В последнее время людей, которые во время Великой Отечественной войны были детьми, называют детьми войны. Вместе с взрослыми им довелось пережить весь ужас военного времени. Но у миллионов мальчишек и девчонок было еще свое особое горе – сиротство. Многие лишились обоих родителей, но у большинства на фронте погибли отцы. Матери, солдатские вдовы растили своих сыновей и дочерей в одиночку и часто рассказывали им, какими хорошими, сильными, смелыми и добрыми были их отцы. И дети гордились своими папами-героями. Окружающие жалели сироток, помогали, чем могли.
Наряду с детьми войны существует особая категория детей. У них общая беда с детьми погибших фронтовиков – безотцовщина. Только они не могли гордиться своими отцами по той причине, что официально их просто не было. Рожденные в первые послевоенные годы вне брака, они считались незаконнорожденными. В «Свидетельствах о рождении» в графе «отец» стоит прочерк или написано одно имя, зачастую – «Иван».
Слово-то какое – «незаконнорожденные»! У войны свои законы! Мама моей подруги сказала: «А что нам было делать? Мы тела своих женихов собрали на окрестных буграх и похоронили в братской могиле».
Эта тема никогда не обсуждалась ни устно, ни на бумаге. Для одних она была позорной, для других больной, а для третьих просто не существовала. Мысль написать об этом у меня возникла после недавнего вечера встречи выпускников 1966 года, когда мы праздновали пятидесятилетие со дня окончания средней школы в своём родном селе.
Трое из нас возвращались домой, в город, на машине. Возраст и дальняя дорога располагали к откровенному разговору на всякие темы, в том числе и на те, которые раньше считались как бы запретными. И тут как-то осознали, что мы, все трое, росли без отцов. Правда, мне повезло – мама вышла замуж и меня «узаконили», когда мне было три-четыре года. У моих же спутников в документах в графе «отец» стояло «Иван». Стали вспоминать, кто у нас в селе ещё такой. Оказалось, много! Это в одном селе, а по всей стране!
Тема стоит того, чтобы о ней написать. Наши матери и «биологические отцы», за небольшим исключением, уже в «мире ином». Мы тоже скоро начнём уходить, да уже и уходим. Поэтому пусть прочитают те, кому это интересно – наши дети и внуки. Пусть не судят сурово своих бабушек и прабабушек. Я в своём рассказе изменяю имена, не называю село. Но если кто-нибудь узнает среди описанных героев себя или своих близких, уже не страшно. Отболело.
Я бы нас, так называемых «незаконнорожденных», назвала «детьми любви»!
После окончания войны, натерпевшись горя, познав страдания, боль и горечь утрат, люди стремились к радости, любви. Жажда любви переполняла как мужчин, так и женщин. Но мужчины оказались в выигрышном положении: их было значительно меньше, чем женщин. Поэтому несправедливо клеймить их позором, называть подлецами и развратниками. Наоборот, они дарили женщинам мгновения счастья и любви. В результате такой «незаконной любви» зарождались новые жизни. Для большинства женщин это было несчастьем. Их ждали все «прелести» матерей-одиночек в послевоенное время: материальные трудности, косые взгляды женщин из «благополучных семей», а, зачастую, и крепкое словцо в их адрес и адрес их детей.
В то время прерывание беременности в медицинских учреждениях было строго запрещено. Женщины пытались избавиться от нежелательного бремени своими способами: поднимали тяжести, пили всякую дрянь, до бессознательного состояния парились в горячих ваннах. Некоторые обращались к доморощенным хирургам. Были такие и у нас в селе, и в окрестных деревнях. Я знала одну «знахарку», которая помогала женщинам избавиться от нежелательного бремени с помощью вязальных спиц. В пожилом возрасте она усердно молилась Богу. Будем думать, что Бог милостив. Но никто не знает, сколько молодых женщин потеряло здоровье и даже жизнь в результате этих варварских процедур.
Большинство детей, все-таки, рождалось на белый свет, потому что мы были зачаты в любви и крепко цеплялись за жизнь. И мамы полюбили своих деток. Свою нерастраченную любовь они перенесли на своих сыночков и дочек. Все силы, душу, сердце они положили на то, чтобы дети не чувствовали себя ущербными, обиженными жизнью. В этом им, зачастую, помогали дедушки и бабушки. Низкий поклон им за это!
