Стефан Хвин, как определяет польская критика, является одним из самых талантливых современных писателей Польши. В его творческом активе серия книг, ставших бестселлером на родине автора: «Люди-скорпионы» (1989), «Человек-Буква» (1989), «Романтическое пространство воображения» (1988), «Короткая история определенной шутки» (1991), «Литература и предательство» (1993), «Ханеман» (1995), «Эстер» (1999) и др. Фабулу романа « Ханеман» можно определить в одном предложении: речь идет о том, как немецкий город Данциг стал польским Гданьском. Но вопрос в том, что это историческое событие времён Второй мировой войны, уложилось в достаточно оригинальную книгу. По жанру ее нельзя назвать романом, хотя находим в ней многое от романа, ее нельзя назвать мемуарами или воспоминаниями, хотя и их признаки очевидны, она не может быть историческим свидетельством, хотя в ней множество исторических реалий, не может быть она ни эссе, ни хроникой, хотя они присутствуют на страницах произведения. Рассмотрим конкретно названные элементы жанровых форм. Сюжетные линии, а именно: история Ханемана, романтическая история поэта Генриха фон Клейста, история польского художника и его девушки, история семьи героя, от имени которого ведется рассказ, составляют, безусловно, каркас романа. Он назван по имени врача-анатома Ханемана, который в той или иной степени становится причастным к разным сюжетам. В повествовании о жизни этого человека чувствуется определенная последовательность, чего и нельзя сказать о других историях.
Рассказ о Ханемане начинается 14 августа (дата точная, как в хронике, но год неизвестен, вероятно, конец 30-х годов), с драматической ситуации. Ханеман оставляет гибели его любимой женщины Луизы Бергер на борту маленького прогулочного парохода «Штерн», который затонул недалеко от порта на глазах у жителей Данцига. Судно ударилось о металлическую преграду и погрузилось в воды залива. Но обо всем этом герой узнает позже. Он работает прозектором в анатомическом театре, куда привезли тела погибших. И он испытал настоящий шок, увидев лицо Луизы, когда приступил к своим обязанностям патологоанатома. Ханеман оставляет все, бежит домой, вспоминает свои встречи с любимой, корчась в муках от болезненного чувства утраты. Интересно, что об этом мы узнаем не от Ханемана, а от разных очевидцев событий: фрау Штайн, ассистента Ретца, лаборантки Ротке и др.
Именно потому, что события воспроизводятся несколько раз, и каждый из рассказчиков добавляет что-то свое, со своей точки видения, создается определенная напряженность повествования, которая усиливается появлением фигуры комиссара полиции. Будто бы начинается детективная история, но она угасает, поскольку наплывают более весомые исторические события. Безусловно, что цель Стефана Хвина — изображение человека в катастрофических ситуациях истории таких, как фашизм, война, тоталитарный режим. Манера повествования, что называется, «здесь и сейчас». Никакой экспозиции. И герои и события появляются сразу, в конкретике, как то названия улиц, исторических реалий, имена и исторических лиц и придуманных персонажей, причём, автор поступает с читателем так, будто тому всё это уже знакомо. Упоминаются Моабит, Эльзас, Лотарингия, Нижняя Саксония, Сопот, Кенигсберг, Клайпеда, прекрасные, с точки зрения персонажей, арийские фамилии Форстер, Лемке, Грайзер, Гитлер, Шульц и др. Создается впечатление, что обо всех событиях предвоенной Германии идет рассказ одновременно и, как уже было отмечено, разными голосами, что образует своеобразный многоголосый фон. Через эту полифонию прослеживается жизнь Ханемана, который оказался в самом центре хаоса войны, на территории, которая издавна принадлежала полякам, потом отошла к немцам, а теперь снова станет польской. Выражаясь современным языком, жизнь Ханемана — полный экстрим с короткими паузами покоя. Он, воспитанный в старых немецких традициях порядка и подчинения власти, на классической немецкой литературе и музыке, избирает для себя несколько странную профессию патологоанатома, возможно потому, что его с детства интересовало тело как вместилище души. Кажется, что желание найти душу (в немецкой классике это одна из главных причин конфликта героя с обществом) приводит его к поступкам, которые не может понять его окружение. Во время тотальной паники, когда советские батареи выбивают фашистов из Данцига, он, собравшись вместе семьей своих соседей Вильманов на западные земли, остается в порту, отказывается от места на корабле «Беригоф» (корабль затонул, о его гибели и гибели семьи Вильманов он узнал уже после войны) и