Чуйковия

Нить не прервалась

Рассказывают, что во время посещения Наполеоном салона госпожи де Сталь хозяйка, явно жеманничая и напрашиваясь на комплимент спросила: «Ваше Величество, которая из француженок по Вашему мнению сделала больше всех для пользы Франции?» «Та, сударыня – ледяным тоном ответил император – которая произвела на свет наибольшее число детей!»

Подобный ответ в наши дни поставил бы крест на карьере любого политика.

Газета «Правда» от 7 декабря 1944 года. Сводки Информбюро, сообщения из действующей армии – тяжелые бои у озера Балатон, наши войска выходят к Дунаю. Списки награжденных боевыми орденами. Орденом Отечественной войны I степени – генерал-майора Граве Ивана Платоновича, генерал-майора Дроздова Николая Федоровича, Козловского, Ткаченко… Орденом Красного Знамени – генералов Барсукова, Внукова, Курганского… И тут же рядом полоса – «О награждении многодетных матерей орденами «Материнская слава» и медалями «Медаль материнства». Ордена и медали первой, второй и третей степени – в зависимости от числа детей. Длинный список – более полутораста фамилий. Орден «Материнская слава» I степени – девять детей: Аксенова Мария Семеновна – колхозница Горьковской области, Бочкова Анастасия Ивановна – работник тубдиспансера из Москвы, Грачева Елена Ивановна – домохозяйка, Московская область Красногорск… II степень, восемь детей – Аввакумова, Анохина, Антонова…III степень, «Медаль материнства» опять трех степеней. Колхозницы (даже одна председатель колхоза), служащие, домохозяйки - из Перми, Свердловска, с Украины, Приморья, Казахстана, фамилии русские, украинские, грузинские… Боевые награды – за фронт и ордена за материнство, приравненные к боевым. Пробегая глазами этот список невольно ищу знакомую фамилию – ту, что ношу сам. Гвардии генерал-полковник Чуйков Василий Иванович, командарм 62-8й гвардейской армии – Герой Советского Союза (вторую звезду Героя получит позже, в апреле 1945-го за штурм крепости Познань) и Чуйкова Елизавета Федоровна, мать-героиня, двенадцать детей, церковно-приходская староста в 30-е годы, а в 1943 получившая из рук новоизбранного Патриарха орден.

Мать и сын. Мои предки – отец и бабушка.

Их фамилии нет в этом списке, но они наверняка есть в другом – тогда такие вещи публиковались на первых полосах газет.

И читая такие тексты начинаешь понимать многое – и почему мы победили тогда в 1945 и почему победим и теперь.

Ибо Русь жива и жива Вера и как сын получил вторую звезду Героя в 45-м, а в 1982 почетное право погребения на главной высоте Сталинградской битвы – согласно его завещанию, в братской солдатской могиле на Мамаевом Кургане, так и в 2004-м именем его матери нарекли планету назвав «Чуйковия». Сын за подвиг на поле брани, мать за подвиг материнства и Веры.

Нить не прервалась.

Место откуда вышли эти люди, где веками проживал наш род названо удивительно красиво и поэтично – Серебряные Пруды. А сама слобода, где в Серебряных Прудах проживала семья называется Кайманьевой Вытью. Не правда ли, что-то первобытно-грозное и жестокое чудится в этом названии? Кайманьева Выть… В словаре Даля существительное «выть» обозначает участок земли, надел. Но там же приводится и другое толкование – участь, судьба, рок. «Кайманьева» происходит от «граница, кайма, передовой рубеж». Еще несколько столетий тому назад то была граница леса и степи, дальше к югу было Дикое поле, по которому бродили кочевые орды, основной промысел которых – захват невольников, работорговля. Там, на Кайме жили слобожане – воинские, служивые люди, искусные в военном деле, готовые в любую минуту собраться, броситься на перехват прорвавшейся орде и первым воеводой там был легендарный князь Серебряный, что и дало имя этому поселению. Существует предание, что Кайма во многих местах, особенно удобных для степной конницы была перекрыта стеной, - деревянным частоколом с засеками, сторожевыми вышками, системой сигналов. Своеобразный аналог Великой китайской стены, но та неподвижна, наша продвигалась к югу, постепенно, шаг за шагом, новыми поселениями, засеками, вытями отжимала степняков к теплому южному морю. И постепенно Кайманьева Выть в Серебряных Прудах из передового фронтира стала глубоким тылом. Но навык, воинский дух так и остался в наследственных генах, крови, памяти этих людей – теперь простых землепашцев. Таким и был род Чуйковых, из них и вышел наш герой носящий имя Василий, что означает - верховный правитель, базилевс по-гречески.

