100 лет назад на Русском Севере завершилась иностранная интервенция, принёсшая моим землякам неисчислимые страдания
Память об интервенции и Гражданской войне была первой зарубкой в сознании юного Феди Абрамова, будущего писателя, который родился в аккурат на переломе войны и мира. Следы интервентов, которые спровоцировали войну, разделившую северян на «белых» и «красных», встречались повсюду. Не заросшие окопы, разбитые артиллерийские орудия, россыпи стрелянных гильз, осколки снарядов… А ещё могилы погибших красноармейцев и партизан.
После, уже в школьные поры, когда интервенция и Гражданская война стали предметом пристального изучения, явились факты. Интервенты и «белые» не только утеснял местных жителей, как, например, семью моих онежских деда и бабушки, заняв едва не всю избу, они жёстко устанавливали колониальные порядки. 50 тысяч северян – каждый десятый - прошли через их тюрьмы и лагеря. В общей сложности были расстреляны на окраине Архангельска – Мхах, замучены в концентрационных лагерях Мудьюга и Иоканьги 4 тысячи человек, взятых англо-американскими цивилизаторами в заложники. Тысячи были ранены, поражены газами, околели от голода…
По большому счёту Фёдор Абрамов сам был жертвой интервенции, став в годовалом возрасте сиротой. За четыре года империалистической войны, за время оккупации края войсками почти десяти держав, население Русского Севера, ещё недавно вполне зажиточное, обнищало и оголодало. Отец его, Александр Степанович, трудился не покладая рук, чтобы прокормить большую семью, в которой с родившимся Федей стало пятеро детей. И, видимо, надорвался. По осени, не имея гожей обуви, отец застудил ноги. Домашние снадобья не помогли. Дошло, похоже, до гангрены. Одну ногу в Карпогорской больнице ампутировали. Истощённый бесконечными испытаниями, заботами да бескормицей организм операции не выдержал, и отец-кормилец вскоре умер. И вот – кладбище, «песчаный холмик с зелёной щетиной ячменя», о котором Фёдор Абрамов поминает в рассказе «Могила на крутояре».
В различных архивах хранится множество фотографий, отразивших месяцы иностранной интервенции. Большинство этих снимков сделаны служащими Американского Красного креста.
Вот они с умилением кормят детишек-гимназистов, раздавая им галеты ( печеньки или, как у англичан, бишки). На всех этого добра не хватает, хотя оккупанты и бахвалятся, что завалили Архангельск белой мукой. Камера бесстрастно фиксирует оголодавшего мужичка, который от истощения не в силах подняться со ступенек.
Крестьянка с лошадью для пришельцев – экзотика. Эта жёнка, мобилизованная на трудовую повинность, перевозит боеприпасы для интервентов, а меж тем у неё дома - некормленые детишки.
Пленные красноармейцы и партизаны согнулись под тяжестью сырых брёвен. Они ещё держатся. А узники концентрационных лагерей Мудьюг и Иоканьга, похоже, на последнем пределе.
Плёнка бесстрастно фиксирует мгновения 1918-1919 годов. Тут нет ни сострадания, ни жалости. Вот покалеченный, не исключено, пришельцами же бывший солдат. А вот – убитый американцем красноармеец. Это всё снимается для отчёта. Щёлкнуть затвором фотокамеры или затвором винтовки для оккупантов, похоже, не имеет большой разницы. Ибо у цивилизованных янки и англосаксов всё оплачивается – и щелчок фотокамеры, и выстрел, и своя жизнь, и чужая смерть…
Михаил Попов (Архангельск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
