Интерес к исследованиям Митры Релич у автора этих заметок (уже сорок шесть лет занимающегося культурой Сербии, многократно посещавшего Косовско-Метохийский край, в том числе и после самопровозглашения там отделенной от Сербии республики) вовсе не случаен и не одноразов. Доводилось не раз слушать доклады этой коллеги, читать ее всегда содержательные статьи, да еще и оказаться, по воле случая, в числе участников презентации книги «Сербский язык в Косово и Метохии сегодня» на Белградской международной книжной ярмарке. Нужно отметить, что упоминаемое мероприятие проходило в переполненном большом зале и что собравшиеся там не обменивались дежурно-этикетными любезностями, как это бывает обычно в подобных случаях, а с неподдельной заинтересованностью обсуждали проблему, которая поистине является жизненно важной для всего сербского народа. Так разве мог кто-то из присутствовавших остаться равнодушным к ней при обсуждении? Да и после презентации у каждого имелась, как говорится, обильная пища для раздумий. Потому и нижеподписавшийся решил поделиться некоторыми собственными мыслями, возникшими в той ситуации, а также позднее, при непосредственном знакомстве с содержанием книги.

Прежде всего хочется упомянуть о том, что для большинства читателей, наверно, покажется малозначительным и даже, вроде бы, не имеющим очевидной связи с книгой, но меня тогда, честно говоря, глубоко тронуло. Дело вот в чем: как эксперту ВАК родной своей Беларуси мне постоянно приходилось осуществлять соответствующий анализ квалификационных филологических исследований – диссертаций; и, должен признаться, всегда самым трудным, воистину преткновенным, являлся вопрос, как же эти работы соотносятся с направлениями, приоритетными для отечественной науки. Увы, чаще всего приходилось констатировать, что такого рода критерий к нашим диссертационным исследованиям, особенно по лингвистике, крайне редко применим; причем большинство соискателей ученых степеней исходно считало, что он вообще не должен применяться. А вот эта сербская книга, в основу которой положена диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук, вызывала отношение совершенно противоположное: автор ее безо всяких предписаний-понуждений, без формальных установок на что-то „требуемое“ показывала и во всех планах убедительнейше доказывала, что приоритетнее осуществленного ею исследования фактически нет ничего, и быть не может. К тому же явно несуразным был бы использованный по отношению к нему привычный у нас штамп „научное сочинение“. Дело не только в чрезвычайной насыщенности опубликованного труда фактами суровой реальной действительности. Всем своим содержанием книга, можно сказать, передает глас вопиющего: «По отношению к сербскому языку в крае Косово и Метохия осуществляется то, чего ни в коем случае нельзя допускать! Это ведь лингвоцид, этноцид – катастрофа!..». И это при том, что автор книги, профессор-лингвист М.Релич, занимается не текущей политикой, не актуальной публицистикой, а подлинной наукой. И данную ее публикацию, соответственно, отличает строгая научность, объективность, методологическая основательность. В ней нет ничего произвольного и ничего просто формального, основанного на принципе „так принято“, что активно, хотя и контрпродуктивно, используется в диссертациях на постсоветском пространстве. А то, что у нас обычно именуется нейтрально-бесстрастным словосочетанием „предмет исследования“, здесь является животрепещущим, в прямом смысле – трепещет в муках, ужасе и отчаянии сербский народ Косова и Метохии, а все это нашло отражение на языке его.

Но чтобы войти как следует в тему, для наших читателей, по-видимому, не лишней будет так называемая фоновая информация. В частности, следующее: ареал сербского языка, основу которого составляет „штокавский“ диалект (в то время как основой хорватского должны быть диалекты „кайкавский“ и/или „чакавский“), исконно охватывает земли нынешних Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины; в середине ХIХ века представителями хорватской и сербской интеллигенции было подписано т.н. Венское литературное соглашение (1850) о создании единого литературного языка, каковым стал именно сербский с упомянутой «штокавской» основой, хотя в соответствии с данным соглашением называть его можно было также сербско-хорватским и хорватско-сербским, а также хорватским и сербским; во время существования Королевства Сербов Хорватов и Словенцев (с 1929 года – Королевства Югославии) этот язык являлся государственным, а после образования ФНРЮ/СФРЮ упомянутое Венское соглашение подкреплено еще Новосадским договором 1954 года, так что названный язык стал официальным для более чем 20 миллионов граждан федеративного государства, декларировавшего братство и единство; однако после распада югославской федериции шести республик и двух автономных краев по воле политиков произошло непостижимое с точки зрения лингвистики – из языка, полтора века существовавшего как общий и единый, к тому же весьма прочно кодифицированный, вдруг как-то оформилось четыре отдельных: наряду с сербским, также хорватский, боснийский и черногорский.

