Автопортрет он задумал написать в подражание Рембрандту. Гениального нидерландца с Рейна он считал своим учителем. Не по манере письма, а по философии бытия. С Рембрандтом у него, несмотря на то, что их разделяли многие столетия, были личностные отношения. Если бы они жили в одно время и умели дружить, то были бы друзьями. Портрет получился. Та же, что и у великого художника, мягкость мазка, та же цветовая палитра – бежево-коричнево-золотистая – с ненавязчивыми яркими пятнами, та же углубленность образа и скрытый внутренний смысл в облике. Так он вообще не писал. В основном его акварели – это рассказ о церквях и природе родной Украины. Какая же здесь чистая и прозрачная палитра! Если зелень весной, то это такая свежая и нежная зелень, какая бывает только в теплые майские дни после дождя. И на фоне этой свежести яркой белизной сияет березовая кора. Если осень, то это неяркое золото листвы, прозрачность уже оголенных веток, такая трепетная пора, когда начинает замирать природа и видны ее последние вздохи перед долгим и глубоким зимним сном.
Среди людей он, как истинный художник, чувствовал себя одиноким. Эта тема, тема одиночества в толпе, так образно воплотилась в возвышающейся въездной башне замка Любарта на одной из его акварелей. Она, одна-одинешенька, стоит в зимнем мареве, а рядом ничего. Хотя тот, кто знает это место, видит совсем другую картину: стена, строения деревья. А у него вот так, по его видению, по его внутреннему ощущению. Работа эта притягивает своим жемчужно - серым колоритом, мягким мерцанием света, какой-то ведомой только автору тайной. Но нет в ней безнадежности: за башней, там, далеко, чудится дивное сияние, там портал в другой мир, мир духовности и гармонии. Этот вход в иной мир открывается и в чистом сиянии вокруг креста на куполе Андреевской церкви в Киеве. И уже понятно, что нет в мире одиночества для того, кто вручает себя Божьему промыслу. Свет надежды и радости он видит только в таком единении.
Его любимый сюжет – церкви. Храмы Волыни, храмы Киева. Какое богатство красок, какое радостное мироощущение, какая чистота и возвышенность образов. В действительности и церкви, и местность вокруг выглядят по-другому. Но он пишет так, как чувствует, видит так, как не видит никто другой. Вот почему даже хорошо знакомые зрителю места кажутся совсем другими. Есть что-то сказочное в его акварелях: не наш мир, а тридевятое царство с его россыпью драгоценных каменьев, с яркими перьями жар-птицы и такой непохожей на нашу действительность жизнью. Это не значит, что его работы – просто картинки с примитивной красивостью. За яркими мазками и гармонией колеров просматривается внутреннее неприятие художником изуродованного человеком мира, пошлости, тривиальности окружения. У него очень высокие требования и к себе (в первую очередь), и к близким, и к той жизни, в которой он жил.
Таким предстает в своих работах замечательный художник и архитектор Василий Кузьмич Маловица (1930 – 2014). Все это поведала о нем выставка его работ в Луцком Доме культуры, устроенная его детьми в память об отце в год его несостоявшегося 85-летия.
Биографическая справка:
Маловица Василий Кузьмич (28.10.30 — 18.02.14.) родился в с. Саксагань Пятихатского р-на Днепропетровской области. В 1950 — 1956 гг. учился в Киевском художественном институте, после окончания которого был направлен на работу в г. Луцк. Работал старшим архитектором в Волынском областном отделе по делам строительства, а потом в Волынском филиале Гипрограда. Автор проектов учебно-реабилитационного центра (бывшая школа №8, 1962 г.) кинотеатров «Змина» (1963 г.) и «Проминь» (1965 г.), гимназии №4, Дворца ученической молодежи, здания исторического факультета ВНУ им. Леси Украинки, десятка зданий различного типа в городах Волынской обл., главный архитектор 33-го микрорайона.
