Новость об уходе Эдуарда Боякова в Воронеже восприняли с удовлетворением.. Хотя еще недавно ничего не предвещало такой исход. Накануне с одним авторитетным активистом воронежского «Культурного фронта» говорили о судьбе здания бывшего воронежского Дома офицеров, отданного академии в полное распоряжение. И мой уважаемый собеседник уверял, что Эдуард Бояков и компания не посмеют изменить внешний вид красивого и любимого воронежцами здания. Что, мол, цветовое решение фасада памятника культуры и архитектуры (до революции в это здании размещалась Мариинская женская гимназия) охраняется государством… И я в очередной раз удивился нашей наивности. Мы, кажется, до сих пор не понимаем, что живем в условиях культурной оккупации. Культурную войну за привычный для нас облик города, за комфортную для нас культурную среду мы проиграли. Я готов был биться об заклад, что не пройдет и года, как красно-белый фасад здания Мариинской гимназии исчезнет.

Я был уверен, что промежуточное обновление Дома офицеров к празднику Победы с помощью депутата областного парламента, коммуниста Константина Ашифина – лишь промежуточный этап на пути к объявленному уже полному рефербишменту (реконструкции без изменения несущих конструкций здания). Здание действительно неминуемо приняло бы вид серого, унылого строения, что-то среднее между тюрьмой и складским терминалом, изображение которого уже было продемонстрировано в прессе и Интернете. По русской привычке мы, глядя на унылую картинку, просто не верим своим глазам. Не верим тому, что кто-то наберется наглости сделать то, что кажется нам преступлением против традиции и здравого смысла.

Кого-то убаюкали слова Боякова, что решения, предложенные московским архитектором Тамарой Мурадовой, «очень внимательные и деликатные». Но ведь она и сама ясно заявила в интервью воронежской прессе: «Мы минимально вторгаемся в здание – реконструируем внутренний дворик, сквер перед главным входом и меняем колористическое решение здания в целом». Так называемое минимальное вторжение уже зияет невозвратимой потерей зеленого пояса, окружавшего здание. Реконструкция сквера вылилась в варварскую вырубку 29 деревьев, выросших рядом с Домом офицеров. Причем вырубленные деревья цинично и издевательски официально признали усыхающими и больными.

И все сделано по воле цивилизаторов, с опорой на европейский опыт. Но в европейских городах каждое старое дерево берегут и по необходимости лечат. Даже сухие деревья, если на них есть птичьи гнезда, там не срубают. У нас же, по сути, человек со стороны вдруг увидел, что 16 голубых елей, по его мнению, будут лучше вписываться в его замыслы рефербишмента, и три десятка деревьев в самом центре города, вобравших в себя историю послевоенного Воронежа, послушная марионеточная городская администрация спилила одним махом.

Если еще кто-то сомневался, что кто-либо остановил бы Боякова и компанию в их решимости переформатировать привычное городское пространство, вспомните и судьбу скульптурной композиции «Муза» у входа в Академию искусств (молодая девушка, вылетающая из-за кулис в окружении голубей). Советский романтизм, русский праздничный стиль приводят в бешенство Боякова. А его подозрительная любовь к голубым елям, которые в массовом сознании ассоциируются с официальной архитектурой, с чем-то торжественно-официальным, обнаруживает высокое самомнение бывшего ректора академии искусств. По количеству голубых елей новая площадка руководимого Бояковым вуза могла бы конкурировать со зданиями областной администрации и областного парламента.

