…Казачество зародилось на Руси не позднее V века, до эпохи расцвета Киевской Руси казаков называли бродниками (…), и казаки – это русские люди. Р.А. Нелепин. История казачества, т.1.
I
Казачество – это, прежде всего, как мне кажется, не столько сословная принадлежность (сегодня во многом размытая и утраченная), сколько объединяющее состояние души, это Дух. И что просто необходимо отметить – дух неистребимый. Он остался жив, несмотря на лютое “свердловское” расказачивание после революции 1917 года. Как пример: 30 августа 1942 года “Красная звезда” писала: “Остановить немцев на юге можно. Их можно бить и разбить! Это доказали казаки, которые в трудные дни покрыли себя славой смелых, бесстрашных бойцов за Родину и стали грозой для немецких захватчиков”. Грозой для врагов казаки были всегда.
В 1-ю Отечественную войну французы называли их “летучей конницей” и боялись панически. Арман де Коленкур в своих воспоминаниях описывает случай, когда Наполеон чуть было не попал в плен. “Вечером справа от Городни, где расположилась ставка, появились казаки. Мы думали, что это какой-нибудь заблудившийся отряд, который попадет в руки нашего сторожевого охранения; мы не обратили на них внимания”. Как выяснилось вскоре – напрасно: вскоре эти “заблудившиеся” напали на артиллерийские части, перерубив в капусту охрану и обслугу и захватив несколько орудий. Коленкур пишет: “Было ещё так темно, что мы поняли в чем дело, лишь по выкрикам казаков, и очутились вперемешку с некоторыми из них, прежде чем сообразили, кто это. Надо признаться, что мы были слишком далеки от мысли о возможности встретить казаков среди бивуаков нашей гвардии (!! - В.М.) и обратили мало внимания на первые услышанные нами крики. Лишь когда крики усилились и начали раздаваться рядом с императором, генерал Рапп... подскакал к императору и сказал ему:
- Остановитесь, государь, это - казаки!”
Одно это слово прозвучало для Наполеона столь весомым аргументом, что он тут же повернул коня, до сего же момента требовал продвижения вперед. Кстати сказать, после этого случая Наполеон стал носить с собой яд, чтобы не попасть в плен живым.
Что такое казаки, каков казачий воинский дух, Наполеон знал еще по Бородинскому сражению. Маршал Луи-Александр Бертье доложил императору, что французам удалось взять в плен одного удальца, которого “оттабанили” по затылку тупой стороной сабли, но он жив, оправился и может давать показания. Показания были более чем оригинальные. Казачок спокойно смотрел на властелина Европы, пока тот магнетизировал его взглядом, стараясь найти хоть малый признак страха или боязни. На вопрос - кто он такой, казак гордо ответил: “Подданный Его Величества государя российского”. Имя своё назвать отказался: «Вам-то какое дело, кого на распыл поведёте. А Господу наши имена и так ведомы». Подтвердил, что он из корпуса атамана Платова. Наполеон спросил, как бы могла закончиться начатая им война против России, если бы в рядах французской армии были казачьи части. Донец усмехнулся: “Тогда б французский император давно уже был бы китайским императором”. “Кого из моих полководцев казаки считают наиболее серьёзным противником?” - поинтересовался Наполеон. Пленный ответил, не раздумывая: “Пожалуй, это маршал Мюрат - Король Неаполитанский. Он храбр и первым кидается в бой. Мы дали слово себе не убивать его, а захватить в плен”.
Кажется, комментарии тут излишни!.. Разве что можно добавить строку из приказа Матвея Ивановича Платова: “Мы должны показать врагам, что помышляем не о жизни , но о чести и славе России!” Под Тарутино генерал-лейтенант Коновницын, дежурный при ставке Кутузова, сделал выговор Платову, глядя, как под конвоем его казаков движутся две колонны пленных французов: мол, твои донцы разоряют и казну государеву, и жителей окрестных деревень – ведь эту ораву бездельников теперь надо кормить!..
1814 год. Русские войска занимают Веймар. Немцы радостно встречают освободителей от «европейской чумы» - Наполеона. С удивлением взирают на конников с пиками, колчанами, луками (некоторые в кольчугах), на непривычной формы шлемы, лохматые бараньи шапки…
- Привет жителям славного города Ваймара от оренбургского казачества! – кричит на ломаном немецком один из казачьих офицеров. Окликает офицера-башкира:
- Юсупов, а ты знаешь, что в этом городе проживает знаменитый немецкий поэт Иоганн Вольфганг Гёте? Иван Волкович, по-нашенски ежели… Давай, что ли, наведаемся в гости!
Жители подсказывают, как отыскать дом Гёте. Нескольких офицеров в необычном одеянии и снаряжении принимает личный секретарь поэта, докладывает о визитёрах хозяину.
Беседа в комплиментарной форме с обеих сторон; Гёте дарит казаку, знатоку немецкого языка, свой последний роман «Избирательное сродство», говорит, что работает над автобиографической книгой «Поэзия и правда моей жизни», взамен получает от него трофейный французский кинжал, а от башкира - лук и колчан со стрелами. Разглядывает этот древний вид оружия и интересуется – как оно действует. У русского казака-офицера такой же лук и колчан, но он говорит:
- Темиров, ты дарил – ты и показывай!..
Казак-башкир, не спеша засучает рукава, накладывает почти метровую стрелу на тетиву, подходит к открытому весеннему окну, прицеливается куда-то ввысь и стреляет. Гёте не может понять, куда ушла свистящая казацкая стрела. Ему дают трофейную подзорную трубку и показывают – куда следует глядеть.
- O, mein Got!..
