В последние десятилетия среди наиболее привлекательных качеств той или иной профессии, специальности (и соответственно того или иного вуза или факультета) чаще всего называют престижность, то есть то, что способствует достижению жизненного успеха. А такой успех ассоциируется не с высоким уровнем знаний и умений, не с востребованностью их обществом, а прежде всего с возможностью добиться высокого материального положения или подняться по ступеням карьерной лестницы. С этой точки зрения наш факультет – филологический – оказывается малопривлекательным. Так и было заявлено нам одной из наших коллег, успешно делающей административную карьеру: «До тех пор, пока мы будем готовить учителей русского языка и литературы для сельских школ, мы будем оставаться непрестижными и неперспективными». Причем сказано это было вполне серьезно и спокойно, как нечто абсолютно разумное и справедливое. Зато в объявлениях о приеме на работу престижной называется профессия крупье. Может быть, потребность сегодняшней России в казино неизмеримо выше, чем в сельских школах?..

Среди качеств, которые требуются от современного специалиста в условиях рыночных отношений, выделяются прагматизм, амбициозность, честолюбие, карьерность (характерно, что все эти слова наделяются сегодня положительной эмоциональной окраской, а слово «карьерность» стало своего рода эвфемизмом, заменившим слово «карьеризм», всегда имевшее в русском языке и сознании отчетливо выраженный негативный смысл).

Диктат рыночных отношений ощутим сегодня во всех сферах жизни, в том числе и в системе государственного высшего образования. К примеру, качество научной работы «единицы ППС» (именно так, «единицами профессорско-преподавательского состава» мы именуемся в министерских и университетских бумагах) определяется суммой привлеченных этой «единицей» средств, полученных грантов, то есть в деньгах.

Если же говорить о «нравственном» фундаменте, который является основой современного глобализованного мира, то три кита, а точнее – три левиафана, на которых нам предлагают строить жизнь в этом мире, – это плюрализм, толерантность и гуманизм. Именно эти слова встречаются чаще всего в разного рода рекомендательных документах или темах вузовских семинаров, посвященных проблемам воспитания студенчества. На первый взгляд может показаться, что использование именно этих слов – просто неудачная попытка заменить ими такие всем понятные и сокровенные понятия, как свобода, терпимость и любовь, а их активное функционирование в официально-бюрократических и научных (или псевдонаучных) текстах – результат стремления высказаться наукообразнее и «современней». Действительно, многие термины современной психологии и социологии являются прямыми кальками соответствующих иностранных терминов, а часто даже включаются в научный обиход отечественных ученых без перевода, на языке оригинала. Но дело, конечно, не только в этом. Заменить слова плюрализм, толерантность и гуманизм словами свобода, терпимость и любовь невозможно, потому что это не просто «интернациональные» понятия, использование которых помогает легче преодолевать языковые барьеры. Это слова, связанные с отрицанием в человеке и в мире божественного начала.

Обратимся к этимологии и смысловому наполнению каждого из этих слов.

Гуманизм в современном понимании слова – это система воззрений, основывающаяся на общечеловеческих ценностях и отстаивающая свободу личности в социальной, политической, религиозной и др. сферах. И в этом своем значении, и в более узком, исторически-конкретном, гуманизм (от латинского humanus – человеческий) означает приоритет природного естественного человеческого начала в человеке и умаление или отрицание божественного в нем. Человек становится мерилом всех ценностью и центром мироздания. Гуманизм и возник в эпоху Возрождения как система взглядов, противостоящая учению Церкви.

Слово «толерантность» (от латинского tolerantia – терпение) первоначально функционировало только в роли термина, использующегося в физиологии, где оно означает способность организма переносить неблагоприятное влияние того или иного фактора среды. Более широкое значение слова, с которым оно вошло в современный русский язык, – терпимость к чужим мнениям, верованиям, поведению. Примечательно здесь то, что сугубо биологическое, физиологическое свойство, присущее различным живым организмам, переносится в сферу человеческого сознания, то есть это слово изначально несет в себе внутреннее уподобление человеческой личности – биологической особи. Русское же слово «терпимость», означающее способность и умение терпеть что-нибудь чужое, мириться с чужим мнением, происходит от глагола «терпеть», который отражает одно из самых важных способностей человеческой души и прямо связано с понятием смирение. Оно характеризует умение человека стойко сносить тяготы, мужаться, не унывать. Недаром В.И. Даль, поясняя это слово, пишет: «В терпении является сила и величие духа, терпение же есть признак кротости, смирения, снисхождения». Конечно, в толерантности – в самом терминологическом происхождении этого слова – никакого величия духа не предполагается. Откуда бы ему взяться? Из физиологической способности организма?

