не уходит из памяти, как золотые и сказочные времена
От переводчика
Название новой книги Лидии Андреевны Сычёвой, кстати, выпускницы нашего Воронежского педагогического института, «Мы всё ещё русские» напомнило мне «киевский гостинец» – любовно изданный в 2006 году «вінок сонетів». Подарил мне его друг из студенческих лет Володя Черепков.
В 1960-е годы ещё ходил через Россошь «ждановский» поезд Воронеж-Мариуполь. Ещё не разделяли нас границы. Мои сельские сверстники уезжали учиться в Луганск и Донецк. А у нас в Воронеже, в педагогическом, среди студентов было немало парней и девчат из Украины.
На филологическом факультете свела нас судьба с Володей Черепковым – хлопцем из Донбасса. Выделялся он ростом с «дядю Стёпу», а ещё писал стихи. Их-то читали в стенгазете «Алые паруса», которую лепили из листов ватмана чуть ли не во всю длину институтского коридора, печатали в многотиражной газете «Учитель».
Володя охотно читал стихи на студенческих вечерах – «под Маяковского» – во весь свой звонкий голос.
После учёбы разъехались на работу. И вдруг, спустя десятилетия, отыскался след Володи, Владимира Фёдоровича. Служил в Советской Армии и учительствовал он в Забайкалье. Вернулся домой на родину в город Артёмовск (ныне это Бахмут), был директором средней городской школы, которую награждали знаменами ЦК КПСС, о которой сняли документальный фильм. Владимира Черепкова наградили медалью Антона Семёновича Макаренко. Избрали секретарем Артёмовского горкома Компартии Украины. После запрета Компартии вошёл в Политсовет Социалистической партии. Два созыва представлял Донбасс в Верховной Раде как народный депутат Украины.
Воронеж и наши края, признаётся он, «не уходят из памяти, как золотые и сказочные времена».
* * *
Рот открыт –
ладонью не закроешь:
Всё же годы – в гору,
не с горы...
Как живёшь?
Как здравствуешь, Воронеж,
Соловей студенческой поры?
Помнишь хлопца
с томиком Кольцова?
Не менял я кожу, как змея,
Я тобой навеки окольцован,
Юность зарубежная моя!
Мой друг студенческой поры стал известным поэтом. Пишет он на русском и украинском языках. Владимир Черепков – автор сборников лирики, исторических поэм о восстании Кондратия Булавина, о декабристах. Он написал серёзное научно-публицистическое исследование «Эхо войны». «Солдатом Добра» называл его незабвенный Борис Ильич Олейник.
Для знакомствас его творчеством – подборка стихов Черепкова разных лет.
Украине
Страна моя, моя країно,
Как сын, тебя боготворю!
Я – українець,
Украина,
Хоть и по-русски говорю.
Мои и Пушкин, и Шевченко,
Как пальцы на одной руке,
Як в україньскій мові
«ненька»,
Как «мама» в русском языке.
Но и меня,
Як син прохаю
(Я сердцем каждый взгляд
ловлю),
Люби,
як я тебе кохаю,
Кохай,
как я тебя люблю!
Прозрение
Возле фермы – башня,
как цапля,
В окружении лебеды,
Свет отключен,
Из труб – ни капли.
Скот неделю ревёт без воды.
Скот ревёт.
Ни еды,
Ни дойки.
И, хоть в погреб спрячься,
хоть в ров,
Ничего в голове, а только
Раздирающий душу рёв.
Привезти бы газет подшивки,
И быки,
И коровы чтоб
Перестроечные фальшивки
Перечитывали взахлёб.
Не читают кормильцы, воют,
Будто вызвали их на бис.
Не хватает ковчега с Ноем,
От безумия чтоб спастись.
Оседают пыль да полова...
У страны,
где народ – в дураках,
Созревает
пока что слово
На искусанных в кровь губах.
* * *
Три двора, и ни света, ни связи.
Не услышат – кричи не кричи.
Листья кружат и падают наземь,
Да в округе полынью горчит.
Три старухи как скифские бабы.
Пальцы – грабли, а лица, что медь…
Тихо молится каждая, дабы
Не последней в селе умереть.
