Почему у нас всё всегда выходит только по-русски? – хочешь одно, а получаешь… как всегда… Так и я – сел писать о Большом, а получилось о бОльшем.
Поводом к данным рассуждениям послужило посещение генеральной репетиции (оркестрового прогона) балета-сказки Прокофьева «Золушка» в Большом театре России. Насчёт «балета» разговор особый, но «сказка» всё же случилась! Когда после «прогона» сотни и сотни мастеров и ветеранов сцены и закулисья (а другие на таких мероприятиях и не встречаются) неизбежно целуясь и раскланиваясь, тут же стыдливо тупили взгляды, мучительно выдавливали из себя ничего не значащие фразы, всячески избегая оценок в отношении только что произошедшего на главной сцене страны вандализма, – над всем их профессионально-трусливым шуршаньем вдруг разнёсся громкий детский голосок: «Дрянь спектакль! Совсем на сказку не похоже!»
Бесстыдство голых королей давно перехлестнуло все пределы взрослой толерантности: уже просто некуда прятать глаза, чтобы не видеть глянцевых секс-обложек и не замечать рекламных соблазнов «всё себе позволить», уже невозможно делать вид, что тебя не касаются умирающий на решётке вентиляции наркоман-подросток и побирающаяся у помоек твоя первая учительница, что тебе всё равно, когда с могилы Неизвестного Солдата мародёры спиливают «цветной лом», и к горлу вовсе не подступает тошнота, когда Ромео тащит Джульетту за ногу по академической сцене. Голые короли не просто шествуют по улицам, выставляются в витринах, позируют на прилавках, они через ТВ ворвались в наши дома, через школьные реформы вломились в семьи, лезут в души. А мы, в лучшем случае, молчим, насуплено рассматривая свою стоптанную обувь и пугаясь назойливости мысли о том, что за похвалы королевских нарядов можно б было тут же получить несколько сребреников. А всё потому, что в те времена, когда мы были достаточно молоды, и имели звонкость голоса и безоглядную неопытность самим воскликнуть о неприглядной внешности обнажающегося правителя, что-то удержало нас от этого, что-то остановило, нашёптывая в левое ухо: «возможно, это тебя не коснётся».
Большой театр – эталон, образец подражания и священное знамя всей творческой России, он величание государством своей культурной элиты, Большой театр – место служения гениев России той красоте, что спасёт весь мир. Так было, когда мы были достаточно молоды, и имели звонкость голоса и безоглядную неопытность…
Стоп! «Широк русский человек, надо бы…» Надо бы вернуться к делу. Этапы разложения и, главное, подмены эталона, уничтожения образца и осквернения священного знамени при нашем взрослеющем молчании, как по ступеням, круто ведущим вниз, можно проследить по серии постановок в Большом театре опер и балетов Сергея Прокофьева: «Любовь к трём апельсинам», «Игрок», «Ромео и Джульетта», «Огненный ангел» и – «Золушка»! «Прокофьев», как и «Шостакович», – любимый либеральный бренд, его имя автоматически должно означать присутствие свобод, равенств и братств, и борьбы против тоталитаризма и косности, что продаётся и покупается однозначно.
Именно «Любовь к трём апельсинам» когда-то прозвучала набатом о начавшемся пожаре в русском академическом искусстве. Чуть подающее признаки жизни тело лондонца Питера Устиноффа, «под имя которого дали деньги», вносилось и усаживалось многочисленными ассистентами в центре зала, где оно немо глядело на постановочно-репетиционное суечение по сцене от перерыва до перерыва. Я, набрался наглости и засёк время – за 26 минут, приглашённый в качестве режиссёра-постановщика оперы, древний драматический актёр ни разу не сморгнул, т.е., у него ни разу не сменилась мысль! И что за убожество было таким образом «поставлено» – кто видел, тот видел.
Далее был «Игрок» А. Тителя – с помпой вывезенного в столицу глухого провинциала, которому перед этим сделали скорое и громкое, как хлопушка, «имя» за мерзейшее, в духе Мейерхольда, издевательство над русской классикой в ельциновской вотчине.
«Ромео и Джульетта» режиссера Деклана Доннеллана и хореографа Раду Поклитару впервые заголили факт победы на русской сцене «общеевропейской» эстетики сексуальных меньшинств, что всегда откровенничает в дуэтах, в которых «эту гадость» – женщину валяют по полу, протаскивают промеж ног, выворачивают мездрой на зрителя, словно… В постановке заморских мастеров была особая «находка»: в припадке чувств Ромео просто оттаскал «эту» по сцене за ногу. Да, давным-давно, при Николае Первом и Александре Третьем, при Сталине и Брежневе, принцы носили балерин на руках…
«Мы к вам заехали на час…» – звучало, когда мы были достаточно молоды. И очередная заехавшая «к вам» постановщица Франческа Замбелло сотворила для России «Огненного ангела»…
Чтобы не выглядеть одиноким провинциальным ретроградом, прикроюсь цитированием столичных критиков:
Мария Бабалова: «Хотя известная американка Франческа Замбелло запальчиво поясняла, что обращение к "Огненному ангелу" – это протест против модного ныне упрощения сознания, сделала она спектакль азбучный. Система ее режиссерских координат очень проста. … Оба тандема солистов создают одинаковые по маломощности образы, за которыми нет личностей. Их вокал настолько "бескровен", что почти никогда не преодолевает оркестр, формально звучащий вполне корректно и учтиво…».
