Верю в лучшее отношение к армии

1991 г.

В общество пришла пора обновления. Ждали ее долго, понимая жизненную необходимость преобразований, очищения от тяжкого груза прошлых преступлений, обмана, лицемерия, морально-нравственного застоя, в который скатилась страна. Первой подняла знамя перестройки литература. Как мы радуемся появлению дошедших наконец, до читателей мыслей Соловьева, Флоренского, Розанова, произведений Булгакова, Платонова, Замятина, Набокова, Ходасевича, Гумилева, Пастернака, Домбровского, Шаламова. Этот список можно было бы продолжить, К нам возвращается ранее скрываемая от общества литература. Мы узнаем самобытную, блестящую русскую философию, глубину и трагизм размышлений Булгакова и Платонова, гнетущие душу и сердце, близкие к действительности предсказания Замятина, весь ужас шаламовской лагерной прозы.

Но вот начинаешь замечать, что вместе с этой массой прекраснейших произведений, а то и опережая их, забивая истерическим криком и сенсационностью, идет другая волна — новой или забытой старой литературы. Здесь тоже в ходу понятия очищения, покаяния, страданий, но главная и отличительная их черта колеблется в интервале от развенчания, мстительного злобствования и всеразрушающей иронии до эстрадного хихиканья и анекдота. Каких только сторон жизни прошлой, настоящей, да и будущей не коснулись эти «забытые» и «гонимые» авторы. Не без гордости считают они свои произведения настоящей бомбой, а их выход «информационным взрывом». Впрочем, взрыв тщательно регулируется, а гласность понимается довольно избирательно.

Обрушиваясь, на сталинщину, они - почему-то свели ее к репрессиям 37—50-х годов, старательно умалчивая о чудовищных преступлениях времен гражданской войны, голода и коллективизации. Выдвигая в первые ряды мучеников партийных функционеров, интеллигенцию, они скромно помалкивают об уничтоженных миллионах крестьян, рабочих, а иногда и сваливают на них истоки появления культа и страшных беззаконий.

Народ-де достоин своего вождя. Господи, в чем только не виноват наш многострадальный народ. Не уберег он цвет нации, а потому и бедствует до сих пор. Закидал своими телами, залил кровью полчища безумного Гитлера, а надо было еще в сорок первом могучим ударом уничтожить врага. Сбежал из деревни, оставив без колбасы «цвет нации», а заодно и себя. Испоганил природу, живое тело земли своей и задыхается теперь без глотка свежего воздуха. Разрушил и разрушает могилы предков, памятники родной земли, теряя последнюю нравственную почву. И все это он — народ, обманутый и злобный, некультурный и грубый.

Здесь уж не так важно, что сказать, главное — первым да погромче. Впрочем, не совсем так. Есть тут и определенная направленность, определенные объекты и идеи для нападения. Скажем, русский шовинизм — главная опасность, как будто другого шовинизма нет и в помине. Скажем, долой зоны вне критики, и уже нет других зон, кроме армии и КГБ. А уж если дорвались, то камня на камне не оставить от этих антидемократических, антигуманных (и каких еще хотите «анти») институтов государства.

Вот выходит вполне безобидная повесть Юрия Полякова «Сто дней до приказа». Какой молодец! Вскрыл-таки гнойный нарыв «дедовщины». Глупо, безмерно глупо, что запрещали повесть, делая ее тем самым еще более привлекательной, а автора чуть ли не мучеником. Нет в ней того, что могло бы заставить глубоко сострадать, ибо автор и не ставил задачу докопаться до истоков этого анормального, безобразнейшего явления. Он от имени Алексея Купряшина спокойно, не без доли таланта показывает злоключения рядового - Серафима Елина, гнусную душонку ефрейтора Александра Зубова по кличке Зуб и ему подобных и, конечно, беспомощность, нежелание работать с подчиненными и вообще отвращение к службе офицеров. Вот и. узнали мы вроде бы всю подноготную казарменной жизни, что означает на жаргоне «дед», «черпак» и т. д. А дальше-то что? У автора один вывод — так везде, этим поражена вся армия, вот во что она превратилась. И хороший вывод, скажет читатель. Вот «прокричал» Поляков на всю страну, и зашевелилась армия, начала-таки борьбу с «дедовщиной».

Но дело-то не в повести Полякова, а как раз в том, о чем он умолчал. В тех истоках, причинах, откуда росла эта мерзость, раковая опухоль, опутавшая солдатские коллективы. Поразила эта опухоль, оказывается, все общество, а в армии в силу специфических условий ее быта она проявилась особенно отчетливо, Когда же общество вступило на путь обновления, тогда и армия приступила к хирургической операции. Было бы неплохо, скажут иные читатели, чтобы армия не ждала, а стала инициатором этой борьбы. Что ж, так оно пока и происходит. Армия уже ведет борьбу, а вот общество пока дремлет, продолжая поставлять в ряды своих защитников бывших уголовников с четко определившейся психологией тюремного закона; воспитанных на культе силы, наркотиках и прочих производных масс-культуры пэтэушников; инфантильных «маменькиных сыночков»; которые не то чтобы подтянуться на перекладине, подставить плечо другу, но и по земле-то ходить боятся, которые, дожив до 17 лет, даже не представляют, что .нужно убирать за собой.

Слов нет, должны заниматься воспитанием и офицеры, и прапорщики. Но ведь главная их задача — научить молодого человека за два года армейским порядкам, помочь освоить сложнейшую боевую технику, А им сначала приходится ликвидировать физическую немощь, учить великовозрастного дитятю умываться, ухаживать за собой. Обо всем этом, видимо, скучно писать. Брошен главный клич — «дедовщина». И пошел он гулять по страницам газет, журналов, книг. Авторам тоже не хочется докапываться до истоков, а очень неймется успеть забить свой гвоздь. Что говорить о повести Полякова, это цветочки. Ягодки куда более серьезны,

И вот уже один из самых уважаемых толстых журналов «Новый мир», всегда отличавшийся тонким вкусом и разборчивостью, печатает в четвертом номере за 1989 год повесть Сергея Каледина «Стройбат». Где уж тут Полякову с его «черпаками»! Это уже и не воинская часть, а что-то вроде лагеря особого назначения по психологии и поступкам ее обитателей, и разбойничьего притона по степени организации и порядка на ее территории. Правда, автор по ходу повествования несколько раз напоминает нам, что это особый стройбат, скорее штрафбат, куда свозится весь криминогенный контингент строительных отрядов. Однако и эти напоминания не слишком убедительны, особенно для человека, служившего в армии.

Сюжет весьма прост, обычен. И это не беда. В армии дни похожи один на другой, конфликтные ситуации тоже в общем-то стереотипны. Три «дембеля»: попавшийся на воровстве москвич Костя Карамычев, забитый изгой цыган Нуцо и такой же забитый, но внутренне в себе уверенный деревенский еврей Фиша Ицкович чистят общественные туалеты, приближая вожделенный «дембель». Весь этот процесс скалывания нечистот, их переноски, сшивания досками новых уборных описан не без знания дела. Попутно мы выясняем, что Костя попал в стройбат из-за физического недостатка и целей в жизни не имеет, кроме соблюдения закона стаи. По этому закону он стоит выше своих товарищей-подельщиков, имеет право на внеочередное мытье в бане, своего персонального слугу — Бабая и, разумеется, на самоволки с пьянками и девочками. Его подельщики опустились совсем, пропахли нечистотами. И если Фиша видит впереди светлую мечту, готовится к поступлению в университет, то Нуцо дошел фактически до животного состояния. Есть в повести и неизменные атрибуты: «губари» — особый контингент солдат с гауптвахты — садисты и насильники; «старики» — от заросшего салом вершителя судеб с КПП Валеры до опустившегося уголовника Старого; полнейшее ничтожество младший лейтенант Шамшиев или Бурят, который и внешним видом вызывает омерзение; хитрый, приспособившийся ко всему старшина Мороз; ну и, конечно, библиотекарша Люсенька — полковая шлюха, раскуривающая с солдатами в казарме «анашу». За несколько дней до «дембеля» в стройбате происходит чудовищная драка, в которой одного из посланных на усмирение «губарей» убивает Фиша, тихий Фиша. Костя видит это, но его друзья не числятся участниками драки и вне подозрения. Когда же на повестку дня встал вопрос: или ему вместе с остальными участниками драки идти под суд, или назвать виновного, Костя рассказывает о Фише старшине. Повесть заканчивается стандартной положительной характеристикой, которую получает по «дембелю» Костя для поступления в университет.

