Взбаламученный многострадальный люд вновь на площадях Киева. Благодаря тележурналистам видим, как князья тьмы лепят «власть толпы». В круговерть митингующих веером ввинчиваются крепкие молодцы. Вырываются наперёд, приплясывая по-бойцовски, напористо, точно железными цепами и арматурными заточками наносят удары по каскам, проламывая головы стражам правопорядка, и тут же прикрываются «живым» щитом - женщинами, стариками. А когда все звереют, штурмовики, как по команде, исчезают.

Главное сделано – брат пошёл на брата…

Стравливать нас умели и умеют во все времена.

Евген Плужник в своей творческой кузнице, как и каждый литератор, был одинок. Склонялся он над чистым белым листом бумаги и писал не ради собственного тщеславия. Божьей искрой высекал слова – «чтобы мир стал лучше, а человек человечнее».

И тут же хотелось быть услышанным.

Потому в 1923 году поэт вступил в киевскую Ассоциацию писателей – Аспис. Она объединяла «непролетарскую» литературу. В 1924 году Плужник уже член литературной группы «Ланка» («Звено»). Через пару лет её переименовали в «Марс» (мастерская революционного слова). «Марс» считался неофициальным отделением столичной харьковской группы ВАПЛИТЕ (Вольная академия пролетарской литературы).

Бурное оживление на культурном фронте шло, в буквальном смысле, от Москвы до государственных окраин. В политическом словаре появилось модное слово – коренизация. Оно означало новую советскую национальную политику, заявленную в апреле 1923 года.

Двенадцатый съезд коммунистической партии «уделил серьёзное внимание национальному вопросу. Докладчиком по этому вопросу был тов. Сталин. Он подчеркнул международное значение нашей политики по национальному вопросу. Угнетённые народы на Западе и Востоке видят в Советском Союзе образец разрешения национального вопроса и ликвидации национального гнёта. Тов. Сталин указал на необходимость энергичной работы по ликвидации хозяйственного и культурного неравенства между народами Советского Союза. Он призывал всю партию к решительной борьбе с уклонами в национальном вопросе – великорусским шовинизмом и местным буржуазным национализмом.

На съезде были разоблачены национал-уклонисты и их великодержавная политика в отношении национальных меньшинств. Тогда против партии выступали грузинские национал-уклонисты – Мдивани и другие. Они были против создания Закавказской федерации, против укрепления дружбы народов Закавказья. Уклонисты вели себя по отношению к другим национальностям в Грузии, как настоящие великодержавные шовинисты. Выселяли из Тифлиса всех негрузин, особенно армян, издали закон, по которому грузинка, выходя замуж за негрузина, теряла грузинское гражданство. Грузинских национал-уклонистов поддерживали Троцкий, Радек, Бухарин, Скрыпник, Раковский.
Вскоре после съезда было созвано специальное совещание работников национальных республик по национальному вопросу. На нём были разоблачены группа татарских буржуазных националистов – Султан-Галиев и другие и группа узбекских национал-уклонистов – Файзула Ходжаев и другие.

XII съезд партии подытожил результаты новой экономической политики за два года. Эти итоги внушали бодрость и уверенность в конечной победе.

«Наша партия осталась спаянной, сплоченной, выдержавшей величайший поворот, идущей вперёд с широко развёрнутым знаменем», – заявил на съезде тов. Сталин».