Он был пятым сыном и восьмым ребенком в семье из двенадцати человек детей. Потом стал признанным главой семьи. Но только после того, как в 1958-м в один год с разницей в три месяца ушли из жизни родители – Иван Ионович и Елизавета Федоровна. Обоим было уже за 90 лет.

Удивительно разные по характеру люди были – эти старые Чуйковы. Он – вспыльчивый, чистый порох, в гневе доходил до неистовства, но так же быстро остывал, успокаивался – зла никогда не помнил. Огромной физической силы человек, первый в селе кулачный боец. Через село протекала река Осетр, там и устраивались кулачные бои – зимой, на масленицу. Не дай Бог было попасться под чуйковский кулак – дрались серьезно, редко какой бой проходил без увечий. Но – честно. Не бить ниже пояса, не бить лежачего, не драться ногами. Если положишь в боевую рукавицу хотя бы медный пятак – свои же изобьют до полусмерти. Это – позор для всей слободы.

Или невестка вспоминала, жена Василия, тоже прудская. Уже годков 80 было Иван Ионовичу – копал яму под картошку. Огороды огромные, картошки – горы… За один день выкопал ямищу, укрепил досками, ссыпал картошку – все один. «Нельзя, Валюша, – отвечал невестке, предлагавшей передохнуть, – а если дождь? Надо до вечерней зари успеть!».

Жена его, Елизавета Федоровна – та другая. Тоже работала с утра до ночи, но характер ровный и – как кремень. Никогда голоса не повышала, но если скажет что – кончено. От своего не отступит. Бывало схлестнется с мужем; тот со второго слова в крик, а она говорит ровно, в глаза глядит, не сморгнет. Ионыч орет так, что посуда лопается, пена на губах от бешенства, а у нее голос до шепота падает: «Я сказала – все!», только губы шевелятся, тоже белые, на лице ни одна жилка не дрогнет и голос еле слышен. И уступал Иван Ионович, знал, что жена зря не скажет. О том, чтобы на нее руку поднять – и в мыслях не было. 75 лет прожили в месте – пальцем жену не тронул, при его то буйном нраве.

12 детей родила, да… Видел я их избу, теперь в ней музей, и все думал про себя – как они там все помещались? А ответ прост – тогда дети рано взрослели, уходили на заработки. В Москву уходили, в Питер. Василий ушел в 12 лет после четырех классов церковно-приходской школы, получив, как и все его братья и сестры материнское благословение и обещание помнить их в молитвах в которое верили свято, как и во все, что мать говорила. Поэтому, когда спустя много лет вся семья собиралась за одним столом, все мужики, каждый из которых прошел фронт, да не один и никто не был убит, искалечен, репрессирован, начинались воспоминания, то Елизавета Федоровна после долгого молчания роняла: «Сынки, это я вас у Бога вымолила!». Тогда замолкали дети и вспоминали лютые времена, когда ломали и взрывали церкви, ссылали священников, да не одних, а с семьями, как перед войной с немцами во всем районе из 34 Храмов осталось не разрушенными только шесть, а действующим один, Никольский собор, где старостой церковной двадцатки была Елизавета Федоровна Чуйкова, в девичестве Корякина. Как их матери, чтобы отстоять Храм пришлось дважды ходить пешком в Москву, как паломница, за 160 верст, добиться приема у самого Сталина, у всесоюзного старосты Калинина и чем она рисковала, да и потом когда власть обратилась к Вере, сбылись более чем двухсотлетние чаяния и народ обрел Патриарха, из рук которого Елизавета получила орден об этом мало кто знал – открыто говорить опасались. Даже по возвращению из Москвы, где гостила она у жены сына Василия, тогда уже победоносного генерала, сталинградца, имя которого знала вся страна написала она единственное письмо, где кроме слов благодарности, наставления внучкам, просьб передать привет сыновьям, воевавшим на фронтах: «Точно наши больные, даже ходить не могли. Кой-кто водицы вносил…» Вот таким эзоповым языком – понятно ведь, что это за водица, кто вносил. Про саму проездку, кроме того, что «вез наш начальник НКВД. Он довез меня до дома» – ни слова.

