Сблизила нас с Сергеем Лыкошином тревожная перестроечная пора. Эйфория от обретаемых свобод выветривалась по мере того, как все отчетливее определялись черты новых хозяев жизни, лихо менявших партбилеты на депутатские мандаты, а заученные марксистские догмы – на "демшизу".
Безбожный коммунизм, сорвавший в ХХ веке Россию с траектории стремительного взлета, умирал. На смену выползало новое идеологическое чудовище под лозунгами общечеловеческих либеральных "ценностей". То время запомнилось мне яростными перепалками с моими бывшими единомышленниками, а дух не переносившими идеологию коммунизма. От одного сознания его крушения они слепо принимали на веру посулы новоявленных идеологов.
– Как можешь ты, столько натерпевшись от "коммуняк", не поддерживать тех, кто их низвергает?! – возмущались мои оппоненты.
Я неизменно парировал французской народной поговоркой: «je donnerais l'un pour ne pas avoir l'autre» ("я охотно отдал бы первых, чтобы не иметь вторых" – З.Ч.). Этот французский "аргумент" до того понравился Сергею Лыкошину, что он стал даже заучивать его в оригинале, явно демонстрируя при этом генетическую предрасположенность к языку, на котором свободно говорили многие поколения его предков. Полное совпадение позиций по целому ряду актуальных вопросов той поры окончательно сдружило нас. Помню, что я бегал к нему, как школьник к любимому учителю, чтобы разобраться в подоплеке происходивших тогда событий, которые, словно мозаики в калейдоскопе, сменяли друг друга бесконечной чередой.
В самых судьбоносных из них мы, специально о том не сговариваясь, всякий раз оказывались рядом, плечом к плечу. Так было в августе 1991 года, когда новая власть вознамерилась отнять у русских писателей их штаб-квартиру в Хамовниках, куда "русскомыслящие" москвичи приходили на круглосуточное дежурство защищать здание от москвичей "русскоязычных". Так было в октябре 1993 года при осаде Белого дома. Так было и в событиях менее масштабных, но требовавших единения патриотического духа.
В принципиальных вопросах Сергей был человеком жестко бескомпромиссным, а в житейских – легко поступался личными интересами ради сохранения атмосферы мира и согласия. Как-то раз один из соратников, отличавшийся строптивостью и чрезмерным самолюбием, публично обвинил его в оплошности, которую совершил сам, о чем всем нам было хорошо известно. Мы ждали грандиозного скандала. Но Сергей спокойным тоном сказал бунтарю, что в следующий раз постарается быть менее опрометчивым. Отдельно мы потом, конечно, объяснились с этим гордецом, но тогда промолчали, поняв, что Сергей просто стремился избежать конфликта. Когда много позже я спросил его, почему он не отреагировал на незаслуженное обвинение, он ответил, что суть проблемы не стоила выеденного яйца, отчего же, мол, не смириться хотя бы по мелочи. Рационально? Несомненно! Но многие ли из нас окажутся столь же "рациональными" в подобной ситуации?!
Можно, конечно, вслед за Сергеем объяснять такой поступок благоразумной расчетливостью. Но, думается, не она одна продиктовала ему линию поведения в том эпизоде. Хорошо зная Сергея, я не сомневаюсь, что тут проявилась главная черта его личности, а именно – врожденное благородство, обязывающее быть снисходительным и великодушным к тем, кто заведомо ущербнее (именно таким и был тот смутьян). То самое благородство, которое отражает истинно аристократическое начало в человеке, которое издревле называется аристократизмом духа и которое вовсе не обязательно связано с аристократическим происхождением.
Последнее, кстати сказать, принадлежало ему по абсолютному праву.
Потомок лучших российских дворянских родов, Сергей Лыкошин демонстрировал мне свой чудом уцелевший семейный архив с дворянскими грамотами еще допетровских времен. Некоторые документы убедительно свидетельствовали о породненности Лыкошиных с Грибоедовыми, что давало нам основания считать себя родственниками, памятуя о великой романтической любви Нины Чавчавадзе и Александра Грибоедова, связавшей их брачными узами.