Как тогда полагалось, во исполнение намеченного курса партийная конференция КП(б)У объявила об «украинизации», какую намечалось осуществить к январю 1926 года. Решения коммунистов, узаконенные декретами украинских ЦИК и Совнаркома, выполнялись, по присловью, ни шатко, ни валко. В связи с этим в апреле 1925 года Эммануила Квиринга «ушли», а первым секретарём ЦК КП(б)У избрали Лазаря Кагановича. Чуть ранее, в сентябре 1924-го новым наркомом просвещения был назначен Шумской. Александр Яковлевич, коммунист из недавних эсеров, взялся последовательно и настойчиво навёрстывать упущенное. Видимо, не без его участия сместили первого секретаря. Поскольку – в октябре 1925 года Шумской при встрече со Сталиным «поставил вопрос» об отстранении и Кагановича от должности, замене его «коренным» украинцем революционером-большевиком Власом Яковлевичем Чубарём. Изучив ситуацию, 26 апреля 1926 года генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин в письме «Тов. Кагановичу и другим членам Политбюро КП(б)У» высказал свою озабоченность фанатической деятельностью наркома просвещения Александра Шумского: он «неправильно понимает украинизацию и не видит в ней опасности. …это движение может стать в некоторых местах борьбой за отчуждение украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, что может вылиться в борьбу против «Москвы» вообще, против россиян, против русской культуры». В 1927 году в ходе дискуссии по национальному вопросу позицию Шумского осудили партия и Коминтерн. Его освободили от должности и откомандировали в Ленинград, где Александр Яковлевич возглавил Институт народного хозяйства имени Фридриха Энгельса.

Главным же творцом украинского национального возрождения стал Скрыпник. Николай Алексеевич личность легендарная в рядах большевиков ленинской гвардии. Он из первых членов Российской социал-демократической рабочей партии, в автобиографии так рассказывает о себе: «С 1897 года я вёл свою работу как марксист, социал-демократ и с этого времени считаю себя членом партии».

Вспомним, наш Плужник родился на исходе 1898 года.

Революционер Скрыпник смело брался за самые ответственные дела в Петербурге и Царицыне, в Саратове и Екатеринбурге, в Одессе и Екатеринославе, Красноярске. Он активный участник первой российской революции. За подготовку вооружённого восстания в конце 1905 года «меня в Риге заочно приговорили к смертной казни». Биографы подсчитали: Николая Алексеевича пятнадцать раз арестовывали, семь – ссылали. О его побегах ходили легенды: «Из Риги я проехал через Питер в Ярославль, где довольно случайно был арестован. У меня нашли мои проекты резолюции к подготовлявшейся конференции комитетов северной области и выслали на 5 лет в Туруханский край. За Енисейском я бежал с пути. Работать остался в Красноярске. Здесь, между прочим, провел избирательную кампанию во 2-ю Государственную Думу и после последнего избирательного собрания был арестован на улице. Судебного дела создать не удалось, и меня вновь отправили на 5 лет в Туруханский край. На этот раз пришлось дойти до Туруханска и уже оттуда бежать, сделавши 1200 вёрст вверх по течению Енисея на лодке и пешком». И ещё: «В это время… почва под моими ногами в Екатеринбурге стала настолько горяча, что я однажды сбежал от шпиков, лишь проскользнувши через «весёлый дом», настолько неотступна была слежка. Был даже раз арестован полицией, но сбежал. Пришлось экстренно уезжать из Екатеринбурга». В Харькове из Холодногорской тюрьмы он сумел уйти – через дымоход.

В дни Октябрьского переворота большевик Скрыпник в Петрограде – «главный специалист по рабочим столицы». Он защищает революцию с оружием в самый критичный час – в рядах красногвардейцев громит на Пулковских высотах войска Керенского-Краснова.

С декабря 1917 и до самоубийства, случившегося 7 июля 1933 года, Николай Алексеевич устанавливает и крепит советскую власть в родной Украине.

Биографы свидетельствуют: «С июля 1918 года Скрыпник являлся членом коллегии ВЧК, начальником отдела по борьбе с контрреволюцией, затем секретно-политического отдела. Не хотелось бы обидеть тех, кто восторгается его бесстрашием, принципиальностью, но надо отметить, что это был очень непростой отдел. А проще говоря - самое страшное подразделение ЧК. Таким образом, Николай Алексеевич является одним из главных организаторов красного террора на Украине, он лично разрабатывал планы и участвовал в проведении чекистских операций. «Мы отрицаем какое-либо право буржуазии, - говорил отважный партиец, - на моральный протест против расстрелов, которые проводит ЧК». В 1921 - 1927 годах Скрыпник - народный комиссар внутренних дел, нарком юстиции, первый генеральный прокурор Украины. За непримиримую борьбу с некоммунистическими партиями, с оппозицией среди коммунистов Лев Давыдович Троцкий назвал Скрыпника «верным сталинцем».

