Делегация из Москвы Фонда Всехвального апостола Андрея Первозванного прибыла на празднование 150-летия Севастопольской обороны, длившейся 349 дней – подвиг мужества и стойкости русского воина; поставила перед собой очень насыщенную и дипломатически-щекотливую, как оказалось, задачу – посетить все памятники героям, защитникам Севастопольской обороны, почтить их память, возложить венки и завершить эту акцию гала-концертом на площади перед памятником П.С. Нахимову, прямо у Графской пристани.
Когда администрация города поехала с докладом об этой акции в Киев, то по слухам, ей тут же дали «по мозгам», дескать, «Как это так, москали понаедут по своим памятникам шастать, чтобы и наши украинские памятники посетили!..» (не зря же их в 2004 году открывали)– тут уже подвиг защитников Севастополя стали делить на русский и украинский. Посетили, цветы положили всем. Правда, у первого же памятника на Малаховом кургане, оркестр сопровождавший возложение венков музыкой «Заветный камень», затем сыграл украинский гимн, потом «Славься Отечество наше свободное!..», а вот «Легендарный Севастополь» почему-то резко оборвался на музыкальном фрагменте «Город русских моряков…» – тишина на полуфразе.
Курьёз произошёл и с презентацией картины в подарок городу «Отстоим Севастополь» – плакаты расклеены по всему городу, автор, В.И. Нестеренко, (Народный художник, член-корреспондент Академии художеств), но вдруг встала проблема в названии полотна, размером с «Последний день Помпеи», – «Это не название, а провокацiя!..» – в этом случае осталось только переплавить бронзовое надгробие великого флотоводца, П.С. Нахимова, его последние, предсмертные слова, сказанные на Малаховом кургане: «Отстаивайте Севастополь!» Выходит, слова Павла Степановича нынче ненужные. Горько было в 1991-1992гг., когда моряки, офицеры ходили, вжав головы в плечи ниже погон, но сейчас скользит что-то предательски-гнусноватое и этим тем более жуткое и страшное в отношении потомков, страны, истории, защитников обороны Севастополя, города и сейчас стоящего на рубеже… Сплошь в русских названиях, всюду звучит русская речь и песни, каждый миллиметр этой памятливой земли, пропитанной русской кровью и уложенной русскими костями, и вдруг такое предательски «братское» отношение, вопреки человеческому фактору и памяти… «Народ безмолвствует…» – в лучшем случае, а обычно, достойные мужи не гнушаются «подать калоши» и вашим, и нашим, только женщины по глупости бабьей взболтнут лишнее и смотрят глазами исторически правыми…
– Мать, отчего твои слёзы
льются соленой рекою?
– Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.
– Сердце, скажи мне, сердце, –
откуда горечь такая?
– Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…
(Федерико Гарсия Лорка)
А на детском рисунке, где по морю плывёт военный корабль, над которым летит вражеский самолёт, скидывающий бомбу, детской рукой написано: «на этом корабле в июне 1941 года погиб мой дедушка (адмирал), у него нет на земле могилы, поэтому мы всегда бросаем цветы в воду…»
Неспроста, наверное, весь город утопает в цветах…
150 лет Обороны Севастополя, 09.09.2005.
А тогда… в 1991году…
Тогда мы гостили на госпитальном медицинском судне «Енисей». Белое с красным крестом на широкой трубе, просторное с зеленой палубой, с обширным спортзалом, каюты уютные, но и никак нас не стесняющие. С каменной пристани на корму, ярко освещенную в южной ночи, был перекинут трап, с палубы через высокие люки трап вел вниз, в каюты: умывальник, двухэтажная койка, круглый иллюминатор, под ним небольшой столик, а между «зрелищем и хлебом», ввернутый в стену держатель двух стаканов и графина, на случай качки.
Гостили на БПК «Керчь» корма коего сотрясалась, дребезжа стальными бортами, от неистощимо сыпавшихся на бак баек Ковшаря, рвущих ночной воздух взрывами раскатистого нашего смеха.
– А вы думали? По пол года-год в море – вот и прыгаешь перед ними, как клоун, чтобы в петлю не лезли.
Вдоль стены грудившихся к пристани валунов, пели всей честной московской компанией «Легендарный Севастополь» на всю Корабельную сторону.
Н.А. Литау рассказывал об экспедиции на новой яхте, завершившей трудный морской поход, и своей собаке. В следствии сего рассказа каждый тост подытоживался:
– …За Легендарный Севастополь! и… за собаку Литау!
Под мерные всплески ночных волн наш отважный капитан, Николай Андреевич, рассказывал о звёздной навигации, о созвездиях, рассыпанных ярким ореолом над колонной памятника погибшим кораблям, чей орел, раскинув чугунные крылья, парил рядом со звёзчатым Лебедем.
Внук И.Ф. Крузенштерна вспоминал о деде, в жестах его длинных, тонких пальцев, в резном профиле был редкий теперь, дворянский излом аристократии.
Мысль о моём выступлении, возникшая между Александром Мельником, Николаем Черкашиным и Людмилой Мальцевой, была безобидно-спонтанная и руководствовалась лишь неким недоразумением в связи с непонятным, необъяснимым отсутствием московского поздравления в сборном межрегиональном концерте морякам в день празднования ВМФ. Программа концерта была переполнена, после трудных переговорах разрешили выступить только мне, ребенку девяти лет, a cappella. Мигом на «Енисей» за ситцевым салатовым платьицем на выход. Ярко освещенный паркет сцены тонул в бескрайней темноте черного от морских шинелей зале.
Наверх вы, товарищи, все по местам!..
В это смурное для русских моряков время, когда родную землю выдирали из-под ног, из квартир выпихивали…
Не скажет ни камень, ни крест где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят во век
Геройскую гибель «Варяга»!
Зал встал! Весь до галерки заполненный театр драмы, центр культурной жизни города, стоял и скандировал. Мрак зрительного зала озарился плачущими, просветленными лицами вдруг воспрявших офицеров и моряков.
Конферансье в кулисах схватился за голову, чуть не выронив папку из бледных рук: «Меня уволят! Уволят!»
На следующее утро все передовицы сотрясали воздух газетными выкриками о хорошо спланированной московской провокации, оной же московской делегацией, вероломно использовавшей ребенка в своих коварных политических целях.
Мы шли от музея ВМФ, когда на дерюжке, нежданно разложенной прямо на тротуаре, среди всевозможных безделушек, различной старины, увидели мы матросский ремень с помутневшей пряжкой. Даже тогда за него просили дороговато, но провидческий совет прозорливого писателя-морениста Николая Андреевича Черкашина, чьи «Вахтенные журналы» мы упоенно штудировали, оставил с нами память о подвиге Севастополя.
Порыпанные солнцем и ветром вещие камни мыса Фиолент, опрокинутые в глубокий склеп соленой памяти моря о преданных русских советских моряках – до последнего патрона ждали они ушедших кораблей.
Последний моряк Севастополь покинул…
Скалистый разлом Балаклавы. Матросские байки и рассказы пили вечную загадку из темных ладоней скал, колыхающих тайну глубокого синего моря. В вышине, в молоке солнечного света таяли былые призраки старой крепости. Белые чайки уносили в лазурный простор частички белоснежной пристани, пахнувшей разморенным на солнце можжевеловым деревом и живой солью моря.
2007 г.
Полина Нечитайло
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
