Прошло полгода после 12 апреля 1961 года – полета Юрия Гагарина. Был конец ноября.
В моем кабинете на втором этаже посольства СССР в Дели раздался звонок. Саша Сыродеев, секретарь посла, был как всегда краток: «Андрей, срочно зайди». Кабинет посла на том же этаже – через минуту я входил к Ивану Александровичу Бенедиктову. Он поднял голову от бумаг на письменном столе: «К нам прилетает Гагарин. Вы будете его переводчиком...»
Посол был в хорошем настроении и не поинтересовался, справлюсь ли я. К тому времени я уже переводил советским руководителям, посещавшим Индию чуть ли не каждый месяц – Фурцевой, Ворошилову, Микояну, даже Хрущеву. Правда, был «на подхвате», помогая нашим лучшим мидовским переводчикам – Виктору Суходреву и Юрию Виноградову.
Не знаю, почему Гагарин летел без переводчика; в Англию и Америку с ним летал опытный переводчик Борис Белицкий из английской редакции Московского радио. Было известно, что из Индии Гагарин отправится на Цейлон, и далее в Афганистан. Наверное, в Москве решили, что советские посольства смогут обеспечить перевод на месте. А уж делийское точно: сотрудников у нас было за пятьдесят, и все знали английский, хинди, другие индийские языки.
Аэропорт «Палам», 11.30 утра. Еще не жарко, но солнце уже палит. Повсюду сутолока, тысячи встречающих, индийские министры, охрана, почти весь состав нашего посольства. Я вышел из машины посла и расположился ближе к красной ковровой дорожке. Белоснежный ИЛ-18 подрулил к встречающим.
Толпа окружила Гагарина. Я уже знал, что надо быть прытким: как бы не остаться на аэродроме. Если отстану от главных лиц, индийская охрана меня отсечет и дальше не пустит. Успел залезть в представительский лимузин – старый открытый «Кадиллак» с гербом Индии вместо номера. Тут не до представлений: Валентина Гагарина потеснилась. Космонавт искоса глянул на меня, но не удивился. «Юрий Алексеевич, я Андрей Вавилов, буду вашим переводчиком». Решил назвать его по имени-отчеству, все-таки ему уже 27... Гагарин улыбнулся: «Значит, Андрюша? Отлично». Валя тоже улыбнулась; им понравилось, что рядом будет свой – русский парень с языком. В тот же день мы перешли на «ты».
Индийцы разместили Гагариных и всю небольшую делегацию в резиденции премьер-министра Джавахарлала Неру, чтобы подчеркнуть особое уважение к первому космонавту. Дом Неру – огромное двухэтажное строение на улице Тин Мурти Марг. Помещений там предостаточно. Неру жил обособленно, в своей довольно скромной половине, так что на кухне или в коридорах (с бесконечными рядами книжных полок) он с гостями не сталкивался. Необходимости в моем проживании там не было – сопровождавшие Гагарина лица владели английским в достаточной степени, чтобы решать бытовые вопросы. Дом Неру в десяти минутах езды от советского посольства. Каждое утро меня подвозила машина, и начинался рабочий день, обычно до полуночи.
Гагарина сопровождала небольшая группа: генерал-лейтенант Николай Петрович Каманин (человек немногословный, строгий и четкий), Советник МИД СССР Николай Иванович Смирнов, (скромный и спокойный), Г.А. Беликов и А.В. Русяев – оба в официальном списке были обозначены как «сотрудники аппарата Верховного Совета СССР». Наконец, специальный корреспондент «Правды» толстый весельчак Николай Николаевич Денисов, который сопровождал Гагарина в зарубежных поездках и вел литературный дневник, который преобразился в интересные книги. Летал с нами и юморной Павел Барашев от «Комсомольской Правды».
Юре Беликову я обрадовался. В 1947 году наши родители находились на дипломатической работе в Вашингтоне. Юра учился в 10 классе советской школы, был значительно старше меня. Спортсмен, сорви-голова, любимец наших школьниц. В 1949 году во время пожара в Черном море на теплоходе «Победа», на котором многие семьи возвращались из Америки, он храбро спасал пассажиров. И вот передо мной сдержанный сотрудник Девятого управления КГБ, «прикрепленный» Гагарина, его телохранитель (ведь всякое может случиться в зарубежной поездке). Беликов был популярен среди космонавтов. К сожалению, конец его был трагичен. В конце 1980х он заболел раком, лекарств не было, как и средств – в условиях «перестройки» и развала страны. Он был вынужден продавать автографы друзей-космонавтов. К сожалению, уже ничто не могло ему помочь.