Знала Елизавета чем рискует, не только своей головой, но и детьми своими, потому и бумаге могла доверить только приветы и пожелания здоровья, а о главном – меж строк. Подвиг ее сохранился только в памяти людской. Поэтому и награда за него пришла так нескоро, в 2004 году, спустя много лет после ее смерти. Тогда Международным астрономическим комитетом было утверждено – назвать одну из малых планет именем «Чуйковия».

История этого названия по-своему удивительна. Ученые Крымской обсерватории, открывшие планету, разумеется, ничего не знали о скромной подвижнице духа, умершей за несколько десятилетий до этого. Но они очень хорошо знали одного из ее сыновей, маршала Чуйкова, легендарного командарма 62-8 гвардейской Сталинградской армией, прошедшего с боями всю Украину от Харькова до Одессы, Белоруссию, Польшу, штурмовавшего Берлин. Это к Чуйкову на командный пункт в ночь на 1 мая явился командующий берлинским гарнизоном с просьбой прекратить огонь – капитулируем! Такие люди достойны того, чтобы быть увековеченными на небесах – решили ученые. Но получив отказ (планетам не присваивают имен военных), они пришли в нашу семью, на родину Чуйковых в Серебряные Пруды и здесь узнали о том, какие женщины бывают в русских селениях и какие матери бывают у маршалов.

И я думаю, что есть Промысел Божий и некая высшая справедливость в том, что осияет нас невидимый глазу свет звезды названной в честь матери-героини и матери Героя.

  «Я вас всех у Бога вымолила…»

Еще один женский портрет, без которого картина нашей семьи была бы неполной.

Жила в Серебряных Прудах девушка. Много читала, играла в любительском театре, мечтала поехать в Москву поступать в театральное училище – девушка была из интеллигентной семьи. Но тут приезжает навестить родные места молодой красный командир, который уже командовал полком, воевал на Урале, в Сибири, в Польше. На груди 25-летнего красавца два ордена Боевого Красного Знамени – награды, дававшейся в те годы редко и лишь за исключительную доблесть. Два «поплавка» – Академия имени Фрунзе и Восточный факультет. Живет в Москве, направляется на ответственную работу в Китай. А жениться приехал в родные места.

Почему? Может, помотавшись по свету, посмотрев смерти в глаза, понял, что нет ничего ближе своего, исконного, родного. А может нашел вдруг ту, вторую ноту, без которой жизнь не становится песней?

Такими предстали 18-тилетней провинциалке ее «алые паруса». Я не знаю, говорила ли она, как Ассоль: «Совершенно такой!». «Он не мог потеряться ни в каком окружении, быстрый, порывистый, не ходил, а летал. Особенно меня поразили его волосы – как грива у льва. Даже в комнате, где не было ни малейшего сквозняка, казалось, что в его шевелюре бушует ураган…».

Итак, я не знаю, что ответила Ассоль своему Грею с двумя орденами и тремя нашивками за ранения. Знаю только, что через год Валя Павлова стала Валей Чуйковой и из полуголодной заснеженной Москвы поехала далеко-далеко в Китай, потом в Японию, Хабаровск, Куйбышев, Алма-Ату, снова в Китай, Германию...

Передо мной большая пачка их писем. Первое датировано 1925-м годом, последнее – 1945-м. По ним можно проследить географию их поездок, но очень многого недостает - того, о чем писать было нельзя.

Как после дипломатического раута ее Грей уходил на конспиративную встречу с агентом, оставив своей Ассоль «малый дипломатический набор» – пачку секретных документов, бензин, спички и часы, по которым она должна была следить за временем и, если он не придет, сжечь все документы и уходить на явочную квартиру, служившую «окном». Оставлял в качестве свадебного подарка браунинг с одним патроном, ибо все знали, что китайская тюрьма хуже, чем гестапо и Лубянка, вместе взятые. Нет в письмах и истории о том, как сама едва не получила пулю от своего суженого, когда, поддавшись вечной игре влюбленных, в одно из его возвращений неслышно подошла сзади и обняла милого за шею, забыв, что имеет дело с разведчиком, у которого выработан рефлекс, что каждый, кто подкрадывается сзади – враг.

