О спектаклях, посвящённых Великой Отечественной войне, на сцене МХАТ под руководством Татьяны Дорониной
Я давно люблю и очень ценю актёрский дар народной артистки СССР Татьяны Васильевны Дорониной. Как и для многих, началось это с тех пор, когда мы увидели её в незабываемых фильмах «Старшая сестра», «Ещё раз про любовь», «Три тополя на Плющихе». А теперь уже десятки лет она возглавляет один из ведущих театров — МХАТ имени М. Горького. И это замечательно!
Увы, живя за тысячи километров от Москвы, в дальневосточном посёлке среди гор Сихотэ-Алиня, да ещё переступив 90-летнюю возрастную черту, не имею возможности смотреть мхатовские спектакли. Но каждый раз с огромным интересом читаю о них... Вот и в конце 2015 года не просто прочла, а множество раз перечитала статью Виктора Кожемяко «Высота человека и дух народа». О спектаклях, посвящённых Великой Отечественной войне, на сцене МХАТ под руководством Татьяны Дорониной.
***
Одобряю уже сам выбор пьес: «Домик на окраине» и «Мой бедный Марат», оставленные нам талантливым советским драматургом Алексеем Арбузовым, того заслуживают. И, когда читаю, что же выделил в спектаклях по этим пьесам внимательный В. Кожемяко, мне становится ясно, какое большое и нужное дело совершил театр. В первую очередь, замечу, для молодёжи, которой исключительно важно душой соприкоснуться с тем, чем жил наш народ в те суровые годы, и как можно глубже проникнуться нравственным духом поколения, по праву называемого героическим.
Лично мне (по причинам, о которых вы сейчас узнаете) по-особому интересны пьеса и спектакль «Мой бедный Марат». Автор статьи в «Правде» пишет: «В данном случае эпоха представлена двумя мальчиками и девочкой, которых непредвиденно свела и связала жуть фашистской блокады. Казалось бы, забота одна: просто выжить. Но в абсолютно экстремальных условиях двое ребятишек спасают от голодной смерти третьего, поступаясь собой. Значит, важно не просто выжить, а оставаясь человеком…»
Да, да, горячо поддерживаю эту мысль! Потому что мне, в подростковом возрасте героев пьесы, тоже довелось пережить Ленинградскую блокаду. С самого начала её летом 1941-го и до конца сентября 1942 года, когда меня вывезли, как говорили тогда, на Большую землю. Так вот, получается, что спектакль МХАТ имени М. Горького — и обо мне, о других, таких же, как я, которых, к сожалению, становится всё меньше…
Фашисты рвались к Ленинграду. Навсегда запомнила я день 31 августа 1941 года, когда врагами был захвачен крупный узел Октябрьской железной дороги Мга и связь с Большой землёй прервалась. Мы — в блокаде!
***
После начала войны наши соседи по дому почти все эвакуировались. На втором этаже остались я с моей старшей сестрой Марией, а на первом — две семьи: Надежда Ивановна Степанова со своим сыном Игорьком (три года) и грузиночка Ляна с матерью (она потом умерла от голода).
Правда, через некоторое время в пустые квартиры второго этажа въехали военные. Это были командир батальона аэродромного обслуживания Ленфронта Миронов, военврач, майор медицинской службы Лиля Илевицкая, комиссар Фёдор Евстигнеев и зубной врач Женечка.
Моя сестра и Лиля быстро подружились. Но вскоре все «наши» военные уехали под Ленинград, в Весёлый Посёлок, где базировался их батальон, и мы опять остались одни.
Помню, как 12 августа 1941 года я начала работать на Абразивном заводе имени Ильича, на Чёрной речке. Тогда уже вовсю шли обстрелы и бомбёжки. Буквально передо мной бомба упала на четырёх бежавших в щель бойцов и разорвала их на куски.
Во дворах, в том числе и у нас, были вырыты эти щели. При звуках сирены мы кое с какими вещичками спускались в них и пережидали тревогу.
А с июля уже была введена карточная система. И с каждым месяцем нормы уменьшались.
Фашисты захватили Пулковские высоты. Обстрелы и бомбёжки усиливались. И вот наступила зима…
***
Я работаю… Как ни поразительно, первыми стали умирать у нас мужчины.
Ноябрь-декабрь. Рабочим — 200 грамм хлеба, служащим — 125 («125 блокадных грамм с огнём и кровью пополам», Ольга Берггольц).
Но вот настало время, когда и мои силы кончились. Запомнилось мне, как 20 декабря 1941 года я сказала старшей сестре: «На работу не пойду, потому что знаю, что упаду» (а кто падал, тот обычно уже не вставал).
Марию я тоже уговорила не ходить на работу. Ей далеко было, а трамваи-то уже не ходили. Упадёт — и я её не найду.
Я сказала так: «Маша, пришла нам пора умирать. По русскому обычаю, обмоемся, наденем чистое бельё и ляжем на диван».
У нас в квартире был камин, поэтому трубу «буржуйки» мы в него ввели и так немного отапливались. Собирали кое-какие щепочки, ненужные вещи, старые газеты и книжки. Ну вот слегка согрели в маленькой ванночке воду и обмылись, два скелетика…
Да, это было 20 декабря 1941 года, 17 часов. Легли рядом, укрылись всем, что было тёплого, и впали, как говорится, в транс. Никакого страха, что умираем. Дверь оставили открытой: пусть входят сандружинницы и увозят на кладбище…
И вдруг я услышала скрип двери и знакомый голос: «Девчата, вы живы?»