Все, казалось бы, есть: и закрученность сюжета, и жуткие картины жизни так называемого стройбата, и мучения героев, но все время преследуют два вопроса. Откуда все это? В чем корни, истоки? Без попытки ответа на этот вопрос бессмысленны описания всех ужасов стройбата. И второе. Что же это за сборище негодяев? Не может быть, чтобы в таком многочисленном коллективе не было нормальных людей. Ведь они есть даже в лагерях, тюрьмах. Неужели автор не понимает, что такая организация в жизни просто не может существовать. Заранее предвижу, как оппоненты крикнут в один голос: «Может!» «Может и не только такое, а похлеще». И не удивлюсь. Будем ждать дальнейшего развития цветочков в ягодки, а ягодок в засохшую червоточину.

«Зато как написано!»—-скажут другие. А вот здесь можно возразить. После вновь открываемой набоковской, булгаковской прозы, совершеннейших рассказов Сергея Воронина, Юрия Казакова и Сергея Никитина вряд ли испытаешь подобное удовольствие после чтения безусловно профессиональных, но не более, повестей Полякова и Каледина.

Впрочем, сейчас это и необязательно. Ибо наряду с хорошей и плохой прозой настойчиво навязывается так называемая другая проза, которую сами же писатели называют совершенно определенно «чернухой». Это смакование всех мерзостей жизни и непристойностей или бессмысленный набор фраз, отвлеченные, «космические» рассуждения и т. п. «Что привязались: хорошая, плохая,— доказывают иные критики. — Все бы вам делить на черное и белое. Не хорошая и не плохая, а другая».

Так, может, мы говорили о другой прозе? Совсем нет. Проза самая обычная. Секрет в ином. Уж больно лакомая тема. А раз ее открыли, так нужно открыть так, чтобы читатель содрогнулся.

Не отстает от литературы и кинематограф. Ну он у нас по напористости вообще бежит впереди перестройки, вот только шедевров никак не дождемся. Ленинградский режиссер Александр Рогожкин снял фильм «Караул». Вы, конечно, уже догадались, о тех же неуставных взаимоотношениях. Снято хорошо, и затронута действительно больная струна. Автор талантливо рассказывает, как ломается молодая душа солдата, охраняющего заключенных на этапе. Действительно, зачем брать в эти тюремные вагоны неокрепших юношей, когда можно спокойно набирать вольнонаемных. Фильм трагический, тяжелый, правдивый. Но вот что интересно. Обобщающая идея его тесно переплетается с вышеупомянутыми повестями. И режиссер убежденно вещает об этом миллионам телезрителей. Заявляя не без пафоса, что искусство не должно судить, ибо это безнравственно, сам все же судит. Безапелляционно говорит, что события, отображенные в фильме, типичны не только для внутренних войск, но и для Советской Армии. И это еще цветочки. Ну мы уже говорили о том, как быстро из них выращивают ягодки. А дальше идут более серьезные обобщения. Современная армия, мол, изжила себя и совершенно небоеспособна. Это, по его мнению, показал Афганистан. Слушайте и смотрите, участники афганских боев, как вас оценивает «крупный военный специалист». По его утверждению, показуха присуща всей армии, а «дедовщина» выгодна офицерам, чтобы меньше работать с солдатами. Вот кто, оказывается, ее насаждает — бездельники-офицеры. Правда, Рогожкин, наверное, не знает, что они сутками не бывают дома, живут в таких условиях, которые уважаемому режиссеру и не снились. Нет, возможно, снились. Ведь все свои выводы он подкрепляет «вескими аргументами» — «...если верить военным». Каким военным? Кто мог рассказать ему подобные истории? Кто дал ему право судить о всей армии?

.«О чем вы говорите? — скажет читатель.— Надоела лакированная литература, приукрашенный солдатский рай с шутником старшиной, страдающими от любви и ожидания подругами и новобранцами, по мановению ока превращающимися в бравых солдат». Правильно. Надоела. Армия всегда, даже в мирное время, была суровой школой. Но нельзя же, по воле некоторых авторов, превращать ее из суровой школы в мрачный застенок или бандитский притон. Ведь даже в последние годы, когда особенно обострились негативы армейской жизни, тысячи матерей ждут не дождутся, когда их чадо заберут, в армию. Недавно встречаю соседку. Спрашиваю: «Как дела у сына Олега?» Заплакала. «Два месяца,— говорит,— осталось до призыва, хоть бы дотянул, не посадили. Из армии человеком вернется...» Значит, осталась еще у людей вера в воспитательные возможности армии. А ведь Олег, можете мне поверить, придет в армию с твердо сложившимися убеждениями, что сильный всегда прав, что унизить слабого так же естественно, как безропотно подчиниться насильнику.

Но мы и этого не замечаем в своем разоблачительном рвении. Вот и рисуем общую безысходную картину. Призывник знает, кто и как будет над ним издеваться, как офицеры будут гонять его на строительство собственных гаражей, но ровным счетом не представляет, что его могут встретить доброжелательные начальники, товарищи, просто нормальные люди.

Спору нет, много еще безобразий в армии. К сожалению, далеко не лучшие люди нередко носят офицерские погоны. Вот уже в Ленинграде в числе налетчиков оказались курсанты высшего военного училища. Служат в армии и казнокрады, и насильники, взяточники и убийцы. Но так ли уж их много, чтобы делать обобщающие выводы о всех?! Армия — сколок общества, общества больного, в котором вышеперечисленные болячки еще страшней, объемней, разрушительней. А мы уже начинаем искать особую разлагающую роль армейских коллективов.

Так ли уж новы нынешние нападки на армию, неуемное стремление представить ее в неприглядном виде? Конечно, нет. Не будем вдаваться в давнюю историю. Вместе с волной гласности до нас дошел, наконец, известный ранее по «голосам» роман В. Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Здесь разговор не об неуставных взаимоотношениях и наркотиках в казарме. Это, как считают некоторые критики, литература самого высокого уровня. Уже одним тем, что роман был запрещен, а автора «вынудили» покинуть родину, Войновичу был создан режим «наибольшего благоприятствования». Автор-то страдалец. Как говорит его друг известный кинорежиссер Э. Рязанов, Войновичу создали такие невыносимые условия, что он вынужден был четыре года жить с отключенным телефоном. Следуя этой логике, всем миллионам нетелефонизированных граждан тоже надо бежать из Советского Союза. Но вернемся к роману о Чонкине. Какими лестными эпитетами его только не награждают! Тот же Рязанов считает, что роман непременно останется в истории нашей словесности. Критик И. Золотусский сравнивает автора с великим Гоголем, что весьма странно для специалиста, многие годы занимавшегося творчеством Гоголя. Критик Бенедикт Сарнов идет еще дальше, добавляет имена Фонвизина, Грибоедова, Щедрина и даже Розанова. Розанов и Войнович, что может быть несопоставимей и нелепей! Еще сравнивают с Ярославом Гашеком. Много-де общего. Что же, действительно, общего немало. У Гашека Швейк в известном месте читает обрывок книжной страницы, полностью приведенный автором. И у Войновича в этом же самом отхожем месте Чонкин читает обрывок, только газеты, и тоже полностью приведенный в тексте. Таких совпадений более чем достаточно. Без труда прослеживается стремление Войновича создать советского Швейка. Но Гашек потому и обессмертил себя гениальным романом, что его Швейк неповторим, как неповторимы сюжеты, характеры, язык великого чешского писателя. Наши же критики этого не замечают или делают вид, что не замечают.

