Об исторических закономерностях, силе слова, судьбах держав и цивилизаций
Силой обстоятельств мне довелось быть в Тунисе и вручать книгу речей Президента страны Бен Али, выпущенную издательством Союза писателей. Тунисские хозяева, ознакомившись с книгой, попросили меня вручить её на Всетунисской встрече деятелей культуры. Образовался зазор времени, и мы посетили нашу знаменитую девяностолетнюю соотечественницу Анастасию Ширинскую, приехавшую в Тунис на одном из кораблей русской эскадры, покинувшей Севастополь в 1920 году.
Все эти годы она прожила в Тунисе, не приняв гражданство ни Франции, ни какой-то другой страны. "Правда ведь, — обращалась она ко мне во время беседы в её доме, — я бы не могла считать себя русской, если бы приняла чужое гражданство?" Её слова звучали великим укором правителям нашей страны и всем нам, безропотно отказавшимся от графы "национальность" в главном документе, удостоверяющем личность. Так и прибывают миллионы безнациональных людей в стране, которая именует себя Россией. А Анастасия Ширинская — подлинная патриотка Отечества. В прошлом году мы вручили ей премию святого равноапостольного князя Александра Невского за великую стойкость и мужество в служении России.
Время ещё до вручения книги оставалось, и мы попросились в Карфаген, вернее, на то историческое место, где существовал этот, когда-то легендарный для нас город. "Ну да, — сказал Имет Махж, советник Тунисского посольства. — У вас в России Тунис могут и не знать, а Карфаген знают все". Не знаю, как "все", а в послевоенной полтавской Комышне нам, контуженный на фронте историк Александр Семёнович Криворучко, громыхая на всю школу, с фронтовой страстью рассказывал о пунических войнах, о далёком и таинственном Карфагене, о великом полководце Ганнибале. На всю жизнь запомнились и даже врезались в память понятия, фразы, афоризмы… "Битва при Каннах", "Анибалова клятва", "А всё-таки Карфаген должен быть разрушен", "Вы победите…Но худшие люди победят лучших". Позднее, уже в Университете, вырисовывалась гигантская личность Ганнибала.
Завтра в Карфаген…Место, куда мы приехали, не впечатляло. Какая-то рыжая, потрескавшаяся земля, рытвины, громоздящиеся то тут, то там, каменные развалины, одинокие, выщербленные колонны на каменистых полянах.
Понимал и знал, что римляне, захватив Карфаген, жителей уничтожили, а город сожгли и разрушили до основания. А затем развеяли прах, распахали всё то место, где он стоял. Но чтобы так невыразительно, невпечатляюще выглядел величайший город древнего мира, место особой древней цивилизации? В поверженных Афинах с тех древних пор стоит Парфенон. В Риме варвары не разрушили Колизей. Римляне же, пребывавшие в смертельном страхе от многолетнего своего конкурента, казалось, на века возвысили себя, стерев с лица земли память о нём.
Я нагнулся, подобрал какой-то потускневший черепок. Может быть, он всё-таки оттуда, из того времени, когда на Средиземном море господствовал Карфаген, когда порывистые западные семиты-финикийцы, преодолев немыслимое расстояние от города Тира, основали свой непобедимый город, протянувший свои щупальцы в Ливию, Иберию, Сицилию, Корсику, Грецию. Карфаген имел разноплеменную армию из иберийцев, галлов, италиков, греков, африканцев всех мастей и казался непобедимым. Его победы мог остановить один Александр Македонский, но он шёл на восток, хотя готовился затем повернуть на запад и сокрушить Карфаген. Не суждено… У Карфагена же появился свой великий полководец. Да, Ганнибал — сын другого водителя карфагенян Гамилькара Барки — с детских лет поклялся отцу перед алтарём в вечной ненависти к Риму. Эта"анибалова клятва"( как было принято писать раньше) вошла в историю, как слово вечной священной ненависти, заповедь, которой следует поклявшийся Ганнибал, превратившийся в сущее наказание для Рима. В двадцать пять лет он возглавлял армии Карфагена и громил римлян на Пиренеях, в пределах нынешней Испании, в Галлии (нынешней Франции), пересёк Альпы и вторгся в Италию. Первая его победа, громкая победа, была при реке Тицин. Перед боем он пообещал невиданные провинции наёмным солдатам, пообещал им земли, рабов. Рабам — свободу. Своё обещание скрепил клятвой: он схватил левой рукой ягнёнка, а правой камень. И тут же обратился к богам с молитвой — в случае нарушения клятвы предать себя такой же смерти, какой он предаёт жертвенное животное. С этими словами Ганнибал разбил камнем голову ягнёнка. Воины взревели от восторга. Битва была выиграна.