возвращается в свой дом. Вокруг Ханемана изменяется все: исчезают немецкие названия улиц, меньше становится немецких фамилий, появляются другие реалии жизни и соседи – поляки, детей которых он обучает литературному немецкому языку и калиграфии. Для многих поляков он становится проклятым швабом. Но неизменным остается его внутренний мир, его порядочность и отзывчивость, его желание в любой ситуации сохранить человеческое достоинство. При фашистах его вызывали в канцелярию гестапо, он имел неосторожность о ком-то не так отозваться, этот эпизод не получил развития; во времена новой Польши его вызывают в органы безопасности в связи с полученным им письмом из западных земель, из Ганновера. Возвращаясь домой после этой беседы, Ханеман вспоминал свой давнишний разговор с Йоханом Плеснером, который пользовался доверием у самого рейхсфюрера. Писатель не ставит перед собой цель анализировать сложные психологические, бытовые, экономические условия жизни героя в новых обстоятельствах, но множество фактов, предметов, поступков, ситуаций воспроизводят их непроизвольно, как бы вне героя, который, как пишет Хвин, стоял в стороне от этой жизни [3, с. 163]. Ханеман — неординарная личность. Он влюблен в немецкую готику, особенно его привлекает старинный шрифт, который он знает в совершенстве. Сам автор произведения выступает здесь как истинный филолог-эстет, поэтически описав мир немецкой готики. Герой его постоянно любуется пейзажами Каспара Давида Фридриха (даже обложка книги Хвина иллюстрирована фрагментом его картины «Восход луны над морем»), он собирает в своей квартире небольшие произведения искусства. В молодые годы он изучал философию Зигмунда Фрейда, его интересует извечная загадка бытия: жизнь и смерть. Поэтому совсем не удивительной является переданная через Ханемана история молодого прусского офицера и выдающегося поэта Генриха фон Клейста. Одной из самых любимых его книг были письма Клейста и Генриетты Фогель, возлюбленной поэта, которая вместе с ним покончила жизнь самоубийством. В главе «Лес Гутенберга» Стефан Хвин рассказывает о смерти влюбленной пары, которая произошла 11 ноября 1811 года. И снова таки эту историю автор (который время от времени выступает в книге от первого лица) вначале слышит от Ханемана [3,с.116]. Этот же случай, но с другими деталями и настроением возникает через свидетельство хозяина готеля на берегу озера Ванзее, в который прибыли Клейст и его возлюбленная и где произошло это трагическое событие. Такой прием — воспроизведение одного и того же факта через изложение разных людей — является характерным для писательской манеры Хвина. Именно в такой манере рассказывается еще одна история времен начала Второй мировой войны, история, которую можно соотнести с биографией польского писателя и художника Виткаци. Повествование о самоубийстве польского художника, имя которого не называется, как о следствии трагического протеста против утраты Польшей независимости, передается паном Й. События предстают несколько раз в памяти Ханемана, которого тоже интересовала судьба девушки, бывшей рядом с уже немолодым художником и чуть не разделившей его судьбу, но случайно оставшейся в живых.
Можно говорить о необыкновенно широком культурологическом фоне, на котором происходят события книги, об эрудиции ее автора, который придал событиям местного масштаба вселенское значение, выйдя за границы определенной исторической эпохи и обобщив события, в то же время не отказываясь от конкретных реалий. Так в связи с историей польского художника несколько раз упоминается имя Чеховича, известного поэта 30-х годов, стихи которого отличались оригинальным языком и настроением катастрофизма (род. в 1903г., погиб в 1939г. во время бомбардировки Люблина), постоянно также называются имена Каспара Давида Фридриха и выдающегося бельгийского художника Ханса Мёмлинга (XV в., в основном его произведения находятся сейчас в доме старинного госпиталя в г. Брюгге, ставшем музеем). Имя Мёмлинга рассчитано на интеллектуальную элиту, ибо оно знакомо далеко не всем образованным людям. Вместе с историями выдающихся действительных личностей передаются другие истории, связанные с прошлым Данцига и настоящим Гданьска: история Ханемана, история семьи Вильманов, история фрау Штайн, история ассистента Ретцеля, история Ханки и др. Каждая из этих сюжетных линий могла бы стать отдельным романом. Некоторые из них несколько расширены, другие возникают в отдельных штрихах. Например, с судьбой Ханки в книгу входит украинская тема. Девушка появилась в семье героя как служанка, но со временем стала членом семьи, хотя окружение ее не жаловало и за спиной шептало: «Украинка», (а всем известны напряженные отношения между украинцами и поляками времен войны и первых послевоенных лет, трагедии и потери с обеих сторон). Получив плохие известия с родины, Ханка решила уйти из жизни. Её спас Ханеман, и с этого момента между ними зародилось настоящее чувство, о чем Хвин рассказывает в исключительно деликатной манере