О чем речь в книге? Да все о той же армии, только образца предвоенного и первых месяцев тяжелейшей войны, ставшей болью нашего народа. Самый объект для сатиры, над чем еще смеяться. Главные герои — красноармеец Иван Чонкин и его любовь Нюра Беляшова. Описывается русская деревня и маленький городок с их обитателями и представители, надо полагать, типичные, для Красной Армии. Солдата-разгильдяя Чонкина посылают сторожить потерпевший аварию самолет, который сел прямо около Нюриного огорода. Чонкин сходится с Нюрой, работает по хозяйству, знакомится с жителями деревни. С началом войны, как и полагается в анекдоте, он превращается в руководителя диверсионной банды, с которой ведут борьбу органы НКВД района и, наконец, целый полк регулярной армии. Чонкин и Нюра, как говорят некоторые критики, любимые типажи русских героев, с их характерными чертами. Черты эти сводятся к одному понятию — придурки. Но именно они, по мнению автора и некоторых критиков, и есть соль земли русской. Они, заявляет с пафосом Э. Рязанов, и выиграли войну. Ну, разумеется, кому, как не «активному участнику войны» Рязанову, знать это. Конечно, Чонкины, а не Жуков и Покрышкин, панфиловцы и даже не Василий Теркин и шолоховский Андрей Соколов, выиграли войну. Не доживем ли мы до того времени, когда вместо памятника Теркину поставим памятник Чонкину! «А почему бы и нет!» — уже сейчас заявляют некоторые популяризаторы Войновича.

Об остальных героях романа говорить еще проще. Это совершенные монстры. Тут и горе-селекционер, доноситель Гладышев, скрещивающий помидор с картофелем, но более известный тем, что гонит из дерьма самогонку, которую, естественно, и поглощают все герои романа. Городской сапожник Моисей Соломонович Сталин, обдуривший всех представителей власти, и капитан НКВД Миляга — тоже соль земли русской. Господи, да разве от таких придурков, как Миляга, страдала земля наша. Тут и целая галерея мерзавцев и недоумков в военной форме, от тупого старшины Пескова до злобного маньяка генерала Дронова. Вот такой сброд, занимающийся пьянством, скотоложством и прочими «достойными делами», в конце концов и победил лучшую в мире армию, спас не только страну, но и мир от фашистской чумы.

Признаться, жаль, что наши литературные чиновники запрещали в свое время роман. Тогда больше было живых участников тяжелейших боев Великой Отечественной. Как бы они «посмеялись» над самими собой, как «порадовались» бы, очутившись в одной компании с Чонкиным, Милягой и им подобными. Сейчас их осталось совсем мало. Видел бы Войнович слезы этих стариков, появляющиеся от его «гениальной сатиры». Ну что тут слезы лить? У Гоголя и Щедрина было похлеще. Было. Но сколько в этом похлеще горечи, боли, страданий, а здесь-то — один анекдот, эстрадное хихиканье и злоба. Автор и не скрывает этого. Вторую часть романа даже он считает написанной на этой основе: «На меня давили,— говорит он,— я и отвечал злостью». Ну и отвечал бы тем, кто давил. При чем здесь война, народные страдания, горе? Чувствуя, что перегнул палку, Войнович внес авторскую правку перед изданием второй части романа в нашей стране. Однако на Западе вторая часть вышла в первозданном виде со всем ее злобствованием.

Да что нам какие-то ветераны, главное — молодежь. Она должна знать «правду» о войне, об армии. И в срочном порядке экранизируются Чонкин, повесть Полякова. Как будто мало миллионных тиражей «Юности». Выходит, мало. Надо до последнего уголка земли нашей донести слово «правды». А вот сценарий фильма Бориса Шустрова об Алене Арзамасской уже несколько лет никому не нужен. Затягивается дело с его же фильмом об Александре Невском. Зачем они? Это все неинтересно. Зачем вообще фильмы о нашей истории, замечательных патриотах Русского государства, если, наконец, можно насладиться кнноэротикой, ужасами армейского быта. Лучше мы будем показывать придурков. Надо полагать, что до тех пор, пока не нахлебаемся этой грязи досыта, ни о каком очищении и речи быть не может,

Так что же, опять запрещать? Ни в коем случае. Печатать, показывать, но не раздувать, не навязывать, оставлять право на критику. Только слегка покритиковал А. Ланщиков В. Войновича и уже причислен к гонителям «мученика». А сам «мученик» не стесняется в выражениях. На вечере в ЦДЛ поучает нас, какой должна быть армия. С апломбом повторяет, что никакому народу он не служил и служить не собирается. Я служу только самому себе — вот кредо писателя. Что же может он сказать хорошего о военных людях, которые служат именно не себе, но Родине. Только сделать их объектом балаганных шуток. Конечно, ссылаются на Пушкина, который призывал не зависеть ни от царя, ни от народа. Но как служил Пушкин себе, а как России, по-моему, не требует пояснений, В самом срочном порядке Союз писателей вернул Войновичу членский билет, сажает во многие президиумы, стесняется слово сказать против.

Немало подобных публикаций появилось на страницах журнала «Огонек». Именно он выступает застрельщиком антиармейской кампании.

Попытки же вступить с редакцией в диалог, высказать на страницах журнала иные, отличные от «огоньковской» позиции взгляды и мнения ни к чему не приводят. Обращения в журнал либо остаются без ответа, либо возвращаются с дежурными отписками.

Не стало исключением и предложение Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева вести открытую полемику, высказанное им в открытом письме главному редактору журнала В. А. Коротичу. Опубликованное «Огоньком» письмо маршала и ответ редакции служат тому, наглядным примером!

Думается, не только читатели популярного журнала познакомились с позицией маршала и редактрра, И, право слово, ответ редакции на обстоятельное, аргументированное письмо старого солдата, на его боль и тревогу совсем не показался неожиданным.

Иного ответа от В. А. Коротича и его коллег ожидать было трудно. Виталий Александрович, как известно, нимало не смущаясь, опровергал и не такие очевидные факты. Правда, тогда дело касалось его лично. А уж в отношении рассуждений бывшего начальника Генерального штаба и нынешнего советника Президента СССР не стоит и копья ломать. Достаточно менторской, неуважительной, если не сказать больше, реплики. «Так уж и неуважительной»,— скажет читатель. Попробуем разобраться.

«Ведь, кроме, скажем прямо, довольно бесконфликтной передачи «Служу Советскому Союзу», в горячо любимом народом советском телевидении нет ни слова о нашем доблестном воинстве...».,— пишет в самом-начале своего ответа редакция (кстати, досталось и ТВ,— С. К.)- Посмотрите, какая в этой фразе искрометная ирония. Ни армия, ни Вооруженные Силы, а «доблестное воинство». Ну что там ирония. Далее, после напоминания о так ненавистных журналу маршальских погонах можно обрушиться по-«огоньковски»: «Случайно ли непристойное (?! — С. К.) поведение руководителей нашего Министерства обороны, лишь речь заходит, об органах печати, критиковавших их ведомство...» Вот так. Ни много ни мало, а непристойное поведение .всех сразу руководителей Министерства обороны. Слово: непристойность в словаре Даля трактуется как противопоставление слова пристойность, пристойный, что в свою очередь означает приличный, степенный, чинный, благородный, скромный, обходительный... Неужели об этом не знают профессиональные журналисты, писатели, поэты — члены редколлегии журнала? А насколько тогда пристойно их собственное поведение?

В том же духе, перемежая иронию с подковырками, отыскивая мнимые неточности в фактах, изложенных С. Ф. Ахромеевым, редакция подтверждает свою негативную позицию по отношению к Вооруженным. Силам. Например, маршал говорит, что военная опасность существует и сегодня. «На самом деле? — иронизирует «Огонек». — Неужели нам надо лелеять такую большую и так вооруженную армию?» Что, впрочем, «огоньковцам» до того, что эталонная для них американская демократия, не задумываясь, оккупировала микроскопическую Гренаду, а позднее в атмосфере всеобщего пацифизма разгромила маленькую Панаму? Как же, маршал забыл о сокращении бундесвера.