Но кошмаром для римлян стала знаменитая битва при Каннах. Семьдесят тысяч римских воинов пали у крепости Канны. Лишь три тысячи римлян сумели выбраться из окружения. Римская армия была полностью уничтожена. Впереди был Рим. Но Ганнибалу, казалось, что сил у него для дальнейшего продолжения битвы не было. К дальнейшему движению на Рим Ганнибала призывал начальник его конницы Махарбала. Он воскликнул: "Не всё, конечно, дают боги одному человеку. Ты умеешь побеждать, Ганнибал; пользоваться победой ты не умеешь!" Да, всё, пожалуй, так и было. Звезда Ганнибала заходила, но битва при Каннах вошла в мировую военную науку, как образец стратегического искусства.
Наполеон советовал всем полководцам "читать и перечитывать историю походов Ганнибала, формировать себя по его образу". Особо поклонялись его талантам немецкие военные стратеги и учёные. Генерал Фон-Шлифен считал действия Ганнибала "высшим достижением военного искусства". Они ставили в число величайших полководцев Атиллу, Чингиз-хана, Ганнибала. Канны считались у них самой блестящей победой, по окружению и разгрому противника. Конечно, после Сталинграда они замолчали. Но, тем не менее, я не знаю, кто ещё из великих людей удостаивался столь восторженных оценок, как Ганнибал, может быть только Наполеон да Сталин.
…Стою у бывшей Карфагенской бухты, пытаюсь нащупать древний пульс города, который мог явить новую цивилизацию и заменить ею римскую. Ведь даже Аристотель в своём трактате "Политика" охарактеризовал государственное устройство Карфагена, "как наилучшее", но вот прозвучало: "Карфаген должен быть разрушен!" и слово материализовалось, обрело форму войск, флотов, когорт, центурий, манипул и он распался, исчез, как древняя Атлантида, как кошмарный сон римлян. Купил в киоске карту древнего Карфагена, где воспроизведены его старые кварталы — Бирсу, гавань Котон. Много говорил об этом уже мифическом образовании древних со своими тунисскими друзьями. Они попросили меня возглавить клуб "Карфаген", где встречались бы русские и тунисские учёные, писатели, артисты, музыканты, журналисты. Мы это и делаем, изредка вспоминая давнюю историю и новые события. К удивлению дыхание веков слышно и во многих сегодняшних событиях.
"КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН"
Рим был в тревоге. Плебс постоянно требовал хлеба и зрелищ. Нравы падали. Враг угрожал со всех сторон. Лучшие умы империи искали выход… Сципионы считались одними из самых нравственных граждан Рима. Они боролись и утверждали честь и справедливость, порядок и моральные принципы. Вот и сегодня Публий Корнелий Сципион Насика внёс в сенат законопроект, запрещающий лицедейский театр, как заведение бесполезное и наносящее вред добрым нравам, а также требование: запретить проливать кровь гладиаторов на арене Коллизея.