А потом, после Китая, где, по ее словам впервые узнала вкус настоящего ананаса и мандарина – голодный, продуваемый всеми ветрами Хабаровск, где из-за отсутствия мыла голову мыли горчицей и за водой приходилось идти к Амуру через весь город.

Или в страшном 37-м, когда успокаивая рвущуюся с цепи собаку словами «милый и хороший», едва не подвела под расстрел себя и мужа, на минуту забыв, что кличка собаки - «Гитлер» и что людская злоба порой намного превосходит собачью.

Вот и после Победы, приехав с мужем в 47-м году на Парижскую конференцию, где газеты назвали ее самой красивой и элегантной женщиной России, она заявила: «Пусть генералы гордятся своими победами, а я всегда годилась званием русской женщины и ни перед кем его не роняла!». Такие слова, произнесенные в Париже, наверное стоили подписанных там договоров.

И все-таки мне кажется, что самые интересные письма – это те, которые не дошли до нас. Когда в октябре 42-го года армия под командованием Чуйкова, которая защищала Сталинград, после нескольких недель непрерывных боев подверглась решающему, и, как казалось окончательному штурму, генерал-лейтенант, не спавший уже трое суток, отправил младшего брата-ординарца в тыл, на левый берег Волги с письмом для Вали и со словами: «Знай, если эту ночь мы не продержимся, меня уже не будет в живых. Передай это письмо Вале, живым я не сдамся. Если продержимся – вернешься, отдашь мне это письмо не читая». Армия выстояла, Чуйков выстоял, письмо не было отправлено. Какие слова могли быть в том письме? Воображение – великая вещь, да и кадры Сталинградской хроники помогут воссоздать фон этой трагедии: горящий город, горящая Волга (были разбиты нефтехранилища, горящая нефть залила реку) с висящими над ней «мессерами» и «штукасами», радиоприемники наверное всего мира, настроенные на волну Сталинграда, и среди этого огненного хаоса трогательный листок бумаги с наспех набросанными словами, среди которых наверное, были слова «люблю» и «помни»…

В 1976-м году «молодые» справили свой «золотой» юбилей, а 1980-м Чуйкову исполнилось 80 лет. Многие, глядя на эту пару, сулили им, и вполне искренне, еще много лет жизни. Но Бог судил иначе. Стала болеть и открылась полученная еще в 1920-м году рана от разрывной пули, раздробившей плечо. Тогда жизнь и руку удалось сохранить. Теперь силы были уже не те. Это было мучительно и безнадежно.

Он знал, что умирает.

Среди писем хранится и его завещание, сделанное за полгода до смерти. Там слова: «С того места слышен рев волжских вод, залпы орудий, боль сталинградских руин, там захоронены тысячи бойцов, которыми я командовал. Бойцы Советов, берите пример с бойцов и трудящихся Сталинграда. Победа будет за вами…» То место – Мамаев Курган, высота 102 боевых донесений и сводок грозного 1942-го года. «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты…» - могло бы стоять на его могильной плите.

Ассоль ненадолго пережила своего Грея. Ее прах упокоился на Кунцевском кладбище, в гробу лежала фотография того, с кем прожила 56 лет и без кого смогла прожить только два года. На фотографии была надпись: «Эту карточку, Валечка, возьми с собой в могилу».

Даже разделенные тысячью километров они хотели быть вместе.

Вот святыня, хранящаяся в нашем семейном спецхране.

  «О Могущий! Ночь в день превратить, а землю в цветник.

Мне все трудное легким содей и помоги мне…»

Когда в марте 1982 года Василия Чуйкова не стало, в его портмоне, где он хранил самые важные документы – партбилет, воинскую книжку, нашли молитву. Это был клочок бумаги, очень старой, с несколькими строчками написанными наспех, скорописью, но явно рукой отца. Эта молитва, неканоническая, лежала в партбилете. И тогда вспомнилось еще одно семейное предание. В начале 1942-го года, вернувшись из Китая, где выполнял важнейшую миссию – не дать японцам нанести удар по нашим восточным границам, он оказался под Тулой, неподалеку от родных Серебряных Прудов. Там Чуйков формировал армию для отправки в район Сталинграда и несколько раз навещал родительский дом. Перед отъездом на фронт он и получил от матери Елизаветы Федоровны благословение, а из ее рук – молитву и нательный крест. Была ли молитва, найденная после его кончины той, написанной в 42-м году – кто знает? Но когда в 2006-м в Серебряных Прудах построили новую школу и назвали ее именем Чуйкова, у фасада поставили памятник из бронзы: Чуйков сидит в форме генерал-лейтенанта с тремя звездами на петлицах с орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды и православным крестиком в руке. Казенные чиновники нашли в этом несоответствие, но люди, знавшие Чуйкова, его земляки в один голос подтвердили: «Так и было!» И мы все верим, что эта молитва – та самая, полученная перед отправкой в Сталинград, этими же словами благословляла двенадцатилетнего Васю мать, когда он уходил из родительского дома в большой мир. «Самое важное для меня – это память о нем, и огромная гордость, что в моих жилах течет кровь этого человека, который с двенадцати лет работал, воевал, спасал жизни людей и стал великим и вошел в Историю» – это слова его внучки Даши, сказанные на столетнем юбилее деда.