Да нет, маршал не забыл. Знает и о том, что Западная Германия до сих пор не снимает вопроса о границах по Одеру и Нейсе, о Восточной Пруссии, Померании, Силезии, Судетах. А вот «огоньковцы» забыли. Ладно, забыли сами или делают вид, что забыли. Зачем же дезориентировать миллионы своих подписчиков, задавая, к примеру, такие иронические, провокационные вопросы: «...не скажете ли Вы, какие страны вынашивают план завоевания Советского Союза? Кто спешит вторгнуться в страну с очень неупорядоченной инфраструктурой, с чрезвычайно озлобленным населением, готовым начать партизанскую войну еще до вторжения противника на территорию СССР?..»

Нет смысла пересказывать ответ редакции полностью, тем более что она не собирается спорить с маршалом, о чем и сообщает. Она, как всегда, уверена только в своей правоте, не забыв выразить сомнение в компетентности человека, призвавшего их к диалогу. «Вы, товарищ Маршал,— поучает «Огонек»,— не просто самое авторитетное лицо среди военных, но и советник Председателя Верховного Совета. Не дай Бог, неточность — да на самый верх!..»

Между прочим, как не хочется «Огоньку» говорить правду, она все же проскальзывает. Вспомним хотя бы публикации Артема Боровика. С какой старательностью он рисует образ славных американских ребят: мирового парня Вилли и рубаху-лейтенанта Литла. Ну прямо-таки братья родные и «огоньковский» репортер уже готов броситься к ним в объятья, утопить ненавистные ракеты, самолеты, винтовки. Но братья что-то не спешат ему навстречу. И как ни огорчительно, но вынужден Артем Боровик констатировать: «Сразу бросился в глаза здоровенный плакат у входа: «Кто твой злейший враг?» Чуть ниже ответ: «Иван!» Нарисован боевой американский рейнджер, протыкающий штыком советского солдата с красной звездой на каске». И это у входа в демократическую столовую, где солдаты обедают вместе с офицерами.

А вот рядовой Карелл Кристофер. От него Боровик ожидал осуждения вьетнамской войны, а он прямо заявляет: «Солдат не должен выбирать. Когда солдат размышляет выполнять или не выполнять приказ, начинаются проблемы, начинается разруха в армии. Ответ мой таков: я был бы во Вьетнаме». Он говорит убежденно. Следующий герой репортажа — подполковник Фризо вообще разрушил идиллический портрет американского демократа, заявив: «Рейган очень популярен среди военных. Он вернул Америке веру в себя. Экономика встала на ноги, инфляция снизилась, безработица поубавилась. При нем мы опять поверили, что дорога наша идет далеко в будущее и что дорогу эту надо охранять. А для этого надо поддерживать военных, заниматься армией. Престиж военной профессии взлетел на небывалую высоту именно при Рейгане...»

Да... А ведь именно эта позиция в отношении Советской Армии так не нравится «Огоньку». Но ее высказал не Вадим Кожинов, не Станислав Куняев, не маршал Ахромеев, а подполковник Фризо. Ему можно. А вот нам лелеять «доблестное воинство» — значит автоматически встать в лагерь сталинистов, консерваторов и, конечно, антиперестроечников.

Вот еще подобный факт. Многим хорошо известны далеко не безобидные стихи о генералах поэта-фронтовика Булата Окуджавы. «Огонек» особо подхватывает главное направление — «слишком много всяких пушек, всяких танков и гранат...» А значит, и долой их. Между тем и так началось уничтожение первых ракет, о чем журнал вынужден сообщить в очерке Льва Шерстенникова «Аккорды Чайковского над Сарыозеком». Но в этом очерке есть любопытные строки: «Вспоминается недавний разговор между Адамовичем (советский писатель. — С. К.) и Бушем (бывший командир американской подводной лодки. — С. К.) «Если бы половина человечества, к которой принадлежите вы, была почти полностью уничтожена ядерным ударом, ответили бы вы ударом на удар, чтоб уничтожить оставшуюся половину? Я бы никогда этого не сделал»,— твердо ответил Адамович на свой же вопрос. «Я бы, будучи профессиональным военным, даже не задумался бы над подобным вопросом. Я просто бы исполнил свой долг»,— сказал Буш». И сразу захромал голый пацифизм «Огонька».

В одном из номеров «Огонька» опубликовано интервью А. Боровика с теперь уже бывшим министром обороты США Фрэнком Карлуччи. С первых строк чувствуется стремление репортера построить свою позицию, интонацию в соответствии с запросом редакции. В казалось бы бесхитростных вопросах и ответах просматривается превосходная степень оценки американской армии, существующих там порядков и наше отставание от нее. Причем ответы американского министра порой ставят в тупик самого репортера именно расхождением с позицией «Огонька». Сожалеет Боровик о том, что у нас не добровольная армия, а Карлуччи вдруг отвечает: «О, я думаю, для молодых людей очень полезно иметь опыт военной службы. Больше того, я думаю, мы кое-что утратили с отменой призыва...». Карлуччи в целом за добровольную армию, но «...с другой стороны, обязанность нести военную службу в молодом возрасте чрезвычайно благоприятно сказывается на мышлении и формировании мировоззрения человека».

Со смыслом был и вопрос об оценке мощи Советской Армии, в свете «неудачных» действий ее в Афганистане. Думается, и здесь ответ Карлуччи был несколько неожиданным для «огоньковцев»: «...Мы считаем, что Советский Союз располагает весьма впечатляющей военной машиной с огромным потенциалом и хорошо подготовленными и дисциплинированными кадрами...».

Справедливости ради отметим, что в своих комментариях к интервью А. Боровик высказывает целый ряд здравых оценок.

И еще один упрек в адрес Артема Боровика, автора, редко сходящего со страниц «Огонька» и далеко не всегда одинакового. Скажем, насколько убедительно его интервью с главнокомандующим Сухопутными войсками генералом армии В. И. Варенниковым, настолько же субъективна, если не сказать больше, документальная повесть «Спрятанная война». Сознавшись в субъективности и прикрывшись этой оговоркой, автор, как бы уходя от расхожей десантной романтики, уже ведет разговор в чисто «огоньковском» вкусе. На первый план выходят наркоманы, предатели Родины, прочие подонки. Вот, оказывается, кто составлял большую часть «афганцев». Появляются откровения типа; «Идиоты назвали Афганистан школой мужества», «Идиоты были мудрецами: сами они предпочитали в эту школу не ходить...» Или вот еще: «С каждым месяцем война все больше напоминала половой акт импотента. Меня всегда интересовала не столько видимая сторона жизни сколько ее затемненная, если угодно — мистическая сторона...».

Интересно, что же мистического увидел Боровик в предателе Ковальчуке или откровениях Переслени. Верховный Совет СССР простил этих ребят, но простят ли их бывшие однополчане, мертвые и калеки, простят ли они себя сами. На худой конец можно взять в союзники неизвестного генерала-ученого, с которым автор близко сошелся в Афганистане. «Все победоносные войны, которые вела Россия, вели к усилению тоталитаризма в стране, — говорил генерал репортеру, — все неудачные — к демократии!..» Странная трактовка нашей истории, не правда ли? Выходит и Куликово поле, и Бородино, и Шипка и, уж само собой, Великая Отечественная — только препятствовали развитию демократии в нашей стране.

Коль такова авторская позиция, то нет ничего удивительного и в появлении в повести такого персонажа, как заместитель командира дивизии полковник Анненко. Ну то, что этот любитель выпивки и женщин унижает подчиненных, само собой разумеется. Но ко всему прочему, это еще и садист-убийца, взяточник, связанный с душманами и грабящий солдат. И этого уголовника, естественно имеющего в Москве руку, направляют на учебу в академию Генштаба. Персонаж, видимо, коль скоро повесть документальная, реален, а такие вещи уже не шуточки, не игра авторского воображения. Их следует доказывать фактами. Неужели этого не понимают автор и редакция журнала?