* * *
Сегодня в распри
Втянуты народы,
Разорваны,
Разодраны межой.
Я – украинец
Из Союза родом,
А Родина не может
быть чужой!
Владимир Фёдорович Черепков награждён российской государственной наградой – медалью Пушкина. Он лауреат литературных премий имени Г.Сковороды, В. Сосюры, А.Фадеева и других. Почётный гражданин города Артёмовска – Бахмута.
Венок сонетов печатается на украинском языке и в переложении на русский язык.
Володимир Черепков
Ми ще живі
(Мы ещё живы)
Либонь, уже десяте лiто,
Як дав я людям «Кобзаря»,
А iм неначе рот зашито…
Тарас Шевченко.
1
Чекаю на врожай в напрузі,
А навкруги, як татарва,
В пустельнім noлi i на лузі
Трава. Трава. Бур'ян-трава.
А де ж озимі? Серце в тузі.
Де мною сіяні слова?
А може, там, на чорній смузі,
Моя надія визріва?
Літа промчали буйногриві
Сумую, як Тарас на rpивнi,
Як зоpi на холоднім тли.
Хитаюсь: не стачае кисню,
A вітep зачинае пісню...
Добро – в словах, як у ріллі.
1
Где ж урожай в моей стодоле?
Кругом, вокруг, как татарва,
И на лугу, и в диком поле –
Бурьян-трава. Дурман-трава.
А где же озимь? Нету боле?..
Где брошенные в зябь слова?
Быть может, там, в земной неволе,
Надежда теплится, жива?
О годы! Жалко буйногривых.
Печалюсь, как Тарас, на гривнах.
Закаты-зори уж к зиме.
Одышка, давит. Сердцу тесно,
А ветер начинает песню…
Добро посеяно в земле.
2
Добро – в словах, як у ріллі.
Хай набирається наснаги,
Щоб соком грало у гіллі,
Щоб увійшло в серця, як в саги.
Коли отрута – у стрілі,
То й велетні – не завжди маги...
Ніч – наче грішник у смолі,
А я вже чорний від засмаги,
Як під Полтавою на полі:
Чи то на волі, чи в неволі?
Надія циганчам на пузі
Житейській колотнечі в такт
Танцює так, не за п`ятак,
Хоч серце на вечірнім прузі.
2
Добро посеяно в земле,
Чтобы оно вошло, как в сагу,
Чтоб свет ему сиял во мгле,
Пусть укрепляется отвага.
Коль яд смертельный на стреле,
Не устоять в борьбе и магу…
Ночь – словно грешник во смоле…
Печален я, от раны слягу,
Как под Полтавою на поле:
Или на воле, иль в неволе?
Надежда цыганенком в роли
Танцует так, не за пятак,
Житейской канители в такт,
Хоть сердце вновь кричит от боли.
3
Хоч серце на вечірнім прузі,
Та молоджусь. Без бороди.
Душа із тілом у союзі
Мандрують в світ Сковороди.
Дрімають острахи в ярузі.
О, Боже, біди відведи!
Хай мліє серце від ілюзій,
Що досить хліба і води,
Що ми не зовсім скоморохи,
Бо все ж мудрішаєм потрохи
На занехаяній землі.
Покоси – жовті, хмари – сині.
Природа й розум – в потрясінні.
Душа, як птиця, – на крилі.
3
Хоть сердце вновь кричит от боли.
Но моложусь. Без бороды,
Душой и телом я в юдоли,
Шагаю в мир Сковороды.
В яру тревогам лишь приволье.
Храни, Всевышний, от беды!
А разум помутился, что ли,
Мол, хватит хлеба и воды,
Мол, мы совсем не скоморохи,
Мудреем вроде, все ж не лохи
На занехаянной земле.
И хоть потрясена природа
Осенним ликом небосвода,
Душа, как птица, – на крыле.
4
Душа, як птиця, – на крилі.
Із квітнем розійшовсь у часі,
Збирає вересень жалі.
Від розпачу немає спасу.
В очах – червоні метелі,
Та і на карколомній трасі
Тримаюсь міцно у сідлі
На неприборканім Пегасі.
А більше – пішки і бігцем.
