Великой Отечественной – политрук авиации. После войны, закончив академию, имея квалификацию штурмана, работал в испытательном комплексе Дальней бомбардировочной авиации, на полигонах специального назначения, куда наносились ракетные удары по земным и морским целям вероятного противника.
В Заволжье принимал с небес первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина. Произошло это вблизи города Энгельса. Теперь здесь, после переездов из Воронежа, из Тамбова, нынче проживают Двирники в городке знаменитой авиабазы. Рядом с ним дочь Светлана Фёдоровна, вся большая семья – дети, внуки, правнуки…
Увидел в оконном проёме в весенней дали следы реактивного самолёта Ту – 160М – самого крупного и мощного сверхзвукового бомбардировщика. «Белые лебеди» в полёте. За штурвалами зятья Фёдора Григорьевича. Придут в выходной день в гости, расскажут то, о чём им дозволено говорить – о точечных бомбёжках баз террористов в Сирии, о малоприятных встречах с пилотами НАТО при стратегическом дежурстве над морями и океанами.
Звонят из совета ветеранов. Принимают пожелания Фёдора Григорьевича, как лучше отмечать 55-летие освоения космоса и День Победы.
Радости души – это и есть земной жизненный пир победителя.
Повседневные заботы уводят от мрачных мыслей о недавней горько неизбывной утрате. Свой путь завершила Елена Сергеевна, в любви и согласии с женой прожили 65 лет.
Слушаю по телефону Фёдора Григорьевича, напоминаю ему, как вроде недавно говорил он о себе, сетуя на возраст:
«Шагнул за девяностолетний порог. С ярмарки еду».
Тогда я его убеждал: «Зря, Григорьевич, жалуетесь на лета, на хвори. Прошлая жизнь в вашей ясной памяти, как на ладони. В ближние магазины, аптеку ходок. По-офицерски чётко исполняете поручения жены Елены Сергеевны, ей-то болезни ограничили жизненную территорию квартирой да балконом».
Правда, сейчас город Энгельс видит и сам Двирник тоже всё-таки чаще из балконного окна. В думах памятными до боли сердечной остаются воронежские очарованные дали и сам родной Воронеж, откуда к себе поближе дочь Светлана Фёдоровна перевезла постаревших родителей. «В мыслях часто навещаю родимую слободу Шапошниковку. Не знаю, остаётся ли за нашим селом прозвище – Шаркивка? – спрашивает в письмах Фёдор Григорьевич. – Во сне пасу телят, стерегу кроликов, купаюсь и ловлю рыбу в речке. А как хочется босиком вновь пройтись по чистой затравенелой песчаной тропе. Она вела от хаты по сосновому лесочку к железнодорожному разъезду между Россошью и Ольховатским сахарным заводом. К каждой песчинке готов припасть. Хвойный смоляной запах чую. Тихое течение речной воды, шёпот листвы старых верб и одинокого векового дуба слушаю».
С бережка той Чёрной Калитвы сельский хлопчик ушёл в большой мир, который навсегда принял его, не выпустил из людского водоворота.
– Фёдор Григорьевич, вы из крестьянской семьи. Наверное, первым в роду посвятили жизнь воинской службе? Хотя далёкие прадеды на нашей воронежской Слобожанщине были ведь из запорожских казаков. Всегда под седлом конь, под рукой сабля, пика. Хлебные сухари насушены. Обязательные полотняная сумочка с пшеном и шматок сала наготове. Рушник с чистой рубахой сложены в походную торбу.
Били слобожане шведов под Полтавой. Брали приступом турецкие крепости на Азове, на Кавказе и Дунае. Гнали с родимой земли захватчиков. Кто только не зарился на Русь – Россию! Французы, англичане, немцы. На исходе Первой мировой, переросшей в Гражданскую войну, даже американцы успели отметиться интервентами. Уже вам в годы Второй мировой пришлось сражаться опять с немцами и мадьярами-венграми, итальянцами, румынами, поляками, словаками, финнами. Кто только не побывал тут!
Как вы стали военным: по зову предков? по случаю?..