Почти невидимая снизу, стрела торчит на вершине шпиля готической кирхи, впившись в шар основания креста. Русский казак проделывает то же самое, и теперь Гёте видит уже две стрелы на расстоянии в ладошку друг от друга…
Князь Владимир Трубецкой в “Записках кирасира” описывает, как казачий вахмистр обучал их воинскому мастерству: “Вот каменная стенка - гроб у манежной стены. Мы идем галопом. Головной номер приближается к препятствию. Вдруг команда: “Сделать ножницы, сесть задом наперёд”; мы быстро перевёртываемся, усаживаемся лицом к лошадиному хвосту. Седельная лука непривычно толкает тебя в зад и уменьшает точку опоры. “Руки на бёдра!.. Не сметь оглядываться назад!” Тут в сердце невольно закрадывается дурной холодок - предвкушение почти неизбежного падения. Секунды две молишься Богу, чтобы не было больно. ...Безудержно хочется оглянуться на барьер, его жуткое и быстрое приближение ты ощущаешь с каждым скачком. Хочется впиться руками в ёрзающий лошадиный круп... Поздно... Могучий взлёт коня, передняя лука неожиданно резким толчком выталкивает твой зад из седла. Ты брошен в пространство. Руки сами собой вскидываются вверх. Ты кувырком летишь прямо под ноги скачущего за тобой номера. ...Вскочив на ноги после падения, обалделый человек сам не понимает, как и почему он остался цел”.
Таким упражнением казак воспитывал в гвардейцах не только кавалерийскую ловкость, а “лихость и бесстрашие”.
Первая Мировая война. Утро, туман. Казачий разъезд в разведке за линией фронта. Пробравшись ещё по темноте краем болота, они выбрались на суходол и вслепую, осторожно объезжали неприятельскую линию. 11 всадников в молочном тумане, пустив коней шагом, выбрались на пригорок и… оказались перед австрийской батареей и не менее полуротой пехотного прикрытия. Считая, что живым им уже не выбраться, подъесаул выхватил саблю и дико заорал: «Айда, хлопцы, за мной – прямо в Царство Небесное!» Четыре пушки с обслугой и два десятка пленных привёл подъесаул Скворцов в своё расположение. Полковник представил его к ордену Святого Георгия IV степени. Георгиевская Дума (комиссия по награждению) не поверила, чтотакой подвиг возможен в принципе, и отклонила представление. Об этом было доложено Государю. Николай II пообещал разобраться и наградить храбрецов при личной встрече. Однако встреча не состоялась…
Достаточно сказать, что из 7 тысяч только терских казаков, прошедших Первую мировую, половина стали Георгиевскими кавалерами, а офицеры – все.
О возникновении казачества историк С.М. Соловьев писал так:
“Понятно, что эти люди, предпочитающие новое старому, неизвестное известному, составляют самую отважную, самую воинственную часть населения /.../. Отвага, нужная человеку, решившемуся или принужденному оставить родину, идти в степь, в неведомую страну, эта отвага поддерживается в нем жизнию в степи, где он предоставлен одним собственным силам, должен постоянно стоять настороже против степных хищников. Отсюда эти люди должны соединяться в братства, общины, для которых война служит главным занятием.
Так границы государства населялись казаками”.
Граница – священное слово. Лев Николаевич Толстой, размышляя о титанической созидательной работе наших предков, создавших великую империю на двух континентах, пришёл к выводу, что граница родила казачество, а казачество создало Россию.
Подытожим, что казачество - уникальное на планете Земля явление, возникшее в процессе естественного исторического отбора, сложившееся на основе боевого братства и Православной веры. Боевая слава казачества послужила причиной того, что многие государства пытались создать собственные “казачьи” войска: появившиеся в Венгрии гусары, французские драгуны, “казачьи сотни” в Англии и Пруссии привели к неизбежному выводу, что человека делает казаком не первоклассная джигитовка, не виртуозное владение холодным и огнестрельным оружием, даже не умение воевать и редкостное бесстрашие, а то “особое состояние души”, присущее лучшим представителям восточного славянства. Возможно, после допроса раненого казака, о чем мы рассказывали, Бонапарт заявил: “Дайте мне одних лишь казаков - и я покорю всю Европу!” Гессенский немец, генерал-адьютант Винценгероде писал в 1812 году: “Привыкши всегда считать венгерскую конницу первою в мире, я должен отдать преимущество казакам и перед венгерскими гусарами”.
Быть казаком считалось честью, носить погоны казачьего офицера значило быть элитой русского офицерского корпуса. До сих пор возведение в казачье сословие справедливо считается высокой наградой. Николай Васильевич Гоголь, скорее всего, погрешил против истины, описывая приём в казаки в своей гениальной повести «Тарас Бульба». Генерал-майор Голубинцев в книге воспоминаний «Русская Вандея» пишет: «Чтобы быть принятым в казаки и сделаться равноправным членом Донской общины, надо было не только прожить несколько лет на Дону, но и побывать в походах и набегах и доказать свою храбрость, мужество и преданность казачеству».
Любопытно, что как русская, так и европейская знать, подыскивая для невесты жениха, придирчиво копалась в родословной кандидата, однако никакие проверки не требовались стремящимся в замужество молодым княгиням и баронессам, если жених был казачьим офицером. Казачьему офицеру отпускали деньги в долг, не требуя расписки или заклада. Во время судебных разбирательств порой лишь устное свидетельство казака заменяло расследование по факту – в мировой судебной практике случай невероятный и не имеющий аналогов!.. Первые гусарские соединения в России были созданы из казачьих полков.
Генерал Голубинцев пишет: «Культ доблести, собственного достоинства и гордости заставляли казаков крепко держаться своих частей и беречь своё имя. Факт отсутствия, даже единичных случаев дезертирства, дезертирства из всей массы казачьих полков в последних войнах подтверждает эти специфические свойства казаков. Появление дезертира покрыло бы навеки позором не только род, но и всю станицу».