Говорить о катастрофе вынуждает уже такая „филиация“ сама по себе – по причине своей внезапности, а также из-за того, что новоявленные языки в качестве якобы самостоятельных и самодостаточных стали утверждаться без надлежащей кодификации, произвольно, не в силу объективного действия собственно языковых законов, а вследствие внеязыковых, злободневно-политических причин. Но более и очевиднее всего катастрофична реальность итогов глобальной „перестройки“ с последовавшей вскоре войной НАТО против Югославии, а конкретно – то, что отторгнутым от Сербии оказался автономный край Косово и Метохия, колыбель сербской духовности и культуры. Разумеется, языка тоже...

Когда ведется речь о жестоких, беспощадных социально-политических условиях с соответствующими нравами в настоящее время, то наши журналисты чаще всего используют шаблонные эпитеты: „мрачное средневековье“, „страшные средние века“. Если не задумываться, нынешнюю ситуацию в Косово и Метохии уместно было бы тоже охарактеризовать с помощью таких маркеров. Но в данном случае они желаемого эффекта не дают, даже исходно присваиваемый смысл теряют, поскольку в эпоху средневековья Косовско-Метохийский край представлял собой полиэтническое пространство, где наряду с сербами, коренными обитателями этих земель, проживали как албанцы, так и греки, итальянцы, саксы, дубровчане...

А вот каково положение в этом крае после провозглашения албанской “Республики Косово” и ее признания Соединенными Штатами Америки вкупе с большинством стран Европейского Союза сейчас – во времена новейшие и самые что ни есть прогрессивные, как их любят определять увлеченные глобалистскими лжегуманистическими и псевдоевропейскими идеями представители СМИ, – предлагаем, чтобы наши читатели оценили сами по „наброскам с натуры“, которые осенью 2014 года делал ваш слуга покорный.

Приштинский университет в изгнании, сербская часть которого вынуждена была покинуть Приштину и временно разместиться в Косовской Митровице, проводил тогда научную конференцию. Участники этого форума, несмотря на то, что любые перемещения по краю сопряжены были с серьезными опасностями, решили все-таки посетить Призрен, один из центров средневекового сербского государства эпохи Неманичей – столицу царей Душана и Уроша, до сих пор остающуюся в исторической памяти сербов „царским градом“. И хотя все собравшиеся ехать были в большей или меньшей степени осведомлены о ситуации, сложившейся в крае за последние годы, для зарубежных „экскурсантов“ шокирующим стало предупреждение организаторов о том, чтобы на улицах Призрена по-сербски не разговаривали, ибо это опасно. Между тем, в правомерности такого предостережения мы убеждались буквально на каждом шагу, сразу же после выезда за пределы сербской части Косовской Митровицы. Впрочем, и этот город не был исключением из общих правил, регламентирующих условия жизни в нынешней Республике Косово. Но мы, что называется, обвыклись в нем как в городе сербском, хотя таковым является всего лишь часть его, специфический сербский «анклав». Косовская Митровица, которая в свое время носила название Титова Митровица, ныне разделена естественной границей, рекой Ибар, на две части – сербскую (северную) и албанскую (южную). Само собой подразумевается, что социально-языковые условия в этих частях-анклавах разные. Причем они отличаются не только по использованию албанского либо сербского языка в качестве преимущественного средства общения. Ситуация почти не изменилась с того времени, когда мост через реку стал демаркационной линией в том смысле, что спонтанный переход на другой берег сопрягался со смертельной опасностью. И сейчас, фактически, сербская часть находится в осадном положении, что заметно каждому посетившему город. Если же перечислять все различия, открывающиеся любому невооруженному глазу, то первым из них следует упомянуть общий вид городской застройки: в северной части Митровицы почти сплошь остались скромные блочные здания, возведенные по преимуществу в 1960 – 1980-х годах, тогда как в части южной – примерно такой же общий фон уже изменен модерными небоскребами и коттеджами, которые построены за последнее время. Собственно, существенную разницу приходилось наблюдать всюду и во всем, что практически невозможно перечислить. Особые чувства у нас, глядевших все-таки «со стороны», вызвало состояние христианских кладбищ. А по нему, как известно, всегда можно судить о многом, во всяком случае – об условиях жизни любого края, о реальных правах и закрепившихся нравах местного населения. Так вот, когда мы увидели большой погост на выезде из города, не было нужды спрашивать, чей он и почему в таком виде: разбиты либо повалены кресты, разрушены надгробные памятники, повреждены примогильные оградки… К тому же без объяснений становилось понятным, что причина отнюдь не в ветхости названных материальных объектов или в отсутствии ухода за ними, недостатке внимания к местам захоронения, к отеческим гробам. Скорее наоборот, налицо было безумно проявляющееся внимание с враждебной стороны – вандализм. Хотя албанско-мусульманские кладбища, которых вдоль шоссейной дороги встречалось довольно много, находились в относительном порядке. Кроме этого, по пути нам доводилось видеть немало домов, зияющих черными дырами от окон и дверей, изрешеченных пулями, а также разрушенных до основания. Опять же ясно было, что они сербские. Определить это не трудно, поскольку буквально рядом стояли только что построенные дома, в два и три этажа, с претензией на респектабельность – новое жилье албанцев, для которых настало время специфического строительного бума. Кстати, когда наш автобус проезжал мимо Косова поля, мы не могли не обратить внимания на развернувшееся там строительство, ибо уже почти достроенное огромное здание закрывало вид на Газиместан, самое непосредственное место знаменитой Косовской битвы, и на возведенный там в свое время сербский памятник, который прежде был открыт взгляду проходящих и проезжающих по дороге. А сейчас он перестал быть видимым. Как, впрочем, и многое другое, что связано с сербской историей и что со всей очевидностью напоминало о ней. Зато чуть ли не на каждом шагу бросались в глаза новые минареты и мечети. Оказывается, при финансовой помощи стран Персидского Залива и Саудовской Аравии в частности, за последние годы на территории Косова и Метохии построено их более четырехсот. Выходит, они призваны заменить полторы сотни разрушенных в последнее время православных монастырей и храмов, а с ними заодно также более двухсот уничтоженных кладбищ, тысячи христианских надгробий и крестов – чтобы вообще затереть следы пребывания сербов на этой земле? Что же касается сербского языка, то, как могли мы заметить, диапазон его реального функционирования в самопровозглашенной республике сводится разве что к упоминаниям в декларациях, которые адресованы соответствующим кураторско-попечительским структурам, прежде всего ООН и ЕС. Не случайно в крае повсюду развеваются флаги как самопровозглашенной Республики Косово, так и Албании, а также ЕС, НАТО и США, но нигде, кроме северной части Косовской Митровицы, не видно флагов Республики Сербии.