Роковое расхождение с «генеральной линией партии» Николай Алексеевич допустил на посту наркома просвещения. А ведь именно ему надлежало утвердить в жизнь: «Украинизация, являющаяся неотъемлемой частью культурной революции и социалистического строительства должна стать в центре внимания нашей работы. Всякая недооценка украинизации или могущие возникнуть элементы великодержавного или украинского шовинизма должны встретить решительный отпор».

«При Шумском» делалось немало хорошего. В школах, училищах и техникумах, в высших учебных заведениях вводили обучение на украинском языке. Росло издание книг, газет и журналов. Поддерживалась коренная культура в музыке, театре, кино. Но – приказы исполняй под козырёк. Ускоренно изучай и знай всё национальное сразу и сейчас. Причём, не всегда добровольно, а по принуждению. Иначе – потеряешь работу, должность, окажешься человеком второсортным.

Исправить подобные перегибы и был призван партией Скрыпник.

«Коренизацию» Николай Алексеевич дополнил обновлением украинского правописания. Правда, его творцы при этом держали равнение не на русский, на европейские языки. Своё видение национальной политики он излагал так:

«Украина является самостоятельным членом Союза Советских Республик. Украинизация проводилась и будет проводиться самыми решительными мерами... Тот, кто это не понимает или не хочет понимать, не может не рассматриваться правительством как контрреволюционер и сознательный либо несознательный враг советской власти».

Истоки «самостийности» члена ЦК ВКП(б) и Исполкома Коминтерна в чём-то объяснимы. В приложении к 41-му тому известного Энциклопедического словаря Гранат «Деятели Союза Советских Социалистических Республик и Октябрьской революции» (1929 год) напечатана подробная автобиография Скрыпника, написанная Николаем Алексеевичем во время партийной чистки 1921 года.

«Происхожу я из железнодорожной семьи, мой отец был железнодорожный служащий - сначала телеграфист, потом помощник начальника станции. Родители мои, люди простые и без образования, относились к имеющемуся строю политического и экономического угнетения смутно-враждебно. Отец в начале 50-х гг. был знаком с работниками воскресных школ, где он учился после освобождения крестьян, мать моя - в конце 60-х гг. и в начале 70-х оказывала некоторые услуги харьковским революционерам, когда она была на акушерских курсах. Оба они вынесли из этого времени чувство почтения к революционерам и недовольство господствовавшими условиями и в известной мере передали его мне. Род. я 13 января1872 г. в селе Ясиноватом бывш. Екатеринославской губ. Вырос на железнодорожной линии, на железнодор. станциях, куда отца почти через полгода перебрасывали, всё по Украине; учился сначала в 2-классном сельском училище с 5-ю отдел. в слободе Барвенково Изюмского уезда Харьковской губ., а затем в Изюмском реальном училище, откуда был уволен потом за обнаруженную пропаганду среди крестьян. Пришел к сознательности вне чьего-либо прямого воздействия, потому что в гор. Изюме не было ни одного не только революционера, но даже либерально мыслящего человека. Развивался в одиночку. Исходным пунктом моего развития было изучение украинской литературы и истории Украины; влияли и семейные предания - о предках-запорожцах, об одном из прадедов, посаженном польскими шляхтичами на кол за участие в восстании Зализняка и Гонты в XVIII в. Стихи Шевченко побудили меня читать по истории вообще, в частности по истории Украины, в особенности эпохи освободительных восстаний, войны и руины, где я встретился с Черной Радой и восстаниями классового характера угнетённых против казацкой старшины; это укрепляло моё критическое отношение к господству имущих, а вместе с тем подвинуло к чтению по вопросам историческим и экономическим. С другой стороны, возбуждённый той же украинской литературой интерес толкнул меня заняться последовательно фольклором, лингвистикой, первобытной историей, антропологией, геологией, теорией развития космоса.