С Гагариными я был неразлучен: с раннего утра до глубокой ночи. Переводил его беседы с индийцами, все публичные выступления. Иногда на хинди Юру переводил индийский переводчик Гонзалвес. Но это было редко, там, где английский могли не понять – на ферме, в деревне. В Калькутте, где говорят на бенгали, переводил я, ибо учил его шесть лет в институте. Однако 90 процентов выступлений Гагарина я переводил на английский. Не уверен, что те десятки тысяч индийцев, которые слушали речи Гагарина на очередном митинге, понимали английский. Да это им и не нужно было. Главное, они видели человека с небес, который за полтора часа облетел земной шар со скоростью 28,000 км в час (за час индийский буйвол в лучшем случае провезет телегу километров пять до соседней деревни). Для простых индийцев Гагарин представлялся божеством: ведь он наблюдал нашу планету с небывалой высоты, из черного космоса. Индусы – люди набожные, их духовный мир населен сотнями богов – это Шива, Вишну, Ганеш... Гагарина они воспринимали в ряду небожителей, чуть ли не существа с Луны; он для них был сказкой наяву. Наблюдая реакцию участников митингов, многие из которых приходили пешком из окрестных деревень, я подумал, что, пожалуй, для масс индийского населения возможность увидеть космонавта, услышать, а кому повезет, и дотронуться до него – было важнее, чем вникать в смысл его слов о мире и дружбе.
В последующие годы моей дипломатической работы я переводил Брежневу, Косыгину, Громыко, десяткам иностранных лидеров: Никсону, Киссинджеру, Индире Ганди... Участвовал в изнурительных переговорах, иногда ночных, по острым проблемам разоружения с американцами. Однако в жизни у меня не было такого плотного графика, как в те незабываемые десять дней с Юрием Гагариным. Удивляюсь, как я не свалился, не заболел, и даже не охрип. Наверное роль сыграл и душевный подъем, который ощущаешь, когда работаешь рядом с уникальной личностью; отдаешь себя всего. Юра нам подавал пример и передавал часть своей энергии.
Помню, поздно вечером в Бомбее Юра выступал на митинге. Мне сказали, что толпа была полмиллиона человек. Черную ночь пронизывали лучи прожекторов, которые слепили нам глаза на трибуне. И тут со мной случилось непонятное. Я онемел, не мог произнести ни слова. Юра с удивлением повернулся ко мне и повторил фразу. Толпа ждала, не понимая, что происходит. Юра опять спокойно повторил свои слова и кивнул мне, будто подбадривая. Голова моя прояснилась, я обрел язык и возобновил перевод. Больше таких ситуаций у меня в жизни не было.
Это был результат перенапряжения. Число выступлений Гагарина трудно было сосчитать. Я попробовал, получилось запланированных «официальных» около сорока. А сколько неожиданных? Много пришлось Юре выступать, говорить. Я его как-то спросил в шутку: «Вот ты много говоришь, а я говорю в два раза больше, перевожу твои слова на английский, и слова хозяев на русский. Но кто помнит твоего переводчика?» Он рассмеялся и похлопал меня по плечу: «Я тебя помню».
Юра оказался прирожденным оратором. Выступал он кратко, образно. Ему никто не писал речи, он никогда не читал по бумажке. Но просил заранее сообщать, перед кем он будет в данный момент выступать, дать советы, если есть. Память у него была феноменальная. Говорить на тему о космосе, о дружбе советского и индийского народов, о мире на Земле надо было по возможности разными словами. Сопровождавшая нас индийская и европейская пресса все замечала и обязательно бы иронизировала по поводу дежурных фраз – они же не посылали в свои редакции выверенные и правильно сформулированные репортажи типа советской прессы.
Была и другая трудность: многое в советской космической программе, ввиду ее связи с военной областью, было еще засекречено. Отсюда и недомолвки в Юриных ответах на вопросы – например, об обстоятельствах посадки его корабля, о возникающих проблемах, о планах на будущее. Общаясь ежедневно по многу часов, я не спрашивал о подробностях его работы, о полетах. Тогда эти темы были за семью замками, и интересоваться ими в частных беседах с космонавтами было не принято. Напомню, что в те годы еще не были даже рассекречены имена Главного конструктора и Главного теоретика космонавтики (Королева и Келдыша), да и имена его товарищей-космонавтов. Совместный полет с американцами, проект «Союз-Апполон», состоялся лишь через четырнадцать лет, в 1975 году.