Соответственно, албанские косовские власти со своими покровителями не намерены оставлять полноценных функций и языку сербскому. Как раз об этом однозначно свидетельствует его исключение практически из всех сфер публичного употребления, начиная с дорожных указателей, которые написаны не традиционной для сербов кириллицей, а латиницей и на которых исконно сербские названия населенных пунктов заменены албанскими. В связи с этим сам по себе напрашивался не совсем дипломатичный вопрос: какой же была бы реакция, например, немца, француза, чеха или болгарина, если бы на дорогах их стран по воле победителей-переустроителей в начале ХХI века появились чужой графикой зафиксированные и радикально переименованные города? Скажем, Жуковград вместо Дрездена (или Горбибург вместо Берлина), Новокутузовск вместо Парижа, Краснооктябрьск вместо Праги, Скобелево либо Османбулово вместо Тырнова… А ведь такой или подобный недипломатичный вопрос мотивируется, помимо всего, и состоянием нынешней дипломатии. В частности, тем, что власти и международные представительства названных выше народов, которые стали обитателями “благоденствующего” общеевропейского дома, со всей присущей этому дому гуманностью озаботились проблемами дальних беженцев из Африки да (не)Близкого Востока и, подчиняясь установкам расширяющегося Европейского Союза, признали не только Республику Косово, но и все осуществляемые в ней переустроения, в итоге которых беженцами становятся европейцы-сербы. Причем они все это считают нормальным, безусловно отвечающим “европейским стандартам”, “современной демократии”, пресловутым “правам человека”. Что ж, о непосредственной связи происходящего в Косово и Метохии с интересами “единой Европы” вполне красноречиво и многозначительно (не только в языковом плане) свидетельствуют дорожные указатели типа „ PRISTINE – SKOPJE – TIRANA» , равно как и повсеместно пестрящие вывески: “OIL KOSOVA, KOSOVA PETROL, GRANIT KOSOVA, AGRIKO KOSOVA, KASTRATI, EURO COM, UNIKONZUM PETROL, SKODA UNICREDIT BANK, AUDI, BOSCH, GORENJE, HANSA, MERSEDEZ, NISSAN, PEUGEOT, SAMSUNG…” А тем из нас, тогда путешествовавших, кто при всем уважении к интеграционно-европейским и албанским интересам не забывал о судьбе косовских сербов, многое говорили также исключительно албанские имена кандидатов в депутаты на предстоящих выборах: Agim Batri, Aslan Shala, Ramadan Muja, Naser Breso, Korab Sajfu, Naser Gnajcevci…

Да все-таки не указатели, плакаты и баннеры составляли главное из того, что интересовало нас, хотя непосредственно в пути мы не имели возможности общаться с местными сербами. Призрен же каждому из нас представлялся в соответствии с его объективной информированностью относительно произошедшего там за последнее время. Но увиденное и услышанное в этом городе буквально всех повергло в смятение. Вот несколько штрихов, касающихся того, что предопределяло восприятие реальности тогда и что не забывается до сих пор.

