Всю неделю хмурило, а вот пятница, даром что на календаре тринадцатое, вдруг с утра расщедрилась и щедро разбросало пригоршнями солнце. И ожили вдруг окрестности полотнами Левитана, и заиграл красками лес, и брызнуло холодной пронзительной синевой октябрьское небо.
Решив, что за выходные краски не угаснут и дорога по Брянщине не будет привычно уныла и утомительна, прихватил с собою «мыльницу» и задолго до рассвета отправился в путь.
Куском ноздреватого сыра прилепилась к антенне на крыше многоэтажки луна среди россыпи мерцающих звезд – по всем приметам день должен выдаться не хуже прежнего. Однако уже через час пути эта желтая блудница стыдливо спряталась за невесть откуда взявшиеся облака, а с рассветом серая хмарь плотно закрыла небосвод.
В общем-то, до Гомеля по нынешним меркам рукой подать, даже ближе Москвы, если не через Брянск, а напрямую по лесам. Соседи-куряне порадовали дорогами – наконец-то! Села и райцентры, конечно, далеко не белгородские, за исключением, пожалуй, слободы Белой, но глаз цепляют расцвеченные тагетисами, сальвиями да георгинами газоны, аккуратные домики и непривычная для этих мест тяга к чистоте.
В Хомутовке, последнем курском райцентре перед выездом на киевскую трассу, добродушный инспектор ДПС посетовал на погоду и посоветовал
придержать рвущиеся из-под капота лошадиные силы. На том с миром и расстались.
Сразу от древнего Севска – постарше Москвы! – свернул на Суземку и приятно удивился: и здесь дорога, хоть и не евростандарт, но приятно радует отсутствием привычных выбоин. Забегая вперед сразу скажу: эти районные городки – и Суземка, и Трубчевск, и Стародуб, и Почеп, и Унеча, и Навля несравнимы даже с курскими селами. А уж что говорить о наших! Просто гордость переполняет, что мы по сравнению с ними – Европа! Такое ощущение, что время в них остановилось на заре прошлого века – вросшие в землю деревянные домишки на два оконца, покосившиеся заплоты, огромные, на полдвора поленицы дров и жуткое ощущение безысходности. Во всём – в какой-то темной, без изысков, одежде, в тусклом взгляде, в скудной живности и, самое главное, в деревянных избах. Нет, это не та деревянная Гардарика – страна городов, столь поразительно непохожая на каменную чопорную Европу и удившая своими теремами с изумительной резьбой искушенных европейцев. Это скорее сермяжная, кондовая, посконная, лапотная и Бог знает какая некрасовская Русь, бесправная, бескультурная, да к тому же спившаяся.
В Старой Погоще, затерявшейся среди болот и вековых сосен, у покосившейся сараюшки лениво пыхтел полуаршинной самокруткой мужичонка неопределенного возраста – то ли тридцать, то ли полтинник – в старой засаленной фуфайке, сдвинутом набекрень треухе и с ржавой недельной щетиной на впалых щеках. Что-то удивительно знакомое, но что? Ба! Да ведь это вылитый начальник Чукотки! То же плутовство в уголках тонких губ, тот же вороватый взгляд – вот так шутка природы. Боже мой, как медленно течет время в этой лесной Шамбале! Лет десять назад вот на этом же месте такой же лешак с такой же самокруткой и в таком же треухе с несказанным удивлением разглядывал мою «копеечку», словно свалившуюся с неба среди леса на это бездорожье, потому как вместо асфальта была какая-то странная мешанина из песка, известняка и суглинка.
Лес всегда завораживает, в любую погоду и в любое время, а брянский лес особенно. Хвойники небрежно перемешаны с лиственными и эта небрежность нет-нет, да прорвется то сплошной сосновой стеной вперемешку с ельником, то щедро сыпанет густым дубровником, то удивит выбежавшей на опушку стайкой берез в белых сарафанах, то полыхнут багрянцем калина с рябиной да крушина с жимолостью.
Останавливаюсь, тянусь к фотоаппарату, выбираю ракурс… и от досады хочется эту ненужную пластмассу хлопнуть об дорогу – батарейки-то остались дома. Но скоро горечь от собственной несобранности сменяется восторгом от окружающей красоты. Пахнет прелым листом, напитанной влагой хвоей, грибами… Еще бы чуть-чуть запаха теплого хлеба с парным молоком да дымком из рубленной баньки и – «здесь русский дух, здесь Русью пахнет!».
Перед самым Трубчевском на узкой, круто ныряющей в болотистый лес обочине – женщина лет тридцати пяти в болоньевой курточке, стиранных джинсах, сапогах. Из-под сбившегося к затылку платка выбилась льняная прядь, открытое приятное лицо, в руках пустое ведро и матерчатая сумка.