В новом, 1990 году такие уважаемые, популярные издания, как «Новый мир», «Октябрь», «Москва», «Звезда», «Наш современник» не нашли на своих страницах места даже для того, чтобы поздравить Вооруженные Силы с праздником. Пожалуй, единственный из толстых журналов —«Молодая гвардия» поздравил армию не только фразой, но и выпуском нескольких произведений, хотя бы косвенно связанных с армейской тематикой. Я имею в виду неплохие, профессионально написанные повесть Н. Расул-Заде «Записки самоубийцы» и рассказы Н. Радочева «В лозняке» и С. Котькало «Сухоцвет».

Зато целый ряд изданий своими публикациями вновь нанесли по армии «мощный залп», и эта канонада продолжается, не ослабевает ни на минуту.

Уже в первом номере журнала «Нева» встречаемся с повестью Г. Николаева «Хранилище». Сюжет повести предельно прост. На дальний объект, где хранятся, надо полагать, ядерные боеприпасы, приезжает молодой инженер-физик для проведения профилактических работ. Здесь он встречает начальника объекта лейтенанта (безымянного на протяжении всей повести), доброго солдата Слижикова, выделенного ему в помощники.

После третьей страницы мне стало совершенно ясно, что лейтенант — настоящий солдафон и чудовище. Инженер Олабьев, от лица которого ведет рассказ автор, вступит с ним в конфликт, а солдат Слижиков либо будет забит негодяями командирами, либо покончит жизнь самоубийством. Так оно и произошло.

Что же крамольного в повести? Начнем с описательных характеристик героев. Олабьев — само собой настоящий киногерой. А вот вид лейтенанта может вызвать только неприязнь: «...выпученные желтые глаза, крысиная морда, белый нос, хищные зубы». Приехавшая навестить лейтенанта жена под стать мужу; «...голова огромная, нелепая на длинной и тонкой шее...» Разумеется, свирепый лейтенант под каблуком у жены.

Или возьмем портрет генерала, который нагрянул с комиссией после самоубийства Слижикова, и, конечно, только пожурившего лейтенанта: «...Генерал сидел, склонив тяжелую лысую голову. Губастое тупое лицо его с поросячьими глазками застыло и казалось вырезанным из розового мрамора. От него пахло душистым табаком и вином...»

Под стать отцам-командирам и тупо-покорный сержант Махоткин. Остальные солдаты — просто серая, безликая масса.

Думается, не случайно лейтенант так и остался в повести безымянным. Автор описывает отнюдь не частный случай. Это система — вот его вывод, а лейтенантов таких в армии великое множество, если не абсолютное большинство. «Наверное, впервые за все эти дни так объемно и так осязаемо я представил всю систему Хранилищ и лейтенантов,— размышляет Олабьев.— Всю целиком. Не только разумом, но и чувством охватил ее мощь и владычество...»

«Складывался план моих будущих действий по отношению к лейтенанту и его Хранилищу. Мы,— патетически восклицает Олабьев, — антагонисты на земле: или он, или я, общего не дано! Отсюда — необходимость жестокой борьбы. Каким совсем иным стал бы мир без Хранилищ и лейтенантов!»

Действительно, каким? И был бы он вообще? Вот какой вопрос не хочет задать себе автор.

Появление лейтенантов писатель пытается увязать с безрадостными страницами нашей истории, преломить судьбы героев через трагедию семьи Олабьева. Но его воспоминания просто не стыкуются с главной сюжетной линией. Более того, именно, воспоминания не только во многом выигрывают перед основным сюжетом, но художественно намного сильнее. Невольно начинаешь думать, какое бы незаурядное произведение получилось, не будь в нем лейтенантов и Хранилищ. Искренне жаль, что этого не произошло.

А как же журнал «Знамя», выходящий с января 1931 года и созданный в свое время именно как армейское издание — орган литературного объединения Красной Армии и Флота? Что он дал по армейской тематике?

Практически ничего, если не считать весьма спорной и не совсем понятной статьи Л. Медведевой «Женщина и армия». Почему статья спорная?

С первых фраз ясно, что армия никогда не интересовала автора: «Военные никогда не занимали моего девического воображения...» Ради бога, это дело сугубо личное, но тогда зачем писать о том, чего не знаешь? Откуда тогда столь категоричные обобщения:

«Армия — один из самых консервативных институтов в современном обществе. Эти стяги, присяги, суд офицерской чести, субординация...»

«Армия вмещает многое. Передовая мысль и обскурантизм, крепость семейных уз и особое армейское жлобство...»

На таких рассуждениях, которые можно преломить к любому институту государства, да и обществу в целом, строится вся статья,

Но главный герой в ней все-таки женщина. Вот, в понимании, автора, обобщенный портрет жены офицера: «Стереотип подруги военного освящен веками. Это некая размытость личностных черт при непременной миловидности. В таком выборе реализуется внутренняя установка быть командиром всегда и в своем доме тоже...»

Автор, заранее обговорив свое отношение к военным, тем самым, естественно, освобождает себя от «размытости личностных черт». Не знаю как с миловидностью, но вот напора и энергии у нее хватает. Что прежде всего характерно для статьи? Обилие так называемых фактов, которые большей частью напоминают кухонные разговоры, сплетни, а иногда просто являются таковыми. Здесь и история с появлением женского отделения военных переводчиков в Военном институте; и подбор отцом-полковником жениха для своей дочери; и гарнизонные истории про мать-командиршу и т. д. Походя досталось и.военно-патриотическому воспитанию, которое калечит детей в пионерских лагерях. Просто судорогу вызывают у автора воспоминания об этих лагерях.

Не совсем понятна же в статье главная мысль. Хорошо или плохо, что женщины служат в армии? Вроде бы Л. Медведева против. Спору нет, конечно, женщина в военной форме, да еще в мирное время — нонсенс. Но, с другой стороны, автор ратует за то, чтобы женщины служили, и наравне с мужчинами. А их, видите ли, зажимают. И звания-то не присваивают, и на вышестоящие должности не выдвигают. Приводятся в этой связи и статистические данные, и грубые выходки какого-то генерала. Непонятно только, какого, где и когда. Опять кто-то сказал, где-то слышала и т. д.

Справедливо рассуждает автор о тяжелой судьбе женщины в погонах, о тех бытовых, житейских неудобствах, которые они испытывают. Но разве просто у нас служить офицерам-мужчинам и разве насильно заставляют женщин терпеть эти тяготы и лишения? Служить они шли добровольно и, наверно, понимали, на что идут, Душещипательные сцены о женщинах, стоящих в строю с ребенком на руках, — не только упрек самодурам-командирам, но и как бы обобщенная картина женской доли в армии, И уж совсем не «забавно выглядит этот строй».

Если автор так надеется поскорее избавить женщину от армейской службы, то как понять заключительную фразу ее статьи: «В армии началось новое солидное сокращение. И, как показывает опыт (например, сравнительно недавнего «хрущевского» сокращения), первыми под него попадут военнослужащие-женщины, так сказать: Ladies First (сначала дамы). Что ж, женщинам не привыкать быть пропущенными вперед — их пропускают на всем протяжении мировой истории...» Что это, огорчение или радость? И кто сказал, что первых сократят женщин?

Познакомиться еще с одной повестью на армейскую тему подтолкнула статья А. Марченко «Альманахи и вокруг» в том же номере журнала «Знамя». Анализируя произведения, напечатанные во вновь появившихся альманахах, она с нескрываемым групповым пристрастием обрушивается, к примеру, на альманах «Слово» (составитель С. Лыкошин), но зато поднимает, думается, на незаслуженную высоту, альманах «Апрель».

Едва ли не одной из самых значительных публикаций «Апреля» она считает повесть А. Терехова «Зема». «Глядите, как широко шагнул двадцатидвухлетний новобранец «апрельской» команды, автор замечательной повести «Зема» А. Терехов! Шагнул — и оставил где-то далеко позади и калединский «Стройбат» и «Сто дней до приказа» Ю. Полякова»,— пишет А. Марченко. Полностью с ней в этом согласен. Куда шагнет этот «новобранец», было ясно еще по его «огоньковским» публикациям. Но хорошая ли это проза, реальная ли культурная сила? А именно так характеризует повесть А. Марченко.

