Исламская революция и проблемы модернизации традиционализма
Взгляд неравнодушного читателя
С конца 70-х годов XX века, когда тщательно отфильтрованные сведения о личности лидера исламской революции имама Хомейни стали проникать в советские средства массовой коммуникации, у рядового гражданина СССР могло сложиться впечатление, что речь идет не столько о революционере, сколько о реакционере, который стремится реставрировать у себя в стране едва ли не средневековые по своему содержанию религиозные устои, нравственные принципы и политические идеологемы. На ту пору традиционализм как сумма общественных устремлений был вовсе не в чести у нашей правящей идеологической элиты. Почти все старое традиционно трактовалось как отсталое, отжившее. Едва ли не любая попытка использовать в современной житейской практике “досоветский” нравственный и духовный опыт народов России бдительно пресекалась, тут же получая ярлык “идеализации”, “любования стариной”, “заигрывания с религией”, а то и “мракобесия”. Один из ведущих тогдашних идеологов правящей партии даже запустил в оборот изречение “мы рождены Октябрем”, означавшее, что гражданин СССР вообще свободен от всякого традиционного наследия, находящегося за демаркационной чертой революционного октября 1917 года.
Конечно, наивно было бы думать, что тогдашние здоровые силы в русском обществе пассивно смирялись с этой идеологией и практикой воинствующего нигилизма и атеизма. Именно поэтому в нашей оппозиционной среде сразу же, даже при минимуме достоверной информации, сложился притягательный образ духовного вождя иранского народа, образ национального лидера, мужественно поднявшего борьбу против засилья в Иране американизма и стоящего за ним сионизма. Этот живой и действенный опыт тем более был оценен в нашей оппозиционной среде, что уже тогда здесь вполне четко сознавалось губительное воздействие сионистского элемента на весь ход русской истории в XX веке.
И все-таки, по-настоящему образ аятоллы Хомейни стал раскрываться перед моими современниками лишь в последние несколько лет, когда на книжном рынке России появились произведения, посвященные жизни, духовной и политической деятельности вдохновителя Исламской революции, а также тексты его многочисленных речей, отрывки из религиозных трактатов, афоризмы. Назову в первую очередь наиболее значимые работы такие, как книга “Имам Хомейни” в серии “Вожди народов. XX век”, труд иранского автора Хамида Анасари “Имам Хомейни. Политическая борьба от рождения до кончины” и жизнеописание “Имам Хомейни”, принадлежащее перу Дмитрия Жукова, хорошо известного в России мастера биографического жанра, публициста, переводчика. (Все три книги изданы в Москве, благодаря подвижническим усилиям издательского дома “Палея”).
Конечно, стоит сожалеть о том, что такие книги становятся достоянием русского читателя лишь спустя более 35 лет после установления Исламского правления в Иране и лишь 25 лет спустя после кончины человека, которому они посвящены. Но, пожалуй, именно в последние годы эти книги и эти идеи стали особенно потребны. Ведь 35 лет назад мы еще в Советском Союзе не знали американизма во всей его разнузданной, грязной и давящей сути. Тогда, по крайней мере, официально, наша идеология еще противостояла “американскому злу”, напору «экономической скотины» (термин выдающегося сербского публициста Драгоша Калаича). Да и 35 лет назад моя страна еще не испытывала того унизительного состояния экономической и идеологической оккупации, до которого доведена в 90-е годы усилиями проамериканской правящей элиты России.
“Культура, созданная другими, - а это иностранцы всучивают свои планы нашему обществу в виде культуры, - является империалистической и паразитической культурой”, - говорит имам Хомейни, обращаясь к верующим мусульманам иракского города Эн-Наджаф в январе 1978 года. Но это он говорит и нам, испытывающим сегодня у себя дома в России страшный духовный урон от сатанинского внедрения американского кино, американской поп-музыки и поп-хореографии, американизированной одежды, американской третьесортной еды, американской детской игрушки.
“Режим вынимает деньги из карманов бедняков и ссыпает их в карманы богатых людей”, — говорит имам Хомейни в той же речи. И снова он говорит это нам, свидетелям чудовищного ограбления трудящихся народов России, санкционированного правящим режимом - покровителем кучки еврейских банкиров.