– Какой мощности компьютер понадобится нам, чтобы вычислить степень нашего с тобой родства? – в шутку спрашивал я.
– Не нужен нам никакой компьютер, – твечал Сергей. – Есть прекрасное французское слово "кузен". Это не только брат "двоюродный". "Двадцати-" и "тридцатиюродные" братья тоже кузены. Вот и мы с тобой самые что ни на есть кузены!
На том и порешили, не переставая с того момента так друг друга и называть. Аристократизм происхождения, увы, нередко рождает в людях непомерную гордость, которая может выражаться в снобизме, высокомерии, кичливости, спеси, чванстве и прочих антиподах аристократизма духовного. В подлинно аристократических семьях старой России воспитание детей основывалось на предупреждении подобных проявлений. С младых ногтей подрастающему поколению внушалась мысль о том, что принадлежность к привилегированному сословию означает исключительно и только высочайшую требовательность к самому себе, ответственность за свои слова и поступки, нелицемерное служение отечеству и попечение о ближних, коими следовало считать всех, кто беднее, слабее и уязвимее, а вовсе не одних сословных собратьев.
Не сомневаюсь, что Лыкошины всегда относились к категории именно таких дворянских семей. Одно из ярких тому подтверждений – трагическая судьба представительницы этого рода Анны Лыкошиной, явившей верность православию и идеалам святой Руси, принявшей мученический венец в 1925 году и прославленной ныне нашей Церковью в сонме Новомучеников и Исповедников российских (память 28 сентября по старому стилю). Об этом же красноречиво свидетельствует и личность самого Сергея, и атмосфера их семейного очага, которая и поныне хранится в его доме. Талантливые и высокообразованные его домочадцы – заботливая жена и незаурядный ученый-филолог Лариса Семеновна, сын Иван и дочь Анна – поражают своей предупредительностью, тактичностью, доброжелательством и великодушием.
По счастью, мне доводилось бывать и в их деревенском доме в глуши Борисоглебского района, в нескольких десятках километров от Ростова Великого. За накрытым столом в просторной горнице бывшей крестьянской избы восседал гостеприимный хозяин, этакий русский барин, будто сошедший со страниц то ли толстовских, то ли тургеневских романов. Вокруг размещались именитые столичные гости (известные писатели и художники, архиереи и генералы, чрезвычайные и полномочные послы и академики) вперемежку с местным деревенским людом. Надо было видеть и слышать, с какой сердечностью и тактом привечал этот барин своих односельчан, какие здравицы возносил в их честь, доставляя им неописуемую радость не только самим фактом признания их добродетелей, но и тем, что эти слова признания звучали в присутствии столь высоких гостей!
Подобно талантливому человеку, который талантлив во всем, аристократичен во всем и аристократ духа. Сергей был одинаково обходителен и тактичен со всеми, независимо от их ранга и положения. Его уважительность и великодушие к людям были особенно заметны на различных общественных мероприятиях, где по долгу службы ему приходилось выступать в роли ведущего. Надо сказать, что эту роль Сергей исполнял не просто умно и тонко, но поистине блистательно и виртуозно. Безукоризненное владение устной публичной речью, общая эрудиция, умение вычленить главное и сконцентрировать на нем ход обсуждения, полемический задор и умелое маневрирование процессом дискуссии делали его незаменимым в проведении мероприятий самого крупного масштаба.
И уж вовсе незаменимым он был в роли руководителя застолья! Тут он являл заоблачные высоты красноречия, изящества, галантности, добросердечия, остроумия, дружелюбия и всего арсенала средств по части искусства управления столом, превращая гастрономическое пиршество в пиршество эстетическое высочайшей пробы!
Кстати, о гастрономическом пиршестве. Более талантливого и искусного кулинара, чем Сергей, мне встречать не доводилось, хотя и себя я нечислю в разряде самых бездарных стряпчих. Но, присутствуя однажды в его маленькой кухоньке на прежней квартире под Зеленоградом, я с наслаждением наблюдал за его искусством над всевозможными закусками и прочими разносолами, а главное – над фирменным блюдом "говяжьи котлеты по-лыкошински". Кулинарного секрета раскрывать не стану, скажу только, что конечный результат превзошел все ожидания. Еще долго потом я не мог разобраться, от чего я получил большее удовольствие: от аппетитного потребления приготовленных им яств или от восторженного наблюдения за их изготовлением!