«Это разрушает нравы!»— стучал голос Сципиона в сердца сенаторов. «О чём он говорит,— гремел в ответ голос сенатора Катона, - Надо разрушить Карфаген, иначе он разрушит город Ромула и Рема. И я впредь буду заканчивать все свои речи в сенате этим отнюдь не кровожадным, а спасительным призывом! — громыхнул он. Марк Публий Катон, прошёл уже две войны с Карфагеном и знал о его могуществе не понаслышке. Насика Спицион был более спокоен и рассудителен: "Риму достаточно жертв, и прежде чем начинать неубедительные походы, надо проверить, есть ли в этом очаге дрова,"— затем помолчал и добавил: "Лучше превратить Карфаген в союзника и включить его в нашу орбиту".
Но Катон не унимался, он гремел не только на весь Сенат, но и на весь Рим: "Карфаген должен быть разрушен!" Город полнился слухами, страхами, опасениями. Авторитет Сципионов падал. Катон, как любой популист, становился любимцем площадей и улиц. Насика страдал, нервничал, его мучило давнее предсказание Дельфийского оракула по поводу войны с Карфагеном: "Вы победите… Но худшие люди победят лучших". Неужели мы худшие? Неужели они лучшие? Они, карфагеняне, уже выигравшие свои сражения в Испании, разгромившие нас при Тразиментском озере, при Каннах?..
Канны вообще вызывали озноб у всех римлян. Насика понимал, что это самая блестящая победа Ганнибала. Хвала Юпитеру, что этого невиданного карфагенского полководца уже нет в живых! У римлян такого не было, а тот ведь казался почти неуязвимым. Римляне, привыкшие к неге, утехам, знали, что для Ганнибала этого не существовало. Он ведь первым вступал в бой и последним уходил из него.
Тит Ливий, крупнейший римский историограф, писал о нём: "Никогда ещё один и тот же характер не был так приспособлен к различнейшим делам — повиновению и повелеванию. Насколько большую смелость он проявлял, принимая на себя опасность, настолько большую мудрость он выказывал в самой опасности. Никакая тягость не могла утомить его тело или победить душу. Он одинаково терпеливо переносил жару и холод; меру еды и питья он определял природной потребностью, а не удовольствием; он выбирал для бодрствования и сна, не отличая день от ночи, то, что оставалось от работы, он отдавал покою; его он находил не на лёгком ложе, не в тишине. Многие часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал на земле среди воинов, стоявших на постах и в порядках. Ничто из одежды не отличало его от ровесников, его можно было узнать по оружию и коню. Он далеко опережал всадников и пехотинцев, первым вступал в бой и последним покидал сражение. Эти столь многочисленные доблести уравновешивались огромными пороками: бесчеловечная жестокость, вероломство…, ничего истинного, ничего святого, никакого страха перед богами, никакой клятвы, никакой совестливости".
Сципионы и Катон схлестнулись не на шутку. Сципионы считали, что Карфаген должен быть и оставаться, ибо он мобилизует римлян, не даёт им расслабиться. Конечно, лучше бы Карфаген сделать союзником и с его помощью завладеть Средиземноморьем. Ибо карфагеняне умелые мореплаватели, торговцы, ремесленники. Эти древние финикийцы блестяще владели морским искусством, они умели соединять различные города и земли, прошивать их своею торговлей и товарами. Катон же гремел: "Карфаген должен быть разрушен!" И разрушение нравилось римлянам, они всё больше и больше уходили от созидания. Каждая речь Катона, была ли она о положении всадников, о земле, о греческих колониях, об уголовном законе, заканчивалась громогласным: "Карфаген должен быть разрушен!" Внезапно Насике пришла в голову прекрасная мысль: снарядить в Карфаген посольство и поставить во главе его Катона. «Пусть он убедится в подчинении Кафагена мирным договорам с Римом. не будет же он придумывать мнимые опасности, — решил Насика. — Ну, а если Карфаген действительно готовится к новой войне?..» — эта мысль жгла его, ибо тогда Катон окажется прав. Тогда мы — Сципионы — возглавим поход против него, — уже с яростью настроил себя Насика.