Два десятка километров до города прошли в неторопливой беседе «за жизнь». Больше любопытствовал, а спутница, не жалуясь и не сетуя, обыденно поведала, что в лес отправилась за клюквой, да только вызвонили её – брат занедужил. Кровь у него горлом пошла, стали звонить в «Скорую», а там отвечают, что бензина нет, везите, мол, на такси. А лучше вообще не везите –с лекарствами совсем туго. Не до клюквы стало, бросилась к дороге, а самой боязно – места лихие. Месяц назад местные рэкетиры водителя убили, на машину позарившись. Чем народ живет? Известно, чем: ворует да спивается. Клюкву вот собираем, на рынке продаем – дорого, рублей по шестьдесят-семьдесят за килограмм, так ведь и собирать-то – не языком молоть. Ну-ка, полазь целый день по болоту – руки-ноги от сырости сводит. На Новый Год шашлык делали – целых семьсот грамм мяса купили. А так плотву да щучку в Десне ловим, грибы собираем, яблоки сушим – тем и живем. Колхозы разорили, скотину всю под нож пустили, поля мелколесьем зарастают. Фермеры еще кое-как держатся, надеялись на нынешний урожай, да он в этом году весь на корню погнил. Сама в интернате поваром работает за полторы тысячи – повезло, другие и того не имеют.
Уже в городе, выходя, протянула зажатую в кулачке десятку. Когда не взял – с трудом скрыла радость и неожиданно по-христиански пожелала: «Храни вас Бог». Смотрел ей вслед и ловил себя на мысли, что здорово похожа эта брянская мадонна на Эллу Памфилову – везет же сегодня на двойников наших политиков да бизнесменов. Только вот трудно представить эту известную поборницу демократии, собирающее на болоте клюкву не ради удовольствия, а что бы выжить.
Трубчевск – это былые северо-восточные пределы Новгород-Северского княжества, тот самый княжеский удел Всеволода Бой Тура, ходившего в бесславный поход вместе с князем Игорем в степи половецкие на свата Кончака. Славен своей историей этот древний город, не в одной летописи упомянут, да слава, видно, теперь за околицей осталась. А ведь могли бы городки эти древние стать туристическим Клондайком – какая история бродит по этим улицам, таится вот за этим забором, живет на этих крутых берегах Десны!
Американцы, эта ханжеская нация, выросшая из мировых отбросов, презрительно именует Европу постисторической. Мол, вся мировая история начинается с Америки. Это с присущим апломбом заявляют американцы, которым всего-то лет двести, а, имея за плечами более чем тысячелетнюю историю, в каком-то садомазохизме объявляем себя такой же постисторической нацией. Обидно и стыдно.
При въезде в Стародуб ни души, хотя в старые добрые времена время во всю греметь подойниками. Справа вскарабкалась на взгорок ветаптека, у дверей которой с огромным амбарным замком понуро стоит корова. Видать, за снадобьями пришла, болезная, да вот неудача6 закрыто. Жалко, какой кадр пропадает!
Покружил по городу, купил в киоске местную газету и дальше в путь.
За безымянной речушкой на лугу с десяток коров и дюжина овец на двух пастухов да средних лет кавказец с мятой десяткой в руках – голосует истово, надеется, что подберут. Может, беда выгнала человека на обочину, как не помочь. До трассы километров сорок – всё не так скучно. Оказывается, еще отец после войны осел в этих местах, сразу после войны, так что это его родина. Жена местная, дети в городе, а тут участковый зачастил – паспорт еще советский, хоть и с вкладышем. А по паспорту он – грузин, вот и грозятся выселить обратно в Грузию.
– В какую Грузию, если там никогда не был и даже языка не знаю? – недоумевает русский грузин.
– Что ж паспорт-то не заменил?
– А на что он мне, – отвечает попутчик. – Я ж за околицу первый раз за последние лет десять вышел. В Клинцы еду, жена занемогла, лекарств купить надо.
Подбросил до города, пожелал удачи и дальше.
А ведь была Русь плавильной печью для многих народов, приняла в себя и варягов, и торков, и берендеев, и половцев, и монголов, выплавила в одну русскую нацию, а теперь не от большого разума чистоту крови вдруг то по форме носа, то паспорту блюсти начали. Конечно, не всё просто и уже захлестывают миграционные потоки иноплеменников и с юга, и с востока, но только причем здесь это паспортный грузин?
Белоруссия далеко не Брянщина. Контраст и в состоянии дорог – почти отменные, и в придорожной ухоженности: обилие цветов в палисадниках, чистенькие фермы, лоснящиеся буренки. Гомель, конечно, не Белгород, но уже заметно подтягивается. Во всяком случае год от года изменения в лучшую сторону. Здорово шагнул Батька за эти годы, широко, уверенно.
