Вот уже почти год как продолжается острая дискуссия о
русском языке. Начали с обсуждения места площадной брани в языке. Остроту ей
придало многих шокировавшее выступление министра культуры РФ Михаила Швыдкого на телевидении в передаче под названием
"Культурная революция. Без мата нет русского языка".
Доктор социологии Светлана Щеглова, пыталась в той
передаче донести до М. Швыдкого тревогу, связанную с
пагубным влиянием на психику, сознание молодежи распространения в культуре и
быту нецензурщины. Она разрушает у подрастающего
поколения нравственные установки, формирует у него чувство вседозволенности,
пренебрежительного отношения к старшим, провоцирует
агрессивность. Не обратил наш министр внимание на образную фразу другой
участницы разговора: "Мат - это лай псов". Он убежден, что площадная
ругань должна занять достойное место в нашей лексике, повторяя как заклинание:
"Без мата нет русского языка". Раз мат употребляется в жизни, значит,
твердил М. Швыдкой, он имеет право на существование в
искусстве, литературе. И далее последовало любопытное заключение: в современных
условиях мат является своеобразным протестом народных масс против скотских условий жизни, созданных за десять лет
демократических преобразований.
Есть
озорной стишок:
Нам демократия дала свободу матерного слова.
Да и не надо нам иного, чтобы воспеть ее дела.
Уж
не Швыдкой ли их автор?
Что
же касается довода о мате, без которого нет языка, то
в конце концов и у министра есть часть тела, без которой ему было бы трудно
существовать, но которой не принято размахивать в общественных местах.
И я
бы забыл эту эпатажную передачу, если бы недавно не увидел, что дискуссия об
употреблении ненормативной лексики не закончилась, она транслируется сразу по
двум каналам. Неужели это и есть главная
проблема культуры? Подумал в первый момент. Но, вникнув в ход разговора, понял,
что эти дискуссии не случайны. Найдите на телевидении хоть одну передачу, в
которой главным героем была бы Семья, обыкновенная, без нравственного уродства,
с детьми, с общими заботами и радостями, без сексуальных отклонений. Нет таких
передач. Зато чуть ли не по каждому
каналу перед нами предстают педофилы, лесбиянки,
проститутки и туча нравственных уродов.
Ни эти ли передачи повинны в растущем числе разводов,
бездетных семей, уродов, самоубийц, в том, что демографическая
катастрофа стирает нацию с лица земли? Можно возразить: телевидение – это бизнес,
зрители хотят смотреть только передачи с перчинкой. Но тогда давайте установим
скрытые камеры в туалете – популярность такой передачи будет ошеломляющая.
Выход на авансцену
журналистики, политической и культурной жизни существенного числа малограмотных
людей привел к проникновению в печать, на экраны телевизоров, на радио, в кино
и литературу большого объема вульгарной и даже нецензурной лексики. Это связано
также со смешением в массовом сознании понятий «свобода слова» с понятием «свобода речи». В результате
возникло либеральное отношение к нормам языка. «Свобода речи» расшнуровывает
систему тематических табу, существовавших в русском коммуникативном поведении – так, стали публично
обсуждаться темы секса, противозачаточных средств, гомосексуализм и др.
Но
причем здесь мат? Да дело в том, что с помощью передач, в которых перед
зрителями трясут грязным бельем, и внедрения в обиход ненормативной лексики
осуществляется атака на устоявшуюся нравственность. «Человек социалистический»
не может в одночасье превратиться в «человека капиталистического». В первую
очередь из-за нравственных устоев. Поэтому устоявшийся каркас мышления и
поведения должен быть сломлен. И расширение границ лексического табу влечет
расширение границ дозволенного. Но, подтачивая и размывая нравственные устои,
мы впускаем в нашу жизнь законы морского дна. Уголовный кодекс нацелен на
выбросы поведения. А регулируется жизнь все же нравственными ограничениями.
Причем атака на язык не ограничивается широким использованием лексики, которая
недавно имела гриф «ненормативной». У нас исчезает целый пласт слов, а значит и
понятий. Так уже не употребляются слова и сочетания: «честность в труде»,
«самоотверженность», «любовь к отечеству», «целомудрие», «честь», «совесть»,
«родина» и другие. Зато в обиходе и даже на трибуне укоренились: «развести» (в
смысле обмануть), «наехать», «разборка». Честно говоря
не удивлюсь если вдруг услышу в стенах ГД: «Председатель забил нам стрелку на
два часа».