Он внёс это предложение в сенат, там его приняли с радостью, ибо неизвестность пугала, а любая истина открывала дорогу к действию.
Сенат затих, когда Насика Сципион предложил, чтобы Катон вошёл в посольство, а, может быть, и возглавил его. "Однако он кинул крокодила в бассейн, где сам плавает," — бросил один из Фабиев. "Ну, он-то надеется выплыть из бассейна, а крокодила могут и поразить копьём", — хмыкнул Корнелий…
…Посольство, собрав самых зорких воинов, знавших язык карфагенцев и их нравы, торговцев и переводчиков, отплыло в Карфаген. Неделя, две, три прошло после того, как посольский корабль покинул берег империи. И вот наконец-то посольство вернулось. Все были встревожены. И катоновцы, и сторонники Сципионов. На следующий день в сенате было непривычно много народа. Пришли степенные, с выражением презрения на лице патриции, озирающиеся по сторонам, чтобы не нарушить иерархию всадники. На балконах толпились плебеи, ремесленники, земледельцы и даже вольноотпущенники: что там Карфаген? Все ждали выступления Катона.
Он вышел на середину с мешком и вдруг, как заправский фокусник, сыпанул из него зелёные шары, похожие на крупные оливки. "Да — это оливки, — подняв руки вверх почти продекламировал Катон, — такие может выращивать римский земледелец на карфагенских землях." — предопределил будущее сенатор.
— Да, он аппелирует к захвату, — с печалью подумал Спицион — Ну, действительно, почему эти земли не наши?"
А Катон наращивал голос. Он уже звучал басовой трубой: "О спящие и видящие сладостные сны римляне! У вас тут всё спокойно. Вы уверены, что ни греки, ни иберийцы, ни галлы не нападут на вас. Они и не нападут, а карфагеняне сушат доски, они строгают мачты, они заполняют копьями свои склады. На следующий год их диремы, триремы, и даже квадриремы с квинкверемами выйдут в наше море, и вы увидите их войско не только в Сицилии, но и под стенами Рима". Зал замер. Одни предчуствовали, что Карфаген опасен, другие были уверены в его военном бессилии, третьи вообще не думали об опасности с юга, четвёртые не думали ни о чём. Но у всех вставали в памяти Канны, где грозный Ганнибал буквально раздробил римские легионы. Неизвестно, что помешало тогда Ганнибалу сразу пойти на Рим. Он тогда отправился на юг Италии. И это спасло их. А что сейчас? Катон сделал длинную паузу, чувствовалось, что он торжествовал. Его постоянная фраза приобрела сегодня самый весомый и завершающий смысл. Она становилась сегодня огненной, пепельной, разрушительной. Он обвёл взглядом сидящих и стоящих римлян и остановил взор на Насике Сципионе. Словно Юпитер с небес громыхнул: "Я сегодня уверен, как никогда, что Карфаген должен быть разрушен!" Продолжая смотреть на Насику, он утонул в шуме восклицаний и одобрений. А Насика уже думал о том, как Сципионам возглавить поход на непокорный город.
Война с Карфагеном грянула. Под его стены подошло мощное римское войско. Карфагеняне делали уступку за уступкой, передав римскому войску, окружившему город, двести тысяч комплектов пехотного вооружения. И три тысячи катапульт! Они отправили также триста заложников, сыновей членов Совета и коллегии города.
И вот, когда почти все требования римского консула были выполнены, карфагенцев оглушило новое условие: покинуть город и переселиться в любое другое место, но не ближе, чем пятнадцать километров от моря. Какое коварство!
