Кто даже не живёт в глубинке, бывает там наездами, тот знает и видит: наши хутора и сёла умирают на глазах. Раньше и улочки не были пустынными. Каждый вечер в клубе собиралась молодёжь. И песни пели. С хорошим настроением работали. Сейчас колхозы и совхозы разорились. Поля и фермы опустели. Молодые уезжают в город, некоторые и старших с собой забирают.
В воронежское Дальнее Стояново Каменского района редко заглядывают гости, здесь-то всего осталось лишь несколько дворов.
Бреду по затравевшей тропинке к небольшому кирпичному домику. На крыше связь с цивилизацией – телеантенная тарелка, по двору разгуливает рыжий кот Яндекс. Возле сарая сидит хозяин, покуривая сигарету, весело улыбается: «Здравствуй, Катюшка».
Семью Меркуловых я знаю не так давно. Но уже с первой встречи поняла, что они – люди добрые, гостеприимные.
Молчаливую от смущения меня пригласили в дом.
– Дождик начинается, проходите в комнату с Андреем, – сказал, махнув рукой сыну, Сергей Викторович. – Я сейчас приду.
По незнанию, как начать разговор, предоставила эту возможность Андрею.
– Отец, расскажи Катерине, как жилось в колхозе, а как сейчас.
– Что вам сказать. В колхозе было лучше. Для крестьянина всегда находилась нужная работа, зарплата неплохая у каждого. Работать приходилось много. Как и везде были и трудяги, их большинство. Находились и лентяи, норовили в холодке отлежаться.
Когда колхоза не стало, каждый односельчанин получил свой пай – земельный и имущественный. Появилось у нас в Каменском районе тогда до сорока крестьянских фермерских хозяйств. Сейчас их осталось где-то пятнадцать. Конечно, в каждом трудились сообща, как в маленьком колхозе. Отдавали свои паи фермеру, на него и работали. Потом начались и там твориться несправедливости. Решил забрать свои паи и заниматься хозяйством сам.
Просто так мне никто ничего возвращать не хотел, поэтому пришлось «делиться» через суд. Добился правды. Стал пшеницу, ячмень да подсолнечник растить.
А с каждым годом всё хуже и хуже становится: на удобрения средств не хватает, дорожает машинное масло, солярка, запчасти уже вообще «золотыми» стали. Вот когда я начинал работать, взял бензовоз солярки (5 тонн700 килограммов), как сейчас помню, за 2тысячи 222 рубля. Нынче одна тонна топлива стоит 30 тысяч рублей. А пшеница наша незначительно дорожает, потому что хлеб на прилавке должен быть доступным всем.
– Какая у вас сейчас техника в работе?
– Трактор «Беларусь» МТЗ-80, гусеничный ДТ–75 и комбайн «Нива» двадцатидвухлетней давности. Есть ещё культиватор, сеялки для зерновых и для бобовых. Всё уже давно разваливается. Латаю, клепаю – сезон держится. Представь, у комбайна по техническим условиям срок эксплуатации – восемь лет, и то – четыре года он молотит зерно, а следующие четыре годен только косить пшеницу в валки. Мою «Ниву» можно уже в музей выставлять – все сроки отработала по третьему кругу.
– А правительство как-то поддерживает крестьянина?
– Поддержку нам дают, да только мы её не берём. Чтобы получить какие-то копейки, нам дороже обойдётся оформление документов. Ведь нужно открыть счёт в банке, застраховать хотя бы одно поле, вызвать специалистов, которые бы оценили плодородие почвы. За всё это ты заплатишь сорок тысяч рублей, а получишь пять. И зачем мне такая поддержка?
Посетовал Сергей Викторович и на то, что свиней из-за африканской чумы запрещают держать.
– Выращивали мы зерно, да соседям продавали на корм поросятам. Сейчас и продать некому будет.
– А помощники у вас есть?
– С помощниками тоже беда, ушли со своими земельными паями. Было у меня раньше127 гектаровпашни, а сейчас осталось40 гектаров. Сложно одному управляться. Жена, Антонина Ивановна, в молодости зерно на току разгружать, перелопачивать, веять помогала. Сейчас она только по дому хозяйничает, щи да кашу готовит. Нужны рабочие, которых в деревне нет.
– Андрей ведь вам помогает?