Хотя мои слова опоздали: некого благодарить!
Жили у нас в селе, как и везде, женщины, которые родили по два-три ребенка без мужей, притом от разных мужчин. Им было особенно тяжко. Отношение к этим женщинам было полупрезрительным, полуснисходительным.
Я, будучи в 7-ом или 8-ом классе, в разговоре с мамой про тётю Аню, которая жила недалеко от нас, спросила: «Мама, может быть, я чего-нибудь не понимаю, но можно ошибиться один раз и родить ребенка, но ведь у неё трое?» Мама улыбнулась и сказала: «Ты ещё многого не понимаешь, дочка». А ведь всё, действительно, с возрастом стало понятно, по крайней мере, теперь.
Я хорошо знаю две такие семьи. В них было трое и двое сыновей. Они выросли, стали опорой своим матерям в жизни, и в старости мамы были окружены заботой и вниманием своих сыновей и внуков.
Я взяла на себя смелость написать конкретные истории матерей и отцов. Здесь нет никакой выдумки, всё правда. И, конечно же, не вся правда! Я многого не знаю. А расспросить теперь некого.
Наше родное село
Наша малая родина – большое село, тогдаший районный центр, в войну было оккупировано фашистами. Оккупация длилась полгода. Линия фронта проходила по реке. Возвышенный обрывистый берег заняли немцы, затем итальянцы, на низменном равнинном берегу, заросшем лесами – наши. Я не буду описывать, какие ожесточенные бои здесь велись, сколько полегло бойцов. Скажу только, что окопы, которыми изрыты берега реки и окрестности села, сохранились до сих пор. Как и безымянные могилы. Благодаря поисковикам неучтённые полевые захоронения находят, проводятся перезахоронения останков солдат. На господствующей высоте за селом создан мемориальный комплекс. В парке есть братская могила. Люди со всей страны приезжают сюда поклониться памяти своих родных и близких.
Вот в таком месте жили наши матери и «биологические» отцы. Здесь родились и росли мы, послевоенные дети, дети любви.
Матери
Наталья
Это моя мама. Выпускной вечер праздновали в школе в 1942 году при занавешенных окнах. Немцы бомбили железнодорожную станцию, расположенную не так уж далеко от нашего села. Многие ребята на следующий день уходили на фронт. Большинство из них погибли, кое-кто остался жив. Был среди них один предатель. Служил фашистам. Сохранилась фотография мальчиков класса, в котором училась мама. Мы делали для школьного музея композицию по этой фотографии.
Немцы наступали. Оставаться в селе было нельзя: дедушка – коммунист, небольшой начальник в районе; мама и мой дядя – комсомольцы. Им грозила верная виселица. Дедушке удалось с последним транспортом отправить семью в эвакуацию. Сам он в составе группы, организованной райкомом партии, находился в лесу за рекой. В течение всего времени оккупации дедушка был разведчиком. В ночное время переправлялся через реку на оккупированную территорию, собирал нужные сведения и передавал их командованию частей Красной армии.
Мама с бабушкой, братом и двумя семьями односельчан эвакуировалась на Урал. Жилось там несладко. Наталья с двумя своими ровесницами по 12 часов в сутки работала штукатуром на стройке. Было холодно, голодно, приходилось испытывать недоброжелательное отношение некоторых местных жителей. Но это совсем другая история.
Из сводок Совинформбюро по радио узнали, что освобождено наше родное село. В военных сводках его назвали городом. Недолго думая, отправились домой. Хата чудом уцелела. А наутро пришли служащие НКВД и отправили маму с двумя её подругами в тюрьму. Им было предъявлено обвинение в дезертирстве с трудового фронта. Дедушке удалось передать указание: написать заявление о добровольной отправке их на место прежней эвакуации, чтобы «доблестным трудом искупить свою вину». Так они и сделали.
Теперь им на Урале жилось легче. Среднее образование позволяло работать на более лёгких работах (табельщиками, кладовщиками, учётчиками).