Путь моего развития, таким образом, был совершенно различный от развития российских интеллигентов-революционеров. Выработка мировоззрения была крайне мучительна, внутренних много пришлось изжить противоречий… Связи первые и нелегальную литературу имел из Галиции от радикалов украинских (выделено автором)».

Нарком просвещения утверждал самостоятельное значение украинского языка.

Он же настаивал на присоединении к Украине приграничных российских областей, где в местах «компактного» проживания украинцев с участием Скрыпника тоже велась «коренизация». В плужниковской Кантемировке первая районная газета «Прапор комуни» («Знамя коммуны») вышла на украинском языке. А в тогдашней Центрально-Чернозёмной области издавалось 24 районных газеты на украинском языке общим тиражом в 72 тысячи экземпляров. В Россоши открыли педагогический техникум, в котором «ковали» учителей украинского языка. Известен и такой случай, он, кстати, не единственный. Писательницу Елизавету Михайловну Милицыну, она заведовала библиотекой в воронежском райцентре Ольховатка, уволили, «как русскую и не изучавшую украинского языка».

Семейные воспоминания сохранились о тех годах. Моя мама крестьянка Прасковья Ивановна училась в сельской школе «по-украински». На девятом десятке лет пересказывала стихи и поэмы Тараса Шевченко. Дядя Андрей Тихонович был моложе. Он сберёг украинско-русское «Свидетельство о рождении», в котором записано появление на свет 12 червня (июня) 1927 рiка Андрiя, сына Тишка (Тихона) Егоровича и Веклы (Фёклы) Тимохвiйивни. Учился уже в той же школе «по-русски». Тоже до глубокой старости любил в застолье по памяти читать стихи и поэмы Николая Некрасова, Александра Пушкина.

На литературной ниве Николай Алексеевич Скрыпник поддерживал талантливого прозаика и организатора Мыколу Хвылевого (Николая Григорьевича Фитилёва). Писатель равнялся на европейские культурные ценности с лозунгом «Геть вiд Москвы!» Кстати, позицию литератора так оценил Сталин в вышеупомянутом письме «Тов. Кагановичу…»: « ... Я имею в виду такой всем известный факт, как статью известного коммуниста Хвылевого в украинской прессе. Требования Хвылевого «неотложной дерусификации пролетариата» в Украине, его мысль о том, что «от русской литературы, от её стилей украинская поэзия должна как можно быстрее бежать», его заявление о том, что «идеи пролетариата нам известны и без московского искусства», его восхищение какой-то мессианской ролью украинской «молодой» интеллигенции, его смешная и немарксистская попытка оторвать культуру от политики - всё это и многое другое в устах украинского коммуниста звучит теперь (не может не звучать) более чем странно. Только в борьбе с такими крайностями можно превратить возрождённую украинскую культуру и украинскую общественность в культуру и общественность советскую».

Так что – в той литературной «буче боевой, кипучей» безобидные творческие группы - «ланки-марсы…» - не могли оставаться вне политики. Политичны они были и остаются во все времена. Правда, до поры представляют собой несерьёзную оппозицию. Точно написал об этом в 1930 году прекрасный поэт Владимир Сосюра. Этот отрывок из стихотворения «Два Володьки» понятен без перевода, пояснения требует лишь слова: «хiст» - талант, дар; «хвилины» - минуты; «рокы» - годы.

Довго, довго я був iз собою в бою...

Обсипалось i знов зеленiло в гаю,

пролiтали хвилини, як роки...

Рвали душу мою

два Володьки в бою,

i обидва, як я, кароокi,

I в обох ще незнаний, невиданий хист, -

рвали душу мою

комунар

нацiоналiст.