Конечно Гагарин, как человек военный, строго соблюдал режимные требования. К счастью, рядом был Каманин (один из первых героев Советского Союза, начальник отряда космонавтов), который знал, о чем можно и о чем пока нельзя говорить. Юра его слушался беспрекословно, и относился к нему, я бы сказал, по сыновьи.
Несмотря на эти ограничения, Юре удавалось в своих выступлениях находить новые слова, приспосабливать их к аудитории, будь то многотысячные «гражданские приемы» в Дели, Лакнау, Калькутте и Хайдерабаде, или обед у премьер-министра, делийский университет, летный клуб и офицерская столовая, киностудия в Бомбее, советская колония в Дели или молочная ферма. К этому надо прибавить выступления на Всеиндийском Радио, десятки коротких интервью... Да и сотни ситуаций, где надо было просто поговорить с индийцами и другими иностранцами, постоянно Юру окружавшими.
На фотографии ниже он с группой находившихся в Дели православных епископов, приглашенных на прием в советское посольство.
Впечатляла меня невозмутимость Юры и уверенность в себе: ну не молодой парень, а готовый государственный деятель! В его присутсвии я чувствовал себя мальчишкой, хотя был сотрудником посольства. Правда, в отличие от многих важных деятелей, в его присутствии мы не ощущали стеснения – тянуло поговорить, пошутить (на шутки он реагировал с удовольствием). На нем всегда ладно сидела форма майора советских ВВС – она очень нравилась индийцам. А когда он надевал белоснежный китель, то еще больше. Благо сезон был в индийском понимании зимний, особой жары не чувствовалось, но переодеваться Гагарину приходилось часто – Индия не самая стерильная в мире страна. Юра всегда был опрятен, гладко выбрит. Под стать была ему Валя – очаровательная, приветливая, скромно, но со вкусом одевавшаяся.
У меня сложилось впечатление, что Юра с некоторой иронией относился к официальным речам. В личном общении он избегал выспренности. Да, в своих публичных выступлениях в Индии он говорил о нашей главной цели – о построения справедливого и равноправного общества. Будучи русским патриотом и коммунистом, он верил в наши идеалы, в славное будущее СССР, но ни разу он не пытался представить родину как идеал, образец, которому должен следовать остальной мир. Напротив, в каждом его выступлении сквозило уважение к народу Индии, его религии, культуре и независимому курсу ее руководителей, к движению неприсоединения. Он не критиковал капитализм и Запад, а напротив, высказывал надежду на сотрудничество с американскими астронавтами. Не раз он обещал своим слушателям, что рано или поздно в космос отправится индиец. (Им стал в 1984 году майор Ракеш Шарма, 138-й космонавт по счету).
Поражало удивительное терпение Гагарина: ни разу он не пытался отменить мероприятие, прервать беседу, отказаться от встречи. По-моему, он относился к своей новой роли политического посланца Советского Союза как солдат. Приказано – сделано, каких бы сил это ни стоило... Лишь дважды при мне он рассердился. Первый раз, по поводу назойливого переводчика-индийца, приставленного к нему, как мне показалось, от разведки. «Слушай, Андрюша,» шепнул мне Юра, «Что этот загорелый все время с нами – в машине, за ужином? Спокойно не поговоришь. Давай от него избавимся, хочется хоть немного побыть среди своих.» Пару раз мы быстро уезжали, пока индиец не успевал сесть в машину. Намек он понял, и больше в нашу компанию не лез.
Я предупреждал Гагариных о некоторых особенностях индийского этикета и пищи (слишком острой, а иногда и непонятной по составу), формах приветствия. Была комичная ситуация, когда Юра отпрянул от поклонника, который внезапно наклонился перед ним и дотронулся до носков его ботинок. Юре показалось, что что-то не в порядке с его обувью. Он рассмеялся, услышав мое объяснение, что это индусский жест особого уважения к гостю. Я ему не посоветовал пробовать «бетель», смесь из пряностей – ее жуют многие индийцы, привыкшие к слегка наркотическому воздействию бетельного ореха. Зубы и десны становятся красно-лиловыми, и их трудно отмыть. А ведь в Индии предложить бетель незнакомцу – знак внимания, и отказываться не принято.