– Казачью родословную свою мало знаю. Дед Никифор защищал Севастополь в Крымской войне в середине девятнадцатого века. Я и за него радуюсь сегодня возвращению Крыма в родную гавань – в Россию. Отец рос круглым сиротой. Его, Григория Никифоровича, крестьянина, уже семейным человеком в 1914 году призвали в армию. А вскоре грянула германская война. Из Козловского запасного полка он попал на фронт, в окопы. Дальше не отпустила домой Гражданская, был на стороне красных.
Голод и хворобы тогда смертно косили детишек, но крестьянские семьи оставались большими. В нашей семье из тринадцати моих братьев и сестёр выжило пятеро.
Поименно называю всех, так как каждому выпала доля быть в рядах защитников страны. Сергей с 1910 года рождения, командир взвода, «пал на войне незнаменитой» – советско-финской. Феодора с 1914-го, молоденькой начала работать. Она выхаживала бойцов, раненных в боях с японскими самураями на Хасане и Халхин-Голе. Старшую сестру, как и нас, младших, впереди ждала година тяжких испытаний на фронтах Великой Отечественной. Брат Иван с 1924-го, он воевал в танковых частях, имеет правительственные награды. Самая меньшая Анна с 1927-го, она в дни фашистской оккупации вместе с отцом сберегала колхозное добро.
Я средний сын, родился 20 ноября 1918 года.
В детские годы мы смотрели, как на героев, на старших парней и девчат. Иван Шарко, Нефёд Двирник, Данило Черник, Таня Лысенко, Надя Скляренко и их товарищи из комсомольской ячейки создали у нас в школе пионерский отряд. Построили спортивную площадку. А вскоре, помню, в светлый тёплый день из Россоши с участием наших комсомольцев строем пришли пионеры. Впереди знаменосец, горнист и барабанщик. Ребята в белых рубашках, с красными галстуками. Футболисты в спортивной форме. Шагали и пели песню. На встречу с ними у школы собрались и ученики, и взрослые. Нам рассказали, что пионеры должны хорошо учиться, помогать старшим, должны заниматься физкультурой. Спортсмены «крутили» на турнике «солнце». Мяч летал по футбольному полю. Всё в диковинку. Как тут не вступить в пионеры?!
Кому-то родители не дозволяли. Как и старшим девчатам запрещали вечерами учиться в кружке по ликвидации безграмотности. Наши комсомольцы разрешали семейные споры. Уже не только парни, сёстры Ордынские прокатили ребятню на тракторе.
В комсомол вступил в Россошанском птицеводческом промышленном техникуме, где учился после сельской школы. Моё тогдашнее состояние хорошо передал, можно сказать, мой ровесник, известный впоследствии поэт Василий Кубанёв.
Солнце лучистое бьёт
Светом своим в кабинет,
И секретарь подаёт
Мне комсомольский билет.
Улица сердцу тесна,
Сердце в груди волнуется.
В сердце моём весна,
Как на широкой улице.
Сжимаю билет в руках.
Я тоже могу гордиться:
В больших
комсомольских полках
И я состою единицей.
Был в комсомольском активе.
В ту пору нам пришлось решать национальный вопрос. Серьёзно. В техникуме учились ребята из русских и украинских сёл, какие в наших местах расположены вперемешку. Проблем в отношениях друг к другу никаких. Посмеивались, скажем, над разговорной речью друг друга. Обзывались совершенно беззлобно. «Ты хохол». «А ты москаль». На третьем курсе пополнение. На Украине в Казатине закрыли птицеводческое учебное заведение и перевели к нам учащихся. Ребята из западных областей. Их «мову» мы не всегда понимали. К тому же, гости начали задираться с уроженцами русских сёл – Дерезовки, Гороховки, Ольховатки-Сапеловки… От шуток перешли на кулаки. Мордобой осудили на комсомольском собрании. Разговор шёл с участием преподавателей, директора. Кому-то вынесли выговоры, пригрозили исключением из техникума. Подействовало. Учёба, спорт, участие в художественной самодеятельности примирили всех. Расставались к выпуску добрыми друзьями-товарищами. После переписывались. Даже женились «хохлы» на наших «московочках».