Есть в этом же стихе и такие строки: «Сколько раз я хотел,.. взявши маузер тёмный в руки, - …поставить себя к стенке». Поэтическая исповедь стала трагическим фактом. В 1933 году 13 мая револьверным выстрелом покончил с собой Хвылевой. А 7 июля в своём служебном кабинета застрелился нарком просвещения. В заявлении КП(б)У говорилось:

«…тов. Николай Алексеевич Скрыпник, будучи старым революционером и большевиком, имевшем большие заслуги перед революцией и рабочим классом, совершил акт малодушия, недостойный всякого коммуниста и тем более члена ЦК. Причиной этого недопустимого акта является то, что за последние годы тов. Скрыпник, запутавшись в своих связях с украинскими буржуазно-националистическими элементами, имевшими партбилет в кармане, и не имея больше сил выбраться из этой паутины, стал жертвой этих контрреволюционных элементов и пошёл на самоубийство».

Николая Алексеевича проводили в последний путь с должными почестями. Его именем назвали улицу. Позже был установлен памятник.

Схоже, как и Владимир Сосюра – можно сказать, земляк, сын Донбасса - рвал себе душу и сердце уроженец воронежской Кантемировки Евген Плужник.

Ой, упали ж та впали кривавi роси

На тихенькi-тихi поля...

Miй народе!

Темний i босий!

Хай святиться твоє iм'я!

Хай розквiтнуть новi жита

Пишним цвітом новоi слави!

Гей, ти, муко моя свята,

Часе кривавий!

Убiенним синам твоiм

I вciмтим,

Що будуть забитi,

Щоб повстати в безсмертнiм мiтi,

Bciм

Iм -

Осанна!

* * *

До самой кончины дружина-жена поэта Галина Автономовна (а умерла она вдали от родины, в чуждом ей Нью-Йорке на 92-м году жизни в сентябре 1989 года) не могла без слёз вспоминать тот страшный час, враз круто изменивший судьбу молодой семьи. Ополночь ещё светилось окно их комнаты под самой крышей дома на Прорезной. Галя читала. Склонился над листами будущей книги Евгений. Текущий 1934 год для него складывался вроде бы неплохо: был делегатом первого Всеукраинского съезда писателей, в числе первых вошёл в новый литературный Союз, заметно поправил здоровье – лечился на кавказском побережье Чёрного моря. И вот душу омрачили недобрые предчувствия. Вдруг арестовали близких друзей Плужника – литераторов Григория Косынку и Дмитрия Фальковского. Случившееся с ними не выбросишь из головы, потому и ночью загружал себя работой. Звонок в дверь, резко порушивший тишину, встряхнул, оторвал от дела.

- Кто так поздно?

- Женечка, пойди открой, это за тобой.

- За мной… Чего ж так рано, лишь двенадцать, подождали бы еще…

Вернулся не один, со следователем НКВД.

…Не кличь беду. Как напророчил, совсем недавно начал стих строкой: на хуторе, как в тюрьме, тихо.

Нет, ошибся, в тюрьме было не просто страшно тихо, - невыносимо, пронзительно одиноко. Душу ломать тут умели. Во сне не снилось, что сам поименуешь себя – террористом, изменником, шпионом (как прикажут). На воле говорили ведь с друзьями о всяком, всего не упомнишь. Говорили вроде бы без злого умысла. Больше фрондировали – выражали своё недовольство текущим бытиём, дух противоречия с рождения присущ каждому из нас. Не потому ли у Плужника однажды выплеснулось на лист бумаги:

Немає сумнiву: менi щораз нуднiше

У товариствi друзiв-юнакiв;

Їх дотепи могли б звучати тихше

I навiть теми бути не такi…

Та в той же час кортить мене додому

З поважних бесiд про минулi днi…

…Бути самому

Хочеться менi.

* * *

Нет сомнения: мне тоскливо

В кругу товарищей-друзей;

Острить могли бы незлобиво,

Вести беседы помилей…

Встретились-свиделись – не рад никому.

Домой тороплюсь, лечу, как во сне.

…Побыть одному

Хочется мне.