Поражает неизмеримое богатство жизненного материала, которым автор, на первый взгляд, будто бы и не воспользовался и оставил без внимания его неисчерпаемые возможности. Но, думается, что именно такая подборка фактов позволила Хвину не только создать оригинальное по жанровым признакам произведение, но и наполнила его объемом не в прямом смысле, а в философском, интеллектуальном, историческом, моральном и даже политическом. Известное выражение: «Великое видится в малом» — приобретает в этой книге особое содержание, буквальное. Действительно, маленькие вещи занимают в романе значительное место. Даже главы в нем называются соответственно: Вещи; Фланель, полотно, шёлк; Лаванда; Лист дуба; Прошва, шелк, перламутровые пуговицы; Пустая кровать и т.д. Множество вещей не только создают нужный антураж, но и живут своей личной жизнью, имеют свои маленькие истории, как например, серебряные ложечки (глава «Аристократия и упадок»). Рядом с этими предметами появляются (опять же без экспозиции и продолжения) фигуры пани Петрикус и пани Марцинковской и семьи Биренштайнов, которые с ними связаны. Анализ мира вещей в романе Хвина находим в статье Адельгейма «Краткий курс археологии памяти: предметный мир польской прозы». Автор работы определяет тенденцию, которая появилась в польской прозе конца ХХ начала ХХІ ст., к изображению вещей, мелочей, которые придают особенную окраску произведениям. Термин «реистическая проза», популярный в литературоведении, был впервые употреблен в интервью со Стефаном Хвином [7,с.16].
Каждая вещь в «Ханемане» имеет свое определенное место, употребляется только в данном контексте, что придает ей особое значение. Например, белье Вильманов, бритва художника, вещи в квартире Шульцев. Увидев разбитые предметы обихода, мебель, люстры в их комнатах, Ханеман подумал сперва о мародерах. Но, когда он нашел на полу штык Эриха Шульца, то все понял. Это сам хозяин из чувства ненависти к полякам, которые возвратятся в когда-то отобранный у них город, уходя, разгромил свое жилище. Ханеман будто видит, как фрау Шульц, прижимая к себе сына Гюнтера, пытается образумить мужа. Но он шипит в своей ненависти: «Ничего они не получат!!! Неужели ты думаешь, что мы могли бы жить в этом доме, в котором жило бы это восточное быдло?!» [3,с.55]. В этой главе возникает жуткая фигура фашиста, арийца, ненавидящего и презирающего всех. В книге нет прямого осуждения фашизма, не описываются деяния гестаповцев и вождей Третьего Рейха, но страшные картины гибели мирных жителей города: женщин, детей, стариков — как раз и являются свидетельством и осуждением. Единственный раз упоминается настоящий ужас последствий фашистской идеологии: не так давно в анатомическом театре немцы делали мыло из убитых людей.
Автобиографические моменты из жизни Хвина и его родителей (возможно, что он изобразил себя в рассказчике Петре), дали ему фактическую основу, а также позволили описать сложные отношения, сложившиеся между прежними жителями Данцига и новыми горожанами Гданьска. Среди художественных средств, которые придают огромному фактическому багажу определенную упорядоченность, можно назвать ретроспекцию. Это не только воспоминания Ханемана; это и возвращение к прошлому Петра, даже от того дня, когда он в материнском лоне прибывает на улицу Гротгера,17, где вместе с Ханеманом будет жить его семья; это и более далекое обращение к прошлому (история Генриха фон Клейста); это и рассказ об ассистенте Ретце и т.д. Некоторые художественные приемы прослеживаются не так явно, но также имеют ценность, Например, антитеза. Противопоставление в философском плане жизни и смерти находит свое воплощение в конкретных фигурах романа и их деятельности, при этом, нужно отметить, что книга Стефана Хвина оптимистична. Она состоит из глав, каждая из которых имеет свое название, иногда, на первый взгляд, вызывающее недоумение. Но в целом они составляют гармоничное единство, ни одна глава не выпадает из общей тональности. Создается впечатление, что композиция книги является данью немецкому порядку и логике (Ordnung), а названия глав свидетельствуют о славянской душе автора, которая жаждет простора и свободы.