Я начал очерк с истоков казачества неспроста. Дело в том, что родословная Василия Гавриловича МОРОЗОВА уходит корнями в толщу веков и неотделима от истории казачества. В ветвистом роду его, как по отцу, так и по матери - все казаки. Василий Гаврилович, родился на хуторе Керчик-Савров, что неподалеку от города Шахты. След его предков, запечатленный на могильном камне, теряется в 1836 году - это год смерти одной из его прабабушек, Устиньи. В родовой его станице сохранился “именной” колодец, который был выкопан одним из предков и служит людям до сих пор. По сей день станичники говорят: “Схожу-ка я за водичкой на Морозовский колодец”. Одна из бабок Василия Гавриловича была калмычкой. Этот факт еще раз подтверждает, что пращуры его без дела не сидели и хаживали в походы далеко от родных мест. Казак-победитель имел право выбрать самую красивую полонянку-«ясырь» в жёны - ту, что на сердце легла. И выбирали женщин красивых, породистых, статных - таких, чтобы и детей нарожать могла, и всё хозяйство тянула на себе, пока муж в очередном походе. Отпечаток калмыцкой “азиатчины” можно найти и в облике героя очерка - в непривычном для славянина миндалевидном разрезе глаз. Отец его, Гавриил Степанович Морозов, получив в одном из сражений за храбрость “Георгия”, был переведён в Санкт-Петербург, в личную гвардию императора. В гражданской войне, тем не менее, участвовал на стороне красных. Воевал как в “Первую германскую”, так и во вторую. Скончался в 1948 году от последствий ранения, полученного на фронте, который прошёл в составе одной из казачьих дивизий. Несмотря на то, что в гражданскую был “красным”, не сумел защитить родственников жены от “казачьего геноцида”.
На совещании политкомиссаров Южного фронта (Воронеж, 1919 г.) наркомвоенмор Лейба Давидович Троцкий заявил: “Казачество – опора трона. Уничтожить казачество как таковое, расказачить казачество – вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, выселить в массовом порядке в другие области”. Станицы переименовали в волости, хутора – в деревни. 24 января 1919 года директива, составленная всевластным Янкелем Мовшевичем Свердловым, положила начало уничтожению казачества. Называлась она “Циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) об отношении к казакам” и имела гриф “Секретно”. Восемь пунктов этой директивы – один страшнее другого:
“1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо принять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам. (…)
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надёжным элементам из иногородних.”
Уже одна только формулировка п. 6-го говорит о том, что коль ты казак – значит доверия тебе никакого. Последствия не замедлили сказаться: количество белоказаков резко возросло. Пленум ЦК РКП(б) 16 марта 1919 года отменил директиву Свердлова, но председатель Донбюро Сырцов 8 апреля издал свою: “Насущная задача – полное, быстрое и решительное уничтожение казачества как особой экономической группы, разрушение его хозяйственных устоев, физическое уничтожение казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, распыление и обезвреживание рядового казачества и о формальной его ликвидации”. В Вёшенскую от Сырцова полетела телеграмма, в которой есть такие строки: “За каждого убитого красноармейца и члена ревкома расстреливайте сотню казаков”. В ней же он предлагает “процентное уничтожение мужского населения” - то есть, уже не делая никакого различия между офицерством, “средним” и бедным казачеством. Мать Василия Гавриловича, вспоминая это время, в подробности не вдавалась, говорила лишь, что страшнее времени не помнит. Казаков уничтожали лишь за то, что они - казаки. Само это слово было синонимом понятия “враг Советской власти”. Впрочем, мудрая матушка наедине говорила малолетнему сыну: “Сынок, а ты ж всё-таки помни, что ты - казак. Хочь никому и не говори, а - помни!” Тому же учила и внука – Виктора. Посмотрев по телевизору фильм “Тихий Дон”, скорбно изрекла: “Скрозь правда!..” Только постановлением ЦИК СССР от 20.04.1936 года отменили существующие ограничения в отношении службы казаков в РККА. Тогда же приказом наркома обороны ряд кавалерийских дивизий был переименован в казачьи дивизии.
Отец Гавриил Степанович, оттрубив гражданскую, влился в новую жизнь и после организации колхоза в станице стал работать заведующим конефермой. Должность эта во время лютого голода начала 30-х годов спасла семью от смерти. Повезло и то, что колхоз был создан как коневодческий, поставлявший лошадей в Красную армию: когда люди умирали от истощения, лошадей продолжали кормить. Давали им не только зелень, но и кукурузу, сдобренную куриными яйцами. Особую ценность представляли племенные жеребцы и кобылы. Абсолютно дикие, никогда не ходившие под седлом, они подпускали к себе только Гавриила Степановича, его жену Веру Ивановну да их сына Ваську. Малец уже тогда умел найти подход к этим “зверям”. Зная, что отец никогда не возьмёт в колхозе и зёрнышка, Василий в самые голодные дни проскальзывал через вентиляционное окошко в конюшню и, пользуясь “доверием” жеребцов, набивал ячменем чувяки и единственный карман в штанах и тем же путем возвращался обратно.