Известный критик Е. Сидоров в статье «Накануне пятой волны» («Литературная газета», 1990, № 8) также считает «Зему» главным открытием альманаха.

А Мальгин вообще поражен не только языком, но и несоответствием между возрастом и уровнем мастерства автора. Об этом он говорит в послесловии к повести.

Само собой потрясен талантом Терехова и А. Приставкин.

Ну как после такой рекламы не прочитать повесть?

Однако уже с первых страниц начинаешь сомневаться в столь категоричных оценках, удивляться тому, как это вполне искушенные в литературном ремесле люди не видят очевидного или не хотят замечать.

Сюжет повести незамысловат. Группа солдат выделяется в помощь генералу для перевозки его матери в дом престарелых. При возвращении в часть двое из них попадают в руки комендантского патруля и проводят сутки на гауптвахте, где подвергаются издевательствам. Во всех персонажах можно без труда узнать героев повестей «Сто дней до приказа» и «Стройбат».

Разница лишь в том, что здесь автор не стесняется в выражениях, чтобы сделать своих героев как можно более отвратительными. Вот, скажем, старшина: «Он стоял с багровым лицом, уперев руки в боки, и скулы его ходили, как бедра портовой шлюхи.

— Так-ак, мля-аа, сосунки драные, шлюхи паскудные, выродки рода человеческого, вонь подрейтузная, херня из-под ногтей!! — заработал старшина, как тюменская нефтескважина. Коротко обернувшись, он сунул Пыжикова в скулу левым кулаком, меня через паузу правым...»

Пожалуй, новый для таких произведений персонаж — генерал Седов, Он представляется этакой развалиной, бездарным солдафоном с грубым юмором. И чтобы уж окончательно превратить его в ничтожество, автор, смакуя, описывает сцены отправки генералом своей престарелой матери в интернат, его поведение при этом.

Смакует автор и прямо-таки фантастические сцены зверств на гауптвахте: стирка грязного обмундирования, пытка бессонницей, избиения и пр. Все тот же беспредел.

Признаюсь, много читал произведений на армейскую тематику, плохих и хороших. Но такой лютой ненависти к армейской жизни, я бы даже сказал, сладострастия в очернительстве — не встречал.

Это далеко не полный перечень произведений об армии, которые сейчас обрушились на читателей, но главная идейная направленность их полностью совпадает с вышеперечисленными. Так ли уж опасны они? Сами по себе, конечно, нет. Более того, некоторые из них талантливы, правдивы, трогают душу читателя. Опасность в тех обобщениях, которые они несут. А обобщения состоят не только в критике негативных явлений армейской действительности, но армии как института государства в целом.

Любой народ живет в обществе, ограниченном определенными рамками, где армия является гарантом его безопасности. Испокон веков вооруженные силы были, есть и в ближайшем будущем будут краеугольным камнем в основании государства, особенно нашего. Почему особенно? Хотя бы потому, что русский народ, исторически ведя непрерывную войну за свое физическое существование, привык видеть и осознавать душой особенность этой организации, ее высокий смысл и предназначение именно как историческую необходимость своего существования. С древних времен лучшие люди страны в армии окончательно и бесповоротно закрепляли свой авторитет, становились народными героями. Это князья Святослав, Владимир Мономах, Александр Невский Дмитрий Донской, царь Петр Первый, воеводы Боброк, Ермак, монахи Пересвет, Ослябя, полководцы Суворов Потемкин, Румянцев, Платов, Скобелев, матрос Кошка и гренадер Леонтий Коренной, рядовой Александр Матросов. Для этих людей слова поэта-фронтовика: «Была бы наша Родина богатой и счастливою, а выше счастья Родины нет в мире ничего...» — смысл жизни. Как и для нашего современника, поэта-афганца, сказавшего: «Ты прости нас, великая Русь, мы чисты перед нашим народом».

Великие традиции русской армии— это и подлинный (а не мнимый, показушный) интернационализм, то самое солдатское братство, когда в одном строю защищали Отечество лифляндец генерал-лейтенант Вейсман, эстляндец генерал от кавалерии фон дер Фельден, украинец генерал от инфантерии Котляревский, армянин генерал-лейтенант Мадатов, грузин генерал от инфантерии Багратион, армянин генерал-лейтенант Лазарев, не говоря уже о казахе Чокане Валиханове, болгарине Казарине, французе Сен-При, шотландце Барклае де Толли и многих других «инородцах», служивших верой и правдой нашему Отечеству. Русская армия всегда была армией всех солдат и всех матерей, объединенных общими заботами и общими утратами. Поэтому исторически более чем закономерно, что руководящий состав такой армии — офицерство — всегда было цветом и гордостью нации. Разве забудет Россия, кому она обязана замечательными географическими открытиями? Беринг и Крузенштерн, Невельской и Пржевальский, как и многие, многие другие первооткрыватели и первопроходцы,— офицеры. Горное дело, железные дороги, металлургия — все это тоже связано с именами офицеров. А русская литература? Денис Давыдов, Федор Глинка, адмирал Шишков, Павел Катенин, Лермонтов, Баратынский, Чаадаев, Вельтман, Владимир Даль, Достоевский, Толстой, Фет. Все они — офицеры. А музыка с офицерами Мусоргским, Алябьевым, Римским-Корсаковым, Бородиным? Да и ныне офицеры есть и в литературе, и в искусстве, и в науке.

Армия соединяет в себе лучшие духовные, умственные силы общества. Но вот общество заболело, осознало свою болезнь, встала на путь очищения. Болела и армия. Но, положа руку на сердце, спросим себя: разве армия — худшая часть общества? Нет. Скорее, наоборот. Вспомним хотя бы Чернобыль, Ленинакан, Спитак. А некоторые наиболее рьяные «прорабы перестройки» видят именно в ней источник едва ли не всех бед и, что самое странное, стараются убедить в этом народ... Тысячу раз согласен с высказыванием талантливого педагога и публициста Карема Раша: «Любовь к своей армии, верность ее традициям есть самый верный признак здоровья нации. Нападки на армию начинаются всегда, когда хотят скрыть и не трогать более глубокие пороки общества. Чаще всего неприязнь к армии проистекает от нечистой совести и страха перед службой и долгом».

«Армия сидит на хребте народа!» — кричат одни. Ho разве армия виновата, что опустели деревни, крестьянин исчез с лица русской земли и мы не можем прокормить самих себя? Разве армия виновата, что мы разучились работать и принцип «тяп-ляп» стал нормой жизни? Разве. армия опустошила наши прилавки и довела страну до постыднейших очередей за мылом, солью и спичками, до унизительных талонов? Разве армия насаждает среди молодежи культ стяжательства, ширпотреба, сексуальной вседозволенности и моральной распущенности? Разве армия призывает поклониться его величеству золотому тельцу? Конечно, это и армейские заботы, но не оттуда они идут.

Но иным деятелям не до того. «Это Афганистан развратил души наших детей!» — трубят они по перекресткам заставляя сотни тысяч лучших сынов страны стыдиться своего подвига. А ведь последние события показывают, что именно эти «развращенные души» — лучшие борцы за справедливость, в большинстве своем не терпящие всех творящихся у нас безобразий и, что главное, практически борющиеся с ними. Боевое братство настолько сплотило ребят, а переоценка человеческих ценностей настолько закалила их нравственно, что нет сейчас лучших борцов за перестройку.

Между тем некоторые инженеры человеческих душ усиленно зовут их к покаянию. Как же не покаяться, ведь за десять лет войны армия потеряла 13 тысяч человек. Хочется спросить, а как быть с тем, что только от рук преступников не за десять лет, а за один только год мы потеряли более 16 тысяч человек, да еще 18 тысяч пропали без вести? Ведь все это случилось не в Афганистане, не в боевых действиях, а в мирное время в нашем с вами доме!