“Все вооруженные силы, — продолжает оратор, — контролируются одним человеком, который в свою очередь разлагает все. Как говорят, одно гнилое яблоко может испортить целую корзину”. И опять это сказано о нас и для нас. Замечательно, что мы можем расслышать это праведный голос, эти горькие упреки именно сегодня.
Но в громадном по объему духовном завещании аятоллы Хомейни было бы неблагоразумно останавливаться только на моментах политически злободневных, на советах и наблюдениях ситуативного плана. Уникальный опыт его лидерства заслуживает внимания и на уровне так называемых вечных вопросов. А к ним, безусловно, относится вопрос о месте и значении традиционализма в жизни современного общества.
Думаю, не будет преувеличением сказать: духовный опыт Исламской революции сегодня объективно является не только достоянием народа Ирана. Он уже приобрел всемирное звучание. Его осмысление, безусловно, плодотворно в условиях иных этнических и исторических реалий, в том числе, в рамках других религиозных систем и конфессий.
Одна из творческих доминант Исламской революции - возрождение принципов религиозного и национального традиционализма, решительная, глубокая актуализация этих принципов в обстановке противоборства с силами мирового нигилизма (сатанизма).
Отстаивание заветов великой духовной Традиции было постоянной заботой имама Хомейни в самые разные десятилетия его жизни. И гораздо более, чем заботой - смыслом и пафосом его проповеднической деятельности как у себя на родине, так и в эмиграции. Имам Хомейни вошел в историю народов мира как великий борец против безбожия, против любых циничных покушений на религиозный статус человека. Говоря об онтологических корнях этой борьбы, об ее перспективе, уходящей в глубокое прошлое, он выразился следующим образом: “С момента сотворения мира и по сей день существовали две партии: партия Бога и партия Дьявола, и дела их отличались друг от друга”. Почему особо задерживается внимание на этом высказывании? Во-первых, потому что в нем запечатлен вечный конфликт, постоянно передающаяся из века в век, из поколения в поколение ситуация непримиримой борьбы. И, во-вторых, потому что мысль выражена предельно современным способом, языком мыслителя XX века, свидетеля и участника политического противостояния. Религиозный постулат имам Хомейни закрепляет в словах, близких слуху своих современников и соратников. Можно сказать, что перед нами высказывание, в котором, как в капле воды, отражается вся идеология традиционализма в его современном актуальном облике. Мыслитель говорит, по сути, о ситуации вечной, неизменной, постоянно возобновляемой, то есть, наделенной всеми качествами традиции: передача, возобновление в иных исторических условиях, в несколько или сильно смещенных формах, пусть, на первый взгляд, и не вполне узнаваемых. Неузнаваемость традиционных начал мнима: к примеру, за современным обличием нигилистической агрессии в области культуры легко узнаются всегдашние повадки “партии Дьявола”.
Среди таких повадок одна из главных состоит в умении прельщать людей (в первую очередь молодых людей) всяческой новизной, дерзкими эффектами небывалых вещей и событий. Прелесть новизны, неповторимости призвана всячески импонировать молодежи именно в силу ее возрастных настроений и увлечений. Молодежи обещают жизнь в поистине небывалом мире, земной рай, блаженство вседостаточности и вседозволенности. “Телевизионные фильмы, сделанные на Западе или Востоке, - пишет имам Хомейни в своем “Завещании”, — сбивали молодых девушек и юношей с пути истинного, уводя их от привычного им уклада жизни и работы, форм производства и знаний к забвению своей индивидуальности и того, кто они есть, или к неприятию всего родного, своей страны, ее героической истории, традиции, культуры и ее бесценных памятников, многие из которых стараниями корыстных предателей оказывались в музеях и библиотеках Запада и Востока”.