Были среди них и немцы, дети колонистов из Одесской области. Я подружился с одним из них, кажется, Лейманом. Начал ему ненавязчиво советовать вступить в комсомол. А он как предупредил: «Федя, ты лучше сам потихоньку уйди из актива, в жизни не помешает». Помню, очень удивил он меня этим предложением. Присматривался Лейман к моему фотоаппарату. Я вернулся с учебной практики, подзаработал денег, позволил себе самому купить подарок. «Давай меняться», – предложил мне дружок. Вручает мне новенький костюм. Примерил, по мне. Оба остались довольны. Лейман фотографировал студентов и преподавателей, виды Россоши, как то – железнодорожный вокзал, церковь, старые и новые здания, мост через речку. Странно было то, что техникумовской фотолабораторией он не пользовался. Печатал снимки где-то в другом месте.
На четвёртом курсе вдруг, недоучившись, уехал из Россоши.
После узнал: в годы фашистской оккупации наши украинцы видели его в Киеве в немецкой офицерской форме. Но подойти к нему, напомнить о студенчестве остереглись.
Это к вопросу о доморощенных и иностранных шпионах в предвоенные годы.
…Меня же тогда пригласили на работу инструктором райкома.
Осенью провели районную ВДНХа – выставку достижений народного хозяйства. День солнечный, тёплый. Народу – как на доброй Сорочинской ярмарке. Посмотреть ведь было на что – снопы пшеницы и кукурузы, отборная картошка, гарбузы-тыквы величиной с бочонок. Отведай – дыни и арбузы, яблоки и груши, мёд на хлебе. А в животноводческих рядах – колхозные породистые коровы и лошади, овечки и поросята. Не только детям, но и взрослым хочется рукой погладить живность. Радости и веселья сколько! Музыка, песни, танцы…
Участвовал в организации физкультурного движения. Впрочем, его и двигать-то не требовалось. Все повально были увлечены спортом.
Теперь понимаю – не на словах, на деле государство всерьёз занималось, как сейчас говорят, сбережением народа.
Соревнования, спартакиады, сдача норм на знаки «Будь готов к труду и обороне», «Готов к труду и обороне» становились привычны и даже любимы. «Золотые», «серебряные», «бронзовые» значки ГТО вручал первый секретарь райкома партии Ефремов. Вручал не из кармана – принародно, торжественно, на сцене и под марш духового оркестра.
В райкоме комсомола на видном месте прикрепили газету «Комсомольская правда». Под заголовком – большая фотография одного из первых Героев Советского Союза Камнина Николая Петровича. На груди рядом с Золотой Звездой – знак ГТО на цепочке. Тогда я ещё и не мог думать, что с ним сведёт меня фронтовая судьба, что вместе будем быть у истока зарождения ракетно-космических войск.
Мечтал поступить в лётное училище. Годы были такие, «мы покоряли пространство и время». По-доброму завидовал товарищу-односельчанину, курсанту-военлёту Борису Лобенко. Да и отец тоже очень хотел, чтобы я был офицером. По настойчивым просьбам меня направили в военное училище. Но для подготовки не в лётчики, а в политработники для авиации.
Оказался я в Брянске, где услышал: «Вы – будущий комиссар. Это означает – во всём быть готовым переносить сложности воинской службы, быть примером для сослуживцев». В мороз по пояс обнажённые с четырьмя кирпичами в вещевом мешке, с винтовкой и противогазом мы совершали кроссы в двадцать километров. В летнюю жару отрабатывали «водный режим». С фляжкой воды и сушёной воблой отправлялись в поход в дальнюю деревню. Там у колодца стоял знак – «отравлен». Во рту пересохло, пить хочется. Терпи до возвращения в казарму. При отработке тактики встречного боя пришлось однажды «сгонять» за десяток километров, чтобы отыскать гильзу отстрелянного патрона.
В преодолении трудностей крепко помогала сельская «закваска». Не раз вспоминал добрым словом Россошанский техникум и преподавателя военного дела Петра Александровича Серёгина. Мы его одновременно любили и боялись. Когда-то его требования казались излишне придирчивыми. Но они теперь выручали. Благодаря Серёгину, я не был отстающим в училище. Поклон всем моим школьным и техникумовским учителям. Изначально именно они дали мне, как тогда говорили, путёвку в жизнь с нагрудными значками «ГТО», «Ворошиловский стрелок», даже с правами шофёра.