Кроме того, смысловой и ассоциативный ореол слов «толерантность» и «терпимость» различен. Говоря о толерантности, предполагают чаще всего безграничную (в соответствии с общей концепцией современного глобализованного «мира без границ») внутреннюю готовность принимать, оправдывать, допускать всё и вся, «добру и злу внимая равнодушно». А терпимость, пот тому же Далю, вовсе не предполагает отсутствие внутреннего непоколебимого стержня. Быть терпимым для русского православного человека – это «терпеть только по милосердию, снисхождению», сохраняя верность своим идеалам. Характерно, что слово «толерантность» оказывается в современном «международном» языке неразрывно связанным со словом «ксенофобия». Оно появляется всякий раз, совершенно противореча установкам самих апологетов толерантности, когда заходит речь о патриотизме. Почему-то именно чувство любви к Родине больше всего пугает гражданина «мира без границ», и вместо спокойного признания того, что это естественное и более чем нормальное человеческое чувство, современные идеологи тут же начинают говорить о ксенофобии. Это слово пришло в современный язык из психиатрии, где оно означает навязчивый страх перед незнакомыми лицами. Нетрудно заметить, что и в этом случае совершается лукавая подмена, стремление заменить само понятие патриотизма, отражающего чувство любви, психиатрическим термином, характеризующим патологическое состояние страха и ненависти. Понять, зачем нужна такая подмена, к чему она может привести, думаю, нетрудно.

Еще более показателен путь в сферу общеупотребительной лексики слова «плюрализм». Этот термин как противоположный «монизму» был предложен немецким философом Х. Вольфом в начале ХVIII века для обозначения философской позиции, которая отрицает единство мира и утверждает, что в основе мира лежит множество самостоятельных и независимых начал бытия. В последующие эпохи гносеологической основой плюралистических концепций становится релятивизм, то есть утверждение условности всякого знания и отрицание устойчивости вещей и явлений. В современном мире плюрализм развился и в социологическую теорию, согласно которой общественно-политическая жизнь представляет собой конкуренцию множества социальных групп, партий и организаций. В более широком значении, то есть именно в том, которое усиленно насаждается сегодня, плюрализм – это сосуществование разных форм политической, экономической, культурной жизни как главный принцип устройства правового общества, а также многообразие взглядов и мнений, дающее возможность свободы выбора. В действительности же – и это вновь подтверждает происхождение слова – ничего общего с тем пониманием свободы, которое закрепилось в русском языке и в русском сознании, плюрализм не имеет. Этимологически русское слов «свобода» восходит к словам «свой» и «слобода» (поселение) и исторически означает не индивидуалистическое, а общинное сознание. Кроме того, вся жизнь этого слова в русском языке и русской литературе подтверждает, что свобода – это прежде всего внутреннее состояние человека, а высшая степень свободы для православного национального сознания связывалась с жизнью во Христе, со свободой от страстей и так же, как и терпение, – со смирением.

Таким образом, даже такой, казалось бы, далеко не самый главный и явный признак духовной экспансии, как слова, предлагающиеся в качестве нравственных основ воспитания современного юношества, отражает настойчивое стремление к отрицанию Бога, к сведению человека на уровень биологического существа или социальной «единицы». Эти слова являются лукавой подменой драгоценных и сакральных русских слов.

Конечно, попытка устроения мира на этих принципах, на этих основах вступает в открытый и непримиримый конфликт с христианскими и национальными традициями. Как же вести себя в социальной и профессиональной среде, молящейся таким «богам», православному человеку – преподавателю высшей школы, ученому, специалисту? Как вести себя православному учителю, работающему в муниципальной школе? Воспитателю в детском саду? Это вопрос не умозрительный, не отвлеченный, а самый что ни на есть насущный, стоящий сегодня перед каждым православным человеком.