Представьте
себе общество, в котором нравственные
границы уничтожены. В нем можно выгнать старую мать на улицу, послать дочь на
панель, предавать, врать, спать с родственниками, угнетать близких и
терроризировать соседей – все это в рамках уголовного права.
Но
у дискуссии о ненормативной лексике имеется еще одна сторона. Вольно или
невольно в дискуссиях перебрасывается мостик на реформу русского языка и Закон
о русском языке, который еще окончательно не принят. Более того, теже телеведущие, которые отстаивают приемлемость всякой непотребщины в культуре и в обиходе, вдруг с такой яростью
накинулись на проект Закона «О русском языке как государственном языке
Российской Федерации», словно защищают родимый дом. И название Закона ни то, и
написан он плохим языком, и права людей говорить на свободном языке ущемляет… С чего столько шума? Чтобы ответить на этот вопрос,
давайте попробуем разобраться, зачем нужен данный закон, какова роль
национального языка вообще?
Приведу мнение
заместителя председателя Комитета по делам национальностей Государственной думы
РФ, одного из авторов законопроекта "О русском языке как государственном
языке Российской Федерации" Каадыр-Оол Бичелдея. «Краеугольным камнем нашего закона должно стать
формирование позитивного отношения к языку и к языковой политике, в том числе к
русскому языку как государственному языку именно как к национально-культурному
феномену российского общества. Исходя из этого надо и строить
и взаимоотношения русского языка с другими языками народов России, и самое
главное — укрепление позиции русского языка в мире».
Нуждается
ли язык в попечительстве? Судите сами. Приведу лишь две цитаты из взятых наугад
источников, расчитанных на массового читателя.
«Кавказ» нам предъявил семиотически нагруженные топосы, их гетеротопичность,
сцепление, появление топосов неизбежной
опрометчивости, непредсказуемости (если не сказать, – несказумости)
и опасности». Это из статьи Вячеслава Сухачева «Этническое и национальное в
кавказском конфликте: пришествие «Чужого». Кстати, в представлении атора указано, что он «Ленив и некоммуникабелен, склонен к
атараксии».
«Миф о мудром герое с
антикризисной программой воздействует на семантический контур, который
предполагает наличие способности к совершению логических, дискретных операций,
позволяющих произвести фрагментацию архетипа и вторичную персонализацию
содержимого, которое было первоначально трансперсональньм».
Это разоткровенничался С.Сухих в статье о выборных технологиях под названием
«Механизмы манипулятивной коммуникации». Я, наверное,
не склонен к атараксии и потому, читая такие тексты, испытываю ярость и готов
проголосовать за то, чтобы у авторов подобных текстов навечно отнимали все
пишущие принадлежности.
Русский язык не мертвый и
он всегда был открыт для заимствования – "...ведь панталоны, фрак, жилет,
– всех этих слов на русском нет...". Разумное заимствование обогащает
язык.– «Шоссе», «комбайн», «автомобиль» не имеют подходящих аналогов и давно
уже приняты в русском языке как норма. Но почему нужно говорить «транспарентность» вместо «прозрачность» – понять
трудно.
Надрывной дробью нью рашенз каждодневно
лупит по ушам: блокбастер, аффилированный, эйнастия, эгрегор промо-программа, промоушн, пресс-клипинг, контемпоральной, хтоническое, универсалистские интенции, ассембляжи, имиджмейкер, спиндоктор,
спичрайтер, вентура, бренд,
дефолт, секвестр, постер, ростер,
байкер, роуминг, дайвинг, сноублэйд, сингл ремейк (римейк), пилинг, скраб, спрэд, девелоперская
фирма, мерчендайзер, корне шоп… На дверях единственной химчистки в небольшом городке Россошь (Воронежская обл.) висит объявление: Chemical cleaning (вместо Dry-cleaner’s).
Внедрение чужеродных слов
– явление не безобидное. Как правило, они несут не буквальный смысл, а мутируют, словно бактерии в неродной среде, и приобретают
иной смысл. Так слово «plan» в других странах значит
одно, а у нас другое. Слово “проект” – у нас несет большую нагрузку, а в других
странах в том смысле, которое оно имеет
у нас, оно вообще не употребляется (немного у французов, да и то редко).
Образ, стоящий за словом,
это чрезвычайно серьезный инструмент. Вспомните противостояние демократов и
коммунистов в начале перестройки. Демократы захватили смысловое поле и выиграли
политическую схватку, а коммунисты проглядели опасность, когда их стали
называть «правыми», а сторонники капиталистического пути развития вдруг стали «левыми».