II
Будущий Василий Гаврилович Морозов в детстве имел кличку “Васька-паразит” за сходство характером с Мишкой Коршуновым, описанным М. Шолоховым в рассказе “Нахалёнок”. С фотографии 1936 года на нас смотрят живейшие глаза типичного непоседы, которому палец в рот не клади - откусит по локоть. Откуда ж, однако, у 11-летнего сорванца на руке часы?.. Сын его, Виктор Васильевич, пояснил:
- Это приз, полученный отцом лично от Семёна Михайловича Будённого за победу в скачках. Первые советские часы завода имени Кирова, они так и назывались – “кировские”. Во время скачек, которые наблюдал Будённый, отец выступал на своей кобыле Ключке. На последнем заезде, преодолевая препятствие, Ключка взяла слишком высоко, и мальчишка не удержался в седле. Но умудрился при этом не упасть. Его кинуло лошади под пузо - и он сумел ухватиться за супонь. Так и финишировал - под брюхом у лошади. Восхищённый маршал подозвал мальца к себе на трибуну. Запыхавшийся казачонок попросил воды. Ему протянули бутылку ситро. Не зная, что это такое, он хватанул несколько больших глотков. Когда газ ударил в нос и в глотку, он испугался и заорал на Будённого: “Вы что мне подсунули? Дайте воды с Морозовского колодца!” Командующий развеселился. Пока несли воду, Будённый достал награду - именные часы. (Во время оккупации мать, опасаясь, что немцы будут разыскивать всех, кто хоть как-то “угодил” Советской власти, далеко упрятала фотографии, где сын сидит на коленях у маршала С.М. Будённого, и прочий компромат. Знаменитые кировские часы, подарок Будённого, спрятала в тряпье на полатях. Часы “пережили” оккупацию, но после ухода немцев маленький Колька (1937 года рождения) наткнулся на материнский тайник, нацепил часы на ручонку и пошел пофорсить на улицу. Домой вернулся с карамелькой за щекой и ещё с двумя в кармане – правда, уже без часов…)
А осенью того же года по станичной улице пропылил “чёрный воронок” и затормозил у дома Морозовых. Васькина мать работала по хозяйству, отец - в колхозном правлении, сам малой пас табун в степи.
Затянутый в кожу военный прошел на баз, поздоровался, спросил, не здесь ли проживает Василий Гаврилович Морозов. Хозяйка с перепугу не поняла, о ком речь, и ответила, что знать такого не знает и что Гавриила Степановича нет дома. “Да он нам и не нужен, нам сын ваш нужен - Василий Гаврилович”. “А-а, Ваську забирать приехали?! Не отдам? За что мальца арестовываете?” - заголосила казачка. Насилу её успокоили. Узнали, где Васька, поехали за ним. Когда вернулись, отец уже был дома - в тревоге, в гнетущем ожидании: жена ничего толком рассказать не смогла, а “воронок” ещё никому доброй вести не привозил... Человек в кожанке достал бумагу с гербовой печатью и торжественно прочёл, что за высокие показатели в джигитовке С.М. Будённый награждает В.Г.Морозова бесплатной путевкой в пионерский лагерь “Артек”. Мать опять заголосила: хорошее место лагерем не назовут!..
Съездил Василий в “Артек”, впервые море увидел, другую жизнь посмотрел. И посмотрел, и «понюхал»: в дороге парнишку обокрали подчистую…
Когда в колхоз пришли первые тракторы, сметливый казачонок быстро научился обращаться с техникой, водить трактор. Это определило его дальнейшую судьбу.
Осенью 41-го наши войска после тяжёлых боев были вынуждены сдать Ростов. Отступавшие части шли через хутор Керчик-Савров, где их настигли немецкие бомбардировщики. Гаубичную батарею авианалёт прихватил у самой переправы. Большинство лошадей, тащивших тяжёлые орудия, были перебиты. Оружейная прислуга – тоже. Уцелевший после бомбежки командир батареи знал, чтó ему грозит, если он бросит орудия. Побежал в хутор за подмогой и – о, везение! – на колхозном дворе увидел исправный трактор. Хуторянки объяснили комбату, что тракторист воюет с первых чисел июля, но есть такой Васька Морозов, который умеет водить трактор. Офицер побежал к Морозовым. Мать Василия встала стеной:
- Не пущу! Парню только-только шестнадцать исполнилось! Какой ему фронт? Малой еще!
- Малой, говоришь? – рассвирепел офицер, глядя на почти двухметрового парнягу, у которого над верхней губой уже пробилась щёточка усов. – Там люди гибнут, а ты дезертира укрываешь?!
- Да ты что, командир! Какого дезертира!? Муж на фронте, а я одна с четырьмя осталась, он – за старшего. Говорю тебе: шестнадцать ему только!..
Офицер вынул из кобуры ТТ, локтем отстранил мать и коротко приказал Василию:
- Вперёд!
Трактор тащил гаубицы, сцеплённые цугом, к станице Кочетовской, где переправиться через Дон было проще. Здесь опять налетели проклятые “юнкерсы”. Комбат, видя страх в глазах Василия, показал ему винтовку Мосина и веско проговорил:
- Видишь, что это такое? Эта «бандура» стреляет. И стреляет метко. Бьёт до четырех километров. В ней пять патронов: четыре твои, один мой. Не дай Бог, если бежать надумаешь, глазом не моргну – шлёпну!..
На другом берегу сомкнулись с отступающими частями, трактор Василий бросил. После переформирования остатков войск его решено было отправить в Нижний Тагил на танковый завод, при котором были организованы и курсы для механиков-водителей танков. Красноармейскую книжку, однако, не выдали, поскольку он настаивал, что ему действительно шестнадцать, а не восемнадцать лет (паспортов тогда деревня не знала). Впоследствии вышло так, что “юридически” он воевал с 18 лет, хотя к этому времени имел уже две боевые награды, одна из которых всегда ценилась солдатами особо – медаль “За отвагу”.
Со своим первым танком он вновь прибыл на фронт - в аккурат в разгар Сталинградской битвы. Как писал в своих воспоминаниях маршал Советского Союза Г.К. Жуков, “битва в районе Сталинграда была исключительно ожесточенной. Лично я сравниваю её лишь с битвой за Москву. С 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года было уничтожено 32 дивизий и 3 бригады противника, остальные 16 дивизий потеряли от 50 до 75 процентов личного состава”.