  «Дорогие моряки! Мне очень жалко дедушкин танкер. Защитите его, как дедушка защищал Сталинград. До скорой встречи на родной земле, с пионерским приветом, ученица 4а класса Чуйкова Катя». Наверное, это судьба Чуйкова – попадать в горячие точки. Ибо, когда в 1986 году в Персидском заливе началась война, танкер, названный «Маршал Василий Чуйков» подорвался на плавучей мине, информация об этом прошла по всем теле и радиоканалам и его старшая внучка отправила телеграмму в новороссийское пароходство. На терпящий бедствие танкер Катину телеграмму передали по радио, открытым текстом, его слышали все суда в акватории. Капитан танкера Мордвинцев выстроил личный состав, зачитал им телеграмму внучки маршала. Ответ составляли всей командой, оба текста хранятся в кабинете-музее Чуйкова, в Волгоградском мужском педагогическом лицее, близ Тракторного завода, в 42-м там каждый цех несколько раз переходил из рук в руки, но так немцами и не был взят.

И еще один персонаж, с ним тоже связывает земля, на которой родились. Оба работали в разведке, оба закончили войну в одном звании – генерал-полковник. Нет свидетельств, что они когда-либо встречались, хотя хорошо знали друг друга заочно. Эрнст Август Кестринг, сын управляющего графа Шереметьева, этнический немец, родился 20 июня 1876 года в Серебряных Прудах, получил прекрасное образование, служил в армии России, но перед Первой мировой войной вместе с семьей переехал на историческую родину, служил в германской армии, в войсках СС, был организаторов и консультантом Восточных легионов Ваффен СС. Долгое время о нем писали как о «черных страницах» в истории серебрянопрудского края, но… Из выступления статс-секретаря в отставке Ханса фон Херварта 19 июля 1994 года в Берлине: «Кестринг должен был принять участие в свержении Гитлера. Каждый раз, когда я уезжал, взрывчатка лежала под кроватью генерала Кестринга, который, несмотря на это спокойно спал. Он оказал ценную услугу, когда нужно было составить список генералов и фельдмаршалов, которым предстояло принять участие в запланированном восстании Роль Кестринга сегодня забыта, потому, что об этом нет записей, и не осталось в живых никого, кто мог бы пролить свет на эти дела». Но есть записи о том, как генерал, военный атташе при посольстве в СССР, сразу после 22 июня осмелился придти на прием к Гитлеру: «После первых ударов русский медведь встанет на задние лапы и нанесет мощный ответный удар. И не забывайте, что зима в России холодная, а Советский Союз не заканчивается возле Урала». После этого разговора он был переведен в резерв фюрера.

Кестринг, по воспоминаниям современников ненавидел советский строй, но не был равнодушен ко всему русскому. Его земляк, Василий Чуйков сражался с нацистами, но в течении семи лет после окончания войны работал в Германии, воссоздавая общность двух великих европейских армий, наций, культур. Чуйков: «Да попробуй, скажи сразу после войны нашему Ивану, солдату-фронтовику, что немец – друг и брат. «Что?! – да этот друг и брат всю мою семью распял! Весь мой край выжег дотла!» И приходилось объяснять, убеждать, работать…» В Германии об этом помнят.

Передо мной немецкий журнал, на развороте – большая фотография человека в форме советского маршала. Снятой с седой головы фуражкой он салютует приветствующей его толпе, над которой развеваются флаги Германской Демократической Республики. Это опять Чуйков, бывший командарм 8-й гвардейской армии, командующий оккупационными войсками, глава советской военной администрации с 1949 по 1953 год. Немцы произносят Tschuikow - с ударением на первом слоге.