– А как же! В поле, положим, машина сломалась, – сразу звоню Андрею. С двенадцати лет он на тракторе уже возил зерно. Помню, нужно было тащить трактор, чтоб с буксира завести, посадил я его, малыша, в кабинку, показал, что куда нажимать, а сам боюсь. Так он меня не подвёл, хорошо отбуксировал, остановился, даже трактор не заглох.
– Есть ли какие у крестьянина надежды на завтра хоть чуток посветлей?
– Перспектив никаких. Была бы работа через дорогу – пошёл бы, не раздумывая. А так… Как сказал у нас один мужичок: «Купить бы фанэры, зробыть еэроплан да улететь бы далеко-далеко».
Село Дальнее Стояново.
Если тракторист улыбается
Всё, как в известной песне любимого на селе Игоря Растеряева. «Далеко от больших городов» дорожный указатель «Тимирязево». Как здесь говорят: «Тамочки поворот налево, увидишь здание двухэтажное акционерного общества имени Тимирязева, тамочки ще корова модна на картинке». По ступенькам на второй этаж и уже направо – директорский кабинет Евгения Ивановича Рогозина, авторитетного руководителя на селе в Каменском районе. Он-то и познакомил меня пока заглазно с опытным трактористом Иваном Николаевичем Гойкаловым. Сказал: «Заслуженный механизатор, вручена ему недавно Почётная грамота Министерства сельского хозяйства Российской Федерации. Неоднократно его награждали грамотами акционерного общества имени Тимирязева и Каменской районной администрации. В селе его уважают и ценят как человека работящего, мастера своего дела».
Выделили нам внедорожник «Ниву» и экскурсовода. «Чтоб не затерялась в каменских просторах». Едем буераками по ухабистому просёлку в сторону села Сончино. Не сразу нашли тракториста. Не один раз останавливали легковушку и прислушивались – где гудит в поле техника.
Не успела и рта раскрыть, как меня, студентку, уже представили «корреспондентом из областной газеты». Покраснела. Благо, никто не заметил.
– Так, Николаич, бегом фотографироваться! Ну и шо, шо в рабочей одежде! Тебя ж не на гулянке снимают! – шутя приказывала экономист Алла Петровна.
Гойкалов сразу объяснился:
– Пятнадцать минут на все расспросы, у крестьянина час, какой год кормит.
Иван Николаевич – потомственный механизатор. Его отец Николай Михайлович растил лучшую в колхозе сахарную свёклу. В молодости младший Гойкалов, как он сам сказал, «жил на городских харчах». Освоил профессии токаря и сварщика. Трудился в Воронеже на тепловозоремонтном заводе имени Дзержинского. «Родовые гены взяли своё». В конце восьмидесятых годов вернулся в село родимое. Учился у отца и стал мастером в свекловодстве. Технику доверили по тому времени неплохую – трактор, сеялку, культиватор и комбайн. Гойкаловские поля в любую пору – на загляденье. С весны радовали свекольными рядками – ровными, как гитарные струны. К осени расстилаются изумрудным ковром. Урожаи отменные.
Вдруг свекла стала малоприбыльной культурой, когда сахарные заводы стали не успевать перерабатывать «сладкие корни». Механизатора перебросили на кормовой «фронт». Траву на сено косил, прессовал его в тюки, укладывал в стога. Как и прежде, растил «королеву» – кукурузу. Отечественная техника не подводила. Надёжный белорусский трактор и ростовский силосоуборочный комбайн «Дон-680» служили верно.
И вот Ивану Николаевичу вверили дорогущую «иномарку» – мощный трактор-пахарь. Судя по взрыхлённому полю, «богатырь» с прицепом – глубоким рыхлителем-лущильником – подчиняется умелому хозяину. Пашня – что грядка. Именно такая качественная обработка почвы, как подсказали мне, позволяет при любой погоде получать высокие пшеничные урожаи до сорока центнеров зерна с гектара.
Гойкалов рассказал о новой машине:
– Производительность у трактора высокая – это главное его достоинство. И сделан для человека. Управлять легко – руль с гидроусилителем. Приборы помогают подобрать самый выгодный рабочий режим. В поле жара, пекло, а в кабине прохлада. Кондиционер хороший, аж носом шмыгаю. Герметичность на высшем уровне. Гула моторного не слышно. Воздух чистый, ни пылинки. Радиоприёмник музыкой поднимает настроение. Под ногами дорожки ковровые. Дом на колёсах.