Вот и дошли мы до такой жизни, что офицеров в метро открыто называют «нахлебниками», шлют гневные письма по поводу высоких пенсий, льгот. Но сами пишущие и орущие не спешат занять хлебное место и дорваться до льгот (в последнее время резко упал конкурс в военные училища, особенно авиационные и подплава. — С. К.), ибо догадываются, что хлеба эти горькие! Что жизнь в дальних гарнизонах, где порой не только молока для детей, но и питьевой воды не бывает неделями, где убогая коммуналка воспринимается как подарок судьбы — объективная реальность на многие годы. Видят только пенсию, но не видят пенсионера, годами ожидающего с двумя нажитыми чемоданами, неизменной язвой и радикулитом хоть какой-нибудь квартиры. Видят бесплатную одежку и обувку, но не видят чудовищной дискриминации, когда отслуживший в тяжелейших условиях двадцать пять лет офицер не может вернуться в родной город к могилам предков. Много чего видят, но, к сожалению, больше не видят или не хотят видеть.

Где, в какой стране такое маленькое денежное содержание у офицеров, где такие социально-бытовые условия, где такая социальная незащищенность, когда он до определенного срока не может даже расстаться с погонами, не будучи унижен морально и материально?

Где, в какой стране столь пренебрежительное отношение к армии, как у нас в настоящее время? В США офицерская профессия не только одна из самых высокооплачиваемых, но и самых престижных, так же в Англии, Франции, Китае, Кампучии, Эфиопии, Заире. Где угодно. В 1935 году французский генерал Луазо, пораженный мощью Красной Армии, писал: «...Наиболее характерным, конечно, является теснейшая и подлинно органическая связь армии с населением, любовь народа к красноармейцам, командирам. Подобного, мощного, волнующего, прекрасного зрелища я, скажу откровенно, не видел в своей жизни».

Старые люди и сейчас помнят, какое было отношение, какая беспредельная любовь к военному человеку. И даже при этом мы терпели в первые годы войны жестокие поражения. С чем же мы сейчас встретим отнюдь не призрачную опасность, если от службы в армии шарахаются, как от тюрьмы, если почетная обязанность защищать Родину вызывает глухое раздражение и недовольство, особенно в так называемых просвещенных кругах. И уже на полном серьезе предлагают ввести вместо службы для тех, кто не желает оной, какую-то отработку. А дальше — больше: дойдем до того, чтобы «особо талантливые» чада откупались от ненавистных сапог. Советчиков сейчас ой как много. Один ретивый экономист в журнале «Огонек» предлагает сокращать армию не на какие-то 500 тысяч, а сразу вполовину, остальных же сделать наемниками. Подумаешь, по триста рублей в месяц на человека. Мы и больше теряем. Ну ладно, он человек невоенный. Но как экономист, мог бы сообразить, что для кадрового солдата не только 300 рублей нужно, которые, кстати, стоят все меньше, но и квартира, путевки и т. д. То есть то, чего и офицеры-то наши не все и не всегда имеют за долгие годы службы.

Не хотят некоторые этого замечать. Гораздо удобнее, найти себе виновника и бить по нему безостановочно. Посмотрите, как преподнесла наша печать историю с гибелью подводной лодки «Комсомолец», выдавая свою работу за вершину гласности и открытости. У американцев тоже были подобные случаи и даже более трагические катастрофы. Но как реагировала пресса? Сколько на страницах американской официальной печати было гордости, боли за своих моряков, совершивших подвиг. Даже самые крикливые журналисты с большим достоинством, тактом вели свое неофициальное журналистское расследование. У нас же наперегонки, взахлеб стараются доказать, что все ни к черту, не годится, высшее командование беспомощно, да и экипаж, если бы не перенес трагедию, тоже наверняка был бы осуждаем. Ведь не надели моряки спасательных жилетов, не подготовились к эвакуации заранее. А то, что пели «Варяга»,— так это гимн нашей безответственности. Ставится под сомнение профессиональная компетентность и главкома ВМФ, и командующего Северным флотом. Вот только почему-то никто из пишущих не ставит под сомнение свою компетентность и всякую критику в свой адрес воспринимает, как борьбу с гласностью.

Конечно, армия тоже нуждается в реформах, и она начинает их проводить четко и разумно, как это и полагается военной организации. Но и здесь ее подталкивают нетерпеливые «прорабы перестройки». Требуют быстрее развенчать образ врага, броситься в объятия американцев, а они нас радостно примут под крыло всемирной демократии. Опять же с этим образом врага. Кто это придумал? Еще несколько лет назад, в самый застойный, милитаристский период, решил я опросить солдат батареи, которой командовал, как они себе представляют потенциального противника. Опросил всех. И все, за редким исключением, нарисовали образ доброго американского парня, очень похожего на нашего, который и во враги-то попал по недоразумению. Ведь не фашист же. С такими оценками я часто сталкиваюсь и до настоящего времени. О каком же тогда образе врага можно говорить и кого надо развенчивать? А вот в американских казармах и столовых до сих пор висят лозунги «Убей русского!», и добрые американские ребята с остервенением колют чучела советских солдат. Поток фильмов о русских варварах-завоевателях далеко не иссяк. Интересно, как сумел избежать этой штыковой подготовки корреспондент «Огонька», проходивший широко разрекламированную стажировку в американской армии?

Мечта о мире, о разоружении — дело святое. Но даже умозрительно рассуждая о развенчании образа врага, общечеловеческих ценностях, нельзя забывать, что угроза безопасности нашей страны остается. А случись страшное, «ревнители» общечеловеческих ценностей первыми обрушатся на армию. Как вы смели не подготовиться, как вы смели плохо воевать. Не следует забывать слова великого кинорежиссера А. Довженко, сказанные им в июне 1942 года: «Трусы забудут обо всем на свете и предъявят еще обвинение, почему так плохо велась война. А лучших людей много погибнет в боях».

Дожили мы и до того времени, когда армия не только подвергается нападкам, но и втягивается в открытое противодействие народу. Сколько сейчас разговоров об участии войск в разгоне демонстраций в Азербайджане, Армении, печально известном Нагорном Карабахе и, конечно, трагических событиях в Тбилиси. И не только разговоров. После тбилисских событий армия, военные прямо обвиняются в убийстве мирных жителей, женщин, детей. Такие обвинения основываются большей частью на слухах. Причем включилась в эту кампанию не только пресса, но и народные депутаты. При этом мнение армейских кругов, свидетельства солдат и офицеров зачастую игнорируются.

Слов нет, сердце сжимается от боли за безвинно пролитую 9 апреля кровь. Но разве только 19 жертв взывают к ответу! А то, что за последние два года в мирное время, в своей стране погибли десятки солдат? Разве не дикостью является такой доклад командира батальона: «С площади выбит толпой. Отхожу с потерями. Вынужден оставить первый этаж. Прошу подкреплений, не могу отбить раненых». Дикостью, потому, что дело происходило даже не в Афганистане, а в Кировабаде. И таких свидетельств, поверьте, не меньше, чем тех, в которых рассказывается о «зверствах» военных.

Вот только некоторые из них приведенные участником событий в Закавказье майором А. А. Абрамкиныи в газете «Литературная Россия» (1989, № 19).

1988 год. Кировабад. «Толпа все прибывала, провокаторы кричали о «зверски убитых братьях». И тогда было принято решение отодвинуть толпу от моста. Воины шеренгой пошли вперед. Толпа подалась, отступила. И тут сзади, из переулка, выскочил грузовик... Убийца, сидевший за рулем, не дрогнул, не нажал в самый последний момент на педаль тормоза. На полной скорости он сбил несколько человек. Машину занесло на бордюр тротуара, но водителю удалось выровнять грузовик. Все же короткого замешательства было достаточно; чтобы лейтенант Виктор Попов вскочил на подножку. Саперной лопаткой отбил нож, нацеленный ему в грудь. Лезвие полоснуло по руке... Лейтенант удержался, на подножке, и убийцы, уже казалось, не уйдут. Но тут сзади посыпались камни...»

Тот же 1988-й, Баку, Ереван, Степанакерт. «Ружейные обстрелы воинских патрулей и целых подразделений применение самодельных гранат, широкое распространение бутылок с зажигательной смесью — все это серьезно подогревало атмосферу. В Кировабаде было сожжено 5 единиц бронетанковой техники (благо в городе это очень удобно), в том числе одна БМП при обороне горкома КП Азербайджана. Спасавшийся от огня механик-водитель был зверски избит толпой».