Юра все быстро схватывал: ему понравилось, что в Индии достаточно сложить ладони для приветствия и сказать «намасте», вместо того, чтобы жать тысячи ладоней в европейском приветствии. Что не надо отказываться от цветочных гирлянд, которые ему надевали на шею, и тем более не надо пытаться отдавать их женщинам. Он был признателен, когда я ему заранее сообщал имена, положение и личные особенности деятелей, которые его принимали. Так, чтобы он ненароком не спросил у соседа на ланче, чем тот занимается (это оказался Чаван, главный министр штата, впоследствии грозный министр внутренних дел). Я в посольстве занимался вопросами внутренней политики Индии, поэтому прилично знал персоналии. Надо было подсказать, кто из министров отличается проамериканскими взглядами, а кто тяготеет к СССР, как, например, министр обороны Кришна Менон – с последним можно говорить откровеннее.
Запомнилась встреча с Неру в его резиденции. Неру был фотогеничен, всегда выглядел подтянутым, энергичным, приветливым. Он показал нам скульптуру «Космос», установленную на лужайке (подарок индийского автора). Сфотографировался с нами.
Фото Юре понравилось. А когда я показал ему мою шутливую подпись, он рассмеялся. Якобы Валя обращается к Неру: «Не чешитесь, они фотографируют».
Неру пригласил чету Гагариных во внутренние покои. Индийский протокол предупредил, что имеется в виду беседа с глазу на глаз. Мы прошли в гостиную и уселись на мягкие светлые диваны. Неру снял свою белую пилотку партии Индийский национальный конгресс. Он сразу изменился: показался уставшим и постаревшим. Молча на нас смотрел.
Юра вопросительно глянул на меня – я кивнул, давая понять, что лучше ему начать разговор. Он стал рассказывать о полете, о своих мыслях о космосе и нашей Земле. Глаза Неру были полузакрыты. После паузы он вдруг оживился и спросил: «А как вы там дышали?» Вопрос был неожиданный, и казалось бы наивный, но Неру не был техническим специалистом, а скорее историком, философом; возможно, он думал о близости к вечному космосу, о душе.
Юра виду не подал, что удивлен, и стал подробно рассказывать о системах жизнеобеспечения корабля «Восток». Неру улыбался, казалось он в полудреме. Я шепнул Юре, что нам пора уходить. Неру оживился, поднялся и проводил нас до двери.
Мне показалось, что Неру был в эти дни не здоров. Тем не менее, он счел нужным лично присутствовать на митинге в честь Гагарина на делийском стадионе и на приеме в советском посольстве. Там он снова выглядел энергичным и добродушным – таким его привыкли видеть миллионы индийцев. На кинопросмотр в посольство Неру привел свою дочь Индиру. Он ее очень любил и явно готовил к политической карьере. Так и получилось: ей было суждено стать премьер-министром страны через пять лет.
Мы посетили и Президента Раджендру Прасада. Похожий на доброго деревенского дедушку, Прасад сидел в кресле в носках, положив ступни на снятые тапочки. Вопросов он не задавал, только слушал Юрин рассказ о полете.
Посещение Гагариным двух легендарных индийских политиков, чье здоровье было подорвано годами тюремного заключения в ходе борьбы за независимость от Англии, оставило грустное впечатление. Прасаду оставалось жить меньше двух лет; он умер в 1963 году в возрасте 77 лет. Неру скончался годом позже в возрасте 75 лет.
Гагарина с нетерпением ждала советская колония. И вот мы въезжаем на территорию жилого городка посольства. Сотни сотрудников с семьями, цветы, смех, суматоха. Гагарин сам предлагает сфотографироваться с детьми, берет двоих на руки, фуражка съезжает ему на глаза, он хохочет. Все устраиваются на ступенях нашего клуба. Мне переводить не надо, я отдыхаю, стою в сторонке. Вдруг слышу громкий голос Юры: «Андрюша, ты куда пропал, садись рядом!» Мне неудобно, с ним рядом сидит посол, но пришлось тому потесниться.
Много лет спустя в разных семьях бывших сотрудников посольства я видел эти фотографии. Уже их взрослые дочери и сыновья с гордостью показывали: «Вот это я, мне было тогда 3 года (4, 5 лет)! Мы тогда не понимали, кто такой Гагарин, но как хорошо, что сфотографировались!»