Снимок сделан в октябре 1979 года, на праздновании тридцатилетия ГДР.

«Tschuikow?»- пожилой немец со шрамами на лице – следами обморожений бросает свой велосипед и в панике бежит, узнав из какой мы армии. «Что случилось, товарищ?» - кричим мы вдогонку. Он оборачивается и на бегу выкрикивает только одно слово: «STALINGRAD!»

  «Чуйков! Люди, смотрите, то ж Чуйков!» – харьковский перрон оглашает пронзительный женский крик. Пожилая тетка в железнодорожной форме, лицо залито слезами, бросается ему на грудь, отскакивает, как бы не веря собственным глазам, пытается поцеловать руку… «Сталинград!… Все дни… Всегда – на передовой, в окопах!». Чуйков, неосторожно вышедший прогуляться в форме, не ожидавший такой атаки стоит растерянный, рядом такой же растерянный адъютант, вокруг плотная толпа зевак. «Уж не чаяла еще раз увидеть! Дай вам Бог здоровья, Василий Иванович, батько вы наш!»

Став во главе 62-й армии в Сталинграде, Чуйков полностью изменил всю тактику ведения боя. «Tschuikow воевал не по правилам!» – жаловались потом немцы. В Сталинграде все было «не по правилам» – растянутая на много километров, прижатая к Волге армия, превращенная в подобие македонской фаланги – новые Фермопилы протяженностью в полгода. Чтобы победить, Чуйков научил фрицев своим правилам.

Передний край армии был придвинут вплотную к окопам противника – солдаты смотрели друг другу в глаза. Грозное люфтваффе было частично нейтрализовано – в этой неразберихе немцы зачастую бомбили свои же войска. Вся армия была разбита на мелкие штурмовые группы, от 10-15, до 30-50 бойцов. Вооружение каждого – автомат, запас гранат, нож, саперная лопатка. В мелких штурмовых группах – ручные пулеметы, в более крупных – станковые, минометные расчеты, саперы-подрывники. Такие группы могли неделями драться в окружении, легко проникать во вражеские тылы, маневрировать, контратаковать. Это была армия русских коммандос.

«Я снова предупреждаю командиров всех частей и подразделений не бросать в бой целые роты и батальоны. Наступление организовывать мелкими штурмовыми группами, вооруженными автоматами, гранатами, бутылками с зажигательной смесью, противотанковыми ружьями» – приказ Чуйкова по армии от 26.09.42.

Немцы, педанты во всем, воевали днем – ночью изволили отдыхать. Чуйков воевал и днем и ночью. То, что немцы отвоевывали ценой больших потерь днем, ночью наши почти без крови возвращали обратно - без шума снимали часовых, врывались в немецкие блиндажи, забрасывали гранатами доты, окопы, пулеметные гнезда. Наши кукурузники как совы работали по ночам – могли бомбу положить точно в печную трубу, из пулемета выбить вензель «И.С.» – «Иосиф Сталин». Днем вовсю работали снайпера, не давали немцам высунуться, поднять головы. Дивизионы «катюш» были замаскированы под крутым волжским берегом, в нужный момент выкатывались к самой воде, давали залп и отстрелявшись, как ласки уходили снова в свои норы. А с левого берега кувалдой била и била русская тяжелая артиллерия.

Все вместе это называлось скучно – активная оборона. Создавалось, импровизировалось тут же, на месте, по ходу, благо мало какой инспектор или проверяющий отважился бы сунуться в ту пору в Сталинград. Организовывать все директивами из Ставки – все равно, что пытаться выиграть сражение при Аустерлице, сидя в Париже.

Командный пункт армии был выдвинут на передний край – 300-500 метров от линии окопов. Несколько раз всему штабу приходилось брать в руки автоматы и гранаты – отбивать вражеские атаки. В этих стычках полегло до 60 человек убитыми. «Разведка нам доносила, но мы и представить себе не могли такую дерзость» – скажет потом Паулюс, уже будучи в плену.

  «Было у нас тогда относительное затишье. Уже несколько недель деремся, прижатые к Волге. Жара, пыль, в землянках вши, помыться негде. Стали меня уговаривать поехать на левый берег в баню. Согласился я. Вышел на берег, подходит катер. Оглядываюсь и вижу: из всех блиндажей, окопов вышли люди и смотрят – уеду, или нет? Постоял я, повернулся, пошел назад. Трусов у нас там не было. Просто и я и бойцы понимали, – если командарм уехал «попариться», почему нельзя комдиву, комбату?» – это уже Чуйков, его воспоминания.