Наталия Зимянина: « Кажется, наш не самый бедный театр в начале ХХI века мог бы позволить себе и побольше фокусов, а не просто теней, мятущихся по сцене, как в какой-нибудь школьной постановке, и смешно скользивших по лицам нынешних идеологов Большого, сидевших в директорской ложе. … Визуально больше всего запомнился бессловесный Мадиэль Генрих, идол и мучитель Ренаты – да и то костюмом гнойного цвета и похожестью не то на Баскова, не то на Маликова. … Чистенький, но вяленький оркестр под управлением Александра Ведерникова.… Истеричные крики в публике после невнятного спектакля выдавали либо родственников, либо клаку».
Сергей Ходнев: «Франческа Замбелло решила вновь разыграть полюбившуюся ей тему "тоталитаризм и личность", перенеся действие куда-то в конец советских 1920-х. Вся эта "тоталитарная" стилистка работает в спектакле слабо, прежде всего, потому, что массовых сцен в нем немного. … С самого начала на сцене маячат, подтверждая худшие опасения, две железных кровати, и на одну из них Рупрехт таки заваливает свою спутницу, брыкающуюся голыми ногами».
Когда я шёл смотреть «Золушку», признаюсь, что меня уже заранее подогревали замыслы о предстоящем клеймении злодеев, ибо слишком однозначно в последние, почти уже десять лет эстетическая политика администрации и попечительского совета главного театра страны направлена на растление нового, молодого зрителя, и на надругательство над понятием «классика» в глазах старого, на ней воспитанного. Но то, что пришлось увидеть, не только опрокинуло всё мной заготовленное, но и просто лишило слюны и желчи: на сцене самого знаменитого в мире театра бесстыдное злодейство отступило, нет, постыдно бежало! перед непроходимой глупостью. Такого букета наивного и непуганого непрофессионализма, который цвёл бы «не ведая стыда», никогда не соберёт никакая там Магнитогорская самодеятельность, или, тем более, Кемеровская оперетта! Когда-то мне уже приходилось объяснять («Отцы и дети лейтенанта Шмидта»), что режиссёр и актёр, балетмейстер и танцор – принципиально разные профессии, практически не сопоставимые друг с другом, и, тем более, не взаимозаменяемые. Но… кто умеет читать, тот нынче не заказывает музыку. Поэтому понятно, что «наш человек из Сан-Франциско» танцор Ю. Посохов совершенно искренне никогда даже не догадывался о том, что перед постановкой балета необходимо выучить оркестровую партитуру, чтобы проследить и общий замысел композитора, и его проработки тем для отдельных персонажей и конкретных сцен. Более того, похоже, что самодеятельный балетмейстер даже понятия не имел – как и для чего нужны эти самые музыкальные номера! На одну и ту же музыкальную тему у него выходили и быстренько что-то делали совершенно разные персонажи – герои и злодеи, мужской кордебалет и солистки… А если музыка у композитора вдруг заканчивалась – ничего страшного! – танец в тишине переходил в пантомиму.
Под стать «балетмейстеру» были и «художники» из Германии. Особенно умилила Сандра Вулд – архитектор по диплому, она лихо взялась за балетные костюмы, не то чтобы не зная, как нужно закладывать материал – «по косине» или, там, в какую складочку – для того, чтобы он «жил» в движении, но и вообще по истинно по бюргерски не утруждаясь посомневаться: а можно ли соединять капрон и драп, если ты не беженец?
Бедные цеха и несчастные монтировщики! Бестолковые и уродливые конструкции бессвязных кубистически-пустых махин, выставляемые и вывозимые на несколько секунд или минут, должны были, по-видимому, поражать публику размахом возможностей Большого, – но! Но, видимо, что такое «художественный образ» режиссёру Ю. Борисову в его Петербургской консерватории как-то своевременно не объяснили, и он на совершенно голубом глазу провозвестил: «хотя я никогда не ставил балетов»(!), но «балету – как мне всегда казалось, – особенно классическому, всегда чуть-чуть не хватало смысла». Бедные-бедные Захаров, Лавровский, Голейзовский, Григорович и Виноградов!.. Зато теперь, после того, как Борисов «балет» «поставил»…. Господа преподаватели, откройте же студентам страшную тайну: режиссёрская глупость на сцене скучна, а отсутствие логики – утомительно.