Хотелось, чтобы в нашей стране выпускалась бы схожая и дешевле сельскохозяйственная техника. И побыстрее.
Напомнила Ивану Николаевичу строки из песни Растеряева:
И пошёл зябь пахать,
молотить ячмень,
Будет долгим, долгим, долгим
ваш рабочий день!
– В шесть тридцать я уже в тракторном отряде. В семь утра – в полевой загонке. Кормят хорошо – привозят обед и ужин. И пока солнышко светит, работаю в полную силу, но без устали. Не до седьмого пота. Трактором, уже говорил, управлять удобно. Вечером заезжают, забирают меня, а техника здесь ночевать остается под приглядом.
– Дома ещё хозяйство ждёт?
– Нет. Ждёт жена Татьяна Васильевна, она у меня оператором холодильных установок на ферме работает… Во дворе лишь куры, собака да кот. И больше ничего не держим. В этом нет нужды. Зарплаты и так на всё необходимое хватает. Из техники своей – легковушка.
– А свободное время бывает?
– Когда дождь хороший пройдёт. А дожди у нас редки. Давно на рыбалку собираюсь выбраться. Да всё некогда рыбу ловить. Пока зябь допашу, и пруд высохнет!
Пригласил Иван Николаевич меня в гости на пироги и чай. Уезжая, поглядела ещё раз на хваленый трактор. Техника, как техника. Главное, что человек улыбается. Значит, трактористу хорошо.
Посёлок Тимирязево.
У иконы помолюсь
Редко хожу в церковь…
Ноябрь устилает дорожки листвой. А я в мае во Всенощную на Пасху стояла со свечкой под меловыми сводами пещерного Спасского храма в Костомаровском женском монастыре. В июне перед экзаменами бегала с просьбами о помощи. А ведь моя бабушка, пока была жива, всегда говорила, что нужно, нужно верить в Господа. Он поможет и спасти душу, и сохранить её в чистоте.
В красном углу бабушкиного дубового домика, старенького, как и она сама, всегда стояли казавшиеся мне древними иконы. Когда я притронулась к одной из них, лик Казанской Божьей Матери остался у меня в руках, а ветхая деревянная рамка рассыпалась на мелкие щепочки. Как-то неправильно было бы оставить святую намоленную иконку без «одежды», поэтому отец сделал для неё новую рамку-оклад.
На момент переселения образа Спасительницы всех молящихся и заблуждающихся на пятый этаж в нашей квартире в красном углу уже давно стояла икона Богородицы. Попала она к нам так. Я ещё младшеклассница. Услышав за заснеженным окном знакомые голоса моих друзей, рванула во двор. Это был один из самых тёплых и в то же время по-настоящему зимних дней, в который уходить с улицы решительно не хочется. И лишь когда мокро скрипящие рукавицы стали отчаянно проситься на отопительную батарею, а мама сердито выкрикнула из окна: «Катерина, домой!», я нехотя побрела по сугробам к пятиэтажке. Представив себя Иваном Сусаниным, я петляла из стороны в сторону, направляясь туда, где больше снега. Не помню, как очутилась возле мусорных баков, но это и не столь важно. Важно то, что там, в грязном сером месиве среди вонючих пакетов, разбитых банок с прокисшими помидорами, огурцами лежала Она. Мокрая, но светлая и чистая.
Я долго допытывалась у мамы, почему человек выбросил Богородицу, ведь добрая защитница никого никогда не обижала. Мама лишь погладила меня по голове и ничего не сказала. Мы высушили черно-белый образ и, покрыв его тонким слоем прозрачной плёнки, поставили рядом с иконой Серафима Саровского. А через год у меня появился брат. Сейчас ему уже восемь. Самостоятельный и серьёзный. Он усердно пыхтит над тетрадью, старательно выписывая каждую букву. Тащит мамину сумку на плече, когда за спиной свой нелёгкий для него ранец. Засыпает в прихожей, дожидаясь свою любимую «Катрину» с ночной электрички.
Четвёртого декабря Введение во храм Пресвятой Богородицы. В великий праздник поставлю свечку и помолюсь за здравие своих родных. Попрошу прощения – грешна, уж слишком давно не была в церкви…
Екатерина Мушурова, студентка факультета журналистики Воронежского ГУ
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