Навідліг вітер б`є в лице...
Як затишно у лісосмузі!
Й самого тягне на спочин,
Хоч тішитись немає чим...
Жовтіє все на виднокрузі.
4
Душа, как птица, – на крыле.
С апрелем разминулся в часе,
А в августе – как в феврале.
Спасение не найду и в Спасе.
Молюсь в душе о каждом дне,
Ведь я на чертоломной трассе
И кое-как держусь в седле
На необузданном Пегасе.
А чаще – шагом. Вновь кольцо,
Наотмашь ветер бьет в лицо…
В яру затишье и на всполье!
И здесь душа покоя просит,
Его ж осенний хлад уносит…
Сиротски брошено раздолье.
5
Жовтіє все на виднокрузі,
Та не повернешся до жнив.
Невже від Бога – по заслузі?
Нетяга-серпень відтужив,
Відчервонівся у недузі.
Та ще, спинившись на межі,
Нам зір насипав у натузі.
А я живу собі, як жив.
Йду від порога до порога.
Хай пилом кублиться дорога!
Роса від подиху на склі.
Я щось переробив тепер би...
Заплакані схилились верби.
Схилили соняхи брилі.
5
Сиротски брошено раздолье.
И не вернешь того, чем жил.
Ужель спасенье в богомолье?!
Нетяга-август оттужил,
Отбагровел. В моем ополье
Межу означил. Нам открыл:
Бредете в адово засмолье.
А я себе не изменил.
Иду к порогу от порога.
Клубится пылью пусть дорога.
Роса от вздоха на стекле.
Перекроил судьбу теперь бы…
Печальные склонились вербы.
Отцвёл подсолнух на селе.
6
Схилили соняхи брилі.
Степ уночі, як грізне море.
Ще й іскра ніжиться в золі...
Хто зна: на щастя чи на горе?
Попереду все взагалі,
Як і позаду, непрозоре.
Дорога губиться в імлі.
Ще мить – і сон, здається, зморить.
Чи чорт поцупив зорі всі?
Куняє місяць у вівсі.
Сумує ніч у чорній блузі.
І тільки зблиски де-не-де.
На гостре щось, на щось тверде
В пітьмі ступаю, як і друзі.
6
Отцвел подсолнух на селе.
Ночная степь – пред бурей море.
А искра нежится в золе…
На счастье мне или на горе?
Все растворяется во мгле.
Уже не видно и подворья,
И шлях пропал навеселе,
И эхо голосам не вторит.
Иль выкрал дьявол звезды все?
Иль месяц утонул в росе?
Тоскует ночь моя дотоле.
Лишь молний взблески где-нигде.
На что-то острое в гряде
Впотьмах ступаю. Хоть на воле!
7
В пітьмі ступаю, як і друзі,
На гостре щось: і жар, і лід...
Не обпекло б лиш крила музі,
Де зло й неправда – слід у слід.
Чи вітер стогне у окрузі?
Чи стукотить замерзлий глід?
Німує все – не спить в напрузі.
Який народ – такий і плід!
Вже ранок піднімає вії.
Шумить Дніпро. Гендлює Київ.
Востаннє кличуть журавлі...
Хотілось бачить світ відвертим,
А натикаюсь не на двері –
На порозкидані граблі.
7
Впотьмах ступаю. Хоть на воле!
На – острое… Как без невзгод?!
Не обожгло бы музу в поле,
Где зло с неправдою – род в род.
То ль ветер стонет в суходоле?
Стучит ветвями мерзлый глёд?
Все очерствели: пир в застолье,
Какой народ – такой и плод!
Уже рассвет проник в столицу.
У торгашей в руках – синицы.
Кто думает о журавле?…
О, как душе хотелось верить:
Открыты души все и двери.
…От граблей – шишка на челе.
8
На порозкидані граблі
Дивлюсь – і серце у тривозі:
Коли знесиляться у злі,
В душі Собор звести не в змозі
Ніхто. Летять брати малі...
Я залишаюсь на морозі
На грішній, на своїй землі,
Де три тополі при дорозі,
Де гнізда ждуть своїх буслів,
Де розуміють і без слів,
Де звикли жити в сподіванні,
Де мій останній день мине,
Де, окрім любих рук, мене
Чекають авгієві стайні.