Правда, на пути триумфального бояковского рефербишмента Дома офицеров встала во весь рост мусорная проблема. Жильцы соседнего дома по адресу: улица Комиссаржевской, 1, члены товарищества собственников жилья «Красное», получили от директора ООО «Институт комплексного проектирования и градостроительства» А. Вахнера письмо с предложением объединить с Домом офицеров мусорные площадки, а также поменять мусорные контейнеры на контейнеры заглубленного типа. ТСЖ «Красное» Вахнеру отказало, в том числе на основании того, что присланные документы не содержат расчетов соответствия объема заглубленных контейнеров количеству мусора. Но самое главное: из присланных Вахнером чертежей члены ТОС «Красное» узнали подробности заявленной ранее реконструкции внутреннего дворика. Жильцы выяснили, что посреди их совместного с Мариинской гимназией двора пройдет забор, ограждающий памятник культуры. «В результате, – написали жильцы в жалобе на имя депутата Воронежской гордумы Галины Кудрявцевой, – так как двор имеет форму колодца, образуется теснота, которая создаст проблемы с обслуживанием дома и дворовой территории. Так, например, осенью 2012 года мы не смогли в нужном объеме произвести опиловку 60-летних аварийных деревьев, так как вышка требующейся высоты не смогла разместиться во дворе. По той же причине чистку кровли и удаление сосулек в зимний период осуществляют альпинисты, что дорого для нашего ТСЖ, 50% членов которого являются пенсионерами. Помимо того за забором предполагается размещение деревянного настила-сцены, что повлечет за собой шум и нарушение спокойствия жильцов, и так достаточно страдающих от праздничных мероприятий». К тому же для вывоза мусора из заглубленных контейнеров используются мусоровозы больших размеров. После установки забора возможности маневрирования таких машин под вопросом. В проекте нет места и для площадки под крупногабаритные отходы, хотя их с прилегающих домов накапливается много.

Был еще один щекотливый момент, ставший поперек бояковской реконструкции. В доме проживает семья потомственных моряков Кокуриных. Младший, Сергей Кокурин, – капитан-лейтенант, погиб на атомоходе «Курск». В память о нем отец его, тоже подводник, вместе с соседями организовал во дворе детскую площадку, посадил в память о сыне молодые деревца. «А теперь, – пишут жильцы дома, – получается, что площадку нужно убрать, деревца спилить и похоронить все патриотические чувства, которые старшее поколение хотело привить своим детям и внукам данным примером. Посреди площадки будет стоять контейнер для мусора, автомобили сотрудников и студентов академии». Из письма становится ясно, что проект реконструкции и внутреннего дворика изначально деспотично игнорировал все другие интересы, кроме интересов самого Боякова. И в том, что «самый успешный театральный менеджер России» и вообще самый-самый, бывший ректор Академии искусств не остановился бы ни перед чем, чтоб добиться своего, я лично ничуть не сомневаюсь. Посмотрите, в каких выражениях он радовался преображенному по его воле пространству. «Важно не только то, что мы покрасили стены и где-то поменяли сантехнику, – писал Бояков спустя полтора года с начала своего ректорства в академии. – Важно, что вахтеры на входе в общежитие перестали сидеть в страшных совковых выгородках-бункерах, важно, что они в стеклянном кубе, где много воздуха и света, где аккуратно написано «Елена Петровна» и нет трэша типа кипятильника или радио «Шансон». Важно, что в буфете нет страшных бутербродов с колбасой, а есть фалафель и брауни по сравнимым ценам».

Уверен, что если вы, зайдя в академию, захотели бы именно бутерброд, то ректор вынул бы совсем не театральный пистолет и заставил бы вас съесть фалафель и брауни! Хотя данные яства и звучат-то как-то противно, не по-русски. А уж потреблять их под голубыми елями, по-моему, верх пошлости вообще!

А если без шуток, то разве в процитированном пассаже не обнаружил Бояков себя тем самым «средним европейцем», который, по словам Константина Леонтьева (статья «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения»), «хочет крайнего однообразия, думая в оцепенении обрести блаженство». Когда выбор между бутербродом и фалафелем возводится на такую высоту и ему придают такое значение… Не говорит ли все это о буржуазной мелочности и непроходимой пошлости человека, делающего выбор?!