Наговорившись и насмеявшись, Гагарин попросил посла показать типичную квартиру сотрудника посольства. Посол задумался: если зайдем наугад, а там беспорядок? «А давайте в Андрюшину!» – подсказал Юра. Меня рядом не было. Мне потом рассказала супруга: звонок в дверь, и вдруг в нашу однокомнатную квартиру входят Гагарины и посол. Юра смеется, говорит, что знает Марианну заочно, по моим рассказам, а Валя сообщает, что я ее рекомендовал для перевода на предстоящей встрече с индийскими женщинами. Марианна, конечно, с радостью соглашается, она знаток английского. Позже Гагарин комично изображал изумление моей жены.
После краткого пребывания в Дели, мы вылетели в поездку по стране. Сопровождали чету Гагариных посол Бенедиктов и его супруга Татьяна Константиновна. В отличие от многих жен послов «командирского типа» она не вмешивалась в служебные дела мужа и пользовалась искренним уважением коллектива. С нами полетели также советник посольства по культуре Сергей Сергеевич Вещунов с женой Зоей и Валентин Зимин – помощник посла. От индийских ВВС (наверное, от службы безопасности) делегации был придан усатый мускулистый лейтенант Р.С. Шукла.
Перелеты из Дели до Лакнау, и дальше до Калькутты, Бомбея и Хайдерабада продолжались по два-три часа. Я спал урывками, чтобы восстановить силы. Валя, я заметил, тоже отдыхала, а Юра продолжал активную деятельность: читал, что-то обсуждал с Каманиным. Обстановка на борту ИЛ-18 спецотряда Аэрофлота была свободная, веселая. Дверь в кабину летчиков была постоянно открыта, и я зашел туда посмотреть, как Юра сидит за штурвалом и пилотирует огромную машину (он это делал несколько раз). Видно было как нравится он летчикам – для них он был боевой товарищ.
Бомбей – столица индийской киноиндустрии, даже прозвище он получил «Болливуд». На киностудии Гагарина приветствовали кумиры индийской и советской киноаудитории Радж Капур и Наргис – герои фильма «Бродяга», который давно покорил нашего зрителя. Беседы, правда, не получилось, ибо организаторы устроили концерт акробатов, которые выделывали кренделя на висячих веревках. Для актеров важно передавать личное обаяние, и его индийские актеры получили от Гагарина сполна. Космонавта окружили десятки красивых девушек из кордебалета индийских танцевальных фильмов – нужно сфотографироваться и получить автограф. Индийская охрана с трудом пыталась внести элемент организации, но ее девушки отпихивали.
Какой же прием на Востоке обходится без богатого угощения? Проблема еды, ее разнообразия и изобилия, стала одной из главных. Юра с удовольствием пробовал экзотические индийские блюда. Запивал свежевыжатым соком – манго или апельсиновым, или водой со льдом. Я проверял у официантов, приготовлен ли лед из кипяченой воды? Редко Гагарин запивал вином или виски Johnny Walker, подливать которое наш посол не разрешал никому, делая это сам. Юра удивился, увидев, как некоторые индийцы берут еду руками. Ему понравилась история, как Хрущев поинтересовался у Неру, почему тот не пользуется вилкой. Неру улыбнулся: «Пользоваться вилкой для нас все равно, что заниматься любовью через переводчика.»
На фото видно, что русские закуски Неру понравились.
Обеды и ужины устраивались в разных дворцах, но по части убранства столов всех превзошел повар нашего посла замечательный кулинар Олег Хусточка. Под его руководством в посольстве был организован коктейль на полторы тысячи человек. Чтобы Гагарина не смяли, его провели в конце приема за высокие двери, где Олег организовал фуршет на тридцать персон – послов социалистических стран, руководства нашего посольства и делегации из Москвы. Это было не лишне: гости ловили Юру по всем углам, чтобы сфотографироваться, а один раз пришлось даже поставить дежурного у дверей туалета – были желающие перехватить его и там. Все же один индийский журналист ухитрился проникнуть на фуршет, где он попросил Юру расписаться на обложке журнала. Юра поначалу не понял, что за издание и вежливо отказался. И тут Олег проявил дипломатическую подготовку и объяснил, что это издающийся посольством журнал Soviet Land, и что подписать его можно. При всей своей открытости Гагарин был осмотрителен. В суматохе могли подсунуть на подпись что угодно, поэтому он правильно послушался совета знающего сотрудника посольства. Тут же расписался на нескольких экземплярах журнала, подарив один Олегу.