После Победы девушкам разрешили ехать домой. Местное начальство предлагало им остаться, не уезжать, обещали хорошую работу. Да и женихов там было достаточно. Но родина есть родина. Приехали в разрушенное село. Работали. А жизнь и молодость брали своё. Мама рассказывала, как на танцах в клубе в центре зала стояла горстка парней; кто в военной форме с орденами и медалями, кто в невзрачном сером одеянии, но у всех «грудь колесом» и нос «кверху». А по периметру зала толпились девушки. Редко кому удавалось потанцевать с парнем. Вальсировали друг с другом.
Мама моя была весёлая певунья и плясунья. Принимала активное участие в общественной и комсомольской жизни района. По вечерам и в выходные дни в составе агитбригады ездила с политинформациями и концертами по окрестным деревням и полевым станам.
Вот где-то там и нашёлся мой «биологический» отец. Фронтовик, небольшой начальник, приятной мужественной наружности. Я родилась летом 1949 года. Историю любви я не знаю. Мама хотела рассказать мне перед смертью, но я тогда ещё была не готова её слушать и слышать. Это было шестнадцать лет назад.
Мама вышла замуж, когда мне было три года. Мой отец, я считаю его своим настоящим отцом, дал мне свою фамилию и отчество. Было непросто, но он растил и воспитывал меня наравне со своей родной дочерью. О таких, как мой отец, надо бы написать отдельно и высказать благодарность за их, не побоюсь этого слова, гражданский подвиг.
У мамы, я считаю, жизнь сложилась не очень счастливо. Время от времени всплывало напоминание о её грехе молодости. Окружающие люди почему-то не могли забыть этого. И не понимали, что равнодушной или злой фразой делали очень больно и матери, и дочери. Муж умер рано. Рано настигли собственные болезни. Но до самой последней минуты своей жизни мама оставалась оптимисткой, часто шутила. Уже, будучи прикованной к постели, всё время повторяла: «Какой милый белый свет! Спеть бы с кем-нибудь украинскую песню!».
Маму часто навещала одна из её подруг, с которой они были в эвакуации на Урале. Вторая подруга родила в 1949 году без мужа мальчика. Мы учились с ним вместе до четвёртого класса. Затем они куда-то уехали. Я не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба.
Елизавета
Это мама моей подружки. Она закончила десятилетку в июне 1941 года. Парни из класса на следующий день уходили на фронт. Елизавета осталась в селе. Работала учётчицей в колхозе, пока не пришли немцы. Эвакуироваться не удалось. Пережила весь ужас обстрелов, бомбёжек, отступления наших войск и вступления в село фашистов. Пряталась по погребам, но спастись не удалось. Нашлась предательница, которая сдала всех комсомольцев, детей коммунистов и ответственных работников.
Елизавету вместе с односельчанами поместили в концентрационный лагерь, который немцы оборудовали на одном из степных хуторков. Не буду описывать все тяготы, которые пришлось пережить односельчанам-узникам. Долгих шесть месяцев длилось заточение. В декабре 1942 года пришло долгожданное освобождение.
Но вскоре радость освобожденных была омрачена вызовами в НКВД на допросы. Время непростое: искали затаившихся, завербованных фашистами предателей и врагов. Елизавете никакого обвинения предъявить не смогли. После Победы ей удалось уехать к родственнику в далёкий большой город. Уехала искать счастья. Но в городах с женихами была такая же ситуация, что и в сёлах, только всё было не так явно, на виду.
В 1949 году приехала домой беременная и вскоре родила девочку, которая потом всю её долгую жизнь была любимицей, светом в окошке. Да, моя подруга росла, окружённая любовью близких: дедушки, бабушки, дядей и тётей. Но как-то в подростковом возрасте она мне сказала: «Я не могу произнести слово «папа», я не знаю, какое оно на вкус. Даже написать не могу».
А Елизавета – интересная, по-своему красивая женщина, так и не нашла своего счастья, не вышла замуж. Хотя претенденты на её руку и сердце были. Полюбил её очень видный мужчина, как «с военного плаката», участник войны, орденоносец. Я его очень хорошо помню. Но он был женат, были дети. И непонятно, чего было больше от этой любви: счастья и радости или горечи.
Елизавета всю свою жизнь посвятила воспитанию дочери, внучек, правнучек. На досуге занималась вышиванием картин и ковров.