Из автобуса мы вышли под оглушительный крик муэдзина. И крик этот, усиливаемый мощными динамиками и словно бы намеренно обращаемый к нам, приехавшим, как будто сопровождал нас все время пребывания там. Можно сказать, что это был звуковой символ, обобщенно знаменующий тот статус города, который закрепился в результате погромов 17 - 18 мaртa 2004 года. А за скорбнопамятные два дня албанские террористы по отношению к сербам (в их «царском городе»!) последовательно и беспощадно осуществляли геноцид: произвели свыше 400 нападений и 12 обстрелов из гранатометов, совершили 629 поджогов; в итоге 19 человек погибло, около 900 было ранено (среди них 63 бойца международного воинского контингента и 123 служащих международной и косовской полиции) и не менее 4000 сербов изгнано из края; разрушенными оказались 900 домов, а также 35 церквей и монастырей, в числе которых памятники культуры XIV – XVI веков… Многие последствия этого массового террора мы могли видеть своими глазами и чувствовать на себе – хотя, конечно, далеко не в полную меру – своеобразие «порядка», за который албанские погромщики сражались и который с помощью своих зарубежных покровителей на протяжении последующих десять лет устанавливали.

Думается, нет нужды объяснять, что для нас важнее всего было хоть как-то приблизиться к адекватному пониманию пережитого жертвами, т.е. тамошними сербами. Соответственно, мнения о произошедших и происходящих беззакониях хотелось услышать от них самих, из первых уст. Но, увы, во всем городе с более чем 150 тысячами населения сербов к осени 2014 года осталось лишь несколько семей. Поэтому, учитывая, что православный народ в случае опасности всегда ищет убежища в церквях и что для него церкви неизменно являются центрами притяжения, мы первым делом отправились в соборный храм Призрена, который при упомянутых событиях 2004 года был сожжен, но уже восстановлен. Там, как и предполагалось, мы застали священника и полдюжины прихожан, в числе которых двое детей дошкольного или младшего школьного возраста. Конечно, вспомнились слова Священного Писания о малом стаде, хотя постичь истинный смысл их мешало нам наше, а не реального стада, маловерие… Отметить, что общаться с такой вот приходской общиной, особенно с детьми, пережившими несравнимо больше нас, взрослых, невероятно тяжело – в общем-то ничего не сказать. При нашем общении проявлялся, можно сказать, целый комплекс психологических и нравственных коллизий. Обе вступавшие в контакт стороны не только умом понимали, но и сердцами чувствовали, что жестокая реальность провела между ними разделительную линию, и теперь они, как бы ни было, по разные стороны. На одной – местные сербы, после всех изведанных ранее ужасов (вместе с малыми детьми!) оcтающиеся в крайне опасном и бедственном положении; а по другую – люди заезжие и, что ни говори, просто любопытствующие. Для первых не столь важно, каковы мотивы приезда и любопытства других. Так что наше душевное расположение для них объективно вряд ли что-нибудь значило. Поэтому, выразив, насколько это получилось, сочувствие, мы пошли по городу, чтобы посмотреть на то, как изменился город в остальном.

Ужасающее впечатление произвела выжженная изнутри церковь Богородицы Левишкой, которая на основании храма Х века строилась в начале ХIV века, во времена короля Милутина. В ней до недавнего времени сохранялись два слоя уникальных фресок (ХIII и ХIV вв.) со сценами Страданий Христа, композициями Великих праздников и чудес святых угодников, иконографическими изображениями сербских первосвятителей и представителей рода Неманичей, ликами местных епископов. В ХVIII веке, когда этот православный храм был превращен в мечеть, средневековые фрески замазали толстым слоем штукатурки. Позднее фресковую роспись отрыли и восстановили. Но сейчас на ней копоть и гарь в форме черных кругов – следы автомобильных покрышек, которые вандалы сжигали здесь и злонамеренно-специально прикладывали к фрескам... Если же продолжить сравнения, то не лишне еще отметить, что в отличном состоянии находится так называемая Синан-пашина мечеть, которую местные мусульмане построили в начале ХVII века из материала, взятого из разрушенного монастыря св. Архангелов, «задушбины» царя Душана….

Конечно, не все одинаково выразительно запечатлелось в памяти. Однако из наиболее впечалившего долго будет помниться посещение восстающей из пепла Призренской духовной семинарии.