Произведение Хвина подтверждает его увлечение лингвистикой, не только польской, поскольку язык романа совершенен, но и немецкой. В главе «Лес Гутенберга» (Гутенберг — известный основатель немецкой готической печати) находим настоящие поэтическое описание прогулки по лесу Гутенберга, т.е. чтение старого текста и восхищение готическими буквами, причём, автор делает это со знанием предмета и великим удовольствием. Готикой написана книга Раушинга об истории музыки в старом Гданьске, хранящаяся в библиотеке Ханемана [3,с.110-111]. Нужно отметить сложность предмета, о котором пишет С. Хвин. Даже в современной Германии найдется не так много специалистов, которые могут разбирать готический текст, как печатный, так и рукописный. Последний еще сложнее для чтения (см. иллюстрацию к статье.) Такие лингвистические исследования не являются самоцелью. Как уже указывалось выше, каждая вещь у Хвина имеет свое место и свое назначение. Так, важные исторические моменты, с которыми связана миграция населения Европы, рассматривается через фамилии жителей Гданьска — Данцига, причем, их в книге так много, что создается впечатление о её перенаселённости, так же точно, как перенаселен каждый квадратный километр Европы: Митцеры, Яблоновские, Хазенфеллеры, Шульцы, Ротковские, Гройтцы, Кляйны, Гольдштайны, Розенкранцы, Векхманы, Лемке и др. Это живые люди. К каждой фамилии прилагается краткая заметка в пределах одного-двух предложений. И вот персонаж уже получает свою жизнь и свою историю. Например, ассистентка из Бремена Хильдегарде Мюллер. Она на миг появляется и исчезает навсегда, но остается представление о ней как о старательной, ответственной, милосердной и воспитанной, к тому же обладающей прекрасным почерком. Редко кому из писателей удается, подобно Хвину, создать на узком пространстве столь объемный образ.
Но настоящей авторской находкой книги, ее украшением, ее перлами можно назвать манипулирование названиями города, районов, улиц. В зависимости от того, когда и где разворачиваются события, улица, где обитают герои, называется то Гротгера, то Лессингштрассе, город то Данциг, то Гданьск, районы то Плеткау, то Елитково, то Готтегафен, то Гдиня, то Лангфур, то Врещ. А поскольку начинается рассказ предвоенными событиями, то все названия даны по-немецки, некоторые из них так и не нашли своей замены до конца повествования (но, безусловно их давно поменяли; не случайно первым признаком новой жизни стала замена табличек с названиями улиц). Именно в этом отношении весомым становится прилагаемый в конце книги «Ключ к местам», составленный женой писателя Констанцией Хвин. Он придает всей книге колорит документального свидетельства, реальной конкретики, лишенной эмоций. Хотя совершенно понятно, что для давних и современных жителей города немецко-польские названия могут быть или горькими, или трагическими, или трогательными воспоминаниями. Представляется, что игра двуязычными названиями в «Ханемане» Стефана Хвина предполагает не только включение читателя в события истории, но и сопереживание вместе с героями того, что было, есть и будет.
Литература:
Адельгейм И.Е. «Краткий курс археологии памяти: предметный мир польской прозы 90-х гг. / Studia Polonorossika: К 80-летию Елены Захаровны Цыбенко: Сб. статей / Отв. Ред.В.А.Хорев — Москва: Изд-во МГУ, 2003.
Хорев В.А. Польская литература. // История литератур Восточной Европы после Второй мировой войны. В 2т. Том второй.
1970-1980е гг. / Отв. Редактор В.А.Хорев — Москва: Издательство «Индрис», 2001.
S. Chwin. Chanemann. Biblioteka «Tytulu“. Gdansk, 1995.
Jarzebski J. Literatura polska pod znakiem Gombrowicza // Lektury polonistycznie: Literatura wspolczesna / Red. J. Jarzebski i R. Nycz. Krakow, 1997. T 1.
Nowacki D. Z miazgi powstales, w miasgi sie obzocicz. // Miedze Kudenem a Andrzejewskim. Katowice,1995.
Pietrych P. Powiesc o porcelanie. Inne spojrzenie na “Chanemanna” Chwina / Literatura Polska 1990-2000. Krakow, 2003.
Tytul, 1996, №3.
Алла Мардиева, кандидат филологических наук, доцент (г. Луцк)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