Но вот его последние слова, во всяком случае последнее, что дошло до нас, написанное его рукой. Март 1982-го года. Ряд наших неудач в Афганистане. Шапка – Главкому сухопутных войск ВС СССР генералу Варенникову. Цитирую: «…Прошу Вас взять на вооружение, а также глубже изучить организацию, боевые действия штурмовых групп, которые были образованы и активно действовали в уличных боях в Сталинграде. Под ударами наших штурмовых групп противник был вынужден оставлять как здания, так и целые опорные пункты. Думаю… сейчас полезно было бы отрабатывать тактические действия таких подразделений» Подписано уже нетвердой рукой. В госпитале. За несколько дней до смерти.

Но до этого еще долгий срок. А пока, захлопнув сталинградский капкан, Чуйков вел свою армию на Берлин. Харьков, Запорожье, Никополь, Одесса, Лодзь, Познань – Берлин! Он выполнял то, что услышали его бойцы на одном из митингов, когда в 39-м вышли к Бугу, в район Брестской крепости: «Даешь Варшаву – дай Берлин!». Тогда Варшава была под сапогом Гитлера, между ним и Сталиным был пакт о ненападении, а за такие лозунги можно было и головы лишиться. Варшавы Чуйков не брал, его армия прошла южнее, взяла штурмом мощнейшую крепость Познань, открывавшую путь к Берлину и в канун Первомая командный пункт армии находился в нескольких сотнях метров от самого «логова» - рейхсканцелярии, где доживал последние часы Гитлер.

Ночь на 1 мая. К Чуйкову на КП приходит помощник коменданта Берлина генерал Кребс, заводит речь об условиях капитуляции. «Вы первый не немец узнаете о величайшем событии – Гитлер покинул этот мир!» – этак высокопарно, надеясь поразить… «А мы знаем!» – блефует Чуйков, докладывая все детали переговоров Жукову, а тот, в свою очередь – Сталину. «Я чувствовал, как на моих глазах склоняются знамена поверженного тысячелетнего рейха!».

И была, наверное, какая-то высшая закономерность и справедливость, что именно командарм, сражавшийся со своими гвардейцами 5 месяцев на узкой полосе земли, где в 300 метрах к западу был передний край обороны, а в 300 метрах к востоку полуторакилометорвой ширины Волга, первым услышал это слово - «капитуляция». Одна армия из числа многих, командующий, к которому пришли посланцы неодолимой когда-то силы, совершеннейшего боевого механизма – вермахта, чтобы передать акт о сдаче, вручить шпагу победителю. Случайно, или нет? Была ведь потом официальная капитуляция в Карлсхорсте, на которой победители и побежденные ставили свои подписи, позировали перед фото и кинокамерами, давали интервью, делали заявления, вошедшие в историю, поднимали тосты. Капитуляция, известная по учебникам, вошедшая в «анналы». А была другая, в ночь на 1 мая в центре вражеской столицы, когда высокомерный и беспощадный противник пришел, склонил голову и сказал: «СДАЮСЬ НА МИЛОСТЬ!». Принимал эту капитуляцию генерал Чуйков.

Парад Победы. Банкет. Сталин трижды поднимает тост за Чуйкова и его гвардейцев. Ставит во главе всех силовых структур оккупированной Германии. У Верховного выбор огромен, в его распоряжении самые опытные и квалифицированные кадры. Почему Чуйков?

Чуйков десять лет, с 1925-го по 1935-й годы проработал в ГРУ, военной разведке. Начальник разведки Дальнего Востока, начальник отдела в центральном аппарате ГРУ, в Москве. Два года, с 1940-го по 1942-й работал главным военным советником Чан Кайши в Китае. Помогал китайцам в войне с Японией - не коммунисту Мао, а националисту Чан Кайши. Сталин, посылая Чуйкова, имел с ним двухчасовую беседу, четко поставил задачу, четко аргументировал выбор союзника. Китай – это восток, а восток, как известно – дело тонкое. Это высший пилотаж дипломатического искусства.