Кстати, Пётр Александрович первым ушёл на фронт. Погиб в сорок первом. В битве под Москвой пали смертью храбрых его ученики, мои сокурсники – лейтенант Степан Хмыз и рядовой Николай Павловский. Николай сел за руль грузовика и под ураганным вражеским огнём подвозил боеприпасы на передовую линию огня.
Помню первый свой офицерский отпуск. На побывку прибыл в форме авиатора. Ещё в пути почувствовал – «молодцу она к лицу», весь во внимании гражданских окружающих. Дома в саду под яблонями накрыли стол. Сошлись родичи, соседи и дальние добрые знакомые. Отец не скрывал своей гордости. Мама плакала, тихо причитала: «Старший сыночек погиб, не знаем, где могилка, и этот туда же». «Не тужи, стара, – успокаивал её батько. – Федя тэпэр чоловик, якого уважають».
Так что – служить в армию я шёл вполне осознанно.
– Кратко означьте свой послужной путь. Как в листке по учёту кадров.
– Мне, конечно, очень хотелось в лётчики. Но ещё курсантом пришлось навсегда зарубить на носу. В армии приказы не обсуждаются, а исполняются безоговорочно. Иначе то будет не войско, а толпа.
Училище окончил военным комиссаром в звании младшего политрука. Тогда это соответствовало званию лейтенанта.
В военное, а затем и в мирное время больше тридцати лет нёс нелегкую армейскую ношу на разных партийно-политических должностях – от комсорга, парторга до начальника политотдела в различных авиасоединениях.
– Возвратимся в невозвратное. Отбыл первый отпуск политрук.
– Младший политрук. Вернулся в свой Орловский военный округ. Мне, комсоргу авиабазы дальней авиации, начальник финансовой части выплатил месячный оклад в 750 рублей с напутствием: «Знай, политрук, что твоя зарплата на пятьдесят рублей меньше, чем у Председателя Верховного Совета СССР. Калинин Михаил Иванович несёт ответственность за всю страну. Понимай и ты важность своей службы. Старайся оправдывать высокое доверие».
Тогда слова начфина мне показались неуместной шуткой. Всерьёз их не принял, уже после войны в музейной выставке увидел партбилет Калинина. А в нём – записи об уплате членских взносов, действительно, из месячного оклада в 800 рублей.
– То были рубежные годы – «сороковые роковые». В Европе уже вовсю грохотали немецкие танки и пушки. Будто играючи, гитлеровцы покоряли страны и народы. Чем занимались в ту пору наши военные? Вы, Фёдор Григорьевич?
– Готовились к защите Отечества.
Я, как уже говорил, служил в дальней авиации. Она, в отличие от фронтовой, предназначалась для нанесения бомбовых ударов на поражение стратегически важных объектов в глубоком тылу противника. Чтобы лётчик успешно выполнил боевое задание, его самолёт должен быть всегда готовым к вылету. Если машина технически исправна, с полным боезапасом на борту, горючего в топливных баках под завязку, то – выруливай на взлётную полосу. Лётному экипажу нужен крепкий тыл.
Дальняя бомбардировочная авиация в то время только зарождалась. Наша войсковая часть – это 220-й полк и 191-я база 48-й авиадивизии – обживалась на курской земле. Формирование её шло медленно. Небольшими группами прибывали лётчики, штурманы, стрелки-радисты. Экипажи принимали новые самолёты и начинали отрабатывать учебно-тренировочные полёты. Наземные службы разворачивали аэродромную сеть по Черноземью, укрепляли её материальную базу.
Oт Курска до Орла мотался и я, исполняя поручения начальника политотдела дивизии, батальонного комиссара Данилова. Принимал пополнение новобранцев. Приходилось разрешать самые неожиданные проблемы. То красноармейцы из мусульман отказывались от борща со свининой. То возникали трудности с экипировкой призывников. Принимал на учёт комсомольцев и создавал первичные ячейки. Проводили собрания, политинформации, спортивные соревнования.
Постепенно изживали организационную неразбериху.
У меня появилась возможность продолжить прерванную в училище из-за ускоренного выпуска лётную подготовку. Пилот Харитонов пообещал в два-три месяца меня «поднять на крыло» – учил самостоятельно летать. Постигал я азы штурманского мастерства.