8
…От граблей – шишка на челе.
Смотрю – и сердце вновь в тревоге:
Иссякли силы всех во зле,
В душе нет Храма, дум о Боге,
Лишь только птицы – на крыле…
Мороз. Пустынно на облоге,
На грешной, отческой земле,
Где пыльный тополь при дороге,
Где аистов их гнезда ждут,
Без лишних слов поймут нас тут,
Жива с людьми надежды мета,
Где мой последний день – родня,
Где, кроме любых рук, меня
Ждет Авгий на исходе лета.
9
Чекають авгієві стайні.
«Продай когось!» – уклад доби.
В душі неначе на повстанні:
«Раби – не ми! Ми – не раби!».
І ми не у ворожім стані.
На сволок й хрест – одні дуби...
Ми ще живі. Ми одностайні,
Як нас не бий і не дроби!
...Вже небозвід відголубів,
А я свого недолюбив,
Не накохався до світання.
Іду за щастям.
Навздогін,
Мов янгол, малиновий дзвін...
Пекотні сумніви останні.
9
Ждет Авгий на исходе лета.
«Всех запродай!» Но на дыбы
Душа восстала без совета:
«Рабы – не мы!» «Мы – не рабы!»
Боимся ль вражьего извета?
На сволок, крест – одни дубы.
Мы еще живы. И за это
Нас хоть убей, хоть нас дроби!
…Уж в небе ангел протрубил,
А я свое не отлюбил,
Не налюбился до рассвета.
Иду за счастьем. А вдогон
Мой ангел – благовеста звон…
Конец – в петле сомнений света.
10
Пекотні сумніви останні.
Я відрікаюсь від зневір:
Не буде жити у згасанні
Народ, котрий летить до зір!
І я прокинувсь в осіянні,
Що я не раб, що я не звір,
Що я ошуканий востаннє,
Бо я піднявся, я дозрів,
Дозрів до боротьби за щастя.
Замало ремствувать квітчасто
І діалог зі злом вести.
Іде в непам ять Тимчасовість.
В свої права вступає Совість
Піджали злодії хвости.
10
Конец – в петле сомнений света.
Но, поднимаясь в полный рост,
Не сгинет жаждущий совета
Народ, ведомый светом звезд.
Я отрекаюсь от навета,
Ведь я не сир, не пуст, не прост.
Да, был обманут. Прочь запреты,
Ведь я над бездной строю мост...
И я созрел к борьбе за счастье.
Роптать не стоит на ненастье
И диалог со злом вести.
Сошлем Временщика в забвенье.
Восстала Совесть. На мгновенье
Поджало все ворье хвосты.
11
Піджали злодії хвости
І стали добрими без міри,
Щоб гнів від себе відвести
І встигнути змінити шкіри.
Хоч хтось би гримнув з висоти!
Бо все ж ми – люди, а не звірі,
Та до народу дорости –
Нам вік потрібен... Бузувіри
Знов гріють руки на біді.
Від гніву – коло на воді.
Воли ревуть, а люд не сміє.
Слідів не видно на багні.
Досвітні жевріють вогні...
Так хто ж народ, а хто – месія?
11
Поджало все ворье хвосты.
Все стали добрыми без меры,
Чтоб гнев господний отвести
И шкуры поменять без веры.
Хоть пригрозил бы с высоты!
Мы люди все же, а не звери.
Чтоб до народа дорасти –
Нам века мало… Изуверы
Вновь греют руки на беде.
От гнева волны на воде.
Волы ревут, не до веселья.
В болоте не видны следы.
Огнища тлеют близ воды…
Так кто ж народ, а кто – мессия?
12
Так хто ж народ, а хто – месія?
Лічи хоч сто разів до ста,
Не до жаданого весілля,
Коли неспокій нароста.
Куди не глянеш: чудасія,
А суть її, як день, проста.
Заможніє не той, хто сіє,
А той, хто, славлячи Христа,
Бенкет під час чуми справля.
Козак, неначе немовля,
Лежить собакою на сіні,
А смерть під себе підмина...