Но, скажете вы, это Кировобад, а не Тбилиси. Не спешите с выводами.

9 апреля 1989 года. Тбилиси. «Наше подразделение начало свое выдвижение с площади Ленина в направлении Дома правительства. До его траверза мы шли спокойно. Толпа расступалась на две части. А затем перед нами оказались женщины, девушки. Они сидели. Когда мы стали их поднимать, чтобы пройти дальше, в нас полетели металлические предметы, камни. Я четко, слышал четыре хлопка взрывпакетов, брошенных из толпы в глубину нашего строя. Несколько моих товарищей упали. Они были ранены. Я из подразделения внутренних войск. В мае этого года увольняюсь. Приходилось участвовать в наведении порядка не раз. Но никогда у нас не было столько раненых, сколько оказалось в ту ночь. И, тем не менее, мы контролировали себя. Все чаще использовали защитный прием. Когда дошли до большого здания с колоннами, сильный удар в голову свалил меня с ног». Это свидетельствует младший сержант Игорь Поляков.

А вот свидетельство рядового С. Н. Пряхина: «О многом вам рассказать не смогу. Дело в том, что я успел лишь встать в строй да сделать несколько шагов. Тут же получил удар. Что было потом — не помню. Уже в госпитале сказали, что в себя я пришел только через двое суток». Или рассказ еще одного «зверя» рядового В. Королева: «Дело в том, что из толпы в нас полетели камни, доски. О щит моего соседа ударилась и разбилась бутылка. Запахло спиртным. Из толпы выскакивали парни и, подпрыгивая, ногами били нас по щитам. Но, видя, что за щитами мы практически неуязвимы, стали бросать камни в ноги. Я получил сильный удар по 4 ноге. В какой-то миг увидел высокого парня с ломом в руках. Все это время толпа приближалась к нам. Удар доской, я упал...»

Как известно, комиссия, созданная на съезде, дала политическую оценку случившемуся 9 апреля в Тбилиси. Но кто ответит за слухи, ложную информацию, оскорбления, жертвы, невосполнимый моральный урон, который понесла наша армия!

К сожалению, тбилисские события не стали последними. То, что произошло в Ферганской долине, уже трудно списать на «мирные демонстрации» и «карнавалы со свечами». Исколотые вилами, разрубленные топорами трупы, лозунги «Узбекистан — узбекам», «Душим турок, душим русских. Да здравствует исламское знамя» — все это уже не просто чудовищный вандализм, а хорошо организованная антигосударственная преступная акция коррумпированной мафии, разжигающей огонь национальных страстей. Где гарантия, что эта акция будет последней?..

На съезде многие депутаты, включая военных, единодушно выступили против участия армии в подобных мероприятиях. Но есть еще в стране силы, продолжающие втягивать армию в противоборство с народом. Как все это напоминает историю с казачеством — лучшими для своего времени войсковыми частями, сравнимыми разве только с современными десантниками. Именно казачество было противопоставлено народу, превращено в карателей. Сейчас уже не секрет, что все это во многом способствовало геноциду, развернутому против казачества в гражданскую войну и в 30-е годы, когда физически было уничтожено несколько миллионов казаков, в том числе женщин, стариков, детей. Как же легко ныне иные публицисты, поэты рассуждают с трибун, экранов телевизоров о гуманности, о вечных человеческих ценностях, обвиняя в антигуманности армию. Попробовали бы они убедить во всем этом разъяренную многотысячную толпу, швыряющую камнями, размахивающую ломами, стреляющую из обрезов и автоматов! Пока же под градом оскорблений, камней и пуль оказываются наши с вами дети в военной форме, защищающие правовые основы нашего государства.

У меня особое возмущение вызвала статья Станислава Говорухина «Репетиция?» в 7-м номере еженедельника «Московские новости». В ней как бы даются свидетельства очевидца трагических событий в Баку. Разумеется, наблюдения известного кинорежиссера могут быть субъективны, но чтобы до такой степени!

Поражает не только фактический материал, но и весь тон статьи — надрывный, безапелляционный и просто оскорбительный для Вооруженных Сил. Известно, что войска были введены в Баку после объявления «чрезвычайного положения» и в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР. О какой же, позвольте спросить, «карательной экспедиции» может идти речь? А именно так называет эту акцию Говорухин. Подумал ли деятель кино, прежде чем бросить такую фразу: «...Советская Армия вошла в советский город... как армия оккупантов: под покровом ночи, на танках и бронемашинах, расчищая себе путь огнем и мечом...»?

Трагические события, к сожалению, не прекращаются. Пример тому Душанбе. «Козлом отпущения» в них становится армия, которая, по мнению Говорухиных, не спасает людей от расправы, а карает за неповиновение. Поговорил бы кинорежиссер с тысячами беженцев, которые, в отличие от него, считают армию своей спасительницей, может, тогда бы спала пелена с его глаз. Или постоял бы с молодыми ребятами в оцеплении под градом камней и бутылок, под пулями. Кстати, в Душанбе этих ребят душили петлями из электропроводов, выдергивали из цепи стальными крючьями. А может, режиссер Говорухин проехал впереди колонны по горящему мосту, раскидывая облитые бензином покрышки? Нет, это сделал молодой воин-десантник.

Почему с такой злобой нападают на армию ревнители гуманизма, в то время как они сами молчат, когда «надо было кричать во весь голос»? Такой упрек в адрес азербайджанской интеллигенции вынужден бросить и сам С. Говорухин.

События, подобные закавказским, к сожалению, могут повториться. Так, может, организовать в таком случае команду из тех, которым так не по душе действия, как они выражаются, «карателей»? И пусть они вылетят вместо десантников в самую горячую точку, встанут перед разъяренной толпой и своим веским словом, интеллектом, призывами убедят ее остановиться, не убивать себе подобных, не грабить, не буйствовать. А мы бы, военные, потом со стороны обсудили их действия, дали им свою оценку. Думается, итог такого диалога был бы более чем печален. Тем не менее уверен, что военный человек не позволил бы себе выводов и обобщений, подобных тем, какие сделал известный режиссер. «Если военная акция в Баку — наглядный пример нашей всеобщей распущенности, некомпетентности командиров, анархии и непрофессионализма, то это... то это ужасно. Может ли такая армия противостоять серьезному противнику? А если не может, то зачем мы тратим такие огромные средства на ее содержание?»

События, о которых пишет Говорухин,— не кинематографические репетиции батальных съемок. Их трагизм настоящий, и жертвы в них не те, которых «требует искусство». Зачем же столь некомпетентно, тенденциозно давать им злобную оценку с претензией на крик души— оценку стороннего наблюдателя событий, на которые просто безнравственно смотреть как бы с высоты своей режиссерской площадки?

Вот какая странная складывается ныне картина. Писатели, деятели искусства спасают сейчас многое: экологию и экономику, культуру, кооператоров и интеллигенцию, бедолаг-рецидивистов из колоний строгого режима и заблудших девиц легкого поведения. Но как только дело доходит до армии, одни из них дружно нападают на нее, другие явно отмалчиваются, и лишь кое-кто робко ее защищает. А между тем нависни над ними самими угроза, наша армия, не задумываясь, встанет на их защиту. Она всегда относилась к ним с глубоким уважением. В далекие годы Великой Отечественной войны, когда на фронт приезжали писатели или артисты, командиры и бойцы делали все, чтобы уберечь их от опасности, не допустить гибели, Да и в нынешних кризисных ситуациях, когда вспыхивали межнациональные конфликты, воины уже не раз брали под свою защиту работников советской культуры,

Впрочем, это напоминание — не упрек. Просто факты не дают покоя. А что касается отношения к армии, то все-таки непоколебимо верю в изменение отношения к ней, в том числе и деятелей литературы и искусства. Верю, что навсегда исчезнет из лексикона народной характеристики нашего великого солдата глумливое слово «оккупант» и будет возрожден престиж воинской службы, ибо это диктуется интересами всего советского общества.

С. Куличкин, полковник

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"