Всё спутала война.
– Чем запомнилось её начало?
– Горьким поражением. Рано утром 23 июня 1941 года торжественно провожали в бой экипажи грозных бомбардировщиков «ДБ-3Ф», просили ребят всыпать на всю катушку обнаглевшим гитлеровским воякам. И когда самолёты возвращались и заходили на посадку, с ликованием и радостью бежали прямо на стоянки. А они – оставались пустынными… Сразу семнадцать экипажей не вернулось из боя.
Позже выяснилось. Большие потери случались не из-за слабой подготовки лётного состава. Наш авиаполк изначально был обречён. Тяжёлую авиацию бросали на выполнение несвойственных для неё задач. Среди бела дня, на предельно малой высоте, без прикрытия истребителей, без разведки и подавления зенитной артиллерии противника приходилось бомбить движущиеся танковые колонны, захваченные врагом переправы и мосты. Большой неповоротливый самолёт – удобная мишень. Любой ценой старались, если не приостановить, так хоть ослабить и задержать мощный натиск немецко-фашистских войск, рвавшихся к Москве, Ленинграду, Киеву, Минску.
Дальняя бомбардировочная авиация вскоре заявила о себе. Уже в августе советские лётчики под началом хозяина Арктики, командира Михаила Васильевича Водопьянова (с бесстрашным полярником, генерал-майором мне тоже придётся встречаться по службе) бомбили Берлин, а затем Кёнигсберг, Данциг. Будет принято верное решение. Авиацию дальнего действия переподчинят, как особый род войск, Ставке Верховного Главнокомандования.
И вот ещё о чем умалчивают летописцы войны. Почему в небе над полем боя факелом пылали наши самолёты? Потому что в их конструкции базовым материалом являлось дерево. Советский Союз не был неисчерпаемой кладовой природных богатств, как считается. У нас в ту пору катастрофически не хватало освоенных месторождений бокситовых, магниевых руд, из которых добывают алюминий. Мы его покупали по ленд-лизу у американцев. А Германия напротив не только себя обеспечивала сполна «крылатым металлом». Она экспортировала важнейшие для авиационной промышленности материалы. Немцы выпускали высококачественные боевые самолёты – цельнометаллические «хейнкели», «юнкерсы», «мессершмитты», для которых даже снарядная пробоина в крыле была царапиной.
В начале октября 1941 года нашу «безлошадную» часть отправят на переформирование в глубокий тыл. Дальнейшая моя военная судьба будет связана с Третьей воздушной армией, громившей врага на земле и в воздухе от Подмосковья до Восточной Пруссии.
– Как вы, кадровый военный, фронтовик, спустя десятилетия оцениваете сорок первый год?
– Безмерно жаль сгоревших в пламени войны ребят. Они погибали безымянными героями. Уже тогда они сделали, не ведая о том, первый шаг к всенародной Победе в сорок пятом. Наше отступление объяснимо. Враг имел боевой опыт – под сапогом Германии оказалось двенадцать государств Европы. Мы вступали в сражение необстрелянными, не нюхавшими пороха.
Хотя и закалённые в боях немцы в те дни воевали всяко. Под сильную бомбёжку я впервые попал в Щигрax близ Курска. Над аэродромным полем «юнкерсы» сделали три захода. Рвались десятки бомб, пулемётным огнём прошивали каждый метр земли. Удивительно, но факт – вражеский налёт оказался на редкость безрезультативным. Все люди живы. Целы остались самолёты на стоянках, топливные автозаправщики, штабеля бомб, прочая техника. Ни пробоины в самолёте ПО-2, «кукурузнике», заруливавшем на стоянку. Повредили трактор аэродромной службы, изрешетили воронками взлётно-посадочную полосу и – всё. Схоже «поработали» наши зенитные пулемётные расчёты, охранявшие аэродром. Не сбили ни одного фашистского стервятника, хотя они кружили над нами тучно и на малой высоте. Боекомплекты израсходовали полностью. А куда целились?
Такое случалось редко, потому и запомнилось.