Но раз вольно или невольно ступил на тропу войны, теперь сам о себе скажешь с горьковатой усмешкой:

- Для такой, как я, мерзоты, шлях один – к вечной мерзлоте!

Выездная сессия военной комиссии Верховного суда СССР

Из приговора №26

Председатель В.В. Ульрих

…без участия обвинения и защиты, в закрытом судебном заседании, 27-28 марта 1935 года в г. Киеве.

…12. Плужника Евгения Павловича, 1898 года рождения, уроженца Воронежской губернии, сына торговца, с незаконченным высшим образованием, литератора, беспартийного приговорить

… к лишению свободы сроком на 10 лет с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

Заключение

12 мая 1956 года г. Москва

…10. Плужника Евгения Павловича,..

…фальсификация дела в отношении Пидмогильного, Плужника, Эпика и Штангея.

Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 27-28 марта 1935 года отменить и дело на них прекратить за отсутствием состава преступления.

* * *

За что же талантливейший поэт попал в кровавые жернова? Не угодил вождям? От них он был на почтительном расстоянии – не ручкался и в президиумах рядом не сидел. А в его творчестве противогосударственную крамолу при всем желании не отыщешь и между строк.

Ответ, видимо, найдем в печальном марше:

Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Безболезненно не менялся и не меняется ни один строй в любой стране. Тридцатые годы оставались для укреплявшегося Советского Союза «минутами роковыми» жестокой, смертельной схватки за власть. Явные и тайные сторонники Троцкого ещё грезили «мировой революцией», ради которой в её костёр, не задумываясь, бросили бы Страну Советов. На пути встал «предавший революцию» Сталин, взявшийся со своими соратниками успешно строить социализм в отдельно взятом государстве. Тем и другим путали планы националисты, «давно и неисцельно возненавидевшие Москву», готовые «с упоением ринуться в Европу» в объятия хоть к самому чёрту, опираясь на конституционное право «самоопределения вплоть до отделения». Были и другие «боротьбисьты» - среди военных, в рядах чекистов. К власти все рвались со схожей целью: ради светлого будущего своему народу или всему человечеству, которое каждый понимал, конечно, по-своему.

Гибель Кирова 1 декабря 1934 года стала не только искренней скорбью для миллионов людей, но и злорадством для многих. Они считали: прозвучал сигнал к выступлению против советского строя. «Сегодня убили Кирова, завтра убьют Сталина».

Вольно и невольно в схватку втягивалась немалая часть населения – от Москвы до хуторских окраин. И у панов, и у холопов не только чубы трещали – головы летели.

Учёный и философ Александр Леонидович Чижевский вывел «формулу» общественной атмосферы, складывающейся в переломные моменты в различных странах мира. Всеобщая подозрительность, аресты по вздорным обвинениям, превращение доброжелательных и уравновешенных людей в безумцев, выискивающих врагов у себя под кроватью, и в разъярённых палачей – такие явления характерны для периодов, когда общество оказывается в состоянии кризиса, войны, междоусобицы или в напряжённом ожидании внешней агрессии или внутреннего переворота.

Евген Плужник, если судить по его стихам и прозе, не был ни сталинистом, ни троцкистом, ни националистом (как бы он ни говорил о себе на допросах). Жил в народе, творил для народа, до боли сердечной озабоченный его судьбой. Писал талантливо. И уже потому ему стоило завидовать. А зависть бывает всякая – добрая и подлая. В том неистовом урагане, по мнению кропотливо изучавшего архивы историка, «вошло в норму составление справок о настроениях в творческих коллективах, характеристик на деятелей культуры, что приводило зачастую к уничтожению «инакомыслящих» даже не по духу, а по навету. Разгул доносительства среди художественной интеллигенции достиг своего апогея».

Страдали без вины виноватые.

В «террористы» по облыжному извету попал и Плужник.

Дела террористов в те дни мести за убийство Кирова обычно разбирались в течение недели и подлежали лишь суду Военной коллегии. Помилованию и обжалованию не подлежали. Приговор мог быть только один – расстрел, который приводился немедленно в исполнение. Хоть ты тут «пришей кобыле хвост», всё одно – «чистосердечное признание» смягчало вину, даровало пусть тюремную, лагерную, но – жизнь с надеждой на лучшее. Вот показание знаменитого украинского сатирика и юмориста.