Примечательно, однако, что и здесь Сергей явил аристократичность своей натуры. Сервировка стола оказалась настолько безупречной, что с легкостью прошла бы "испытание на прочность" в любом европейском королевском доме. И дело даже не в остатках старинного фамильного серебра, украшавших стол, а в тонком соблюдении этикета расположения на нем тарелок, приборов, рюмок, бокалов и самих блюд. А ведь дело было летом, домочадцы Сергея отсутствовали, и к трапезе ожидалось всего-то четверо закадычных друзей, Сергей Исаков, Владимир Чамов, Сергей Котькало и я. Казалось бы, банальный мальчишник. Ан нет! Игнорировать этикет – это не по-лыкошински!
Случилось так, что перечисленных выше друзей (за исключением С. Котькало) Сергею "подарил" я. Слово "подарил" я взял в кавычки, потому что правильнее было бы сказать "познакомил". С Сергеем Владимировичем Исаковым, главой Русской Инженерной Компании, нас поначалу связывали деловые отношения, которые вскоре переросли в дружеские. Глубоко православный патриот, он мучительно переживал трагическую судьбу России в те мрачные 90-е годы и страстно искал здоровые национальные силы, чтобы приложить к ним собственные возможности. Я, конечно, понимал, что подключение такой фигуры к штабу Союза писателей, этому бастиону русского православного дела, принесет пользу обеим сторонам, а значит и России.
Поэтому еще правильнее было бы сказать не "подарил" и не "познакомил", а "свел".
Спустя, от силы, две-три недели после знакомства С.Исакова с Э.Володиным и С. Лыкошиным, мы как-то, – не помню уже по какому случаю, – собрались на посиделки в лыкошинском кабинете Союза писателей. Потрясению моему не было предела! Я вдруг почувствовал себя определенно "чужеродным элементом" на этом торжестве закадычной и тесной дружбы, которая в считанные дни прошла все этапы своего становления – от прощупывания взаимных позиций до настоящего монолитного братства. К этому моменту их отношениям уже не нужно было ни развиваться, ни углубляться, ни укрепляться. Все это случилось сразу и навсегда! Мне оставалось лишь в шутку предостеречь их: смотрите, чтобы не произошло, как с Монголией, которая тоже, проскочив все этапы, разом шагнула из феодализма в социализм!
Теперь, спрессованные в единый творческий организм: Союз писателей и Русская Инженерная Компания – реализуют гигантскую программу по сплочению патриотического духа. Все трудятся с огромным энтузиазмом и единодушны в мнении о том, что высокое звание отцов-основателей этой программы по праву принадлежит незабвенным Эдуарду Федоровичу Володину и Сергею Артамоновичу Лыкошину.
Последний год жизни стал для Сергея тяжелейшим испытанием. Болезнь прогрессировала, приковав его к кровати. Но ни единого слова ропота или жалобы на свою судьбу никто от него не услышал. А вот фразу: "Господь посетил меня Своею милостью", – мы с Александром Макаровым не забудем никогда. Она прозвучала, когда мы пришли поздравлять его с Рождеством Христовым за неделю до кончины.
Сергей Лыкошин преподал всем нам немало уроков жизни. Но главный его урок для нас – это урок смерти, о которой заповедано помнить ежечасно. Он показал, как надо умирать. Доблестно, по-русски!
Выход сборника воспоминаний о Сергее Лыкошине – пусть небольшое, но все же утешение в том горе, которое переживаем все мы уже почти год. Образ этого духовного исполина останется незабвенным навсегда. И наше "испорченное" время, которое, увы, властвует над жизнью и смертью, тут бессильно. Настолько глубоко проник этот образ в душу, что сросся с ней воедино. А душа, как известно, подопечна вечности, а не времени!
Зураб Чавчавадзе
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