Примечательна история этого православного учебного заведения, носящего имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, а основанного благодаря поддержке русского консула И.С. Ястребова в 1871 году, тоже в очень трудное для православных сербов время. Изначально это была единственная в крае средняя сербская школа, которая обеспечивала подготовку священников и учителей, способных поддерживать православную культуру в период уже пятого столетия османского ига. По-видимому, именно такая высокая миссия предопределила статус Призренской семинарии на многие последующие десятилетия. Вряд ли случайно то, что ее воспитанниками являются три Патриарха Сербской Православной Церкви – Варнава (Росич), Гавриил (Дожич) и Павел (Стойчевич). Так или иначе, у этой семинарии в истории CПЦ ХІХ – ХХ веков особая роль. И духовно-просветительская деятельность ее прерывалась разве что Мировыми войнами – в 1914-1919 и 1941-1945 годах. Но еще на более продолжительный период, с 1999 по 2011 год, семинарии пришлось покинуть Призрен и эвакуироваться в Ниш на исходе ХХ века. Тем временем, в упомянутом уже 2004 году, здание семинарии, построенное на средства известного благотворителя-серба Симеона Андреевича-Игуманова, албанские террористы сожгли. И вот, после двенадцатилетнего вынужденного перерыва работа семинарии возобновлялась на старом месте, свидетелями чего, оказавшись там как раз в начале учебного года, стали мы. Было очевидно, что возрождение этой православной сербской школы происходит отнюдь не из-за условий, ставших вдруг благоприятными. Наоборот, вопреки всем обстоятельствам, которые остались по-прежнему препятствующими нормальной деятельности такого учреждения. Потому, что неизменной оставалась великая цель – свидетельствовать о нерушимости Православия в крае, где оно для сербского народа являлось единственной опорой на протяжении веков и таковым остается в настоящее время. Стояние в вере на косовско-метохийской земле требовало, как нигде, изначально жертвенности, подвига исповедничества, от людей разных сословий, званий и всех возрастов. Сейчас тоже. Как оказалось, именно такой подвиг совершают поступившие учиться в буквально поднимаемую из пепла Призренскую семинарию. Чтобы по-настоящему оценить их выбор, следует учитывать, что это среднее учебное заведение, которое принимает юношей сразу после основной школы, т.е. в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет (!). Глядя на них, совсем еще детей, прежде всего отмечаешь про себя, что они добровольно решили служить Богу и своему народу, ради чего готовы провести пять лет в таких условиях, которые не под силу многим взрослым. Слезы сами наворачиваются, но спохватываешься: жалеть-то надо не этих отроков, в детские годы достигших духовной зрелости, а их сверстников из тех стран, где поразительно распространился культ материальных благ, где комфорт ставится превыше всего, где из-за пресыщенности уже отвергнуты все духовные ценности, где беззаботность как цель оборачивается бессмысленностью жизни… При всем этом лукавые «учителя жизни» оправдывают отсутствие у подростков здоровых интересов исключительной сложностью «пубертата», «переходного возраста» и т.п., как будто в период создания семьи или при наступлении старческой дряхлости переходность менее значима… Короче говоря, для всех, кто не безразличен к выбору детей и внуков относительно того, кому поклоняться – Богу или мамоне, при встрече с призренскими мальчишками-семинаристами было о чем задуматься. Особенно в те моменты, когда обнаруживалось, что у них нет страха, вполне объяснимого и оправданного, а в то же время нет и воинственности, вроде бы и предполагающейся при таких обстоятельствах только начинающейся жизни… То, что для «внешних» странно, для них оказалось естественным, поскольку они сделали выбор, считая своим призванием быть воинами Христовыми. Так понимают они свою задачу в этой жизни. Причем без аффектации, без пафоса, без действий напоказ. Нам все это нелегко было осмыслить, но когда пробовали, то приближались к постижению глубины смысла слов одного из преподавателей семинарии: „Мы выстоим. Потому что у нас нет ненависти к другим». В это, судя по всему, верят как наставники, так и воспитанники Призренской семинарии. Да будет им по вере их! Пусть они выстоят. А мы попытаемся хотя бы представить, как нелегко провести пять лет не просто в добровольном затворничестве, а в изоляции, обусловленной социально-политическими обстоятельствами – не имея возможности свободно, без угрозы для жизни, выйти даже на улицу, за семинарскую ограду. В конце концов, тогда нам станет понятно, что если все же возникает такая необходимость, то, во избежание опасности, им придется скрывать свой социальный статус, свою национальность и публично не пользоваться своим родным языком...

Таковы условия в этом многострадальном крае, где сербы на исконно им принадлежащей земле не имеют даже законодательно гарантированного права на жизнь, не говоря уже обо всех остальных правах человека, которые декларируются Западом. Положение их, увы, обусловлено порядками, навязанными грубой военной силой под прикрытием благодеяний «свободного мира», прежде всего – юридическими противоречиями, которые вытекают из неопределенности статуса края: согласно всем нормам международного права, автономный край Косово и Метохия остается частью Республики Сербии; соответственно, местные сербы, особенно проживающие в северных анклавах, по-прежнему основным законом считают сербскую Конституцию, совершенно обоснованно ссылаясь на Резолюцию Совета Безопасности ООН под номером 1244; вместе с тем албанцы, ставшие здесь большинством, законодательство Сербии уже три десятилетия соблюдать не желают, а почти десять лет тому назад объявили о существовании самостоятельной Республики Косово, и это самопровозглашенное государство признали уже более шестидесяти стран... Фактически это означает, что в состав Сербии край входить перестал, что там установлен оккупационный натовско-албанский режим с недопустимым для цивилизованного, просвещенно-гуманнного мира физичким и психичким террором по отношению к оставшимся сербам, горанцам, ромам – всему неалбанскому населению. Если же говорить о языковой политике, то, показательно, что после оккупации Косова и Метохии международными силами в качестве наиболее значимого варианта официального языка принят английский...