Вот почему именно к молодежи, наиболее беззащитной в силу своей возрастной неопытности перед прелестями “партии Дьявола”, имам Хомейни обращается особенно часто - в лекциях, речах, на многих страницах “Завещания”: “С пеленок до смертного одра мы постоянно видим, что все, называемое на западный или восточный манер, считается очень хорошим, заслуживающим внимания, являющимся признаком цивилизованности и прогрессивности, а то, что выражено с использованием наших родных слов, - вышедшим из употребления, старым и упадническим. И даже наши дети, если у них иностранные имена, гордятся этим, а если у них национальные имена, то они уже не так высоко держат голову и считаются какими-то отсталыми и несовременными. Улицы, переулки, магазины, фирмы, аптеки, библиотеки имеют иноземные названия. Ткани и другие товары, хотя и произведены у нас в стране, должны называться как-то по- иностранному, чтобы они нравились людям и лучше покупались. Подражание иностранному: в одежде, манере поведения, общении и во всех сферах жизни является предметом гордости, чем-то заслуживающим уважения, проявления цивилизованности и прогресса, а национальные традиции и обычаи, напротив, рассматриваются как проявления несовременности, ретроградства и отсталости”.
Очень выразительны примеры, достойные массового тиражирования не только в Иране, но и в России, и в тех же Франции или Италии, также подверженных сильнейшему натиску американизма, в десятках иных стран мира на разных континентах. Мы видим, что богослов, многие свои религиозные трактаты посвятивший темам мистическим и онтологическим, не брезгует обращать подробное внимание на мусорные завалы повседневной жизни общества. Хомейни с небес своих богословских воззрений постоянно возвращается на грешную землю, и язык академических дефиниций быстро меняет на разговорный язык общедоступной публицистики. Тем самым он развеивает миф-карикатуру о надмирности сторонников традиционного умозрения: “...Утверждения о том, что ислам противостоит всему новому, точно также как и слова низложенного Мохаммеда Резы Пехлеви, что “они в нашу эру хотят путешествовать верхом на ослах”, есть ни что иное как глупые обвинения. Поскольку если под “проявлениями цивилизации” и “всем иным” понимаются новые открытия, изобретения и развитая промышленность, связанная с развитием и цивилизацией человечества, то ислам и другие монотеистические религии никогда не выступал против них и не будет выступать. Наоборот, в исламе и Коране поддерживается значение науки и промышленности. Однако если под цивилизацией, обновлением и переменами подразумевают (как об этом говорят некоторые профессиональные интеллектуалы) свободу отрицания всего, разврат, проституцию, гомосексуализм и тому подобное, то против всего этого выступают все религии, ученые и трезвомыслящие люди”. (“Завещание”).
По имаму Хомейни, Коран – источник и центр исламской традиции, основа традиционалистского мировоззрения, “божественный путеводитель”. Это - “книга движущегося человека, книга Адама”. Естественно, для “движущегося человека” Коран не может быть лишь источником движения, его отправной точкой. Это, одновременно, и цель пути, “книга, направляющая человека при переходе из этого мира в другой мир, до последнего этапа движения”.
Русскому читателю трудов аятоллы Хомейни, воспитанному в лоне христианской православной традиции, может показаться, что вождь Исламской революции, говоря о своей религии, слишком даже подчеркнуто придает исламу функцию, которая на русский слух не вполне вяжется с религией как таковой. Трактуя соотношение ислама и политики, имам Хомейни словно намеренно заостряет внимание на пронизанности ислама политической активностью. “Ислам - политическая религия”, - настаивает он. “Политическая деятельность является религиозной обязанностью мусульман”. “В исламе больше политических предписаний, чем религиозных”. И, наконец: “Клянусь Богом, что весь ислам - это политика”.
Между тем, как раз в этом вопросе “Ислам и политика”, может быть, с наибольшей отчетливостью проступают черты традиционализма Хомейни, возрождаемого в условиях предреволюционной борьбы с режимом национального предательства. Не случайно он подробно останавливается на этой проблеме и в “Завещании”: “...Изощренная группа врагов ислама считает, что религия стоит отдельно от управления государством и от политики. Следует сказать этим невеждам, что в Священном Коране и Сунне говорится больше о политике и управлении государством, нежели о других проблемах. И даже большая часть исламских заповедей, касающихся богослужения и поклонения Богу, имеет политический характер, и небрежение ими может принести многие беды”.
Конечно, здесь со всей очевидностью обозначена тема религиозного своеобразия ислама в ряду других мировых монотеистических религий. Политическая дерзость Хомейни в том, что он сумел опереться на это своеобразие, построить свою революционную стратегию на социальной мобильности ислама, на сравнительно легком подключении своих религиозных соратников и верующего народа в контекст политической борьбы.