Иногда мы ужинали вчетвером – Гагарины, Каманин и я, или втроем, т.к. Каманин не любил вечером засиживаться; все дни были тяжелыми, расписанными до мелочей, и для отдыха оставалось мало времени. Лишь в Бомбее выкроили час вне программы, поехали в государственную резиденцию на краю города покупаться в океане. Слава Богу, пляж был охраняемым, никто не подходил. На моем фото видно, что Юра отличался складным и крепким телосложением – он даже казался выше своего роста. Вода была теплая и не освежала.
Обычно мы ели все, что подавали индийские официанты, в том числе карри, тандури чикен, лепешки и довольно приторные бенгальские сладости, иногда сдобренные почти прозрачными листочками серебра.
Я удивился, впервые увидев, как Юра выпил вина и предложил мне. Я-то думал, по наивности, что космонавты ни капли в рот не берут! Разговоры наши были в основном об Индии; Гагарины спрашивали, я рассказывал. Юра согласился со мной, что Индия завораживает обилием красок и запахов, да и солнца. По его словам, посещение этой страны – это внезапный переход от черно-белой пленки к цветной. Время от времени Юра вспоминал детство, жизнь в оккупации в деревне под Гжатском. Я подумал: знал бы тот немец, что мальчик, которого он с семьей выгонял из избы в холодную землянку, станет первым космонавтом планеты!
В Калькутте мы остановились в губернаторском дворце. Вечером должен был состояться официальный обед. Я ждал Гагариных внизу около входа в зал. Появилась губернаторша мадам Найду со свитой. Юры нет. Она начинает нервничать, и что-то сердито шепчет помощнику. Я шепчу Каманину, что неудобно, может быть, сбегать поторопить Юру? «Ничего, подождет, – говорит Каманин. – Губернаторов много, а космонавт у нас один.» Появился Юра, как всегда широко улыбаясь. Я все так счел нужным пробормотать губернаторше извинения. Потом шепнул об этом Юре. Он ответил, что я поступил правильно, это его упущение – долго переодевался к обеду. За столом, как всегда, он был само обаяние. Губернаторша быстро оттаяла.
В Хайдерабаде гражданский митинг происходил на фоне высокой крепости – дворца низама штата Андхра Прадеш (бывшего князя). Юра попросил меня узнать, нельзя ли посетить дворец? Индийские сопровождающие стали ссылаться на то, что низам в отсутствии, они не смогут подготовить посещение... Я настаивал: Гагарину не нужен протокольный визит с почестями, он просто хочет осмотреть дворец эпохи Великих Моголов.
Нас повезли на холм. Мы прошли через кованые ворота дворца во внутренний двор. Поразил заброшенный вид помещений. Они были заставлены старинной мебелью, столами с горами посуды, лампад, книг... Кровать с ножками из горного хрусталя – на ней груда вышитых золотом кафтанов. На всем густой слой пыли. Низам славился своей жадностью, и явно экономил на уборке. По слухам, получая огромное количество цветочных гирлянд в виде праздничных подношений, он приказывал слугам потом тайно их продавать на базаре.
Индийский визит Гагарина подходил к концу. Впереди у Гагариных – Цейлон. Юра неожиданно спросил, не хочу ли я с ним туда полететь – он ко мне привык. Я сказал, что с удовольствием, но надо спросить посла. Что Юра и сделал, но посол по непонятной причине стал тянуть с ответом. В последний день Юра чертыхнулся: «Вот резинщик!» На Цейлон я не полетел, хотя очень хотелось – усталости я не чувствовал. Видимо, посол не захотел запрашивать Москву насчет моего вылета в третью страну, да и у меня паспорта с собой не было, и виза нужна... Эти технические детали он мог бы решить сам на месте: человек он был властный и решительный, был одним из самых молодых министров при Сталине... Я успокоил Юру, сказав, что в Коломбо ему обязательно дадут переводчика из посольства. Он с досадой махнул рукой. Бенедиктов любил подчеркивать, что посол – это «советская власть в стране», т.е. он решает, и Гагарину спорить с ним было бы несолидно.