Когда “котёл”, в который попала группировка Паулюса, замкнулся, и началась её ликвидация под кодовым названием “Кольцо”, гвардейская танковая дивизия, в которую попал Василий Морозов, включилась в Донбасскую наступательную операцию, неотступно преследуя вражеские отходящие части в районе нижнего течения Дона и Северного Донца в составе Юго-Западного фронта. Бывают чудеса на свете, а на фронте - особенно! Случилось так, что на запад Василий шёл тем же путем, которым отступал из родного Керчика. После того, как освободили Ростов и выбили фрицев со станции Горная, что в 60 километрах от Керчика, он узнал у командира, что приказ о наступлении прозвучит не ранее утра, и решился на безумно рискованный поступок: чесанул бегом на родной хутор – повидаться с родными. Переполохал среди ночи мать, братьев и сестёр, успел спросить про отца, вытряхнул на стол припасы из вещмешка, расцеловал мать и рванул налегке обратно. По пути заскочил в тёткин дом, почеломкался…
Здесь уместно маленькое отступление от повествования. Находясь под оккупацией, семья Морозовых была вынуждена “принять на постой” офицеров немецкого штаба: у большой некогда семьи был большой дом, и немцы выбрали его. Кругом степь, поля, деревьев мало, поэтому печку топили кизяком. Чтоб сэкономить кизяк, мать посылала малышню в поле, наломать подсолнечных будыльев. Четырёхлетний Колька с сестрой Валентиной, наломав по охапке, заметили на земле синий провод. Повезло – можно сделать вязанку побольше! Провод оказался длиннющим – без конца и края. Отгрызли с двух концов сколько надо, увязали охапку и притащили домой. А дома у немцев переполох: пропала связь со штабом авиабригады, которая базировалась в Шахтах!.. Мать сообразила, кто виновник диверсии, скоренько утащила подсолнечный “сноп” в сарай, отвязала телефонный шнур, спрятала.
Когда наши части наступали и бой гудел у самого Керчика, немцы, понимая, что скоро придется драпать, решили делать это не на голодный желудок.
- Матка, зюппе! Шнель-шнель!
“Матка” на скорую руку сварганила им “зюппе” – украинский борщ на немецкой тушёнке. Ставя чугунок на край стола, пробормотала:
- Да шоб вы подавились этим борщом!..
Вдруг немцы замерли, прислушиваясь к заоконному гулу боя, затем резво вскочили и ломанулись из избы. Минут через десять в хату вошла группа наших разведчиков в белых маскхалатах.
- Здравствуй, мать! Немцы есть?
- Только что выскочили, проклятые! Жрать попросили, а я им подавиться пожелала. Они тут же и драпанули.
Горячий борщ съели советские бойцы.
А то, что в районе Керчика наши части без особых хлопот форсировали речку Керчик, безусловная заслуга четырёхлетнего Николая Гавриловича Морозова. Маленький Колька прекрасно понимал, что наши близко, что немцы скоро зададут лататы, и следил за ними. Увидел, что группа немцев копошится под мостом, таскают туда с грузовика какие-то ящики. Потом грузовик с немцами уехал. Колька прихватил санки и бегом кинулся к мосту: что ж они там спрятали? Находка, по военным временам, была просто бесценной: в ящиках лежали увесистые бруски мыла. В один брусок была воткнута цилиндрическая фитюлька, от которой тянулись какие-то проводки. Малец выдернул эту фитюльку и откинул её в сторону, а сам принялся перегружать бруски “мыла” на санки. То-то мать порадуется!
… А на другом конце проводков немецкий сапёр, чертыхаясь и недоумевая, поворачивал ключ электродетонатора, но мост так и не взлетел на воздух.
Знал бы маршал Конев, кто сохранил этот мост!..
Ставка требовала наращивать темпы наступления, чтобы отбросить фашистов как можно дальше на запад. Юго-западный фронт в результате растянулся на 420 километров, передовые части оторвались от баз снабжения на 300-350 километров: танковые части и авиация резко снизили активность боевых действий. У реки Миус немцам удалось остановить наступление наших армий. Образовался участок так называемого “Миус-фронта”, где позиционную войну сильно “оживляли” на нашем, левом, берегу налёты немецкой авиации из оккупированного Запорожья.
Прорыв 2-й гвардейской армии в тыл немцам прекратил существование Миус-фронта.
На Украине танк Морозова подбили. Был убит командир и наводчик. Контуженый механик выбрался из-за рычагов и пулеметным огнем косил фрицев, пока не кончились патроны. Ежедневный “Боевой листок”, повествующий об этом подвиге, сохранился в домашнем архиве Морозовых. “Подразделение командира Чеканова. Сегодня отличились в боях за Родину: комсомолец Морозов своим пулемётом подавил огневую точку противника, тем самым обеспечил продвижение нашей пехоты. Бей врага так, как бьёт их славный комсомолец Морозов”.
При форсировании Днепра Василий Морозов едва не утонул вместе с верной “тридцатьчетвёркой”: немецкая авиация разбомбила понтонный мост - и танк нырнул в днепровские воды. Василию чудом удалось выбраться из тонущего (или уже утонувшего) танка, освободиться от сапог и комбенизона и добраться вплавь до берега. После этого случая он три месяца воевал без документов, которые упокоились на речном дне вместе с промасленным комбезом... Здесь, на форсировании Днепра, когда в одних подштанниках он выбрался на правый берег (о том, чтобы плыть назад, к своим, и мысли не было!) увидел близко маршала Рыбалко, который в числе первых успел переправиться на другую сторону Днепра и командовал захватом плацдарма. Рыбалко кричал: “Сынки, ни шагу назад! Добьём фрицев!” Василий снял с шеи убитого немца “шмайссер” и рванул вперёд вместе со всеми. Так и закончил бой – босиком, в подштанниках, с немецким автоматом в руках. Кстати, документы ему восстановили опять-таки без учёта двух лет войны.