– Новое место вашей дислокации – Торжок, древнерусская тверская земля, Калининский фронт. В округе невиданная краса. Она восхитила нашего земляка, участника тех сражений, что даже спустя годы, степняк по рождению, маршал Советского Союза Андрей Иванович Ерёменко в своих мемуарах так вспоминал об этом: «Вековые сосны высоко вздымали свои красноватые стволы, а тёмная зелень их крон чётко вырисовывалась на фоне неба, земля же была заботливо укутана ровным снежным покрывалом. В лесах стояло поистине первозданное безмолвие. Находясь в этой глуши, трудно было поверить, что рядом жестокий враг, до того мирным и спокойным выглядело всё вокруг: лапы елей и сосен, убранные снежными хлопьями, перекрещивающиеся и петляющие заячьи следы, поскрипывание снега под полозьями саней. Особенно величественно выглядели леса в светлые лунные ночи».
Трудно поверить, действительно, что ты на войне. Что впереди точкой означенный на карте городок Ржев, который немцы превратили в неприступную крепость. Фашистские генералы ставили задачу «удержать Ржевский плацдарм любой ценой. Это трамплин. Придёт время, и мы совершим отсюда прыжок на Москву».
Вы не дали гитлеровскому тигру прыгнуть. Как это было?
– Зимой сорок второго врагу не давали покоя ни днём, ни ночью пехотинцы, танкисты, артиллеристы. Наша авиация в количественном и качественном отношении оставалась слабее немецкой. Мы только расправляли крылья. Политотдел утвердил меня «военным комиссаром-строителем». Требовалось в кратчайшие сроки до весенней распутицы в прифронтовой полосе развернуть аэродромную сеть. В непривычной для меня должности пригодился довоенный опыт. Прежде всего, обратились за помощью к местной власти. Здешние жители смогли подсказать, где в лесисто-болотистой местности удобнее размещать взлётные полосы, самолётные стоянки, склады, как разумнее проложить к ним подъездные пути. Сельское население наравне с бойцами укрепляло авиационные тылы. На подводах доставляли строительные материалы. Пилили лес. Брёвнами гатили дороги. Работать приходилось под вражеским огнём. Людей надо было кормить.
Где проблемы, где тонко – там и комиссар.
Дополнительно построили больше десятка полевых аэродромов, улучшили существующие. Уже не кулаком в небо грозили врагу. С созданием в мае 1942-го Третьей воздушной армии заметно возросла ударная мощь штурмовой, бомбардировочной, истребительной фронтовой авиации.
– Вы оставались в звании политрука?
– Осенью наш командующий – Герой Советского Союза генерал-майор авиации Михаил Громов, в мирное время прославленный лётчик-испытатель, вручил мне медаль «За боевые заслуги». Тогда же повысили в звании. Я стал старшим политруком, что соответствовало строевому званию – капитан. После взятия Ржева назначили помощником начальника политотдела армии по работе с комсомольцами и несоюзной молодёжью, говоря проще, первым секретарём армейского «обкома комсомола».
– О роли политрука – политического руководителя – в армии военные историки высказывают разное мнение. Как вы к этому относитесь?
– Неоднозначно. Считаю, в завышенных оценках политрук не нуждается. Напраслину, озлобленность тоже не приемлю. На сей счёт есть у меня любопытные выписки.
Сталин: «Недостаточно того, что политработник на словах будет твердить «партия Ленина-Сталина», всё равно, что аллилуя – аллилуя… Он должен быть политически стойким, политически образованным и культурным, он должен знать военное дело. Без этого мы не будем иметь хорошего бойца, хорошо налаженного снабжения, хорошо организованного пополнения для армии».
Мало кто знает, что ещё до начала войны, 6 июня 1941 года, Гитлер подписал «приказ о комиссарах Красной Армии». В нём предписывалось «в случае их захвата на поле боя или сопротивления немедленно и безоговорочно уничтожать с помощью оружия». Фашисты знали, что политрук поведёт в бой солдат.
Один пример из тысячи таких же. Наш 129-й полк базировался у западной границы. Когда её нарушили немецкие эскадрильи, ещё никто не знал, что начинается война. Комиссары Соколов и Дудин без приказа свыше первыми повели экипажи в схватку. Они порушили парадный вражеский строй. Сбили каждый по фашистскому самолёту. Вернулись на аэродром. Пополнили боезапас, заправили баки горючим. И – снова в бой!