В хайдерабадском аэропорту перед отлетом Юра вдруг потянул меня за рукав: «Пойдем быстро в самолет, я тебе подпишу фотографии, сколько нужно. Знаю, тебя будут просить мои автографы. Вот и будешь дарить.» «Уже умоляют,» сказал я. «Ты улетаешь, сегодня для некоторых моих знакомых последняя возможность.»
На виду всей толпы провожающих мы поднялись по трапу, сели за столик в главной кабине, и Юра неспеша подписал штук десять фотографий. Подмигнул: «А свою книгу я тебе пришлю – она скоро выходит».
Сквозь иллюминатор я видел, как терпеливо под солнцезащитным тентом ждут главный министр штата Сандживайя со свитой, наш посол... «Теперь пошли прощаться», сказал Юра. Мы вышли из самолета в палящий индийский зной в последний раз, на церемонию торжественных проводов. Оркестр сыграл советский гимн, потом индийский – Jana Gana Mana…
Белый ИЛ-18 с бортовым номером «СССР-75742», который за эти дни стал для меня родным домом, разогнался, взмыл в небо, накренился и лег на курс к югу. Стало грустно. Ощущение было, что я случайно коснулся истории, и вот она ушла вперед, а я вернулся к будням, которые показались блеклыми и скучными. Все три часа обратного полета в Дели на рейсовом самолете Air India я крепко спал.
Дома меня ждала Марианна с вкусным ужином (помог повар посла Олег). У нас собрались друзья – молодые сотрудники посольства, чтобы отпраздновать окончание визита Гагарина. Вечером посол подпишет телеграмму в Центр о политических итогах исторического визита первого космонавта в Индию. Одним из первых читателей будет Председатель Совета министров, Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев. Хотя по рангу я еще не был допущен до чтения шифротелеграмм, я предполагал, какие там будут слова: «триумфальный визит», «поднял престиж Советского Союза на новую высоту», «укрепил позиции Неру и его стратегию на укрепление связей с СССР»... Все это соответствовало действительности и не было преувеличением. Мне же были дороже личные воспоминания – их не отразить ни в одном официальном отчете.
Я помнил свое обещание Каманину предоставить снятые мной кинокадры гагаринского визита. Не знаю, как я успевал, но я таскал с собой тяжелый 16-мм «Болекс», подаренный мне в свое время отцом, и находил время снимать. Будучи в отпуске в 1962 году в Москве, я склеил отснятые мною 100-футовые бобины Кодаковской цветной пленки и повез фильм на Пироговку. Николай Петрович вышел из подъезда большого серого здания. С фильма ему снимут копию. Через неделю он мне позвонил и вернул фильм у того же подъезда (он не сказал, что размещалось в этом здании).
Я думал, больше никогда не увижу Гагарина, не поговорю. Но встретиться пришлось еще раз.
Летом 1963 года мы с супругой вернулись из трехлетней индийской командировки. Я был принят на работу в Бюро Переводов МИД. По роду службы переводчики дежурили на больших кремлевских приемах, куда приглашались иностранные лидеры и дипкорпус. Как-то в Георгиевском зале, попереводив Брежневу, который с чокался с иностранными послами и обменивался с ними шутками, я попросил коллегу занять мое место – хотелось перекусить. Угощение в Кремле, как всегда, было отменное. Я направился вглубь зала, миновав сотрудников «Девятки», которые создавали незаметный барьер перед главным столом, чтобы отсекать от руководства страны слишком назойливых гостей. В глубине зала заметил группу молодых военных летчиков – наши космонавты! В центре группы – Гагарин, рассказывает что-то смешное. Мы обнялись. Он сказал, что с удовольствием вспоминает Индию, такое не забывается. Расспросил обо мне. Я сообщил, что у меня и Марианны только что родился сын. «Как назвали? Георгий? Значит, будет Георгием Победоносцем! Давай за него выпьем.»
К космонавтам постоянно подходили другие участники приема – некоторые по виду большие начальники. Я отошел в сторону. Юра стал публичной фигурой, он много ездил, часто появлялся в новостях, мало принадлежал себе. Пожалуй, в те годы он был самым узнаваемым, фотографируемым и популярным человеком на Земле. Казалось, таким он будет всегда. Никто не предполагал, что жить ему оставалось четыре года.
Андрей Вавилов, известный дипломат, переводчик на высшем уровне
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