Потом было взятие Одессы. Его танк лупил с набережной прямой наводкой по отходящим немецким транспортам… После освобождения Одессы их бросили на северо-запад против румынской группировки “Думитреску”. Разметелив её, вышли в Бессарабию.
Во время грандиозной Ясско-Кишенёвской операции, к которой и советские, и немецкие (плюс румынские) войска тщательно готовились, Василия Гавриловича подбили во второй раз. И опять он остался жив, не сгорел в пылающем танке. Это была его третья боевая машина за войну, если не считать трактора. Группа немецких армий “Южная Украина”, включавшая в себя элитные дивизии вермахта, была отброшена за рубеж Советского государства. Поскольку двадцатилетний танкист остался “безлошадным”, командир решил направить его в сержантскую школу в освобождённом Закарпатье. Тут приключился редкий случай на войне с редким же исходом.
Прибыв в сержантскую школу с фронта как рядовой, он, тем не менее, носил офицерский ремень с красивой перфорированной бляхой – память о любимом командире танка, который погиб в последнем жестоком бою. Командир отделения, не нюхавший пороху, но падкий до всякого рода военной атрибутики, должной выделять его среди других как “опытного вояку”, попытался ремень отобрать. Завладеть ремнем “на арапа” (неуставная форма одежды) не получилось, и командир “взял на карандаш” строптивого казака. И вот его звёздный час наступил.
Будущему сержанту захотелось семечек, и он выскочил за ворота школы к небольшому сельскому базарчику. Купив “жмэню соняхив”, вернулся обратно и был встречен разъярённым командиром отделения, который, как шутили фронтовики, «прошел славный боевой путь в составе 5-го Украинского фронта на Ташкентском направлении” и отлично знал Уставы.
- За самовольное отлучение из расположения части... - начал отделенный и закончил резким: - Лечь! Встать!
Он смотрел, как гигант-танкист, брякая боевыми наградами, валится в грязь, а затем встает, и, наверное, ощущал себя в этот момент властелином – “великим и ужасным”.
- Лечь - встать!..
Однако казачина вместо того, чтобы выполнить унизительный приказ ещё раз, сделал по-другому: взял перекинутый за спину тяжёлый ППШ и въехал своему отделенному прикладом в ухо...
На этом служба для лейтенанта Рабиновича по состоянию здоровья закончилась, а для Василия началась... в штрафном батальоне. Смертник!..
Из ста двадцати человек, в число которых он попал, половина оказались офицерами (были даже полковники!), и как обязательный элемент штрафбата - уголовники. Командиру, старшему лейтенанту, уже немало повоевавшему, отдали приказ: взять высоту и удерживать её до подхода подкрепления. Молодой старлей оказался мудрым парнем: созвал офицеров, обстрелянных солдат и сказал: нам поставили боевую задачу, давайте подумаем, как её выполнить - чем сразу вызвал к себе уважительное отношение. Эта безымянная высотка была заблаговременно оборудована немцами для длительной осады: траншеи, блиндажи, ходы сообщения, пулемётные гнёзда, пушки; все подходы простреливались. Смерть ждала их как спереди, так и сзади: за спиной находился заградотряд - о чём штрафников предупредили. Посовещавшись, офицеры-штрафники предложили старлею-командиру атаковать высоту ночью, без стрельбы, и первыми пустить уголовников. В темноте подобрались к немецким траншеям почти незаметно. “Ура!” не кричали, их молчаливая и страшная работа становилась для засевших на высоте немцев ещё жутче: смерть являлась из темноты практически беззвучно, в лучшем случае - в сопровождении приглушённого короткого матерка. К утру траншеи были завалены трупами как штурмовавших, так и оборонявшихся. Недобитые фрицы откатились вниз по склону. Но бой на этом не закончился: немецкие самолёты принялись лохматить горушку авиабомбами. После мощного авианалета следовала атака пехоты при поддержке танков. Обороняться было чем - трофейным оружием: патроны, снаряды сами немцы запасли в избытке. На третьи сутки (!) удерживать высоту стало некому. Василию Морозову пришлось взять командование горсткой храбрецов на себя, поскольку из оставшихся он один умел наводить немецкую пушку и стрелять из неё. Когда появлялись немецкие самолёты, забивались в щели, пережидая бомбежку, как только они улетали - он опять вставал к маховичкам наводки и лупил осколочными, бронебойными... Штыковых атак за трое суток отбили без счёта. Очередной авианалёт фашистов не состоялся: в небе появились советские “ястребки”. А вскоре высотку заняли наши солдаты. В это уже не верилось. Посчитали живых – их оказалось восемь. Восемь из ста двадцати!.. Среди них – Василий Морозов. Здесь же, на этой кровавой высоте, он получил от офицера СМЕРШ справку о реабилитации. Командовавший операцией генерал-полковник сказал, что “эти 120 заменили собой целую дивизию”. Оставшихся в живых не просто реабилитировали, их наградили. Двух офицеров-штрафников, бросившихся с гранатами под немецкие танки, посмертно представили к званию Героев Советского Союза.