Умерла мама моей подруги недавно, в 2015 году. Перед смертью рассказала дочери о её отце, но теперь это было неважно и ненужно. В свидетельстве о рождении записано навсегда: «отец – Иван», хотя его звали иначе.
Я описала судьбы двух матерей, жизнь которых мне хорошо известна. У других женщин своя история, своя судьба, своя любовь. Одно у них общее: дети от послевоенной неузаконенной любви.
Отцы
Вернее сказать, «биологические» отцы. Они, рано или поздно, все поженились. А что, выбор невест богатый. Завели «законных» детей, растили их, любили, заботились о них. И, наверное, ни один не признал своих внебрачных деток, никто не помогал их матерям материально, не поддерживал морально. Может, и были исключения, но я таких примеров не знаю.
А вот один отец заслуживает особого внимания. Иван, настоящий Иван. Родился в 1927 году. С тринадцати лет работал в колхозе прицепщиком. На фронт его не взяли по молодости лет. А к окончанию войны Иван превратился в статного, красивого парня с весёлым, добрым характером. Какая же девушка устоит против такого! Тем более, при дефиците парней. И он развернулся во всю широту своей натуры в атмосфере женского внимания. Я знаю четверых его сыновей, родившихся вне брака в нашем селе. Думаю, что в окрестных сёлах и хуторках тоже были его дети. Иван работал шофёром, и расстояния в несколько километров для него не были препятствием. Но я тут ручаться не могу, не знаю. А его мальчики в нашем селе росли безотцовщиной. Один из них 1946 года рождения погиб, когда со своими товарищами пытался разобрать неразорвавшуюся гранату. Одному его другу оторвало обе ноги, другому одну ногу. Это ещё один частый ужас послевоенного времени.
Два других сына, 1947 года рождения, кстати, дни рождения у них разнились на один день, по полной программе хлебали все тяготы безотцовщины в послевоенное время. Я об этом ещё напишу. Но, забегая вперёд, скажу, что выросли они высокими, статными, умными. Трудное детство закалило ребят, поэтому они многого добились в жизни, как говорят «состоялись». Я их прекрасно знаю. А вот четвёртого сына знаю плохо: он родился позже. Но он тоже красивый, порядочный мужчина. Работает у нас в селе.
А Ивана всё-таки прибрала к рукам, женила на себе женщина старше его. Они долго прожили вместе до самой её смерти. Счастливый это был брак или нет, судить не берусь. В селе на эту тему говорили всякое. У них родились трое сыновей. Они росли в достатке и благополучии.
Иван уже в преклонном возрасте женился на женщине значительно моложе себя. И сейчас, хоть и совершенно слепой, живет обихоженный, окруженный вниманием и лаской своей супруги.
Вот такая жизненная история Ивана. Кто знает, был ли он счастлив? Была ли у него настоящая любовь? Ясно одно: женщины его любили. Я ни разу нигде не слышала в его адрес грубых слов и проклятий. Думаю, женщины были благодарны Ивану за короткие минуты тепла и счастья, за сыновей, которых он им подарил.
Дети
В послевоенные годы, несмотря на разруху и бедность, настроение у людей было оптимистичное, радостное. У меня сохранились старые фотографии, где сняты люди на митингах на площади или в парке во время празднования очередного Дня Победы. Какие светлые у всех лица, улыбающиеся!
А как умели отмечать праздники и веселиться в нашей семье! Собирались родственники и друзья, пели русские и украинские песни, плясали под баян. На баяне виртуозно играл мой дядя, брат мамы. На одной из фотографий запечатлены мои родные на опушке леса с майскими ландышами в руках. У женщин ландыши в волосах. Дядя растянул меха баяна, а моя мама с тётей лихо отплясывают – «руки в боки».
Трудиться тоже умели. Отдавались работе сполна. Вместе с мамами воспитывали нас бабушки, школа, улица, чудная природа нашей местности. Мы росли весёлыми, радостными, счастливыми.