Комиссары, «как правило, составляли главную движущую силу советского сопротивления… Они могли быть безжалостными, но в большинстве случаев они не жалели и себя». «Упорное сопротивление русских объясняется тем, что комиссары воюют на передовой линии». «Русский солдат борется не от страха перед комиссарами, он воюет за идею. Он не хочет возврата царского времени, борется против фашизма, который хочет разрушить достижения революции». Так объясняли немецкие генералы высокую идеологическую подготовку советского солдата.
Свидетельствую, в рядах политсостава встречались самодуры, карьеристы, трусы, но не они составляли настоящий корпус политработников, политически активных и надёжных воинов.
Работу политрука нельзя ни взвесить, ни измерить. В мои задачи, обязанности входило воспитание личного состава в духе патриотизма, верности воинской присяге. Я возглавлял комсомольские организации. Начальники политотделов называли меня главным помощником – в нашей Третьей воздушной армии было шестьдесят процентов молодёжи. Постоянно выступал на местах, рассказывал о положении на фронтах, событиях в стране и мире. Жил среди воинов и заботился об их материальном обеспечении.
– Кто из старших командиров был для вас примером?
– Мне везло на хороших наставников. Один из них – генерал-майор авиации Николай Павлович Бабак. Как и я, из крестьянской семьи. Украинец, с Полтавщины. Внешне строг и немногословен, но при встречах быстро располагал к себе лётчика и техника, офицера и солдата. Разрешая проблемы боеготовности, воинской дисциплины и быта, бывал жесток, но справедлив. Обладал чутьем – наперёд угадывать, в каких полках возникнут трудности. Отправляя в часть, приказывал: «Разбирайся по существу и принимай неотложные меры. Что-то не получается, докладывай мне лично».
Однажды и Николая Павловича чутьё подвело. Перед наступлением в Прибалтике нашу воздушную армию усилили 1-м гвардейским бомбардировочным авиакорпусом из резерва Верховного Главнокомандования. В его составе был полк, сформированный из девушек-добровольцев. К ним-то наши интенданты отнеслись по-мужски. Даже додумались выдать фронтовое довольствие – махорку, водку. Мне пришлось «наводить должный порядок». При поддержке начальника политотдела девушек-офицеров быстро одели в новое форменное обмундирование: шерстяное платье, берет, сапожки, шинель-пальто. Оборудовали душевые. Заменили постельные принадлежности. Вместо наркомовских ста граммов стали выдавать конфеты, печенье.
Что поразило: лётчицы обижались, к ним командование проявляет жалость – даёт боевые задания «облегчённые», связанные с меньшим риском. Как же их было не жалеть – молоденьких красавиц. Особенно отличились они при штурме Кёнигсберга.
В памяти часто возвращаюсь в пору освобождения Белоруссии. Оказывали помощь партизанам. Там с борта беззащитного «кукурузника» я сбрасывал на лесные аэродромы мешки с сухарями. Вывозили раненых и детей-сирот на «большую землю».
В наступлении наши войска с воздуха прикрывали гвардейцы четвертой дивизии полковника Василия Сталина. Взяли Минск, а фашисты попытались захватить его во второй раз. К аэродрому двинулись ощетинившиеся оружием вражеские колонны. Василий Сталин поднял в небо эскадрилью истребителей. На лётном поле начальник политотдела полковник Янков развернул оставшиеся на аэродроме истребители в сторону наступающих немцев. На пустые снарядные ящики подняли «хвосты» самолётов, чтобы можно было прицельно стрелять из пушек по врагу. Так отбили атаку и спасли лётный парк. Повторный штурм столицы Белоруссии у фрицев сорвался.
На пути к древнему Полоцку встал вражеский бронепоезд. Штурмовики авиаполка дважды Героя Советского Союза капитана Ивана Фомича Павлова уничтожили его с воздуха.
Запомнился полевой зимний аэродром. При знакомстве с лётным составом полка генерал-майор Николай Бабак сразу заметил щёголя. Офицер был обут не в тёплые унты, а в хромовые сапоги «гармошкой». Начал отчитывать, а в ответ услышал: «Второй раз ноги не отморозишь». Штанины комбинезона прикрывали протезы. Пилот представился:
– Гвардии старший лейтенант Маресьев!