И в нашем случае, в современном контексте, не является ли Бояков орудием всемирной буржуазной глобализации? Ведь, как и при Леонтьеве, мы видим, как «Европа смешивается в действительности и упрощается в идеале». Правда, сегодняшние плоды европейского упрощения философа сильно бы удивили. Но заказчики одни и те же. Вы думаете, что Бояков старался для воронежцев, для жильцов соседнего с Мариинской гимназией дома? Кто главный его заказчик, он недвусмысленно сам объявил, представляя попечительский совет вуза. «Реальные люди, – написал он, – которые жертвуют реальные деньги, они такое делают не по указке, а по убеждениям! Они верят в нас. И я сделаю все, чтобы не облажаться перед воронежскими бизнесменами. Спасибо, Геннадий Чернушкин, Борис Нестеров, Анатолий Шмыгалев, Сергей Бородин! Особенно я горжусь тем, что в нашем попечительском совете появился москвич – Сергей Гордеев. Блестящий бизнесмен. Невероятный собеседник...» Напомню, что Гордеев – один из авторов и спонсоров с треском провалившейся так называемой пермской культурной революции, в которой кроме скандально известного Марата Гельмана принимал активное участие Эдуард Бояков. Он возглавил в 2009 году созданный им в Перми театр «Сцена-Молот», в постановках которого неискушенные зрители увидели открытую пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений. Впрочем, все постановки Боякова строятся по одному шаблону. Всегда провокация и «точно просчитанная смесь быта, мата и одиночества». Кстати, когда Бояков уже руководил театром «Практика» в Москве, один театральный журналист в интервью с ним поделился характерным наблюдением о зрителях театра. «Сюда приходят люди, – сказал он, – которых не встретишь ни в одном другом театре. Похоже, в театр они вообще не ходят». И если развивать мысль столичного журналиста, то выходит, что зрелище, которое предлагает Бояков, что-то вроде уличной драки, которая всегда привлекает внимание зевак. В театр Боякова идут не за катарсисом, а чтобы развеять буржуазную скуку. Как тут не вспомнить анекдот о местечковой свадьбе, на которую всегда, чтобы не умереть от скуки, приглашают забубенного русского Ваньку.

Но было бы опрометчиво помыслить культуртрегера Боякова лишь в роли шабесгоя, массовика-затейника для олигархов-нацменов. Все минувшие годы Эдуард Бояков действовал не столько по заказу олигархов, сколько от их имени и по поручению. Культурная оккупация под флагом постмодернизма имеет и мощную финансовую поддержку, и целую армию идейных исполнителей. «Моим проектам, – признался Бояков, – часто и много помогали разные люди. Мамут, Авен, Зимин, Казьмин, Чеглаков, Несис и многие другие. Я горжусь таковым, я знаю, что их поступки были искренними…»

Мамут, олигарх из списка журнала «Forbes», у которого оба родителя юристы, не случайно на первом месте. Напомним, что и звезда Боякова взошла на службе у одного из еврейских олигархов. В прошлом он не только глава управления PR и рекламы компании Михаила Ходорковского «Менатеп-Импекс», но и успешный бизнесмен, торговавший сырой нефтью. Бояков – не просто слуга у олигархов. Он и сам, воспринимающий «бизнес как часть духовной практики», соприроден им. Вспоминая лихие 90-е, Эдуард похвастался в журнале «Артхроника»: «Продавать сырую нефть – вот что было дико по-ковбойски! Мы были самыми настоящими раздолбаями. Но мы сделали такое, так как нами двигала пассионарная энергия. Я говорю сейчас не только про себя. Я говорю обо всем своем поколении, о тех, кто первые кооперативы открывал. Мы все, включая Авена, Фридмана, Ходорковского, заработали на собственном горбу множество физических и кармических болезней, но мы все-таки тогда вытащили страну, развернули ее».

Как они ее развернули, мы теперь знаем. Не дай Бог, еще развернут! Кстати, Бояков до самого последнего времени сильно переживал за своего коллегу по бизнесу и при удобном случае все твердил, что «в России так все плохо» даже с детским театром «потому, что у нас в тюрьме сидит Ходорковский». Но вот друга Мишу выпустили. И он по примеру своих предшественников уехал в Европу готовить очередную революцию. А Эдуард, поступив на госслужбу, как заправский патриот, стал поругивать либералов и твердо стоять за «Крым наш».