Если мы действительно живем во Христе, то перед нами открываются только два пути. Отцы церкви говорят о том, что человек твердой веры должен или уклоняться, избегать общества людей, враждебных православию, чуждых ему («Блажен муж, иде не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе» – неустанно напоминает нам первый стих первого Давидова псалма), или становиться открытым обличителем неправды, воином Христовым. Третьего просто не дано. Если мы избираем первый путь, то он приведет в монастырь (не паломником, а насельником), в храм (не прийти раз в неделю, в воскресенье, а нести послушание при храме и ни на каких государственных или коммерческих предприятиях не работать), в какую-то сугубо православную среду (православную школу, например, или собственную большую многодетную семью, члены которой общаются только с единоверцами). Если же мы остаемся жить и работать в безбожном окружении и подчиняемся его законам, мы сами становимся нечестивцами, не обличая неправду и не пытаясь противостоять ей. Часто можно услышать от братьев и сестер возражения: дескать, наше дело смиряться и молиться, а не воевать, православный человек должен быть тихим и кротким. Конечно, тихим, кротким, смиренным молитвенником. Но кто из возражающих может назвать себя великим молитвенником, ежедневно и еженощно совершающим свой главный (конечно, главный!) молитвенный подвиг? Дай Бог, чтобы такие были среди нас. Но все-таки, боюсь, что не ошибусь, если скажу, что в большинстве случаев за этой позицией невмешательства, которое, хотим мы этого или нет, неизбежно оборачивается попустительством, скрывается теплохладность, равнодушие. Исполним ли мы то, ради чего живем, спасем ли душу свою, если будем равнодушно (нет, не смиренно, – равнодушно) взирать на то, как топчут нашу веру, как уничтожают Россию, ее прошлое и будущее?

Смиренный афонский старец Паисий (вот уж кто смиренен!) говорил, обращаясь к современному человеку: «В старину, если кто из благоговейных монахов тратил время, заботясь о положении дел в мире, то его надо было запереть в башню. Сейчас наоборот: благоговейного монаха надо запереть в башню, если он не интересуется и не болеет за то состояние, которое возобладало в мире. Потому что ранее те, кто управлял, имели в себе Бога, тогда как сейчас многие из тех, кто управляет, в него не веруют. Сейчас много таких, кто стремится разложить всё: семью, молодежь, Церковь. В наши дни интересоваться и беспокоится за состояние, в котором находится наш народ, – это исповедание, ибо государство воюет против божественного закона. Законы, которые оно принимает, направлены против закона Бога… Мне приходилось слышать даже духовников, говорящих: «Вы этим не занимайтесь!» Если бы они имели великую святость и молитвой доходили бы до такого состояния, что их ничего не интересовало, то я бы и ноги им целовал. Но сейчас они безразличны, потому что хотят быть для всех хорошими и жить припеваючи».

Вот это осознание того, что нельзя «жить припеваючи», когда происходит разрушение и поношение всех основ жизни, и стало главным внутренним мотивом, побудительной причиной к созданию «Общества православной интеллигенции Архангельского Севера». Мы прочувствовали необходимость объединиться и противопоставить агрессивному хамству века сего не усилия одиночек, а «малую церковь», общину братьев и сестер, окормляемую нашими духовными пастырями. И сразу же ощутили, насколько правильней и результативней молиться и действовать соборно.

Общество существует немногим более года, но за это время с Божьей помощью нам удалось добиться открытия в Поморском государственном университете домового храма во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского, организовать и провести Первый открытый городской форум православной общественности, начать создание православных классов в архангельской муниципальной школе № 38, выступить с инициативой проведения областного конкурса семейной рукописной книги, посвященного творчеству Бориса Шергина, и участвовать в его проведении, опубликовать статьи в защиту факультатива «Основы православной культуры» и т.д. И мы очень надеемся, что наша община будет расти, что необходимость активного противостояния злу и обману сегодня, когда ведется яростная борьба за каждую душу, будет осознаваться как верность, как исповедание.

Е.Ш. Галимова, профессор кафедры литературы Поморского государственного университета (Архангельск)

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"