Генерал крепко пожал Алексею Петровичу руку.
О «настоящем человеке», Герое Советского Союза скоро узнают в стране и мире. Так мы будем восхищаться и гордиться уже в мирное время первым советским космонавтом Юрием Гагариным. С ним мне тоже доведётся служить.
– Вы участник Парада Победы?
– Да. За многолетнюю службу в Советских Вооружённых силах мне пришлось участвовать в десяти военных парадах на Красной площади в Москве. Самый памятный – 24 июня 1945 года. Там тогда, конечно, голова была занята одним – держать воинскую выправку, равнение, рубить по брусчатке строевой шаг. Любил и люблю смотреть кинохронику Парада. Вновь и вновь переживаю ни с чем не сравнимый момент: двести бойцов под барабанный бой бросают к подножью кремлёвских стен двести знамён и штандартов разбитой нами в прах немецко-фашистской армии…
Я напомнил собеседнику: хорошо написал об этом русский советский поэт Сергей Викулов:
Такое площадь знала лишь однажды,
Однажды только видела Земля:
Солдаты волокли знамёна вражьи,
Чтоб бросить их к подножию Кремля.
Они, свисая, пыль мели с брусчатки.
А воины, в сиянии погон,
Всё били, били в чёрные их складки
Надраенным кирзовым сапогом.
Молчала площадь. Только барабаны
гремели. И ещё шаги, шаги…
Вот что такое «русские Иваны» -
взгляните и запомните, враги!
Вы в них стреляли?
Да, вы в них стреляли!
И жгли в печах?
Да, вы их жгли в печах!
Да только зря: они не умирали,
лишь молний прибавлялось в их очах!
«На-пра-во!» – и с размаху о брусчатку
и свастику, и хищного орла.
Вот так! России бросили перчатку –
Россия ту перчатку подняла!
И видели, кто был в тот день в столице,
На Площади: она, лицом строга,
Подняв венец,
и меч зажав в деснице,
Прошла по стягам брошенным врагам!
Двирник выслушал, пересилил волнение: всё точно, за душу берёт. Ответил мне неожиданно:
– Вы заметили, в первых кадрах кинохроники можно видеть, как на участие в торжествах идут, опираясь на посохи, первоиерархи Русской православной церкви.
Вспомнили стихотворение «24 июня 1945 года» нашего земляка – фронтовика Тимошечкина, согласно числим его в ряду больших русских поэтов наших современников.
А вино по бокалам льётся...
Без бомбёжки качается пол.
Выдающиеся полководцы
Обступили кремлёвский стол.
Пьют. Едят. В тесноте – не в обиде.
Гениальная родственность лиц!
Мир такого ещё не видел:
Восемь месяцев – восемь столиц!
Звон хрустальный возносит тосты –
За народ, за победный мир.
Всё – как надо. Всё очень просто:
Победили – справляют пир.
– Как же точно написал Михаил Фёдорович. – Двирник повторяет строки:
Мир такого ещё не видел:
Восемь месяцев – восемь столиц!
Тридцать первого августа 1944 года освободили Бухарест. Далее – София и Белград, Варшава, Будапешт, Вена. В начале мая штурмом взяли Берлин, освободили Прагу. Как тут не восхищаться и поклоняться мужеству советских воинов!
– Фёдор Григорьевич, политруку-то приходилось бомбить фашистов? Как штурману?
– Выполнял свои главные обязанности. Над вражеским передним краем, над полем боя под зенитным огнём кидал не бомбы – пачки листовок. Собственноручно выдавал немцам пропуск в плен с гарантией на жизнь.
И ещё сказал воин, плоть от плоти сын советского народа, написавшего «самую золотую страницу в истории человеческого рода» –
– Я горжусь – в моей семье из поколения в поколение закаляется сталь: воспитывается честное служение Отечеству и уважение к «служивым людям». Я счастлив, что прожил долгую, насыщенную жизнь, посвящённую Родине, и мои дети, внуки продолжают славные традиции моих предков.
Даст Бог, не буду загадывать – до 75-летия нашей Великой Победы дойду.
…Слово полковника Двирник сдержал.
Пётр Чалый (Россошь Воронежской области)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