У меня ещё хватило юмора проговорить: «Всё в порядке, Лиля, идём ко дну».
А это действительно была она, Лиля Илевицкая. «Нет же, чёрта с два!» — крикнула она мне в ответ. Подбежала к нам, сунула по брикетику глюкозы. И решительным голосом добавила: «Вы давайте пока продержитесь, а я через полчаса вернусь».
Когда вернулась, то выложила на стол свой паёк. Разожгла «буржуйку», сварила гречневую размазню, покормила.
Это было чудо, которое выпадало, конечно, на долю не каждого блокадника. Но после 25 декабря 41 года прибавили норму хлеба, подбрасывали самолётами продукты.
А мне помнится: «баланда», заправленная кокосовым маслом, и, если повезёт, котлетка, а то и две — из конины. И приправа: лапша из технической муки…
***
В апреле 42 года Лиля пришла к нам и сказала: «Девчата, бодритесь! Я устрою вас в наш батальон вольнонаёмными».
Вот так мы уехали с ней в расположение их бойцов под Ленинград. Мария стала работать в финчасти, а я — в санчасти. И хотя здесь было, конечно, питание, но солдаты всё-таки часто недоедали, болели, а у меня температура постоянно была 37,5—37,6 градусов. Лёгочная: в детстве три раза болела воспалением лёгких, причём последний раз в очень тяжёлой форме. Доктор тогда сказал: «Если ещё раз заболеешь, будет тебе амба». «А что такое амба?» — спросила я. «Ты умрёшь. Поэтому старайся не простужаться», — объяснил врач. Я тогда твёрдо решила: по лужам весной не шлёпать…
Впрочем, сейчас я отвлекаюсь, не о том пишу. Главное, что мне хотелось подчеркнуть и о чём думала, перечитывая много раз статью Виктора Кожемяко про «военные» спектакли МХАТ имени Горького, состоит в следующем. Безусловно, время было труднейшее, жизнь для многих — на грани смерти, особенно в блокадном Ленинграде. И немало было людей, которые не выдерживали, проявляя в таких нечеловеческих условиях далеко не лучшие человеческие качества. Но было и другое! Было стремление помочь, поддержать, поделиться последним. То есть высота человека тоже тогда проявлялась, причём необыкновенно сильно, и благодаря именно ей многие выживали.
Всегда помню нашу Лилю. Ведь кто мы ей были? Фактически никто. Но она же нас выходила, спасла!
А коллега по работе моей сестры Анна Дмитриевна?! У неё один сын погиб, а второй продолжал сражаться на Ленинградском фронте. Видимо, у них в части были лошади: то ли для подвозки снарядов, то ли для полевых кухонь. И бывало, когда лошадь убивало пулей или осколком снаряда, сын присылал маме «с оказией» кусок конины. А она (представьте себе!) обязательно делилась с нами.
Или ещё. На берегу Малой Невки стояла баржа. Там находились дежурные моряки. Чтобы немного обогреться, они иногда забегали к нашей соседке на первом этаже Ляне. При этом обязательно дарили ей кусочки сахара или что-либо другое из съестного. А она потом (непременно!) поднималась к нам на второй этаж и с нами делилась.
Когда же у меня в сентябре украли продуктовые карточки, работницы нашего завода договорились с официантками в столовой, и они кормили меня…
И самое главное: Родина всё-таки думала о нас, не забывала и приходила в тяжелейших ситуациях на помощь. Когда из воинской части я приехала навестить свой дом, оказалось, что в него попал снаряд. Жить здесь теперь стало невозможно, а в части воинской возникли свои проблемы. Я даже не знаю, кто хлопотал тогда за нас, но меня и сестру включили в списки на эвакуацию. И вывезли на баржах через Ладогу в Тихвин. Над нами при этом всё время летали краснозвёздные самолёты, оберегая нас от нападений вражеской авиации.
Представьте себе нашу радость, когда мы оказались на берегу. Прямо здесь накрыты столы — и на них натуральная пища: запомнился манный суп с колбасой. Потом железнодорожная теплушка, дорога в глубокий тыл, работа в колхозе… На сибирских хлебах я отъелась! Впереди ждала большая, интересная жизнь. Ну а трудности… Им всегда надо упорно противостоять, их во что бы то ни стало нужно с помощью товарищей преодолевать, оставаясь человеком, а не скатываясь до животного состояния, как иногда бывает. Помните Великую войну и нашу Победу, в ней черпайте духовные силы.
Спасибо театру Татьяны Дорониной, что он учит этому своих зрителей, особенно молодых. Спасибо редакции, что она постоянно ведёт эту тему.
Кстати, у меня к вам, дорогая редакция, просьба. Вы напечатали вместе со статьёй В. Кожемяко несколько стихотворений, которые звучат в спектаклях «Мой бедный Марат» и «Домик на окраине». Великолепно поступили! Правильно! Потому что поэтические строки дают возможность лучше почувствовать атмосферу «военных» спектаклей.
Вот и просьба моя: напечатайте ещё что-нибудь из тех стихов, ставших в двух постановках МХАТ театральными.