«Я принадлежал к террористической организации, название которой не знаю. По заданию этой террористической организации я должен был убить Павла Петровича Постышева (секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии (большевиков) Украины - прим. автора) во время его предстоящей аудиенции на встрече с украинскими писателями. Но так как аудиенция не состоялась, потому я его не убил.

Остап Вишня»

Покаяние не спасло. Десять долгих лет Остап Вишня, он же – Губенко Павел Михайлович, по его же словам: «звезду своей судьбы видел через решётку».

Прозаик Борис Антоненко-Давидович оставил воспоминания об очной ставке на следствии по его схожему делу, в частности, с Евгеном Плужником. Поэт уже прошёл сквозь муки ожидания смертной кары, которую ему заменили десятью годами ссылки.

«Евгений Павлович, - спрашивает следователь Михаил Хайет, - скажите, Антоненко-Давидович принадлежал к террористической организации или нет?» Тот так саркастически усмехнулся и ответил: «Ну, в такой же степени, как и я». То есть: «Вам прекрасно известно, что я не был членом террористической организации, но вы хотели сделать и сделали, как будто я им был. То же самое вы можете сделать и с Антоненко-Давидовичем». Хайет рассердился: «Плужник, я спрашиваю: был ли Антоненко-Давидович членом террористической организации или нет?» Плужник: «Ну, я же сказал: в такой же степени, как и я». Хайет: «Плужник! Был или нет? Да или нет?..» - и грохнул кулаком. Плужник побледнел: «Да, принадлежал». Хайет суетливо: «Я сейчас занят, ставку потом продолжим…» И Плужника вывели… На этом всё и закончилось».

Позже Антоненко-Давидовичу суд вынес наказание в десять лет заточения.

Стоит знать о Постышеве Павле Петровиче, из-за которого расстреляли, в частности, Григория Косынку, пострадал Остап Вишня. Постышев, считается, подтолкнул к самоубийству Скрыпника, заявив на пленуме ЦК о том, что «враг пытается спрятаться за спину товарища наркома и в его трудах по национальному вопросу и культурному строительству, и в его практической работе по управлению системы просвещения».

Жизненный путь Павла Петровича поразительно схож со Скрыпниковским. Сын иваново-вознесенского ткача в юности сам познал, как достаётся хлеб рабочему человеку на фабрике у капиталиста. Революционер-каторжник. Устанавливал советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке. Он мог открыто спорить со Сталиным. В то же время Троцкий считал его «одним из раболепных из всех лакеев» вождя. В 1923 году Постышева перевели в Киев, где он и вырос до руководителя Компартии Украины. Здесь он стал борцом с перегибами в украинизации. Ходил в украинской сорочке-вышиванке, интересовался историей и культурой. При его участии установлены памятники Тарасу Шевченко в Киеве и Харькове. Павел Петрович возвратил в Новый год праздничную ёлку, объявленную, было, старорежимным пережитком прошлого.

Жители Харькова вспоминали о Постышеве, как очень доступном всем партийном секретаре высокого ранга. Часто встречался с рабочими, вникал в их житейские и бытовые проблемы. Не чурался заходить в квартиры горожан. Обедал в заводских столовых.

Когда Киев вновь стал столицей Украины, то в Харькове здание ЦК Компартии распоряжением Постышева передали детям и открыли первый в стране Дворец пионеров.

И в это же время – по обвинению в национализме и иных прегрешениях шла большая чистка партийных, советских рядов. Выносили смертные приговоры по инициативе Постышева. В феврале 1938 года сам Павел Петрович, уже в должности руководителя Куйбышевской парторганизации, «за преступно-легкомысленное отношение к судьбе членов партии» попал в «ежовы рукавицы» и был расстрелян.

Петр Чалый

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"