…Не вимерзла б озимина!
Я від душі добра насіяв.
12
Так кто ж народ, а кто – мессия?
Считай хоть по сто раз до ста,
Не до женитьб среди насилья,
Когда тревога на устах.
Куда ни глянешь: чудо-сила,
А суть его, как день проста.
В цене не те, что хлеб косили,
А те, кто, вознося Христа,
Банкеты в час чумы справляет.
Казак, то, как дитя, гуляет,
А то – собакою на сене,
Уже седлает смерть коня.
…Не вымерзли бы зеленя!
Я от души добра насеял.
13
Я від душі добра насіяв.
Як вірний син слов янства, я
Збирав свої слова-насіння
З роси, із трелі солов`я
Й перевіряв слова усі я
На смак, на колір, на ім`я:
І Україна, і Росія,
І Білорусь в душі – сім`я.
Нехай кричать несамовиті.
Поперед усього на світі
Я мурував в серцях мости.
Дожив до сивого волосся.
Не все, як мріялось, збулося.
Хотілось більше, та не встиг.
13
Я от души добра насеял.
Как верный сын славянства, я
Искал родное слово-семя
В росе и в трелях соловья.
Я доверял лишь Божьей силе,
Завета смысл в душе тая.
Ведь Украина, и Россия,
И Беларусь – одна семья.
Пускай кричат остервенело.
Я, не считая себя смелым,
В сердцах уверенность мостил.
Хоть сединой глава покрыта,
И не одна мечта убита,
Хотелось болью мир спасти.
14
Хотілось більше та не встиг.
Чи вік такий? Чи люди кволі?
Хоч ліків від жахіть проси,
Посеред дня на видноколі
Шикуються у ряд хрести
Над тими, хто уже ніколи
Не скаже братові: «Прости!».
Все – як у замкнутому колі.
Сад був зеленим – став рудим,
Бо пролітає час, як дим,
І у веселощах, і в тузі.
Сьогодні, може, він не мій.
В задумі стверджуюсь німій.
Чекаю на врожай в напрузі.
14
Хотелось болью мир спасти.
Иль век такой? Иль мы в испуге
От страха прячемся в кусты?
Средь бела дня по всей округе
Растут-встают в ряды кресты
Над теми, кто уже не флюгер
И кто не скажет: «Брат, прости!»
Мы все, ужель в окове-круге.
Сад зеленел – стал золотым,
Ведь краток век, летит как дым,
В печали, в радости. Доколе?
Сегодня, может, час не мой.
Стою в раздумье, как немой.
Где ж урожай в моей стодоле?
15
Чекаю на врожай в напрузі.
Добро – в словах, як у ріллі.
Хоч серце на вечірнім прузі,
Душа, як птиця, – на крилі.
Жовтіє все на виднокрузі.
Схилились соняхів брилі.
В пітьмі ступаю, як і друзі,
На порозкидані граблі.
Чекають авгієві стайні.
Спекотні сумніви останні.
Піджали злодії хвости.
Так хто ж народ, а хто – месія?
Я від душі добра насіяв...
Хотілось більше, та не встиг.
Артемівськ – Київ
14.11. 2004 р.
15
Где ж урожай в моей стодоле?
Добро посеяно в земле.
Хоть сердце вновь кричит от боли,
Душа, как птица, на крыле.
Сиротски брошено раздолье.
Отцвел подсолнух на селе.
Впотьмах ступаю. Хоть на воле –
…От граблей – шишка на челе.
Ждет Авгий на исходе лета.
Конец – в петле сомнений света.
Поджало все ворье хвосты.
Так кто ж народ, а кто – мессия?
Я от души добра насеял…
Хотелось болью мир спасти.
Примечания переводчика.
Стодола – так в старину называли сарай с навесами на крестьянском подворье.
Глёд – одно из названий боярышника.
Сволок – матица, главная несущая потолочная балка в доме.
Авгий – в греческой мифологии элидский царь, имевший тысячи голов скота, лошадей. «Авгиевы конюшни» годами не очищались от навоза.
Россошь Воронежской области
Январь – февраль 2012 года.
Перевод с украинского Петра Чалого
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