Когда победа была одержана, смысловой перевертыш вернули на место. А помните,
как чуть позже изощренно был пущен в оборот логически бессмысленных термин
«красно-коричневые» или «биде» по отношению к Государственной Думе,
находившемуся до осени 1993 года в «Белом доме»? Действительно, в чьих руках
язык, у того и власть.
Дело
в том, что язык – это не только средство общения, это и носитель культуры, и
руководство к действию. Ведь мы не просто произносим слова на каком-то языке,
мы и думаем на нем, а смысловая нагрузка, которую несут слова, является основой
для нашего поведения. И не только. Задумайтесь, кто вы? Я, например, русский.
На чем же основывается моя «русскость»?
Или иными словами, что является основой этнической идентичности? В первую
очередь язык, потом культура, история и религия. Именно в такой
последовательности. Однако стоит отказаться от языка, культуры или истории как
я превращусь в космополита.
Едва ли мы это глубоко осознаем, но на рубеже
веков борьба перешла на поле национальной идентичности. Русские, в силу своей
многочисленности и толерантности к другим нациям, в отличие от более малочисленных народов – это еще не осознали. А
началось все с битвы языков. Украина готова рассматривать вопрос о переходе на
единую с Россией валюту, но категорически отказывается даже обсуждать вопрос о
придании русскому языку статуса государственного. А почему вдруг в Татарии
принялись бороться за латиницу? Татары древний мудрый народ и прекрасно
понимают, что, приняв латинский алфавит, они потеряют все свое культурное
наследие, накопленное за 70 лет Советской Власти. А это более 90 процентов
письменных произведений. Разрывают в культурном отношении нацию, половина
которой проживает вне пределов республики. Более того, латиница закроет путь к
русским источникам, а это чревато гуманитарной катастрофой. Но сторонникам
латиницы кажется, что все это можно обменять на возможность отдалится от России
и приблизиться к англосаксонским странам.
Вот
что говорит советник президента Татарской Республики Рафаэль Хакимов.
«Республике как воздух
нужны рынки сбыта своих товаров. Учитывая международную конкуренцию и качество
наших товаров, рассчитывать на западные рынки не приходится. Остается Восток,
который постепенно будет забывать русский язык. Значит, понадобятся люди,
знающие одновременно тюркский, русский и английский языки… В
этом заключается надежда на сохранение и развитие татарского языка… Татарам
предстоит тяжелая битва за выживание. На этом пути первый шаг – переход на
латинскую графику».
По
сути, это призыв к этнической мобилизации. Она становится важным, явлением,
неотъемлемым признаком смены тысячелетий. Без этнической мобилизации сохранение
русского этноса вызывает большие сомнения. Этническая идентичность станет
сердцевиной, вокруг которого может или будет закручиваться
мобилизация. Естественно, провести ее на том чудовищном новоязе,
который начал повсеместно властвовать, абсолютно невозможно.
После сказанного, вопрос:
«Почему Россия не Америка?» – перестает быть бессмысленным. Потому, что говорим
мы на разных языках, и, решая крупные проблемы, действуем по-разному. И,
несмотря на то, что публицисты старательно призывают нас верить в светлое
капиталистическое будущее и говорят, что у нас будет как у «них», – Америкой мы
никогда не станем. Для этого, как минимум, надо начать думать по-английски.
Каждая нация говорит по своему и действует по своему.
В противном случае и мир был бы скушен своим однообразием, и он не мог бы
справляться с общими проблемами.
Как это ни странно, но
сегодня мы можем говорить, что первооснова некоторых отрицательных
нравственных, социальных, политических и даже экономических неудач лежит в
языке. Вспомним трагедии первых лет
революции. Страну подстегивали идеями, прописанными на чужом языке, понятиями
заимствованными извне, но не освоенными внутри. Слова были на языке, но
понятия, стоявшие за ними, не укоренились в сознании. Поэтому идеи оказались
лишенными внутреннего наполнения, и не могли служить опорой преобразований. В
результате понадобился иной инструмент, понятный и проверенный в истории страны
– страх. Потому, что язык на много опередил духовное и интеллектуальное
развитие субъекта преобразования, он подстегивал саму реальность, на нем мыслилось будущее и давались отчеты о настоящем, Но
настоящее, видимое с помощью этого языка, не соответствовало реальной
картине. Происходило что-то другое,
инороднее этому языку, и возникал соблазн привести действительное в
соответствие с воображаемым.
Когда в свое время
демократов первой волны обвиняли в нео-большевизме,
то были ни так уж не правы. Во всяком случае, можно с уверенностью утверждать,
что демократы с удивительной точностью наступили на те же грабли. Но свою
революцию они делали уже не с оружием в руках, а словом. Они предложили в
качестве образа будущего западное настоящее, вновь прописанное на чужом языке.