Общее уныние несколько разбавлял беспричинно весёлый дирижёр Ведерников. Он с умилением смотрел на огромную, в пол зеркала сцены, проекцию собственного тела, и искренне восторгался своим визуальным величием и схожестью с демиургом Микки Маусом из знаменитой масонской мультяшки Уолта Диснея.
«Истеричные крики в публике после невнятного спектакля выдавали либо родственников, либо клаку». Пока припозоренные мастера и ветераны сцены и закулисья жались к стенам фойе, сквозь них в сторону дирекции гордо прошествовали голые короли – отметить свой очередной успех.
И тогда-то над профессионально-трусливым шуршаньем разнёсся громкий детский голосок: «Дрянь спектакль! Совсем на сказку не похоже!»
Да кто они, эти наши правители-нудисты? Можно, конечно, перечислить ФИО дирекции и попечительского совета Большого, добавить их покровителей из ФАККа и из… но… как поимённо назвать уже переваливших числом за полтора миллиона «управляющих» и «руководящих» нашей катастрофически нищающей, необратимо вымирающей, безнадёжно теряющей территории и уважение страной?!
Бездари.
Это когда-то они стыдливо прикрывались пыжиковыми шапками и портфелями с директивами и указами: «Да-с, были мы раньше Акакиями Акакиевичами и нуждались в шинелях, дабы скрывать свою бесталанность. Но времена-то изменились». Изменились. И вслед за шинелями на свалку истории полетели и Гоголи. Бесстыдство голых королей – в агрессивной демонстрации властьпредержащими своего интеллектуального убожества, демонстрации дикарского невежества, навязывании животной рефлексии. Ибо как иначе расценить идеологический эксгибиционизм Владислава Суркова (заместителя главы администрации Президента РФ) перед своими однопартийцами: «…развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились прежде всего к материальному благополучию…»?!
А ещё, уверяю вас, стоит послушать – что на сон грядущий читает сам Председатель Книжной палаты…
Да, времена изменились, и сладкогубый шоумен (по совместительству директор ФАККа) наконец-то безнаказанно озвучивает оголено королевскую мысль о ненужности творческих союзов! Зачем теперь эти внутрипрофессиональные советы художников и писателей, архитекторов и журналистов, когда уже состоялся новорусский менеджмент, готовый торговать искусством и прочим? И что ответить? Что, мол, при всех переменах времён, творческие вопросы вечны? А чем доказать? Ему. Им... А, может быть, нынешняя администрация страны волнуется от «неуправляемости» творческих объединений? Нервничает от вероятности «идеологической оппозиции»? Ох, вряд ли её может что-то взволновать, кроме денег, денег и ещё больших денег. Нет, последнее, что осталось завершить в окончательно изменившихся временах – более не должно оставаться ничему тому, что напоминало бы бездарям об их бездарности. Ни единым голосочком.
И ещё, про менеджмент, готовый поторговать искусством. Хм, но как бы уже не секрет, что все наши новорусские менеджеры – обыкновенные мародёры. Мародёры, наскоро обирающие всё ценное с убитых и раненных товарищей. Касается ли это электричества, лесной, рыбной, военной или атомной промышленности. Или болдовской коллекции.
Вот и журнал «Сибирские огни» – один из старейших литературных журналов России. Восемьдесят четыре года – без перерыва! – выходили его номера, на страницах которых открывались имена прозаиков Вяч. Шишкова и Вс. Иванова, А. Коптелова и П. Проскурина, А. Иванова и В. Шукшина, В. Астафьева и В.Распутина, поэтов С. Маркова и П. Васильева, Л. Мартынова и Е. Стюарт, В. Федорова и Ст. Куняева… Но времена меняются… И этим летом в кабинетных недрах областной администрации очень кулуарно произошла перерегистрация «литературно-художественного и общественно-политического журнала» в окончательно «унитарное предприятие». В результате чего из соучредителей был выведен Союз писателей России. Понятно, что в новом штатном расписании предусмотрен директор ГУПа, но как-то нет главного редактора или там замглавного, а в бюджете не существует строчки – «авторский гонорар»… И очередной голый король местного уровня со своего кресла начальника департамента честно, и потому бесстыдно, вопрошает ненужного теперь никому главного редактора: «А кто, вообще, читает этот ваш журнал»?.. И что ответить? Ему. Им...
Да, конечно, всё это бесстыдство оказалось возможным потому, что во времена, когда мы были молоды, имели звонкость голоса и безоглядную неопытность воскликнуть о неприглядной внешности оголяющегося правителя, что-то удержало нас от этого, что-то остановило, нашёптывая в левое ухо: «возможно, это тебя не коснётся».
И что теперь? А теперь, склонившись, осторожно пожмите маленькую ладошку:
– Спасибо, ребёнок, ты – наша надежда!
Василий Дворцов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"