Но вернемся к обусловившей тему нашего разговора книге, которая содержит огромное множество обобщенных и убедительно проанализированных фактов, показывающих „лицо, изнанку и двуличие реальности Космета“. Изложенные нами выше личные впечатления – не более чем дополнительное подтверждение истинности того, что основательнейшим образом исследовано Митрой Релич, профессором упомянутого Приштинского университета в изгнании. И здесь уместно еще раз уточнить: ее книга отражает не взгляд постороннего, который хотя и видел кое-что своими глазами, но так и остается смотрящим „со стороны“, а не „изнутри“. Это ни в коем случае не укор сочувствующим „заезжим наблюдателям“, поскольку автор публикующихся заметок и себя самого к этой категории относит. Но все-таки нам, сторонним, не дано даже увидеть все в реальной системе, которая действует как поистине адский механизм, а тем более в полной мере понять состояние пребывающих под действием его. Нам вряд ли возможно даже приблизиться к адекватным оценкам представленияй, которые косовскими сербами выстраданы, – о свободе и устремленности к ней, о надежде на восстановление своего государства, независимо от того, как они относились к государственной политике Югославии прежде и как теперь относятся к курсу, взятому Сербией. Похоже, только вера и надежда позволяют немногочисленным косовским сербам, оставшимся у своих еле теплящихся очагов, выдержать такие испытания. Однако и надежда угасает, поскольку нынешние власти Сербии, вынужденные мириться со сложившимся геополитическим положением и установленными здесь чужими порядками, не оказывают должной поддержки соплеменникам, которые очутились под натовской оккупацией с албанским антуражем.

Коллега Релич, со ссылкой на официальную статистику сербского Министерства по вопросам Косова, приводит следующие данные: в Косово и Метохии на конец 2008 года “осталось жить 146297 сербов и неалбанцев” (От себя можем добавить, что к 2014 году названная численность еще сократилась). А из приводимых в книге сведений нельзя не обратить внимание на то, что число населенных пунктов, где проживают сербы, даже по сравнению со страшным 1999 годом уменьшилось катастрофически – с 223 до 46. Вот как выглядит эта разница по конкретным административно-территориальным единицам: в общине Призрена – с 31 до 8, в общине Печ – с 51 до 6, в общине Джаковица – с 23 до 1, в общинах Сува Река и Дечаны соответственно – с 10 и 19 до нуля и т.д.

Чтобы составить общее представление о нынешней языковой политике в Косово и Метохии, есть смысл изначально опереться на один из тестов профессора Митры Релич, проводившийся в 2004 году с целью выявить ассоциативные реакции у местных сербов на само выражение “сербский язык”. Зафиксированные результаты его весьма показательны:“страдание; под угрозой; запрет; живу без личной безопасности; черное; черная страна; меньшинство, которое говорит на нем, – преследуется, молчание; боль …”

Короче говоря, отнюдь не случайно и не по прихоти, а из-за опасности для жизни, сербы Косова и Метохии прибегают к использованию языка чужого. В противном случае можно стать жертвами антисербской агрессии, которая здесь, можно сказать, запрограммирована, особенно в городской среде. Такое явление, обусловленное необходимостью скрывать родной язык, замаскировав его иным, профессор М. Релич называет „криптоглоссией“ и отмечает, что в качестве маскировочного чаще всего используется язык английский.

Симптоматично, что и в целом, несмотря на военную агрессию стран НАТО во главе с США и последовавшую затем оккупацию, из иностранных языков первое место по распространенности занимает все равно английский, а руский – только второе, причем с большим отрывом (соответственно, при анкетировании на предмет позитивного отношения к другим языкам из 500 опрошенных 233 отдали предпочтение английскому и 141 русскому; правда, высказавших негативное отношение к русскому нет, а к английскому – 19). Таковы парадоксальные результаты мировой политики. Между тем, профессор Митра Релич значение функциональности разных языков в нынешних условиях Косова и Метохии оценивает трезво, учитывая следующее: английский язык ведь по-прежнему присутствует как учебный предмет в школах разных уровней, он же фактически вне конкуренции в интернет-пространстве, доминирует в импортной (а другой просто нет) кино- и видеопродукции, в рекламе и т.д. – короче говоря, считается уже незаменимым в образовательной, информационной и культурной сферах.