Но с олигархической тусовкой связей никогда не терял. На первом месте, конечно, Мамут, который, по глубокому убеждению Боякова, настолько же умен и тонок, насколько и богат.

Прослеживая их связь, напрашивается вопрос. Не является ли Бояков нанятым олигархами идеологом-менеджером, который с помощью искусства призван был оправдать их существование и переформатировать постсоветское культурное пространство?

Удачно заработав приличные деньги на продаже нефти, Бояков перед самым дефолтом целиком ушел в продюсирование различных артпроектов. И многим поначалу казалось, что Бояков – свободный художник. Но вскоре проступило его настоящее обличье, смычка с олигархами стала очевидной. В 2009 году учредители театрального фестиваля «Новая драма» Эдуард Бояков и Михаил Угаров, известный драматург и режиссер, «из-за непримиримых противоречий» объявили о закрытии фестиваля. Михаил Угаров позже пояснил, что он выступал за «демократическое направление» развития фестиваля, за привлечение молодежной, студенческой аудитории. Другая сторона, то есть Бояков, настаивала на том, что «надо уходить в коммерческое, очень модное искусство, где играют звезды и продают очень дорогие билеты».

Будучи худруком «Практики», Бояков, упорно отрицая свое родство с гламуром, настаивал, что и в «русском гламуре есть острие». «Острие есть и среди форбсовского списка, – утверждал он. – Мамут, Абрамович, Фридман, Авен – почему они к нам идут? Потому что видят, что мы про завтра».

Мамут, «самый чувствительный и образованный из нынешних», всегда у Эдуарда на первом месте. Мамут «ищет, делает «Стрелку», издательства покупает, советует друзьям». О «Стрелке» разговор впереди, но теперь становится ясно, что дело Ходорковского, в котором самое активное участие принимал Бояков, продолжил именно Мамут.

Напомним, что «Менатеп» выстраивалась как структура, которая, располагая большой степенью независимости от государства, одновременно имела самые серьезные рычаги влияния на него. Причем система была построена преимущественно через личностное влияние на госведомства. Многие высшие чиновники имели в «Менатепе» личные интересы. Чем и объяснялось то, что «Менатепу» до поры до времени в довольно сложных обстоятельствах удавалось выходить сухим из воды.

Ходорковский мечтал о «дивном новом мире», хотел создать «финансово-промышленную олигархию». С деятельным участием главного рекламщика Ходорковский намеревался сформировать некий клан из самых крупных своих клиентов, на счету которых не менее 5-10 млн долларов. Для них создали специальное управление, которое не только обслуживало счета, но и лоббировало их интересы в структурах власти. Еще немного, и государство стало бы плясать в руках такого клана, как кукла-марионетка на ниточках.

И если впоследствии творцы нового мира о своих планах не распространялись, такое не значит, что клан не создавался и что он не существует. Не исключено, что клан связан с масонством. Не случайно ведь Дом офицеров Бояков хотел перекрасить в серый цвет. Оказывается, средневековая Европа считала его масонским – право носить серые одежды имели только посвященные в высшие степени тайной ложи.

А вот вам свежий пример клановой солидарности. Выпускницу Московского архитектурного института Тамару Мурадову, чтобы оправдать ее появление в Воронеже, официальная пресса назвала «известным архитектором». Хотя за ее плечами, по сути, один успешный значимый проект. Но именно она была призвана к реконструкции Дома офицеров, потому что Мурадова и Бояков – люди одного круга, птенцы гнезда Мамутова.

Муратова – выпускница созданного на деньги Мамута Института медиа, дизайна и архитектуры «Стрелка». Он был основан в 2009 году «для изменения культурного ландшафта и физического облика российских городов». Его задачи вполне в духе заветов Ходорковского о новом мире: «развитие человеческого капитала, конструирование будущего, новый формат общественного пространства». В условиях, когда государство финансировало культуру из рук вон плохо, все проекты тандема Мамут-Бояков успешно продвигались не только благодаря деньгам и знаковым фигурам (Смехов, Филиппенко, Дапкунайте), но и потому, что в них участвуют отпрыски Швыдкого, Хазанова, Гребенщикова, Захарова… и даже фамилия Латушко встречается.