Знакомство с иранским типом обновленного традиционализма позволяет прислушаться к достаточно многочисленным высказываниям имама Хомейни в адрес тогдашнего СССР и его руководителей (письмо к Михаилу Горбачеву), а также к его суждениям о христианстве. Что касается беспощадной критики идеологии СССР как сугубо атеистической, ставящей перед человеком и обществом самые узкие материалистические установки, тут все ясно, и вряд ли кто решится в современной России сказать, что Хомейни был не прав.
Когда же речь заходит у него об аполитичности христианства, тут открывается поле для диалога, смысл которого, возможно, окажется небезынтересен и для духовных наследников аятоллы Хомейни в Иране.
Судя по переведенным на русский язык текстам, у вождя Исламской революции не было ни времени, ни специальных историко-богословских намерений для дифференцированного анализа проблемы “Христианство и политика”. А такой анализ дал бы картину существенных конфессиональных различий в социальной практике православия, а с другой стороны католицизма и протестантизма. По крайней мере, в русской православной публицистике эти различия обстоятельно обсуждались уже в XIX веке в трудах славянофилов А. Хомякова, Ю. Самарина, а в XX веке в книге И. Ильина “Противление злу силой”; а уже после кончины имама Хомейни - в книгах митрополита Санкт- Петербургского и Ладожского Иоанна.
“Христиане не должны представлять себе ислам похожим на христианство или мечеть похожей на церковь. Когда намаз совершается в мечети, то там распределяются обязанности, решаются вопросы войны, планируется управление страной, - говорит имам Хомейни и еще раз настаивает: “Мечеть не похожа не церковь”.
Но нельзя сказать и о православной церкви, что она была веками изолирована от социальной практики общества. Об этом говорит общественная активность таких разных деятелей русской церкви как митрополит Илларион (XI в.), епископ Серапион (XIII в.), митрополит Алексий и митрополит Киприан (XIV в.), преподобный Сергий Радонежский (XIV в.), митрополит Федор Колычев (XVI в.), патриархи Филарет и Ермоген (XVII в.), благоверный Иоанн Кронштадтский, патриарх Тихон (XX в.). Об этом свидетельствуют голоса сотен мучеников-служителей церкви, проливших кровь за православие в десятилетия атеистических гонений при советской власти. Да и мыслимо ли православному человеку, даже если он живет в монастырской келье, быть вне политики, быть в стороне от болей и бед своего народа?
Другое дело, что непосредственное участие религиозных деятелей в политике России, за некоторыми исключениями, не выражалось так прямо, как это увидел мир на примере Исламской революции, возглавляемой духовным лицом, любимцем всего народа. Да, еще раз прав имам Хомейни: “Мечеть не похожа на церковь”. Но ведь не зря же Иисус Христос, столь почитаемый великим сыном Ирана, говорит: “В доме Отца моего обителей много”.
По крайней мере, знакомство с суждениями имама Хомейни о христианстве убеждает: диалог не только возможен, но и насущен. Но он необходим не в плане иллюзорных и двусмысленных экуменических “братаний”, а на почве общего противостояния “партии Дьявола”, на почве общего служения великим религиозным и национальным традициям.
Мир традиции в понимании имама Хомейни не есть сумма религиозных догматов, национальных преданий и обрядов, бытовых предписаний и привычек. Мир традиции всеобъемлющ, принцип верности и духовности исходит не от человека, но от самого Бога, дарующего человеку вечные блага духовного совершенствования. Традиция божественна по природе своей, мир держится ею.
И потому покушение на традицию, попытки исказить ее, унизить, упразднить из человеческой жизни, из жизни природы могут привести и уже приводят к страшным мировым катаклизмам, к упразднению самого бытия на нашей планете. Имам Хомейни безошибочно определил в своем учении, откуда исходят вопросы мирового зла, как должно противостоять заразе безбожного нигилизма. В этом жизненность и всемирное значение заветов аятоллы Хомейни.
2000 г.
* Альманах "Ближневосточная командировка", М.: 2000, с. 116-118.
Юрий Лощиц
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