Небольшой город жил в ожидании открытия нового кинотеатра. Люди бросали взоры на поднявшееся за забором здание. В нем было нечто новое, необычное для провинции. Казалось, мысль архитектора, задумавшего его, стремилась не столько ввысь, сколько вширь — чувствовалось желание охватить все, показать все — весь замечательный привольный мир. Конечно же, душа художника, родившегося на Днепропетровщине, была полна чувства простора и раздолья. Хотелось больше света — отсюда полностью застекленный фасад, хотелось свободного пространства — фойе получилось как бы парящим над землей, а стены его, казалось, стремились в бесконечность, хотелось современности, простоты линий — этого знака эпохи — и вот легкая лестница, ведущая к главному входу, не обремененная лишними деталями. Да и во всей постройке вообще нет архитектурных излишеств. И как же хорошо она вписалась в городское пространство, как хорошо она смотрелась в контексте пересекающихся улиц и парка Славы! (В прошлом году город начал реконструкцию здания, кстати, даже не посоветовавшись с человеком, создавшим его почти 50 лет назад). Вот таким получилось его очередное творение — кинотеатр «Проминь», комфортный, светлый, совсем новый в профессиональном решении. Неизвестно, был ли доволен создатель своим творением, но то, что лучанам оно пришлось по душе, это точно. Кинотеатр стал и концертным залом и местом проведения различных мероприятий и встреч. Конечно, и до того в городе были построены здания по его проектам, появятся они и после того. Но, как представляется, именно «Проминь» стал мечтой и ее воплощением художника-архитектора. Проектировать здания в городе со старинной историей очень сложно. Ему не хотелось работать в духе псевдостарины, это претило его вкусу истинного художника, а творить новое по соседству с остатками древнего оказалось непросто. Но он творил. И это было для того времени органичным и стильным.
В том, что он был художником, трудно сомневаться. Да и как иначе. Ведь он мечтал стать живописцем, стремился к этому, будучи еще простым рабочим пареньком из Ейска, рисовал так, что его приняли в Киевский художественный институт. И главными учителями его стали Иван Красный и сама Татьяна Яблонская. Несмотря на то, что он учился на факультете архитектуры, его студенческие художественные работы считались лучшими и не раз выставлялись среди самых значительных работ вуза. Его акварели экспонировались на выставках и были обозначены в известных в художественном мире каталогах. Когда смотришь на его акварели, появляется ощущение радости бытия — вот они чудные краски, светлая палитра, чистый воздух, хрустальный звон Вселенной. Это присутствие Бога одухотворяет, казалось бы, обыденные, но вовсе непростые вещи. Свежесть воздуха, яркость солнечного луча, насыщенность колеров в деталях — весь этот чудный Божий мир живет и дышит под его кистью. Виды церквей и церковные купола в «Церковной горке», «Церквях Киева», «Старом городе», «Замке» и других этюдах передают его особое видение того, что в не такие уж далекие времена было под запретом, а особенно для человека, занимавшего важный пост в городе. Он, безусловно, был верующим человеком. Он молился, но своей молитвой, и об этом знают его близкие. И как в этом случае не вспомнить известную православную притчу о трёх простых необразованных пустынниках, живших на одном острове. У них была только икона трех святителей и молились они простою молитвою: «Трое вас и трое нас, помилуйте нас». Как-то приехал на остров человек и стал их учить настоящей молитве, а научив, отправился на своем корабле далее. Но вскоре заметил, что учившиеся у него молитве старцы бегут за кораблем по водам и кричат: «Остановись, мы молитву твою забыли!» Человек был так изумлен, увидев их ходящими по водам, что сказал: «Молитесь, как молились». Старцы вернулись и остались при своей молитве.
Он тоже молился сердцем. Его сосредоточенность в себе, его собранность и внешняя суровость были отражением глубокой внутренней борьбы — борьбы между строгостью и четкостью архитектурный линий и импрессионистским мироощущением живописца. Поэтому он не любил называться архитектором, внутренне он чувствовал себя больше художником. Хотя, как архитектор, он выстроил по вполне определенному плану свою жизнь и жизнь своей семьи и свои взаимоотношения с детьми. Как архитектор он четко определил, что хорошо, что плохо, как должно быть и как не должно быть. И когда в жизни замечал несоответствие, страдал, как всякий человек, любящий порядок. Но в душе, как художник, он ощущал и замечал все полутона, все драматические переходы от воображаемого к реальному. И тоже страдал. От того, что строители выкопали и выбросили любовно посаженные им деревья возле дома, просто так, от невнимания и неуважения к живой природе. Страдал от того, что на глазах рушатся постройки, появляются колдобины и ямы на дорогах даже в центре города. От того, что ветшает и превращается в пыль так любимая им старая часть города, а на месте уничтоженной старины появляется новодел с коммерческим направлением. Он всё замечал вокруг. Обострённым чувством, внутренним нервом, особенно в последние годы, когда ушла в мир иной любимая жена. Скорее всего, тосковал по ней и по утраченным возможностям. Много гулял и любил бывать наедине с природой, пусть даже и не в лесу, и не у тихого озера, а в городском парке. Его подтянутую, прямую фигуру довольно часто можно было увидеть на аллеях. О чем думал он, совершая в одиночестве свои прогулки? Трудно сказать, ибо он не делился ни с кем своими мыслями и переживаниями и никогда не вел праздных бесед. Он нес бремя художника. А это, как известно, тяжелая ноша.
Алла Мардиева
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