Репутация Чуйкова, как жесткого, волевого командира, хорошо известная и немцам и союзникам (одно слово «Сталинград» говорило за себя) плюс опыт разведывательной и дипломатической работы обусловило выбор. Сталин ставит Чуйкова генерал-губернатором Восточной Германии и до конца дней не ищет ему замены. Чуйков будет отозван только в апреле 1953-го. В июле в Германии начнется путч.

Чуйков работал в Германии на трех должностях. Приезжал домой под утро. Спал часа четыре, вставал, шел на теннисный корт. «Играл один против двоих – адъютант и кто-нибудь из охраны. Ему 50, а против него молодые парни лет по 20-25. После сорока минут такой игры, они как из парилки, семь потов сходило, ноги едва переставляли. Чуйков шел в душ, одевался, выпивал фужер водки, ехал на службу. Это ж какое здоровье надо иметь!»

И вот последний раз Чуйков – Tschuikow - на немецкой земле. 1979 год. Год тридцатилетия Германской Демократической Республики – союзника России. Государство, которое создал Чуйков.

Военный парад вечером, при свете прожекторов. Русские танки и БТРы, из люков смотрят лица немецких парней, русские автоматы в немецких руках. Чуйков – глава военной делегации принимает парад. Глаза его прищурены, как будто смотрит в стереотрубу или в перекрестье прицела. Наверное, вспоминает отцов этих парней на Волге.

Вместо нашей вялотекущей демонстрации – факельное шествие, факельцуг. Только немцы умеют так вдохновенно маршировать. Впереди колонны – девушка-тамбурмажор, дирижирует оркестром, точеные ножки в лосинах, сапожки, мундир и кивер. Оркестр – флейты, гобои, барабаны – жесткий рубящий ритм, прерываемый резкими возгласами фанфар. И слитная масса – ноги в тяжелых башмаках печатающие шаг, возгласы «хох!», руки, в едином ритме выбрасывающие вверх факелы… Очень впечатляет.

Многие из наших, конечно, вспомнили пышные церемониалы времен третьего рейха. Нашли сходство. Немцы скромно отвечали, что обычай этот более древний, восходит к традиции огнепоклонников.

Чуйков с трибуны поглядывает, прищурясь. Лицо его, озаренное светом факелов непроницаемо, но в колеблющихся отблесках видятся следы залпов «катюш», горящей нефти из разбомбленных хранилищ в Сталинграде, крематориев Майданека, огнеметов, выжигавших гарнизоны фортов Познани…

  «…Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце солдата…»

Германия марширует перед Чуйковым. Теперь эта Германия уже в НАТО.

  «Германии только дайте вдеть ногу в стремя, а уж поскакать она сумеет!» – говорил железный канцлер второго рейха Бисмарк.

Через три года Чуйкова не станет. Некролог и текст его завещания опубликуют все немецкие газеты. С фотографиями Мамаева Кургана в Сталинграде, рейхстага с надписями: «Мы из Сталинграда пришли в Берлин!». С фотографиями пожилого человека в маршальском мундире, салютующего снятой с седой головы фуражкой приветствующей его толпе, улыбающегося растроганно. С крупно набранными шапками: «КОНЕЦ ПУТИ».

Японские самураи называли такой жизненный путь – «ПУТЬ МЕЧА».

А Германия вновь марширует и Германия в НАТО.

Нет, не одни только русские забывчивы. Немцы не лучше. Ведь говорил Бисмарк и такое: «На востоке врага нет!». Немцы плохо помнят завещания своих кумиров. В который раз их подводит память.

Самолеты с крестами на крыльях вновь бомбят привычные цели. Нет, не Брест и не Смоленск, но союзников наших сербов, Белград уже отбомбили. Были Афганистан и Ирак – кто на очереди? Русские, как всегда, запрягают не торопясь.

Да и было бы кого запрягать. Что там не говори, а армии, достойной великой державы нет. Боеспособной армии. Армии Чуйкова – 8-й гвардейской давно уж нет. Та армия, что осталась не стоит и одного батальона из числа тех, что входили в Берлин в 45-м.

Командарм со своими гвардейцами покоится на высотах Мамаева Кургана, как в заоблачной Валгалле, обиталище душ павших героев. Героев, не свернувших с избранного пути – ПУТИ МЕЧА.

Они ждут, в чьи руки можно будет передать этот меч.

Их время придет.

18 мая 2008 года

Александр Чуйков

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"