При всем этом языковое сознание сербского народа Косова и Метохии все же не разрушено еще до конца. Прежде всего благодаря таким филологам-подвижникам, как профессор Митра Релич, для которых родной язык является не только средством общения, но и хранилищем исконной сущности, передатчиком сложившегося за тысячелетия духовно-генетического кода. Словесное творчество косовских сербов составляет поистине уникальный фонд незабываемых и незаменимых эпических песен, преданий, сказок, пословиц. В них хранится и через них из поколения в поколение передается многовековой коллективный опыт народа, со всем спектром пережитого – трагизмом Косовского эпоса, памятью о множестве жертв и пятивековых страданий под ярмом завоевателя. Чтó конкретно из этого наследия актуализируется нынешними условиями, показывают недавно сделанные автором рассматриваемой книги записи народного мудрословия, имеющие значение „лингвокультурем“, т.е выражений, в которых многопланово осмыслены важнейшие особенности бытия. Вовсе не удивительно, что тематически они прежде всего касаются взаимоотношений с поработителями-турками и потурченцами. Вот некоторые из них в нашем переводе: «Из рабства хоть когда-нибудь, а из могилы никогда. Время, когда живые завидовали мертвым.Ту руку, что не можешь отрубить, приходится целовать. Кто сильнее, тот и грабит. У кого власть, у того и доблесть. Султан простынет, а райя чихает. Кадия тебя обвиняет, кадия и суд вершит. Скор турок на зло. Выбей турку глаз, но приложи дукат – и не бойся. Кто на османа надеется, тот посохом на воду опирается …”

Вместе с тем, “лингвокультуремы” сжато и образно передают представления народа о нравственных основах мироустроения. И вполне естественно, что важное место среди них занимают суждения религиозного содержания: “Сильный Богу не хочет молиться. Бог дает, чтобы грешник каялся. Без лишений нет молений” Те же функции выполняют распространенные среди народа ставшие идиоматическими выражения из Священного Писания, из житий особо почитаемых святых, в том числе и сербских.

Нынешняя реальность Косова и Метохии, разумеется, предопределялась конкретными событиями прошлого. В частности, историю „рассербливания“ края невозможно понять без учета итогов как Косовской битвы с последующим пятисотлетним османским игом, так и политики Иосипа Броза Тито, суть которой заключалась в запрете сербам возвращаться к своим очагам, на свои исконные земли, откуда они были изгнаны фашистскими оккупантами и коллаборационистами. Поэтому совершенно закономерной является категорически отрицательная оценка таких действий и результатов их: “После Второй мировой войны, особенно с шестидесятых годов прошлого века, положение в Косово и Метохии все больше напоминало то, которое существовало в самые черные времена османского владычества”. И убедительны подтверждения этого, среди которых неоднократные обращения к властям с жалобами на террор – от епископа Рашско-Призренского Павла, от Макария, игумена монастыря Дечаны, от Параскевы, игуменьи монастыря Девич...

Помимо аспектa исторического, в книге основательно разработаны также этнологический, культурологический, социологический. Но более всего, естественно, лингвистический – главный для автора в связи с научной специальностью и, соответственно, заглавный в рассматриваемой публикации. Именно как специалист высшей категории М.Релич освещает комплекс вопросов, касающихся языковой ситуации в Косово и Метохии. Мы, конечно же, не в состоянии рассмотреть их все. Но в некоторых, с помощью такого высококвалифицированного языковеда, попробуем разобраться и прежде всего обратим внимание на те из них, которые представляют особый интерес для нас опять же как представителей “внешнего мира”.

А это, в частности, разные именования наций и народностей, которые составляют население Косова и Метохии. Дело в том, что зачастую мы просто не понимаем даже настоящего значения слов, оказывающихся в обращениии. Например, в наших СМИ одно время постоянно употреблялось, да и поныне используется без каких-либо комментариев, понятие “косовар”. Так вот, согласно убедительному и доходчивому объяснению профессора Митры Релич, это так называемый “этник” – псевдоэтноним, специально для самоназывания употребляемый албанцами, который всеми своими средствами поддерживают натовские структуры (КФОР, УНМИК…) и западные идеологи с намерением именно так называть всех населяющих край, поскольку они, дескать, являются гражданами одного государства – наподобие того, как всех жителей США именуют американцами… Но тогда ведь, в соответствии с той же логикой, всех жителей края, как граждан Республики Сербия (в составе СФРЮ, СРЮ, конфедерации Сербия и Черногория), прежде следовало называть сербами?

Автор книги компетентно объясняет историческую обусловленность ряда этнонимов, под которыми известны албанцы. Во многих письменных документах они названы арнаутами, таково их греческо-турецкое имя; использовались также другие именования – арбанасы, албанезы, шиптары. Последнее из упомянутых названий находится в активном обороте и сейчас; правда, в современном неалбанском словоупотреблении оно имеет несколько негативную коннотацию, поэтому сами косовские албанцы не любят, чтобы их называли шиптарами.

Не менее основательно анализируются также этнические самоназвания всех проживающих в косовско-метохийском крае (горанцы, мусульмане, бошняки/босанцы, хорваты), а также различительные именования, которыми местные сербы наделяют себя и соседей (нашинцы, сречане, жупляне, торбеши, яневцы…) Профессор М.Релич при этом обращает внимание на парадоксы. На то, к примеру, что большинству коренных жителей Косова и Метохии мусульманского вероисповедания, называющихся в последнее время босняками („бошњацима“), даже видеть Боснию никогда не доводилось.