После таких передряг сам чёрт был не страшен: в воде не потонул, в огне не сгорел, до медных труб еще не дослужился. На танк его больше не посадили, приписали к матушке-пехоте и направили под Секешфехервар, где прочно стояла 6-я немецкая армия, удерживая рубеж между Будапештом и озером Балатон. Тут опять смерть подержала его в зубах и выплюнула. После удачного боя за какую-то венгерскую деревушку наши части придвинулись к самой её окраине, но входить не стали – уже смеркалось. Василий с другом решили ночью сбегать на разведку… на предмет хлебосольства жителей этой деревни. Нашли неразрушенный дом, в котором были все признаки жизни, вошли, попросили у хозяев вина. Хозяйка нырнула в погреб, нацедила кувшин, поставила на стол две кружки, налила. Друг успел осушить посудину, а Василия отвлек шум за окном. Он решил выглянуть во двор, но в дверях ему в живот уперся ствол немецкого автомата:
- Хэндэ хох!
Два немца повели их в огород на расстрел. Они шли мимо капустных грядок, и Василий вдруг начал громко шептать молитву – единственную, которую знал – “Отче наш”.
- Schweigen ! (Молчать!) – прозвучало сзади.
Это было последнее, что он услышал от конвоиров. Следом прогремел взрыв: то ли немцы не заметили свою же мину, то ли она прилетела с нашей стороны, а Господь направил её полёт… Конвоиров разнесло в клочки, а два друга уже через десяток минут были в своей траншее.
До конца жизни Василий Гаврилович, не чуравшийся крепкого словца, так доконца и не поверив в Бога, всё-таки избегал в виртуозном шоферском матерке помянуть Господа и Божью Матерь.
Сохранившееся письмо от товарища, посланное Василию Гавриловичу в марте 1950 года (к сожалению, подпись неразборчива!), касается ещё одного боевого эпизода того военного периода. “Здравствуй, дорогой товарищ и фронтовой друг Василий Гаврилович! Вчера я получил от тебя письмо, которому был очень рад.
Василий! Ты просто не можешь себе представить, какую радость я испытываю, когда получаю от тебя письмо. Когда читаю твои письма, то мне кажется обратно Венгрия. Обратно мне мерещится железная дорога вблизи деревни Поткы и город Секешфехервар, та воронка, где ты мне делал перевязку, и тебя два раза ударило осколком в каску, когда мы вдвоём лежали в воронке, и по нам немцы вели сумасшедший миномётный огонь…”
Василий Гаврилович брал Вену, закончил войну в Австрии, где наши войска вышли навстречу союзникам. Закончилась война, но не служба. До 1950 года гонялся за бендеровцами по Западной Украине. В этой сумасшедшей жизни ему всё-таки необычайно везло. Однажды, во время рядовой поездки за дровами, его машину захватила группа “зелёных братьев”. Василия и старшего машины разоружили, отобрали документы, сняли сапоги, одёжку и повели в сторонку - на распыл. На его счастье, среди бандюков оказался брат девицы, которую Василий однажды спас от гибели. Очевидно, девка тайком показала братцу своего спасителя, и он запомнил его. Кончилось тем, что напарника расстреляли на глазах Морозова, а его самого отпустили с миром, конфисковав машину с дровами.
Демобилизовавшись, вернулся на родину и поселился в городе Шахты, куда перевёз всю родню, работал водителем, женился на 19-летней Ксении Поповой. Родные отговаривали: на что тебе сирота, надо брать невесту из крепкой семьи, чтоб знала, как дом вести и чтобы у неё за душой что-то было. Василий Гаврилович поступил по-своему.
Отец Ксении, Андрей Романович, рано овдовел. Когда маленькой Ксюше было три года, а братишке Пете полтора, умерла их мама, Анна Антоновна, от заражения крови. Через год умерла и бабушка по отцу – Вера Ферапонтовна, и остались они на руках у отца, Андрея Романовича Попова, горнорабочего шахты имени Артёма города Шахты. Оставшись вдовцом в 25 лет, он продолжал работать в шахте, порой сутками не видя детей. Взял для детей мачеху, у которой была своя дочка. На фронт был призван с первых дней войны, несмотря на возраст (32 года) и двух детей на руках. Вскоре попал в плен под Шепетовкой и был расстрелян за попытку бежать. В десятилетнем возрасте Ксения с младшим братом Петькой оказались “под немцем”, на оккупированной территории, в поселке Артём. Что такое оккупация, она запомнила на всю жизнь.
Жили они около железной дороги, ветка которой вела на ГРЭС имени Артёма, и каждый день наблюдали жуткую картину, как измождённые русские пленные, выбиваясь из последних сил, толкали гружёные углём вагоны. Конвоиры злобно забавлялись, приклады их ходили по спинам “нерадивых” доходяг, заходились в хрипе рвавшиеся с поводков овчарки. Посельчане искали глазами “доброго” конвоира, который бы отвернулся, когда они бросали несчастным что-нибудь из съестного… На всю жизнь Ксения Андреевна запомнила случай, когда она бросила пленному кусочек хлеба, а он поймал, да не удержал. Кусочек подхватил другой пленный - и тут же съел его. И как рыдал потом неудачник, крича, что “это моя часточка, это мне бросили!” Потрясла беззащитность и раздавленность взрослого мужика, доведенного до такого состояния... До сих пор она не переносит немецкую речь - таков оказался шок от пережитого в оккупации. Когда по телевидению шёл сериал “Освобождение” и на экране появлялись немцы из военной хроники или актёр Фриц Дитц, великолепно сыгравший роль Гитлера, её начинало буквально колотить, и она выскакивала из дому, чтоб дать волю слезам и успокоиться.