На границе у домика страховщиков улыбаются двое пьяненьких сябров. Были на заработках в столице, на такси за четыре штуки прикатили сюда из самой Москвы, а теперь ждут попутку до Гомеля. Мои сомнения развеяли ребята в форме: теперь доедут и денежки довезут.
Кстати, белорусские гаишники из засады под колеса не бросаются. А зачем? Зарплаты – более чем, в машинах бортовые компьютеры, так что Лукашенко нам и здесь фору дал.
Неужели соседи станут скучной Европой без присущего нам колорита – бродящих по дорогам заполошных кур, бестолковых уток и степенных гусей, ленивых и пьяных мужиков, безалаберности, заброшенности и того духа, которым так крепка провинция?
На обратном пути завернул в Унечу – искал пристанище на ночь. Приличный по размерам городок, узловая станция, а гостиница – на два номера, да и те заняты. На вокзальной площади девочки с внешностью, ярко выражающей если не профессию, то наклонность, неумело курящие дешевые сигареты; ребята на «тачках» с орущими во всю мощь магнитолами, двое пьяных, обильно орошающих клумбу, безыскусные строения под сайдингом с дурацкими вывесками: «Супер-минимаркет», «Вавилон» и тут же «Светланы», «Наташи» и тому подобное. Асфальт местами вспучился, словно положен в зоне сейсмоактивности, грязновато и неухожено. А может, просто придираюсь и виной всему усталость, позднее время, серость дня?
Возвращаюсь на трассу, но на полпути цепляют глаз несколько домиков из почерневших от времени бревен среди вековых сосен, заступивших на самое подворье да так, что банька оказалась в окружении подлеска. Суббота, банный день. Банька курится сизым дымком, пластающимся низко, чуть ли не по макушкам вымахавшей в человеческий рост крапивы. Парень в рубашке с распахнутым ворот и девчонка в коротком платьице с каким-то азартом пилят бревно на высоких козлах. А что не веселиться, коли банька ждет.
Эх, завалиться бы к ним на денек-другой, напариться всласть, а потом соленые грибочки с картошечкой в мундирах под запотевшую стопочку. Ну, чем не жизнь? Профессор Панченко как-то обронил: не ищите смысл жизни – в жизни смысла нет. Есть, дорогой профессор, еще как есть. Вот в этой избушке, в этих ребятах, в этой тишине векового леса. В самой жизни.
Почеп рассекает надвое с востока на запад железная дорога, а севера на юг Судость – неширокая река с топкими болотистыми берегами и пойменными лугами. Городишко так себе, грязноват и неказист, с минимумом асфальта, не говоря уже о тротуарной плитке. Вспомнились строки Виталия Богомолова: «Нищета, бардак и стоны, будто вновь Мамай прошёл…». На центральной площадивеличавый собор с необычной колокольней, сбоку прилепился «Универмаг» – типичный советский с полупустой витриной. Наискосок – кирпичная стена с вмурованными черными досками – памятник воинам-интернационалистам. Первый погиб в восемьдесят втором, последний в две тысяче первом – полтора десятка русских, украинских, белорусских и татарских фамилий. На искусственном мраморе – белесые пятна лиц с неразличимыми чертами. Памятнику от силы лет пять, а лица уже стерты. Осталось память стереть. Напротив, через площадь – старинный двухэтажный особняк с гостиницей на втором этаже и ночным клубом «Лас Вегас» с голой девицей на рекламном щите на первом – незаконнорожденное дитя предыдущего главы. Не хватает только салуна с ковбоями, непременной револьверной пальбой и шерифа.
На кованных дверях по центру объявление: «Для конфиденциальной работы в г. Брянске требуются девушки от 18 до 30 лет. Оплата – 300 рублей в час. Обеспечиваем квартирой. Анонимность гарантируем». Из десяти три листочка с номерами телефона оторваны – профессия востребована, коль другой работы в Почепе просто нет.
Часа в три ночи библейскую тишину взорвали визги и крики – местная братва возжелала любви непременно под нудным, сквозь сито просеянным дождем, не спросив желания своих избранниц. Сколько же шума от этих разрисованных соплюх! Неслучайно шум по-китайски – иероглифы, изображающие трех женщин.
На моё появление жаждущие праздника тела жеребцы ошалело переглянулись и задали вполне сакраментальный вопрос:
– Мужик, у тя чё, здоровья много?