«Стрелка» – культовое «правильное место». Институт Мамута находится на Болотном острове, в непосредственной близости от Кремля. В довоенные годы там располагался Гребной клуб, занимавший стрелку острова. В 2004 году в бывших гаражах кондитерской фабрики «Красный Октябрь» был создан культурный центр «АРТ-Стрелка». Под одной крышей здесь находился десяток галерей, каждая из которых устраивала свои выставки. А потом стали «наводить порядок», и пришел инвестор Мамут. Повторилась история с «Новой драмой». В заметке «Финисаж Арт-Стрелки» Михаил Косолапов по случаю последнего в 2009 году коллективного вернисажа иронизировал: «Пустили холопов на пару лет порезвиться в заброшенные гаражи... И те возомнили о себе – назвались культурным центром. А того культурного центра Мамуту на один зубок. Медведь, а чижика съел. Вот теперь набегут ценциперы, архитекторы, дизайнеры и прочие арт-директоры и сделают, наконец, настоящий культурный центр. Будем туда от ближайшего религиозного центра через реку по мосту ходить и радоваться всем миром».

Бояков к тому времени сильно заматерел. Он открыто противопоставляет себя столичному театральному сообществу, заявляя: «Чтобы получить театр в Москве, нужно быть или бездарным, или семидесятилетним». По Москве ходили слухи, что он может возглавить департамент культуры мэрии. Бояков открывает «Политеатр» – новую площадку в Политехническом музее, но думает не о зрителях. Новатор, новый Дягилев пышет ненавистью к коллегам: «Самое страшное, что для упырей в старых театрах может произойти, – наш успех. И не только в театрах».

И тут не просто противостояние старого и нового. А война культур. Война национальной культуры с глобальной коалицией всеобщих ценностей. Суть ее довольно внятно изложил в своих последних интервью преемник Боякова – нынешний худрук «Практики», новомодный драматург Иван Вырыпаев. По его мнению, в стране «произошел раскол на большинство и меньшинство, и меньшинство оказалось самым активным, самым прогрессивным и самым думающим». Суть раскола – противостояние традиционализма и постмодернизма, которое есть не только в России: «Традиционализм – желание придерживаться хоть чего-то стабильного. Отсутствие духовной оси внутри человека заставляет цепляться за внешние атрибуты. Такую опору и выбивает постмодернизм: отношение к родине, религии, семье, сексу. Традиционалисты сражаются за святость указанных вещей, а постмодернисты настаивают на том, что единой реальности не существует, и у каждого она может быть своя»; «Проблема заключается в противодействии энергий постмодернизма, который хочет развалить старые ценности, и консерватизма, который себя сдерживает. Однако развал неизбежен, поскольку является частью общего процесса. Постмодернизм действительно с водой выплескивает и ребенка, но мы неизбежно должны пройти через такое».

Как говорится, откровеннее некуда. Мало того, прогрессивное меньшинство имеет непомерные амбиции. Вырыпаев всерьез считает, что Бояков («довольно лояльный по отношению к власти человек и одновременно лучший продюсер в России») может занять место министра культуры и «работать эффективно».

Но, увы, как верно заметил либеральный воронежский журналист, в «условиях обострения консерватизма на самом высоком уровне невозможны те реформы, которые планировал Эдуард». Мало кто заметил, что по итогам электронного голосования за новый состав общественного совета при департаменте культуры за Боякова подано всего десять голосов! А занявший первое место заслуженный художник России Евгений Щеглов получил 1249 голосов. Такое впечатление, что Боякова сдали как раз свои. Те, кто его пригласил в Воронеж и горячо поддерживал. И результат голосования – черная метка, смысл которой Эдуард понял правильно и попросил отставки. Консервативность Воронежа Бояков явно недооценил. Пора ему возвращаться под крыло к Мамуту.

Святослав Иванов (Воронеж)

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"