Карфагеняне не знали, что сенат по настоянию Катона, дал тайное указание: вести дело к войне и уничтожению Карфагена, и удалив прекрасных моряков, торговцев и флотоводцев от морей, прекратить их конкуренцию. Карфагеняне услышав этот приговор взорвались. Безумная оргия отчаяния овладела городом. Кто-то кинулся бить послов, привезших трагическую весть, кто-то стал убивать случайно оказавшихся в городе италиков, кто-то громил дома членов Совета, шедших всё время на уступки римлянам, кто-то побежал в храмы, кто-то в арсеналы, вопия: "Вот, к чему приводит соглашение с врагом!"
Совет города решил воевать. Главнокомандующим был назначен Гасдрубал, недавно приговорённый к смертной казни за сопротивление римлянам. Конечно, было поздно. Но карфагеняне решили не покидать родины и днём и ночью готовились к сопротивлению.
Все сколько-нибудь большие здания и помещения государственной власти, храмов превратились в оружейные мастерские. В ремесленных мастерских с утра до вечера ковалось оружие. Римский историк Страбон писал, что за сутки изготавливалось 140 щитов, 300 мечей, 1000 стрел для катапульт, 500 дротиков и катапульты, катапульты, катапульты…
Женщины без сожаления отрезали косы и несли их, чтобы готовить катапульты. Из храмов и от богачей брали медные статуи и переливали их для кораблей. Из перекрытий общественных и частных зданий вытаскивали деревянные балки для строительства судов. Богатые и бедные сдавали большие деньги и мелочь для приобретения оружия. Женщины Карфагена по собственной воле лишились золотых украшений, отдав их на дело обороны.
Вроде бы павший и покорившийся Карфаген вдруг воскрес и стал грозной силой. Консулы Рима безуспешно пытались штурмовать город и атаковать партизан, действующих у них в тылу. Лишь военный трибун Сципион Эмилион проводил успешные рейды и атаки.
В Риме неудачи консулов внушали тревогу и недовольство, и в 147 году до н. э. новым консулом избрали Сципиона Эмилиона. Хотя он и не достиг возраста, позволявшего занимать эту должность. Эмилион Сципион повёл компанию умело и разнообразно. Он перестал разбрасываться. Главное — осада Карфагена! И подтянул к крепостным стенам всё своё основное войско. Оно встало всего в пяти стадиях (один километр) от города. И дальше осада Магры — северной окруженной стенами части Карфагена. Юноши-воины, верившие гению Эмилиона, вскарабкались на одиноко стоящую башню, спрыгнули в город и взломали изнутри ворота. Магра была взята.
Гаструбал решил запугать атакующих и взбодрить гарнизон и устроил вакханалию на стенах крепости. Он вывел пленных римлян, чтобы было видно войску Эмилиона, на крепостную башню и стал вырывать им глаза, отрезать языки, половые органы, вытягивал жилы, отрезал подошвы, сдирал кожу. Умирающих сбрасывали вниз, в рвы.
Да, Гаструбал добился того, чего хотел. Надежды на спасение горожанам не было. Надо было сражаться. Но и римлян никакой мир уже не устраивал. Карфаген должен быть разрушен! Это уже говорил младший из Сципионов. Он, согнав рабов, стремительно воздвиг башню, которая вознеслась над крепостными стенами, и теперь весь город у него был как на ладони. А с двух сторон бухты сыпали и сыпали камни. О Боже, он воздвигает дамбу! Он перекрывает карфагенский выход в море! Это удушье!
Но карфагеняне не привыкли сдаваться. Они стали рыть тайный канал к морю. И опять, ночью и днём, в закрытых эллингах кинулись строить корабли. К удивлению римлян в один из дней из порта в море вышел целый флот из пятидесяти триер и мелких кораблей. Бой был жестокий. Никто не победил. Но когда у входа в бухту карфагенские корабли сгрудились в кучу, пригодились тараны римлян, которые и разрушили почти всю эскадру.