Но у «детей любви», были моменты недоумения, обиды, горя. Нельзя сказать, что мы росли отверженными, кинутыми, но нас часто обижали. Причем, обижали не сверстники, а взрослые люди. Какие-нибудь тётеньки или дяденьки с ехидной усмешкой спрашивали: «Вася, Маруся, а где твой батько?» Пока были маленькими, отвечали: «Убили на фронте». А когда подросли, стали соображать, что отцов у нас просто нет. Потом родственники научили отвечать какой-нибудь глупой фразой, типа «На лугу собакам сено косит».
Всегда находились доброхоты, которые с той же улыбочкой сообщали, кто твой отец. Я считаю, это было подлостью с их стороны. Мне, например, моя двоюродная тётка сказала: «Отец тебе не родной. Он тебя удочерил. А твой настоящий отец Сергей Алексеевич!» Тогда мне было лет шесть-семь. Я бы, конечно, узнала правду, но позже. Возможно, это известие меньше бы ранило мою неокрепшую детскую душу.
А отцы были рядом. В селе круг общения довольно ограничен, и жизнь нас сталкивала очень часто. Например, мой «биологический» отец даже какое-то время преподавал у нас физкультуру во втором или третьем классе. Не знаю, что чувствовал он, да и не хочу знать! А мне кто-то из одноклассников тоже сказал: «Это ж твой батько». Я же чувствовала недоумение, неловкость. Позже, в подростковом возрасте и даже, будучи взрослой, при встрече с ним «лоб в лоб» гордо поднимала голову и молча проходила мимо! Хотя в селе положено здороваться со всеми.
У наших отцов рождались свои «законные» дети, наши единокровные братья и сестры. Я не знаю такого примера, чтобы «незаконнорожденные» и «законные» дети дружили и общались друг с другом. Слышала только однажды, как два сына одного отца, оба «сына любви», будучи в десятом классе приветствовали друг друга: «Здоров, родич!» Это был горький юмор. Понятие родная кровь просто для нас не существовало. Мы этого не чувствовали, не понимали, отвергали. У моего «биологического» отца было четверо своих законных детей. Жили мы довольно далеко друг от друга, учились они в младших классах, и пути наши пересекались редко. Я не интересовалась даже, как их зовут. И только недавно на кладбище случайно наткнулась на их семейный уголок. Там покоятся: дед, двое его детей и один внук. Ничего не дрогнуло в моём сердце. Не работает тут родная кровь! Это сейчас мы ахаем: «Ах, у внучка пальчики точь-в-точь как у дедушки, а у внучки нос как у прабабушки!».
Всё-таки тот факт, что мы незаконнорожденные, тянется за нами всю жизнь и время от времени напоминает о себе. Несколько раз за время своей замужней жизни я слышала от свёкра и свекрови шпильки в мой адрес о моём происхождении. И звучало это обидно, с подтекстом: «Ты не ровня нашему сыну!» Слава Богу, это было редко, и мы с мужем жили в городе, жили дружно. Жаль только, что он рано ушёл из жизни. Но есть двое детей и внуки. Детям тоже доложили, что дедушка со стороны мамы у них неродной, что бабушка Наташа согрешила в молодости. Дочь восприняла эту весть молча, а сын (ему было лет десять в это время) плакал и с осуждением повторял: «Вот она какая, наша бабушка!» Пришлось провести беседу, но что можно объяснить подростку. Позже, когда моя мама жила с нами и тяжело болела, мой сын ухаживал за ней: переносил на руках с места на место, переворачивал на кровати. Когда бабушка умерла, внук горько плакал, что не смог поехать хоронить её в наше родное село: он в этот день защищал дипломный проект в ВУЗе. В моей семье мы никогда не затрагивали тему «неродного отца и дедушки», и даже своим близким друзьям я никогда об этом не говорила. И только теперь всё это выплеснулось на бумагу.
Нас, послевоенных детей, было много, мы были рослые, красивые, умные. Особенно мальчики. Это потому, что рождались мы от любви как «законной», так и незаконной. И что удивительно, были очень правильные. Среди своих сверстников я никогда не слышала сквернословия, не видела драк и пьянок. Мы очень трепетно относились «к этому», понятия «секс» тогда не существовало. Любовь была чистая. Девочки были строгими, мальчики относились к ним по-рыцарски, стремились всегда защитить и оберегать их. Видно, опыт матерей оставил очень глубокий след в душе. Тут и школа, конечно, сыграла свою положительную роль. Учителя тогда работали не за деньги, а за совесть. Они от всей души сеяли в нас вечное, доброе, мудрое.