После того, как немцев отогнали, мачеха отправила их в детский дом на север области - в Миллеровский район. Разорённая земля, голодное время, холодная зима... Ксения написала тёткам в Шахты, умоляя забрать её с братом к себе, не зная, дойдёт ли письмо. Спасибо почте - письмо дошло. Одна из тёток, жена двоюродного брата отца, писала, что взяла б их обоих, но уж шибко голодно в Шахтах, и коль Петька помладше, пусть пока остается в детдоме, а ты, если сможешь, приезжай. Детдомовское начальство, конечно же, сразу пошло навстречу: дети и без того голодают, а тут представился случай избавиться от лишнего едока. Ксению отвезли на вокзал, определили взрослого попутчика, попросив его ссадить девчонку на станции Шахты. Мужичок просьбу выполнил. Ранней весной, в разбитых туфлях и пальтишке “на рыбьем меху”, она километров пятнадцать пробрела по разбросанному горняцкому поселку. Непонятно, каким чутьём она руководствовалась, но тёткин дом нашла. Её оттёрли, обогрели и... дали маленький кусочек хлеба. Она не смела попросить еще, но тетка подавила жалость к племяннице и покормила её только утром, зная, что изголодавшейся девчонке плотный ужин - смерть.
Старинный город Шахты, бывший Александровск-Грушевск, уже тогда занимал огромную площадь и представлял собой сросшиеся одноэтажные посёлки, возникшие вокруг угольных шахт. Первые антрациты и полуантрациты были обнаружены здесь, когда на карте Земель Всевеликого Войска Донского ещё никакого города не было, а значилась лишь небольшая казачья станица Грушевка. С постройки на юге России сети железных дорог (середина Х I Х века) началась и промышленная разработка угольных залежей. Уголь поступал на местные металлургические заводы и южные железные дороги, а также на черноморские пароходы, на свеклосахарные и другие заводы юга России. С ростом российской промышленности всё больше возрастала потребность в донецком угле, шахты росли, получали своё название. От названия шахты получал своё имя и поселок, где селились шахтёры. Первым рудником стал Парамоновский - от фамилии купца Парамонова, который в 1868 году добыл первую партию угля, положив начало новому посёлку. Множество их выросло уже в советское время: посёлок Артём (шахта имени товарища Артёма), Октябрьский (шахта “Октябрьская”), Пролетарский (шахта “Пролетарская”), Азовский (шахта “Ново-Азовская”), ХХ лет РККА (одноименная шахта) - и так далее.
На западе ещё продолжалась бои, а на освобожденной от немцев территории вовсю шла восстановительная работа. Страна нуждалась в угле как никогда остро, поэтому с фронта стали отзывать инженеров, проходчиков, других специалистов-горняков. Взорванные и затопленные шахты надо было срочно пускать - требовались шахтёрские рабочие руки. Поскольку их не хватало катастрофически (не каждого ещё и заманишь под землю!), то кадровики при приёме на работу закрывали глаза на биографию прибывшего - лишь бы работал. Тогда-то наряду с законопослушными гражданами в Шахты косяком хлынул поток уголовников. После какой-нибудь Инты или Воркуты они попадали в райское место не только в смысле климата: получали настоящую, а не липовую “ксиву” и становились представителями уважаемого рабочего класса, обзаводились жильём и оружием - его на только что освобожденной территории было как на хорошем воинском складе, у которого двери без замков; не последним стоял вопрос - что красть и кого грабить: опасный труд шахтёра во все времена оплачивался выше другого. Идеальным местом укрывания от Закона стали Шахты для убийц, воров-рецидивистов, бывших полицаев. Сами за себя говорят названия послевоенных посёлков - Блюевка, Растащиловка, Бандовка...
В такую милую обстановку и попала юная Ксения Андреевна. И Бог знает, как сложилась бы её судьба, если б здесь, на строительстве первого послевоенного роддома в поселке Артём, её не повстречал в 1950 году геройский казак, фронтовик, красавец Василий Гаврилович Морозов. Построил дом, распахал огород – зажили станичным бытом. Как уже было сказано, он потянул за собой всю родню, вызвал из разных мест фронтовых друзей - и выросла едва ли не целая улица, где жили сплошь Морозовы и их сородичи.
В 1951 году у Морозовых родилась дочь Лидия, а ещё через четыре года - сын Виктор. В 1961 году произошло несчастье: в автомобильной катастрофе погиб Иван Коцюба - муж Антонины Гавриловны, сестры Василия, а вскоре умерла и она сама. Их сына Алексея Морозовы забрали к себе третьим ребенком.
Василий Гаврилович Морозов умер от инсульта в 1985 году – в год 40-летия Победы, немного не дожив до своего 60-летнего юбилея. Символично, что перед кончиной он успел построить новый дом, но в нем не прожил и дня, оставив его жене и потомкам. В новом доме героя-казака лишь отпевали, поскольку огромных размеров гроб в старой хате не поместился.
Жена его сына Виктора Наталья Анатольевна (в девичестве Синицына) родила дочь Юлию и сына Алексея. Казачий род Морозовых есть кому продолжать. Есть, кстати, кому продолжить и род Синицыных: дочь вышла замуж... и стала Синицыной Юлией Викторовной. Родила сына Стёпку. Вот уж и Стёпке пять лет, а у Виктора Васильевича позади серебряная свадьба. Жизнь не замерла.
Казачьему роду нет переводу!
Вячеслав Морозов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
Казачество – это, прежде всего, как мне кажется, не столько сословная принадлежность (сегодня во многом размытая и утраченная), сколько объединяющее состояние души, это Дух. И что просто необходимо отметить – дух неистребимый. Он остался жив, несмотря на лютое “свердловское” расказачивание после революции 1917 года. Как пример: 30 августа 1942 года “Красная звезда” писала: “Остановить немцев на юге можно. Их можно бить и разбить! Это доказали казаки, которые в трудные дни покрыли себя славой смелых, бесстрашных бойцов за Родину и стали грозой для немецких захватчиков”. Грозой для врагов казаки были всегда.