Всю осень и зиму Эмилион строил стены вровень с карфагенскими и ринулся на штурм. Вначале атаковал район гавани Котон и захватил его. Но продвинуться дальше не смог. Его алчные воины кинулись грабить храм бога огня Решефа. Настоящая свалка была у статуи бога, покрытой золотыми пластинками. Командиры призывали к новой атаке. Но воины мечами, копьями, руками отдирали золото, обнажая уже бессильного бога. Пока тысячу золотых талантов не разделили, алчные римские воины в новую атаку не пошли. Сейчас и они понимали, что такой золотой Карфаген должен быть разрушен!
Впереди последний оплот Карфагена — гора Бирса, на которой был основан и построен этот город. Туда со всех сторон бежали люди. Со стороны рыночной площади к Бирсе поднимались три улицы, застроенные шестиэтажными домами. Каждый дом римляне брали штурмом. Захватывая один, он перебрасывали доски, лестницы на крышу другого и перебегали, продолжая атаку. Внизу же тоже шла сеча. Этаж за этажом, крыша за крышей, квартал за кварталом захватывались римлянами. Вот и сама Бирса. Эмилион приказал поджигать город, разрушать дома, расчищать проходы, до окончательного осуществления катоновского призыва оставалось уже немного.
Через три с половиной века греческий историограф Аппиан так опишет эту заключительную часть карфагенской драмы: " …огонь сжигал всё и перекидывался с дома на дом, а люди не постепенно разбирали здания, но, навалившись все разом, обрушивали их. От этого грохот ещё больше усиливался, и вместе с камнями вываливались и мёртвые, и живые, в большинстве старики, и женщины, и дети, которые прятались в укромных уголках дома; одни раненые, другие полуобожжённые, они испускали жуткие вопли, другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с каменьями и горящими балками, испытывали огромные страдания, ломая кости и разбиваясь насмерть. Но этим их мучения не кончались; сборщики камней, которые топорами, секирами и крючьями оттаскивали упавшее и расчищали дорогу для пробегавших солдат, одни — топорами и секирами, другие — остриями крючьев выбрасывали в ямы и мёртвых, и живых, таща их и переворачивая железом, как брёвна и камни. Люди, точно мусор, заполняли рвы. Одни из выбрасываемых падали на голову, их ноги, торчавшие из земли, ещё долго содрогались, другие падали вниз ногами, и их головы высовывались над землёй. Лошади на скаку разбивали им лица и черепа, не потому, что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней; трудности войны, уверенность в быстрой победе, быстрое продвижение войск, глашатаи и трубные сигналы, возбуждавшие всех, военные центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга — всё это делало всех из-за спешки безумными и равнодушными к тому, что они видели".
Шесть дней длилась кровавая оргия. Наконец, жрецы пришли к Эмилиону и просили сохранить жизнь тем, кто сдаётся и желает выйти из Бирсы. Более пятидесяти тысяч женщин и мужчин вышли из крепости, и тут же были взяты под стражу. Гаструбал на коленях просил у Эмилиона пощады. Его же жена зарезала на глазах консула своих детей и себя, воскликнув: "Как вы могли поверить Риму!"
Эмилион долго смотрел на пожарище и развалины города. Рядом с ним стоял Полибий, бывший руководитель Ахейского союза, позднее заложник и раб, ставший человеком, приближённым к Сципионам. Он-то и стал великим историографом Рима. Полибий услышал, как его покровитель и ученик Эмилион вспомнил стихи Гомера:
Будет некогда день, и погибнет священная Троя.
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама .
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Полибий.
— Все хорошо, — ответил Эмилион. — Но я боюсь, что когда-нибудь такую же весть принесут и о Риме.
…Несколько дней солдаты грабили город. Нагруженный золотом и серебром корабль принёс в Рим долгожданную весть. Там был восторг, на алтари легли жертвы, в городе устроены радостные игры. Карфаген по указанию Сената был разрушен и стёрт с лица земли. …Место, на котором он стоял, было запахано, проклято и никогда больше не заселялось.