Здоровьем, конечно, не богат, но характер очень уж вредный, да к тому же этих плачущих дурочек жалко. Подоспевшие шерифы в лице дюжих ребят в милицейской форме быстро восстановили статус-кво. Незадачливые ковбои укрылись в «Лас Вегасе», а их несостоявшиеся подруги умчались на милицейском «жигуленке». И вновь сонная тишина накрыла город, только дождь пустился в перепляс на железной крыше да о чем-то шептался бродяга ветер с кронами старых клёнов.
Утром прошел по рынку – десятая часть от нашего районного и весьма скудно, так что удивляться малолюдству не стоит. Поделился впечатлением с администратором гостиницы, а та в ответ: всё, что можно красть – украла власть прежняя, но толком распорядиться не смогла, а нынешней ничего и не досталось. Вот и прозябает город.
Кстати, когда спросил, почему для братьев-сябров гостиница дороже, чем для нас, с внутренней злобой ответила: а какие они нам братья? У них вон всё есть, а у нас нищета. Что это, извечная наша печаль о благополучии ближнего? Может и прав батька Лукашенко, что не торопится в коммуналку – отберут ведь всё, что сохранил да приумножил. Отнимать-то мы еще как обучены.
А храм так и не открылся ни в субботу, ни в воскресенье.
Километрах в двадцати в сторону Брянска – сельцо Красный Рог, бывшее имение Алексея Толстого. Толстой – не только «Князь Серебряный», «Упырь» или «Царь Федор Иоанович». Это еще исследования по истории Пугачевщины, не дошедшие в советское время до читателя, а в нынешнее и вовсе никому не нужные. Сегодня, увы, история начинается с воцарения новой буржуазии.
На территории имения пансионат для детей и пожилых. Кого терзает ностальгия по прежним временам – милости просим. Чистенькие дорожки, побеленные стволы вековых дубов, деревянная общественная уборная, длинные одноэтажные корпуса, а всё равно ощущается какая-то безысходность и скудость.
Две женщины из числа отдыхающих с любопытством разглядывают номер на машине. Удивляются, что в такую даль занесло и сразу же сетуют на лечение – как в районной больнице, а хотелось бы санаторного. Из барачного типа здания с вывеской «клуб» доносится пение – одни женские голоса заунывно тянут какую-то революционную песню. Ну, прямо-таки хор активистов из «Собачьего сердца
В реставрированной усадьбе – литературный музей князя, мало чем уступающий Ясной Поляне или Тургеневскому Спасскому-Лутовинову. Между трассой и имением церковь с родовыми склепами, где покоится прах писателя. Если кого занесет нелегкая в эти края – заезжайте в имение, не пожалеете.
Кстати, дорога от границы, от Новозыбкова до Почепа – каких-то сто двадцать – со тридцать километров – сплошной некрополь. Такое ощущение, что сражение шло за каждый метр дороги – то тут, то там памятнички, венки, цветы – сотни две, не меньше. Зато от Почепа до Брянска – всего семь. Что это? Геопатогенная зона? Спрашиваю у остановившего гаишника и в ответ: сон, обгон, бандиты.
Потом были Выгоничи, Навля, Севск – все примерно одинаковые по величине и возрасту (под тысячу лет), но только Севск действительно похож на город.
В Синезерки, что между Навлей и Брянском, на днях вице-премьер приезжал. В поселок газ провели (от города по прямой километров пятнадцать), так высокий гость из столицы поздравлял, выражал надежду и даже восьмидесятилетней старушке лично омлетик сварганил на газовой плите. Вот и прошагали мы от потемкинских деревень до вице-премьеровских яиц, то есть омлетов. В общем-то, недалеко ушли, только тогда декорации покруче были. В местной газете с умилением написали, что у бывшей партизанки теперь дома голубой огонёк. Не поверил глазам своим, перечитал – точно, голубой огонёк. Ну и залепуха! Что-то вроде творчества знакомой журналистки: "Недрогнувшей рукой Гастелло направил свой авиалайнер на колонну таков..." У неё восхитительная девственная стерильность в мозгах и всегда умиляюсь, читая её творения. Неужели какая-то инфекция поразила наши журфаки?
Живет Россия, впрочем, где живет, а где выживает. Белгородчина, в некотором роде, оазис среди пустыни, а запад России всё никак не оправится, словно Мамай прошёл. Не сделают нынешние бояре Русь процветающей, только и могут, что зорить земли да мошну свою набивать. Недаром тост у них излюбленный: "Чтобы у нас всё было, а нам ничего не было". Грустно. Господи, когда же ты избавишь нас от временщиков?
2010
P.S. Семь лет прошло, как писался этот очерк. Мало, что изменилось, но всё-таки лица посветлели, дома принарядись, а значит живет Россия и процветать ещё будет. Надо только верить в неё.
Сергей Бережной
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