Молодой читатель ухмыльнётся и скажет: «Идеально всё было!» Нет, мы росли обычными школьниками: хулиганили по мелочам, убегали с уроков за речку на цветущий луг. Гоняли на велосипедах, а потом на мотоциклах по окрестным буграм и лесочкам. Танцевали до упаду на танцплощадке. Могли в праздник распить одну бутылку вина человек на десять-двенадцать, и были от этого гордые, довольные и немного испуганные.
После окончания школы мы практически все уехали из села продолжать учёбу, служить в армии, работать на заводах и стройках. Уехали и оставили своих матерей, зачастую, в одиночестве ждать наших редких весточек и ещё более редких приездов.
И мамы терпеливо ждали. Мало того, они всеми силами старались помочь нам в нашей нелегкой жизни. Таскали на почту неподъёмные посылки, отправляли денежные переводы, часто очень скромные.
И мы карабкались по жизни: учились и работали, жили в общежитиях и на съёмных квартирах. Было очень не просто, но мы справились, «состоялись в жизни». Не знаю никого, кто спился или сидел в тюрьме за преступление. Пользовались уважением окружающих, не сломались в лихие годы перестройки. Детям и внукам стараемся прививать правильное понимание основных жизненных принципов и человеческих ценностей.
Когда повзрослели, обзавелись семьями, то стали приезжать в отпуск к мамам, привозить внуков, иногда оставлять их на все лето. Но и в отпусках нам было некогда поговорить с мамами по душам. А им так нужно было наше внимание. И мамы всю свою любовь перенесли на внуков. Теперь я «очень взрослая» и знаю, чем отличается любовь к внукам от любви к детям. Внуки маленькие, я им нужна; дети взрослые – я им не очень нужна. Но сын или дочь они именно мои! Я их носила под сердцем, я в муках дала им жизнь. Хочется внимания и любви именно от детей. А нашим мамам особенно это было нужно. Ведь они жили, зачастую, безмужними.
Были и особые судьбы. Тетя Даша жила на нашей улице и одна растила двух сыновей. К тому же, старший из них больной. Обслуживать себя мог сам, но ходил и разговаривал плохо. Младший же сорвиголова. Хлебнула Дарья с ними лиха по полной программе. Стало легче, когда младший сын окончил военное лётное училище. Служил командиром вертолёта в части, которая располагалась километрах в 250-ти от нашего села. Маршруты полётов часто проходили совсем рядом с материнским домом, и тогда командир снижал вертолёт до минимально возможной высоты и сбрасывал на огород маме тщательно упакованный пакет с гостинцами. Соседки вздыхали: «Наконец-то Дашка дожила до счастливых дней! А сколько она с ними горя приняла!» Лётчики уходят на пенсию рано. Сын с семьей вернулся в материнский дом и живёт там до сих пор. Его мать и старший брат последние годы своей жизни провели в окружении родных людей.
Не все смогли в зрелом возрасте переехать жить в материнский дом, но мы заботились о своих матерях как могли и любили их. Хотя и не всегда осознавали это. А когда осознали, было уже поздно. В этом году в Рождественские дни у меня дома собралась небольшая компания земляков-ровесников. Была и моя подруга, «дочь любви», как и я.
Дело дошло до стихов. Прочитали стихотворение Евгения Евтушенко «Уходят наши матери». И мы, люди в возрасте, плакали как дети. Каждый вспоминал какую-то свою вину перед мамой и с горечью сознавал, что ничего уже исправить нельзя.
Знаю одного нашего «сына любви», у которого ещё жива мама. Она живёт с его сестрой в другом далёком городе. Позвони ей! Скажи ласковое слово! Ты сделаешь её счастливой. И сам меньше будешь мучиться осознанием своей вины, когда её не станет.
***
Пишу впервые такое откровенное «сочинение». Получилось, наверное, не очень складно, но от души. Если чью душу тронула – спасибо. Выплеснула на люди переживания, которые копятся на душе и в сердце! Вдруг станет чуток легче…
Ольга Кунахова (Воронежская область)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