БИЧ БОЖИЙ
Холодный взгляд Атиллы не утомлялся пламенем римских пожаров. Его безразличный взор скользил по морю огня над уже исчезающим бывшим Римом. Он не видел груды окровавленных людей, но ощущал запах горящих и разлагающихся тел, до его слуха долетали стоны и крики раненых, грохот разрушающихся зданий, шипение догорающих головешек на пожарище римских домов. Его слух ласкал треск распадающихся от пламени мраморных монументов и скульптур, домов. Там рухнул Юпитер, там разлетелась от удара варвара Юнона. Атилле было безразлично, сердится или не сердится на него Юпитер. Он не знал его, не молился ему, не отрицал его, потому что душе варвара римские боги были неизвестны. Истошные стоны об охранявшем столетия Рим Юпитере исходили от пленных. Их бог был повержен. Атилла молчал, он не знал поклонения, у него не было страха. Его не тревожило будущее. Не было и "вечного города", как называли ему Рим пленные. В лоскутном сознании варвара всплывала какая-то непонятная фраза, которую он слышал, готовясь к штурму Рима: "Карфаген должен быть разрушен".
— Что за Карфаген? — подумал он. Обернувшись к толпе пленных, он ткнул в стоявшего чуть в стороне в разорванной прожжённой багряной тунике римлянина и сказал греку-переводчику: "Спроси его, кто он и чем славен этот Карфаген, кто разрушил его?" Оборванный, в саже, в кровавых пятнах римский патриций пытался выглядеть не униженно и почти с вызовом выкрикнул: "Я был богатый, почти самый богатый в Риме, человек. А мои предки призывали разрушить этот могучий город Карфаген".
— Где теперь твоё богатство? — почти без насмешки спросил Атилла.
Римлянин картинно вознёс руки, показывая на небеса, на клубы дыма, возносящиеся вверх от города.
— Оно там!
— А твой город — не там ли, где Карфаген?
Римлянин молчал.
— Что сделали твои предки с карфагенянами?
— Те стали нашими рабами.
— Вот и ты будешь убирать мои испражнения, навоз моих лошадей. — усмехнулся гунн.
— Я же патриций, Атилла! Мой род древний!
— Я и дарую тебе жизнь, а ты будешь работать говночистом. А остальных зарубить.
— Поистине, ты бич божий, Атилла!
— Я не знаю вашего бога. Для гуннов нет выше правителя, чем я, Атилла. И я явился сюда из глубин земли, чтоб наказать вас за самонадеянность, гордыню и презрение к другим. И так будет с каждым племенем, мнящим себя великим, непобедимым и единственным в мире, и никакие моря, никакое оружие не спасёт их.
Атилла развернулся и поехал в сторону от Рима, растворяясь в дымных клубах и стонах вечного города.
РАЗРУШЕНИЮ — В ОТВЕТ РАЗРУШЕНИЕ
— Империя зла! — день за днём повторял слабеющий американский президент слова, в которые не очень верил, но которые должны были наполнить смыслом, страхом, образами, сравнениями журналисты, историки, философы, экстрасенсы, литераторы, политологи, психологи, маги — все, кому платила деньги могущественная страна и кто считал себя её частью, хотя на самом деле были её слугами и лакеями. Этими словами президент оправдывал противостояния и войны, диверсии и провокации против противника. Постепенно он и сам поверил в мистическую высоту слов и с их помощью наполнял средствами шпионские организации, подкупал агентов, организовывал противостояния. Гигантская машина государства работала на противостояние, сказанные слова приобретали материальную силу. В 20-е годы сработали слова противников его государства, его общества, его мироустройства. Сейчас сработало его слово. Империя доллара торжествовала.
Многие сравнивали магическую силу слов президента со знаменитым римским: "Карфаген должен быть разрушен". Но наступило крушение идеи Рима, погрязшего в грехах, тщеславии и высокомерии, отвергшего путь христианского добротолюбия.
* * *
Великие драмы и уроки предоставляет нам история… Но учится ли у неё человек?
Валерий Ганичев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