Для тех, кто якобы очень заботится о мультикультуральности и мультиэтничности Европы, автор книги, указывая на косовско-метохийские реалии, последовательно и с надлежащей научной корректностью дифференцирует такие понятия, как этнолингвистические группы /этнокультурные группы/ этнические общности/ этнографические группы. И на основании проведенного автором книги анализа всякий трезвый, отбрасывающий пропагандистско-идеологические шоры, человек может прийти к выводу: этим отличительным особенностям никак невозможно, да и не предусмотрено, сохраниться условиях, которые сложились при постоянном терроре албанцев под патронатом западных “кукловодов”.

Понятно, что не единожды используемые нами понятия „террор“ и „этноцид“ страшны по своей сути, а при голословных обвинениях и обидны. Поэтому для дополнительного подтверждения их обоснованности укажем на приводимые М.Релич сведения о том, что в Приштине уничтожены памятники Доситею Обрадовичу, Вуку Караджичу, Петру Негошу, что за последнее время на территории края пострадали примерно 150 монастырей и церквей, а это привело к невосполнимым утратам историко-культурных ценностей. Вот самые что ни есть конкретные факты: в Свято-Троицком монастыре возле Мушутишта поврежден рукописный “Апостол” на пергаменте ХIV- ХV вв.; в церкви свт. Николая селения Джураковац уничтожен Богородичник ХVI века; вместе с церковью Введения Богородицы (Долац) пострадали Четвероевангелие ХIV-ХV вв и Октоих ХV в. ; в книжнице храма св.Николая (Приштина), наряду с рукописной книгой ХVIII в. сгорели издания, напечатанные в Киеве-Печерской лавре, Москве, Санкт Петербурге, Венеции, Сараеве, Софии, Вене…

Уже приведенный здесь перечень пострадавших книжных изданий подсказывает, что в связи с затронутой темой отнюдь не случаен и современный „взгляд из России“. Все то, что достигло кульминация с установлением международного протектората на Косове и Метохии, непосредственно ее касается. В том числе и вандализм по отношению к кладбищам. Мы уже делились своими впечатлениями о погосте Косовской Митровицы, увиденном из окна автобуса. Как свидетельствует автор книги, обследовавшая около 2 тысяч надписей с разрушенных надгробных памятников, там к моменту проведенного ею обследования уничтожено около 90% надгробий, которые были на примерно 12 тысячах известных до 1999 года могил. А на этом кладбище, кстати, покоятся останки многих русских эмигрантов. И даже ряд имен их, нередко записанных смесью русской и сербской графики, профессор М.Релич сохранила для нас: Петр Неумытый, Надежда Успенская, Любовь Захарова, Алексей Лавров, Григорий Ончук, Михаил Кравченко, Василий Ланин.

В книге очень важное значение придается тому аспекту, который можно назвать мемориально-культурным. Собственно, вся книга, о чем бы ни шла речь, проникнута мыслью о пагубности беспамятства и значимости того, что материализует память народа. Поэтому не случайны глубокие рефлексии относительно надписей на косовско-метохийских памятниках, по которым можно изучать этнологию, обоснованно судить об исторических закономерностях повышения-понижения смертности, равно как и оценивать проявления следов язычества, суеверия. Хотя надписи эти, как правило, свидетельствуют о живой православной вере и крепкой связи с Церковью. Им свойственны скромность, отсутствие пафоса, велеречивости, но при этом нередко содержат весьма глубокие мысли. В общем, они хранят особенности языка сербов Косова и Метохии, подтверждая обоснованность высказывания известной сербской писательницы Исидоры Секулич: „Каков язык у народа, таковы его представления-мечтания о красоте и вечности“.

Как уже говорилось, круг вопросов, находящихся в поле зрения М.Релич, весьма широк а их освещение многоаспектно и методологически разнообразно. Особо же следует отметить ценность исследований «полевых» – тех, которые на протяжении лет выполняла она лично, причем нелегально, в самом прямом смысле. Да, свои наблюдения, опросы и записи ученая осуществляла в более чем двух десятках населенных пунктов края, где для сербов основные признаки жизни духа могут проявляться лишь как криптоглоссия, криптоправоcлавие, криптоcлавянство.

Кстати, книга, о которой мы ведем речь, имеет необычное авторское посвящение: „В память обо всех гонимых, униженных и смерти преданных за использование своего языка“.

А как-то подытожить свои размышления о ней, хочется не менее проникновенными и трогательными словами автора, сказанными в предисловия: «Но за каждое несчастье, ежели мы не воспринимаем его со злостью и гневом, Господь нам, только бы мы умели это видеть, воздает благой радостью, а каждую утрату возместит нежданным и еще более ценным даром».

Пожелаем профессору Митре Релич и ее народу, чтобы Господь не оставлял их милостию Своей!

* Митра Рељић. Cрпски језик на Косову и Метохији данас: социолингвистички и лингвокултуролошки аспект. Филозофски факултет Универзитета у Приштини. – Београд-Косовска Митровица, 2013

Иван А. Чарота, доктор филологических наук, профессор БГУ, иностранный член Сербской Академии наук и искусств

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"