А в качестве средства достижения этого будущего опять же взяли большевистские
методы, одновременно на критике их строя свою идеологию, постаравшись выразить
свои замыслы на чуждом языке. Демократа успешно убедили, что прежний строй был
несправедливый, государство грабило и угнетало население, и в качестве
компенсации допустимо разграбить государство путем справедливой приватизации.
Что из этого вышло, мы видим.
Сегодня реально «к штыку
приравняли перо». Вполне можно согласится, что идет небывалая прежде война –
информационная. Цели войны не изменились, но субъектом стало коллективное
сознание. По замыслу, оно должно быть приведено в соответствие с нормами
страны-победителя, и в этом случае территория и экономика побежденной страны
станут призом триумфатора. В этой войне нового типа армия утрачивает главное
значение. На первый план выдвигаются журналисты, а в силу утраты интереса к
литературе, которая являлась противовесом электронных
СМИ – комментаторы телевидения. Их оружие – новые слова и понятия. Их методы –
атака на столпы идентичности: на нравственность, язык, традиционную культуру,
историю и религию. Их цель – формирования новой общности. Насколько она будет
соответствовать ментальности народа – значения не имеет.
Слова из другого языка,
они как жучки древоточцы, попадают на язык, внедряются в сознание. Они несут в
себе заряд чуждого образа и вызывают не традиционную реакцию. Сравните: убийца
– киллер, проститутка – путана, приватир
– приватизатор – морской разбойник. Таким образом, как уже говорилось, с одной
стороны носители языка как-то резко стали безграмотными, принялись отбрасывать
все правила и нормы. По словам одного специалиста, впору говорить о распаде
языка. А к внутренним проблемам добавилась экспансия английского языка и как
следствие — порабощение некогда великого и могучего его чужеземным соперником.
Впору приравнивать сохранение языка к мерам национальной безопасности.
Еще раз зададимся
вопросом: нужно ли защищать язык и почему так яростно нападают на закон о
русском языке?
Общество постоянно
попадает в словесные ловушки. Причин тому множество, в том числе и то, что
политика правительства так и не обрела широкую поддержку в среде интеллигенции,
которая должна была осмыслить происходящее и создать новую философию. Это
отторжение происходило не из-за природной оппозиционности интеллигентности
любой власти, а она сама оттолкнула ее, заподозрив в сочувствии прежней власти.
Кстати, это та же самая ошибка, которую в свое время совершила коммунистическая
власть. Та в 20-х годах выдавила цвет интеллигенции за границу, а оставшуюся
поставила в тяжелые условия. И нынешняя сделала тоже
самой. В обоих случаях надежда возлагалась на собственную поросль. Но
интеллигенция новой генерации подрастает медленно, да и качество ее оставляет
желать лучшего. Возможно, вновь проявляется наша
давняя беда, о которой говорили еще до революции: необразованность народа и ненародность
образования.
Слова и понятия от
частого употребления имеют свойство истираться, терять смысл. И, как говорил
Виктор Шкловский, чтобы придать свежесть понятиям, им надо давать возможность
отдохнуть, их следует отодвигать на время и заменять их другими. Замените,
скажем, слово «русскоговорящий» по отношению к
соотечественникам, находящимся в странах бывшего Союза, на синонимом «русскокультурный». Чувствуете, как меняется смысл и суть
проблемы? Особенно заметна разница, если дать «отдохнуть» иностранным словам. К
зубам уже липнет слово «федерация». Замените его русским словом «союз». А
теперь попробуйте построить привычные конструкции «Российская Федерация» или
«проблемы федерального устройства». Возникают совершенно другие образы, несущие
иные смысловые нагрузки и другой пласт проблем. То же самое произойдет, если
отстраненное слово «электорат» заменить исконным «народ». Работать с народом
теми же методами, что и с электоратом нельзя. Не поймут.
В заключение приведу слова Ивана Тургенева, который
перестал бы писать на родном языке, если бы в его время министр
сказал, что без мата русского языка нет. «Во
дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне
поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не
будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но
нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
Валентин ЗУБКОВ, «РФ сегодня»
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
Вот уже почти год как продолжается острая дискуссия о
русском языке. Начали с обсуждения места площадной брани в языке. Остроту ей
придало многих шокировавшее выступление министра культуры РФ Михаила Швыдкого на телевидении в передаче под названием
"Культурная революция. Без мата нет русского языка".